Рок преследовал Антонину Милюкову едва ли не с рождения.

Девочка была совсем крошкой, когда ее мать совершила немыслимый по тем временам поступок:

бросила мужа и детей, прихватив с собой лишь младшую – Антонину.

 

Поступок этой женщины станет понятнее и объяснимее, если хоть немного знать ее историю.

Рано лишившись матери, она еще юной была выдана отцом, оставшимся с пяти детьми,

чуть ли не за первого встречного, кто пожелал стать ее мужем.

С первых же лет совместной жизни стали очевидны несходство взглядов и привычек этих супругов,

неуживчивость их характеров – оба оказались вспыльчивыми и неуравновешенными.

Один за другим рождались дети, но семья счастливее от этого не становилась.

А когда Милюковы обосновались в Москве, и вовсе начались скандалы.

Ольга Никаноровна, не обиженная внешними данными,

с упоением окунулась в вихрь светских удовольствий, посещала балы и вечера,

на которых заимела немало поклонников.

Поздние ее возвращения домой раздражали мужа,

он осыпал Ольгу Никаноровну попреками и бранью, неоднократно давал волю кулакам,

а однажды в холодное время года, посреди ночи, выставил полуодетую «распутницу» на улицу.

И однажды Ольга Никаноровна, не выдержав, сбежала от Милюкова и поселилась

отдельно вместе с маленькой Антониной.

Разъяренный супруг подал на нее в суд, а жена выступила с ответным иском – по поводу того,

что Милюков и в браке не отказывал себе в противоестественных радостях

и жил с их дворовым человеком.

Человек этот подтвердил сказанное на суде…

 

Маленькая Антонина стала предметом новых распрей между разошедшимися родителями.

Ей исполнилось семь лет, когда отцу с помощью полиции удалось забрать младшую дочь

из частного пансиона и увезти в свое имение в Клину.

Но тут враждующих супругов Милюковых настиг новый удар:

их четырнадцатилетняя дочь Елизавета была обольщена одним из домашних учителей,

нанятых отцом.

Ребенка, рожденного от этой связи, сдали в воспитательный дом, юную мать отправили в монастырь.

А вскоре внебрачные дети стали рождаться и у Ольги Никаноровны…

 

Драматические семейные обстоятельства сыграли свою роль в судьбе Антонины:

матери удалось добиться, чтобы ее поместили учиться в закрытое учебное заведение в Москве.

Окончив его, девушка решила поселиться самостоятельно в дешевых меблированных комнатах.

Она сумела стать вполне приличной музыкантшей и могла заработать себе на жизнь уроками.

Правда, своего рояля у нее не было, а значит, и приходящих учеников – тоже.

Судя по некоторым сведениям, Антонина в основном зарабатывала шитьем.

Барышня это была эмоциональная, возможно, даже несколько экзальтированная.

 

Как-то, зайдя в соседний номер к своей близкой подруге,

Антонина Ивановна впервые встретила Петра Ильича, забежавшего туда «на огонек», –

по дороге из расположенной неподалеку Московской консерватории,

где он тогда преподавал.

 

 

 

Встреча оказалась роковой для обоих.

Но в большей степени – для Антонины Ивановны, сразу влюбившейся в композитора.

Тогда девушка и понятия не имела ни о его зарождавшейся славе, ни о гениальности.

Спустя время в одном из писем к мужу она упомянет об этом факте, говоря, что полюбила в нем не гения,

а само его лицо, взгляд, приветливость…

Да и в то время Чайковский, еще не создавший основных крупных произведений,

был популярен лишь в узких музыкальных кругах, нигде более его пока что не знали.

 

Лишь через четыре года тайной влюбленности в Петра Ильича Антонина решилась написать ему,

открыться в своем чувстве.

