Нам нужно больше сериалов

Да-да, сериалы наше все, судя по тому, что победоносный поход Марты Уэллс за славой продолжается третий год. На сей раз не с привычным двухчастным сборником, а с цельнокроенным романом. Дама-ветеран в очередной раз доказала, что терпение и труд все перетрут - Небьюла и Локус 2021 уже у нее, Хьюго, судя по всему, на подходе.

Киллербот, надежный как весь воздушный флот (а также космический) с его интравертностью, трогательной любовью к сериалам и стойкой неприязнью к корпорациям вообще, Серкриз в частности - наш автостраж снова в деле. Двигателем сюжета станет похищение дочери-подростка доктора Мензах.

Той самой Мензах, к которой герой питает нечто вроде вассальной преданности, с ее многочисленными замысловатыми брачными партнерами, традиционно составляющими корпус положительных героев этого фантастического сериала. На сей раз все не так однозначно, как можно было бы ожидать, потому что инициатором похищения, судя по всему, стал наш старый знакомец ГИК.

Автономностью здесь и не пахнет, действующие лица и исполнители "Сетевого эффекта" кочуют из книги в книгу, все больше напоминая телегостиную из "451 по Фаренгейту" с бесконечным и довольно бездумным сериалом.

Искусственный интеллект все настойчивей очеловечивается, а ситуации, мизансцены и отдельные реплики героев являют собой род такой лютой ментальной штамповки, миксующей "Матрицу" со спагетти-вестернами и "Все без ума от Люси", что только и остается констатировать: все без ума от Марты.

Витя сказал, что если я приду к нему в гости, чтоб в левый лифт не садился, левый вчера упал с девятого этажа. Вместе с пассажиром. К счастью, за пару этажей до трагедии лифт проснулся и притормозил. Человек отделался шишкой на голове, которой ударился о потолок. Я подумал, что этот пассажир теперь обеспечен телегой до конца своих дней - редко в какой компании откажутся послушать, как лифт упал с девятого этажа из уст самого упавшего.

На самом деле это тупиковый путь. Ну расскажешь ты раз, ну второй, а потом уж и слушать никто не захочет. Бесконечно пересказываемая история, какой бы драматичной ни была, скоро надоест. Ценим мы тех, кто умеет рассказать о повседневном как о приключении, раскрасить обыденность в цвета комедии и трагедии, не боясь показаться смешным или глупым. Максим Цхай из тех, кто умеет и не боится.

Для меня новое имя, норм, всех интересных людей знать нельзя, "Про папу" это уже третья его книга, первые две прочту непременно. Потому что это хорошо и лишено главного недостатка блогерской прозы, центробежности.

Сетевая литература уверено теснит профессиональную, но есть одна общая для большинства блогеров проблема - фрагментарность. Их книги вроде бусин, кое-как насаженных на непрочную леску, не создают целостной картины. А мы хотим филигранного колье, и кто нас за это осудит?

Драгоценные исключения редки, зато же мир готов на руках носить тех, кто может, рассказав интересную и цельную историю, рассмешить и растрогать до слез, как Бакман. Цхай из тех немногих, кто может. Русский кореец, который родился в Казахстане, уехал в Германию и стал гражданином Евросоюза, а живет теперь в Крыму. Был байкером, вышибалой в ночном клубе и медбратом в хосписе, снимается в кино, ведет успешный блог, пишет хорошие книги.

"Про папу" хронологически выстроено как дневник, по сути дневник и есть. Записки блудного сына, который приезжает из-за границы, чтобы ухаживать за стариком отцом, который после смерти мамы остался совсем один, а здоровье его все хуже. Вместо тучных тельцов, забитых в честь возвращения, недовольство и упреки во всех грехах. Ну, вы понимаете, чем старее, тем хуже. А вместо одного объекта заботы на руках у героя оказывается три, еще бестолковая овчарка Белка и кошка-ветеран Котуся в разваливающемся доме.

