CrisM (Родовед-историк) все записи автора

ДОЛГОРУКОВ
   Павел Васильевич
    (1755 – 02.02.1837)

Генерал-майор, Георгиевский кавалер.

Павел Васильевич был представителем старинного и могущественного рода князей Долгоруковых. Его отец Василий Сергеевич († 1803) был женат на Анастасии Ивановне Лодыженской († 1823). При своём замужестве она получила в приданое 8 тыс. крепостных душ и доживала свой век в с. Знаменском Мокшанского уезда.

Генерал-майор Долгоруков, пожалованный офицерским чином в раннем детстве, сражался под одними знамёнами рядом с легендарным А.  В. Суворовым.

В 1763 г. его записали адъютантом, а в 10 лет он стал поручиком. Карьерный рост князя Долгорукова шёл стремительно, и в 23 года он уже имел чин полковника, а в 1796 г. произведён в генерал-майоры. Боевое крещение он принял в русско-турецкой войне 1768-1774 гг.: в 1771 г. участвовал в штурме Перекопа. В следующей русско-турецкой войне 1787-1791 гг., командуя авангардом передовой дивизии, в январе 1788 г. вошёл в Северную Молдавию, затем с вверенным ему Тверским драгунским полком в составе армии Г.  А. Потёмкина участвовал в штурме Очакова. В том же году императрица наградила его орденом Георгия 4-й ст. В августе 1789 г., накануне сражения при Рымнике, Павел Васильевич удержал стремление неприятеля, в десять раз превосходившего русских, овладеть понтонными мостами. Выйдя в отставку, князь Долгоруков поселился в с. Юлово Мокшанского уезда, а затем переселился в поместье своей сестры Екатерины Васильевны Кожиной — Старую Кутлю. По воспоминаниям его зятя Андрея Михайловича Фадеева отставной генерал

«…скромно проживал… в своём небольшом именьице из ста крестьян… Всё свободное время проводил он за серьёзными занятиями в своей громадной библиотеке, составленной преимущественном из книг учёного содержания, по всем отраслям знания и всяких языков. Он очень хорошо знал несколько древних и новых языков и совершенно свободно изъяснялся на них. Деревенская жизнь не прервала его отношений к большому свету; близкие родственные и дружеские связи его с знатными домами обеих столиц поддерживались постоянными сношениями и перепиской».

Павел Васильевич умер в Пензе, где у него был дом, на руках своего зятя, который, выполняя последнюю волю генерала, 5 февраля из Пензы в сильный мороз,

«по дурной снежной дороге, …повезли его, сопутствуемые огромной толпой пензенских жителей всех сословий… За несколько вёрст до Кутли вся деревня вышла навстречу погребального шествия.

Во всех крестьянах видна была истинная любовь к их помещику и живая скорбь о потере его».

Похоронен Долгоруков в притворе сельской церкви Николая Чудотворца.

________________________________________
Источник: Тюстин, А. В., Шишкин И. С. Пензенская персоналия.
Славу Пензы умножившие. [В 3 т.]. Т. 1 (А-Л).: [биогр. слов.]
/ Тюстин А. В., Шишкин И. С. — Пенза : б. и., 2012. – 208 с.: портр.— с. 109.
_________________________________________

По теме:
Тюстин А. В. Пензенские корни Е. П. Блаватской

http://penzahroniki.ru/index.php/spravochnik/147-p...vel-vasilevich-1755-02-02-1837

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Тайный порок в Романовском семействе

    Одна из версий, почему прилагательное «голубой», стало обозначать гомосексуалистов гласит, что ранее гомосексуализм был присущ только аристократическим слоям общества. Тем, у кого в жилах течет голубая кровь.
      В Российской империи были роды и «голубее» по крови чем Романовы, и может быть поэтому гомосексуалистов среди членов Императорского Дома можно по пальцам пересчитать. Один всем известный (во многом благодаря книге Бориса Акунина «Коронация, или Последний из Романов») великий князь Сергей Александрович, родной дядя Николая II и губернатор Москвы.
     Тот никогда не скрывал своих наклонностей, хотя и был женат, спать предпочитал со своими адъютантами, и никакого греха в этом не видел. Но был и другой случай.

«Великий князь Константин Константинович» И.Е.Репин, 1891г.

.
    Великий князь Константин Константинович Романов родился 22 августа (10 августа по ст.ст.) 1858 года, и был вторым сыном великого князя Константина Николаевича Романова. Среди вечно повторяющихся Николаев, Александров и Константинов Романовых запутаться можно, поэтому скажу лишь, что Константин Константинович был младшим братом более известного Николая Константиновича.
     Но в отличии от своего скандального братца, великий князь Константин Константинович был образцом для примера. Будучи мичманом российского флота, в русско-турецкой войне 1877-1878 годов в бою под Силистрией на Дунае потопил турецкий корабль, за что был награжден Георгиевским крестом IV степени. В 1882 году по болезни был переведен в гвардию и через пять лет стал командиром лейб-гвардии Преображенского полка. Был президентом Академии наук и одним из основателей Пушкинского дома.
     Константин Константинович слыл также образованнейшим человеком своего времени, отличным пианистом и знаменитейшим поэтом той эпохи, писавшим под псевдонимом «К.Р.». Его романтические стихи знала вся читающая Россия, девушки переписывали их в свои девичьи дневники и альбомы, а Чайковский, Рахманинов, Алябьев и многие другие композиторы писали на них романсы. Вот типичный образец творчества поэта К.Р.:
     Когда меня волной холодной
     Объемлет мира суета,
     Звездой мне будет путеводной
     Любовь и красота.

.
     Он был удачно женат на своей дальней родственнице (они оба были праправнуками императора Павла I) немецкой принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской. По приезде в Россию она стала называться Елизаветой Маврикиевной, но православия не приняла, оставшись лютеранкой. Своего мужа великая княгиня любила нежно и беззаветно, тот отвечал ей взаимностью, в браке у них родилось девять детей.

     Константину Константиновичу повезло – он задохнулся во время припадка грудной жабы во дворце Павловска в 1915 году, и стал последним из Романовых, умерших до революции и торжественно погребённых в великокняжеской усыпальнице Петропавловской крепости.
     Он не дожил до падения монархии и Российской империи, гибели своих сыновей Иоанна, Константина и Игоря, которые на следующий день после расстрела царской семьи, были ещё живыми сброшены в шахту под Алапаевском.
     Зато его дочь, великая княжна Вера Константиновна, дожила до 94 лет, и скончалась в 2001 году, став уже в наши дни последней из Романовых, кто помнил дореволюционную жизнь (на этой фотографии она на руках отца).

.
     На протяжении всей своей жизни К.Р. вел дневниковые записи, которые согласно его завещанию после смерти были переданы в архив Академии наук с условием опубликования не ранее, чем через 90 лет.
     Российские историки нарушили волю покойного, и эти дневники были опубликованы через 79 лет после смерти К.Р., в 1994 году, и повергли историков в некое смущение – оказывается счастливый отец семейства и отличный семьянин Константин Константинович всю свою жизнь был тайным гомосексуалистом. И в дневниках с необыкновенной откровенностью описывал свою гомосексуальность. Вот лишь несколько записей великого князя:

     28 декабря 1903 г. - С.-Петербург.
     Жизнь моя течет счастливо, я поистине "баловень судьбы", меня любят, уважают и ценят, мне во всем везет и все удается, но... нет главного: душевного мира.
     Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893-го до 1900-го. Но с тех пор, и в особенности с апреля текущего года (перед самым рождением нашего очаровательного Георгия), опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже.
     А между тем мне, стоящему во главе воспитания множества детей и юношей, должны быть известны правила нравственности.
     Наконец, я уже немолод, женат, у меня 7 человек детей, старшие почти взрослые, и старость уже не за горами. Но я точно флюгер: бывает, принимаю твердое намерение, усердно молюсь, простаиваю целую обедню в жаркой молитве и тотчас же затем, при появлении грешной мысли, все сразу забывается, и я опять подпадаю под власть греха.
     Неужели же невозможна перемена к лучшему? Неужели же я так и погрязну в грехе?

     19 апреля 1904г. - С.-Петербург.
     На душе у меня опять нехорошо, снова преследуют меня грешные помыслы, воспоминания и желания. Мечтаю сходить в бани на Мойке или велеть затопить баню дома, представляю себе знакомых банщиков - Алексея Фролова и особенно Сергея Сыроежкина. Вожделения мои всегда относились к простым мужикам, вне их круга я не искал и не находил участников греха. Когда заговорит страсть, умолкают доводы совести, добродетели, благоразумия.

    23 июня 1904г. - С.-Петербург.
     Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером натопили мне нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20-летнего парня Кондратия, служащего в банщиках в Усачевых банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда уже было поздно, вспомнил страшные слова: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих.

.
     Мне сложно сказать, почему великий князь Константин Константинович не вымарал или не вырезал все те дневниковые записи, в которых содержатся подобные места. Из них явствует, что он всегда воспринимал свою гомосексуальность как порок, усердно молился, замаливал свой грех и опять грешил.
     И в свете опубликованных дневников, совсем по-другому воспринимаются стихи поэта К.Р.:
     Когда креста нести нет мочи,
     Когда тоски не побороть,
     Мы к небесам возводим очи,
     Творя молитву дни и ночи,
     Чтобы помиловал Господь.

«Портрет великого князя Константина Константиновича,

президента Императорской Академии наук» А.М. Леонтовский, 1906 г.

     Константин Константинович всю жизнь успешно скрывал свой тайный грех от окружающих, которые о его гомосексуальных наклонностях даже не подозревали (великий князь грешил только с простолюдинами). Но почему он решился обнародовать всё это, хоть и через 90 лет после смерти?
     То ли было для него это чрезвычайно важно как проявление целостности его личности, то ли в назидание потомкам, то ли просто  так. Не знаю… У меня нет объяснений. Может у вас они есть?

Метки: Дом Романовых, гомосексуальностьhttps://oadam.livejournal.com/312712.html

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

История Пензенской области очень насыщена многими интересными событиями и тесно связана с известными историческими личностями. Располагая некоторыми материалами, документами, в своей небольшой исследовательской работе я хочу рассказать о знаменитой фамилии князей Оболенских (см. приложение №2) , которые внесли большой вклад в дело сохранения духовного наследия. Но кто они - Оболенские? Да, мы знаем, что это княжеский род, многие были известными государственными деятелями. А вот анализа их культурного наследия нигде не встречается. А это заслуживает огромного внимания.

Оболенские принадлежат к старинному русскому княжескому роду, отрасль князей черниговских. Родоначальником рода был князь Иван Михайлович Оболенский, по прозвищу Репня (XVIII колено от Рюрика), умершего в 1523 г. Младший сын князя Черниговского Михаила Всволодовича, принявшего мученическую смерть и причисленного к лику святых, - Юрий, князь Тарусский и Оболенский. Его сын Константин Юрьевич унаследовал от отца город Оболенск и передал прозвание Оболенский в виде фамилии своим потомкам. Род князей Оболенских был внесен в 5 часть дворянских родословных книг Московской, Калужской, Пензенской, Тульской, Симбирской и Нижегородской губерний.

Цель моей работы – углубить сведения о деятельности некоторых представителях княжеского рода, раскрыть интересные факты их плодотворной деятельности как людей – патриотов, глубоко любящих Россию, и как деятелей православной культуры. Их культурное наследие заслуживает того, чтобы россияне знали об этом и гордились Оболенскими.

Свой рассказ я хочу начать с деятельности Алексадра Петровича Оболенского, который родился в Москве 31 декабря 1780 года. Его отцом был надворный советник князь Петр Александрович Оболенский (1742-1822), мать - Екатерина Андреевна, урожденная княжна Вяземская (1741-1811), она являлась родной сестрой И.А. Вяземского, деда поэта П.А. Вяземского. У Петра Андреевича и Екатерины Андреевны было 20 детей, из которых 10 умерли, а другие десять пережили своих родителей. Многочисленной была и семья А.П. Оболенского и его жены Аграфены Юрьевны, в девичестве Нелединской-Мелецкой. Еще, будучи калужским губернатором, Александр Петрович купил у В.Л. Пушкина, дяди поэта, имение Березичи. Недалеко от дома Оболенского был построен каменный храм на средства А.П.Оболенского. Но сказать построен – ничего не сказать, душа была вложена в этот храм.

В «Ведомости о церкви Николаевской Козельского уезда Калужской епархии в селе Березичи» за 1915 и 1916 годы сказано, что церковь была каменная, в одной связи с каменной колокольней, покрыта железом, обнесена каменной оградой, выбелена известью, внутри оштукатурена и окрашена масляной краской. Церковь была однопрестольная - во имя святого Николая Чудотворца. Из причта состояли в штате священник и псаломщик. В 1915 году священнику Николаю Александровичу Воронцову было 77 лет. С 1888 г. состоял священником в селе Березичи. Имел серебряную медаль в память императора Александра 111-го, в 1912 году был награжден орденом св. Анны III степени, в 1913 году получил бронзовую медаль в память 300-летия царствования дома Романовых. 4 мая 1915 года был награжден саном протоиерея. Двое его сыновей тоже стали священниками.

С 1908 года церковным старостой был 54-летний князь Алексей Дмитриевич Оболенский, член Государственного Совета. В «Ведомости о церковном старосте» есть запись: «Пожертвовано в пользу церкви в 1911 году один вагон цемента и других потребностей для ремонта церкви на сумму 500 рублей». Закрыта церковь была в 1931г. Зимой при немецких властях в 1941г. храм открыли для Богослужений. Небольшая группа прихожан сумела в короткое время собрать по селу многое из церковного имущества. В те месяцы в березичском храме творилась молитва только о спасении России. Сразу после освобождения села от немецких войск службы прекратились. До 70-х годов церковь использовали как склад химических удобрений. Храм передан Калужской епархии 26 декабря 1990 года. Первым священником во вновь открытом храме был иерей Сергий Мишуков. С 1998г. - настоятель протоиерей Павел Морозов. Сейчас храм реставрируется. Иконостас зимнего предела создан иконописной мастерской "Канонъ".

«Хрустальное чудо»

Брат Алексея Дмитриевича Оболенского, последнего из князей, владевших селом Березичи, Александр Дмитриевич Оболенский (1847 – 1917) бывал в здешних местах. Он также был вкладчиком Никольской церкви села Березичи. Но особо хочется отметить деятельность А.Д.Оболенского в Пензенском крае, в Николо-Пестровке. Название населенного пункта связано с именем самого любимого и почитаемого на Руси святого Николая Чудотворца. Впервые в документах селение упоминается в 1761 году под названием «Никольское, Пестровка тож» .

Александр Дмитриевич Оболенский получает в наследство от своей тетушки Анны Петровны Бахметьевой (урожденная графиня Толстая, не имевшей детей, родовое имение в 2000 десятин вместе с большим хрустальным заводом. Изучив с раннего детства хрустально-стекольное дело, Александр Дмитриевич Оболенский вложил в него массу сил и знаний, и за почти 40 лет его управления (1847 - 1917) завод дал миллионные обороты (по данным 1914 года годовой оборот составил около 800 тыс. рублей).

Фабрика была для князя Оболенского его детищем, которое он очень любил и отдавал практически все время. Рабочие относились к нему с уважением и любовью. А князь делал все, чтобы его имение выглядело достойно. Храм Воскресения Христова с двумя приделами, левый в честь Святого Николая, правый - Преподобного Алексея, человека Божьего, построен в 1813 году на средства помещика Николая Алексеевича Бахметева (сына основателя завода). А.Д. Оболенский не только поддерживал храм, но благоустраивал его. В тихую погоду звон колоколов этой церкви слышался в ближайших селах. Купола блестели, особенно в ясные, солнечные дни. Необычайно красиво храм выглядел на Рождество и Пасху. Казалось, он горел: всюду зажигались разноцветные фонари. Церковь окружала железная ограда, за которой росли огромные, цветущие липы. Внутри церковь была богато украшена изделиями из хрусталя и цветного стекла: кресты напрестольные, подсвечники, лампады, дарохранительницы, дароносицы, паникадила, потиры, дискосы. Рассказывают, что и пол церкви был выстлан плитками из голубого стекла. Убранство храма было великолепным. Сами рабочие и хозяева завода радели об этом. Стеклянные садовые подсвечники и уличные шары – лампады были установлены вдоль ограды храма, и никому в голову не приходило, например, кинуть камень в матовый светящийся шар.

Большинство икон величественного иконостаса, золотой стеной устремлённого в высоту, было написано учениками известной Ступинской школы. В 1856 г. приглашается для росписи храма художник К.А.Макаров. В1861 г. работу продолжает сын Макарова – Иван Кузьмич, академик портретной живописи. Им написаны иконы «Богоматерь на облаках», «Воскресение Христово» и др., запрестольный образ «Положение во гроб». Художники Макаровы расписывали Кафедральный Спасский собор в Пензе, храм Христа Спасителя в Москве. В храме пел замечательный церковный хор. Им восхищались писатель Л.Н.Толстой и композитор В.В.Андреев. В советское время (как впрочем, и везде по стране) храм был приспособлен под хлебозавод, под склады. Александр Дмитриевич избирался вице-председателем Русского музыкального общества и был одним из организаторов его отделения в Пензе. В конце XIX века организовал при Николо-Пёстровском заводе хор и духовой оркестр, а в 1902 году совместно с сыном Петром создал один из первых в России оркестр народных инструментов, для которого приобрёл комплект балалаек и домр.

Развитию музыкальной культуры в Пензенской губернии способствовала и жена Александра Дмитриевича Анна Александровна, урождённая Половцева, (1861 – 1917), состоявшая членом правления Пензенского отделения Русского музыкального общества. Именно ее родители Штиглиц основали в Петербурге центральное училище технического рисования, ныне Высшее художественно-промышленное училище им. В. Мухиной.

Природа оказалась щедра к Анне Александровне. Она была музыкально одаренным и блестяще образованным человеком, обладала натурой энергичной и возвышенной. Член дирекции Петербургского отделения Русского музейного общества, директор Пензенского отделения этого же общества, она сама писала духовную музыку. Круг общения княгини составляла вся музыкальная элита того времени – И. Кюи, А. Глазунов, А. Рубинштейн, Н. Римский-Корсаков, Ф. Шаляпин и другие.

А.Д. Оболенский организовал в селе Никольском театр, а вдохновителем, неизменным режиссером и душой каждого спектакля был Владимир Богданович Ферингер – постоянный воспитатель в доме Оболенских. Ставились 1-2 спектакля в летний сезон, и, что удивительно, первые постановки были оперными. Самым первым спектаклем, поставленным на никольской сцене, была опера М.И.Глинки «Жизнь за царя». Сын Оболенских Алексей обладал прекрасным и хорошо поставленным голосом, пел арию Вани. В спектакле звучали настоящие арии, речитативы. Замечательно было и то, что вместе с членами семьи Оболенских в спектакле были заняты и рабочие стекольной фабрики. Привлечение к театру актёров из рабочей среды имело ещё один положительный эффект. Были заложены династии никольских певцов, например, Труёвцевых. Один из них, Михаил Иванович, стал замечательным оперным певцом, заслуженным артистом РСФСР.

Увлечение князя Оболенского театром привело к тому, что при перестройке здания заводоуправления Александр Дмитриевич обустраивает в нём помещение под театр на 400 мест. Театр размещался в центральной части здания, украшенной колоннами. В музее хрусталя и стекла г. Никольска хранятся подаренные жительницей Л.В. Мещеряковой программки спектаклей, которые ставились в 1912-1913 гг.

«Большое дело творите вы!..»

Столь же одаренными, да и как могло быть иначе, были дети князя Оболенского. Дмитрий Александрович (1882 – 1964), их сын, в 1907 году избирался почётным мировым судьёй Городищенского уезда. С 1908 года он стал городищенским уездным предводителем дворянства и председателем Городищенского уездного земского собрания. Дмитрий Александрович организовал духовой оркестр в Николо - Пестровке, который играл произведения церковной музыки.

Александр Александрович (1885 – 1940), второй сын Александра Дмитриевича, в 1902-1905 годах учился в Пажеском корпусе, с 1905 года в чине корнета служил в Кавалергардском полку, впоследствии стал адъютантом генерала А.А. Брусилова. Умер во Франции.

Но наиболее удивительна судьба третьего сына - Пётра Александровича (2.10.1889, Санкт-Петербург – 31.12. 1969, Москва). В 1908 году он окончил классическую гимназию в Санкт-Петербурге и училище правоведения. Своей матери Петр Александрович обязан своим музыкальным образованием. П.А. Оболенский известен в Никольске как создатель и дирижер Великорусского струнного оркестра народных инструментов, каких в России были единицы. В своих воспоминаниях Петр Александрович упоминает об обилии музыкальных талантов в рабочей среде. Не говоря уже о том, что в хоре певчих имелись прекрасные голоса, многие выделялись своим поразительным музыкальным чутьем и способностями. Первые пробы оркестра на сцене состоялись в 1904 году, поэтому принято считать 1904 год датой образования. Позднее оркестр концертировал не только в Никольске, но выезжал на гастроли в большие города, такие как Пенза, Симбирск, Казань и везде его выступления сопровождались колоссальным успехом.

Сначала все отнеслись к начинаниям молодого барина скептически, но затем, видя какой симпатией и неподдельной любовью оркестр пользовался в Никольске, изменили свое отношение. Многие из молодых людей потянулись в оркестр. Молодежь заполняла свой досуг не попойками и картами, а разумными развлечениями. И многие, получив начальное музыкальное образование, после призыва на военную службу сейчас же устраивались в оркестр и музыкальные команды.

Великий певец Федор Шаляпин поддерживал развитие и распространение оркестров. Князь был с ним знаком, бывал у него в гостях в Петербурге. Именно Петр Александрович и дочь Шаляпина Ирина сделали все, чтобы прах великого актера находился на родине – в России. Оболенскому Шаляпин подарил любительское фото и сделал дарственную надпись: «На память милейшему другу Петрику Оболенскому» и от сердца добавил: «на долгое время, а лучше навсегда. Ф. Шаляпин. 1924 г.». О деятельности оркестра Оболенского Шаляпин говорил: «Большое дело творите вы!..»

Для обучения рабочих мастерству игры Петр Александрович пригласил из Петербурга руководителя одного из лучших в гвардии оркестров М.Н. Семенова, держал связь с «отцом русской балалайки» В.В. Андреевым, который приезжал на завод и прослушивал выступления оркестра. Исполняли «Венский вальс», русскую народную песню «Калинушка», плясовую «Полянка» и др. Он слушал и хор певчих. Сначала хор в составе 50 человек исполнил некоторые духовные песнопения, причем было проведено «Достойно есть» – сочинение матери Петрика ( так звали домашние Петра Александровича). Василий Васильевич сознался, что никак не ожидал такого художественного исполнения от хора рабочих.

Страстный любитель хорового пения, Петр Александрович ухитрялся организовывать хоры даже в тюрьмах, где он периодически отсиживал в 20-е годы за свое княжеское происхождение, которым весьма гордился.

В 1929 году Пётр Александрович эмигрирует во Францию, но в 1957 году возвращается на Родину. Будучи в иммиграции Петрик продолжал писать музыку. Он был известен не только как организатор, дирижер, отличный пианист, музыкант, но и как композитор, сочинитель церковной музыки. Наиболее известные произведения «Сугубая ектенья», «Богородице, Дева Радуйся», и т.д. Благодаря своему общительному характеру, высокой эрудиции, гуманности и разностороннему таланту, он быстро и легко налаживал контакты. Назову имена некоторых известных архиереев, с кем ему пришлось лично и неоднократно иметь встречи, вести переписку и делиться мыслями: епископ Саратовский и Волгоградский – Пимен, патриарх Всея Руси Алексий I, епископ Курский и Белгородский Серафим, митрополит Ленинградский Никодим, епископ Зарайский и со многими другими известными людьми.

В последние годы жизни являлся членом Союза композиторов СССР.

А дело живет и поныне…

Руководство оркестра было передано в настоящее время (удивительно, но оркестр продолжает жить и поныне) Сергею Валентиновичу Жаднову. Это молодой человек, закончивший Нижегородскую музыкальную консерваторию им. М.И. Глинки, был солистом ансамбля «Балалайка плюс», с которым успешно гастролировал по Западной Европе. Кроме оркестра он вместе с женой поет в церковном хоре Храма Светлого Воскресения Христова.

Храм построен на новом месте около Варваровского кладбища. Служба началась в недостроенном помещении, буквально под открытым небом, в 1998 году. Освящение храма состоялось в ноябре 2003 года. Никольский храм относится к однокупольным и, стало быть, небольшим – на 1000 посетителей, его высота вместе с колокольней составляет 26 м. Конечно, храм не сравним с прекрасной исторической постройкой начала XIX в. Но постепенно он обустраивается. Есть одна уцелевшая после разгрома старой церкви икона – Воскресения Христова. Она находится в храме и напоминает о своей дореволюционной предшественнице. Недавно восстановили дарохранительницу позапрошлого века. Эту старинную хрупкую вещь сохранила и принесла прихожанка, но часть элементов была утеряна. Заводские художники по музейным образцам создали недостающие детали, используя марганец и кобальт. Сделали, как было изначально. Очень красиво! Большая заслуга в возрождении приходской жизни в Никольске принадлежит почившему в 2000 г. архиепископу Серафиму (Тихонову) и игумену Никольской церкви Христофору (Ширяеву). Оба – уроженцы Никольского района. При храме работает воскресная школа, ведется культурно-просветительская работа.

Храм Воскресения Христова – единственный в Пензенской епархии, который имеет мраморный иконостас. Он выполнен из карельского мрамора мастерами российского Севера. Во внутреннем убранстве храма привлекают внимание фресковая живопись работы мастеров Троице-Сергиевой Лавры, иконы, выписанные лучшими иконописцами из Пензы и Москвы.

Потомки Оболенских

Но не всем потомкам князей была дана возможность реализовать себя на Родине. В годы революции Оболенские были вынуждены эмигрировать заграницу. Есть небольшие сведения о дочери Алексея Дмитриевича – Анне, у которой был дар художницы. Многочисленные акварели с портретами близких людей, пейзажи и натюрморты с цветами: мать и мачехой, анемонами, орхидеями, подсолнухами, написанные А.А.Оболенской фон Герсдорфф, свидетельствуют не только о большом вкусе и мастерстве художницы, но и, по словам шведского арт-критика Стена Абрахамссона, "проникнуты удивительным религиозным светом суждения о положительном отношении к жизни". Ее дарования унаследованы и ее детьми. Так княгиня Александра Николаевна Оболенская тоже замечательно рисует. А 19.03.2006 г. она посетила Пензу. О своем княжеском происхождении врач-арт-психиатр Александра Бультман фон Герсдорфф, гражданка Швеции, работающая и проживающая в Германии, вспоминает редко. В Пензенскую область она приехала впервые. На перроне вокзала княгиня рассказала, что производством хрусталя занималось все их большое семейство. У ее дедушки был стекольный завод на территории сегодняшней Белоруссии, а у его родного брата - в Никольске. Судьба разбросала их по Европе. Пришлось им нелегко, но из поколения в поколение вместе с родным русским языком они передавали рассказы о заводе, о православных храмах на российской земле. Возможно, именно с этими рассказами передавались любовь к русскому искусству и художественный вкус.

Другой потомок княжеского рода – Оболенский Николай Владимирович. Почетный член Российской академии архитектуры и строительных наук, Заслуженный архитектор России. Патриархом Московским и всея Руси Алексием II он награжден орденом святого Сергия Радонежского за труды по воссозданию российских святынь.

Дед Н.В.Оболенского - князь Василий Васильевич Оболенский, был Московским вице-губернатором при генерал-губернаторе князе В.А.Долгоруком.

Дело предков продолжается и в его детях:

 сын - Андрей Николаевич - соавтор проекта воссоздания храма Христа Спасителя в Москве и многих новых храмов, жилых и общественных зданий в Москве, России и за рубежом, в том числе второго по величине в России Спасо-Преображенского собора, построенного и освященного в 1997 году в новом городе Губкине Белгородской области.

 Дочь - Татьяна Николаевна архитектор-реставратор.

Время бежит, как вода в быстром ручье. Меняются правители, меняется политический строй. Но остается одно - вера человека в свою Родину. В тот маленький уголок, где он родился и познал самого себя. Надолго в памяти народной останутся люди, сделавшие эту веру ещё крепче. Вот такими и были князья Оболенские.

Список литературы

1. « Калужские губернаторы», изд. «Золотая аллея», 2001 год.

2. Савин О.М. Бахметевы / Пензенская энциклопедия. М.: Научное издательство.

3.«Большая Российская энциклопедия», 2001, с. 43.

4. «Пензенская правда», №21, 21 марта 2006 г

5. Б. Грановский «В. Андреев и его оркестр» // «Советская музыка», 1959, 7 июля.

6. Газета «Знамя Труда», 2002 г., 6 сентября.

7. Газета «Знамя Труда», № 91, 95, 98, 101, 103, 119, 131, 2004 г.

8. П. Оболенский «Дар редкостный могучий», «Огонек», 1963, февраль.

9. О.Савин «Пенза музыкальная»

10.Материалы личных архивов В.И. Кондратьева, семьи Труевцевых.

11.Полученные материалы в ходе интервью с О.А. Ильиным, М.Г. Гегуевой, Ф.Ф. Федулеевым, Л.В. Лининой, С.В. Жадновым.

