в джерси одет не в шевиот
но не хватает кислорода
противно шутит и поет
открытье нынешнего года

как ухажер больной вдовы
набив едою обе сумки
забыв вдове купить халвы
завернутой в её рисунки

куда-то чешет наугад
почти по шпалам бля по шпалам
подобно имени игнат
мелькая со страниц журналов

так по каналу нильских вод
раскомплектованный осирис
как по конвейеру плывет
плейлист не хилый замостырив

вертинский и аукцыон
немного зелени грузинской
куда она туда и он
аукцыон опять вертинский

изида сонная горда
горизонтальною лезгинкой
немного пахнет изо рта
древнеегипетской начинкой

то дети есть то нет детей
то денег нет то много денег
то академик дементей
то дементей не академик

аллегорический скелет
клешней приемщика цветмета
отсыплет им полсотни лет
на ту же самую газету.




*

*

Этот классический карго-миф был выгоден двум фракциям советских любителей наебывать себя под видом наебки других.

С одной стороны - реализаторам винилового хлама в паршивом состоянии, с другой - сорокалетним нарциссам, уверенным, что всё было лучше, когда им было двадцать лет.

Но сейчас, когда им под семьдесят, они понимают, насколько сами себе казалось лучше, когда им было всего лишь под пятьдесят.

То есть, в те самые восьмидесятые, от которых они дружно, по стойке смирно, воротили рыло.

*

на стене ожидает плевка
недописанный кем-то портрет
шелестят в голове старика
заголовки отцовских газет

чья спина в двух шагах от плевка
словно мяч в двух шагах от ворот
еле держится ткань пиджака
как обложка альбома Foxtrot

он мечтает поесть творога
чтобы тот не пропал взаперти
но окурок в зубах у врага
светофор не дает перейти

сорок дней не минуло пока
шрам остался немного саднит
и сестры малохольной рука
к холодильнику лепит магнит

ей действительно кажется что
уже стоя одною ногой
брат де факто покинув гнездо
обещал ей оттуда другой.

*

Всё это, конечно, были бесполезные мелочи - мой любимый вид информации.

Действие в тексте без картинок происходило непонятно где, словно в стихах Эдгара По или на другой планете, и заканчивалось непонятно чем. Хотя люди были наши, советские, но, как будто всё население СССР состояло только из них.

Имена не играли роли, и эта онейрическая анонимность полностью перекочевала в экранизацию и затаилась в капслуле с кинопленкой, как джинн в волшебной лампе.

До сих пор не имеет значения, Збруев это или просто похожий на него актер, и чью музыку играет лавеевская ионика - Зацепина или "зацепина" помельче.

Если сценарий напоминал Джека Лондона и По, то картина ине, теперь уже более-менее искушенному зрителю, напоминает "Симптомы" Хосе Ларраза, вся прелесть которых также в том, что не обязательно знать, что героиню играет дочь Дональда Плезенса и т.д. Лучше вообще ничего не знать, как тогда - пятьдесят лет назад, когда в доме появился номер "Искусства кино", купленный матерью по пути со службы в киоске на площади Свободы.

Момент только для гурманов - прежде чем станцевать под оркестровую версию If I Had You, Збруев издает странные звуки, пародируя модную, молодежную, танцевальную музыку. Два года спустя он повторит этот прием в "Опекуне", сценарий которого никто никогда не видел.

Вот сейчас бы встретить иностранца:
Итальянца, немца иль испанца,
Сжать бы руку правую в кулак
И над головой поднять вот так,
И сказать: "Рот фронт!" или "Салют!"
И они поймут меня… Поймут!

Происходит партеногенез взрослых "детей фестиваля".

Разумеется, в рассказах фигурируют визитеры из второго мира, которым можно намекнуть на общего врага в лице "гринго".

Ну и, конечно же, "и нам и вам есть, чем гордиться". Как будто сами не наездились и не насмотрелись, чему там можно умиляться и чем гордиться.

Общение с гражданами капстран в сфере шпионажа, контрабанды и однополых отношений протекало строго по Гоголю:

- Ах, какая отличная работа! - закричал поручик Пирогов, увидевши шпоры.- Господи, как это хорошо сделано! У нашего генерала нет этаких шпор.