Не самая благодатная почва для юмористического романа, скажете? Ну может кто другой сделал бы из этого "На берегу Рио-Гранде села я и заплакала", а у него вышла книга, полная забавных приключений, смешная и трогательная до слез, дурашливая и мудрая.

Правильные слова. сказанные в нужное время которые помогут тем, кто сегодня ухаживает за своими стариками. Терпеть, сдерживать досаду, помнить, что скорое расставание неизбежно, и то, что сегодня раздражает, забудется, а возможности попросить прощения уже не будет. Отличная книга.

Жизнь состоит из того, чтобы делать выбор и уплачивать по счетам. Выбор иногда бывает поганей некуда, но это еще не дает человеку права увиливать, особенно когда надо для других сделать то, чего сами они сделать не могут

Такова невыносимая правда Долорес Клейборн, вынужденной признаться в убийстве мужа, которое сошло ей с рук четверть века назад, чтобы оправдаться перед обвинениями в другом убийстве – своей работодательницы. Женщины, по завещанию которой наследует громадные деньги.

Критики включают роман в Трилогию свободы: "Игра Джеральда", "Мареновая Роза" "Долорес Клейборн", сделавшую для утверждения феминизма едва ли не больше, чем вся феминистская проза вместе взятая. Дело не в моем читательском субъективизме, тут простая арифметика: мейнстримовый автор, чья аудитория пионеры и пенсионеры, клерки и мачо, аграрии и доктора наук имеет больше шансов быть услышанным, чем те, кого читают лишь эмансипированные женщины.

Самый мощный роман трикнижия, горький и реалистичный. Редкий для Кинга, в котором доля фантастического исчезающе мала, только отголоски в сцене затмения, когда Долорес видит девочку на коленях у отца. Читала "Игру Джеральда" и все недоумевала, к чему эта женщина склонившаяся над колодцем, какую роль должна она сыграть в судьбе пленницы летнего домика? После, в ДК, лишь пожала плечами, не то, чтобы восприняв как пасхалку, сквозной мотив очевиден, но нарративно ни одна из женщин не принимает реального участия в судьбе другой.

И обе они приняли участие в судьбах всех жертв семейного насилия, дали надежду на понимание и защиту, которых можно было достичь только детабуированием прежде закрытых к обсуждению тем. Дело в том, что сначала Кинг планировал объединить две эти истории, тема-то одна: семейное насилие, манипуляторство, страх и чувство вины, которым растлитель добивается своего и какие бывают последствия для тех, кто пережил подобное в детстве.

Знаете, хорошо, что эти книги остались автономными, люблю "Игру Джеральда, но ДК совершенство. Потрясающая сильная глубокая и трагичная книга, которая раскрывается не сразу и лишь читателю, обладающему некоторым жизненным опытом. В первый раз я прочла в год выхода на русском и тогда многих вещей не то, чтобы не поняла - не приняла самой возможности говорить о таком открыто. Отсутствие мистической составляющей тоже было непривычно. Когда любимый писатель так явно отходит от заданных собою самим стандартов, это обескураживает поклонников.

Много позже, во времена развитого феминизма, когда стало ясно, что о ДК говорят с уважением даже те, кто не числит себя среди кинговых поклонников, перечитала и поняла, насколько глубока и сильна это вещь, как много она сделала для малых мира сего, которые сами за себя сказать не умеют, как переменила исподволь привычные паттерны в отношении женщин и детей. Аудиоверсия Игоря Князева стала моей третьей встречей с книгой и да – его чтение лучшее, что могло случиться с этим романом.

Ты не слышишь, а словно бы видишь перед собой пожилую одинокую небогатую и необразованную, но исполненную достоинства женщину. Она еще крепка и вполне может о себе позаботиться, она не лезет за словом в карман и отбреет любого, кто попытается вести себя с ней заносчиво или грубо. Она всю жизнь тяжко трудилась, родила троих детей и позаботилась о лучшей жизни для них, чем та, какая досталась ей. И она убила однажды, чтобы защитить их, потому что другого выхода ей не оставалось.