***

Constanciya_Russiya (Родовед-историк) все записи автора

Советник Российской академии архитектуры и строительных наук, руководитель комплексной мастерской № 12 по проектированию комплекса храма Христа Спасителя и комплекса зданий МИД РФ управления Родился 26 апреля 1957 года в поселке Ленино Ленинского района Московской области (ныне Юго-Восточный административный округ города Москвы). Отец - Оболенский Николай Владимирович (1927 г. рожд.), почетный член Российской академии архитектуры и строительных наук. Мать - Оболенская (Сарафанова) Нина Ильинична (1926 г. рожд.), окончила Московский государственный университет, литературный редактор. Андрей Николаевич является прямым потомком знаменитого русского рода князей Оболенских, которые происходят от князей Черниговских и ведут свою родословную от Рюрика. Этот род уникален в истории Руси и России. На протяжении восьми столетий начиная от князя Михаила Черниговского, причисленного Православной Церковью к лику святых за мученическую смерть в Орде, князей Долгоруковых и Вяземских, графов Шереметевых и Гудовичей, Лермонтовых и Карамзиных, с которыми князья Оболенские связаны кровным родством, они вносили ощутимый вклад в становление, укрепление и объединение сначала Московского и затем Российского государства. Прадед А.Н. Оболенского - князь Василий Васильевич Оболенский, был Московским вице-губернатором при генерал-губернаторе князе В.А. Долгоруком. Дед - князь Оболенский Владимир Васильевич (1890-1937), окончил юридический факультет Московского университета (1912). В 1937 году он был незаконно репрессирован и расстрелян. Бабушка - Гудович Варвара Александровна (1900-1937), художник, правнучка генерал-фельдмаршала графа И.В. Гудовича, сподвижника А.В. Суворова и М.И. Кутузова, также была незаконно репрессирована и безвестно погибла в ГУЛАГе. Оба полностью реабилитированы. А.Н. Оболенский пошел по стопам отца, известного архитектора. В 1970 году после получения начального образования в школе № 704 города Москвы и художественной школы "на Кропоткинской" он поступил в Московскую среднюю художественную школу при институте имени В.И. Сурикова. В 1975 году стал студентом Московского архитектурного института, который окончил в 1981 году по специальности "архитектура жилых и общественных зданий и сооружений", и по распределению был направлен на работу в проектный институт "Гипрокаучук", где принял участие в разработке проекта цеха перекачки завода искусственного каучука в городе Стерлитамаке. В апреле 1982 года А. Оболенского призвали в армию. Службу проходил в Ярославском высшем военном финансовом училище и штабе Московского военного округа в должности архитектора. После увольнения в запас в 1984 году он поступил на работу в управление "Моспроект-2" в мастерскую № 12 по проектированию Памятника Победы на Поклонной горе, где вел проектирование части зоны "А" ("Картинная галерея"). В 1990 году после завершения основных проектных работ по "Памятнику Победы" уволился из "Моспроекта-2" и создал Архитектурно-художественный центр Московской Патриархии "Арххрам" (АХЦ "Арххрам"), творческим руководителем которого является и поныне. Андрей Николаевич Оболенский - один из наиболее результативных и удачливых зодчих нашего времени. Как автор и руководитель проектов он принимал участие в разработке более 50 проектов нового строительства и реставрации памятников церковной и средовой архитектуры в Москве, Подмосковье и других регионах России. Среди них: храмовые комплексы преподобного Серафима Саровского (1995-1996), преподобного Сергия Радонежского в городе Югорске (1995-1997), святого Андрея Рублева на Мичуринском проспекте в Москве (1996-1999); храмы Покрова Пресвятой Богородицы в деревне Барвиха Московской области (1997-1998), Преображения Господня в городе Губкин Белгородской области (1995-1997), православный храм в городе Маарду в Эстонии (1992-1994), храм Рождества Богородицы в городе Урай Тюменской области (1997-1999), часовня Рождества Богородицы в Столешниковом переулке в Москве (1998), генеральный план благоустройства Соборной площади Коломенского Кремля (1992), дипломированные конкурсные проекты реконструкции Манежной (1991) и Боровицкой (1998) площадей в Москве, а также административное здание банка "Менатеп" на Дубининской улице (Москва, 1994-1996), гараж и физкультурно-оздоровительный комплекс на Петрозаводской улице (Москва, 1998), жилой комплекс на Байкальской улице (Москва, 1996-1998). При непосредственном участии А.Н. Оболенского теоретическим сектором АХЦ "Арххрам" (рук. М.Ю. Кеслер) впервые был разработан Свод нормативов и правил на проектирование культовых зданий православной конфессии. Сразу после принятия решения о воссоздании комплекса храма Христа Спасителя силами АХЦ "Арххрам" был разработан и осуществлен проект деревянного храма-часовни Державной иконы Божией Матери, на несколько лет ставшего духовной доминантой на строительстве. С начала работ по проектированию комплекса храма Христа Спасителя в качестве руководителя АХЦ "Арххрам" и главного архитектора проекта он работал над созданием Нижнего храма Преображения Господня, явившегося первым пусковым объектом комплекса. В предельно сжатые сроки А.Н. Оболенский сумел обеспечить выпуск проектной документации, позволившей вести строительство параллельно с проектированием. При этом выдаваемые проектные решения носили эксклюзивный и высокохудожественный характер. Все элементы интерьера храма разработаны специально для этого объекта и насыщены различными художественными технологиями, восходящими к XVII веку. В процессе разработки проекта Нижнего храма А.Н. Оболенским (совместно с Б.В. Кенгуровым и Е.И. Иевлевой) было сделано изобретение в области строительной технологии, защищенное патентом Российской Федерации (№ 2112847 от 10 июня 1998 года) на способ возведения пространственных оболочек и сводов посредством "торкретирования снизу" по специальному металлическому каркасу. Это дало возможность выполнить своды Нижнего храма в сложной строительной ситуации в срок и с высоким качеством. Впоследствии этим же способом были возведены все своды и купола Верхнего храма Христа Спасителя, Зала церковных соборов и других зон комплекса. После завершения работ по Нижней Преображенской церкви Храма Христа Спасителя, А.Н. Оболенский был назначен руководителем комплексной мастерской по проектированию комплекса храма Христа Спасителя управления "Моспроект-2". Кроме того, он руководит реконструкцией и реставрацией комплекса зданий МИД РФ и продолжает оставаться творческим руководителем АХЦ "Арххрам". Среди его недавних работ - конкурсный проект памятника архитектору Баженову у дома Пашкова в Москве (1999), часовня святого Василия Великого на ВВЦ (Москва, 2000-2001), храм преподобномученицы Елисаветы Федоровны в поселке Опалиха Красногорского района Московской области (1999-2002), храм Рождества Христова в городе Фрязино Московской области (1999-2002), храм Иконы Божией Матери "Утоли моя печали" в Марьино (1998-2001), часовня "Феодоровской" иконы Божией Матери на месте гибели офтальмолога Святослава Федорова в Митино (Москва, 2001). А.Н. Оболенским выполнены проекты православных храмов, предполагаемых к строительству в Риме, Малаге и Дюссельдорфе. По проекту А.Н. Оболенского изготовлены и установлены памятники на местах взорванных домов на Каширском шоссе и улице Гурьянова в Москве. Он автор и разработчик общегородской программы по установке памятных знаков на местах утраченных московских храмов и концепции устройства автомобильных стоянок над пандусами транспортных туннелей Садового кольца. Он отмечен наградами Русской Православной Церкви (двумя орденами святого Сергия Радонежского (1997, 2000), орденом святого князя Даниила Московского (1997), медалью святого Сергия Радонежского (1996), грамотой Патриарха Московского и всея Руси), дипломами и призами Москомархитектуры, дипломом и серебряной медалью Российской академии художеств, почетной грамотой и медалью "В память 850-летия Москвы". В 1999 году А.Н. Оболенский избран советником Российской академии архитектуры и строительных наук. Любимое занятие Андрея Николаевича - работа. Редкие минуты свободного времени посвящает классической музыке, с удовольствием занимается живописью и как любитель - автомобильным спортом. Живет и работает в Москве.
Источник контента: https://botanim.ru/https://botanim.ru/content/obolenskij-andrej-nikolaevich-854.html

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

История коллекции Нины и Никиты Лобановых-Ростовских

• Главная
• История коллекции Нины и Никиты Лобановых-Ростовских

В декабре 2013 года в помещении Шереметевского дворца состоялось знаменательное событие. В рамках проведения Международного культурного форума состоялась передача в дар Санкт-Петербургскому государственному музею театрального и музыкального искусства известной коллекции театрально-декорационного искусства, собранной Ниной и Никитой Лобановыми-Ростовскими. В качестве дарителя выступил Международный благотворительный фонд «Константиновский», который еще в 2008 году приобрел 810 предметов из этой уникальной коллекции. Собрание Лобановых-Ростовских хорошо известно в мире. Основание этой коллекции было положено в самом конце 1950-х. За эти годы она стала крупнейшим на Западе собранием театральной живописи конца XIX – начала XX века. Интерес коллекционеров к этому периоду понятен — в конце XIX века в русский театр пришли знаменитые художники: М. А. Врубель и К. А. Коровин, А. Я. Головин и В. Д. Поленов, А. Н. Бенуа и Л. С. Бакст, Н. Н. Сапунов и С. Ю. Судейкин. Они способствовали подъему декорационного искусства на небывалый художественный уровень, а Русские сезоны С. П. Дягилева в Европе заставили говорить об этих художниках во всем мире.

Никита Лобанов «заболел» собирательством еще в студенческие годы, когда посетил в Лондоне в 1954 году выставку, посвященную художникам Русских сезонов: «Как зачарованный смотрел я на эти работы и как-то в один миг решил, что в моей жизни обязательно настанет один такой прекрасный день, когда подобные работы станут моими». Судьба самого Никиты Дмитриевича необычна. Представитель древнего русского княжеского рода Лобановых, восходящего к Рюриковичам, он родился в Болгарии, в эмиграции, в 1935 году. Ребенком оказался на территории немецкой оккупации, а после окончания Второй мировой войны вместе с родителями был репрессирован. Одиннадцатилетним подростком год отсидел в болгарской тюрьме. Через шесть лет после освобождения ему удалось уехать во Францию и затем в Англию, где Никита поступил в один из колледжей Оксфорда. В качестве профессии была выбрана геология. Как беженец из Восточной Европы он учился за счет английской казны, и учился отлично, все силы вкладывая в учебу. Свое образование Никита Дмитриевич продолжил в США, став в 1958 году студентом Колумбийского университета в Нью-Йорке. Здесь он выбрал экономическое направление, и сочетание геологии и финансов оказалось очень плодотворным. Получив степень магистра и отработав по контракту два года в Патагонии, Никита Лобанов продолжил образование на вечернем отделении университета, изучая банковское дело, а днем работая в банке. Наконец могла осуществиться мечта о собственной маленькой коллекции произведений искусства. Еще в 1959 году, подрабатывая переводчиком и ассистентом в Нью-Йоркском университете, Лобанов позволил себе первые приобретения. Он познакомился с известными коллекционерами и дилерами, владельцами антикварных и книжных магазинов Нью-Йорка. Изумительные листы с эскизами костюмов к «Петрушке» И. Стравинского стали первой покупкой, всего по 25 долларов за лист. До середины 60-х покупать работы русских художников, работавших за рубежом, можно было за сравнительно небольшие деньги. В 1967 году лондонский аукцион «Сотбис» начал проводить торги русского театрально-декорационного искусства. Заново открывались имена русских художников. Лобанов успел приобрести большую часть коллекции в промежутке между 1959 и 1970-ми годами, когда русское искусство еще не пользовалось таким большим спросом на Западе. Важным источником пополнения коллекции стали сами художники и их близкие родственники, наследники. Переехав в Нью-Йорк, Никита Лобанов познакомился со многими из них. Он внимательно слушал воспоминания людей, когда-то работавших с С. П. Дягилевым, узнавал адреса русских художников, проживавших в Париже, Мадриде, Нью-Йорке. Многие, зная трудное материальное положение начинающего коллекционера, отдавали свои произведения за символическую цену.

В 1961 году Н. Д. Лобанов-Ростовский встретился в Нью-Йорке со своей будущей женой Ниной. Полуфранцуженка-полурусская, дочь французского посла Жоржа Пико, Нина разделила не только судьбу Никиты, но и его страсть к коллекционированию. В то время она работала журналисткой в одном из Нью-Йоркских издательств, пользуясь служебным положением, помогала Никите Дмитриевичу со справочным материалом, вместе с ним разыскивала владельцев театральных эскизов. В 1962 году состоялась свадьба. С самого начала совместной жизни Нина включилась в собирательскую работу. У нее оказалось необычайное чутье и тонкий вкус. Она преуспела в изучении и атрибуции купленных произведений, умело работала в архивах, собирала сведения. Без нее коллекция не была бы столь строго систематизированной и каталогизированной. Собственно, коллекция начала формироваться в ее нынешнем виде после того, как возник союз этих двух людей. Их вкусы совпали, а темпераменты и характеры дополнили друг друга. Собрание и носит имена этих двух людей — «Коллекция Нины и Никиты Лобановых-Ростовских».

В 1967 году состоялась первая большая выставка коллекции, организованная Международным выставочным фондом в помещении музея Метрополитен в Нью-Йорке. Выставка была собрана из произведений, принадлежащих Лобановым и Юрию Рябову, также русского по происхождению. 105 из 112 экспонатов этой выставки были собственностью Лобановых-Ростовских. Предисловие к каталогу написал известный русский художник Ю. П. Анненков. Выставка имела успех, стала передвижной и побывала во многих городах Америки.

К началу 1980-х коллекция уже обрела целостность. Она всесторонне демонстрировала развитие русского театрально-декорационного искусства в эпоху модернизма. Четкие временные границы 1880–1930 подтверждали принятую классификацию периода. От реализма и символизма — к конструктивизму и абстракции; все развитие русской дореволюционной и советской сценографии, как в учебнике, представлено экспонатами. Есть человек, который помог изучить и научно обработать каждый предмет, приобретенный коллекционерами — профессор-славист Джон Эллис Боулт, американский искусствовед родом из Великобритании. Он — автор первого крупного каталога собрания, который был выпущен в США в 1982 году к большой выставке в ряде крупнейших городов Америки. Авторитет Боулта как эксперта в области русского авангарда известен не только специалистам, но и широкому кругу людей, интересующихся русской культурой. Им написано множество книг и статей по русскому искусству конца XIX – первой трети XX века, он куратор многих международных проектов, главный редактор ежегодника «Эксперимент». А еще он создатель и директор Института современной русской культуры при Университете Южной Калифорнии. Джон Боулт является составителем каталога-резоне коллекции Лобановых, изданного в Москве на русском языке издательством «Искусство» в 1994 году, где уделено внимание каждому произведению, каждому спектаклю, каждому явлению в области театра. Недавно вышла на английском языке двухтомная «Энциклопедия русского театрально-декорационного искусства», фактически, полный каталог всего, что когда-либо было собрано Ниной и Никитой Лобановыми-Ростовскими.

В коллекции имеются настоящие шедевры. Рисунок М. А. Врубеля «Дама на котурнах» относится к редчайшим. Он нарисован в тот сложный период жизни художника, когда душевная болезнь уже давала о себе знать. В лице модели можно найти черты сходства с женой Врубеля, певицей Н. И. Забелой. Известно, что многие сценические костюмы для жены он создавал сам. Возможно, и этот рисунок задумывался как театральный образ, который так и не успел осуществиться

Огромная часть коллекции посвящена Русским сезонам С. П. Дягилева. Собственно, эта тема и была основным стимулом к собирательству. Первая выставка, которую Н. Лобанов увидел в Великобритании, так поразила его воображение! Тогда внимание его привлекли А. Н. Бенуа и Л. С. Бакст. Они не только авторы сценического оформления первых Дягилевских спектаклей, но и идейные вдохновители, режиссеры, сценаристы, дизайнеры. Большое количество первоклассных произведений этих художников в коллекции объясняется особым пристрастием коллекционера к их творчеству: почти полный комплект рисунков к парижской версии «Павильона Армиды» работы А. Бенуа, изящные эскизы Л. Бакста к балетам с участием Иды Рубинштейн, Тамары Карсавиной и Анны Павловой — пожалуй, это самые востребованные экспонаты. Ни одна выставка Серебряного века русской культуры не обходилась без произведений, принадлежавших Лобановым-Ростовским. Поражает уровень работ следующего поколения дягилевских художников — Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионова. К 1914 году Дягилев резко меняет направление своих поисков и привлекает к работе молодежь, смело разрушающую старые традиции. Тем, кто знаком с коллекцией, навсегда запомнились яркие, энергетически наполненные листы к «Литургии» Н. С. Гончаровой, рисунки Ларионова к Дягилевским балетам «Лиса», «Шут», «Полуночное солнце». Эти произведения создавались в Швейцарии, Испании, Франции, но в них отразилась Россия с ее иконописью, лубком, народным кустарным творчеством. Ларионов настолько увлекся театром, что даже попробовал себя в качестве хореографа в спектакле «Шут» на музыку С. С. Прокофьева и написал либретто к балету «Естественные истории».

Одна из последних постановок в Дягилевской антрепризе, балет «Ода» на музыку Н. А. Набокова, была оформлена молодым художником из России Павлом Челищевым. Талантливый график и живописец известен за рубежом как сюрреалист и абстракционист. В России он практически не работал, и его имя было известно у нас, пожалуй, только специалистам. Бежавший, как и многие, с Белой армией, он на несколько лет осел в Берлине, работал в небольших театрах и киностудиях. Его работы 1920-х годов — настоящее украшение коллекции Лобановых. Челищев принадлежал к поколению художников, взращенных в знаменитой киевской студии Александры Экстер. Произведения самой Экстер достаточно полно представлены в собрании, начиная с хрестоматийных эскизов к «Фамире Кифаред» и кончая более поздними разработками мизансцен и сценических площадок к пьесам классического репертуара. Особенно интересно рассматривать серию «марсианских» костюмов к кинофильму Я. Протазанова «Аэлита», поставленному по рассказу А. Н. Толстого в 1924 году на кинофабрике «МежрабпомРусь». Тогда жанр фантастики только формировался как в литературе, так и в кино. Это была последняя работа Экстер на родине.

В собрании Лобановых-Ростовских много редких афиш и плакатов. Более ста из них были приобретены Международным фондом «Константиновский». Почти все они уникальны, несмотря на то, что афиши печатаются достаточно большими тиражами. Плакат парижского театра Шатле, работы В. А. Серова с летящей фигурой Анны Павловой-Сильфиды был напечатан для первых выступлений Дягилевского балета в 1909 году. Он редко встречается не только в частных, но и в музейных собраниях. Другой шедевр — плакат Л. С. Бакста для сольного концерта танцовщицы Кариатис (сценическое имя Элис Жуандо) — появился в период наивысшего творческого расцвета художника — в 1916 году. Модный художник Леон Бакст был востребован в Европе и Америке и получал заказы на оформление интерьеров, моделей одежды и шляп, монументальных росписей, и конечно, театральных постановок.

Никита Дмитриевич и Нина Лобановы-Ростовские давно лелеяли мечту о возвращении коллекции в Россию. Более 800 предметов из нее обрели свое постоянное место в Санкт-Петербургском государственном музее театрального и музыкального искусства. Самое крупное в мире частное собрание произведений театрально-декорационного искусства вошло в музейные фонды. В 2014–15 году музей получил в дар от Нины Лобановой-Ростовской еще 46 бесценных произведений русских художников, в том числе работы Л. С. Бакста, А. Н. Бенуа, И. Я. Билибина, К. А. Коровина, М. В. Добужинского, С. Ю. Судейкина, С. В. Чехонина и других.

heatremuseum.ru/page/kollekciya_lobanovyh-rostovskih

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

"Дом со львами"

С точки зрения композиции дом Лобанова-Ростовского является памятником передовой строительной техники первой четверти XIX века. Монферран блестяще справился с планировочным решением здания. Два фасада, обращенные к Адмиралтейству и Исаакиевскому собору, получили торжественное оформление в стилистике высокого классицизма, в то время как «проезжий» фасад со стороны Вознесенского проспекта выглядит нейтрально.

Фасады «Дома со львами» перекликаются с оформлением других зданий в центре Петербурга. Вместе они образуют колоссальную единую композиционнуюonpalace.ru/about/ систему - от здания Генерального штаба до Исаакиевской площади.

Архитектор продумал и искусно объединил отдельные части громадного здания на Исаакиевской площади. Внешне дом выглядит гигантским монолитом. Вместе с тем внутри он разделен на несколько корпусов, имеющих ясную и самодостаточную структуру. Вертикальные коммуникации, входы и проезды размещены очень рационально. В первую очередь это относится к лестницам – центральной парадной со стороны Адмиралтейского проспекта, четырем парадным лестницам восточного и западного корпусов, а также целой системе вспомогательных «черных» входов, предназначенных для людских помещений. Углы дома не только эффектно оформлены внешне, но и столь жеблистательно распланированы.

Наконец, дворовые пространства особняка Лобанова-Ростовского имеют четкую продуманную иерархию. Квадратный двор отделан с наибольшей тщательностью, поскольку на него открывается вид из анфилады парадного корпуса «со львами». Большой треугольный двор, в который ведет въезд с Исаакиевской площади, оформлен менее богато. А малый треугольный двор, через который вывозились и убирались в каретники порожние экипажи, не имеет архитектурной отделки.По признанию исследователей, Монферран был в высшей степени одарен в отношении объемно-пространственной организации и структуры здания, тектоники и композиции. Вероятно, именно это и обеспечило успех других его крупных градостроительных проектов — Исаакиевского собора и Александровской колонны.onpalace.ru/about/

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

«Опираюсь на факты»

С Н.Д. Лобановым-Ростовским беседует профессор Е.С. Федорова

Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский — известен всем, кто интересуется историей и культурой России. Казалось бы, нет недостатка интервью с ним, но количество новых не убывает. Он не был бы так интересен своим прошлым, не будь интересно его настоящее. Повторим общеизвестные факты: он князь, Рюрикович, элегантный и воспитанный господин, человек необычайно сложной и горькой судьбы, одновременно принадлежащий и европейской и русской культурам. Он геолог, банкир и меценат. В его судьбе тюрьма КДС1 и Оксфорд, финансовый успех и глубокое понимание искусства Серебряного века.

ТРИ ПОБЕГА ЛОБАНОВЫХ-РОСТОВСКИХ

В XX веке на счету семьи Лобановых-Ростовский три побега, один фантастичнее другого. Первый — из Советской России в 1920 г., когда переодетые в крестьянские одежды дедушка, бабушка, и будущий отец Никиты Дмитриевича достигли границы и были взяты на нелегальное судно под военным флагом. Капитаном корабля был Константин Улик, решившийся пойти на риск ради этой семьи. Побег окончился благополучно. Семья оказалась в Софии.

А второй побег — из Софии — был организован парижским дедом Никиты, Василием Васильевичем Вырубовым2 и совершился через два с лишним десятилетия, в 1946 г., когда туда пришли Советские военные части. Второй оказался неудачным. Лобановы должны были нелегально перейти границу в месте самых высоких гор в Родопи. Но их предал американский полковник Мейнард Бернс, получивший за это деньги. Проводник не появился, зато под видом «партизан» пришли сотрудники КДС. Так семья оказалась в болгарской тюрьме и пережила все то, что переживали репрессированные в СССР: тюремное заключение, расстрел отца семейства, полное бесправие, «лишенчество», крайнюю нищету.

Еще через двадцать лет третьему побегу способствовали герой Второй Мировой войны, брат матери Н.Д. Лобанова-Ростовского, Николай Васильевич Вырубов, и его товарищ военного времени, знаменитый французский писатель Ромен Гари. Этот побег в 1953 году выглядел как вполне легальный отъезд на поезде. Но ему предшествовали многочисленные официальные и тайные действия. Были безнадежные обращения Лобановых с просьбой выпустить их из страны. Хлопотами брата Ирина Васильевна Лобанова-Ростовская получила французский паспорт, в который был вписан сын Никита. А Роменом Гари был придуман дипломатический ход. Пользуясь своим колоссальным весом в качестве героя войны и друга де Голля, он задерживал во французской зоне Вены два электровоза, заказанных болгарами в Европе. Гари намекнул болгарской стороне, что техника пойдет в сторону Болгарии только в том случае, если «французские граждане» отправятся в противоположном направлении. В сущности, Ромен Гари выкупил мать и сына за два электровоза3.

Разумеется, рассказанное здесь ярко, экзотично и привлекательно для многих, ведь в нашей стране путем «многоволнового» террора была, в конце концов, уничтожена вся аристократия, выведено под корень дворянство, истреблена интеллигентская среда. Но материала о необычной судьбе аристократа хватило бы на две-три статьи. Личность Никиты Дмитриевича перевешивает всю живописность его судьбы. Он человек творческий, очень много работающий, умудренный знанием жизни, но не уставший остро и неравнодушно реагировать на ее события. Всякий раз нам хочется узнать его суждения по поводу текущих событий… Любой разговор с ним выходит за рамки заявленной темы, чреват неожиданными поворотами.

Лишне и говорить о востребованности в российской культурной среде эмигрантского наследия и сколь подробно оно разрабатывалось три последних десятилетия. Лобанов-Ростовский — 81-летний лондонец, смотрящий на многое с непривычных для российского ума позиций. Но он правильно считает себя и «старым москвичом», знает маршруты и закоулки Москвы, ее нужды и противоречия. Он совершает последовательные шаги, чтобы затягивался болезненный и по сей день разрыв между, условно говоря, «белыми» и «красными». Он сознательно и рассудочно выбрал для себя путь русской самоидентификации, поскольку его предки «1000 лет строили Россию». А мы считаем Никиту Лобанова-Ростовского частью «Русского мира», и это его обогащает, пусть немного, но восстанавливает его исторические корни.

ВЫСТАВКА В БАХРУШИНСКОМ.

Выставка «Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870–1930», проходящая в музее имени Бахрушина два последних текущих месяца (11.12 2015 по 15.02.2016) — повод к новому разговору. При почти полном отсутствии прессы она собрала значительное количество посетителей. И не раз я услышала: «неужели эта выдающаяся выставка рассеется по запасникам Москвы и Петербурга? Это же хрестоматийное собрание для Путеводителя по Серебряному веку».

В Западной Европе 1950 1960-х годов разрозненные листы эскизов к театральным постановкам русского театра Серебряного века не имели ни ценности, ни цены. Никому в голову тогда не приходило собирать их. Никита Дмитриевич рассказывает, что новаторский художник Ларионов, постаревший и обнищавший в Париже, продавал свои работы и графику своей жены Гончаровой по два доллара. Тогда стесненным в средствах супругам Нине и Никите Лобановым-Ростовским было доступно купить такие лист-два (живописные работы ценились тоже невысоко, от 20 до 200 долларов, но это было в те поры для собирателей невозможно дорого). В эмигрантской среде они неустанно вели поиски людей, причастных к «Дягилевским сезонам», находя в их частных архивах то один, то другой эскиз к когда-то легендарным постановкам театра Серебряного века. Так стало формироваться собрание, куда попадали первоклассные образцы русской театральной живописи.

Помимо доступной цены — материального повода, лежащего лишь на поверхности, успеху создания коллекции, подчиняющейся единому замыслу, способствовали более глубокие причины. Бесспорно, в коллекции виден вкус и чувство стиля собирателей. Но не это главное. Никита Дмитриевич уважает, ценит, русскую культуру. В результате его неустанных трудов, щедрых даров, продуманных проектов отношение в европейском мире к этим художникам поменялось. Лобановы показали свое собрание в 50 музеях Европы, Японии и США. В 1967 году выставка из коллекции Лобановых-Ростовских в Метрополитен-Музее Нью-Йорка собирала тысячи посетителей. После нее за четверть века в США состоялось 30 выставок.

Кроме того, у супругов-коллекционеров была концепция, которую сам Никита Дмитриевич немногословно и ясно объясняет, ведь по основной профессии он ученый-геолог и тяготеет к строгости мысли. Впервые он открыл для себя эту живопись, будучи 19-тилетним студентом, однажды в Лондоне посетив выставку, посвященную «Дягилевским сезонам». Во-первых, Серебряный век увлекает собирателей не только открытиями в живописи, но необыкновенно мощным развитием всех направлений жизни в России. Он считает этот период вкладом России в мировую культуру. Во-вторых, театрально-декорационная живопись у русских художников этого периода — Бенуа, Коровина, Малевича, Экстер и пр. — не стала чем-то второстепенным по отношению к станковой. В ней самодостаточно проявились художественные инновации эпохи, она сумела выразить все течения, сложившиеся в искусстве. В-третьих, эта живопись динамична, и что особенно восхищает — динамична даже в своей статике, мимолетности и эскизности. А в-четвертых, она радует глаз. «Эта живопись красива, ею хочется любоваться, это для меня было важно», — говорит Никита Дмитриевич.

Коллекция перешла в собственность Санкт-Петербургского музея музыкального и театрального искусства. Выставка «Прорыв» включают 200 экспонатов из коллекции Лобановых-Ростовских. К коллекции добавлены экспонаты из фондов Санкт-Петербургского театрального музея и московского музея имени А.А. Бахрушина. Выставка колоссальна по материалу, претендуя на полноту охвата этого явления. Здесь мы видим работы Врубеля и Лисицкого, Билибина и Экстер, Бакста и Гончаровой, Шагала и Кандинского, получившие всеобщую известность и публикуемые всюду — от обложек журналов до ресторанных меню. Но здесь же многие впервые увидят не менее интересные произведения Федоровского, Соллогуба, Бобышева. Есть даже такие раритеты, как рисунки драматурга Эрдмана, кинорежиссера Эйзенштейна, театрального режиссера Акимова. В эти дни в Бахрушинском музее светло от красоты, тесно от изобилия и уютно.

Важно и то, что мы видим не только работы художников, но и афиши, программы — то, что делает мгновенный снимок бегущего времени. Как остро и выразительно воспринимаются сегодня две, как будто, заурядные афиши времени начала 30-х: спектакль «Радость», где буквы из бетона, которыми выложено это легкое слово, тяжелым грузом придавили бумагу, и спектакль «Страх», где последняя буква слова кровавой струйкой стекает вниз листа…

Обыкновенно выставки театрально-декорационного искусства «пристегивают» к живописи, и тогда его смотрят, обычно, «во вторую очередь», рассеянно. В Бахрушинском воссоздается энциклопедия этого периода для данного жанра, если бы последовательно издать все представленное вместе. В этом случае музей выполняет не только просветительскую, но ту функцию учебно-университетского музея, которую, например, хотели в свое время придать «Музею изящных искусств императора Александра III» (ныне ГМИИ имени А.С. Пушкина). По нашему мнению, выставка вполне достойна не только малотиражного каталога, а общеупотребительного для российских гимназий, художественных училищ и вузов «Справочника Лобановых-Ростовских по театрально-декорационному искусству Серебряного века»…

ЛИЧНОСТЬ

Разговор, предлагаемый читателю ныне, касался не только художественных вкусов Никиты Дмитриевича, но всего «русского мира» его семьи, волею судеб перемещавшейся в иные культуры. На все вопросы к Никите Дмитриевичу всякий собеседник получает прямые и исчерпывающие ответы. Откуда эта кажущаяся даже странной и беспощадной к себе откровенность? Не соглашусь с А.А. Горбовским, чей замечательный и детальный фрагмент документального романа о неудавшемся побеге Лобановых-Ростовский «из лап НКВД» ныне опубликован4. Не от двойственной жизни и «приросшей маски» его общительность и открытость, а по совершенно иным причинам. Разумеется, она исходит от хорошего воспитания. Возможно, это природная и даже фамильная черта, свойственная и его дядюшке Николаю Васильевичу Вырубову, по крайней мере, если судить по интервью, данным им российским изданиям в начале 90-х, сразу, как только это стало возможным5. Откровенность — это для Лобанова-Ростовского также вопрос самоуважения, нежелания унижать себя мелкостью уловок. Открытость происходит и от двух черт — решительности характера и искушенного ума, который знает, как устроена жизнь. Зачем уклоняться от того, что, так или иначе, станет известно? Проще и мужественнее самому отвечать на вопросы. Что он и делает, при этом, подозреваю, порой скрывая от собеседника неприятные ощущения — в силу воспитания.

Никита Дмитриевич всецело во власти самоконтроля, критичности и требовательности к себе, и эти черты вошли в его привычку. Он достиг стабильности в жизни постоянным трудом, усилиями, преодолением себя, постоянным понуждением воли, ограничениями и даже лишением себя того, чем вовсе не хотели пренебрегать его сверстники.

И все это он охотно рассказывает, про свой труд и пот. Но мы должны понимать, что это человек не только больших усилий воли, но и большой одаренности, оригинальности и чувства юмора. Он ясно видит факты, умеет выстраивать в причинно-следственную цепочку, может прогнозировать ход событий. Традиционно те таланты, которыми он обладает, всегда в большом дефиците в России: он скромно называет себя «деятелем». Но сюда относится и профессиональная деятельность геологоразведчика, и финансиста, и мецената, и автора общественно-культурных проектов. Талант жить. Редкое сочетание — большой собранности, умелых расчетов, трезвости ума, здравого смысла, самоиронии и горячих привязанностей, страстей, способности любить и ненавидеть. Необузданность и прагматизм.

Ныне он волен жить, как хочет и где хочет. Можно было бы ожидать от него умудрено-холодной отстраненности от всех событий современной России. Однако и по сей день Лобанов-Ростовский не избавлен от сострадания и печалей по поводу ее путей и решений. Он и гневается, и горячится, и может быть резок, и в таком случае, мне кажется, бывает безоглядно прямолинейным в ущерб себе. Он сделал свой моральный выбор — не оставлять ни в мыслях, ни в поступках Россию.

Одна незнакомая ему женщина из Новгородской области, живущая недалеко от одного из бывших владений Лобановых-Ростовских, далекая от всякой политики, написала: «Лобановы-Ростовские имели дом в деревне Хлебалово… Парк сохранился и пока еще усилиями нашей администрации поддерживается в хорошем состоянии, место просто волшебное и родник там так и бьет. Храм Успенья пресвятой Богородицы тоже еще действует.. Приглашаю Вас посетить наши места забытые… Кажется, сама земля вздохнет с облегчением когда Вы на нее ступите, и нам уже не так страшно будет доживать на этой земле, посильно сохраняя былое наследие. С уважение к Вам и всему Вашему роду, Галина. 31.10.2015».

