Михаил Калик: «Я родился свободным...»

 

Лев Фрухтман, Лод 

(фрагменты статьи)

«Ата бесэдер, Калик!»

Уже в самом начале документально-биографического фильма "Калик в черно-белом и цвете", созданного израильским режиссером-документалистом Семеном Винокуром в 2003-м году, Михаил Калик в каком-то просветленном раздумье говорит: "Я родился свободным человеком, да-да, я родился свободным!"

Калик в черно-белом и цвете (2003) 

СМОТРЕТЬ 

Сразу как-то и не поверишь. В стране, рекомой СССР ( уже с 1929, "года великого перелома" до самых перестроечных лет, бывшей, по словам Владимира Буковского, "большой Зоной", родиться свободным было проблематично. Но не надо понимать это буквально. Под влиянием различных факторов люди-личности, художники, поэты, физики и лирики - не только ощущали себя свободными людьми, но и были ИМИ. Их имена, как правило, остались в истории российской культуры, уже и после развала Империи.

 
... И на это, "еще не разминированное" поле кинематографа 1950-х гг. вступил молодой Калик, чтобы стать одним из создателей нового, так называемого "поэтического кино" в ряду таких мастеров, как Сергей Параджанов, Андрей Тарковский, Отар Иоселиани (эмигрировал во Францию); в какой-то мере и Марлен Хуциев, и Георгий Данелия, и др. Но Калик создал свой поэтический стиль в кино, стиль, не отягощенный идеологией. К этому свершению его привела свобода духа, непокорность судьбе и власти. Хотя и в парадоксальном переплетении.

(Знаменателен эпизод в фильме С. Винокура "Калик в черно-белом и цвете", когда М.Калик рассказывает о том, как в конце 1970-х, уже будучи в Израиле, стал жертвой теракта, взрыва у магазина в Иерусалиме, был ранен осколком в живот и доставлен в больницу, где хирург изъял осколки. "Один из репортеров, освещавших это событие, оказался у моей кровати и сочувственно спросил: "Ну, как ты?" Я, чуть оклемавшись, ответил: "Теперь я уже не оле хадаш, здесь пролилась моя кровь!" И тогда он ответил, этот репортер-сабра: "Ата бесэдер, Калик!" ("Ты в порядке, Калик!)". Капля крови, пролитая на эту землю, и есть самый крепкий союз).

 

 

«Дело Калика»

Не всегда биография творческого человека совпадает с тем, что он делает в жизни. У Михаила Калика как раз совпало. Увиденное в отрочестве, во время войны - в алма-атинской эвакуации, "великое кино" в образе С.Эйзенштейна, снимавшего в 1943 году "Ивана Грозного", зародило в юноше мечту стать кинорежиссером. Случайно услышанная на съемочной площадке реплика "наирусейшей" актрисы Турчаниновой, брошенная в адрес Серафимы Бирман, игравшей в "Иване Грозном" Ефросинью: "Уж если Сара-Фима играет боярыню, то хорошо уж, прости Господи, что царя Ивана не играет Соломон Михоэлс!.." - дала толчок еще робкому пробуждению национального еврейского самосознания: кто же мы, равны ли великому русскому народу, смеем ли приобщаться к русской культуре? Само имя Михоэлса запало в душу, чтоб спустя всего несколько лет привести студента Мишу Калика на грандиозные похороны великого артиста, участвовать в том невероятно скорбном шествии к зданию театра ГОСЕТ на Малой Бронной, где был выставлен гроб с телом Михоэлса для прощания. Даже два слова, опрометчиво оброненные Мишей, повлекли за собой цепь горестных событий (увидев на заснеженной крыше дома - напротив Еврейского театра - старика-скрипача, играющего реквием, Калик сказал негромко: "Плач по убиенному". Рядом шедший студент услыхал: "Что... Что вы сказали?" И в МГБ пошел донос, с которого и началось "Дело Калика").

 

Все эти биографические сцепки так или иначе вошли в автобиографический фильм зрелого М. Калика "...И возвращается ветер" (1991 г.) Так что для ясности обратимся к биографии кинорежиссера.  