Еще одна особенность ДК в том, что, в отличие от большинства полифоничных кинговых романов, она вся рассказана от лица одной женщины с незначительными включениями реплик других персонажей в диалогах. Кинг посвятил роман матери, судьба которой во многом перекликалась с судьбой Долорес, вложив в уста героини многие ее словечки и выражения.

Образ женщины, рожденной не от ребра адамова, но тоже из глины Klayborn - буквальный перевод фамилии, исполнен поразительной силы и красоты. Можно трактовать как грязь, и да она некрасивая необразованная уборщица. Как землю, и да, она опора и основание для всех, о ком судьба поставила ее заботиться. Как птицу феникс, восставшую во славе из праха, в который однажды обратилась ее жизнь

Вышла замуж она по любви, любовь обратилась в прах. У нее росли прелестные дети, но они обременяли ее, и она не любила их. Она спешила скрыть эту вину. Хотя и не знала, что именно ей надо было скрывать... Все в доме мучительно ощущали недостаток денег
"Победитель на деревянной лошадке" Д.Г.Лоуренс

Как-то в разговоре о Набокове прозвучало: "Да не будь Лолиты, кто бы о нем сейчас помнил? Как никто не помнил бы Лоуренса, не будь "Любовника леди Чаттерлей". Оба написали шокирующе-сексуальные романы, которые и сделали их славу."

Какая чушь — подумала в отношении Набокова. О Лоуренсе не подумала ничего, потому что читала давно и никаких впечатлений о книге, кроме душной мутной багровой волны возбуждения, не помню. Умом понимаю, что есть там что-то, кроме. Но вернуться и попытаться обследовать это пространство подробнее — я себе не враг. И эксперименты, нарушающие внутреннюю целостность, ставить на себе не собираюсь.

Если судьба читать Лоуренса, пусть это будет что-то нейтральное, вот хоть второй по уровню известности роман "Сыновья и любовники" Не подумайте, что слово "любовник" великий человек вставлял в заглавие всякого своего сочинения, просто так совпало: эта его вещь более известна, чем "Кенгуру" или "Пропавшая девушка", и нередко упоминается в литературе, почему бы не составить представление?

Фабула проста до безобразия: девушка из мелкобуржуазной среды выходит за пролетария, любовь скоро кончается, остается существенное понижение в статусе, пьющий необразованный муж, четверо детей, вечная скудость и желание вырваться вместе с пониманием невозможности. Дети умны и красивы, а подрастая принимают сторону матери в семейном противостоянии.

Третий по старшинству, Пол умен, привлекателен и талантлив, но психически нестабилен, эгоистичен, крайне ненадежен. Его сыновняя привязанность, окрашенная эдиповым комплексом, препятствует построению здоровых отношений с женщинами. Влюбленность и вожделение мгновенно и без видимых причин переходят в приступы обжигающей ненависти. Чего не избежит и мать, стоит ей серьезно заболеть, из опоры превратившись в обузу

Необоснованная претензия на глубину и психологизм, на деле реестр обид на мироздание с лейтмотивом "надо больше денег". Вот кстати, одна, по-настоящему стоящая вещь у Лоуренса есть . С теми же сквозными темами: отсутствие в семейных отношениях подлинной, не замешанной на расчете, любви; вечная нехватка денег; страстное желанием материнской ласки, которой не добиться иначе, чем самопожертвованием.

Литераторам, с которыми водил дружбу Лоуренс сильно проигрывает. Сложная многозначная поэзия Уистена Одена, обманчиво простой Кристофер Ишервуд, глубокий ироничный трагичный Ричард Олдингтон. На их фоне его проза - сплошь педалированию конъюнктуры, плоская, претенциозная и невероятно скучная.

Буржуазно-демократическая революция и революция пролетарская – потрясения совершенно разного калибра. Средний класс немыслим без частной собственности, поэтому если бы он к 1917 году составлял большинство, всё, вероятно, закончилось бы февралем. Россия продолжила бы существовать в виде демократической республики и обошлась бы без гражданской войны, без тоталитарного режима.