В России в XX веке слой за слоем смывало старинные русские роды. Не так уж много осталось людей, подобных Никите Дмитриевичу. Несколько лет успешно действовал музей Лобановых-Ростовских в Филях, организованный на его личные средства. Ныне он разрушен, а его экспонаты Лобанов передал Музею Ростовского Кремля в г. Ростове Великом. Мне думается, долг современников Никиты Дмитриевича, несущих на своих плечах нелегкую ношу власти, приложить усилия и содействовать воссозданию музея Лобановых-Ростовских в Москве, где нашлось бы место и разделу Вырубовых (фамилия мамы Никиты Дмитриевича). Назвать закрытие «оплошностью», «случайностью», как угодно. Но вернуть. Чтобы не было стыдно…

Думается, что и другие замыслы князя Никиты Дмитриевича должны найти свое решение: памятник Примирения и Согласия в Крыму, ставящий предел вековой распре между россиянами этого и «другого» берегов. А также было бы исторически несправедливым, если бы не реализовалась его идея о создании Музея русского дворянского быта в Петербурге и Национальной портретной галереи в Москве.

ДЕТСТВО

— Какие любимые игрушки у Вас были в детстве и истории с ними?

— Две. Качающаяся лошадь белого цвета, которую мне подарили на День рождения, когда мне исполнилось пять лет. И мишка коричневого цвета тридцати сантиметров высотой, с которым я всегда спал и которого звали Мишка. Увы, с игрушками я не помню никаких историй, и вообще моя память так устроена, что я мало что помню из детства.

— Это были русские игрушки?

— Нет, болгарские. В Болгарии были свои мануфактуры, производившие подобные вещи.

— А книжки?

— Книги были на трех языках, поскольку я сразу обучался на трех языках. Я учил немецкий, поскольку в течение четырех лет войны Болгария была союзником немцев. Я любил книжку «Der Struwwelpeter», про мальчика с огромной шевелюрой — это универсально читаемая книга, наверное, переведенная и на русский язык в Советском Союзе6. Затем мне помнятся почему-то басни Лафонтена, особенно ярко — картинки, на всю жизнь запомнилась лиса, смотрящая на сыр, мне казалось, на камамбер.

— Басен Крылова не было?

— Крылов был, но запомнился Лафонтен — видимо, я не был включен в отечественный цикл образования.

— Культурологически интересен билингвизм или даже полилингвизм культур, которому оказались причастны дети эмиграции.

— Языкам я стал обучаться до школы. Помню, бабушка рисовала русские буквы, гувернантка-француженка что-то читала мне по-французски. Также было и с немецким. А первого букваря не помню. И первого учебника не помню.

— То есть это был такой типично «дворянский путь» овладения языком путем погружения в него в быту с помощью гувернанток.

— Да, неблагонадежного белоэмигранта…

— Кто был самым близким и любимым членом семьи?

— Не могу ответить на этот вопрос, поскольку они были со мной в разные периоды жизни. Сначала я проводил много времени с бабушкой со стороны отца, Верой Дмитриевной Калиновской, целью которой было научить меня русскому языку. Она умерла рано, когда мне было четыре года. Три поколения нашей семьи в то время жили в одном доме напротив французского посольства, где были три квартиры. Мы жили в одной, дедушка с бабушкой — в другой, а в мансарде жила няня, Елена Ивановна Иванюк, со своей семьей, и я предполагаю, что она жила даром за то, что нянчила меня. Так что вначале у нас был относительно большой дом. А когда во время войны началась бомбежка, мы переехали. Мы жили в отдельной квартире в большом доме, а бабушка и дедушка во флигеле в саду, предназначенном для выращивания роз. Так что можно сказать, что они жили в «розовом саду». Домик до сих пор сохранился.

— Остался ли патриархальным уклад Вашей семьи?

— Извините, мне стыдно признаться, но я не понимаю Вашего вопроса?

— Могу привести пример, моя университетская учительница, родившаяся в 1922 году в эмиграции в Манчжурии, дочь российского разведчика, была из семьи очень левых взглядов, и я ее знала весьма советским по убеждениям человеком. Но она выросла в законсервировано-дореволюционной среде, и в ее поведении нельзя было скрыть традиционных культурных привычек старой России, как бы вопреки ее идеологизации. В данном случае даже проявилось сильное противоречие между «установками» и унаследованной культурой. Сохранялся ли в укладе семьи российский традиционный обиход?

— Нет. Потому что мой отец и моя мать — оба выпускники английских школ, и в них не «дышала Русь», как Вы могли бы ожидать, все это было только у моего деда. Но политически все были настроены за союзников. То есть мы не отступили с немцами. И дед, Иван Николаевич Лобанов-Ростовский приветствовал вторжение Советской армии, предполагая, что София (как и Вена) станет местом присутствия всех союзных армий. Так поначалу и было.

— Патриархальный уклад оставался у бабушки и дедушки?

— Да. В тот короткий период, когда я их застал. И для меня это четко сказалось в двух воспоминаниях. Дедушка, Иван Николаевич Лобанов-Ростовский, водил меня на службу в церковь, которая длилась два-три часа. И поначалу я с ним находился все время службы, потом время от времени стал выходить в садик. Ребенку столь долгое время вынести службу было тяжело и, к сожалению, это оттолкнуло меня от ритуала русской православной церкви. Второе очень сильное воспоминание. Когда царь Борис7 скончался (вследствие того, что его отравил Гитлер), колокола били в соборе Александра Невского — мой дед встал и перекрестился. Почему-то я запомнил это навсегда…

Царя Бориса все уважали, хотя он принадлежал к немецкой княжеской Кобург-Готской фамилии. Он спас всех болгарских евреев, приказав в одну ночь эвакуировать их (это тогда всем показалось ужасным!) в отдаленные и недоступные горские селения…

В Болгарии дедушка Иван Николаевич числился «безработным». У него была скрипка работы Страдивари, и он играл на ней. И в жизни его интересовали только две вещи — православие и музыка. И как ни странно, они стали причиной его приезда в Болгарию, что детально описано в моей книге.

— Он учил Вас музыке?

— Нет, потому что он понял, что это бессмысленно, это меня не увлекало. Я слышал, как ежедневно он играл классические произведения. Помню, играл Чайковского и напевал: «Вышел терем-тереница…» И это было главным его занятием: игра на скрипке и хождение на церковные службы. Но у кого он учился музыке, я не знаю. Он был музыкант-дилетант, как многие помещики, которые могли себе это позволить. Для меня все это — «неизвестная территория». Бабушка умерла гораздо раньше. Но он всегда жил с нами, у него всегда была своя комната. И он не был одинок.

Из игр помню прыгалки, ездил на велосипеде. Вспоминается, что у нас часто бывали гости с детьми, помню, что я играл с ними в кубики. В саду мы с ними пряталась за кустами — играли в прятки. Еще, помню, у меня был конструктор: складывающиеся металлические болты с дырками…

Среди природы я жил постоянно. Во время войны мы были в эвакуации в деревни у отца нашей кухарки. Он был деревенским кузнецом, а кроме того у него имелось большое хозяйство, то есть зажиточным человеком, что властями осуждалось. Ведь в те времена люди старались, чтобы хозяйство было самодостаточным. У него были виноградники, чтобы делать вино, пшеничное поле, чтобы выращивать хлеб, бахча для арбузов, дынь и огурцов. И я хорошо помню деревенскую жизнь, чувствовал себя вполне свободно, лазил на деревья и прочая. Ужинали мы всей семьей за низким столом, который назывался «паралия» или «софра», сидя на корточках или на глиняном полу. Посередине круглого стола находилась большая деревянная миска. Деревянной ложкой мы черпали похлебкуиз миски и заедали хлебом, выпеченным в домашней печи. A взрослые запивали ужин вином. Я пил воду. Чай после ужина не полагался.

— Родители разрешали Вам играть с деревенскими? Ведь позже, когда Вы вырвались из Болгарии в Европу, Ваш дедушка Bасилий Васильевич Вырубов, в общем, был против таких тесных контактов с другими социальными группами, насколько я поняла?

— Никакой проблемы не было. В то время стоял вопрос выживания, а не каких-то социальных ограничений. Напротив, я постоянно дружил с соседским сельским мальчиком, вместе мы ходили пасти, он — коня, я — двух ишаков. Разница культур ощущалась вовсе не в социальном обиходе. Впервые я почувствовал разницу культур, увидев турецкую махалу (район) в деревне, где мы жили, мечетии прибранныe, чисто выметенные дворы.

— Еда как ритуал сохраняла ли привычки хорошей среды, хорошего общества до Вашего ареста?

Абсолютно и несомненно. Уважение к пище — это не вопрос неуважения или уважения Завтракали в восемь, обедали в час и ужинали в 7. Опоздать было невозможно — неуважительно. Были скатерти, салфетки, как же иначе? Все, как полагается. У меня осталось серебряное кольцо для салфетки с выгравированной короной и гербом...

— Не доесть какое-то блюдо было возможно?

Уместный вопрос, потому что это правило не универсально. Например, в Соединенных Штатах в высшем обществе принято было не доесть, чтобы показать, что вы не голодны. А в полуголодной Европе неприлично было не доедать.

— В дореволюционной России этот вопрос решался диаметрально противоположно в аристократическом и мещанском обществе. В первом абсолютно неприлично было не доесть. Во втором необходимо было оставить что-то на тарелке… А русские блюда в семье сохранились?

— Нет. Кухня была болгарской, которую я продолжаю любить. Фасолевый суп с красным перцем, «фасул-чорбa». Пирог с сыром, который называется «баница», а по-гречески «плакендa».»Имам баялду» — запеченные синие баклажаны с помидорами.

— А на пасху? Русский стол?

— Да. Полный стол. Все, что традиционно полагается, было. Помню, мы занимались раскрашиванием яиц.

— Колыбельные на ночь?

— Няня пела мне «Баюшки-баю…» А почему меня укачивали? Поскольку нужно было, чтобы я лег и тут же заснул — по эстетическим причинам, чтобы уши были не растопырены и не стали похожи на еврейские.

— Кто рассказывал сказки?

— Отец. Может быть, он был хорошим рассказчиком. Он мне и читал сказки по-русски.

Запись в дневнике Никиты Лобанова-Ростовского: «23.01.1948. После ужина папа читал нам «Капитанскую дочку». 02.02.1948. Папа закончил чтение «Капитанской дочки»)

— Если говорить о моем детском отношении к домашним, то отец для меня стоял на некоем возвышении, ощущался начальником, а мама была ближе. Дедушка был «особ статьей». Он воспринимался неким патриархом в семье. В разные периоды детства кто-то из домашних становился для меня на время важнее других. А если говорить об интенсивности моего чувства любви к домашним, и использовать условные баллы для их оценки, то, несомненно, отношение к матери — 10 из 10, к отцу 7 из 10.

А к остальным — не такая безоглядная любовь, которую я испытывал к матери, безграничная, безоговорочная и безусловная, подобная любви собаки к человеку. Я испытывал к ним и несколько другие чувства — уважения, восхищения, привязанности.

Запись в дневнике: «08.11.1950 Мне очень трудно без папы. Это был человек золото. Я пишу это не потому, что он мой отец. Это я слышал и от всех людей, которые его знали. Каждый день мне приходится обращаться к нему…»

— Что из рассказов матери о ее жизни Вам помнится?

— Очень немногое. Вот вспоминаю, она рассказывала как ей было приятно учиться в школе. Британия состоит из островов, и она училась на маленьком острове на побережье Уэльса, в ее английской речи сохранялась особая певучая интонация этой местности. Об истории их любви не знаю ничего. Из рассказов почти ничего не помню. Только любовь мамы, разлитую для меня в воздухе, вне событий или прогулок или чего-то еще. По воскресеньям мы гуляли с отцом в парке. Он работал шесть дней в неделю, а седьмой — выходной. Он старался провести время со мной.

— Помните ли семейные словечки?

— Нет, к сожалению не помню. Ничего о патриархальном быте не помню. Зато помню, что всегда стремились разговаривать (и учили этому) не перемешивать языки и не употреблять иностранных слов в том языке, которым сейчас пользуешься. Русской буржуазии было присуще говорить по-русски, употребляя французские слова. У нас дома это считалось неприлично. Я бы сказал, это мещанская привычка — употреблять в речи иностранные слова.

— Я бы с Вами не согласилась. Например, очень многие представители русского дворянства, по крайней мере, 1-й половины XIX века, были русско-французскими билигвами, в речи легко переходили с языка на язык, проникновение в русский некоторых выражений было неизбежно.

— Я не спорю с Вами. Но это моя точка зрения.

— То есть Вашей среде было присуще стремление к пуризму в языке. В каком-то смысле воображаемому.

— Это касалось не только русского языка. То же касалось и английского. Когда переходили на какой-то из привычных для семьи разговорных языков, было не принято вставлять словечки или выражения из другого языка

— Дома говорили по-русски?

— По-русски. А родители между собой говорили по-английски. Оба в те времена недавно вернулись из Англии, где обучались, и английский для них был нормальным разговорным.

— Ваша семья относилась к англоманам, франкоманам? Кто были их гувернантки?

— Вот этого я не знаю, но думаю, что явно семья тяготела к английскому типу образования — ведь все важные годы, когда человек формируется, родители провели в английских школах.

— Ведь это достаточно редкое явление в России, мы знаем теперь, конечно, что с английским вариантом культурного и языкового билингвизма связана небольшая часть высшей аристократии в России Серебряного века. И тому общеизвестный пример семьи Набоковых.

— Мой дед со стороны матери, Василий Васильевич Вырубов, послал всех троих детей учиться в Англию, несмотря на то, что дед жил во Франции. Почему он так сделал, я не знаю. Но, наверное, были соображения о большей пользе английского образования. Например, для моего дяди Васи, который поступил в дальнейшем на сельскохозяйственный факультет в городе Рединге, и ему было уже приготовлено место по специальности в Аргентине. Очевидно, дед думал, что живя по Франции, полезно знать английский. А вот причиной того, что мой дед по отцовской линии отправил учиться моего отца, было, то, что его родственница, Лобанова-Ростовская, вышла замуж за англичанина8, и могла присматривать за племянником.

— У нас в годы 60-70-е была бесспорная романтизация эмиграции, ее музыкального наследия — романсов. Но когда общение того и этого мира стало возможно, я с удивлением узнала, что вовсе не все представители эмиграции знали этот репертуар. А Вы?

— Я жил в среде, которая уехала из РСФСР. Цвет русской культуры находился за его пределами, 90 процентов русской интеллигенции уехало из страны. Так что оставшаяся в СССР интеллигенция была по преимуществу еврейской. Я жил в своей среде и не знал другой. Мы были знакомы с цыганской семьей Димитриевичей9. У моего деда со стороны матери, В.В. Вырубова, было достаточно средств, чтобы после Второй Мировой войны порой приглашать их к себе в деревню под Парижем. Алеша и его сестра Валя пели нам вечерами. А потом, в зрелые годы, Алеша переехал в Аргентину, где пел моему дяде Васе Вырубову. В то время я занимался в Аргентине бурением нефти, а в период отпусков жил у дяди, у которого встречался с Алешей. Увы, он стал наркоманом и пел слабовато. Так что не только знаком с этой музыкой, но и с исполнителями. Юл Бриннер10 был другом дяди Николая Вырубова, брата моей матери. Юл играл на гитаре в «кабаке Денисова», а дядя был вышибалой. Денисов — друг моего деда, русский купец, бежавший из РСФСР и вложивший все свои деньги в спортивную ловлю семги в Швеции. Он купил полкилометра берега реки, оснащенного первоклассной установкой для ловли семги «на мушку», и это ему приносило очень большой доход. Поляков11, брат художника, играл на гитаре в кабаке «Шехерезада». Весь городской русский фольклор был в разгаре, когда я попал в Париж после войны. А вот Вертинского услышать не удалось, только на пластинках, поскольку он вернулся после войны в Советский Союз раньше, чем я попал во Францию. А сейчас — через полвека — меня, пожалуй, мог бы раздражать декаденской вычурностью «лиловый негр Вам подает манто». Впрочем, должен сказать, я заметил, что в Сан-Франциско встречается именно такой, лиловый оттенок у темнокожих.

— И даже такой шедевр, как «Прощальный ужин», который и сейчас в России популярен, Вас не трогает.

— Да, шедевр, но несколько слащавый «акцент» этого произведения сейчас мне уже кажется старомодным. Но я ведь не читатель, не писатель, я деятель.

ТЮРЬМА

— Как я сам попал в тюремную камеру, помню очень ясно. Нашу семью, разделив по двум военным машинам, везли два дня из Родоп в Софию. По дороге встретилась засада, и у нас создалось впечатление, что это партизаны, которые нас освободили и, как казалось, прилагали усилия, чтобы расстрелять сопровождавших нас в Софию. Я помню как наивно, подружившись с водителем, разговаривал с матерью: «Давай заступимся за водителя, возьмем его во Францию, и он будет водителем у деда». Но «засада» оказалось ловушкой и обманом, подстроенным чекистами. «Партизаны» во время привалов и «передышек» как будто «дружески» допрашивали отца, на чем мы и попались.

Другое воспоминание: жизнь в военной тюрьме в Софии, которая представляла собой, как и подобные учреждения того времени в Москве и Ленинграде, просто обычное здание, но из которого арестантам ничего не могло быть видно, и в котором ничего не видно. Мне было 11 лет. В день давали один кусок хлеба. От недостатка питания я заболел, меня перевели в центральную тюрьму для уголовников. Я четко помню, как меня с сопровождавшими людьми через широкую дверь ввели в камеру. Когда в Болгарии началась перестройка, многое стало возможным, советская телевизионная кампания устроила так, чтобы я посетил эту камеру, и проводила съемки. Войдя, я сказал директору тюрьмы: знаете, как странно, вот здесь была дверь когда-то! – Да, ответил он, Вы правы, ее заложили. И таким путем он получил подтверждение, что я сидел в этой тюрьме, а не какой-нибудь «подставной агент». Для меня эта тюрьма казалась «раем», поскольку здесь поутру давали липовый чай. С отцом и матерью меня разлучили сразу. Они остались в военной тюрьме. И я был один в камере. То есть был заключен в камеру-одиночку.

А вот сокамерники у меня появились в пересыльной тюрьме, когда меня переводили по этапу. Мне вспоминается один колоритный цыган, которого называли «авантата» (наверное, слово итальянского корня, обозначающего «выгоду»)12, то есть «авантюрист, мошенник», который из всего извлекает себе прибыль.Он был к тому же оппозиционером. Это было летом, и он ходил без рубашки, но в зеленом галстуке на голое тело, означавшем принадлежность к земледельческой, сельскохозяйственной партии — часть оппозиционного фронта (но все-таки это были не коммунисты). Он работал на Галошной фабрике. Тогда галоши в Болгарии были новой обувью и считались самой элегантной — люди повсюду ходили в галошах. Он придумал такой хитроумный способ: каждый день, уходя с фабрики, надевал две пары галош, одну на другую, и таким образом выносил с фабрики, в конце концов, попался…

Мне встречались в камере и уголовники, которые учили некоторым уловкам. Вот одна из них. Берем сигарету, не «Беломор», и тщательно высыпаем из нее табак, затем сворачиваем долларовую банкноту и засовываем в оставшуюся пустой сигаретную трубочку. А сверху на оставшиеся полтора миллиметра вновь заталкиваем табачок. Делаем столько сигарет, сколько нужно провести денег. А при любом досмотре можно вынуть из пачки и закурить, не вызывая подозрений…

Ужасное и морально отягощающее обстоятельство для каждого человека, который сидит в тюрьме без уведомления о причинах задержания и без приговора — это то, что вы не знаете, за что сидите, это, во-первых, а во-вторых, не знаете, сколько времени вам еще сидеть. Мы были незаконно похищены на греческой территории, официально властям было трудно предъявить нам обвинение. И вот мы находились в заключении в полной неизвестности.

Самое трудное — первые 40 дней, когда вы еще живете в другом мире. Постепенно вы переходите в другой мир, и много из внешнего мира становится безразличным, вы начинаете много спать, или находиться в полудреме, не менее 12 часов в день. Время от времени меня вызывали на допросы, но им нечего было меня спросить, я явно был им неинтересен. И я бы ничего не смог сообщить, поскольку ничего не знал. Не знал даже, что мы собираемся бежать, а думал, что отправляемся на прогулку. И только когда начался наш путь, отец сообщим мне, что мы бежим…

Я не спрашивал о родителях. Бесполезно спрашивать у хамов. Был только один следователь, который, наверное, «подстраховывал» себя на случай перемены режима. Вот он принес мне две книжки, и я тогда открыл для себя двух писателей — Карла Майна и Майн Рида13 Надо сказать, что в камере никогда не тушился свет, всегда горела лампочка.

Быт в военной тюрьме был таким: в камере находились нары, тюфяки набиты сеном. Не было ни рукомойника, ни отхожего места. Когда заключенные стучались, чтобы их вывели в туалет, им не всегда открывали. В этих случаях приходилось пользоваться личной миской, которая была у каждого заключенного, позже ее приходилось опорожнять только тогда, когда заключенных приводили в туалет. В эту же миску раз в день наливали похлебку…

Вначале было такое ощущение, что нас переправят в Советский Союз. Но этого не произошло. Почему — не знаю. Может быть, потому, что отец был не советским гражданином, а болгарским. В тюрьме я пробыл год.

— Вас миновало такое понятие, как «детдом для детей врагов народа», или в Болгарии до такого не додумались?

— Меня выпустили из тюрьмы только после того, как нашли, к кому меня направить. До этого планомерно обошли всех наших знакомых и спрашивали, не возьмут ли меня? Но все отказывались. Согласилась одна только няня. И тогда фельдфебель пешком довел меня от тюрьмы до дома няни. Меня взяла няня, Елена Ивановна Иванюк, ибо она не боялась репрессий, находясь на самой низкой ступени социальной лестницы — работала посудомойкой в Русском клубе, а ее супруг, Николай Миронович Иванюк, бывший офицер Белой армии, был агрономом. В Болгарии в те времена по закону все должны были работать, статуса «не работающего» по какой-то причине не существовало, и они работали. Но дело не в том, что няне некуда было «спускаться» по социальной лестнице. Семья рисковала своей жизнью и жизнью своих детей. За то, что приютили меня, их могли и в тюрьму посадить.

В тюрьме мне снились какие-то сны. Но, к сожалению, тогда, как и сегодня, я их не помню. Однако два дня тому назад мне приснился сон, который я хорошо запомнил. Этот, один и тот же, сон мне снится не реже, чем раз в год. Как будто два «неблагонадежных» элемента ворвались в спальню, и я помню это ощущение сна, как они трясут меня в постели. Хотя в нашем доме все заперто на ночь, даже дверь в спальню. Я предполагаю, что это последствие той травмы, которая осталась на всю жизнь. Время от времени у меня может возникнуть ощущение, что кто-то сейчас постучит в дверь и скажет: «Давай, собирайся с вещами…» Два года тому назад я был у знахаря, который положил мне руки на плечи и постоял так за спиной минуты три-четыре. Затем он сказал, что чувствует у меня за плечами огромное количество злобы, которую не может снять, потому что «у Вас ее слишком много».

За время заключения вся моя одежда протерлась. Когда я сидел в пересыльной тюрьме, которая раньше была турецким караван-сараем (сегодня на его месте «Полицейский участок № 5» в центре Софии), где комнаты были как камеры,— там меня водили чистить картошку и лук. В мешке из-под картошки я прорезал три дырки, посередине — для головы, а по бокам — для рук, и сделал, таким образом, себе одеяние. Именно в таком виде меня и встретил мой друг Володя Макаров14, потому что я сидел перед дверью и чистил картошку. А его арестовали и вели в камеру. Мы посмотрели друг на друга молча, и ни один из нас ничего не сказал. Позже оказалось, что Володю выпустили раньше нас, и именно от него люди в Софии узнали, что мы арестованы.

А вот в Париже дед Василий Васильевич Вырубов сразу понял это. Ведь на границе за нами должен был прийти грек-проводник, чтобы заменить болгарского проводника — он не пришел. А затем грек должен был отправиться к деду и получить свою часть платы за наше спасение, предъявив половину полученной от нас банкноты, которая бы совпала с половинкой, оставшейся у деда — таков был условный знак, что мы переправились. Он не появился. Виновником неудачи нашего побега был американский посредник, полковник Барнс15.

Так случилось в жизни, что мы были очень хорошими знакомыми с бывшим заместителем главы ЦРУ Джеймсом Эндрюc (James Andrews). Mоя супруга Нина долгие годы дружила с его семьей в Вашингтоне. Он, надо сказать, рано ушел в отставку, будучи состоятельным человеком, и больше интересовался птицами и белками, чем политикой… Когда я с ним посоветовался, стоит ли пытаться что-то предпринять против Барнса, он ответил отрицательно. И мне было страшно обидно, но он был прав, потому что тот был частью «лавки», «конторы», и это повредило бы мне в получении американского гражданства…

А встреча с дедом Иваном Николаевичем Лобановым-Ростовским была мучительной. Я не знал, где его сын. Дедушка был очень мужественен, скрывал свое состояние, ведь он был очень религиозен. Но я ощущал, без всяких слов об этом, какой болью для него это было. И это впечатление осталось со мной навсегда — видеть человека, который не знает участи своего сына. И меня не оставляло чувство неудобства перед ним, что я вышел, а его сын — нет.

Маму освободили позже. А потом отца. И его больше не арестовывали. Он просто исчез среди белого дня. Его похитили. Он пошел за молоком и не вернулся. И у нас есть юридический документ о его исчезновении. Поскольку в те времена безвозвратно исчезало так много людей, что Болгарии надо было как-то юридически «выкручиваться» из этой ситуации. Мы пытались искать по полицейским участкам и по тюрьмам. Искать было бессмысленно. Ужасны были эти времена «диктатуры пролетариата». Да и любая диктатура ужасна, я не желаю ее никакому народу.

Брата моего отца, Николая Ивановича Лобанова-Ростовского отправили в лагерь, постоянно били, уменьшали паек: дядя отказывался работать, говоря, что он князь. Выйдя из лагеря, двадцать лет он работал в «Aliance Francaise», государственном институте Франции. И заслужил, таким образом, французский паспорт. Переехал во Францию, пытался жить со своим братом Яковом, но не ужился. Его так били в лагере, что он стал больным человеком. И тогда я пристроил его в Иер, в санаторий для пожилых людей, выполнявший функции и больницы. Это прекрасный город на юге Франции, чудное место, сто лет назад город был курортом, подобным Ницце, но море отошло, и он перестал быть так популярен. Вскоре и в Иере дядя заскучал. Поскольку там не менялись сезоны, как в Болгарии, а вечно тепло. И я перевел его в горы, где была настоящая зима. Там для него не было достаточно медицинского ухода, мне пришлось через несколько лет перевести его обратно. Он умер оттого, что просто тело его распалось…

Вспоминаю, что среди знакомых был граф Николай Николаевич Игнатьев, племянник того «советского графа и военачальника» Алексея Алексеевича Игнатьева, написавшего «Пятьдесят лет в строю»16. Мы с ним постоянно, несколько раз в неделю, видались в Софии. Он многое рассказывал мне интересного, в том числе и о Франции. Николай Николаевич был явно жертвой своего, может быть, неуместного идеализма. Во время войны он потерял ногу. И понял, что как спортивному журналисту ему будет трудно. А он работал в самой большой французской спортивной ежедневной газете «L'Equipe». На первой Парижской Мирной конференции после войны от Болгарии присутствовал председатель аграрной партии, вместе с дочерью-переводчицей, с которой и сошелся Игнатьев. А затем он познакомился с Вышинским, и тот предложил ему работу у себя в качестве секретаря, но рекомендовал вначале пожить в Болгарии несколько лет, привыкнуть, прижиться, поскольку образ жизни в СССР очень отличается от того, к чему Игнатьев привык. Он поверил, согласился, взял советский паспорт, но больше его из Болгарии не выпускали. Позже я читал материалы доносов сыщика, который стоял под окнами их квартиры, там говорилось, что «в доме говорят на иностранных языках». Вот за это его и арестовали...

С разными оккупационными частями, стоявшими в Болгарии, у меня связано несколько забавных «культурологических наблюдений». Однажды я играл в хоккей на льду. Это происходило на маленьком пруду у входа в большой парк, носящем имя царя Бориса. Вдоль всего спуска к воде шел гранитный бордюр.Как-то, ради забавы, один советский солдат по этому склону въехал на лед на «Виллисе». И целый час пытался выехать обратно и не смог. Мешал крутой берег. Он был пьян. Мы хохотали. А пили советские солдаты одеколон, они ходили по всем магазинам и скупали его, наверное, это было дешевле. Из американских солдат я впервые увидел филиппинца и негра. Это был культурный шок: при чем тут американец и негр? Помню полковника Нурка – латыша. Это первое впечатление многогранности американской армии.

— Считались ли вы в Болгарии «врагами народа», «детьми врага народа», как это было в то время в СССР?

— Да, именно так мы и назывались. И это влекло за собой отсутствие у нас талонов на питание.

В моем детстве у нас был дефицит обуви. Православные крестьяне ходили в обуви из свиной кожи (по-болгарски – «цървули» или «опинци»), продырявленной крест-накрест и прошнурованной. Турки носили такую же обувь, но из коровьей кожи. А когда я вырос из ботинок, то от них отрезали носы, и я ходил в них как в сандалиях, даже зимой по морозу, было очень холодно.

После тюрьмы я собирал по улицам окурки, чтобы выпотрошить остатки табака и продать цыганам. Подростками на вокзале мы воровали арбузы. София окружена горами. А вокзал находится в долине. Нагруженные вагоны, отправляясь в путь, едут вверх с некоторым трудом, с медленной скоростью, примерно, пять километров в час. Мы рассеивались на протяжении полукилометра. А кто-то из нас, например, я, вскарабкивался на вагон и лежа, ногами, толкал арбузы вниз, где их подбирали мои товарищи. Бывали и другие фрукты, черешня, например, которыми мы объедались, и даже тошнило от «пережора». И это относится к приятным воспоминаниям. Мы ходили это делать с большим удовольствием. И не было чувства стыда. А вот за трамвай заплатить тогда считалось стыдным. Поскольку все мы были под впечатлением одного французского фильма с Фернанделем, где герой ни за что не платит. И тогда воцарилась среди нас мода — не платить. И мы ехали сзади, держась за металлический бампер, или на ступеньках, но заплатить было унизительно…

ОТРОЧЕСТВО

— Какова история Ваших школьных лет?

— Вначале, в пять лет, я поступил в русскую школу, но пробыв в ней дня три, сбежал. Там были только эмигранты. А мне было там скучно. Потом я попал в немецкую школу, Deutsheshule. В те времена там была организация Hitlerjugend, помню зеленые фуражки. Затем, по окончании войны, перешел во французскую школу, где были и дети эмигрантов, и болгары. Когда наступила «диктатура пролетариата», французов выгнали, и так я попал в болгарскую школу.

После возвращения из тюрьмы я учился в болгарской школе, и стал пионером, носил красный галстук. Были даже намерения принять меня в комсомол. Хотя, бесспорно, я кому-то казался неблагонадежным, в комсомол меня приняли. Однако я вызывал и некое уважение тем, что был усердным учеником и чемпионом по плаванию. Конечно, при этом мы, мальчишки, были хулиганье, в классе — тридцать человек, дети из разных социальных групп. Ребята из крестьян тоже считались тогда неблагонадежными.

— Вы шалили в школе?

— Нет. Я никогда умышленно не прогуливал школу, потому что мы все (дети наших знакомых из эмигрантского круга) ходили V школу с удовольствием, сознавали, что получаем знания даром. У нас часто складывались дружеские отношения с преподавателями, и даже после уроков мы часто стремились «выкачивать» из них еще какие-то знания. Мне посчастливилось учиться с теми людьми, которые рано осознали необходимость накопления знаний… Помню, в те времена в школе могли происходить и настоящие вражеские выпады. Мы учились в две смены, утром и вечером. Как-то раз, в послеобеденную смену, часам к четырем, когда стемнело и зажглось электричество, кто-то прорвал проводку, а в наступившей темноте секретарь комсомола получил ранение в плечо. Наверное, это действовали крестьяне, жившие у подножий гор.

