Muslina2010 (Зарубежка) все записи автора

 * * * 

 Мысль моя, дерзанья плод,  

 Внемли доброму совету:  

 Не ищи чудес по свету,  

 Не вверяй ветрам полет. 

Мысль моя, небесной дщерью  

Ввысь не вздумай заноситься -  

Ты, что метишь выше птицы  

Да роняешь наземь перья;  

Тот, кто внял высокомерью  

И взлетел в слепой отваге, -  

Он хлебнул соленой влаги  

В глубине Эгейских вод. 

 Мысль моя, дерзанья плод,  

 Внемли доброму совету:  

 Не ищи чудес по свету,  

 Не вверяй ветрам полет. 

Не ищи тайком дороги  

В сердце, полное презренья, -  

Лучше водами забвенья  

Утоли свои тревоги;  

Тот охотник быстроногий,  

Что взалкал запретной дичи, -  

Стал он псов своих добычей,  

Жертвой собственных тенет. 

 Мысль моя, дерзанья плод,  

 Внемли доброму совету:  

 Не ищи чудес по свету,  

 Не вверяй ветрам полет. 

(пер. Е.Баевской)

Невольника злая доля,  

И удачливость вражьего судна,  

И немалое расстоянье,  

А вернее, прихоть Фортуны,  

Что дыханьем предателя-ветра  

Отогнала крест христианский,  

Чтоб уйти в свой порт от погони  

Полумесяц мог оттоманский, -  

Вот что пленника отлучило  

От всего, чем владел он прежде, -  

От родных парусов и башен,  

От Испании, от надежды.  

И следит он, как море грабит  

Все добро его постепенно, -  

Милый берег скрывает тучей,  

Белый парус сменяет пеной.  

И, когда утих ненадолго  

Крик надсмотрщика за гребцами, -  

С тяжким вздохом воскликнул пленник,  

Обливая щеки слезами: 

  Кого же мне винить?  

   Я гибну поделом. 

  Я сам себя гублю услужливым веслом! 

 И мои злосчастные очи  

Никогда не увидят снова,  

Как оставлю я эти весла,  

Как собьют с моих ног оковы.  

Мне Фортуна открыла тайну,  

И беда моя в том порукой:  

Сколько в мире лет проживу я,  

Столько лет не расстанусь с мукой. 

  Кого же мне винить?  

   Я гибну поделом. 

  Я сам себя гублю услужливым веслом! 

 Паруса собратьев по вере,  

Возвращайтесь в свои владенья,  

Вам меня не догнать, я знаю:  

Неудачнику нет спасенья!  

Враг уходит от вас с добычей,  

Помогает ему погода -  

Верно, ради моей неволи,  

А не ради его свободы. 

  Кого же мне винить?  

   Я гибну поделом.  

  Я сам себя гублю услужливым веслом! 

 Так вернитесь в родную гавань,  

Что на том берегу приветном,  

И оплачьте мои несчастья,  

И не спорьте напрасно с ветром,  

А ты, мой вздох безнадежный,  

Полети сквозь простор эфира,  

Долети до жены моей милой  

И вернись к берегам Алжира! 

  Кого же мне винить?  

   Я гибну поделом.  

  Я сам себя гублю услужливым веслом! 

(Пер. М.Квятковской)

    * * * 

Где башня Кордовы гордой,  

По пояс в реке и в небе,  

Купает в Гвадалквивире  

Короны гранитный гребень,  

Там правит в стремнине синей  

Челном Алкион влюбленный,  

Пуская в пучину невод  

И ввысь испуская стоны.  

  А нимфа с надменным взглядом  

  Терзаньям страдальца рада.  

 В пожаре любви и страсти  

Сгорают жалкие стоны,  

А тонкие сети с плеском  

В бездонном затоне тонут.  

Как весла взрезают воду,  

Так душу стенанья режут,  

И частые вздохи чаще  

Тончайших рыбачьих мрежей.  

  А нимфа с надменным взглядом  

  Терзаньям страдальца рада.  

 Так близко глядят с утеса  

Глаза ее злым укором,  

Но так далека свобода,  

Плененная этим взором.  

Как весла с размаху рубят  

Волны голубые грани,  

Так светом очей прекрасных  

Печальный гребец изранен.  

  А нимфа с надменным взглядом  

  Терзаньям страдальца рада.  

 И он, из сил выбиваясь,  

Торопится к ней, как будто  

Взметнулись над сердцем крылья  

И парус над лодкой утлой.  