Вопреки любви к Григорию Чхартишвили во всех его ипостасях (которых известно много и Борис Акунин лишь одна из них), "Истории российского государства" за его авторством прежде не читала. Романы-иллюстрации - да, ни одного не пропустила, но собственно исторических томов, нет, не брала.

"Лекарство для империи" первая книга этого проекта, с которой довелось свести знакомство. Знаю, что судить по части о целом не совсем верно. Но этот том дает представление о грандиозности задачи, которую взял на себя Григорий Шалвович и я не могу не выразить благоговейного восхищения. Больше того, теперь перечитаю все книги этого цикла.

Хотя бы потому, что ни Ключевского, ни Соловьева читать в свое время не смогла, подсознательно перенеся негативное отношение к великим, но стилистически скверным и безнадежно устаревшим историкам на любые попытки говорить об истории.

В отличие от замшелых предшественников, беллетрист Акунин отменно владеет приемами привлечения и удержания читательского интереса. Не злоупотребляя, но и не отказываясь от них вовсе. Да и странно было бы согласитесь, такое: "Вступаем на территорию, где говорить можно только так, чтобы поскорее усыпить слушателей".

Восьмой том акунинской Истории рассказ о второй половине XIX века, о правлении двух Александров: Царя Освободителя и Царя Миротворца. Титулы не праздные и не парадно-бессмысленные, Александр Николаевич действительно освободил крепостных, принес независимость славянским народам. Александр Александрович был единственным царем, в период правления которого (недолгий, всего тринадцать лет) Россия не вела крупных войн.

Серьезный, обстоятельный, подкрепленный богатым иллюстративным материалом рассказ о зигзагах, которые проделывала российская история в период, непосредственно предшествовавший потрясениям века двадцатого. О том, как реформаторство, должным образом подготовленное сверху, мгновенно выделяет из среды лидеров, способных содействовать проведению реформ не ради личного обогащения, не за страх, а за совесть.

О том, как трудно бывает удержать планку начатых преобразований, как освободитель тотчас становится объектом всеобщего недовольства, лишаясь авторитета, а порой и самой жизни. О том, что в государстве ордынского типа управления, которое зиждется на четырех опорах: централизация, обожествление государства как высей ценности: сакрализация фигуры государя: подчиненная роль законов - в таком государстве власть, начав реформаторскую деятельность, не должна упускать бразды правления. Заставлять общество следовать за своими инициативами, не пуская на самотек.

О том, что блестящий государственный ум вовсе не является необходимым качеством правителя, которого позже нарекут мудрым и станут по его правлению сверять состояние экономики в тоне диккенсова "Это было лучшее из времен". Но и о том, что механическое закручивание гаек с опорой на одни лишь реакционные ориентиры без возможности для общества стравливать пар, без развития среднего класса, как опоры стабильности, чревато чудовищными потрясениями.

Интересная, умная, логически непротиворечивая и политически не ангажированная история России. К тому же отменно исполненная. Ах да, аудиокнигу начитал эталонный Александр Клюквин.

"Вдохните так глубоко, как только сможете, – сказал он, – и не выдыхайте, – они вдохнули, и тогда он сказал: – Теперь вдохните еще. И тоже не выдыхайте".
Они попытались.
"А теперь вдохните еще раз. Этот третий вдох и есть то, что чувствуешь при пневмонии".

Я попробовала сделать это когда читала книгу и в первый раз испытала настоящий ужас - так вот оно как, оказывается. С этой книгой все время так, она делает твоим то, что переживает и чувствует другой человек. Из категории отвлеченных знаний переводя в разряд вещей, которые пережила ты сама. Пусть ненадолго, пусть с ослабленной интенсивностью, это уже вошло под кожу, в кишки, легкие, кости. В кровь.

Можно возразить, что такое делает всякая хорошая книга, и я соглашусь. С той оговоркой, что хороших, на самом деле, мало. А таких, которые способны радикально переменить твое отношение к некоторой части действительности - исчезающе мало. Признайтесь, как часто в последнее время вы заводили глаза - опять эта гей-тема, как она уже достала, какую современную западную книгу ни возьми, если не мальчик с мальчиком, то уж девочка с девочкой. Да успокойтесь, не гомофобы мы, но хватит уже про этих.