Михаил (Моисей) Наумович КАЛИК родился 29 января 1927 года (меньше чем через три недели ему исполнится 85) в Архангельске, в интеллигентной ассимилированной еврейской семье, "Отец был из "простых", из ремесленников, - рассказывает Калик в интервью (26 апр. 2007), - но выбился в актеры, участвовал в послереволюционном, необычайно бурном театральном движении: "синеблузники", ТРАМы, рабочие кружки. Но его подвел родной брат-нэпман, впутал в какие-то махинации, и отец, чистой воды театрал, загремел в северную ссылку, в Архангельск, где я и имел счастье родиться. А мама, дочь очень состоятельных родителей, на корню не принявших большевистский переворот, окончила в Киеве хорошую гимназию; была талантливым незаурядным человеком: знала несколько языков, помогала отцу во время частых гастролей, в дни безденежья и безработицы научилась печатать на пишущей машинке десятью пальцами - "слепым методом". Во время эвакуации она так же умело, как мне казалось, добывала продукты для семьи, обменивала на рынке вещи, берегла семейный очаг…".

М.Калик с грустным юмором изобразил это в эпизодах своей картины "И возвращается ветер...", которую некоторые кинокритики назвали "русским "Амаркордом", по аналогии с биографическим фильмом Ф.Феллини. "Когда мне исполнился год, мы переехали в Москву. Детство мое, отрочество прошли в Москве, шумной незабываемой Москве тридцатых годов, наполненных ором уличных репродукторов, шествиями пионеров и парадами красных конников, позднее моторизованными колоннами Егорова и Тухачевского... Ближе к середине тридцатых: тревожные ожидания ночных арестов, страхи и ужасы самоубийств, сумасшествие показательных судебных процессов над "врагами народа": "Промпартия", шахтинское дело, расправа над Бухариным и тому подобные казни".

Потом была, как известно, Великая Отечественная, которую Калик встретил подростком, все видящим, слышащим, перемалывающим в своей душе. В алма-атинской эвакуации понял, как бытовой антисемитизм разъедает, как ржа, совесть и дух советского обывателя, проникая и в сферы интеллигентские, и во властные структуры, создавая основу государственной юдофобии... Уже учась в 1946-48 годах на театроведческом факультете ГИТИСа, Калик, по его собственным словам, глубоко, как еврей-интеллигент, пережил известные сталинские процессы: «над космополитами», то есть над евреями - театральными критиками (Юзовский, Борщаговский и др.); убийство Михоэлса, закрытие московского ГОСЕТа, разгон Еврейского Антифашистского комитета и арест видных деятелей еврейской культуры. Пятый пункт становился табуированным. Тем не менее, даже в такое тревожное время он с юношеским максимализмом и бесстрашием поступил во ВГИК на режиссерское отделение, в мастерскую знаменитого Григория Александрова... Но времечко-то какое! - недолго музыка играла, как говорят в народе...

Суровые жизненные испытания начались в 24 года. В 1951 году Михаила Калика и еще четверых студентов арестовали и обвинили в участии в "антисоветской террористической организации", а Калика еще дополнительно - в сионистской деятельности, чего он и не отрицал, ощущая себя глубоко причастным к еврейству. (В биографическом фильме С. Винокура Калик - актерски очень выразительно и зримо - показал, как его арестовывали, заламывали руки, препровождали на Лубянку, стригли под нулевку, будто он уже был обречен).

"Судил нас военный трибунал войск МГБ Московского военного округа, который приговаривал обычно только к смертной казни, за редким исключением, - рассказывает М. Калик в своей мемуарной заметке "Страницы жизни "абстрактного гуманиста" (Киноведческие записки, М., 1996; записал Валерий Фомин). - И вот мы, слава Богу, стали этим исключением. Нам заменили смертную казнь на "четвертак" и послали в самые страшные лагеря... Я был в так называемом Озерлаге, недалеко от Тайшета. Там, в тайге, через каждые 5-10 км был лагпункт. Вокруг сотнями умирали, а я был молод и, знаете, выжил". (Лишь спустя сорок лет режиссер Калик в своем фильме "И возвращается ветер" (1992) снял большой эпизод о сталинских лагерях, "постановочный", но на грани документальной съемки. Эпизод внушительный, достоверный - настолько подлинный, хоть и игровой, яростный, яркий, - что французские кинематографисты, в начале 2000 года снимая фильм про советского музыканта Эдди Рознера "Джазмен из ГУЛАГа", не найдя в российских архивах документального материала, обратились к Михаилу Калику с просьбой продать им 5-7 минут экранного времени из гулаговского эпизода его фильма. Сам факт есть высокая оценка мастерства режиссера). "Да ведь снимал же один к одному, - говорит сам Михаил Наумович. - Так вся эта эпопея врезалась в память".