А нимфа ничуть не дальше,  

И нимфа ничуть не ближе...  

В пяти шагах недоступна,  

Она его песню слышит:  

  "Разверзнись, прими, пучина,  

  Меня и мою кручину.  

 Взвиваясь на крыльях ветра,  

Взгляните, стенанья, сверху,  

Как вами пронзает смертный  

Небес голубую сферу.  

Ступайте, милые сети,  

На дно голубого плеса,  

Где вас в тишине отыщут  

Страдальца скупые слезы.  

  Разверзнись, прими, пучина,  

  Меня и мою кручину.  

 И тем отомсти жестокой,  

К которой взывал я тщетно,  

Хотя и служил всем сердцем  

Ей верно и беззаветно.  

У вас узелков так много,  

Мои любимые сети,  

И все же отныне больше  

Причин у меня для смерти.  

  Разверзнись, прими, пучина,  

  Меня и мою кручину". 

(Пер. С.Гончаренко)

    * * * 

Поет Алкиной - и плачет.  

И плач потому так горек,  

Что радости скоротечны,  

Зато вековечно горе.  

Поет Орфей Гвадианы;  

Рокочут на цитре струны,  

И в лад им вершины тают,  

И стынет поток бурунный.  

Как сладко он славит счастье!  

Как горько клянет невзгоды!  

И слушают завороженно  

Вершины его и воды.  

  "И брезжит надежда,  

   Да время не ждет:  

  Добро за горами,  

   А смерть - у ворот..."  

 Добро - цветок-однодневка;  

Распустится он под утро,  

Да в полдень уже увянет,  

Совсем и не цвел как будто.  

А горе могучим дубом  

Упрямо вздымает крону;  

Его бороды зеленой  

Века сединой не тронут.  

Жизнь мчится, как лань-подранок,  

А смерть ей под сердце метит...  

Удача ползет улиткой, -  

Успеть ли ей раньше смерти?  

  "И брезжит надежда,  

   Да время не ждет:  

  Добро за горами,  

   А смерть - у ворот..." 

(Пер. С.Гончаренко)

    * * * 

- Кто ко мне стучится ночью?  

Кто мне шепчет: "Отвори"?  

- Я, сеньора, благородный  

Рыцарь, дьявол побери!  

Четырем громадным грандам  

Я роднёю довожусь,  

Да и сам почти что светлость:  

Аж без света спать ложусь.  

Щит мой - вот мое именье;  

На щите том тридцать тыщ  

Нарисованных дукатов -  

Кто же скажет, что я нищ?  

Моему гербу, пожалуй,  

Позавидовал бы луг:  

Девять лилий, плюс репейник,  

Две ромашки и латук.  

Лишь бы только конь мой верный,  

Собираючись в поход,  

Сослепу не унавозил  

Этот чудо-огород.  

Благородного я роду  

И болтать не стану зря:  

Все исколесил я страны,  

Все избороздил моря.  

Но не встретился с мошною;  

Не обидно ль, рассуди:  

Столько раз я маре види  

И ни в жизнь - мараведи!  

Кровь во мне урчит, клокочет;  

Благородство так и прет...  

Но манеры нас подводят,  

Коль живот нам подведет.  

Потому к моей недоле  

Снисходили иногда  

И участливо делились  

Кошельками господа.  

В час, когда все кошки серы,  

С парой дюжих молодцов  

Мы удили у дороги -  

И случался знатный клев!  

Выйду из лесу, бывало,  

Хлопну дона по плечу,  

Будто бы в Мальтийский орден  

Посвятить его хочу.  

И, почище Сан Мартина,  

Он без звука отдавал  

Мне свой плащ, а то и шпагу,  

Ну а шпаги нет - кинжал.  

Словом, что мне слава Сида,  

Откровенно говоря?  

Пусть он даже первый ратник,  

Обиратник первый - я!  

Мой тесак острей Тисоны,  

А рубаха - та тверда,  

Словно латы Сида, ибо  

Не стиралась никогда.  

От ее железной хватки,  

Как от вражеской руки,  

У меня не то чтоб шрамы -  

Волдыри и синяки,  

Потому как я, сеньора,  

Нежно-голубых кровей.  

Чтоб совсем не посинел я,  

Отвори мне дверь скорей! 

(Пер. С.Гончаренко)

    * * * 

И плюхнулся глупый отрок  

С разбега в садок тунцовый,  

Как будто пролив не шире  

Лужи у дома отцова.  