Так вот, с романом Ребекки Маккай вы, нет, не смените ориентацию и не пополните число участников гей-парада, но побываете в шкуре одного из этих парней, могу спорить, они никогда уже не будут для вас "этими". И еще одно, книга серьезный разговор о проблеме СПИДа, которая никуда не делась, не рассосалась сама собой в ковидном мире, озабоченном темами глобального потепления, энергоносителей, загрязнения среды и утилизации отходов.

На самом деле, сейчас ВИЧ воспринимается не с тем ужасом, какой был в конце восьмидесятых, когда боялись, что можно заразиться через укус комара или от соприкосновения с потным телом в переполненном автобусе. Теперь все знают, что через кровь и при незащищенном сексуальном контакте, потому, не употребляйте наркотиков, пользуйтесь презервативами, а лучше храните верность, и тем снизите риск заражения до минимума.

Не то, что ковид, которым можно заразиться, просто вдохнув. А вот смотрите. если такая ситуация, ты веришь своему партнеру, тебе в голову не придет изменить и ты совершенно точно знаешь, что любой нормальный человек рассуждает так же. И вдруг узнаешь - погуливает время от времени с кем-попало. И как быть? Это ведь уже не история "про измену", болезненность которой не забудет никто, кому довелось пережить, это круче - "про жизнь".

"Мы умели верить" все время "круче" и " про жизнь". История развивается в двух временных пластах. В трех, если иметь в виду линию Норы и ее воспоминания о временах Первой Мировой, когда мир переживал испанку, примерно так же считая ее чумой нового времени, как в конце ХХ века СПИД, а сегодня ковид.

Середина восьмидесятых - Йель Тишман, молодой человек из приличной еврейской семьи, который должен был бы интересоваться финансами, а влюблен отчего-то в живопись; должен бы любить девочек, а заводится почему-то от парней, он куратор одной из чикагских галерей и открытый гей. Живет со своим постоянным партнером, испытывая некоторый дискомфорт от ревности того и тяжело переживает известия о болезни, которая с недавних пор начала обнаруживаться среди друзей. Больше того, один из них, художник Нико умер от СПИДа.

Ужасно жаль эту девочку, сестренку Нико, Фиону. Она так любила брата, так ухаживала за ним. Одна из всей семьи, отрекшейся от него, когда признался в ориентации. Как страшно жить. Некоторым утешением служит то, что они с Чарли стабильная пара. И еще работа, это дело с возможным донатором галереи, если провести его правильно, может быть они с Чарли даже смогут подумать о собственном доме.

Хотя дарительница не производит впечатления человека обеспеченного. Ну, вы понимаете, определенный статус: старые деньги, новые деньги - но всегда люкс и гламур. Старушка Нора живет в доме, которому сильно не помешал бы ремонт, с сыном и его семьей, а передать в дар собирается коллекцию эскизов, обладательницей которых стала когда жила в начале века в Париже, училась живописи и подрабатывала моделью. Авантюристка или там в самом деле Фудзита, Модильяни etc? Если так, дело пахнет миллионами, даже с набросками.

2015, Фиона, та самая сестренка Нико, помните? Она, взрослая солидная женщина, летит в Париж, чтобы разыскать дочь Клэр, связь с которой давно потеряна. И может быть вернуть или хотя бы попытаться наладить контакт, помочь чем-то. По некоторым данным Клэр сама стала матерью. Остановиться планирует у старого друга Нико, он теперь культовый фотограф и как раз сейчас готовит выставку, где обещает показать ранее не экспонировавшиеся кадры из тех лет.