Запись в дневнике: «04.09.1951. Читаю русскую литературу, так как мы в этот год изучаем ее в школе. Но не забываю читать по-французски. Очень жаль, что не могу свободно читать по-английски. Язык — самое большое богатство для человека».

— Какие любимые предметы в школе?

— Физика, химия, астрономия и геология. А литературу и историю я как-то считал не предметами, но удовольствием. Эти предметы не приходилось зубрить — раз прочитал и все. У нас была особая «технология» — мы заранее покупали и читали учебники следующего года, там те же темы передавались более глубоко, а мы стремились скорее «набраться больше сведений». В те годы я пережил увлечение приключенческими романами, о которых я уже говорил и которые прочитал на русском. Русских детских книг я просто не помню. Гораздо позже, когда я был подростком лет 14-15, я читал Пушкина, Лермонтова, Тургенева. Русскую классику мы изучали в болгарской школе, равно как и всю мировую классику.

Запись в дневнике Никиты от 10.11.1950: «Читаю Эренбурга. Думаю, что для него я очень молод». (Мне было 15 лет).

— Вы осознавали, что Тургенев — Ваш предок?

— Нет, абсолютно. Я вообще не интересовался историей семьи, только лет десять назад, по воле обстоятельств, стал как-то входить в эту тему. «Записки охотника» Тургенева я знал хорошо потому, что это было близко мне по тематике, поскольку я ходил на охоту, знал, как это все происходит.

— А Чехова вы любите?

— Уф, конечно. И еще Гоголя. Как мы все упивались, читая Гоголя. Помню, как обычно сидел на корточках на веранде и читал «Вечера на хуторе близ Диканьки». Читал про себя, очень медленно, стараясь схватить суть. Ведь я дислексик, читаю медленно, зато читаю только один раз — и все помню. В том числе и учебник. Но, в общем, я учился не читая. Вопреки правилу, что ученики высокого роста должны сидеть на последней парте, я до начала урока выскакивал и садился на первую парту. И если что-то не понимал, даже прерывал учителя вопросом: А что это значит? Я четко знаю, что учился во время уроков. В связи с этим вспоминаю, что к моей матери однажды пришла учительница, преподававшая «Марксизм-ленинизм» и «Историю ВКП(б)», и сказала: «Я замечаю, что Ваш сын очень внимателен. Он приходит и сидит на первой парте, хотя должен сидеть на последней. Он внимательно слушает, но я смотрю в его глаза, и мне кажется, что он надо мной посмеивается».

— Местной болгарской литературе отдавалось в школе некое приоритетное место?

— Болгарская литература была очень скромной. Десяток книг и все. Она стояла на своем месте.

— Мы знаем и другие случаи: реально большой литературы нет, но ее в целях идеологических преувеличивают.

— Болгарскую литературу не «выпячивали». Просто тогда еще не додумались до этого, руки не дошли. Были заняты уничтожением людей.

— У Вас, по сути дела, получилось советское детство?

— Советское отрочество, скорее.

— А в семье культура была иной. Вы ощущали этот разрыв?

— Чувствовал. Впрочем, как и все жители CCCP, жили и живут так до сих пор17. По одному живут дома, а по-другому внешне, то есть «врут на фасад».

— У Вас это так выражалось?

— Да. И я был вовлечен в этот круг. Вот это и почувствовала та учительница, о которой упоминал.

— Были ли у Вас друзья в школе?

— Да. шесть человек. Мы почти все были геологами — увлекались геологией. Повзрослев, один, Платон Чумаченко, стал профессором палеонтологии, другой, Свет Петрусенко, — минерологом, Христо Пулиев — геохимиком, Свет Докучаев — геологом, пятый, Иордан Иванов — певцом, a Любомир Левчев — выдающимся писателем. Были и друзья не по школьным занятиям, а по плаванию — мы ходили в бассейн и любили этот вид спорта. В 14 лет мой друг, ставший позже певцом, серьезно интересовался оперой, и мы с ним, по крайней мере, два раза в неделю ходили в Оперу. Надо сказать, что тогда в Болгарии билеты в театр и оперу стоили столько же, сколько и билеты в кинематограф, потому что считалось, что это «культура для пролетариата», и она должна быть материально доступной. Мы этим и пользовались, ходя на все премьеры постановок и на концерты. В эти годы я уже знал весь классический репертуар.

8 марта 1949 года, запись в дневнике: «Вчера вечером был на фильме «Паганини». В четверг пойду со Светланой на «Севильского цирюльника», а затем на «Травиату».

—Почему вы выбрали геологию?

— С раннего детского возраста, я начал собирать — почтовые марки, потом монеты. С десяти лет, когда я увидел коллекцию минералов у соседа Света Петрусенко, увлекся собиранием минералов. В нашем кружке в Софии означало ходить в горы и искать. София является дном высохшего огромного озера и окружена горами. В те времена деревья на горах были вырублены. И горы в большой степени были голыми. Позже, при коммунистическом режиме, нас отправляли каждую субботу в горы сажать по 30 елок. И теперь, если взглянуть на них с дальнего расстояния, они все покрыты зеленой растительностью. Но какое значение отсутствие озеленения имело тогда? На открытой поверхности гор видны были каменоломни, где когда-то вытесывался сиенит для дорог. Чтобы разрабатывать сиенит, его взрывали. Есть виды не чистого сиенита, а содержащего примести, который называется пегматитовыми жилами. А в них-то и содержатся кристаллы. И каждый конец недели мы отправлялись искать их и добывать. Это очень большое увлечение моего детства. Я их любил с точки зрения красоты, с точки зрения эстетической. Когда нащупываешь взглядом ложбинку, где предполагаешь, могут быть кристаллы, и разбиваешь ее молотком — вдруг взгляду открывается блеск аметистов, турмалинов! Для нас это было изумительным эмоциональным переживанием.

— Сродни набоковскому собиранию бабочек?

— Может быть, но я полагаю, что у него оно было более систематичным и более обширным по количеству собранных экземпляров. Мы же набирали за раз штук двадцать минералов. Несли их домой. Потом обменивались друг с другом. Раз я нашел очень большой кристалл кварц. И это со всех точек зрения было знаменательным событием — найти столь редкий по красоте и величине кристалл. Спустя некоторое время оказалось — даже сохранилась об этом запись в моем дневнике того времени — что в семье совершенно нет денег и уже нечего продать. И мне пришлось пойти в магазин и продать этот большой кристалл. Конечно, я его «оплакивал», но так сделал.

Запись в дневнике 16.05. 1951 «Мы остались совсем без денег, и мне придется продать свои камни. Сегодня продал свой самый большой кварцевый кристалл (42/35 cm.) за 1500 левов. С этими деньгами надо будет жить до конца недели».

— Набоков как писатель Вас интересовал?

— Увы, я его мало знаю. Нет причин, отчего. Хотя я знал его родного брата в Нью-Йорке.

— Когда стало возможным познакомиться с Роменом Гари, русский читатель в него влюбился безмерно, его сравнивали с Гайто Газдановым, Набоковым, хотя он, как известно, по-русски не писал. Популярен ли он так же в Европе?

— Ромен Гари очень интересен как политическая личность и как писатель. Он был очень популярен при жизни во Франции, И сейчас его читают, главным образом, те книги, которые вышли не под его именем, а под псевдонимами, то есть те, которые он писал для денег. Вряд ли в Англии о нем что-либо знают. Вообще, эти две страны, Франция и Англия, редко переводят произведения друг друга. Ромен Гари имел на меня огромное жизненное, практическое влияние. Когда в 1960-61 гг. я работал геологоразведчиком на разработках месторождений нефти в полупустыне Патагонии в Аргентине, мне мой дядя Арсеньев18послал книгу, посвященную матери Ромена Гари, «Обещание перед рассветом», чей образ оставил во мне особое впечатление. Она была образованным и одухотворенным человеком и одновременно владела умением выживать. Именно эта ее черта дала мне направление, как искать себе спутницу жизни. Я не искал супругу, я искал спутницу, соратницу, с которой смог бы разделять и трудности, и радости. И если бы меня расстреляли, а были бы дети, то она, подобно матери Ромена Гари, смогла бы, проявив те же качества, выжить и отстоять то, чем обладала. Вот это событие своей внутренней жизни начала 60-х я помню конкретно. Отчасти поэтому я выбрал своей супругой Нину19.

А спасал нас Ромен Гари раньше, в сентябре 1953 года. Нам страшно повезло. Он взял риск на себя позвонить коменданту Французской зоны оккупированной Вены, разделенной на четыре оккупационные зоны, и попросить задержать локомотивы, купленные Болгарией. Ведь Николай Васильевич Вырубов и Ромен Гари провели всю войну вместе, в Добровольческой армии генерала Де Голля. Но я не знаю, насколько дядя Коля повлиял на Гари в этом его решении...

Когда же я увидел его впервые в Болгарии, он произвел на меня странное впечатление. Ведь во Французском Посольстве в Софии он был по важности фигура № 2 после самого посла Жака Париcа, но внешне ничем не напоминал дипломата. Он ходил в военной форме без погон и когда встречал представителей местной власти, отвечал им тем же жестом приветствия, что и они, но в пародийной форме. Дело в том, что болгарские коммунисты, встречая друг друга, поднимали кулак вверх, тыльной стороной ладони назад. А Роман Гари тоже поднимал кулак вверх, но зеркально, костяшками сжатых пальцев вперед. То есть отчасти получалось так, что он махал им кулаком. Но как будто «в рамках традиционного приветствия». Он отдавал себе отчет, что его «крыша» — сам Де Голль, он — герой войны, и позволял себе делать все, что хотел. После войны де Голль вообще переформировал Министерство иностранных дел Франции, вышвырнул оттуда тех, кого считал неподходящими, и поставил на все посты тех, с кем воевал, на кого мог положиться. Тогда я даже не знал, что он писатель, воспринимал его только как дипломата, чиновника. И я общался с ним только по делу.

— Помните ли первую любовь?

— Это было изумительно и осталось во мне на всю жизнь. Мне было семнадцать лет. Лили Дульгерова была стажеркой-преподавательницей. Когда я закончил в 1952 году предпоследний год в школе, летом меня отправили на тренировки по плаванью на Черное море в Варну, уроженкой которой была Лили. И мы подружились, когда по случайности оказались в одном купе поезда. Я предполагаю, что мое притяжение к ней было основано на феромонах, которые у нас совпадали, иначе столь сокрушительную силу влечения объяснить себе не могу. Мы встречались два или три раза в неделю. Я открыл для себя секс… и перестал быть чемпионом Болгарии по плаванию, потому что занимался им столь же усердно, как и предавался плаванью. А сразу обе эти стороны жизни, в равной степени интенсивности, несовместимы. Для того чтобы быть чемпионом в спорте, интеллектуальным и физическим, нужно воздержание и целеустремленность. Нужно в какой-то мере «отупеть» для всего другого и не думать ни о чем другом. Как только вы становитесь «вольнодумцем», можете забыть о том, чтобы стать чемпионом в спорте. Я продолжал тренироваться, но уже не с прежним эффектом…

Запись в Дневнике Никиты: «17.05.1951. У нас, как всегда, денег нет, и мы голодаем. У меня очень мало времени. Так как много читаю. Кончил 4 тома У. Черчиля и начал «От Гитлера до Сталина» одного французского министра».

ДРУГОЙ МИР

— Я прекрасно помню, что для меня явилось первым ощущением свободного мира. Мы приехали в Белград поездом Orient-express в 10 часов вечера. На перроне мальчишки кричат: «Кока-кола, оранжата». Вот это было символом запретной территории, символом того, что мы вырвалась! Потому что кока-колу на советское пространство не допускали, только пепси-колу, ибо один из крупных производителей колы, хан (князь) Mакинский20, был агентом ЦРУ, и я это узнал потом из газеты «Нью-Йорк Таймс», а Советский Союз знал об этом, вероятно, раньше меня. Кстати, для пепси-колы придумали бартерную сделку, очень выгодную обеим сторонам: пепси в Союз, а из Советского союза в обратную сторону шла русская водка…

— Когда Вы очутились в Оксфорде, пришлось ли Вам себя как-то «переламывать», приспосабливать?

— Я очень ясно помню, как в первую неделю после приезда встал у окна в комнате моей крестной и увидел проезжающий грузовик. В первую секунду возникло недоумение: а где же красная звезда и номер сзади? Потому что у каждого грузовика в Болгарии сзади была красная звезда и свой номер. Мне потребовалось время, чтобы психологически переехать в другой мир, столь серьезен был отпечаток прежних реалий.

— А как приняли Вас товарищи по университету?

— Очень радушно, потому что я сразу вошел в круг аристократов, друзей моей крестной21. Я никогда не почувствовал никакого пренебрежения.

— На уровне привычек, быта, того, что «ранит» или просто задевает при разнице культур, ничего не казалось трудно преодолимым?

— Ничего.

— То есть мир «русских европейцев» когда-то был единым пространством жизни со всей Европой?

— Да. Нужен был только язык. И смекалка.

— Где Вам проще находиться и общаться сегодня?

— Мне проще повсюду. Некоторую неуютность в России я чувствую потому, что часто законодательство до сих пор является рычагом власти, а не охраной жителя. И в ближайшие тридцать лет это следует с трудом преодолевать.

— Какая культура вам самая родная, или Вы культурная билингва, или даже Вы себя воспринимаете мультикультурным?

— Нужно уточнить, в каком контексте мы понимаем культуру. Если говорить в самом общем смысле, то я знаком с несколькими культурами, может быть, поверхностно. Но преклоняюсь я перед необычайным явлением, я бы сказал, событием в жизни человечества — русской культурой конца XIX - начала XX века. Такого нигде в мире не было, и нет!

— То есть Вы считаете это российским Возрождением, которое пришло в те времена, когда все европейские Возрождения давно миновали?

— Да, это было своего рода Возрождением, но важно, что каким-то образом оно было подготовлено генетически и возбуждено в разных областях одновременно. Не было области, отрасли, в которой бы ни совершился этот взрыв в тот короткий период. Франция, например, имеет своих могучих композиторов, литературу, но такого яркого периода цветения культуры сразу во всех ее видах я не знаю, хотя четко осознаю высокий уровень и уникальность тех культур, с которым в жизни соприкасался. Особо восхищает меня и время Рублева, и несмотря на то, что этот культурный расцвет состоялся на 200 лет позже Византии, но это универсальный гений человечества… Возвращаясь к Серебряному веку, должен отметить, что для меня важны и общественные преобразования того времени, и законодательно-правовые, и промышленные, и архитектурно-строительные, транспортные и так далее, все абсолютно. Гениальные люди жили в то время!

— А как явление стиля Серебряный век меньше Вас увлекает?

— Я никогда бы для удовольствия не сел бы читать символистов. Скука. А живопись символистов так же интеллектуально

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

[]

LiveJournal

•  
• Главная
• Рейтинг записей
• Ваш 2018 в ЖЖ

Дворянский род Шепелевых. История

• 26 фев, 2016 в 11:22

Герб

описание

Щит разделён горизонтально на две части, из коих в верхней в правом серебряном поле изображен стоящий на задних лапах Лев натурального цвета, обращённый в левую сторону. Левая часть имеет два поля, верхнее черное с изображением на оном золотой шестиугольной Звезды, а нижнее голубого цвета. В нижней части на красном поле изображен Воин, скачущий на белом коне в левую сторону с поднятым вверх Мечом. Щит увенчан обыкновенным дворянским Шлемом с дворянскою на нём Короною, на поверхности которой видна Рука с Мечом. Щит держат два Льва, смотрящих в стороны, с загнутыми хвостами. Намёт на щите с правой стороны серебряный положен голубым, а с левой красный положен серебром.
 

Шепелевы - старинный русский дворянский род, родоначальник которого "муж честен именем Шель" прибыл в 1376 г. "из немцев, из Свейского королевства в Польшу к королю Ольгерду", где крестился с именем Георгия и откуда вскоре перешел на службу к великому князю московскому Дмитрию Иоановичу Донскому. Старший сын его Петр прозывался Шепель, отчего уже сыновья последнего именовались "Шепелевыми", а от 2го сына Нестера пошли Нестеровы. Из потомков Петра Георгиевича Шепела более известны: Петр Афанасьевич, убитый в "немецком походе" при Федоре Иоановиче, Воин Иванович, мценский воевода, жалованный поместьем "за московское осадное сидение". Григорий Васильевич - полковой воевода, известный своей храбростью. Тимофей Иванович московский стрелецкий голова (1642 г.). Аггей Алексеевич, окольничий и думный генерал (1688 г.),

Дмитрий Андреевич (1759 г.) - генерал-аншеф и обер-гофмаршал, строитель С.-Петербургского Зимнего дворца при Елизавете Петровне,

Петр Амплиевич, сенатор (1737-1828). Род записан в VI части родословной книги Костромской губернии, герб внесен в III часть Общего Гербовника.

Ветвь рода Шепелевых, ведущая начало от Георгия Федоровича (конец XVII в.),

записана в VI части родословной книги Орловской губернии.
Есть еще несколько дворянских родов Шепелевых более позднего происхождения.

Лобанов-Ростовский, Русская родословная книга, изд.2, т.II; Бобринский А.А., Дворянские роды, внесенные в общий гербовник Всероссийский империи, Спб, 1890г.; Русский биографический словарь, Спб. 1911г.

Шепелев Дмитрий Дмитриевич (1766-9.5.1841), генерал-лейтенант (1813). Из дворян. В 1782 записан сержантом в л.-гв. Преображенский полк. В 1792 получил чин прапорщика, в 1793 выпущен секунд-майором в Мариупольский легкоконный полк, состоял при ген.-аншефе И. П. Салтыкове. В ходе польской кампании 1794 в деле при Хелме отбил 3 орудия (награждён орд. Св. Георгия 4-го кл.), за отличие в др. боях получил чин премьер-майора.

При штурме Праги (предместье Варшавы) командовал батальоном Низовского пех. полка, был ранен картечью в плечо и контужен осколком бомбы в правую руку (отмечен зол. шпагой «За храбрость»). Во время Перс. похода 1796 командовал эскадроном. В 1799 находился в составе рос. войск в Швейцарии, участвовал в сражениях под Цюрихом и Шафгаузеном. 8.6.1799, состоя в Сумском гусарском полку, получил чин полковника. 28.8.1800 назначен полковым ком., а 29 окт. — шефом Владимирского драгунского полка. 22.1.1801 переведён ком. Груз. гусарского полка, а 20 февр. того же года назначен его шефом. В связи с расформированием полка 23.4.1801 пожалован во флигель-адъютанты.

В кампанию 1805 занимал должность бригад-майора в корпусе ген. Ф. Ф. Буксгевдена, участвовал сражении при Аустерлице, затем был направлен с секретным поручением в Неаполь. В 1806 формировал Гродненский гусарский полк, 23.6.1806 назначен его шефом. В 1807 сражался с французами при Гутштадте, за отличие при преследовании неприятеля за р. Пассарга награждён орд. Св. Георгия 3-го кл., затем находился в сражениях при Гейльсберге и Фридланде (пожалован зол. саблей «За храбрость» с алмазами). 24.5.1807 произведён в ген.-майоры. С июня 1807 ком. кав. бригады в 14-й дивизии. В 1808-09 участвовал в Рус.-швед. войне. С 13.10.1810 ком. 4-й кав. бригады в 1-й кав. дивизии. 12.11.1810 вышел в отставку с мундиром.

5.7.1812 вновь зачислен на службу по кавалерии. При отступлении рос. войск от Бородина к Тарутину командовал гв. кав. бригадой (л.-гв. Конный и Кавалергардский полки), участвовал в Тарутинском, Малоярославецком сражениях и в боях под Красным. С дек. 1812 нач. авангарда войск ген. П. X. Витгенштейна, был при взятии Лабиау, за взятие Кёнигсберга 1.1.1813 произведён в ген.-лейтенанты, затем с боями преследовал отступавшего противника до Вислы. В кампанию 1813 был при блокаде Гамбурга, а потом находился в Шлезвиг-Гольштейне для переформирования войск. 29.8.1814 назначен ком. 2-й гусарской дивизии, был с ней во 2-м походе во Францию (1815).

2.4.1816 по болезни уволен в отставку с мундиром. 25.6.1826 вновь зачислен на службу состоять по кавалерии. 20.1.1830 окончательно вышел в отставку. Похоронен в церкви Рождества Христова Выксинского завода Ардатовского у. Нижегородской губ.

Награждён также орденами Св. Владимира 2-й ст., Св. Анны 1-й ст., Св. Иоанна Иерусалимского; зол. крестом за Прагу.

Шепелев Василий Фёдорович (1767; по др. данным, 1768-30.1.1813, Могилёв), генерал-лейтенант (1800). Из дворян Жиздринского у. Калужской губ. В 1775 записан в л.-гв. Преображенский полк и 1 мая того же года произведён в сержанты, 1.4.1783 переведён в л.-гв. Конный полк.

1.1.1786 получил чин корнета. 2.5.1797 пожалован в полковники, 20.8.1798 — в ген.-майоры с назначением шефом С.-Петерб. драгунского полка. Во время Швейцарского похода 1799 находился в сражениях при Цюрихе и Шлоте (награждён орд. Св. Анны 3-й ст.). 14.9.1800 получил чин ген.-лейтенанта и 18 сент. назначен инспектором по кавалерии Смоленской инспекции. 27.10.1800 уволен в отставку. 22.1.1801 вновь принят в службу и определён шефом Владимирского драгунского полка и инспектором по кавалерии Кавк. инспекции (исполнял должность по 9.4.1801). 30.3.1801 переведён шефом Таганрогского драгунского полка, 13.11.1803 — шефом С.-Петерб. драгунского полка; одновременно 3.3.1802 вновь назначен инспектором кавалерии Кавк. инспекции. С 5.2.1806 командовал кав. бригадой в 7-й дивизии. 1.1.1807 вышел в отставку.

В 1812 избран нач. Калужского ополчения с подчинением ему всех воинских частей, находившихся в губернии. В окт. войска под его командованием прикрывали Брянск, заняли Рославль и двинулись к Ельне, а затем к Мстиславлю и Могилёву, где Ш. остался с отрядом для наведения порядка в губернии.

Награды: ордена Св. Анны 1-й ст., Св. Владимира 3-й ст., Св. Иоанна Иерусалимского; зол. шпага «За храбрость».

Николай Иванович Шепелев (1798 – ?), сын бригадира Ивана Дмитриевича Шепелева (? - 1812) от брака с Екатериной Петровной,урожд.Кречетниковой (? - 1839). С 1815 юнкер Л.-гв. Кавалергардского полка, с 1817 корнет, с 1818 поручик, с 1821 штаб-ротмистр, с 1823 ротмистр. С 1827 в отставке с чином полковника. Брат героя Отечественной войны 1812 года А. И. Шепелева, дядя драматурга А. В. Сухово-Кобылина.
Примеч. И. Амелютина: Племянник графа М. Н. Кречетникова, дядя писательницы Евгении Тур, 2-юродный прапрадед киноактрисы княжны Эдды Урусовой.Неизвестный художник
Портрет Николая Ивановича Шепелева
1820-е гг. (?)
Миниатюра (?)
Местонахождение неизвестно
Источник: Сборник биографий кавалергардов. / Сост. под ред. С. Панчулидзева. Т. 3. СПб., 1906. С. 312.

http://shepelevy.net/shepelevy_full.htm

http://shepelevy.net/gerb.htm
http://www.brdn.ru/person/545.html

Известные представители рода :

• Шепелев, Аггей Алексеевич (ум. 1688) — первый русский генерал.


• Шепелев, Александр:


 

• Шепелев, Александр Александрович (1841—1887) — генерал-майор, военный историк.


• Шепелев, Александр Иванович (1814—1872) — генерал от инфантерии.


• Шепелев, Александр Дмитриевич — Георгиевский кавалер (№ 1184 (614); 1 января 1795 прапорщиком).


• Шепелев, Александр Дмитриевич (1829 — после 1892) — генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Василий Фёдорович (1768—1838) — генерал-лейтенант, герой войны 1812 года, командующий народным ополчением Калужской губернии.


• Шепелев, Владимир Иванович (в монашестве Алексий; 1840—1917) — иеромонах Русской православной церкви, духовник Голосеевской пустыни.


 

• Шепелев, Дмитрий:


 

• Шепелев, Дмитрий Андреевич:


 

• Шепелев, Дмитрий Андреевич (1681—1759) — генерал-аншеф и обер-гофмаршал.


 

• Шепелев, Дмитрий Дмитриевич (1771—1841) — российский командир эпохи наполеоновских войн, генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Николай:


 

• Шепелев, Николай Александрович:


 

• Шепелев, Николай Александрович (1840—1889) — действительный статский советник, прокурор киевской судебной палаты.


• Шепелев, Николай Александрович (1842 — после 1905) — генерал-лейтенант.


 

• Шепелев, Пётр Амплиевич (1737—1828) — генерал-поручик, действительный тайный советник, сенатор.


 

http://www.gen-volga.ru/ast/shepelev.htm

https://li-ga2014.livejournal.com/207057.html

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Мемуары княгини. Вера Лобанова-Ростовская «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)».

По

Редактор

-

Декабрь 11, 2018

0

2268

Уважаемые читатели, предлагаем Вашему вниманию рецензию на только что опубликованный в России в издательстве «Минувшее» документальный роман-эпопею княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)».

Презентация первого тома состоялась в декабре 2018 г. в резиденции посла РФ в Лондоне на открытии V научно-практической конференции «Русское наследие в современном мире». О романе рассказала Е.С. Фёдорова — профессор МГУ, доктор культурологии, кандидат филологических наук кафедры теории преподавания иностранных языков ФИЯР МГУ имени М.В. Ломоносова, автор вступительной и заключительной статьи к роману.

Как подчёркивает профессор Е.С. Фёдорова: «Самое главное в этой книге – женский взгляд на эпоху. До сих пор мы знали мужские эпопеи, посвященные тому периоду. Сейчас перед нами уникальный женский взгляд на разлом России.»

Княгиня Вера Дмитриевна с супругом князем Иваном Николаевичем Лобановым-Ростовским. Женева, 1903

Повествование романа княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской охватывает период в пятнадцать лет, предшествующий Октябрьскому перевороту, до вынужденного бегства семьи Ростовских от большевиков. Едва рукопись — стараниями князя Н.Д. Лобанова-Ростовского — оказалась в России и была подготовлена для публикации, книга сразу рассматривалась издателем внутри уже завоевавшей внимание читателей серии: Век двадцатый. В течение двух месяцев блестяще издав это монументальное полотно: семейную сагу на фоне пылающей России, у ценителей высокого литературного слова появилась возможность познакомится с документальным романом воочию.

Одной из первых ознакомившись с романом, точные слова нашла княгиня Лариса Щербатова,

«В этот характер легко влюбиться, и не хочется расставаться, возникает непреодолимое желание – продолжить чтение».

С большим уважением и почтением редакция журнала «Я эмигрантка» публикует рецензию на роман-эпопею подготовленную профессором Е.С. Федоровой.

Никита Лобанов-Ростовский – экс-заместитель председателя президиума международного координационного совета российских соотечественников. Председатель Исторического общества «Русское наследие в Великобритании». (Лондон, Великобритания). Екатерина Фёдорова — профессор МГУ, доктор культурологии, кандидат филологических наук, ФИЯР МГУ имени М.В. Ломоносова.

Роман — неисчерпаемый собеседник и «энциклопедия русской жизни»

Автор статьи, пишущая эти строки, в предисловии и послесловии издания уже высказала соображения по поводу жанра романа, его структуры, главной идеи, стиля автора и языка. Однако тематическая многогранность романа, изящные художественные приемы автора, создающие переплетения сюжетных линий, вновь притягивают и вызывают потребность в дальнейшем осмыслении. Как истинное классическое русское повествование, роман — неисчерпаемый собеседник.

Княжна Любовь Николаевна Лобанова-Ростовская, belle-soeur В.Д. Лобановой-Ростовской

Этот роман, бесспорно, «энциклопедия русской жизни» – для определенного её периода, т.е. первой четверти XX века. В том смысле, в котором критик Виссарион Григорьевич Белинский применил это определение к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Да, и в том и другом романах — масса сведений о текущей жизни и подробностях быта разных сословий. Но главное — во всей полноте и одновременно, во всех тонкостях, открывается обиход, modus vivendi, манера мыслить и чувствовать, присущая дворянству — в период его расцвета. И здесь — через столетие — также открывается бытие, культурные привычки, образ мыслей, свойственная дворянству на рубеже XX века.

И это не период увядания. А  период насильственного прекращения его цветения. Несмотря на «затертость», общеизвестность приведенного определения, оно не перестает быть очень верным, и точно применимо к роману Веры Дмитриевны. Некоторые цитаты из текста, полагаю, станут вскоре «расхожими цитатами из классики». Также и удачно найденными Верой Дмитриевной в языке обозначениями вечных российских явлений будут пользоваться по разным поводам.

Владение различными регистрами языка и словотворчество

Княгиня Вера Дмитриевна виртуозно владела разными регистрами родного языка, тонко воспроизводила народную речь, говоры, индивидуальные особенности персонажей. Но мы видим в романе и словотворчество, которое тоже, мне кажется, со временем войдет в словарный состав русского языка, обогащая его. Приведу замечательное обозначение бюрократических бумажек, как нельзя оставшееся актуальным и сегодня — «бумагоисступление». Цитирую: «Ясно одно – это нелепейшее бумагоисступление придумано исключительно для того, чтобы настолько утомить ноги и душу обывателя, что он уже становится после этого абсолютно неспособным на проявление какой бы то ни было энергии в другом направлении». Четко сформулированное объяснение причин данного явления — как готовая словарная статья — и не менее удачная находка автора, чем и сам «термин».

Крайний слева: Великий князь Сергей Александрович, рядом с ним княжна Ольга Николаевна Лобанова-Ростовская (Эджертон). В центре на земле княжна Александра Николаевна Лобанова-Ростовская, вторая справа Великая княгиня Елизавета Федоровна

Трагикомический взгляд автора и светлая чувствительность

Документальный роман-эпопея Лобановой-Ростовской, бесспорно трагичен. И трагедия — основной стержень произведения. Ведь и близкие, и далекие мучаются и погибают в это смятенное российское безвременье. Он и посвящен скорбящим и плачущим об утрате своих близких. Основной тон автора (и одновременно героини) романа — светлая чувствительность. Этот настрой, видимо, был присущ Вере Дмитриевне и в жизни. Без него не получилось бы в романе столь непосредственного контакта автора и читателя. А это было и её сознательной задачей: «сроднюсь душой с моим читателем». И тем пронзительнее эффект, когда волна страданий и боли темной тенью ложится на природные краски её души. Однако Вера Дмитриевна, в силу присущего ей юмора, умела увидеть и высветить комическое в самых серьезных ситуациях. Всю палитру сарказма-иронии-мягкого юмора мы можем наблюдать в романе. Вот маленький пример.

В разгар Красного террора семья предпринимает побег на юг России, подальше от своего имения Лобаново в тульской губернии, под видом беженцев, семьи портных, в холоде и скудости. Рядом несчастивцев могут внезапно снять с поезда, посадить в тюрьму, расстрелять. На таможенном досмотре, бабушка, которую все члены семьи старались заслонить собою ввиду ее явно буржуазного облика, внезапно открывает рот и произносит комическую и ни с чем не сообразную в этой ситуации фразу, грозящую, однако, вполне реальным провалом побега: «А вас прошу, господа, моих чепчиков не помять!» Все в ужасе. Но таможенник сражен обаянием прелестной старушки и добродушно произносит: «Ничего, бабушка, все будет в исправности». Ужасное и человеческое рядом.

Разнообразная палитра комического обогащает основной тон, столь притягательный для читателей. В результате создается то чарующее эмоциональное впечатление от романа, когда автора считаешь и знакомцем, и другом, и собеседником.

Названия глав романа и эпиграфы — ключ к пониманию идей романа и «путеводитель» по кругам ада, который проходит автор и героиня.