Чувство самодовольствия распустилось по душе Шиллера. Глаза его начали глядеть довольно весело, и он совершенно примирился с Пироговым. "Русский офицер - умный человек", - думал он сам про себя.




*

Серебренников проделал виртуозную процедуру психо-хирургической реабилитации поколения, травмированного хронической вторичностью формы и содержания.

На своем посту он и доктор Мабузе и доктор Хасс с мифическим газом "Эр-Эйч", и доктор Вандо из "Федоры" Билли Уайлдера, и доктор Марианна Катц - "лучшая подруга" Вероники Фосс.

В данном случае Россия не только сосредотачивается, но и принюхивается, и запах, навеваемый с экрана, ей определенно нравится.

То, что казалось занозой, превращается в эластичную "скрепу", пардон за банальность, на глазах у пациентов, как в кино.

Патриоты устали ждать мюзикла о "расстреле парламента" и "русском прорыве", они готовы отступить на два шага назад, пока не поздно, пока склероз не мешает кайфовать от ностальгии.

Вчерашние оппоненты практически поют друг другу:

Let's go smelling where they're dwelling
Sniffing everything the way they do
Let us go to it, they do it
Why can't we do it too?
Let's go slumming, nose thumbing, on park avenue,

хотя этой песни и нет в превосходном саундтреке картины.

Зато в саундтреке фигурирует фамилия, родственная основному денди-гетеродоксу девяностых годов, выражаясь туманно.

Вот её-то они старательно выпиливают с упорством бобров-реконструкторов, чересчур увлеченных ролевою игрой.

Сомнительная практика.

Двадцать лет назад мой приятель Сашка аналогичным образом выпиливал якобы "богохульные" куски из Книги Закона, не замечая, что удаляет себе полжелудка.

И один Демон разберет, зачем такое понадобилось делать человеку, который, по южинским меркам, прошел крым и рым люмпен-сатанизма от и до.

*

соседи грозят из окон
останки несет прибой
и кубок застыл как кокон
или вратарь слепой

по стенкам огромной колбы
как гномы внутри земли
усердно болеют толпы
за конго и сомали

одну из таких посудин
кадя подогретым дном
как в детстве пузырь "rasputin"
шатает верховный гном.




*

Судите сами:

Она хваталась то за сумочку, то за плащ, то искала деньги, то подводила брови, и не успел Михаил Георгиевич скопить решительность, как ее каблуки процокали в коридоре. Он слышал, как хлопнула дверца лифта.

Он поправил одеяло у спящего Ромки и прошел на кухню. Открыл дверцу холодильника, достал бутылку и с минуту разглядывал роскошную этикетку. Изящный силуэт белой, как снег, лошадки с чуть приподнятым белым хвостом заставил его иронически хмыкнуть.

"Белая лошадь, белая ночь, белая гвардия тра-та-та дочь, — подумал он зачем-то. — Я, как Аркашка, стал сочинять. Где-то сейчас Аркашка?".

Он налил в стакан коричневой жидкости. Затем положил туда два ледяных куска. Прошел обратно, поставил стакан, сел в кресло, взялся за телефон и сделал международный заказ. Но тот, кому он звонил, вероятно, выключил на ночь телефонную связь. "Какая же там ночь? Там утро, — бормотал Бриш, то и дело отхлебывая из стакана. — Хамье. Кругом дураки и хамье, даже за океаном. Я не могу так больше".

— А как это так? — вслух повторил он уже для себя свой недавний вопрос, обращенный к жене. "Ну, как? Да вот так, как есть. Долго рассказывать…"

Фильм не получился, точнее, вышел недоносок, но дело тут не в способностях Бурляева-режиссера.

Экранизация такого материала неминуемо обречена на провал, потому что тот, кто такое читает, не станет такое смотреть.

Но сам роман, кроме шуток, и качеством и атмосферой напоминает мне фильм с актерами, которые могли бы достойно сыграть персонажей, так блистательно слепленных Беловым из хлеба и колбасы.

"Всё впереди", через тридцать три года после публикации, читается как Джей Дратлер в переводе деревенского колдуна.