Вспоминая об этом времени Калик, еще находит в себе силы шутить: "Я играл еще в такую игру, будто меня туда, в Сибирь, специально послали как режиссера, чтобы я увидел, изучил жизнь и стал духовно богат. "Игра" действительно помогла. Помогла просидеть два раза в холодном карцере, пройти спецкорпус в Лефортово, шесть (!) тюрем... Когда я сейчас вспоминаю, что я видел за два с половиной года, то не могу представить, что все это действительно видел своими глазами...".

Свет в одиночной камере

Советская либеральная интеллигенция любила лагерный фольклор: "Я сижу в одиночке и плюю в потолочек"!.. (А еще: "Сижу на нарах, как король на именинах..." Автор - народ!). Варлам Шаламов, многолетний колымский сиделец (17 лет отбухал), один из адресатов Бориса Пастернака, сказал однажды, как отрезал: "Лагерный опыт ничему не учит. Пропавшие годы". Трудно спорить. Этот опыт надо только пережить. М. Калик же утверждает, что именно тогда в нем созрела безотчетная идея гуманистического отношения к человеку, сознание, что он Еврей и что где-то есть Убежище для него, как человека и художника. И маленький тусклый свет надежды в виде сгорающей спички на миг озарял камеру.

Ходит история о Калике, что в одиночке в Лефортово сердобольный надзиратель дал ему коробок спичек. И вот он в полутьме камеры сжигал одну спичку за другой, и это краткое пламя спиченки как-то успокаивало душу, настраивало на оптимистический лад. Калик подтверждает этот миф о нем, но с усмешкой добавляет, что спички покупал в тюремном киоске. И вдруг мне становится ясен смысл мандельштамовской строки "...И спичка серная меня б согреть могла". Непостижимо, как это может перекликаться в поэтическом космосе? Осип Мандельштам к моменту написания этого стихотворения (1922) был еще вольным человеком, но представлял, как видно, весь ужас перековки российского человека в "строителя социализма". У Калика же неслучайно появляется в эпизоде фильма "До свиданья, мальчики" вспыхивающее на краткий миг в полной темноте пламя спички, когда молодые герои, влюбленные, расстаются навсегда.

Многие - как бы случайные - штрихи биографии режиссера перекликаются с его фильмами. И это тоже создает своеобразную поэтическую симфонию жизнетворчества. Ярчайшие панорамные съемки: тайги, моря, города, реки, - созданные в "каликовском" стиле, удивительно совпавшие с музыкой Микаэла Таривердиева, композитора от Б-га! А «крупные планы» Калика, носящие тонкий налет его поэтики: лица, глаза, губы Кинопоэтика. 
 

 
...Фильм Михаила Калика "Колыбельная", снятый в 1960 году на студии "Молдова-фильм" как бы в традиционно заданных границах реалистического кино, ВДРУГ оказался средоточием целого ряда поэтических приемов, создающих ощущение правдивости и искренности кинообразов. Киноязык заменял поэтическое слово. И этой новой выразительности помогают и строго "по линейке" выстроенный кадр, и поворот головы актера, по строгому указанию режиссера, и музыкальная фраза, и пейзаж, и шумы, и звуки жизни. Поэзия кино одухотворила не только реалистический сюжет, но и вполне бытовые жизненные реалии, поступки людей, их внутренний мир – словом, весь киномир, создающий именно то "замирание сердца", которое и составляет цель искусства.