Слева направо: Великая княгиня Елизавета Федоровна, жених княжны Людмилы Григорьены Лобановой-Ростовской Константин Александрович Балясный, Великий князь Сергей Александрович, княжна Людмила григорьевна Лобанова-Ростовская. 1885 г.

Роман документален. Автор позволил себе немного художественных приемов. Однако все они весомы. Уже говорилось, что структура романа, сама последовательность развитий сюжетных линий служит выявлению всех сторон главной идеи произведения.  Но важным шифром являются названия крупных частей и глав романа — к пониманию внутренних мытарств души героини, где первостепенную роль играет практика молитвенного слова, сложной борьбой с самой собой, духовная помощь старцев; а также драматизма скитаний её семьи, накала раздражения в российском обществе. Возьмем только первый том.

Часть первая, повествующая о личном горе — потере маленького сына, названа «ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ». И если первая глава называется конкретно «Второй сын Борис», то вторая символически «Старческое слово».

Второй круг романа — разлуки с близкими, с детьми, страх за их судьбу эпохи Первой Мировой войны, и как следствие ее — «Россия колышется», — как говорит один из персонажей романа. Эта часть названа «ДОКАТИЛОСЬ». Среди глав мы видим: «Поездка в Троице-Сергиеву Лавру», «Поездка в Оптину пустынь» — следы душевной работы героини. И другой голос в этой полифонии — начало общественного опустошения, дает название глав: «Муть» и «Наваждение».

А для третьей части найдено закономерное: «ПЛОТИНА ПРОРВАЛАСЬ». Семья князей в ловушке. Им грозит неминуемая гибель. Но семье удается чудесным способом избежать её.

Часть четвертая носит наименование «МНОГО МОЖЕТ УСИЛЕННАЯ МОЛИТВА ПРАВЕДНОГО», а названия глав: «Болящий Иоанн» — это главный помощник Веры Дмитриевны на путях спасения семьи, и символическое для следующей главы: «От тюрьмы и от сумы не отказывайся».

Наконец, пятая часть именуется «БЕГСТВО», а выразительные названия глав: «Чудо», «Ангелам своим заповесь о тебе, сохраняю тя на всяких путях твоих» и «Да не смущайется сердце Ваше, веруйте в Бога и в Меня веруйте».

Благодаря этому приему, над бытовыми, житейскими подробностями, столь точно воспроизводимыми автором, парит её духовная мысль.

Князья Лобановы — единомышленники преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны

Поговорим здесь об одной скрытой линии романа.

В ходе работы над рукописью открыты многие зашифрованные по необходимости имена, зашифрованные для того, чтобы не навлечь на головы их обладателей беды. Так, например, восстановлена вся подлинная генеалогия Веры Дмитриевны.

Слева князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский, справа князь Яков Иванович Лобанов-Ростовский. Женева. 1914 г.

Результатом стала и генеалогическая таблица, прилагаемая в конце каждого тома, линии которой ведут к внуку автора — Никите Дмитриевичу Лобанову-Ростовскому. Выяснилось, что в прямой родовой линии Веры Дмитриевны, урожденной Калиновской, — князья Кропоткины, князья Лопухины, древний дворянский род Кожиных.

С замужеством Вера Дмитриевна вступает в придворный круг, которому принадлежала семья князя Ивана Николаевича Лобанова-Ростовского. Известно, что князь Иван Николаевич бывал частым танцевальным партнером Императрицы Александры Федоровны на балах. Вера Дмитриевна неоднократно встречается с государыней по поводу основанной ею «Школой искусств», которая заставила возродить в XX веке русские старинные прикладные его виды. Здесь должны заметить, что нам видится закономерным развитие этих видов русского искусства в коллекциях европейской одежды, которые через двадцать лет стала создавать старшая сестра Ивана Николаевича — княжна Ольга Николаевна, в замужестве Эджертон[1].

Скрыв имена фрейлин Двора — родных сестер своего мужа — под псевдонимами, Вера Дмитриевна сообщает некоторые сведения об их жизни, но чрезвычайно скупо.

Напомним, сестра «Даша» — Любовь Николаевна Лобанова-Ростовская — фрейлина Вел. княгини Марии Георгиевны, фрейлина Императрицы Александры Федоровны.

Сестра «Соня» — Александра Николаевна Лобанова-Ростовская — фрейлина Великой княгини Елизаветы Федоровны.

Двоюродная сестра «Таня» — Людмила Григорьевна Лобанова-Ростовская, фрейлина Великой княгини Елизаветы Федоровны.

Сестра «Елена» — Ольга Николаевна Лобанова-Ростовская, леди Эджертон — одна из любимых подруг Греческой королевы Ольги Константиновны, внучки Императора Николая I.

Сын «Кирилл» — расстрелянный большевиками отец Никиты Дмитриевича, князь Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский — крестник Великой княгини Елизаветы Федоровны. Ею подарен Дмитрию при рождении образ его Ангела-хранителя. Где он теперь?..

Близость к Двору семьи Лобановых очевидна. Очевидна и бόльшая близость её к Великой княгине Елизавете Федоровне. Однако только из рассуждений княгини Веры Дмитриевны и членов её семьи мы видим, что помимо старинных семейных связей здесь есть более важное. — Мысли, высказанные в романе о зловещей роли подполья, заговорщиков, а главное, роли Распутина, расколовшего двор и общество, что во многом предупредило успех октябрьского переворота, — это мысли близких к Великой княгине единомышленников.

Таким образом, роман вносит серьезный вклад в историю ближнего круга Елизаветы Федоровны и его мировоззрения.

Сын автора, белый офицер, князь Никита Иванович Лобанов-Ростовский, в 1916 г. говорит: «Тыл может в последний момент погубить Россию. Аристократия из-за Распутина отвернулась от престола. Это к добру не приведёт… Mamá, это крупнейшая ошибка: почему этого мужика-конокрада не прогонят?… Ведь ты помнишь – недалеко ходить – у нас в имении крестьянка не хуже кровь заговаривала. Ведь в народе эта сила зáговора есть. Нашли бы другого, не возились с этим ужасным мужиком».

Князь Никита Иванович Лобанов-Ростовский, сын Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской

Княгиня проводит параллель между подлинным и мнимым старчеством, говорит об ужасной ошибке Императрицы, которая стоила Царской семье отчуждения и Двора, и общества.

«… я скажу тебе несколько слов о Григории Распутине. Это умный и в высшей степени одарённый человек. Но находится во власти тёмных сил.  Потому его дары не помогают ему, а, наоборот, дают только яркость его моральному падению. Прибавь к этому полное отсутствие в нём культуры и элементарного образования, которые бы хоть несколько сдерживали разнузданный, бесшабашный разгул этого зазнавшегося хама.

 Чтобы объяснить тебе, о каких дарованиях я говорю, приведу пример человека, не загубившего их в себе, а развившего в течение своей земной жизни. Во второй половине XVIII столетия родился в Курске, в мещанской семье, мальчик Прохор Мошнин. Это мирское имя преподобного Серафима Саровского. Когда он вступил на путь открытого старчества, ему было уже 65 лет. Его прозорливость, его дары, его чудотворения, исцеления душ и телес давно уже признали за ним право называться величайшим святым нашего времени.

Посмотри теперь на Распутина: во второй половине XIX столетия в Сибири жил крестьянский юноша Григорий, обладавший даром острого ума, предвидения, исцеления и остановки крови. Что же он сделал с этими великими дарами? Стал ли он приумножать их в духе пророка Мошнина или в духе мирского, но мудрого человека? Да нет же! Он вместо того, чтобы силою воли направить их на добро, употребил во зло и получил прозвище Распутина. Он безобразничал, дрался, пил, не просвещал своего ума. Хам вышел наружу. И Григорий с тех пор не щадит ни Двора, ни себя».

Греческая королева, Великая княгиня Ольга Константиновна, близкая подруга Ольги Николаевны Лобановой-Ростовской (Эджертон)

Сокрушаясь, а не осуждая, понимая, а не раздражаясь

Вера Дмитриевна тонко разбирает причины произошедшего с Императрицей Александрой Федоровной, сокрушаясь, а не осуждая, понимая, а не раздражаясь.

«Государыня хорошая, не фальшивая и даже подчас слишком прямая женщина, прекрасных и благих намерений, сильной воли, огромной энергии и трудолюбия. Но не в её силах разобраться в создавшейся обстановке. Императрица искренне полюбила Россию, искренне стала православною, искренне же восхищается русским искусством…

Для исцеления её сына, болезнь которого не поддаётся лечению докторов, ей указали однажды на Григория. Повторные исцеления вызвали её бесконечную благодарность, а его дар предвидения поразил её. Вскоре лица, в своё время удивлённые способностями Распутина, разгадав его истинный мрачный облик, стали указывать на это последнее обстоятельство Императрице, но было уже поздно: влияние Распутина побороть оказалось невозможно…

 К тому же, когда она прикоснулась к явлениям сверхъестественного порядка, то всё остальное уже побледнело для неё, и душа её требует постоянных чудес. Таким образом, и в этом отношении она вступила на неправильный духовный путь – на желание постоянных знамений, этого редкого подарка с неба, даже при общении со старцами.

Если бы русское общество сознавало величие старчества и привыкло бы почерпать духовные силы у его представителей, то не подпала бы несчастная Императрица-иностранка в руки пройдохи. Мы стали плохи и сами виноваты в своём посрамлении у себя и за границею».

Согласитесь, что логика рассуждений созвучна пониманию ситуации самой Великой княгиней Елизаветой Федоровной, не раз предупреждавшей сестру об этой страшной опасности.

Сколь близка была семья князей Лобановых-Ростовских к Великой княгине Елизавете Федоровне

Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова в кабинете. Фотография начала XX в.

Мы знаем, что ближайшим другом Великой княгини была княгиня Зинаида Николаевна Юсупова-Сумарокова-Эльстон. Знаем о ссоре, связанной с Распутиным, случившейся между Императрицей и Зинаидой Николаевной, закончившейся полным разрывом. По косвенным данным понимаем, что Юсуповы близки и к Лобановым. Так, благодаря пожертвованиям сына Зинаиды Николаевны, князя Феликса Феликсовича, в 1903 г. достроены трапезная и колокольня церкви в селе Лобаново[2] — имении Лобановых-Ростовских в Ефремовском уезде Тульской губернии. (Это имение является одним из центральных мест действия романа). Вполне вероятно, что пожертвование связано с желанием утешить Лобановых. Именно в этот год умер их сын Борис.

Вне пределов документального романа оказывается, что Великая княгиня глубоко входила в домашние обстоятельства жизни членов семьи Лобановых, печалилась, помогала, сетовала, подробно обсуждала детали — так, как это делается только в кругу очень близких людей. Это мы узнаем из ныне опубликованной переписки Великой княгини Елизаветы Федоровны, в частности, с императрицей Марией Федоровной и княгиней Зинаидой Николаевной Юсуповой. Тон писем удивительно домашний.

О княжне Людмиле Григорьевне Лобановой Ростовской, в замужестве Балясной, в романе «Тане».

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна к императрице Марии Фёдоровне — апрель 1907 г.

«…Уже больше двух месяцев Мила Балясная…живет у меня со своей третьей дочерью. У девочки был туберкулез бедренной кости, сейчас процесс остановился, но ей приходится носить ортопедический аппарат. Ей тринадцать лет, она растет, и они приехали заказывать новый аппарат. Муж Милы оставил губернаторскую должность, и они почти нищие. Ей надо поднимать детей; старшая девочка окончила институт, я за нее платила, теперь помогаю второй, но взрослую дочь нужно бесплатно устроить в консерваторию. Мила боится оставлять девушку одну в городе и, чтобы дать ей образование, вынуждена обосноваться здесь с частью своей многочисленной семьи, а других детей оставить в деревне с мужем и свекровью – ведь вся семья не может жить в городе неизвестно на что…»

О княжне Александре Николаевне Лобановой-Ростовской

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна к Зинаиде Юсуповой – февраль 1901 г.

«…Это просто кошмар: причинять боль маленькому больному существу — все равно что ребенку, который не понимает за что его наказывают; но все же ребенок в конце концов начнет рассуждать, а эта бедняжка никогда не сможет вполне осознать мое подлинное чувство, а равно и то, что она должна лечиться для своего же блага… В последнее время ее видели в таком нервическом состоянии, что отъезд сочли более чем естественным, тем более, что мы сумели его объяснить и твердили: наверное, после Пасхи она отправится на воды лечиться, а по дороге заедет к нам. Знать бы, как ее теперь лечить»[3].

Глава отдела информационно-поисковых систем ГАРФ, Ольга Копылова пишет: «В последние два с лишним десятилетия в российской научной, публицистической и религиозной литературе уделяется большое внимание жизни и деятельности великой княгини Елизаветы Федоровны. О ней, ее жизненном пути, духовном служении, благотворительной деятельности издано большое количество книг, статей, публикаций документов. Тем не менее, специалисты отмечают, что полную биографию Елизаветы Федоровны подготовить сложно — отсутствует достаточная документальная база. В этой связи открытие целого комплекса новых, ранее не вводившихся в научный оборот, архивных документов может внести определенный вклад в исследование ее жизни и деятельности, дополнить и уточнить уже имеющиеся в исторической литературе сведения»[4].

Сейчас и во всем мире, и особенно в России, подчеркивается роль святой, преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны. Почти 30 лет назад на Большой Ордынке, 34, во дворе Марфо-Мариинской обители был установлен и освящен Патриархом Всея Руси Алексием II памятник святой Елизавете Федоровне, создательнице и настоятельнице обители (скульптор В. Клыков).

6 мая 2004 г. ковчег с десницей святой преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Федоровны, а также ковчег с частицами мощей  Великой княгини и святой мученицы инокини Варвары прибыл в Санкт-Петербург для поклонения верующих. Святыню доставили из Знаменского Синодального собора Нью-Йорка. Ковчеги побывали во всей России.

7 сентября 2018 г. ковчег с частицами мощей преподобномучениц великой княгини Елизаветы Федоровны и ее сподвижницы инокини Варвары перенесены из Гефсиманской обители Русской Православной Церкви За границей (РПЦЗ) в Иерусалиме, где святые погребены, в основанную Великой княгиней Марфо-Мариинскую обитель милосердия в Москве.

А в начале октября этого года на Кипре была открыта стела и памятная доска, посвященная Великой княгине.

Святая преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна

Помимо других важных исторических тем, роман княгини Лобановой-Ростовской вносит вклад в историю ближнего круга Елизаветы Федоровны и его мировоззрения.

Роман-эпопея княгини Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской «О российской трагедии ХХ века. До и после 1917 года: воспоминания матери (1903-1919)» без труда завоевывает читателей.

Роман сразу заворожил и читателей, имевших возможность познакомиться с фрагментами книги из целого ряда публикаций, которые посвятил роману  калининградский литературно-художественный и общественно-политический журнал «Берега». (см. по ссылке)

Обращаем внимание читателей на публично объявленные отзывы столь любимых в нашей стране деятелей культуры,

как народный артист Игорь Кириллов:

«Когда перелистываешь страницы романа, думается, что сама История перелистывается перед нами. Роман насыщенный и значимый для российского читателя… Эти удивительные лица, которые мы теперь имеем возможность видеть, красноречиво говорят нам о прошлом Отечества,  о том, как важно для нашей теперешней жизни понимать его во всей его сложности»;

как артисты МХТ, народный артист России и заслуженный артист России Евгений и Галина Киндинова:

«В этом романе потрясает сила духа, поиск веры, честь, достоинство героини и автора. Нас всегда поражает это в людях — несмотря на то, что их растаптывают, унижают — остается вера в промысел Божий. Нас поражает присутствие высокого духа в прозе Веры Дмитриевны. Она не уронила своего человеческого достоинства в испытаниях. Как это возможно? Невероятно. Этот роман не просто нужен. Он необходим. Это то, без чего вообще не может существовать российская государственность. Это тот корабль, на котором все держатся. Без той культуры, которая была присуща княгине — не удержится Россия. Нам всем, по крайней мере, необходимо знать то, что утеряно. Что такое патриотизм? Это понятие потерялось в «анналах памяти». А тут конкретный патриотизм, который жил в этих людях, героев романа — хотя их убивали».

С нетерпением ждём Ваших отзывов дорогие читатели, с некоторыми главами романа можно познакомится на страницах журнала «Берега» (см. по ссылке). Заказать книги можно по ссылке в издательстве «Минувшее».

[1] См. об этом подробно статью данного сборника «Интерес России к английской культуре не прервался в «эпоху Льда». Первая половина XX века.

[2] Ефремовский уезд.  Авторы-составители Георгиевская Т.В. и Петрова М.В. Тула, Гриф и К., 2013, с. 912.

[3] Письма преподобномученицы великой княгини Елизаветы Феодоровны. М.,2011 См. https://svetabella.livejournal.com/9870.html

[4] Копылова Ольга. 2555 дней из жизни великой княгини Елизаветы Федоровны (1910-1917 гг.). См. http://statearchive.ru/897

.

https://ja-emigrantka.com/memuary-knjagini-v-d-lob...ospominanija-materi-1903-1919/

Икатель_истины (Родовед-историк) все записи автора

Лобановы-Ростовские

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 24 ноября 2016; проверки требуют 5 правок.

Перейти к навигации Перейти к поиску

Лобановы-Ростовские
Описание герба Выписка из Гербовника
Том и лист Общего гербовника	I, 12
Титул	князья
Часть родословной книги	V
Родоначальник	Иван Лобан
Период существования рода	XVI-XXI вв.
Место происхождения	Ростов
Подданство
Великое княжество Московское
Царство Русское
Российская империя
Россия
Имения	Троицкое-Лобаново, Александрино
Дворцы и особняки	Дом Лобанова-Ростовского
Лобановы-Ростовские на Викискладе

Лоба́новы-Росто́вские — русский княжеский род, одна из двух ныне существующих отраслей князей Ростовских (наряду с Касаткиными-Ростовскими).

Содержание

• 1 Первые поколения
• 2 Лобановы-Ростовские XVIII века
• 3 Старшая ветвь
• 4 Младшая ветвь
• 5 Примечания
• 6 Источники
• 7 Ссылки

Первые поколения

• Князь Иван Александрович Ростовский по прозванию Лобан (конец XV века), праправнук ростовского владетельного князя Константина Васильевича
  • Иван Иванович
    • Юрий Иванович
      • Лобанов-Ростовский, Иван Юрьевич, воевода в Туровле и Ругодиве во время Ливонской войны
        • Лобанов-Ростовский, Иван Иванович Козий Рог (ум. 1639), воевода и письменный голова в Томске; о его потомстве см. ниже >>>
  • Семён Иванович
    • Лобанов-Ростовский, Пётр Семёнович (ум. 1595), воевода в Новгороде, судья Разбойного приказа, окольничий
    • Лобанов-Ростовский, Иван Семёнович Большой (уп. 1618), воевода в Остроге, Новгороде и Гдове
  • Борис Иванович
    • Михаил Борисович
      • Лобанов-Ростовский, Фёдор Михайлович (уп. 1600), воевода в Полоцке, Тобольске и на Терках
      • Лобанов-Ростовский, Василий Михайлович Большой (ум. 1606), воевода различных полков, один из защитников Пскова в 1581 г.
      • Лобанов-Ростовский, Василий Михайлович Меньшой (уп. 1618), воевода во Владимире
        • Лобанов-Ростовский, Афанасий Васильевич (ум. 1629), воевода в Свияжске, судья Стрелецкого приказа, боярин
      • Лобанов-Ростовский, Семён Михайлович (уп. 1592), воевода, судья Разбойного приказа
        • Лобанов-Ростовский, Иван Семёнович Турий Рог (уп. 1632), дворянин московский, женат на Марфе Елизарьевне Пантелеевой
          • Лобанов-Ростовский, Никита Иванович (ум. 1658), воевода и окольничий

В московском Рождественском монастыре сохранилась родовая усыпальница Лобановых-Ростовских, построенная ими в 1670-е годы[1].

Лобановы-Ростовские XVIII века

Московская усадьба Лобановых-Ростовских на Мясницкой, 43

1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович Козий Рог (ум. 1639), воевода и письменный голова в Томске
   1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович (ум. 1664), посол в Персию, боярин, руководивший взятием Быхова
      1. Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1660-1732), комнатный стольник, от браков с княжнами Евдокией Петровной Урусовой и Марией Михайловной Черкасской прижил 28 детей. Из его девяти внуков женился и оставил потомство только один:
         1. 1. Лобанов-Ростовский, Иван Иванович (1731-1791), поручик, женат на кнж. Екатерине Александровне Куракиной, троюродной сестре Петра II
               1. Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (1754—1830), генерал-майор, основатель старшей ветви рода Лобановых
               2. Лобанов-Ростовский, Дмитрий Иванович (1758—1838), генерал от инфантерии, министр юстиции, холост, его внебрачное потомство носило фамилию Дмитревских
               3. Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1760—1831), генерал-губернатор Малороссии, основатель младшей ветви рода
   2. Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (казнён 1677), воевода в Великих Луках, окольничий

Род князей Лобановых-Ростовских был внесён в V часть дворянских родословных книг губерний Воронежской, Новгородской, Саратовской и Смоленской.

Старшая ветвь

• Лобанов-Ростовский, Александр Иванович (1754—1830), генерал-майор, московский губернский предводитель дворянства, женат на Анне Никифоровне Масловой
  • Лобанов-Ростовский, Алексей Александрович (1786—1848), сенатор, рязанский гражданский губернатор, владелец дома на Большой Морской, женат на грф. Александре Григорьевне Кушелевой, наследнице усадьбы Хворостьево
    • Лобанов-Ростовский, Григорий Алексеевич (1820-72), женат на Ольге Леонтьевне Нефедьевой
      • Лобанов-Ростовский, Анатолий Григорьевич (1859—1907), дипломат, женат на Хариклии Ризо-Рангабе, дочери греческого посла
        • Лобанов-Ростовский, Андрей Анатольевич (1892—1979), советолог, профессор Мичиганского университета, у него сыновья и внуки
    • Лобанов-Ростовский, Николай Алексеевич (1826-87), гвардии ротмистр, женат на Анне Ивановне Шаблыкиной
      • Лобанов-Ростовский, Алексей Николаевич (1862—1921), член Государственного совета, председатель совета Русского собрания, женат на Елизавете Степановне Ралли
      • Иван Николаевич Лобанов-Ростовский (1866—1947) — камер-юнкер, коллежский советник
        • Дмитрий Иванович Лобанов-Ростовский (1907—1948), жена Ирина Васильевна Вырубова

          

• • • • • Никита Лобанов-Ростовский в окружении фамильных портретов

          • Лобанов-Ростовский, Никита Дмитриевич (род. 1935), предприниматель, коллекционер театральной живописи, основатель музея Лобановых-Ростовских в Филях
  • Лобанов-Ростовский, Иван Александрович (1788—1869), сенатор, действительный тайный советник, женат на Елизавете Петровне Киндяковой
  • Лобанов-Ростовский, Борис Александрович (1794—1863), камергер, воронежский губернский предводитель дворянства, женат на Олимпиаде Михайловне Бородиной
    • Лобанов-Ростовский, Михаил Борисович (1819-58), флигель-адъютант князя М. С. Воронцова, женат на св. кнж. Анастасии Ивановне Паскевич, дочери князя Варшавского
    • Лобанов-Ростовский, Александр Борисович (1821-75), церемониймейстер, женат на кнж. Екатерине Ильиничне Долгоруковой
    • Лобанов-Ростовский, Алексей Борисович (1824-96), полномочный посол, министр иностранных дел, инициатор создания Русского генеалогического общества, издатель «Русской родословной книги», коллекционер портретов и монет, холост.
    • Лобанов-Ростовский, Яков Борисович (1828-78), женат на кнж. Вере Николаевне Долгоруковой

Младшая ветвь

Дом Лобанова-Ростовского на Адмиралтейском проспекте в Петербурге

• Лобанов-Ростовский, Яков Иванович (1760—1831), генерал-губернатор Малороссии, обер-камергер, женат на Александре Николаевне Салтыковой, наследнице усадьбы Александрино
  • Лобанов-Ростовский, Александр Яковлевич (1788—1866), генерал-майор, коллекционер, основатель и первый командор Императорского Российского яхт-клуба, владелец дворца на Адмиралтейском проспекте, женат на грф. Клеопатре Ильиничне Безбородко
  • Лобанов-Ростовский, Алексей Яковлевич (1795—1848), генерал-лейтенант, дипломат, женат на св. кнж. Софье Петровне Лопухиной
    • Лобанов-Ростовский, Николай Алексеевич (1823-97), егермейстер
    • Лобанов-Ростовский, Дмитрий Алексеевич (1825—1908), генерал-лейтенант, женат на кнж. Александре Александровне Чернышевой, дочери военного министра; у них два сына
  • Лобанова-Ростовская, Мария Яковлевна (1789—1854), жена обер-гофмейстера К. А. Нарышкина

В новом бревенчатом доме на территории «города мастеров» в московском парке Фили Н. Д. Лобанов-Ростовский организовал в 2001 году музей, посвящённый истории своего рода[2].

Примечания

1. park-fili.ru - This website is for sale! - park-fili Resources and Information (недоступная ссылка — история). Проверено 6 июля 2013. Архивировано 23 января 2012 года.

Источники

• Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. — Т. 1. — С. 550-562.
• Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 212.
• История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 202-205. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.

Ссылки

• Родословная роспись Лобановых-Ростовских (на русском)
• Генеалогическое древо
• Родословная роспись Лобановых-Ростовских (на английском)
• Материалы по истории Лобановых-Ростовских
• Руммель В.В.,. Лобановы-Ростовские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Y-DNA (37 markers) database including Rurikid princes and those males who are also suspecting their descent from Rurik (the 1st Russian prince, 9th century) (недоступная ссылка — история). Проверено 12 июля 2013. Архивировано 1 сентября 2013 года.

Категории:

• Дворянские роды России по алфавиту
• Дворянские роды Московского княжества
• Дворянские роды Русского царства
• Дворянские роды Российской империи
• Дворянские роды по алфавиту
• Лобановы-Ростовские

Навигация

• Вы не представились системе
• Обсуждение
• Вклад
• Создать учётную запись
• Войти

• Статья
• Обсуждение

• Читать
• Текущая версия
• Править
• Править код
• История

Поиск

• Заглавная страница
• Рубрикация
• Указатель А — Я
• Избранные статьи
• Случайная статья
• Текущие события

Участие

• Сообщить об ошибке
• Сообщество
• Форум
• Свежие правки
• Новые страницы
• Справка
• Пожертвовать

Инструменты

• Ссылки сюда
• Связанные правки
• Служебные страницы
• Постоянная ссылка
• Сведения о странице
• Цитировать страницу

Печать/экспорт

• Создать книгу
• Скачать как PDF
• Версия для печати

В других проектах

• Викисклад

На других языках

• English

Править ссылки

• Эта страница в последний раз была отредактирована 12 октября 2018 в 19:01.
• Текст доступен по лицензии Creative Commons Attribution-ShareAlike; в отдельных случаях могут действовать дополнительные условия. Подробнее см. Условия использования.
  Wikipedia® — зарегистрированный товарный знак некоммерческой организации Wikimedia Foundation, Inc.

• Политика конфиденциальности
• Описание Википедии
• Отказ от ответственности
• Свяжитесь с нами
• Разработчики
• Соглашение о cookie
• Мобильная версия

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Вл. С. Соловьев и петербургское общество 1890-х годов. К предыстории «имперского либерализма»

Статьи  /  06.01.2019  /  Борис Межуев

Главная / Статьи

FacebookTwitterGoogle+VKEmailPrint

От автора: Первый вариант этой статьи был опубликован в «Соловьевском сборнике», представлявшем материалы международной конференции «В.С. Соловьев и его философское наследие», которая состоялась 28-30 августа 2000 г. в Институте философии РАН. Я надеялся, что этот очерк станет первым шагом во всестороннем изучении третьего периода творчества философа. Однако жизненные заботы надолго отвлекли меня от реализации этого замысла. Впрочем, в 2004 году эта статья в расширенном виде была размещена на сайте «Русского Архипелага» в последние недели моего редакторства на этом ресурсе. Однако в 2017 году из сети по неизвестным причинам исчез и «Русский Архипелаг» со всем своим ценным контентом. Любопытно, что из всех соловьевоведческих моих текстов именно эта публикация стала наиболее известной и цитируемой, представление о Вл. Соловьеве как о человеке, вовлеченном в большую политику высших сфер, стало темой некоторых материалов. Поэтому мне хотелось бы воскресить для читателей РI эту старую статью, дополнив ее лишь небольшими поправками. Будем надеяться, что в этом году удастся сделать новое продвижение в исследовании темы «петербургского окружения» Вл. Соловьева.

Последний период творчества В. С. Соловьева, приходящийся на 1892—1900-е годы, связан не только с новым обращением мыслителя к философскому творчеству, но и с серьезной трансформацией его политических взглядов. В 1880-е годы, в так называемый второй — церковно-публицистический — период творчества, у Соловьева в российском обществе практически не было политических единомышленников, кто мог бы принять его теократические и экуменические убеждения. Примерно к середине 1890-е годы столь угнетающее мыслителя положение одиночки и маргинала немного изменилось. У него возникли тесные идейные связи в разных сферах российского общества.

Как известно, в конце 1880-х годов Соловьев окончательно порывает со славянофильством и становится постоянным автором петербургского либерально-западнического журнала «Вестник Европы». Однако и по утверждениям коллег Соловьева по этому изданию[1], и по отдельным высказываниям самого философа[2] можно сделать вывод, что Соловьев никогда (за исключением не до конца понятных «революционных» замыслов 1891 г.) не разделял характерного для петербургских либералов воззрения о необходимости конституционного ограничения власти монарха.

Новое, формирующееся с 1892 г., политическое кредо мыслителя можно назвать «либерально-имперским». Важнейшим его положением было требование соблюдения гражданских прав народов империи (прежде всего, свободы вероисповедания) при сохранении самодержавной, не ограниченной конституцией, власти монарха. Как справедливо писал автор, возможно, лучшей на сегодня биографии Вл. Соловьева Дмитрий Стремоухов, в воззрениях философа последних лет «либерализм выступал в синтезе с идеалом христианской империи»[3].

Отказ от либерального конституционализма в 1890-е годы у Соловьева в определенной мере был определен его реакцией на проявленную русским обществом пассивность при ликвидации последствий катастрофического неурожая лета 1891 г. Соловьев посчитал иллюзорными свои прежние надежды на общественную солидарность, которая была необходимым условием исполнения как его проекта 1891 г. по организации помощи голодающим, так и связанных с ним «революционных» планов с участием генерала М. И. Драгомирова[4].

С другой стороны, философ высоко оценил усилия правительственных инстанций в преодолении голода. Уже осенью 1891 г. мыслитель оказался вынужден признать, что российское общество в период кризиса по уровню сознательности и организованности оказалось намного ниже российской власти[5].

Следует отметить, что под конституцией в Россией в это время понималось ограничение власти монарха не столько писаным законом, сколько общественным представительством. Напомню, что конституцией М. Т. Лорис-Меликова было принято называть отвергнутый Александром III проект министра внутренних дел по введению в Государственный Совет выбранных представителей от земства. Поэтому отсутствие в России общественной солидарности делало конституционные замыслы русских либералов по меньшей мере нереальными. В какой-то степени и сами сотрудники «Вестника Европы» сомневались в том, что Россия созрела до народного представительства, однако никто из них не смел публично заявить о своих сомнениях — требование конституции оставалось главным пунктом либерального кредо, а ее отсутствие в России важнейшим основанием для критики самодержавия.

С другой стороны, Соловьев и в 1890-е годы, в период сотрудничества с либералами «Вестника Европы», оставался приверженцем империи как инструмента всемирного распространения европейской цивилизации и в перспективе — создания универсального государства. Подобная позиция наиболее ярко отразилась в заметке 1896 г. «Мир Востока и Запада», в которой Соловьев писал: «Мир, завещанный Христом в области духа, должен быть проведен и в политическую жизнь народов посредством христианской империи. И как для духовного примирения людей с Богом и между собою принесен Христом на землю меч и огонь нравственной борьбы, так не без борьбы политической достигается мир империи, — лишь бы только в этой борьбе не забывалось никогда то, для чего она ведется, лишь бы эта борьба при громких словах не переходила на деле в тяжбу злых страстей и низменных интересов»[6].