«То, что мне понравилось в Вас, я более не найду ни в ком, да, одним словом,

я не хочу смотреть ни на одного мужчину после Вас…

Жить без Вас я не могу, а потому скоро, может, покончу с собой…»

 

Между тем Чайковский, человек в общении весьма обаятельный,

умело скрывал от непосвященных неординарную природную склонность к своему же полу.

Судя по письмам к друзьям, он мучился от этой «ненормальной» тяги, хотел быть «таким, как все»,

иметь семью и детей.

 

К тому же один из приятелей Чайковского с теми же «природными» склонностями,

некто В. С. Шиловский, весьма удачно женился на женщине старше себя

и приобрел приличное состояние.

Чайковский бывал у него дома и своими глазами убедился, что женитьба, оказывается,

вовсе не страшна и можно с успехом побороть свою природу.

Да и Шиловский в откровенной мужской беседе советовал сделать то же самое…

 

 

Но почему же надежды «стать таким, как все» Петр Ильич связал именно с Антониной Милюковой?

Ведь еще в январе 1877-го, незадолго до ее признания,

он был страстно влюблен в своего бывшего ученика – скрипача Иосифа Котека.

 

П.И. Чайковский и И. Котек

 

К тому же Чайковский сообщал брату Анатолию следующее:

«Кандидатки на супружество со мной сменяются ежеминутно, – но ни на ком не могу остановиться.

Одна девушка даже сама письменно предложила мне руку и сердце, объяснивши,

что уже три года влюблена в меня страстно.

Она в письме своем обещала быть моей «рабой» и присовокупляет, что имеет десять тысяч капитала.

Я ее когда-то видел и помню, что она смазлива, но противна.

Вследствие того я ей объявил решительный отказ».

Здесь говорится, разумеется, о Милюковой: ни от кого другого письменных предложений о браке

композитор не получал, равно как и обещаний наследственного капитала в качестве приданого.

 

Только слукавил Петр Ильич перед Анатолием:

никакого решительного отказа Антонине Ивановне он не объявлял.

Может, и хотел объявить, потому что с самого начала, заметим, она была ему «противна», но передумал.

Тому причиной явилось не только злополучное наследство Милюковой,

которое нуждающемуся композитору, то и дело ожидавшему подачек меценатки фон Мекк,

казалось желанным выходом из его материальных затруднений.

(Наследство действительно существовало после смерти отца Антонины Ивановны – лес в Клинском уезде.

Только из-за него передрались родственники, и получить его оказалось проблематично.)

 

Баронесса Надежда Филаретовна фон Мекк

 

Главное – мысль о собственном перерождении как нравственном примере

для боготворившего его брата Модеста, который отличался тем же «неправильным» пристрастием,

не давала Чайковскому покоя.

 

Модест Чайковский

 

Примерно в то же самое время, что и Анатолию, композитор отправил Модесту Ильичу

совсем другие письменные откровения.

Он признавался, что время от времени посещает некий тайный дом на окраине города –

«педерастическую бордель», что бороться с собственной природой ему тяжело.

И далее – открытым текстом о причине будущей женитьбы:

«…я хотел бы женитьбой или вообще гласной связью с женщиной зажать рты разной презренной твари,

мнением которой я вовсе не дорожу, но которая может причинить огорчения людям мне близким».

 

Братья Чайковские. Слева направо: сидят Николай Ильич, Петр Ильич

 

Заметим, что о самой женщине, которая будет служить лишь ширмой

перед обществом «презренных тварей» (т. е. людей вполне нормальных и, может, положительных),

здесь никто и не думал.

 

Все это вместе взятое и составило то, что беспощадным образом сломало жизнь Антонины Ивановны.

Переписка, завязавшаяся между будущими супругами, а затем их встреча

завершились 6 июля 1877 года венчанием в церкви Св. Георгия на Малой Никитской.

 

Рассказывали, что уже в храме произошел неприятный инцидент:

когда нужно было поцеловать невесту, Чайковскому стало дурно, к горлу подкатила тошнота,

и он с трудом удержался, чтобы грубо не оттолкнуть счастливую новобрачную.