Действие будет перемещаться между Чикаго восьмидесятых и Парижем, сегодняшним и вековой давности, а история все глубже входить тебе под кожу, пока сама отчасти не станешь Йелем. Ярчайший в галерее образов современной литературы и нет-нет, не нужно сравнивать эту книгу с "Маленькой жизнью", по большому счету Янагихара написала слезодавилку, далекую от реальности как декабристы от народа. У Маккай на порядок честнее и правдивее.

Не могу не сказать о переводе. Немалую роль в решении читать (кроме Пулитцера и рекомендации Насти Завозовой) сыграло имя Дмитрия Шепелева, который особенно хорош с передачей атмосферы замкнутых сообществ, отграниченных от мира принадлежностью к некой социальной группе. И да, блестящий перевод, достойный великой книги

Меня преследует один страх, одна навязчивая идея – боязнь, что любая написанная мною строка имеет какой-то иной источник, что я краду у кого-то фабулу и слова, что я использую темы и находки других романистов.

И не случайно. вы ведь, в самом деле давно занимаетесь этим, господин Акройд. Так получилось, так совпало, что завершение века и тысячелетия породило в литературе странный гибрид псевдоисторического романа с интеллектуальным и приключенческим. Героями, как правило, выступали реальные исторические фигуры: ученые, писатели, поэты. Политические деятели если и появлялись, то для создания антуража.

В большинстве случаев персонажи, в реальности бывшие кабинетными тружениками, становились в этих романах сильными смелыми ловкими харизматичными супергероями, да к тому же наделенными непобедимой сексуальностью. Принужденные всесильной авторскою волей сражаться с рептилоидами, зомби, инопланетянами, чернокнижниками, маньяками etc, они с честью выходили из испытаний, в награду получая прекрасных дев и полцарства.

От джеймсбондианы эти порождения постмодерна отличались как-бы интеллектуальной составляющей, льстившей читателю, как рост Эллочки Щукиной льстил мужчинам - любой выпускник ПТУ, читая, мог ощутить себя Светильником Разума - это же не что попало, а историческое и про науку (литературу, эзотерику, подставьте нужное).

Питер Акройд, автор многих биографических книг и обладатель массы сведений, полученных в ходе изысканий, но в готовый продукт не вошедших, убивает одним выстрелом двух зайцев: 1. находит применение балласту и 2. пишет бестселлер не ограничиваясь моделированием исторически недостоверных ситуаций. Чаще всего выворачивая наизнанку готовый сюжет ("Большой лондонский пожар" - "Крошка Доррит" Диккенса, " "Журнал Виктора Франкенштейна" - роман Мэри Шелли).

Хотя "Дом доктора Ди" по первой схеме: персонаж исторический полулегендарный, химик и алхимик, астроном, астролог королевы Елизаветы, математик, физик, картограф. Не столь известный, как Мишель Нострадамус, но оттого еще более ценный. Именно в его бывший дом оставленный по завещанию ударенным всей головой об эзотерику отцом, вселяется молодой герой. Сталкиваясь, как водится, с пугающей мистикой, вроде туманной дымки, видений, призраков, наваждений, галлюцинаций и прочей подобной хрени.

В ходе самостоятельного расследования выясняя много разных вещей, о которых предпочел бы не знать вовсе. Параллельно дню сегодняшнему, действие разворачивается в прошлом, освещая драматичный период жизни доктора Ди - смерть жены. И вот тут автору изменяет не только чувство меры, но и элементарная осторожность. Если у кого были сомнения в гомосексуальности автора, здесь их не останется.

Снова, как в "Журнале Франкенштейна", оголтелое женоненавистничество и демонстративное пренебрежение мужа защитой здоровья и самой жизни супруги. Снова те же странные идеи создания жизни без женского участия. Если в истории Франкенштейна это был оживленный труп, то здесь гомункул (человечек из реторты). Согласно ли авторской воле или против нее, но великий алхимик предстает в романе отъявленной мразью.

Прочее тоже не доставляет радости. Стилизованный под слог XVI века язык нечитаем, диалоги чудовищны, изобильная психоделика утомляет. В целом производит впечатление неудачной компиляции. Хотя не исключаю, что найдутся и у такого поклонники.