Поэзия "Колыбельной" была сразу же замечена в мире Большого кино. Так получилось, - говорит Калик, что фильм, понравившийся даже Екатерине Фурцевой, тогдашнему министру культуры, и одобренный Госкино, не попал по причине советской бюрократической проволочки на Венецианский фестиваль, в конкурсную программу, как предполагалось ранее, а был показан вне конкурса. И там картину увидел один из крупнейших тогда кинокритиков и историков кино Жорж Садуль. В газете "Леттр Франсэз" он написал: "Калик принадлежит к советской "новой волне". У него есть талант и темперамент. Это имя надо запомнить. (Выделено мной - Л.Ф.). "Колыбельная", показанная почти тайно, в информационной секции, заслуживала участия в самом Венецианском фестивале больше чем другие фильмы" (Париж, 15.09.1960).

Скупой на похвалы Михаил Ильич Ромм, друг и наставник Калика, отнес и "Колыбельную", и "Человек идет за солнцем" к числу "поисковых", если так можно выразиться, картин. "Поэтический накал ее очень высок". Последнее - относится уже к фильму "Человек идет за солнцем", снятому в 1962 году тоже в Молдавии, ставшей в послевоенное время заманчивым уголком огромной страны, не могущей согреться, республики, где вино лилось рекой и гроздья винограда сами просились в рот. Трудно себе представить, насколько сам замысел соответствовал и месту, и времени. В мире много солнца, но его надо ощутить и почувствовать не только как осветительный и обогревательный прибор, но и как великую субстанцию жизни. Фильм, не перегруженный социально-идеологическим смыслом, почти бессюжетный, - был снят в такой простой и новаторской манере, что поистине брала оторопь. Все "безумно" любят детей. Но то, что могут увидеть глаза ребенка, не всегда доступно пониманию взрослого человека. Ребенок - "табула расса", чистая доска, его сознание еще не отравлено миром страстей, денег, честолюбия. Он видит жизнь, как она есть, красоту первозданной, дорогу - полную неожиданностей, похороны человека, как нечто ужасное и необратимое, пространство стадиона как широчайший мир, где свершают свой прекрасный танец не три танцорки-гимнастки, а три античных Грации...

Весь драматизм советского кинопроизводства состоял в том, что все новое и по форме, и по содержанию принималось в штыки, с подозрением, как бы это не нанесло вреда советскому строю, ни больше, ни меньше. К такому выводу приходит нынешняя российская кинокритика. Умный, талантливый кинорежиссер в мире бездушных динозавров, мастодонтов. Но почему же находились здравые головы зарубежных кинокритиков? Михаил Калик показывает старые, чудом сохранившиеся газетные вырезки. Вот что писала аргентинская, скажем, пресса:

"Человек идет за солнцем" - фильм больших художественных достижений. Поэзия темы сочетается с удивительной манерой использования изображения и цвета. Михаил Калик - режиссер этого фильма, столь необычайного по совокупности мыслей, ситуаций и чарующей привлекательности". (газета "Ла Насьен", Буэнос-Айрес. 27.7.1964). А знаменитый шведский писатель Артур Лундквист после просмотра фильма оптимистично и обобщающе заметил: "Похоже на то, что длительная зимовка в советском кино, наконец, закончилась. Лед после сталинизма тронулся и повел к новому освобождению искусства. Лучшим доказательством этого является фильм "Человек идет за солнцем", сильная символическая тема которого выдвигает на передний план триумфальную художественную форму. Фильм стал маленьким чудом поэтической непосредственности и полных смысла переживаний" (Журнал "Ви", Стокгольм, 1962). Спасибо архивариусам, сохранившим этот уникальный отзыв большого европейского писателя!..

 

Человек идёт за солнцем (1961) 

Но чем ярче и выше была положительная критика фильмов Калика за рубежом, тем больше злились и ярились партийные бюрократы советского кино. Но имя Калика уже все запомнили!

 

Калик вспоминает (24.01.2007) 

 

Где обитает Мастер?

Если спросить израильского интеллигента (лучше - русскоязычного), где обитает Мастер кино, он наверняка скажет, чтоб не ударить в грязь лицом, что такой мастер обитает или на Беверли Хилз, недалеко от Голливуда, или в Италии на студии Чиничита, любимейшей студии Феллини, вот уж десять лет ушедшего из мира; или в Швейцарии, или в Париже, или, на худой конец, на Канарах; благоденствует, вынашивая замыслы новых необыкновенных фильмов, попивая коктейль со льдом и играющий со своей любимой собачкой.