 

Что, кроме этого, предвещало будущую драму?

Во всяком случае, не первоначальные письма композитора к родным,

в которых он всячески нахваливал Антонину Ивановну:

«Репутация ее безупречна; она очень складная, она всем довольна и ничего не желает,

кроме счастия быть мне подпорой и утешением;

не стесняет меня ни в чем; она очень деликатна и очень преданна;

она не напрашивалась на брачные узы… у нее много задатков,

могущих составить впоследствии мое счастие…»

 

Брату Анатолию он, в частности, писал:

«Вдруг я почувствовал себя спокойным и довольным…

Не понимаю, каким образом это случилось!

Как бы то ни было, но с этого момента внезапно все вокруг просветлело и я почувствовал,

что какая бы ни была моя жена, она моя жена и что в этом есть что-то совершенно нормальное,

как и следует быть…

Жена моя нисколько мне не противна…»

 

 

 

Чайковский старался познакомить Антонину Ивановну как можно с большим кругом

своих знакомых и друзей.

При этом, как вспоминали очевидцы, он казался довольным и ею, и своей жизнью.

 

Но уже после 13 июля в письмах к братьям последовали жуткие признания:

«Жена моя в физическом отношении сделалась безусловно мне противна…

я не встречал более противного человеческого существа…

Она мне ненавистна, ненавистна до умопомешательства…

мне случалось даже плакать при ней… это омерзительное творение природы…»

 

Делая предложение Антонине Ивановне, Петр Ильич, по ее же воспоминаниям, не скрывал:

любви к ней он не питает, и если она согласна на братские отношения, то…

«Я никогда в жизни не любил ни одну женщину, – признавался композитор, –

и я чувствую себя уже слишком немолодым для пылкой любви.

Ее у меня ни к кому не будет.

Но вы первая женщина, которая сильно нравится мне.

Если вы удовлетворитесь тихой спокойной любовью брата, то я вам делаю предложение».

 

 

Но «тихой и спокойной любовью брата» Антонина Ивановна все-таки не удовлетворилась,

что до глубины души потрясло Петра Ильича.

К тому же жена изводила его бесконечными разговорами о влюбленных в нее мужчинах –

может, тщетно пытаясь вызвать в супруге то ли ревность, то ли подобие любви. …

 

Неделю после свадьбы молодые гостили в Петербурге у отца композитора,

где спали в разных комнатах.

Отцу Петра Ильича невестка очень понравилась, что почему-то не вызвало восторга у молодожена.

Потом они навестили под Клином матушку Антонины Ивановны.

Естественно, здесь им отвели общую спальню и двуспальную кровать.

Но ситуация не изменилась: каждое утро новобрачная выходила к завтраку с заплаканными глазами.

 

«Ух, какое несимпатичное семейство!» – восклицал Петр Ильич в письме к сестре,

рассказывая о своих новых родственниках.

В конце лета, отпросившись у жены, которая старательно устраивала их московское «гнездышко»,

Петр Ильич уехал к своим в Каменку.

 

 

Много лет спустя сам Чайковский так объяснял в письме к приятелю причины своей неудачной женитьбы:

«…я до такой степени сжился с образом Татьяны, что для меня она стала рисоваться как живая,

со всем, что ее окружало.

Я любил Татьяну и страшно негодовал на Онегина, представлявшегося мне холодным,

бессердечным фатом.

Получив второе письмо г-жи Милюковой, я устыдился и даже вознегодовал на себя сам 

за мое отношение к ней…

Поступить подобно Онегину мне казалось просто недопустимым».

 

Именно этой версии (не нашел в жене Татьяны, своего идеала) будут следовать долгие годы

советские биографы, обходившие стороной истинные причины личной трагедии композитора.