Таким образом, Соловьев в 1890-е годы отстаивал не только самодержавие, но и имперскую политику, которая, как он считал, должна основываться на принципе терпимости к верованиям и обычаям покоряемых народов. Однако фактическое оправдание имперской политики царизма не могли принять и либералы «Вестника Европы», впоследствии устами Владимира Дмитриевича Кузьмина-Караваева выразившие свое неприятие соловьевских размышлений о «смысле войны». «Едва ли не в одном лишь вопросе, — писал Кузьмин-Караваев в своем поминальном очерке о Соловьеве, опубликованном спустя два месяца после его смерти в октябрьском номере “Вестника Европы”, — Соловьев по содержанию своих взглядов резко расходился с наиболее сродной ему группой — в вопросе о войне, отношение к которой составляет самую неясную сторону его вообще стройного учения. Когда появилась впервые его статья “Смысл войны”, она вызвала всеобщее недоумение. Невольно казалось, что она навеяна исключительно желанием противодействовать теории непротивления злу и что она не имеет внутренних корней в соловьевской системе. “Три разговора” и “Повесть об антихристе” несколько выяснили, почему он так смотрел на войну, но далеко не установили полной логической связи между его основным суждениями и положительным отношением к войне»[7]. Кузьмин-Караваев, разумеется, ошибался, утверждая, что позиция Соловьева по поводу «смысла войны» являлась единственным пунктом расхождения Соловьева с либералами, поскольку философ, как мы уже говорили, при всем критическом отношении к политике официальных властей, оставался сторонником самодержавия. Однако появление «Смысла войны» в июле 1895 года стало первым знаком явно усиливающегося отчуждения Вл. Соловьева от круга «Вестника Европы», сотрудничество философа с которым, однако, не прекращалось до конца его жизни.

«Невские скептики», редакторский и авторский коллектив «Вестника Европы», для Соловьева могли являться лишь тактическими союзниками в борьбе с ксенофобией и обскурантизмом, но все же не ближайшими политическими единомышленниками. Кто же, в таком случае, мог в 1890-е годы в полной мере разделять либерально-имперские воззрения философа и, таким образом, принадлежать к кругу его ближайших единомышленников?

Изменение политических воззрений Соловьева совпало по времени с важными событиями на вершине российской власти. В 1892 г. министром финансов России становится Сергея Юльевича Витте. В период своего могущества Витте разделял то же представление об имперском назначении России, на которое указывал Соловьев в своих политических статьях конца 1890-х годов, начиная с заметки 1896 г. «Мир Востока и Запада» вплоть до «Воскресных писем»[8]. И Вл. Соловьев, и Витте полагали, что политика империи не может быть узко национальной, т. е. не может служить выгоде и интересам лишь одной господствующей нации. Истинная имперская политика (которой, по Соловьеву, были верны и Екатерина Великая, и даже Николай I[9]) несовместима с практикой насильственной русификации окраин и, напротив, требует предоставления всем народам свободы вероисповедания.

Ссылаясь на имперское призвание России, Витте оправдывал поощрение экономической активности инородцев, необходимой, по его мнению, для индустриального развития страны. Как известно, этот аспект его деятельности послужил основанием для критики со стороны правых бюрократиче­ских кругов, впоследствии объединившихся вокруг Александра Безобразова и способствовавших в конечном счете отставке Витте с поста министра финансов. Однако националистическая реакция против политики Витте, связанная прежде всего со вступлением в должность министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве, произойдет лишь в начале XX столетия. До этого времени Витте оставался сильнейшим и наиболее влиятельным лицом в царском правительстве.

Поэтому нахождение на вершине государственной власти человека, хотя и придерживающегося консервативной ориентации (свидетельством чему является известная записка Витте «Самодержавие и земство» (1899), указывающая на несовместимость этих двух институтов), но тем не менее не расположенного к ущемлению прав инородцев, могла вселять в Соловьева надежду на скорое изменение правительственного курса в сторону либерально-имперской программы. Тем более что в 1890-е годы, в конце царствования Александра III, у Соловьева образовался круг весьма влиятельных и сановных поклонников.

Как писал в своих воспоминаниях друг философа последних лет, писатель Николай Энгельгардт, Соловьев постоянно выбирал для своего проживания в Петербурге отель «Англетер», потому что здесь его окружали высшие учреждения империи: Государственный Совет в Мариинском дворце, Сенат и Синод; в Галерной улице находилась редакция «Вестника Европы». «В перерывы заседаний или после них к философу заходили члены этих установлений, крупные люди, и сообщали ему различные начинания, толкуя события наверху. Лишенный кафедры опальный профессор-философ пользовался дружбой и уважением наиболее просвещенных сановников; его слушали. Ему казалось, что так может он влиять на политику страны»[10]. Действительно, с 1892 г. начинается все более тесное сближение Соловьева с бюрократическими и великосветскими кругами Петербурга, концентрирующимися вокруг фигуры влиятельного министра финансов[11]. Рядом с Соловьевым в Петербурге постепенно формируется кружок друзей, близких ему по религиозному и политическому миросозерцанию. Эти люди принимали соловьевскую идею о религиозном призвании России, связывая его с восстановлением единства христианского мира, либо с духовным примирением Азии и Европы.

Эспер Ухтомский

Друзьями и восторженными почитателями Соловьева были два человека, которые во многом определяли линию Витте в области внешней и внутренней политики, — кн. Эспер Эсперович Ухтомский, редактор «Санкт-Петербургских Ведомостей», в начале 1890-х годов лично близкий вначале наследнику престола, а затем императору Николаю Александровичу, и кн. Алексей Дмитриевич Оболенский, занимавший множество разных правительственных должностей в разные годы и в 1905—1906 гг. в кабинете Витте ставший обер-прокурором Святейшего Синода.

Алексей Оболенский

Оболенский — почитатель Соловьева с конца 1880-х годов[12], противник славянофильского национализма, либерал и христианский западник. Как свидетельствует племянник философа С. М. Соловьев, «Оболенский разделял все взгляды Соловьева и принимал его без критики, сочувствуя и его идее соединения церквей, которая была для большинства русских друзей Соловьева камнем преткновения»[13]. Оболенский придерживался даже более либеральных воззрений, чем Соловьев. Впоследствии именно Оболенский (кстати, ему принадлежит текст манифеста 17 октября 1905 г.) выступил инициатором примирения опального (с 1903 г.) Витте с кругами земцев-конституционалистов. Впрочем, известный соратник Столыпина Владимир Гурко, критически относившийся к Оболенскому, считал, что влияние расположенного к мистике Оболенского губительно сказалось на политических действиях Витте[14], с чем, видимо, в конце жизни мог бы согласиться и сам экс-премьер, в своих «Воспоминаниях» охарактеризовавший бывшего соратника как порядочного, но психически неуравновешенного человека.

После своей отставки, будучи членом Государственного Совета, Оболенский неоднократно поднимал свой голос против правительственного национализма. Как пишет известный британский историк и, в частности, исследователь русской аристократической элиты Доминик Ливен, Оболенский «постоянно подчеркивал, что проведение русской националистической политики в многоэтнической империи может привести только к катастрофе. Все жители империи должны быть признаны равными подданными императора»[15]. Мы видим, что точка зрения Оболенского и в более поздние годы прямо соответствовала либерально-имперскому кредо Соловьева.

Э. Э. Ухтомский[16], напротив, являлся восточником, одним из главных идеологов и практических участников дальневосточной политики России. Ухтомский сопровождал цесаревича Николая Александровича, будущего императора Николая II в его восточном путешествии на яхте «Память Азова». Впоследствии, со вступлением на царство Николая, Ухтомский приобрел право на издание газеты «Санкт-Петербургские ведомости», ставшей под его руководством важнейшим печатным органом ориентирующейся на линию Витте российской либеральной бюрократии. Здесь в 1890-е годы и начале XX столетия активно печатались друзья Соловьева кн. Д. Н. Цертелев и кн. С. Н. Трубецкой. В 1903—1904 гг. редактором «Санкт-Петербургских ведомостей» являлся еще один приятель Соловьева по петербургскому кружку, Александр Аркадьевич Столыпин, снятый впоследствии со своей должности по распоряжению В. К. Плеве.

Именно в газете Ухтомского Соловьев выступил 6 (18) ноября 1896 г. с программной статьей «Мир Востока и Запада», наиболее четко отражавшей его «либерально-имперские» воззрения этих лет[17]. Следует отметить, что эта статья, впоследствии опубликованная в седьмом томе Собрания сочинений В.С. Соловьева, была помещена в газете (в специальном разделе, посвященном 100-летию со дня кончины императрицы Екатерины II) без подписи, как и некоторые другие материалы раздела, в том числе передовая редакционная статья. Это дает основание полагать, что текст Соловьева призван был выразить позицию всей газеты, а не только мнение одного из ее авторов. То же самое можно сказать и о другом юбилейном тексте Соловьева, помещенном в «Санкт-Петербургских ведомостях» без подписи, — статье «Памяти императора Николая I», которая была опубликована в газете 25 июня (7 июля) в 100-летие со дня рождения покойного государя. Высказывая общее с Ухтомским и публицистами его круга мнение о необходимости для христианского государства «ограждать веру от внешних принудительных требований», Соловьев находил, что данная точка зрения была не чужда Николаю I. «Ясное и твердое понимание» императором «принципов христианской политики» проявилось в его жестком отношении к «проповеди» славянофила Ю.Ф. Самарина «насильственного введения православия и русской народности в Православных губерниях»[18].

Несмотря на разделяемую и Соловьевым, и Ухтомским «либерально-имперскую» программу и их общее убеждение в правильности дальневосточной активности России, их взгляды на цели российского продвижения к Тихому океану не совпадали. Для Соловьева главной была задача не допустить стратегического объединения Японии и Китая на основе так называемого панмонголизма и предотвратить их возможное совместное выступление против России и Европы. Соловьев при этом в целом сочувственно относился к колониальной политике европейских держав в Азии и ратовал за союз с ними против Китая[19]. Напротив, для Ухтомского, востоковеда, исследователя буддизма и страстного защитника вероисповедных прав бурятского народа важнейшей для России представлялась задача оградить восточный мир от посягательств колониальных держав и стать своеобразным гарантом и защитником его интересов. В отличие от Соловьева Ухтомский негативно оценил участие России в карательной акции восьми держав в 1900 г. против боксерского восстания в Китае. Думаю, что полемика Соловьева с Ухтомским отразилась и в «Трех разговорах», где Соловьев устами одного из персонажей — Политика — выступил против славянофильства, указывая на то, что его поздние представители от проповеди «греко-славянской самобытности» переходят к исповеданию «какого-то китаизма, буддизма, тибетизма и всякой индейско-монгольской азиатчины». У меня вызывает сомнение предположение авторов комментариев ко второму тому так наз. коричневого двухтомника Вл. Соловьева[20], что в образе политика Соловьев мог изобразить Витте, поскольку последний в отличие от персонажа «Трех разговоров» никогда не называл себя атеистом и довольно критически относился к империалистической политике Британии. Однако следует признать отдельные черты сходства между политиком и всесильным министром финансов: Витте действительно в 1890-е годы был сторонником активизации политики России на Дальнем Востоке и выступал за мирное решение политических споров, опасаясь ввязывания в крупномасштабный военный конфликт. Политик – это, вне всякого сомнения, не Витте, но кто-то, кто мог разделять либерально-имперские убеждения министра финансов.

Итак, Соловьев в 1890-е годы находился в центре российской политической жизни. Более того, он являлся своеобразным духовным центром той части петербургского общества, которая исповедовала близкие Соловьеву «либерально-имперские» и «христианско-экуменические» воззрения. Как писал один из виднейших представителей русской либеральной аристократии кн. Сергей Михайлович Волконский, «для нас Соловьев — это была высшая истина, это было зеркало, в котором вместе с отраженьем событий преломлялся и смысл их»[21].

***

После смерти Соловьева его петербургские друзья образовали первое «соловьевское» общество, регулярно собиравшееся в ресторане «Донон» в Петербурге. О мероприятиях этого общества — так называемых «соловьевских обедах» — оставили свои воспоминания кн. С.М. Волконский и близкий друг Вл. Соловьева, философ Эрнст Львович Радлов[22]. По свидетельству Волконского, «<…> в 1901 году основались в Петербурге «соловьевские обеды». Человек двадцать и больше сходились в ресторане Донона у Певческого моста, вкусно обедали, приятно беседовали. Каждый раз читался какой-нибудь доклад, потом обсуждался, и — «беседа затягивалась заполночь»[23]. Были доклады на чисто философские темы, но большей частью они вращались вокруг наболевших вопросов иноверия и инородчества. Много жизненно-жгучих фактов приносилось сюда — наблюдения, письма, разговоры… Все это было у меня записано, но… Всему этому велись подробные отчеты, но…»

Юрий Милютин

Общество возглавил, по свидетельству Э.Л. Радлова, Юрий Николаевич Милютин, бывший редактор и издатель газеты «Кавказ», впоследствии один из основателей и руководителей «Союза 17-го октября»[24]. Заседания носили регулярный характер. Кроме вышеназванных лиц, собрания посещали кн. С.М. Волконский, Александр Петрович Саломон, Э.Л. Радлов, А.А. Столыпин и др. Каждый из так. наз. «соловьевских обедов» у Донона сопровождался докладом одного из участников и его последующим обсуждением[25]. Однако информация об этих докладах, как и о самом обществе крайне скудна, поскольку стенограммы всех заседаний были утеряны одним из участников «соловьевских собраний» Петром Николаевичем Исаковым[26].

Одно из начинаний «соловьевского общества» состояло в сборе средств для установления каменного креста над могилой Вл. Соловьева в Новодевичьем монастыре. Однако данный проект так и не был доведен до конца по причине активного противодействия сестры покойного философа Поликсены Сергеевны.

могила В. Соловьева (1929 год)

Об этой истории рассказывает в своем мемуарном очерке Радлов: «Постоянные члены этих собраний, между прочим, решили заменить простой деревянный крест на могиле Соловьева, пришедший в ветхость, более достойным памятником; с этою целью они собрали между собою порядочную сумму денег, но из этого <…> намерения ничего не вышло, ибо никак нельзя было сговориться с родственниками покойного философа; они давали условно свое согласие, желая тоже участвовать в постановке памятника, а время шло… Наконец, один из энергичных членов “Собраний”, заменивший Ю.Н. Милютина в роли председателя после смерти первого[27], на свой страх купил готовый памятник и решил послать его в Москву для временной постановки, пока не будет поставлен дорогой, художественный, который удовлетворил бы всех, но в этом деле он встретил решительное противодействие со стороны Поликсены Сергеевны, которая находила, что это дело общественное, что деньги следует собирать путем общественной подписки, путем чтения публичных лекций и т. д. Д.В. Философов по этому поводу написал в “Речи” довольно резкую статью, осуждающую петербургских друзей за то, что они хотят поставить аляповатый памятник на могиле философа. Памятника он, конечно, не видел, и осуждения друзья покойного философа, конечно, не заслуживали, ибо и до сих пор могила Вл. Соловьева находится в запущении, и памятника нет. От этой затеи остался только эскиз, любезно составленный академиком Шервудом, не знаю, у кого находящийся. Собранные деньги были переданы на хранение в кассу Литературного Фонда, где они погибли вместе со всеми капиталами Фонда”»[28]

Вышеупомянутый отклик Дмитрия Философова был опубликован под инициалами Д.Ф. в газете «Речь» 1 (13) августа 1915 года. В этом коротком тексте публицист кадетской газеты и в самом деле весьма грубо и безосновательно напал на «кружок высокопоставленных «почитателей»» покойного философа, взявшихся за постановку памятника на его могиле. Тон этой заметки не оставляет сомнения в политической, а отнюдь не эстетической подоплеке дела: увековечивать память о Вл. Соловьеве, согласно совокупному мнению круга Мережковских, к которому принадлежали и Философов, и Поликсена, не должны были общественные деятели правых, условно, октябристских воззрений, люди из окружения Витте и Столыпина. «<…> нынче весною, — сообщал также Философов, — почитатели, встревоженные близостью шестнадцатилетней годовщины, затеяли было, при помощи какого-то монументального магазина, памятник из «полированного гранита». Но ознакомившись с проектом этого монумента, родственники покойного, ни минуты не колеблясь, отказали в разрешении на его постановку. Лучше скромный деревянный крест, нежели оскорбительный своей аляповатостью, ничтожный и безвкусный памятник, воздвигнутый лишь по обязанности, чтобы собранные на сей предмет средства нашли свое назначение…»

Костяк «соловьевского общества» составили Милютин, Радлов, Ухтомский, Оболенский. Эти же люди уже после смерти Соловьева предпринимали попытки создания политического объединения с целью противодействия национализму и утверждения прав инородцев. Вместе с П.П. Извольским, гр. И.И. Толстым и Д.Г. Гинцбургом они образовали в 1905 г. «Кружок равноправия и братства» с целью добиться равноправия всех национальностей империи и, прежде всего, отмены дискриминационных законов против евреев[29]. Вероятно, они же были инициаторами создания еще в октябре 1903 г. в противовес националистическому «Русскому Собранию», в котором стали преобладать армянофобские и юдофобские настроения, общества «Сближение», информация о возникновении которого появилась в газете Ухтомского 16 (29) октября 1903 г.

После смерти Милютина в 1912 г. «соловьевское общество» возглавил кн. А.Д. Оболенский, после чего оно претерпело некоторую трансформацию. Радлов в своем мемуарном очерке говорит о прекращении деятельности «соловьевского общества» с началом первой мировой войны. Однако на самом деле общество, по-видимому, не прекратило своего существования, но несколько изменило форму работы. Состав участников уменьшился, а место заседаний-трапез было перенесено из ресторана Донон в особняк Оболенского. В своих мемуарах В.И. Гурко сообщает о существовании под руководством князя «соловьевского кружка», занимавшегося изучением произведений философа[30]. Семен Франк в биографии П.Б. Струве упоминает о своем посещении этого кружка осенью 1915 г. в доме Оболенского, где кроме хозяина присутствовали также Ухтомский и министр земледелия Александр Васильевич Кривошеин[31]. Можно предположить поэтому, что в 1914 г. общество приобрело более закрытый, «кружковый» характер.

Об изменении места проведения «соловьевских собраний» упоминает и Петр Бернгардович Струве в небольшом мемуарном очерке об А.Д. Оболенском, опубликованном в газете «Россия и Славянство» после смерти князя, наступившей в сентябре 1933 г. Струве сообщает, что «во время войны соловьевские обеды, или «симпозии» переместились в квартиру самого князя». «Эти беседы-трапезы людей, — писал Струве, — собиравшихся во имя большого русского философа, публициста и поэта, оставили во мне, как их участнике, самое приятное воспоминание, главным образом, благодаря чарующей любезности — в лучшем и высшем смысле этого слова — их устроителя и хозяина. Тут как-то пристойно и достойно объединялись просвещенные русские люди разных возрастов, общественных положений, взглядов и настроений. Появлялись иногда на этих трапезах и иностранные гости. Помню, что во время войны я именно на таком обеде у кн. Алексея Дм. познакомился с приобретшим потом громкую известность философским писателем, балтийским немцем гр. Кайзерлингом, тогда еще русским подданным»[32].

За границей, в Дрездене, кн. Оболенским после его эмиграции в 1920-е годы из Советской России было создано (или воссоздано?) Русское общество им. Вл. Соловьева, нацеленное, по данным современных исследователей, на «поощрение русской культурной жизни города и поддержку местной православной церкви, в подвальном помещении которой с 1931 г. мероприятия Общества и проводились»[33]. В этом обществе принимал участие философ Ф.А. Степун, он читал здесь — в том числе и после кончины Оболенского — благотворительные лекции[34].

Выбранное в данной работе направление исследований должно привести к серьезному переосмыслению последнего периода творчества философа. Скрупулезное рассмотрение петербургского круга друзей Соловьева в 1890-е годы позволит историку его творчества более точно определить место философа в российской общественной жизни, а также реальное влияние его идей на культуру и политику рубежа веков.

 2000-2019 гг.

Автор благодарит Н.В. Котрелева, Г.Б. Кремнева, К.Ю. Бурмистрова и М. Конрой за помощь и ценные рекомендации в ходе написания этой статьи.

[1] В разделе «Из общественной хроники» анонимный автор «Вестника Европы» признавал (в полемике с редактором «Московских ведомостей» В. А. Грингмутом о смысле предсмертных слов философа по поводу «внутренней китайщины»), что Соловьев не был конституционалистом: «Бесспорно, в программу Соловьева не входила конституция» («Вестник Европы», 1900, № 10, с. 863). Грингмут в ответной заметке «К вопросу о либеральном катехизисе» отмечал, что этим признанием «либералы проводят между собой и Соловьевым пропасть, что нужно быть очень близоруким, чтобы ее не заметить! <…> Ведь если бы в их программу не входили ни атеизм, ни конституция, то что бы им мешало признать Соловьева вполне и окончательно своим?» (Цит. по: Собрание статей Владимира Андреевича Грингмута. Политические статьи. Выпуск I. М., 1908. С. 243).

[2] См., например, высказывание Соловьева в письме конца 1890-х годов к цензору и поэту H. M. Соколову о «конституционных вожделениях», каковым он «никогда подвержен не был» (РГАЛИ. Ф. 1317. Оп. 2. Ед. хр. 4).

[3] Stremooukhoff D. Vladimir Soloviev and his Messianic Work. Belmont, MA, 1980. P. 283.

[4] «Драгомировская» история, известная прежде всего со слов Л. Ф. Пантелеева и получившая авторитетное подтверждение в книге E. H. Трубецкого, требует отдельного подробного рассмотрения. Мы можем сейчас сказать, что оснований сомневаться в правдивости свидетельства Пантелеева нет; существование у Соловьева осенью 1891 г. революционных замыслов подтверждается, в частности, его перепиской с редактором «Северного вестника» Л. Я. Гуревич. «Я призывал, — писал Соловьев, — к общественной организации для помощи народу; теперь окончательно выяснилось, что для исполнения этого призыва (как я, впрочем, предвидел) необходимо перейти в другую оперу, не даваемую на казенных театрах». См.: Соловьев В. С. Письма. СПб., 1908. Т. I, с. 219–220.

[5] См.: Соловьев В. С. Наш грех и наша обязанность (1891) // Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2, с. 384—386.

[6] Соловьев В. С. Собр. соч.: в 10 т. 2-е изд. СПб., 1912. Т. 7, с. 381.

[7] Кузьмин-Караваев В. Из воспоминаний о Владимире Сергеевиче Соловьеве // «Вестник Европы», 1900, № 11, Ноябрь, с. 450; Перепечатано: Книга о Владимире Соловьеве / Сост. Б. Аверина и Д. Базановой. М., 1991. С. 260.

[8] В статье «Что такое Россия» (1897) Соловьев писал, в частности: «Россия больше чем народ, она есть народ, собравший вокруг себя другие народы, — империя, обнимающая семью народов». См.: Соловьев В. С. Собр. соч. в 10 т. Т. 10, с. 12.

[9] Памяти императора Николая I // Соловьев В. С. Собр. соч. в 10 т. Т. 7, с. 377–380.

[10] Энгельгардт Н. А. Эпизоды моей жизни (Воспоминания) // Минувшее. СПб.,1998. Т. 24. С. 30.

[11] Я обнаружил только одно, довольно смутное свидетельство о личной встрече Витте и Соловьева: «Один из биографов русского философа Э.К. Кейхель писал полвека назад: «Владимир Соловьев был настолько убежден в провиденциальной роли еврейского народа, что неоднократно высказывал мысль (между прочим, в разговоре с графом С.Ю. Витте), что беды и несчастья различных государств находятся в некоторой зависимости от той степени озлобленности и несправедливости, которые эти государства проявляют к еврейству: преследование нации, на коей лежит перст Божий, не может не вызвать высшего возмездия» (см.: Маор И. Русский философ Владимир Соловьев // «Панорама Израиля» (Иерусалим), № 175, 6 февраля 1985 г. С. 9–12). Какое исследование Эрнста Кейхеля, переводчика многих работ Соловьева на немецкий язык, имеет в виду Маор, установить пока не удалось.

[12] См. письмо кн. А. Д. Оболенского к родственнице (супруге брата) кн. А. А. Оболенской, датируемого, вероятно, концом 1880-х годов, в котором он подробно рассказывает о своем впечатлении от чтения книг Соловьева «История и будущность теократии» и «Россия и вселенская церковь»: РГИА. Ф. 1650. Оп. 1. Ед. хр. 247. Л. 100—105 об. «За последнее время самое глубокое впечатление, какое я испытал было от чтения сочинений В.С. Соловьева, именно «Теократии» и «L’Eglise Universelle et la Russie». Оба сочинения запрещены к сожалению в России и поэтому достать их не легко. Решительно не знаю с чем сравнить впечатление, произведенное от этих книг в особенности от 1-ой из них. Такой силы, такой убежденности, искренности и почти вдохновенности я не знаю, когда и встречал. Конечно, и здесь как и во всяком произведении человеческом есть крайности, больше впрочем во французской книжке, но крайности приятные, не пошлые, а оригинальные, яркие. Крайности от слишком большой последовательности, а не от недомыслия, от желания практического осуществления, а не от витания в отвлеченностях». О кн. Оболенском см. также: Lieven D. Russia’s Rulers under the Old Regime. New Haven; L., 1989. P. 267–276.

[13] Соловьев С. М. Владимир Соловьев: Жизнь и творческая эволюция. М., 1997. С. 296.

[14] Gurko V. I. Features and Figures of the Fast. Govemment and opinion in the reign of Nicholas II. Stanford University Press, 1939. P. 209, 211.

[15] Lieven D. Russia’s Ruler under the Old Regime. P. 274.

[16] О кн. Ухтомском см.: Межуев Б. В. Моделирование понятия «национальный интерес»: (На примере дальневосточной политики России конца XIX — начала XX века) // Полис. 1999. № 1, с. 26–39; Полонская Л. Р. Между Сциллой и Харибдой: (Проблема Россия—Восток—Запад во второй половине XIX в.: К. Леонтьев, Э. Ухтомский, Вл. Соловьев) // Московское востоковедение. Очерки, исследования, разработки: Памяти Н. А. Иванова. М., 1997. С. 271–285.

[17] «Санкт-Петербургские ведомости», 1896, № 306, 6 (18) ноября, с. 5.

[18] «Санкт-Петербургские ведомости», 1896, № 172, 25 июня (7 июля), с. 1–2. В примечании издателей к седьмому тому Собрания сочинений В.С. Соловьева ошибочно указано, что данная статья была напечатана впервые в 40-ю годовщину смерти императора.

[19] «В предстоящей рано или поздно борьбе Россия, как авангард всемирно-христианской цивилизации на Востоке, не имеет ни возможности, ни надобности действовать изолированно или враждебно относительно прочего христианского мира. Даже помимо высших принципов практическая необходимость заставит нас выступить против Китая в тесном союзе с европейскими державами, особенно с Францией и Англией, коих владения прилегают к срединной Империи» (Вл. С<оловьев>. <Рец. на книгу кн. Э. Э. Ухтомского «Путешествие на Восток Е. И. В. Государя Наследника Цесаревича 1890—1891». Пб.; Лейпциг, 1893— 1894. Ч. 1-3 // «Вестник Европы», 1894, № 9, с. 396).

[20] См.: Соловьев В. С. Соч. в 2 т. М., 1989. Т. 2, с. 695.

[21] Волконский С. М. Мои воспоминания. М., 1992. Т. 2: (Родина), с. 80.

[22] См. Радлов Э.Л. Голоса из невидимых стран // Дела и дни. Исторический журнал. 1920. Кн. 1.

По-видимому, это общество выросло из литературного дискуссионного кружка, организованного в 1890-е годы в Петербурге на квартире Столыпиных. Американский историк Мэри Конрой, ссылаясь на неопубликованные мемуары барона А. Мейендорфа, проживавшего вместе с А. Д. Столыпиным, отцом П. А. Столыпина, сообщает, что несколько раз этот кружок по приглашению А. А. Столыпина посещал Вл. Соловьев, выступавший здесь с лекциями об объединении церквей. См.: Conroy M. Peter Arkad’evich Stolypin. Practical Politics in Late Tsarist Russia. Boulder, 1976. P. 2, 4. В рукописи мемуаров (с копией которой я получил возможность ознакомиться благодаря содействию Мэри Конрой), хранящейся в архиве Колумбийского университета (США), рассказывается, в частности, о дискуссии между Вл. Соловьевым и молодым выпускником Эдинбургского университета графом В.А. Бобринским, будущим лидером фракции прогрессивных националистов в IV Государственной думе. Бобринский поинтересовался у Соловьева, отстаивавшего идею объединения церквей, какой стороне надлежит сделать уступки ради этого объединения. «Никакой, — отвечал Соловьев, — они объединятся как кислород и водород, которые в соединении образуют воду». На новый вопрос Бобринского, какая сила сможет привести две церкви к соединению, Соловьев ничего не сказал, а А. Столыпин прошептал «любовь».

[23] Волконский С. М. Мои воспоминания, с. 93.

[24] Ю.Н. Милютин в некрологе Вл. Соловьеву в газете «Кавказ» указал на близость политических убеждений философа взглядам «истинных консерваторов», к которым Милютин, сын известного деятеля реформы 1861 г., относил, по-видимому, и самого себя: «В политике также он был в сущности «двух станов не боец, а только гость случайный», его ненависть ко всякому притеснению и неравноправию, его стремление к самой широкой свободе веры и слова сближали его во многом с либералами, между тем как его убеждения должны были бы обеспечить ему почетное место в лучших рядах истинных консерваторов».  См.: Милютин Ю. Владимир Сергеевич Соловьев // «Кавказ», 1900, 31 августа, № 204 [гор. Тифлис, 1-августа 1900 г.].

[25] Так, 21 мая 1909 г. на одном из «соловьевских» обедов по предложению Ю. Н. Милютина обсуждался вопрос о «национальном государстве и дальнейших ступенях политического развития в человечестве и о значении их для России». См.: Толстой И. И. Дневник. 1906–1916. СПб., 1997, с. 245. Гр. И. И. Толстой к соловьевскому обществу, очевидно, не принадлежал. Он впервые попал на «соловьевский обед», по приглашению Оболенского, только 21 мая 1909 г. (см. выше), причем впечатление от собрания у него осталось явно негативное, что выразилось в весьма резких словах «безрезультатная болтовня, напоминающая умственный онанизм». Толстой отметил присутствие на «обеде», кроме уже известных нам фигур, Ал. Гейдена, H. H. Львова, С. И. Шидловского, П. П. Извольского. К этим именам следует добавить также отмеченных Радловым среди постоянных посетителей «обедов» А. В. Пашкова, П. Н. Исакова, проф. Н. А. Флоровского, Д. Н. Цертелева, К. А. Губастова, Г. А. Евреинова, А. П. Щеглова. В вышедшем в России после революции очерке Радлов явно избегает называть фамилии Ухтомского и Оболенского.

[26] «Собрания эти велись довольно правильно; рассылались повестки с обозначением реферата, долженствуемого быть прочитанным, и краткого его содержания. Отмечались и главные мысли, высказанные во время прений. Все документы, касающиеся собраний в память Вл. Соловьева, хранились у председателя; после его смерти эти бумаги были переданы мне, а я имел неосторожность дать их на краткое время, для составления исторического очерка, П. Н. Исакову, не отличавшемуся аккуратностью; Исаков потерял все бумаги, он забыл их на извозчике…» См.: Радлов Э. Л. Голоса из невидимых стран // «Дела и дни. Исторический журнал», 1920, кн. 1. С. 230.

[27] Речь идет о князе Алексее Дмитриевиче Оболенском.

[28] Радлов Э. Л. Голоса из невидимых стран // «Дела и дни. Исторический журнал», 1920, кн. 1. С. 230.