Вдали, на прибрежном камне,  

Его штаны голубели -  

Те, из-за коих десятки  

Юниц абидосских млели.  

Он не заметил даже,  

Как отмахал полпролива,  

Видя свечи далекой  

Трепетные призывы, -  

Но вдруг аркебузы неба  

Открыли огонь трескучий,  

И ночь совсем взбеленилась,  

И стали мочиться тучи.  

Ветры, узды не чуя,  

Пустились наперегонки,  

Выпущены из меха  

Греком одной побасёнки.  

Гордое море когда-то  

Ксерксовых весел сносило  

Удары - его, однако,  

Дерзость юнца бесила.  

Но правильный курс находит  

Пловец, дерзновенья полный,  

Глазами, когда всплывает,  

Душой, уходя под волны.  

Среди огонь охранявших  

Не было нимф у Весты,  

Чтобы равнялись рвеньем  

С прекрасной дамой из Феста.  

Стоя на башне, в страхе  

Хочет спасти она пламя:  

То заслоняет подолом,  

То прикрывает руками.  

Все бесполезно - бессильны  

Руки ее и одежды:  

Ветер, дохнув, кончает  

И с пламенем, и с надеждой.  

Тогда по тыще жемчужин  

Излив из звезд своих, Геро  

Жертвы и воскуренья  

Сулит Амуру с Венерой.  

Но голый Амур страшился  

Ливней и был простужен,  

Тогда как Венера с Марсом  

Делили скоромный ужин.  

Пловец, огонька не видя,  

Слабел от каждого маха,  

Все меньше в ударах сердца  

Любви и все больше страха.  

И вот он совсем слабеет,  

Все чаще воду хлебает,  

Вот смерть свою видит рядом,  

Идет ко дну, погибает.  

Когда почти не дышал он,  

На мощных плечах подъемля,  

Его носильщики-ветры  

Вытряхивают на землю,  

Близ вожделенной башни,  

Где, изнуряя силы,  

Геро одну за другою  

Звезды кляла и винила.  

И в свете громадных молний  

Увидев мертвое тело,  

Когда оно на мгновенье  

Среди камней забелело,  

К милому без раздумий  

Телом она устремилась,  

А нежной своей душою  

Туда, где сера дымилась.  

Едва, озаря вершины,  

Солнце успело выйти,  

Девушка бедной Геро  

Пришла на место событья,  

И, видя цветок достоинств  

Раздробленный о каменья,  

Она нарыдала слезок  

Пригоршни две, не мене.  

После взяла свой гребень  

И грустно на камне белом  

Его зубцом начертала,  

Точно резцом неумелым:  

"Лежат здесь Леандр и Геро.  

Всегда мы, глупые, людям  

Служить образцом высоким  

Любви и верности будем.  

Как два яйца, наши жизни  

Расхлопал Амур в безлунье:  

Одно - вареное всмятку,  

Другое - как для глазуньи.  

Родителей наших молим,  

Чтоб траура не носили.  

И пусть нас, погибших вместе,  

Положат в одной могиле". 

(Пер. М.Самаева)

    * * * 

Я про Фисбу и Пирама  

С позволения гитары  

Вам поведаю - про верность  

И страданья юной пары.  

Как и вам, мне не известно,  

Кто их родичи, лишь знаю,  

Как зовется их отчизна,  

А засим я начинаю.  

Серебра была светлее  

Фисба, младости картина,  

Отсвет хрусталя и злата,  

Двух смарагдов и рубина.  

Словно памятки златые -  

В перстни свившиеся кудри.  

Лоб ее - как жаркий полдень,  

Отраженный в перламутре.  

А глаза - само веселье,  

Если не сполох надежды,  

Чьи берет весна оттенки  

В день триумфа на одежды.  

Губы Фисбы - из кармина,  

Зубы - белых перлов нити  

(Ведь и вы в суконке - злато,  

Жемчуг - в кумаче храните).  

Так Венера с юрким сыном  

С помощью трех юных граций  

Примешала к нежным розам  

Белых лепестков акаций.  

Ни дитя, ни дева (зубки  

Скажут вам о том же самом),  

В туфлях, тесных с непривычки,  

С пряжкою, на зависть дамам.  

Был отец смиренный старец,  

Матушка - точь-в-точь колода,  

Милые простолюдины,  

Мягче воска, слаще меда.  

Что бы дочка ни спросила,  

Старики всегда на страже:  

Молоко лебяжье спросит -  

Сливки ей несут лебяжьи.  