Кто знает – не вмешайся в его жизнь братья, друзья с определенными наклонностями,

а также всегда и во всем сочувствующая благодетельница фон Мекк,

у Чайковского и сложилась бы та самая «нормальная» семья, о которой он мечтал.

 

Судьба распорядилась иначе – как и в истории его отношений с певицей Дезире Арто,

на которой Петр Ильич чуть было не женился.

Здесь же, после первого выхода в свет молодых супругов, Н. Г. Рубинштейн рассуждал о новобрачной:

«Вот ведь хорошенькая и мило держит себя, а между тем не особенно нравится:

точно она не настоящая, а какой-то консерв».

 

Д. Арто

 

А братья Чайковские, невзлюбившие невестку, вообще подвигли композитора на подлейший обман.

Вызванный ложной телеграммой, присланной из Петербурга от чужого имени,

Петр Ильич сбежал по их настоянию за границу от «этой ужасной женщины».

Поверив в мнимую болезнь мужа, якобы свалившую его в Петербурге, и обещанию,

что он встретится с супругой по дороге «на воды», Антонина Ивановна поехала в Каменку –

имение сестры Чайковского, Александры Давыдовой.

Той же (надо полагать, человеку самому сильному и выдержанному в семействе Чайковских)

было поручено сказать невестке страшную правду: муж покинул ее навсегда.

Известие повергло Антонину Ивановну в состояние, близкое к помешательству.

Болезненно возбужденная, не находя себе места, она с утра до вечера «вспоминала»,

как за ней ухаживали генералы, министры и… члены императорской фамилии,

от которых она отказалась ради Петра Ильича.

 

Даже Давыдова чувствовала себя неловко, видя, как безмерно страдает ее новая родственница.

«Это натура прежде всего целая и честная, – говорила она о невестке. –

Есть у нее и сердце честное, беспредельно любящее, есть и ум, здоровый, простой».

В письмах к Модесту она резко осудила поведение брата.

 

В конце концов братья Чайковские перетянули на свою сторону Александру Давыдову,

и она, которая поначалу полностью поддерживала свою невестку, фактически выставила ее из Каменки.

Убитая горем Антонина Ивановна вернулась в Москву, где сначала жила у подруги.

Известно, что ее послания к отцу Чайковского не доходили – их перехватывали…

 

Неподдельной горечью переполнено ее письмо к Модесту Ильичу:

«За всю мою любовь и преданность Петя мне отплатил тем,

что сделал меня своею ширмою пред всею Москвою, да и Петербургом.

Где же эта доброта его, про которую так много говорили?

Такой страшный эгоизм не может соединиться с добротою».

 

Семья Чайковских

 

Далее последовали десятилетия скитаний по убогим углам, почти полное безденежье…

Был еще один человек на ее жизненной дороге – Александр Шлыков,

юрист по профессии, давно любивший Антонину Ивановну.

Он пытался (правда, безуспешно) заниматься ее разводом с Чайковским,

но стороны так и не пришли к взаимному согласию.

 

Уже в этот период Антонина Ивановна однажды выследила композитора в Петербурге

и с плачем бросилась к нему на шею, умоляя вернуться к ней.

Разумеется, ни к чему хорошему это не привело…

Отчаявшись вернуть сбежавшего мужа, она стала жить со Шлыковым в гражданском браке,

родила от него троих детей, которых сдала в воспитательный дом.

Шлыков оказался человеком весьма тяжелым и потрепал нервов своей сожительнице немало.

Потом он серьезно заболел, и последние годы его жизни Антонине Ивановне пришлось

ухаживать за ним из последних сил и средств.

 

А окружение Чайковского распространяло слухи о том,

«сколь ужасной, бессердечной, не понимающей своего мужа-гения была эта женщина».

Ее называли «нимфоманкой» и «авантюристкой, ловко прикинувшейся музыкантшей»,

чьи настойчивые сексуальные притязания привели композитора к попытке самоубийства.

Сам он называл ее в письмах к друзьям «гадиной».