Никому и в голову не приходит, что Мастер обитает в Израиле. С удивлением узнают, что он обитает в Иерусалиме, в очень красивом месте на Сдерот Эшколь. Ему можно позвонить, с ним можно встретиться, отвлечь от насущных дел и дум, задав какой-нибудь банальный вопрос, вызвав у Мастера добродушную усмешку. Он кажется поначалу человеком из "Книги Экклесиаста", с губ которого вот-вот сорвется: "Все суета сует!".

Но скоро в ходе беседы выясняется, что мастер не закоснел в собственном величии, что он прост и словоохотлив, когда речь заходит о кино, что он необыкновенно живой и подвижный, человек-легенда российского и мирового кинематографа, хранящий в памяти нескончаемую череду ярких эпизодов своей полувековой творческой жизни.

Вот уже 40 лет Михаил Калик живет в Израиле. За плечами - годы и годы. Я прошу Мастера вновь вернуться к истоку. Перед окончанием ВГИКа он стажировался в качестве ассистента режиссера у самого Иосифа Хейфеца на картине "Дело Румянцева". Затем был и первый фильм, дипломный - снятый на Московской студии им. Горького в 1957 году. Это была, как уже сказано, экранизация романа А.Фадеева "Разгром" под прокатным названием "Юность наших отцов" (совместно с другом-режиссером Борисом Рыцаревым). Тема - "проходимая", революционная, но стиль, экспрессия, слаженный оркестр актерских игр, и - главное - блестяще сыгранная роль Иосифа Левинсона, командира партизанского отряда в "Разгроме" - все было свежо, смело, поэтично. Это была заявка на какую-то новую кинопоэтику, суровую, сдержанную, масштабную. Впервые дипломная работа выпускников ВГИКа была сразу запущена на широкий экран и получила тираж.

Комиссара-еврея Иосифа Абрамыча Левинсона (прототипом которого А. Фадеев взял известного в гражданскую войну командира Дальневосточного партизанского отряда Моисея Израилевича Губельмана) сыграл замечательный артист Александр Кутепов, не только с ярко выраженной еврейской статью, но и с "пятой графой". Это была звездная роль А. Кутепова. Трудно передать, как тщедушный человек, с усталым небритым лицом, слабый внешне, вдруг, когда речь заходила о принципиальных боевых или дисциплинарных вопросах, вырастал на стременах, сатанея-каменея, и все понимали, что рука "Абрамыча" тянется к кобуре не ради шутки, а ради "мировой революции", и бородатые партизаны-сибиряки, каждый - полтора-Ивана, дрейфили и спешили выполнить приказ. (Позднее, как вспоминает Калик, когда фильм еще не вышел на экраны, прошел слух по Москве, как о чем-то "скандальном"; и вот в Центральном Доме Советской армии собрались бывшие партизаны, участники дальневосточного похода, и устроили настоящую обструкцию режиссерам.. "Мы, мол, такими не были, - рассказывает Калик, - ворчали "партизаны", мы были героями, а это бандиты какие-то!".

Самое интересное, что на обсуждении, за столом президиума сидел сам прототип фадеевского романа - Моисей Губельман, написавший книгу о партизанском движении на Дальнем Востоке... Калик вспоминает: "Он говорил мне тихо на ухо: «Миша, не расстраивайтесь, я их всех почти знаю. Настоящие партизаны были расстреляны еще в 37-м, а это таки бандиты, уцелевшие в силу случайных обстоятельств... Сейчас об этом вспоминаешь как о курьезном, а тогда это было почти как "быть или не быть" - и мне самому как режиссеру, и моему фильму. Выручил мой педагог и покровитель Сергей Юткевич. Когда в "Известиях" появилась статья "Мы такими не были", подписанная партизанами, Юткевич предложил показать фильм молодежи, комсомольскому активу столицы. И это сработало: молодежь горячо приняла и фильм "Юность отцов", и самого Левинсона, мастерски сыгранного А. Кутеповым. И в "Комсомолке" появилась одобрительная статья "Этот фильм нам нужен". В общем, позволили быть!..". (И так было с каждым фильмом М. Калика - два-три года напряжения, неимоверных трудов, как теперь мы знаем: художественно почти всегда попадание "в десятку", а затем преодоление барьеров бюрократическо-ведомственных инстанций и недолгий временный прорыв к зрителю! Или на знаменитую "спецхрановскую полку". Так было с фильмами 'Человек идет за солнцем" (1962), "До свиданья, мальчики!" (1964), "Любить" (1966), "Цена" (1969). Теперь же, по утверждениям киноведов и кинокритиков, каждая работа кинорежиссера является событием в послевоенном киноискусстве XX века. И не будет преувеличением сказать, что ныне каждый фильм Мастера заслуживает скрупулезного, детального разбора и анализа – чтобы понять прошлое кино, сущность его поэтического наполнения... Мир, увиденный Каликом).