[29] См.: Ананьич Б. В., Толстая Л. И. И. И. Толстой и «Кружок равноправия и братства» // Освободительное движение в России. Вып. 15. Саратов, 1992. С. 141—156.

[30] Gurko V. I. Features and Figures of the Past. Government and opinion in the reign of Nicholas II. P. 209.

[31] Франк С. Л. Биография П. Б. Струве. Нью-Йорк: Изд-во им. А.П. Чехова, 1956. С. 107.

[32] Струве П.Б . Автор манифеста 17-го октября. Памяти кн. Алексея Дмитриевича Оболенского // «Россия и Славянство», 1933. № 225.

[33] См.: Письма Ф.А. Степуна И.А. Бунину. Переписка. Вступительная статья К. Хуфена. Публикация и примечания Р. Дэвиса и К. Хуфена // С двух берегов. Русская литература XX века в России и за рубежом. М.: ИМЛИ РАН, 2002. С. 139. Более подробную информацию о дрезденском кружке, собиравшемся в подвальном помещении православной церкви св. Симеона Дивногорца и к которому принадлежали помимо А.Д. Оболенского и Ф.А. Степуна также Г.Г. и М.М. Кульман, а также Н.Д. Скалон, см.: Степун и Оболенские // Степун Ф.А. Письма. М.: Росспэн, 2013. С. 485-610.

[34] Там же. С. 91, 112.

Владимир Соловьеврусская философияфилософияhttps://politconservatism.ru/articles/vl-s-solovev...ystorii-imperskogo-liberalizma

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Дата просмотра: 7.1.2019     © 2002-2019 сайт "Курск дореволюционный" htt

"Князь всея Суджи": Петр Дмитриевич Долгоруков (три малоизвестных источника к биографии) автор: М. О. Мельцин Список почетных граждан города Суджи открывает князь Петр Дмитриевич Долгоруков - видный земский деятель Суджанского уезда Курской губернии, один из основателей Партии народной свободы (конституционные демократы), товарищ председателя Первой Государственной думы. В последние два десятилетия о нем и его суджанском имении Гуйва-Рождественское написано довольно много(1). Данная статья посвящена трем источникам о его личной и общественной жизни, два из которых мало известны, а один впервые вводится в научный оборот. Дата и место рождения. . Известно, что князь Петр Дмитриевич вместе со своим братом-близнецом Павлом родился 9 мая 1866 г. в семье князя Дмитрия Николаевича Долгорукова и княгини Наталии Владимировны (урожденной Давыдовой(2)) в Царском Селе. Однако, несмотря на широкую известность этой информации, в некоторых справочниках до сих пор можно встретить другие сведения. На сайте Союза правых сил(3) и в электронной "Русской энциклопедии "Традиция"(4) датой рождения П. Д. Долгорукова значится 1 мая 1866 г. Ошибки встречаются и в исторических источниках. Так, в аттестате об экзаменах на чин прапорщика и выписке из алфавита полка от 18 октября 1890 г. написано, что он родился 29 мая 1866 г.(5) Местом рождения близнецов иногда предположительно называется Москва, как это сделано, например, в биографическом указателе сайта "Хронос"(6). Всё это свидетельствует о том, что авторитетные источники информации, в числе которых воспоминания самих братьев, князей Павла Дмитриевича(7) и Петра Дмитриевича(8), о дате и месте рождения 9 мая 1866 г. в Царском Селе, остались по каким-то причинам неизвестными составителям справочных статей. К бесспорно авторитетным источникам следует отнести также свидетельство их матери, которое до сих пор не было известно исследователям. В личном архиве заслуженного художника России В. В. Перцова хранятся записки княгини Н. В. Долгоруковой за 1862-1882 гг.(9) В тексте последовательно излагаются события с 1862 по 1872 г., после чего следуют две короткие записи 1873 г. и одна 1882 г. Обстоятельства рождения близнецов изложены матерью точно и подробно, что не оставляет сомнения в достоверности описываемых событий. Приведу пространную цитату из этих записок на л. 30-33 (орфография оригинала сохранена, за исключением букв, вышедших из употребления и замененных на современные, а также концевых ъ). "В октябре 1865го года мы возвращались в Италию после лета, проведеннаго в разъездах. Мы приехали чрез Швейцарию, Симплон(10) на озера Маджиоре(11) и Комо(12). Жили по нескольку дней на каждом из них и остановились на несколько дней в Милане. Тут то и прожила я опять золотое времячко, но не Милан, не его картины, здания и природа меня радовали. Не внешняя обстановка на меня действовала. Погода была серая, дождливая, занимала я комнатку темную в каком то 4м этаже большой гостинницы. Между тем все во мне пело, душа пела и безпрестанно не хотя запевал и голос. Я снова после восьми лет почувствовала себя беременной. Давно уже начинали мы желать детей Дмитрий и я. Никола(13) подрастал и я уже теряла надежду. Мне и теперь едва верилось, однако надежда подтверждалась и мы приехали зимовать в Рим, где и прожили до Апреля 1866го года. К концу зимы меня стало сильно тянуть на родину, к родным. Полтора года прожили мы среди чужих, и у меня сделалось болезненное желание родить(14) дома среди своих. Еще теперь нашла я в своем сердце старую скорбь о том, что Маменька не была при рождении Николы(15), и хотелось сильно, чтобы она присутствовала при этих родах. Мы ехали три недели из Рима до Петербурга с большими роздыхами в главных городах, все-таки дорога была очень утомительна. Не забуду никогда приезда в Петербург на Сергиевскую, в родительский дом, в мое гнездо, в мой теплый родной угол. Точно я в гавань взошла после долгих плаваний. Маменька приняла меня как блуднаго сына, и вместо тельца упитаннаго отдала мне свою комнату. Сама поселилась возле в красном кабинете. Невыразимое чувство покоя ощущала я ложась на ночь в таком близком соседстве родителей. Папенька в то время сильно кашлял и я слышала его кашель чрез затворенную дверь. Все братья и сестры были в сборе кроме Жениньки(16), которая приехала из Москвы с детьми(17) и оставила их Маменьки(18), уезжая сама с мужем в Пилюгино. Кабинет свой ситцевый голубой(19) Маменька отдала мне для будущаго ребенка. Там жила няня и приготовлено было белье, корыто, люлька и все прочия милыя принадлежности детской. Мне было совестно что я наделала столько безпокойства, но мне было так хорошо. Осчастливили меня родители этим приемом и он запал в глубину моей благодарной души. Мы прожили таким образом недели две, я успела говеть и имела счастье исповедываться у своего стариннаго Духовника пред Маменькиными образами. Я была чрезвычайно благодарна духовнику за его добрыя слова и много плакала. Приобщалась в день нашей свадьбы, 25го Апреля. Со свадьбы прошло десять лет! Много показывали мне дружбы и посторонния люди и вообще так приятно было чувство что за мною ухаживают и меня берегут. Просто не хочется и раставаться(20) с этими воспоминаниями и перо так и проситься(21) в подробности лишь бы продлить это пребывание в родительском доме под их кровом. Особенно сильно чувствую все значение слова кров, живя у родителей мне так и представляется что я под крышей, под защитой и что я от всего огорожена. Случись даже несчастие, его легче перенести при родителях и моя смерть меня менее страшит еслибы могла(22) быть при них. Однако не в Петербурге и не на Сергиевской было мне суждено оставаться. Разныя обстоятельства заставили нас переехать в Царское село на дачу, вместе с Маменькою и с Женинькиными детьми. Мне очень не хотелось переезжать, оставлять желанный и дорогой дом. Но мы выезжали все вместе. Папенька уже перед тем уехал за границу. Мы переехали в Царское село 5го Мая, не успели обжить дачу как совершенно неожиданно явились на свет Божий мои близнецы 9го Мая. Маменька накануне(23) только переехала из Петербурга с Васильчиковыми девочками. Мы ждали роды только около 15го. 9го поутру Дмитрий ездил провожать родителей своих, которые уезжали в Вырубово(24). В 5 часов после обеда кончили убирать комнату, мою будущую спальную, священник служил молебен в ней, для освящения новаго жилья, а в семь часов его уже призвали для молитвы над новорожденными Петром и Павлом. Крестили их в Духов день(25), и оба мои братья близнецы!(26) были крестными отцами, Анатолий сам за себя, а Владимир вместо Папеньки. Время шести недель было очень приятно. Мне так приятно было давать себя беречь и баловать, мне весело было иметь столько своих около меня, начиная с дорогой Маменьки до меньших Женинькиных девочек и их ласковой няни. После Римской второй и одинокой зимы я вполне наслаждалась родными. Но избаловалась же я, несмотря на две заботы, которыя как занозы меня все время безпокоили. Во-первых здоровье детей не было полное, и у каждаго из них развилась болезнь, которую потом одолели с трудом и уходом. Во вторых Никола был заброшен, с дурным Англичанином гувернером. Никто им не занимался, я не поспевала с кормлением, и я замечала как он дичал и баловался". Приведенный отрывок обладает высокой информативностью. В нем, кроме даты и места рождения близнецов, названа также дата их крещения и имена некоторых восприемников. Не менее важна и дата бракосочетания их родителей - 25 апреля 1856 г. На эту же дату указывает и другой источник - надпись на обороте образа Знамения Пресвятой Богородицы в серебряном окладе, которым родители князя Дмитрия Николаевича благословили этот брак(27). До установления этой даты было неясно, под какой фамилией и с каким титулом мать кн. П. Д. Долгорукова выходила замуж. Дело в том, что ее отец - тайный советник, камергер Владимир Петрович Давыдов, сын урожденной графини Орловой, 20 марта 1856 г. был пожалован фамилией и титулом графа Орлова-Давыдова(28), а за день до этого на его прошение о разрешении дочери-фрейлине вступить в брак с князем Долгоруковым был дан положительный ответ(29). Из этого следует, что ротмистр, тогда адъютант главнокомандующего 1-й армией князя М. Д. Гор-чакова и герой Крымской войны (золотая сабля с надписью "За храбрость"(30)) женился уже на графине Орловой-Давыдовой. Брак. В 1906 г. 40 летний князь Петр Дмитриевич женился на учительнице Анастасии Михайловне Беспаловой, такой же активной участнице земского движения, как и он сам. Эта информация имеется в генеалогических справочниках(31). Их сын, князь Михаил Петрович, в 1978 г. составил генеалогическую таблицу своей ветви рода, ксерокопию которой его вдова, княгиня Ирина Петровна, прислала автору этой статьи при письме от 25.02.1996. В ней указан год рождения А. М. Беспаловой - 1883 г. Эта же информация содержится в справках УВД и ФСБ(32), полученных в ответ на соответствующий запрос. Однако точная дата рождения до сих пор остается неизвестной. О ее смерти 27 ноября 1955 г. в штате Нью-Джерси (США) и погребении при Ново-Дивеевском монастыре сообщил журнал "Новикъ"(33). Этим исчерпывались сведения о А. М. Беспаловой. От внимания исследователей ускользнуло, что ее имя (хотя и с ошибкой) фигурирует в постановлении начальника Курского губернского жандармского управления А. А. Ковалевского от 18.12.1906 об аресте участников крестьянских выступлений в с. Фатеевке Дмитриевского уезда. Сообщая об аграрном движении крестьян этого села, совершивших за последние месяцы 14 поджогов в имении графини Соллогуб, требуя от нее сдачи им земли в аренду менее, чем за четверть рыночной цены, полковник Ковалевский пишет: "Выясняя причины такого поведения крестьянского населения, я убедился, что все это происходит вследствие усиленной агитации со стороны группы местных неблагонамеренных лиц, сорганизованной бывшей учительницей земской школы Ольгой Беспаловой (ныне замужем за кн. Петром Дмитриевым Долгоруковым, бывш. членом Государственной думы), которая в течение 7 лет занималась систематически пропагандой на аграрной почве как среди фатеевских, так и других окрестных крестьян"(34). Как видно из этих данных, будущая княгиня придерживалась довольно радикальных взглядов и вела активную общественную работу. Точная дата бракосочетания князя пока не установлена и трудно сказать, состоялось ли оно до или после самого яркого его политического взлета - участия в работе Первой Думы. Князь Петр Дмитриевич был избран в нее от Курской губернии(35), стал товарищем председателя Думы, причем председательствовал на трети ее заседаний, в том числе на всех заседаниях, посвященных аграрному вопросу(36). После роспуска Думы он принял участие в выборгском заседании депутатов и подписал "Выборгское воззвание"(37). Буквально за несколько дней до открытия Думы, в апреле 1905 г., В. А. Грингмут объявил о создании крайне правой Русской монархической партии, и 24 апреля в нее - третьим по счету! - вступил отец князя Петра, 78 летний Дмитрий Николаевич Долгоруков(38). По-видимому, не вполне довольный левой активностью сыновей, престарелый действительный статский советник в должности шталмейстера хотел создать некий противовес. Других сведений об активной деятельности князя Дмитрия Николаевича на политическом поприще нет, что вполне объяснимо его солидным возрастом. Впрочем, несмотря на расхождения в политических взглядах, сыновья регулярно навещали старика-отца. Князь Петр представил ему свою молодую жену, которая заслужила одобрение свекра, несмотря на недворянское происхождение и на расхождения по политическим вопросам (39). "Князь Всея Суджи". 19 ноября 1906 г. в № 34 газеты "Курская быль", издаваемой крайне правым черносотенцем Николаем Евгеньевичем Марковым (известным как Марков 2 й), были напечатаны карикатуры на председателя Первой Думы С. А. Муромцева и князя Петра Дмитриевича Долгорукова. Карикатура на Муромцева была подписана "Президент Выборгской республики" и изображала шута, держащего в руках жезл с бубенцами, который венчала голова еврея, играющего на дудке, под которую и плясал шут. Карикатура на князя Долгорукова была подписана "Князь Всея Суджи" (см. репродукцию). Трон-стульчак недвусмысленно показывал значение такого "княжения", равно как и княжеская корона, увенчанная вместо креста, символизирующего власть от Бога, кукишем. Многочисленные тростники, называемые часто в просторечии камышами (в том числе и вместо скипетра), и жаба на груди у князя намекали на "болотное" происхождение оппозиции. В данном случае автор карикатуры всего лишь обозначал территориальную принадлежность, поскольку Суджанский уезд - болотистый край, в гербе Суджи присутствует тростник. Эта в целом незамысловатая карикатура до сих пор не привлекала внимания исследователей. По ней можно судить о том, в какой непростой обстановке приходилось работать князю Петру Дмитриевичу. К моменту публикации карикатуры он был исключен из состава Курского дворянства(40), а через два года, в 1908 г., за подписание Выборгского воззвания осужден Санкт-Петербургским окружным судом по статьям 51, 53 и 129 (ч. 1, п. 3), т. е. признан виновным в совершенном по сговору "произнесении или чтении публично речи или сочинения или в распространении или в публичном выставлении сочинения или изобретения, возбуждающих к неповиновению или противодействию закону, или обязательному постановлению или законному распоряжению власти", но со смягчающими вину обстоятельствами. Приговорен он был к 3 месяцам тюрьмы (приговор обращен к исполнению 5 мая 1908 г.) и лишен права в будущем избираться в Государственную думу(41). ПРИМЕЧАНИЯ: 1. См., например: Мельцин М. О. 1) "Крымская" ветвь князей Долгоруковых // Из глубины времен. Вып. 9. СПб., 1997. С. 139-160; 2) Апостолы "Народной свободы". Депутаты I и II Государственных дум князья Петр и Павел Долгоруковы: на пути к Думе // Таврические чтения 2008: Актуал. проблемы истории парламентаризма в России: Всерос. науч.-практ. конф. СПб., 2009. С. 281-291; Баринова (Кабытова) Е. П. Князь Петр Дмитриевич Долгоруков // Самарский земский сборник: Обществ.-полит. и науч. журн. 2000. № 1. С. 15-18; Холодова Е. В. Гуйва-Рождественское // Русские провинциальные усадьбы XVIII - начала XX века. Воронеж, 2001. С. 203-214; Шелохаев В. В., Канищева Н. И. Петр Дмитриевич Долгоруков // Вопросы истории. 2001. № 8. С. 68-79; Притченко Е. Г. Судьба личности в условиях социальной трансформации общества П. Д. Долгорукова // Роль социально-гуманитарных наук в процессе социальной трансформации: Сб. ст. и тез. докл. Липецк, 2007. С. 132-136; Соловьев К. А. Кружок "Беседа". В поисках новой политической реальности, 1899-1905. М., 2009. 287 с. - Кроме того, статьи о П. Д. Дол-горукове вошли в многочисленные справочные и энциклопедические издания, например: Политические партии России: Конец XIX - первая треть XX в.: Энциклопедия. М., 1996. С. 190-191; Курск: Краевед. слов.-справ. Курск, 1997. С. 120-121; Большая Курская энциклопедия. Т. 1, кн. 1. Курск, 2004. С. 239-240; Московская энциклопедия. Т. 1: Лица Москвы. Кн. 1. М., 2007. С. 517; Большая Российская энциклопедия. Т. 9. М., 2007. С. 211. 2. В справочной литературе иногда указывают "графини Орловой-Давыдовой", что неточно, поскольку она не носила эту фамилию и титул с рождения. Стоит отметить, что родители князя состояли в дальнем родстве - были четвероюродными братом и сестрой (прадед княгини Наталии Владимировны по матери (урожденной княжне Ольге Ивановне Барятинской) князь Иван Сергеевич Барятинский, и прадед князя Дмитрия Николаевича, князь Федор Сергеевич Барятинский, были родными братьями). 3. Либералы в Первой Думе // Союз правых сил: [сайт]. [М.], 2007. URL: http://www.sps.ru/?id=213275 (27.06.2015). 4. Петр Дмитриевич Долгоруков [Электронный ресурс] // Традиция: Русская энциклопедия: [сайт]. URL: http://traditio-ru.org/wiki/Пётр_Дмитриевич_Долгоруков (27.06.2015). 5. РГВИА. Ф. 400 (Главный штаб). Оп. 9. Д. 27 856 (О производстве в прапорщики запаса унтер-офицеров: Фиркса, Тана, Долгорукова, Чемесова и Прохорова. 1890-1891 гг.). Л. 25, 26. 6. Павел Дмитриевич Долгоруков [Электронный ресурс] // Хронос: Всемирная история в Интернете: [сайт]. [М.], 2000-2015. URL: http://www.hrono.ru/biograf/bio_d/dolgorukov_pd.php (12.09.2015). 7. Долгоруков, князь Павел Дмитриевич: Автобиография // Русские ведомости. 1863-1913: Сб. ст. М., 1913. С. 63 2 й паг. 8. Долгоруков Петр Дм. Князь Павел Дмитриевич Долгоруков: (Биогр. очерк, написанный его братом Петром Дмитриевичем Долгоруковым) // Долгоруков Павел Дм. Великая разруха: Воспоминания основателя партии кадетов, 1916-1926. М., 2007. С. 241. 9. Тетрадь формата 18?22 см, представляющая собой четыре переплетенные вместе прошитые нитками тетрадки (изначально по 12 листов каждая, но попадаются вырезанные листы), бумага в крупную линейку, с водяным знаком T&F K / 1862 (или J&J K / 1862) на каждом листе тетради начиная со второго, на первом (картонном) листе - JOYNSON / 1862. С трех сторон каждого листа имеются следы золотого обреза и рисунка (очевидно, промышленного и воспроизводящего рисунок форзаца). Переплет промышленный, коленкоровый рифленый темно-вишневый с золотым ободом. На корешке семь поперечных золотых полосок (седьмая, нижняя, почти утрачена). Форзац цветной (разноцветные разводы). В конце тетради одна из тетрадок (бывшая пятой) вырезана, сохранились обрезки страниц с остатками букв, свидетельствующих об иной ориентации тетради при письме (писали с другой стороны тетради). Срезан и последний картонный лист. Тетрадка изначально была раза в полтора толще, чем имеющаяся в настоящий момент. Удаления листов не сказываются в виде потерь текста и, скорее всего, сделаны автором. Текст без полей. Почерк один, чернила разные. 10. Высокогорный перевал в швейцарских Альпах. 11. Точнее, Лаго-Маджоре - озеро в западной части Ломбардских Альп на границе Швейцарии и Италии. 12. Комо, или Ларио - озеро в Ломбардских Альпах, третье по величине озеро Италии, одно из самых глубоких в Европе. Расположено в 40 км к северу от Милана. 13. Старший брат близнецов, князь Николай Дмитриевич Долгоруков (04.02.1858-08.05.1899). 14. Далее зачеркнуто слово "детей". 15. Князь Николай Дмитриевич родился в Варшаве (см. копию метрического свидетельства церкви св. великомученика Георгия гл. квартиры 1-й армии (РГИА. Ф. 1343 (Третий департамент Сената). Оп. 46 (О титулованном дворянстве). Д. 348 (О возведении в княжеское достоинство рода Долгоруковых. 1875 г.). Л. 253), подтверждение главного священника армии и флота (Там же. Л. 254), воспоминания его матери. (Личный архив В. В. Перцова. Л. [21 об.]-[22])), где в то время служил его отец - ротмистр лейб-гвардии Кавалергардского полка (см. копии указа о его отставке (РГИА. Ф. 1343. Оп. 46. Д. 348. Л. 220-221 об.; РГАДА. Ф. 1373 (Долгоруковы, кн.). Оп. 2. Д. 29 (Указ об отставке князя Дмитрия Николаевича Долгорукова. 1873 г. Копия)). 16. Евгения Владимировна Васильчикова (урожд. Давыдова, затем гр. Орлова-Давыдова) (1841-1872), сестра автора записок. 17. Дети на тот момент - Александра (1861-1929), в будущем светл. кн. Ливен, и Мария (1865-1912), в будущем Стахович. 18. Так в документе. 19. Два слова вставлены над строкой. 20. Так в документе. 21. Так в документе. 22. Далее зачеркнуто слово "бы". 23. В этом месте сделана помета: "(отсюда писано в 1872 году)", и далее чернила меняются с черных на синие. 24. Село Петрово-Вырубово Рузского уезда Московской губернии. Позднее стало собственностью одного из новорожденных близнецов (Павла). 25. В 1866 г. Духов день приходился на 16 мая. 26. Восклицательный знак - в документе. 27. См. о нем: Покровская Софья [Сиповская Н. В.]. "Образом сим благословляю" // Пинакотека: Журн. для знатоков и любителей искусства. 2000. № 12. С. 105. 28. Список пожалований графского и княжеского Российской империи достоинств за время от Петра Великого по 1881 год. СПб., 1889. С. 18. 29. Прошение В. П. Давыдова от 17.03.1853 о разрешении на брак его дочери с пометой, что разрешение дано 19.03.1856 (РГИА. Ф. 472 (Канцелярия Министерства императорского двора). Оп. 4 (1851-1860 гг.). Д. 444 (О дозволении фрейлинам вступить в брак. 1856 г.). Л. 11). В извещении от 21.03.1856 о том, что разрешение дано, ни графский титул, ни фамилия "Орлов-Давыдов" не упомянуты (Там же. Л. 14). 30. Копии указа об отставке кн. Д. Н. Долгорукова (РГИА. Ф. 1343. Оп. 46. Д. 348. Л. 220-221 об.; РГАДА. Ф. 1373. Оп. 2. Д. 29). 31. Власьев Г. А. Потомство Рюрика: Материалы для составления родословий. Т. 1: Князья Черниговские. Ч. 3: Князья Долгоруковы, Щербатовы, Тростенские, Волконские. СПб., 1907. С. 172; [Аргутинский-]Долгорукой Ф. С. Долгорукие, Долгоруковы и Долгорукие-Аргутинские. Ч. 2. СПб., 1913. С. 107. 32. Ксерокопия справки Информационного центра УВД по Владимирской обл. №13/5-р-д-1619 от 21.10.2008 на основании архивного дела заключенного (Ф. 10. Д. 3110) за подписью начальника ИЦ УВД Л. В. Львовой (архив автора); в справке ЦА ФСБ РФ №10/А-4046 от 09.09.1997, подписанной начальником отделения И. Ю. Крючковым (архив автора) сказано (вероятно, со слов кн. Петра Дмитриевича), что в 1945 г. ей было 62 года. 33. Новикъ. 1956. Отд. 3. С. 2. - Год смерти назван также в письме кн. И. П. Дол-горуковой автору от 25.12.1995 (архив автора). 34. Второй период революции. 1906-1907 гг. Ч. 3: Окт. - дек. 1906 г. М., 1963. С. 234. (Революция 1905-1907 гг. в России: Док. и материалы). 35. Тут тоже не обошлось без приключений. Согласно воспоминаниям М. В. Са-башникова, "П. Д. Долгоруков, к нашему общему сожалению, не мог баллотироваться, так как по какому-то недоразумению не был включен в списки избирателей. Это в свое время было опротестовано, и перед началом выборов с минуты на минуту ожидали телеграммы о восстановлении П. Д. Долгорукова в списках. Однако телеграмма так и не пришла". Выборы были опротестованы по пустяковому поводу (перенос их из одного помещения в другое), а к новым выборам П. Д. Долгоруков был включен в списки и оказался избран (см.: Сабашников М. В. Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М., [1995]. С. 308-309). 36. Государственная Дума: Стеногр. отчеты. Сессия первая. 1906 г. СПб., 1906. Т. 1: [Заседания 1-18 (с 27 апр. по 30 мая)]. С. 17-18, 290, 421, 473, 687, 809; Т. 2: [Заседания 19-38 (с 1 июня по 4 июля)]. С. 867, 921, 977, 1275, 1397, 1505, 1623, 1703; [Т. 3: Заседания 39-40 (6 и 7 июля)]. С. 2083. 37. Второй период революции. 1906-1907 гг. Ч. 2: Май - сент. 1906 г. Кн. 2. М., 1962. С. 33-34. (Революция 1905-1907 гг. в России: Док. и материалы). 38. Московские ведомости. 1905. 10 мая. - Факт участия кн. Д. Н. Долгорукова в партии уже более двадцати лет обсуждается в исследовательской литературе, но не подчеркивается, что речь идет об отце основателей кадетской партии (см., например: Степанов С. А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). М., 1992. С. 38). 39. "…дедушка (несмотря на высокий придворный чин) одобрил брак и сказал: где ты такую красавицу нашел?" (из письма кн. И. П. Долгоруковой автору от 06.11.1997 (архив автора)). 40. См., например: Разгром долгоруковской шайки (кор. из Суджи) / Глухарь // Курская быль. 1906. 18 нояб. № 33. С. 4. 41. Ведомость справок о судимости, издаваемая Министерством юстиции. Кн. 9. СПб., 1908. С. 137. - Содержание статей см.: ПСЗ. Собр. 3. Т. 23. СПб., 1905. № 22 704 (Уголовное уложение, высочайше утвержденное 22.03.1903). С. 183, 184, 196. СОДЕРЖАНИЕ   Статья в сборнике: СУДЖА И СУДЖАНЕ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ (под ред. А. И. Раздорского) Ваш комментарий:

Читайте нас в Дата опубликования: 07.06.2016 г. Форум по статьям на сайте См. еще: Сборники: Рыльск, 2012 г. Обоянь, 2013 г Суджа, 2015 г.   http://www.old-kursk.ru/book/razdorsky/sudja/page274.html

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Главная → Новости → История Бреста → Брест-Литовск в 1895 году после большого пожара

Брест-Литовск в 1895 году после большого пожара

Очень интересную публикацию нам удалось обнаружить в журнале для старшего возраста «Задушевное слово» № 23 за 1895 год. Под рубрикой «Что нам пишут» там размещена корреспонденция «Брест-Литовск» юного автора Георгия Келдыша. Приведем ее целиком.

«Дорогие товарищи! Опишу вам свою поездку из г. Харькова в г.Брест-Литовск. Мы должны были выехать из г. Харькова еще в марте – отправили все вещи в г. Брест, переехали в гостиницу и взяли уже билеты. Но я накануне предполагаемого отъезда внезапно и тяжко заболел, и, таким образом, отъезд наш был приостановлен. Прожили мы в гостинице полтора месяца, и когда я стал уже поправляться, мы отправились в путь, который проделали совершенно благополучно. Ехали мы по Полесью почти все время лесом. Благодаря продолжительной остановке в г. Гомеле я с отцом побывал в городе, который очень нам понравился, особенно дворец и парк князя Паскевича. Пообедав в г. Гомеле на станции, мы отправились в дальнейший путь. Не доезжая до г. Бреста, мы вдруг получаем известие, что весь г. Брест горит, и особенно огорчило нас, когда на телеграмму отца в г. Брест нам ответили, что та часть города, где нанята для нас квартира, уже сгорела, вещи наши, которые мы отправили до нашего отъезда, мы считали погибшими. Когда мы приехали в г. Брест, то оказалось действительно правдою, что Брест сгорел, но вещи наши, слава Богу, остались целы и невредимы. Всё сгорело, и просто страшно глядеть на эти груды развалин! Уцелела одна треть города. Если бы мы приехали раньше, мы бы уже устроились и имущество наше наверно сгорело бы.

Скажу несколько слов о Бресте. Город порядочный, почти весь мощеный, в городе есть библиотека, несколько фотографий и гостиниц, а также гостиный двор. В городе находится густой и очень большой городской сад, в саду есть летний клуб и театр; там же часто играет оркестр военной музыки. Это единственная часть города, которая уцелела от пожара. Недалеко от города находится большая первоклассная крепость».

Судя по всему, юный автор Георгий Келдыш – сын Михаила Фомича Келдыша, врача 19-го армейского корпуса, дислоцированного в Брест-Литовске. Именно в год написания корреспонденции он был переведен из Одессы в город над Бугом. И путь его семьи пролегал, видимо, через Харьков. Внук М.Ф.Келдыша, Мстислав Келдыш уже в ХХ веке прославился как отец советской космонавтики.

М.Ф. Келдыш

Корреспонденция любопытна и своими деталями в описании Брест-Литовска. Но стоит добавить более обширную информацию по тому 1895 году, в котором произошла «Брестская катастрофа» — так назвали тогда пожар 4-5 мая (по старому стилю). Как гласят исторические справки, огненный «везувий» дотла уничтожил 49 кварталов из 64. Город потерял 1.635 домов, два православных храма, синагогу, славившуюся далеко за пределами города, 2 больницы, 4 завода, 24 фабрики, 38 пекарен, 117 магазинов, 14 мастерских, вокзал, склады леса… Страховым обществам пришлось выплатить погорельцам около миллиона рублей. Общий же убыток превысил 5 миллионов. Погибли десятки людей. Без крова остались около 30 тысяч человек.

«Гродненские губернские ведомости» так описывают последствия «Брестской катастрофы»: «Пред вами открывается площадь, версты 3 в длину и в ширину, сплошь усеянная грудами мусора из растрескавшихся печей. Ни одного обгорелого бревна – все сгорело, испепелилось, что может гореть: даже труб печных не видно, кроме домов центральной части города, где были каменные постройки, — и печи, и трубы истрескались и обвалились».

А вот фрагмент репортажа, размещенного в санкт-петербургском журнале «Пожарный»: «По воздуху носились громадные головешки, тучи искр, ниспадавших огненным дождем. Все пожирала рассвирепствовавшаяся стихия, ничего не щадя. И без того сильный ветер превратился в ужасающий ураган, который рвал и метал, подымал тучи песку, залепляя глаза, наполняя нос и уши. В этой огненной пещи нечем было дышать. Казалось, что сама атмосфера горит, горит и самый песок. Какие-то необычные вихри зарождались в этой горящей атмосфере, бешено вылетали из нее и уносили по разным направлениям горящие головни, от которых зажигались дома в таких местах города, которые вовсе не лежали по пути шествия победоносной стихии».

В том же году врач и публицист Ксаверий Штейнберг издал в местной типо-литографии А.Розенталя брошюру «Пожар 4-го мая 1895 года в Брест-Литовске».