 

Изредка она писала своему «Петиньке», но вскоре ей запретили и это –

под угрозой лишения жалкой пенсии, которую выплачивал Чайковский…

Хотя мучительные угрызения совести до конца жизни не оставляли Петра Ильича.

Он находил в себе силы признать и в письмах:

«…она поступала честно и искренно; я отдаю полную справедливость ее искреннему желанию

быть для меня хорошей женой и другом, и… она не виновата в том,

что я не нашел того, чего искал."

 

 

Время от времени Чайковский просил друзей узнать: как живет его несостоявшаяся жена,

не нуждается ли больше меры, не пора ли увеличить ей пенсию?

Несколько раз он даже сдержанно и вполне доброжелательно отвечал на ее письма.

Принял и подарок – самолично сшитую ею рубашку – и поблагодарил.

В ответ она смиренно попросила фотографию Петра Ильича, а еще…

посвятить ей какое-нибудь произведение, пусть даже самое маленькое.

 

Возмущенные друзья отчитали композитора, когда он распорядился передать ей свой снимок:

«Ей палец покажи, она руку откусит!»

Стоит ли удивляться тому, что перед самой смертью Чайковский назвал покинутую жену болью,

открытой раной своей души?..

Уж кто-кто, а он знал точно: белый лебедь его жизни, каким явилась Антонина Ивановна,

был очернен и оболган самым жутким образом.

 

Уже после похорон мужа разум Антонины Ивановны не выдержал доставшихся на ее долю злоключений.

В 1896 году она в результате сильнейшей мании преследования попала в психиатрическую лечебницу,

где с некоторыми перерывами провела долгих двадцать лет.

Ее содержание там щедро оплачивалось в соответствии с завещанием Петра Ильича.

В феврале 1917 года вдова Чайковского скончалась в Доме призрения для душевнобольных.

 

В последние годы, судя по медицинской карте, никаких признаков душевного нездоровья

она не выказывала

Отчаянную боль источает последнее письмо Чайковской к мужу:

«О, если бы я захотела сделать зло Вам, я уже давно, давно бы его сделала.

Но зачем я буду брать грех на душу? Какое право я имею судить Вас?

Нас будет судить Бог…

Я и сама полна всевозможных недостатков.

Ваше же дурное давным-давно покрылось Вашей добротой и участием к людям.

И в Вашей власти остановить слухи, что Вы женились на какой-то дряни,

которая оказалась впоследствии еще и дурной женщиной.

Натерпелась я унижений по горло».

 

И еще одна фраза из ее письма брату композитора, Модесту Чайковскому:

«Вы все, вы убили мою жизнь!..»

 

 

Будучи пострадавшей стороной и зная достаточно много о грехах своего супруга,

Антонина Ивановна не только никогда не использовала выгод такого положения при его жизни,

но и стала одной из самых строгих защитниц непогрешимости композитора после его смерти.

Она дала интервью одной из газет, а в другой опубликовала свои воспоминания,

в которых рассказывалось о ее знакомстве с Чайковским и коротком периоде их брака.

 

И хотя Петр Ильич представал в этих публикациях благородным человеком добрейшей души,

братья композитора и здесь были недовольны и зло брюзжали по этому поводу.

Известна их переписка, в которой они договаривались после смерти Петра Ильича об уничтожении

компрометирующих его бумаг и писем,

чтобы для потомков ничто уже не заслоняло ореола святости композитора

и созданного с их помощью его сусального образа.

 

Словно голос самого Чайковского звучит в знаменитом адажио второго акта «Лебединого озера».

Премьера балета состоялась в начале 1877-го – в год его женитьбы на Антонине Милюковой.

Придумывая сказку, Чайковский писал правду,

изображая вечную историю любви, надежды и роковых заблуждений…

 

Танцуют Сергей Кальченко и Екатерина Доценко

 

Источник: сайт "Знаменитые женщины"