Рождение шедевра

В начале 1960-х у всех на слуху была песенка Булата Окуджавы: "Ах, война, что ж ты сделала, подлая?/ Опустели все наши дворы...". И припев в песенке этой нешуточный: "До свидания, мальчики, мальчики, / постарайтесь вернуться назад!". Окуджава задал тон теме предвоенного времени. Борис Балтер, молодой писатель-фронтовик, подхватил эти поэтические строки и написал повесть «Трое из нашего города", главы из которой были напечатаны в «одиозном» по тем временам альманахе 'Тарусские страницы" под редакцией К. Г. Паустовского. Повесть прочитал молодой кинорежиссер Михаил Калик, ставший к тому времени работником киностудии "Мосфильм". Год все еще оттепельный, 1964-й. Повесть Балтера была уже напечатана целиком под названием "До свидания, мальчики" в журнале "Юность", а затем вышла отдельным изданием в Москве.

Калик рассказывает: "Главы из повести Б. Балтера я хорошо запомнил еще по первой публикации. И когда мы познакомились с Балтером, и он мне подарил свою книгу, я понял, насколько она близка мне по теме, по настроению и фону южного "еврейского" города. Я сразу же подал заявку на сценарий по повести. К счастью, шел последний год "оттепели" - и заявка была принята. Я приступил к реализации сценария "До свидания, мальчики!", написанному совместно с Балтером".

Калику хотелось всю ту поэтическую ткань, из которой создана повесть, перенести на экран, языком кино передать всё обаяние балтеровской прозы. Это нелегко, как нелегки были до Калика экранизации Толстого, Чехова, Паустовского. (Даже "Гамлет" у Козинцева!). Надо сказать, что и зрелость режиссера, и удачный подбор актеров, и музыка - все сопутствовало успеху этого фильма.

Знаменитый английский режиссер Питер Брук, размышляя о природе кино и театра, писал: "Кино выносит на экран образы прошлого. Поскольку это то, чем занят разум на протяжении всей жизни, кино представляется интимно реальным" (1968). Повесть Балтера как бы совпала с юностью и судьбой Калика. "Для меня эта была судьбоносная картина, - говорит Калик, - когда фильм был готов, мы с Балтером решили показать его К. Г. Паустовскому. Балтер был его любимым учеником, учился в его семинаре в Литинституте. Паустовский его обожал, потому что Балтер был очень талантлив и, насколько можно было, без подражания усвоил дар лирической прозы Паустовского. Константин Георгиевич был уже очень плох и жил не в Тарусе на даче, а в квартире на Котельнической набережной; и там в доме оказался какой-то клуб с киноустановкой, и мы показали свой фильм Паустовскому, который с большим теплом, восторженно принял наш фильм. Мы были счастливы". (Из беседы с М. Каликом 28 июня 2007 года).

 

До свидания, мальчики! (1964) 

Израильский период жизни и творчества М. Калика начался нелегко, как и жизнь любого репатрианта. Вне рангов и сословий, Калик с семьей спустились по трапу самолета в аэропорту Бен-Гуриона 14 ноября 1971 года. Этому предшествовала долгая борьба за выезд - с отказом и репрессиями. Но уже через полтора-два года Калик приступил к съемкам полнометражного цветного фильма «Трое и одна", непонятого израильскими кинокритиками и кинодельцами. Что в дальнейшем привело Мастера к полному отказу от большого кино и уходу в документалистику. Этот период своей жизни Калик резюмировал фразой: "Жизнь иногда как плохое кино".