Это ль диво, если в мире  

Не сыскать прелестней чада?  

Очи, милые двум душам,  

Четырех очей услада,  

Материнских рук сноровка  

И забота рук отцовых;  

Прежде - Зорька колыбели,  

Нынче - День перин пуховых... 

(Пер. П.Грушко)

    * * * 

Здесь, в зеленых копьях осоки  

(Словно лебедь вод белоснежный,  

Что прощается с жизнью счастливой  

В пеленах гармонии нежной),  

В пеленах погребального плача,  

Распрощусь я с жизнью несчастной  

И тогда разочтусь с тобою -  

Столь холодной, сколь и прекрасной.  

Дам покой я отныне луку,  

Истомленному тетивою,  

Им украшу древо Алкида,  

Чтоб висел он веткой живою,  

И у горлинки одинокой  

На вершине старого клена  

Украду тишину, о которой  

Умоляет она монотонно.  

О прекраснейшая из лучниц,  

Ты дика, словно лань лесная,  

За которой ты мчишься следом,  

Мой тиран, моя мука злая!  

Красота твоя и жестокость  

Столь безмерны, что мир дивится,  

Лес и поле в недоуменье:  

Кто ты - нимфа или тигрица?  

Ты возносишься тем надменней,  

Чем покорней мое смиренье,  

Все ловцы лишь о нас толкуют,  

И выходит по их сужденью,  

Что мы оба подобны дубу,  

Уцелевшему под ураганом,  

Оба мы себя показали:  

Ты - устойчивой, я - постоянным  

Только этим ты дубу подобна -  

В остальном ты схожа с лозою,  

Что трепещет от дуновенья  

И сгибается под грозою.  

С той поры, как ты меня гонишь,  

У тебя уже нет желанья  

Гнаться в поле за грозным вепрем,  

Ни в лесу за быстрою ланью,  

И в приюте твоем счастливом  

Не висят на стенах непокрытых  

Ни рога, ни шкуры животных,  

Словно я, тобою убитых.  

Не к ловитве ты охладела,  

Но терзает тебя досада -  

Вдруг тебя на охоте встречу,  

Твоего удостоюсь взгляда.  

По тебе любой истомится,  

Кто увидит тебя однажды;  

Если ты не пройдешь по лесу,  

Даже лес иссохнет от жажды.  

Вслед тебе расцветают розы,  

Рассыпаются птичьи трели:  

Для полян твои быстрые ноги -  

Животворные два апреля.  

Я хотел бы тебе в угоду -  

Не того ль ты сама хотела? -  

Отпустить истомленную душу,  

Что еще живит мое тело,  

И на этом закончим распрю,  

Каждый честно дошел до края -  

Ты до края вражды, ненавидя;  

Я - до края любви, умирая.  

О Сегура, всех рек царица,  

Что, покинув горные страны,  

Пробегаешь тучные земли,  

Достигая вод океана,  

Ты, приявшая в полное лоно  

Столько слез из очей моих сирых,  

Что отныне впадают в море  

Два горючих Гвадалквивира, -  

Сделай так, чтоб ее жестокость  

И великой верности сила  

Стали всем известны в том мире,  

Где владычицей - мать Ахилла,  

Чтоб не только лесные дебри,  

Но и все водяное царство  

Знали правду о верном Далисо  

И о Нисе, полной коварства. 

(Пер. М.Квятковской)

    * * * 

Не свою верность, пастушка,  

Ты стадо беречь должна:  

Ведь ранее, чем пастушкой,  

Ты женщиной создана.  

Пусть чистота горностая  

Славой своей бела;  

С нею ты, как с овчинкой:  

Надела - потом сняла.  

Твердость оставь гранитам  

И поуступчивей стань:  

Ведь даже в суровом камне  

Гранило делает грань.  

Ствол крепкостопой ивы  

Ветры колеблют едва,  

Зато покорна зефирам  

Податливая листва.  

Видишь - лоза упруго  

Обвила красивый вяз,  

А простодушной ветвью  

С соседним лавром сплелась.  

Жалобно горлица стонет,  

Приманивая самца,  

Но прячет второе ложе  

В густой листве деревца.  

Разве гвоздика раскрылась  

Для одного шмеля?  

Цветет она, среди многих  

Гнет красоты деля.  

Верная отраженью,  

Ручья прозрачная гладь  

Лишь образ того, кто рядом,  

Будет волной ласкать.  