Как указано в справочнике «Вся Россия» за 1895 год, в Брест-Литовске тогда проживало 44.140 жителей, в том числе 29 тыс. евреев (некоторые источники указывают число жителей на тот год – 55.000). Жилых домов было 81 каменный (кирпичный), 2.312 деревянных. Если приплюсовать сюда общественные здания (военные, торговые, культовые, железнодорожные и прочие строения), то в целом каменных было 252, деревянных 2.427. Пища для пожара обильная…

А город, будучи в ту пору уездным, развивался активно – благодаря проходившим через него 5 жд линиям, насыщенности армейскими частями и бурно развивающемуся предпринимательству. Здесь действовали отделение московского международного торгового банка, сберегательные кассы, банкирские  конторы, меняльные лавки. Работою обеспечивали горожан фабрики папиросно-гильзовые, табачные, кожевенные, мыловаренные, нефтяные, чугунолитейный завод Шмидта. Выпускали печатную продукцию 4 типо-литографии – Кобринца, Розенталя, Родеса, Толочко. Привлекали людей 4 фотоателье – Линдера, Стамлера, Шальвинского, Щупака. К услугам постояльцев были гостиницы «Англия», «Берлин», «Виктория», «Европа», «Италия», «Бель-Вю», «Центральная». И великое множество лавок зазывало покупателей…

Предводителем дворянства Брестского уезда был в ту пору Алексей Петрович Штер, статский советник. А городским головой как раз в канун пожара был избран 18 апреля 1895 года Еремей Анкундинович Исаев, купец 2-й гильдии. Далее он был в этой должности около 10 лет. За время его службы во главе общественного городского самоуправления в городе была открыта санитарно-микроскопическая станция (прообраз современной санэпидемслужбы), расширена городская скотобойня, устроен сквер на Думской площади, выработано и заключено условие на устройство городского водопровода. Отметим также, что в том 1895 году на станциях Брест-1 и Брест-2 были построены вагонные депо.

Комендантом Брест-Литовской крепости был Эраст Степанович Цытович, генерал от инфантерии, герой русско-турецкой войны. В 1895 г. крепость вслед за Варшавой, Осовцом, Новогеоргиевском и Ивангородом получила воздухоплавательное отделение, на вооружении которого были свободные и привязные аэростаты, а также новейшие средства связи – телеграф и телефон.

Напомню, что Михаил Фомич Келдыш был переведен в Брест-Литовск на должность врача 15-го армейского корпуса. А под его началом служили весьма талантливые медики. Например, Конрад Альбертович Шульц, в ту пору старший ординатор Брест-Литовского военного госпиталя, позднее открыл частную хирургическую практику и произвел в Брест-Литовске в 1902 году первую в России операцию по липосакции (удалению излишков жира). А Василий Федорович Демич, ординатор Брест-Литовского военного госпиталя (с 1891 по 1895), далее прославился как автор книг «Легенды и поверья русской народной медицины», «Очерки русской народной медицины», «Хирургия русского народа».

В 1895 году юные поколения брестчан обучались в реальном училище, прогимназии и еврейском училище. Из педагогов, здесь работавших, особо отмечу Константина Александровича Тюлелиева, учителя русского, латинского и греческого языков в Брестской прогимназии c 15 июля 1894 по 1897. В дальнейшем, уже работая в Санкт-Петербурге, он стал известен как  литератор, переводчик, исследователь древностей, предшественник Н.Куна. Под его началом в 3-й гимназии в СПб постигал классические языки Владимир Набоков.

Детская память впечатлительна. Пожар 1895 года наверняка пронесли в ярких воспоминаниях через всю жизнь самые юные на ту пору обитатели Бреста возрастом от 5 до 15 лет: Леопольд Дмовский – при «польских часах» президент Бреста-над-Бугом (с 1922 по 1927); Виктор Сорока-Росинский – в советские годы педагог, создатель Республики ШКИД); Уильям (Вольф) Позняк – американский журналист, литератор, драматург; Марк Косвен – ученый-этнограф, историк первобытного общества и кавказовед; Сергей Мацилецкий  – советский командарм в Гражданскую войну; Александр Цвикевич – белорусский ученый, общественный и государственный деятель; Вольф Высоцкий – дед В.С.Высоцкого; Григорий Леплевский – советский государственный деятель, зам. прокурора СССР; Ольга Янчевецкая –исполнительница песен и романсов, жившая в Югославии; Яков Балглей – французский художник Парижской школы и гравёр…

А кто родился в Брест-Литовске в год пожара? Приведу некоторые имена:

Анатолий Дюбюк, учёный-геофизик, внук композитора А.И.Дюбюка. В 1951-1973 заведовал кафедрой физики атмосферы в МГУ. Участвовал в метеорологическом обслуживании экспедиции И.Д.Папанина.

Лидия Никанорова (Артемова), художница. С 1920 – в эмиграции. В парижском предместье Кламар вместе с мужем художником Жоржем Артемовым познакомилась и в течение ряда лет общалась с Мариной Цветаевой. Стала прототипом главной героини романа В.Каверина «Перед зеркалом».

Лев Онищик, советский учёный в области теории сооружений и строительных конструкций, профессор (1935), доктор технических наук (1938).

Виктор Трамбицкий, композитор, педагог, организатор и редактор музыкального радиовещания в начале 30-х годов, Заслуженный деятель искусств РСФСР (1946).Среди его произведений – незаконченная сюита «Спите, братья», посвященная защитникам Брестской крепости.

Нелли (Нехама) Фриман уехала в США в 1913. Мать американской поэтессы Ширли Кауфман.

Николай Талаков, зам. секретаря парткома в Наркомате внутренней торговли СССР, жертва сталинских репрессий. Репрессирован и расстрелян в 1937.

Николай Юшкевич, пом. главного бухгалтера фабрики № 1 искусственной кожи в Ленинграде, сын Семена Николаевича Юшкевича, делопроизводителя дворянской опеки в Брест-Литовске. Репрессирован и расстрелян в 1938.

Подготовил Николай АЛЕКСАНДРОВ

https://www.realbrest.by/novosti/istorija-bresta/b...du-posle-bolshogo-pozhara.html

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Долгоруков, Павел Дмитриевич

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Перейти к навигации Перейти к поиску

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Долгоруков; Долгоруков, Павел.

Павел Дмитриевич Долгоруков
Дата рождения	9 (21) мая 1866
Место рождения	Царское Село
Дата смерти	10 июня 1927 (61 год)
Место смерти	Москва или Харьков
Род деятельности	писатель, политик
Отец	Дмитрий Николаевич Долгоруков
Мать	Наталия Владимировна Орлова-Давыдова
Павел Дмитриевич Долгоруков на Викискладе

Князь Па́вел Дми́триевич Долгору́ков (1866—1927) — русский политический деятель, один из лидеров Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), член II Государственной думы.

Содержание

• 1 Происхождение
• 2 Карьера в Российской империи
• 3 Деятельность во время революции и гражданской войны
• 4 Эмигрант
• 5 Труды
• 6 Примечания
• 7 Литература
• 8 Ссылки

Происхождение

Выходец из рода Долгоруковых (Крымских). Крупный землевладелец. Последний частный владелец усадьбы Волынщина (в Рузском уезде) и дворца в центре Москвы. Ни разу не состоял в браке. Детей не имел.

• Отец — князь Дмитрий Николаевич Долгоруков (1827—1910).
• Мать — графиня Наталья Владимировна Орлова-Давыдова (1833—1885), дочь графа Владимира Петровича Орлова-Давыдова.
• Брат-близнец — Пётр (1866—1951).

Окончил частное реальное училище Фидлера[1] и естественное отделение физико-математического факультета Московского университета (1890).

Карьера в Российской империи

В 1893—1903 — рузский (Московской губернии) уездный предводитель дворянства. Создавал просветительные учреждения в своём уезде и Москве, в 1902 был организатором учительского съезда в Москве.

С 1899 года вместе с братом Петром участвовал в кружке либеральных земцев «Беседа». Один из основателей либерального «Союза Освобождения», председатель его съезда (1904). Во время русско-японской войны был уполномоченным дворянского отряда. Принимал участие в земских и земско-городских съездах 1904—1905. В 1905 за оппозиционную деятельность был лишён придворного звания. Один из основателей кадетской партии, председатель её Центрального комитета (1905—1907), затем товарищ председателя ЦК. Руководитель Толстовского общества, Общества мира. П. Н. Милюков называл Долгорукова «кристально чистым человеком» и вспоминал, что «более безобидного и незлобивого человека трудно встретить».

В 1906 году баллотировался в I Государственную думу от Московской губернии, не был избран из-за противодействия блока октябристов и правых. Также баллотировался и прошёл по московскому списку к.д.партии, но уступил своё место учёному-экономисту М. Я. Герценштейну. В 1907 был избран членом II Государственной думы, в которой стал председателем кадетской фракции. В дальнейшем был лишён права заниматься политической деятельностью из-за привлечения к суду за раздачу во время голода и войны продовольственного капитала крестьянам своего уезда.

Председатель московского Общества грамотности Павел Долгоруков открывает вместе с Львом Толстым народную библиотеку в Ясной Поляне, 31 января 1910.

Будучи с юношеских лет убеждённым пацифистом (он участвовал и даже председательствовал на мировом пацифистском конгрессе в Стокгольме в начале XX века), Павел Дмитриевич пропагандировал идеи пацифизма в России, для чего ещё с конца XIX века пытался организовать пацифистское общество в России, встречая, однако, сопротивление властей. В 1909 году князю удалось основать в Москве небольшое «Общество мира» (национальное отделение международного общества с тем же названием), однако с началом Великой войны общество было закрыто, а он, как председатель его, в воззвании по поводу закрытия, призвал всех к исполнению своих гражданских повинностей, поскольку война уже объявлена[1]:257-259.

Политические оппоненты из числа консерваторов обвиняли Долгорукова в претензиях на трон (утверждалось, что кадеты хотят сменить династию Романовых на более знатный род Долгоруковых); ходили слухи, что Павел Долгоруков может стать президентом республики в случае свержения монархии. Его также обвиняли в содействии в 1905 революционной пропаганде в Рузском уезде.

В вину Павлу Дмитриевичу ставили его противодействие получению русским правительством займа от французских банков во время его поездки в Париж весной 1906 года. Хотя Долгоруков, как и другие кадеты, считал, что займы должны получаться только с согласия народного представительства, он, будучи государственником, был сторонником получения займа и категорически отрицал слухи о том, что он совместно с В. А. Маклаковым действовал для срыва его реализации. Только лишь в конце 1930-х — начале 1940-х годов Петру Долгорукову удалось собрать подтверждения от участников той истории — В. А. Маклакова, П. Н. Милюкова и Коковцева — что слухи об участии Павла Дмитриевича в противодействии получению займа были всего лишь непреднамеренной ошибкой, произошедшей в силу того, что французы, чьи заявления породили эти обвинения, просто особо не разбирались в «этих русских»[1]:272-278.

Деятельность во время революции и гражданской войны

В 1917 году исполнял обязанности председателя кадетского ЦК в Москве. В мае 1917 поддержал уход П. Н. Милюкова из Временного правительства, в июле настаивал на том, чтобы министры-кадеты покинули правительство и выступал за установление диктатуры. Во время прихода к власти большевиков находился в Москве, все дни проводил в штабе Московского военного округа, участвуя в организации борьбы против установления советской власти. Был избран членом Учредительного собрания. В ноябре 1917 — феврале 1918 находился под арестом в Петропавловской крепости.

После освобождения находился на нелегальном положении, был одним из основателей и товарищем (заместителем) председателя Всероссийского Национального центра — антибольшевистской организации российских либералов. Осенью 1918 г. переехал на юг России, работал «пером и словом» в Осведомительном агентстве (ОСВАГ), созданном с целью координации политико-идеологической деятельности правительства генерала А. И. Деникина, — писал статьи в газетах и организовывал многочисленные публичные собрания и выступал на них, агитируя за безоговорочную и надпартийную поддержку армии, ведущую бескомпромиссную битву с большевизмом. Одним из последних покинул белый Новороссийск, будучи создателем и организатором «общества формирования белых отрядов», призванных пополнять ряды Добровольческой армии[1]:290. Находился в Крыму всё время, вплоть до эвакуации, продолжая агитацию всемерной и всепартийной поддержки сражающейся армии, для чего организовал «Объединение общественных и государственных деятелей» (ООиГД) и был его председателем[1]:146.

Эмигрант

С 1920 года находился в эмиграции. Был первым общественным деятелем, посетившим в декабре 1920 года Галлиполийский лагерь и выразившим Русской армии всемерную поддержку, так необходимую в тот критический момент колеблющимся. В эмиграции жил в Константинополе, Белграде, Париже, Варшаве. Продолжал участвовать в деятельности кадетской партии. Был беден, но легко переносил нищету, тосковал по России.

Осознавая, что налаженные и постоянные связи политической эмиграции со своими сторонниками в СССР отсутствуют и желая создать такие связи, а также желая показать молодому поколению эмигрантов пример «труда, подвига и жертвенности» и, наконец, своим появлением «там», желая «разбудить» находящихся под большевистским террором людей для работы по спасению Родины[1]:331-332, в 1924 году перешёл советско-польскую границу; был задержан, но не опознан и выслан в Польшу.

Во второй раз перешёл через границу СССР и Румынии 7 июня 1926 года. Причём, на уговоры всех посвящённых в его планы лиц отказаться от этой трудной и опасной во всех отношениях затеи, он, уже старик, тучный и страдающий одышкой, отвечал:

тот, кто посылает людей на смерть, должен и сам показать пример, когда его туда зовут идти, тем более, что я одинок, стар, надо показать пример молодым[1]:309

— Биографический очерк, написанный его братом П. Д. Долгоруковым

Павел Дмитриевич конспиративно пробыл в СССР около 40 дней (основное время в Харькове), много раз (согласно записке, которую сумел передать за границу перед самым своим арестом) был, вопреки предпринятым мерам к изменению внешности, узнан бывшими знакомыми. Был поражён (в той же записке) «запуганностью» советских граждан — те же лица, которые в 1918 году самоотверженно помогали Павлу Дмитриевичу, в 1926 году проявляли крайнее малодушие — захлопывали перед ним двери, просили больше не приходить и т.п. Был арестован 13 июля 1926 года на пути из Харькова в Москву на какой-то железнодорожной станции, возвращён в Харьковскую тюрьму ОГПУУ (ОГПУ Украины), где просидел 11 месяцев в ожидании суда и приговора, причём считалось, что наказание не может быть строгим за незначительность совершённого преступления (переход советской границы) и учитывая возраст Павла Дмитриевича. Однако он был расстрелян по «постановлению ОГПУ» в числе 20 бывших представителей знати Российской империи, находившихся в руках большевиков, «в ответ» на убийство советского полпреда в Польше П. Л. Войкова. В постановлении давалась такая «мотивировка» расстрельного приговора Павла Дмитриевича:

Долгоруков, Павел, бывший князь и крупный помещик, член ЦК кадетской партии, который после разгрома белых эвакуировался с остатками врангелевской армии в Константинополь, где состоял членом врангелевской финансовой контрольной комиссии, затем переехал в Париж, где являлся заместителем председателя белогвардейского Национального комитета в Париже, принимая руководящее участие в зарубежных монархических организациях и их деятельности на территории СССР; в 1926 году нелегально пробрался через Румынию на территорию СССР с целью организации контрреволюционных, монархических и шпионских групп для подготовки иностранной интервенции

— Председатель ОГПУ Менжинский. 9 июня 1927 года. Приговор приведён в исполнение[1]:341.

По свидетельствам неназванных источников и по слухам, достигших эмигрантских кругов, Павел Дмитриевич перед смертью «держался мужественно и ободрял других» приговорённых к расстрелу, «кн. Долгоруков перед расстрелом потребовал чтобы ему дали умыться, и красноармейцы хотя и исполнили его просьбу, но смеялись над ним, не зная, очевидно, что таков старинный русский обычай: по возможности прийти в могилу чистым»[1]:343.

Бессудное убийство невинных лиц, явившееся, по своей сути, продолжением большевистской политики «красного террора» вызвало многочисленные протесты по всему миру[1]:350-352. Место расстрела и место захоронения неизвестны.

Труды

• Долгоруков П. Д. Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов 1916—1926 / Л. И. Глебовская. — М.: Центрполиграф, 2007. — 367 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9524-2794-5.

Примечания

1. Долгоруков П. Д. Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов 1916—1926 / Глебовская Л. И.. — М.: Центрполиграф, 2007. — 367 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9524-2794-5.

Литература

• Государственная дума Российской империи, 1906—1917 : Энциклопедия. — М.: РОССПЭН, 2008. — С. 169—170. — ISBN 978-5-8243-1031-3
• Долгоруков Павел Дмитриевич // Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. — М. : Большая российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-277-3.
• П. Д. Долгоруков // Политическая история России в партиях и лицах / сост. В. В. Шелохаев. — М.: Терра, 1994. — С. 229—247. — 304 с. — 1500 экз. — ISBN 5-85255-622-X.

Ссылки

• Биография П. Д. Долгорукова // Сайт «Хроно.Ру»
• Павел Дмитриевич Долгоруков (1866—1927). Фонд «Русское либеральное наследие» (25 мая 2005). — Информация о П. Д. Долгоруком и мероприятии, проведённом фондом «Русское либеральное наследие» в его память 25 мая 2005 г. Проверено 24 июня 2011. Архивировано 19 февраля 2012 года.

Депутаты Государственной думы Российской империи от Московской губернии

Акты красного террора: Расстрел в ответ на убийство П. Л. Войкова

CrisM (Родовед-историк) все записи автора

Долгоруков, Павел Иванович

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 25 июня 2016; проверки требуют 3 правки.

Перейти к навигации Перейти к поиску

Павел Иванович князь Долгоруков
Имя при рождении	Павел Иванович Долгоруков
Дата рождения	21 ноября 1787
Место рождения	Российская империя
Дата смерти	8 февраля 1845 (57 лет)
Место смерти	Москва
Похоронен	Донское кладбище
Страна	Российская империя
Профессии	композитор, пианист
Инструменты	фортепиано

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Долгоруков; Долгоруков, Павел.

Князь Павел Иванович Долгоруков (21 ноября 1787 — 8 февраля 1845, Москва) — русский чиновник, член Попечительного комитета о иностранных колонистах Южной России, действительный статский советник с 1842 г. Известен как композитор-любитель и пианист, мемуарист, издатель автобиографии отца — И. М. Долгорукова.

Содержание

• 1 Биография
• 2 Литературная деятельность
• 3 Сочинения
• 4 Литература
• 5 Ссылки

Биография

Старший сын известного поэта, писателя и мемуариста князя Ивана Михайловича Долгорукова и княгини Евгении Сергеевны Долгоруковой, урождённой Смирновой (1770—1804). Брат российского дипломата, сенатора Д. И. Долгорукова и литератора, участника Отечественной войны 1812 г. А. И. Долгорукова.

Воспитывался в Московском университетском благородном пансионе. В 1806 г. поступил на учëбу в Гёттингенский университет. В 1808 г. вернулся в Россию и поступил на службу в Военное министерство, затем перешëл в Министерство финансов.

1 августа 1821 г. коллежский советник, князь П. И. Долгоруков, был направлен по месту новой службы — в Кишинëв, где вскоре познакомился с А. С. Пушкиным.

В 1821—1822 г. неоднократно встречался у полномочного наместника Бессарабской области И. Н. Инзова с поэтом, во время его ссылки на юг России.

По свидетельству современников, П. И. Долгоруков был глуховат, малообщителен, круг его знакомств ограничивался чиновниками канцелярии И. Н. Инзова и домом наместника.

Жена — княжна Елизавета Петровна Голицына (1800—1863), дочь князя Петра Васильевича Голицына (1763 — ?) и Екатерины Петровны Карамышевой.

Литературная деятельность

Автор дневника, в котором подробно описывает нравы и быт захолустного чиновничества. На этом убогом фоне особенно резко выделяется фигура Пушкина. Дневниковые записи П. И. Долгорукова сохранили ценнейший пересказ тех пылких революционных речей, которые ссыльный поэт произносил за столом И. Н. Инзова и в других общественных местах:

«… он всегда готов у наместника, на улице, на площади всякому на свете доказать, что тот подлец, кто не желает перемены правительства в России»

.

Сам мемуарист отнюдь не принадлежал к тем горячим головам, которые готовы словом и делом радеть за судьбы всего человечества. Скептическое название его дневника «35-й год моей жизни, или Два дни вёдра на 363 ненастья» красноречиво говорит само за себя; он не рвался в либералы, а был вполне добропорядочным чиновником. И тем не менее несколько ироническое отношение к жизни, стремление писать не только аккуратные служебные бумаги, но и вести потаëнный дневник, о котором, и не подозревали его сослуживцы (дневник П. И. Долгорукова пролежал под спудом свыше столетия и был напечатан лишь в 1951 г.), всё это несколько отделяло его от остальных чиновников.

Писательская жилка, полученная им в наследство от отца, мешала его размеренному существованию и побуждала его, вопреки его собственным рассуждениям о «безнравственности» поэта, жадно прислушиваться к речам Пушкина. Мемуарист обладал даром живо схватывать драматизм житейских положений.

Сочинения

• 35-й год моей жизни, или Два дни вёдра на 363 ненастья
• Дневник с записями разговоров Пушкина (ценнейший документ для характеристики общественно-политических взглядов поэта).
• Дневниковые записи.
• Жизнь в Кишиневе.
• Служба в Комитете.
• Провинциальный чиновничий быт.
• Наместник Бессарабии генерал И. Н. Инзов.
• Описание церквей Кишинева.
• Обычаи и обряды населения.
• Армейские нравы. Система наказаний.
• Сведения о пребывании А. С. Пушкина в Кишиневе.
• Описание поездки в Петербург (дорожные впечатления).

Похоронен в Донском монастыре в Москве.

Литература

• Дворянские роды Российской империи. Том 1. Князья, Князья Долгоруковы, стр.188-206
• Цявловский М. А.,Цявловский Т. Г. Дневник Долгорукова. — «Звенья», т. IX, М., 1951, с. 5—20.

Ссылки

• Павел Иванович Долгоруков на Родовид.ру

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Проклятие рода Юсуповых

Считают, что княжеский род Юсуповых окружало множество легенд, в том числе весьма зловещих. Отчасти это связано с тем, что последним, кто носил эту фамилию в императорской России, был убийца знаменитого Григория Распутина.

Фантазёр и убийца Феликс не-Юсупов

Феликс Феликсович Юсупов уже не был потомком князей Юсуповых по мужской линии. Его отец, граф Феликс Феликсович Сумароков-Эльстон, женился на последней представительнице рода Юсуповых – княжне Зинаиде Николаевне. С Высочайшего соизволения ему было дозволено взять титул и фамилию своей жены.

Что к тому времени уже не осталось мужчин среди прямых потомков Юсуповых, тоже можно, при желании, считать проклятием. Но, как-никак, мужская линия Юсуповых существовала в России долго, более 300 лет. В то же время мужская линия Романовых пресеклась чуть более, чем через 100 лет после воцарения. Видимо, проклятие в адрес Романовых оказалось более действенным.

Сам Феликс Феликсович, актёр и фантазёр, великосветский скандалист, был известен своим эпатажным поведением и, по слухам, являлся гомосексуалистом. При этом он был женат на племяннице самого Императора Николая II. Впоследствии хвастался, что лично подложил Распутину яд, а когда увидел, что яд не действует, застрелил «старца». Феликса Сумарокова-Эльстона-Юсупова никакое «проклятие» не коснулось: он безбедно прожил в эмиграции до 80 лет.

По его словам, в фамильном дворце Юсуповых в Москве он якобы обнаружил подвал, в котором были прикованные к стенам скелеты. По его версии, это были следы забав его предка Иль-мурзы, состоявшего в Опричнине Ивана Грозного. Но дворец Юсуповых был построен уже в XVII веке.

Проклятие на пользу

Само проклятие состояло в том, что одному из Юсуповых было предречено, что все мужчины в роду, кроме единственного наследника, будут умирать не старше 26 лет.

Это проклятие обрушилось на Юсуповых вот за что. При Царе Фёдоре I Ивановиче Иль-мурзе, сыну Юсуф-мурзы, был пожалован городок Романов-Борисоглебский на Волге с окрестными деревнями. Иль-мурзе (и его потомству) было дозволено оставаться в магометанской вере, потому что Юсуф-мурзе некая ногайская старуха предрекла такое проклятие, если он или кто-то из его потомков изменит исламу и примет крещение.

Но спустя почти сто лет, в царствование Фёдора II Алексеевича, внук Иль-мурзы Абдул-мурза принимал у себя в имении Патриарха Иоакима. Был постный день, и на стол была подана рыба. Патриарх похвалил кушание, а Абдул-мурза возьми да и брякни: мой повар такой искусный, что смог приготовить гуся так, что его не отличить от рыбы. Разгневался Патриарх, нажаловался Государю.

Абдул-мурза испугался и стал думать, как ему отвратить гнев Государя. Ничего другого не надумал, кроме как стать православным. Забыл он про предостережение. За это Царь не стал отбирать у Дмитрия, как теперь звался Абдул-мурза, его владений. Но с тех пор у Юсуповых почти двести лет всегда оставался только один взрослый сын, который и наследовал все их владения.

Но можно ли назвать это тяжким проклятием? Ведь благодаря ему, владения Юсуповых не дробились, оставались в целости, и богатство рода приумножалось из поколения в поколение.

Фотоматериал использован из свободного доступа Яндекс.

https://zen.yandex.ru/media/history_russian/prokli...1ac133986100a95eb35f?from=feed

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Два Петербурга. Мистический путеводительПопов Александр

Наталья и Наталья

Наталья и Наталья

Конспиративная квартира Климовой находилась по известному нам адресу на Морской улице (Большая Морская, дом 49, кв. 4). Именно там она и была арестована. Полевым судом она была также приговорена к смертной казни и, находясь в петербургском ДПЗ, на «Шпалерке», написала «Письмо перед казнью», которое было опубликовано в 1908 году в журнале «Образование».

Наталья Климова писала: «Ни в какие „будущие жизни” абсолютно не верю и думаю, что в тот момент, когда я задохнусь от недостатка кислорода, сердце перестанет функционировать, навеки исчезнет существование моего „я” как определенной индивидуальности с ее прошлым и настоящим. А если материи моего тела заблагорассудится превратиться в зеленую травку весны 1907 г., а энергии – в электричество, освещающее кабинет, то какое мне до этого дело? И эта глубочайшая уверенность в полном исчезновении моего „я” почему-то теперь меня абсолютно не пугает. Не потому ли, что я не могу конкретно себе этого представить?»

Наталья писала, что не переносила «…самоуправства, дикости и безграничного, всепроникающего произвола российского и еще во многих других видах родимой действительности. Но этот последний всепроникающий разлад все-таки не был главной причиной исчезновения жизнерадостности. С того момента, как я уладила свой внутренний разлад, и начало появляться во мне то, что я называю жизнерадостностью».

Выемки в тексте сделаны царской цензурой, но легко догадаться, что вернуло Климовой охоту к жизни, – чужие смерти.

Но ей самой не суждено было умереть в этот раз. Отец Натальи, рязанский помещик, присяжный поверенный, председатель рязанского отдела «Союза 17 октября», член Госсовета от рязанского земства, Сергей Климов написал прошение властям. Тон этого прошения потрясает: это не официальное обращение, а, скорее, спокойный домашний разговор:

«…Вам должна представляться верной моя мысль, что в данном случае вы имеете дело с легкомысленной девушкой, увлеченной современной революционной эпохой. В своей жизни она была хорошая, мягкая, добрая девушка, но всегда увлекающаяся. Не далее как года полтора назад она увлеклась учением Толстого, проповедующего „не убий” как самую важную заповедь. Года два она вела жизнь вегетарианки и вела себя как простая работница, не позволяя прислуге помогать себе ни в стирке белья, ни в уборке комнаты, ни в мытье полов, и теперь вдруг сделалась участницей в страшном убийстве, мотив которого заключается будто бы в несоответственной современным условиям политике господина Столыпина. Смею Вас уверить, что дочь моя в политике ровно ничего не понимает, она, очевидно, была марионеткой в руках более сильных людей, для которых политика господина Столыпина, может быть, и представляется в высшей степени вредной».

https://history.wikireading.ru/220626

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

РРФ Наталья Сергеевна Климова

Нет портрета

18.09.1885 – .11.1918

эсерка-максималист, покушение на Столыпина; групповой побег из тюрьмы; 1-й брак гражданский

Анатолий_Арзамасцев (Родовед-историк) все записи автора

Климова, Наталья Сергеевна

Тк.

Перейти к навигации Перейти к поиску

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Климова.

Наталья Сергеевна Климова
Имя при рождении	Наталья Сергеевна Климова
Дата рождения	30 сентября 1885
Место рождения	Рязань, Российская империя
Дата смерти	26 октября 1918 (33 года)
Место смерти	Париж, Франция
Гражданство	Российская империя
Род деятельности	профессиональная революционерка, учительница, писательница
Образование	Курсы Лохвицкой-Скалон в Санкт-Петербурге
Вероисповедание	православие
Партия	Партия социалистов-революционеров
Основные идеи	демократический социализм

Ната́лья Серге́евна Кли́мова (18 (30) сентября 1885, Рязань, Российская империя — 26 октября 1918, Париж, Франция) — русская революционерка, член партии эсеров.

Содержание

• 1 Биография
• 2 В литературе
• 3 Примечания
• 4 Ссылки

Биография

Родилась в Рязани в семье рязанского помещика, присяжного поверенного, председателя Рязанского отдела «Союза 17 октября», члена Госсовета Сергея Семёновича Климова (24 апреля 1850 — 10 марта 1907). В 1903 году окончила Рязанскую женскую гимназию и поступила на курсы Лохвицкой-Скалон в Санкт-Петербурге[1].

В 1906 году жила с отцом на Ривьере. В мае того же вступила в партию эсеров-максималистов. 12 августа 1906 года участвовала в покушении на Петра Столыпина (взрыв на Аптекарском острове). 30 ноября 1906 опознана и арестована. В казематах Петербургского ДПЗ написала знаменитое «Письмо перед казнью», которое было напечатано осенью 1908 года в журнале «Образование». Позже, для детей, Климовой была написана повесть «Красный цветок»[2].

В 1907 году была приговорена военно-полевым судом к смертной казни. Её отец написал нетипичное прошение о помиловании, похожее на дневник, и, отослав его, внезапно умер. По мнению Варлама Шаламова, именно его смерть придала прошению нужную силу — М. А. Газенкампф заменил казнь бессрочной каторгой. При этом, цитируя текст приговора, Шаламов приводит дату, когда смертная казнь была заменена каторгой: 29 января 1907 года[2]. Отец Натальи Климовой в это время ещё был жив.

В ночь с 30 июня на 1 июля 1909 года из Московской губернской женской тюрьмы (Новинской женской тюрьмы) бежало тринадцать каторжанок, вместе с тюремной надзирательницей А. В. Тарасовой. Месяц скрывалась в Москве. Затем инженер Калашников отвез Наталью Сергеевну, как свою жену, по магистрали Великого Сибирского пути. На верблюдах через пустыню Гоби, Климова добралась до китайского порта, а затем, морем, в Токио. Из Японии пароходом в Италию. Оттуда в Париж[2].

В эмиграции — член Боевой организации ПСР. Подруга Бориса Савинкова. В 1911 году познакомилась с социал-революционером, боевиком, бежавшим с Читинской каторги Иваном Столяровым и вышла за него замуж. В 1912 году отошла от революционной деятельности, родив дочь Наталью. Занималась домашним хозяйством, родила ещё двух девочек (третья появилась в сентябре 1917).

После Февральской революции 1917 года муж уехал в Россию и ожидал переезда жены и детей позже. Наталья пыталась вернуться в Россию, однако неудачно. В 1918 году Наталья Сергеевна делает последнюю попытку уехать в Россию.

Её дочери заболели испанским гриппом, ухаживая за ними, Климова заразилась сама и умерла в Париже 26 октября 1918 года вслед за младшей дочерью[2]. Похоронена на кладбище Булонь-Бийанкур.

Её старшая дочь, врач-стоматолог, отбыла 10-летний срок в СВИТЛе в 1937—1947 годах[2].