Спустя годы один из ведущих журналистов газеты "Едиот ахронот" Иегуда Корен написал о Мастере как бы "извинительную" статью с подзаголовком "Основано на правдивой истории": "В 1971 году Михаил Калик, один из ведущих кинематографистов в бывшем Советском Союзе и один из основателей "советского поэтического кино", неожиданно получил разрешение на выезд. Американский еврей, режиссер Отто Премингер (фильм "Эксодус") и поклонник Калика, приехал встретиться с ним в центр абсорбции в Мевасерет- Ционе и заявил: "Огромный талант принесет вам все премии". Премингер предложил Калику открыть перед ним двери Голливуда, но Калик отказался". (В беседе с Михаилом Наумовичем мы не раз касались этого примечательного эпизода. Калик отказался наотрез от возможности работать или поработать в Голливуде. "Потому что успеха никто не может гарантировать, а неуспешный человек в Америке - в общественных глазах ничто". Об этом даже в те годы не массовой эмиграции из СССР можно было догадаться!).

 

Далее Иегуда Корен пишет (ныне об этом хорошо известно), что тогдашний министр финансов Пинхас Сапир предоставил Калику чек на 800 тысяч лир, огромную по тем временам сумму, на постановку фильма. Такой милости не удостаивался с тех пор ни один израильский кинематографист. Калик написал по мотивам рассказа М.Горького "Мальва" сценарий фильма "Трое и одна" на израильском материале, действие фильма происходит на морском побережье Эйлата в канун войны Судного дня. Любовная драма разыгрывается между распущенной красавицей и тремя мужчинами трех поколений и типов людей... ("Едиот ахронот", 15.7.2003).

 

Трое и одна / Shlosha V'achat (1974)  

Тогда, в 1975 году, израильским критикам показалось, что фильм слишком вульгарен, грубоват, отвлечен от израильской действительности, от "народа". "Калик, сделай что-нибудь для народа!” - говорили израильские кинодельцы. «Боже, куда я приехал?! - сокрушался Калик. - Опять это советское "Сделай что-нибудь для народа!".

Газета "Гаарец" всячески поносила фильм, не поняв главного - болевую точку израильской жизни: смута душевная и анархия социальная требовали исправления ("тикун таут"). Но режиссер не "лечил", он ставил диагноз. Точный и безошибочный.

Сегодня фильм "Трое и одна" смотрится как превосходная европейская художественная лента, совершенно целомудренная на фоне современной откровенной "обнаженки". Игра израильских актеров: Аси Даяна, Ури Леви, Йоны Элиян, Ави Авиви - покоряет естественностью, пластичностью и глубиной. Прекрасна природа в фильме, как бы диссонирующая с жизнью.

* * *

Еще в начале киновека Л. Н. Толстой, не зная толком о выдумке братьев Люмьеров, изрек нечто фундаментальное о мастерстве живописца. По поводу последних работ Репина он сказал: "Мастерство такое, что мастерства не видно!". Как в корень глядел великий романист. Чаплинские фильмы, немое кино, еще и первые американские фильмы - все мастерство напоказ, как, кстати, и фильмы Эйзенштейна.

Потом пришла киножизнь. Жизнь на экране оказывалась лучше, сочнее, полнокровнее серенькой жизни советского обывателя. Поколение М.Калика, та новая поэтическая волна создала магию киноэкрана, жизнь как искусство, прозу жизни как эпическую поэзию, "мастерство, когда мастерства не видно". Этим, на мой взгляд, отличаются почти все фильмы Калика, которым уготована почетное место в пантеоне мирового киноискусства.