Непостоянство дало  

Сыну Венеры крыла  

И перья, чтобы точнее  

Разила его стрела.  

И всякого интереса  

Лишится его игра,  

Если своею волей  

Ты лишь с одним добра.  

Так сбрось дорогие путы -  

Не златом узда ценна -  

Крепость шнура шерстяного  

Обуздывает скакуна.  

Знаю: злосчастной и трижды  

Злосчастной ты родилась,  

Если, подобно орлице,  

С солнца не сводишь глаз  

Или же, в простодушной  

Прихоти естества,  

Подобна голубкам пенно-  

Рожденного божества.  

А вспомни, как поплатилась  

За неприступный свой нрав  

Нимфа лесная, однажды  

Голоса тенью став!  

Но если хочешь, пастушка,  

Чтоб огласился весь край  

Твоею красой жестокой -  

Слова мои презирай. 

(Пер. М.Самаева)

    * * * 

Разочарованье,  

Неба дар бесценный,  

Ты открыло клетку,  

Где сидел я, пленный!  

Я твой храм украшу  

В честь освобожденья  

Тяжкими цепями  

Злого наважденья,  

И ярмом железным,  

Что сорвал я с шеи,  

Разрешая узы  

С помощью твоею,  

И разбитой лодкой,  

Символом крушенья,  

Что привел я в гавань,  

Хоть не ждал спасенья, -  

Пусть они украсят  

Храм тебе во славу,  

Злобного Амура  

Устыдив по праву,  

Пусть мальчишка-лучник  

Пред тобой смирится,  

Ты влачишь трофеи,  

Стоя в колеснице:  

Глупые надежды,  

Тщетные мечтанья,  

Вздорные поступки,  

Пылкие желанья,  

Жгучие тревоги,  

Ревность горше яда,  

Райские мученья  

И блаженства ада.  

Пусть тебя восславят  

Песни, гимны, оды,  

Ты слепцу - прозренье,  

Узнику - свобода;  

Пусть лампады теплят  

Твоему кумиру  

И пред ним в кадилах  

Возжигают мирру!  

Кто ж вернул мне разум,  

Снял безумья бремя,  

Чтоб сумел сказать я  

Правду в наше время,  

Если только шутки  

Ныне в обиходе  

И одни фигляры  

Неизменно в моде?  

Это ты, сеньора,  

Что со мной свирепа,  

Но желанна, словно  

В пост великий - репа!  

Приклони вниманье,  

Слушай, недотрога,  

Как мои безумства  

Сам сужу я строго.  

Сколько раз ночами  

Мерз я и томился -  

Пес твой, верно, думал,  

В столб я обратился,  

И, задравши ногу,  

С наглой простотою  

Башмаки страдальца  

Серебрил росою!  

Сколько раз ночами  

Я в тоске безбрежной  

Камешки с дороги  

Подбирал прилежно,  

Чтобы бросить в ставень,  

Знак тебе давая!  

Знать бы, что напрасно  

Руки я мараю!  

Сколько дней бродил я,  

Облеченный сталью!  

От нелегкой службы  

Высох и устал я,  

Погремку пустому  

Я подобен ныне:  

Скорлупа стальная,  

Кости в середине!  

Сколько лет я прожил -  

Чахлый, жалкий, бледный -  

Скорбным Амадисом  

На Стремнине Бедной!  

Сколько дней несчетных  

Я вкушал при этом  

Собственные ногти,  

Мучась над сонетом!  

Сколько глупых бредней -  

Многие страницы!  

Ты теперь смеешься -  

Каюсь я сторицей.  

Эту писанину  

Мы считали вместе:  

Я - великой правдой,  

Ты - великой лестью.  

Сколько раз о полночь  

Пел я под гитару:  

- Дай воды, сеньора,  

Гибну от пожара! -  

Ты не помогла мне,  

Черствое созданье, -  

Лишь сосед на помощь  

Подоспел с лоханью...  

Что ж - прощай, сеньора,  

Ты добра со мною:  

Обогреешь летом,  

Снега дашь зимою,  

А мою печенку  

Наливаешь желчью -  

Чтоб свое безумье  

Сам решил пресечь я. 

(Пер. М.Квятковской)

 

Жертвой собственных тенет. 
 Мысль моя, дерзанья плод,  
 Внемли доброму совету:  
 Не ищи чудес по свету,  
 Не вверяй ветрам полет. 
(пер. Е.Баевской)