Постфактум

"Давайте после драки помашем кулаками", - предлагал один большой советский поэт, не доживший до перестройки. "Помашем!" - решил Борис Павленок, бывший первый заместитель председателя Госкино тов. Ермаша, и написал душеспасительную книгу "Кино. Легенды и быль", 2004 год. Изрядно мучимый в советское время, режиссер Элем Климов назвал тов. Павленка "главным костоправом советской кинематографии". Но даже этот чиновник пишет о Калике на редкость доброжелательно, извинительно: "Не смог пробить дорогу, достойную таланта и М. Калик". Вот "не смог" - и всё тут. Павленок даже не устыжается своих слов, не сознает, что пробить в советском киноискусстве свою дорогу было равносильно тому, что пробивать бетонную стену садовой лопаткой. Многие и русские режиссеры изувечились, а то и разбились насмерть. А что ему теперь, в новом столетии, не сказать запоздалый комплимент Калику, дружно принятому в российском нынешнем киносодружестве, если Михаил Наумович еще в 1971 году "самоустранился" из советского кино, уехав в Израиль на ПМЖ.

Легенда, связанная с отъездом Калика, гласит (широко ходила по Москве), что были кинорежиссеры, ему завидовавшие. Так, после безуспешных попыток известного режиссера и киноактера Владимира Басова убедить Госкино не портить снятый им фильм, он, как рассказывали, чуть не плача закричал: "Ну, Миша Калик хоть в Израиль уехал! А куда мне, русскому, от вас бежать?".

Легенда очень правдоподобная. Мучительство советских партийных органов и киноначальства было чрезвычайным. Фраза же бывшего «костоправа» о Калике напоминает мне лицемерную мысль об Осипе Мандельштаме, высказанную записным критиком Ал. Дымшицем во вступительной статье к книге поэта, выпущенной в 1973 г. в серии "Библиотека поэта": "Эпоха, век ждали от О. Мандельштама большего, чем он сделал... он не сумел быстро расстаться со всеми "родимыми пятнами" прошлого" (Курсив мой - Л.Ф.) Но, как известно, ему успешно помогли это сделать "ребята из железных ворот ГПУ" (цитата из стихолтворения О.Мандельштама).

Так чему удивляться, что почти все фильмы М. Калика прошли через это совершенно бессмысленное мучительство?
 

"Человек идет за солнцем" (1961), возникший именно в эпоху оттепели, фильм, ознаменовавший появление "поэтического кино", нежнейшее создание души и ума тридцатипятилетнего Мастера, был тогда же и атакован партийно-чиновничьим аппаратом, и чудом дошел до экрана; молдавские дуроломы судили об искусстве кино, как о выработке вина; особенно "хозяин" Иван Иваныч Бодюл, друг самого Брежнева, так глубоко проник в подтекст фильма, что во всеуслышанье заявил: "Человек идет за солнцем, а что он видит? Он видит сущую ерунду, а не наши советские достижения". А его заместитель с милицейской фамилией Постовой поддакнул: "Раз человек идет за солнцем - значит он идет на Запад!". (Как ни кондовы были их заявления, они что-то угадали в формальном методе режиссера-новатора. Оглядка на французское киноискусство 50-60-х годов, на Рене Клера, на Ламориса, которого помнит даже не всякий киновед, на лучшие образцы западного кино). При этом надо было иметь мужество не сломаться перед проработками чекистов, перед тяжелыми, как чугунные гири, словами Леонида Ильичева, секретаря ЦК: "В фильме чувствуется одаренность автора, но есть и серьезные недостатки, против которых нельзя не возражать. Поиски особой, во что бы то ни стало необычной формы, оборачиваются в ряде эпизодов фильма чисто внешним оригинальничаньем, манерностью, некритическим подражанием зарубежным модам" (Из речи на заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС 26 декабря 1962 года).

 

 И возвращается ветер (1991) 

 

... Вспоминая те годы, М.Калик признаётся: "Я, собственно говоря, против советской власти ничего не делал. Меня это просто мало интересовало. Я не боролся с властью, я боролся за свои идеи, за свои режиссерские работы, против косности и произвола. Но я не был диссидентом. Это не надо преувеличивать. Хотя вся тоталитарная система бывшего Союза была мне, конечно, враждебна и отвратительна».

* * *

Сергей Юткевич, один из учителей и наставников М. Калика, по выходе на экран фильма "Человек идет за солнцем" сказал в защиту своего талантливого ученика, сказал громко, на всю страну: "Случайно не расстрелянный, он вернулся реабилитированным, и я горжусь своим учеником. Это он - Человек, идущий за солнцем".

 

newswe.com