У нас в деревне были тоже хиппаны,
Но всех - увы! - уже давно позабирали,
И я один, заплаты ставя на трусы,
Пытаюсь встать, да что-то ноги отказали.
Да, я последний из колхозных могикан,
Лежу и плачу, вспоминая всю систему,
Как на стриту аскали дружно на стакан,
Как найтовали мы с герлой по кличке Э-э-эмма!
Йе-е-е, Пинк Флойд!
Йе-е-е, кайф!
Йе-е-е, шузы!
Вчера забил я свой единственный косяк,
Вчера тащился я последний раз на кайфе.
Сегодня, выпив кружку чаю натощак,
Не смог представить, что фузю на овердрайве.
Да, делать нечего, вылазят волоса,
Придятся завтра мне пахать на провиант,
Пока же слушаю, как воет эмигрант,
Какая там у них, в Америке, тоска...
Йе-е-е, Пинк Флойд!
Йе-е-е, на флэйт!
Йе-е-е, тусовка!
У нас в коммуне был Василий основной,
Он тихий ужас наводил на вся село,
Ах, Вася, Вася, почему ты не со мной?
Не били б панки мне по морде ни за что!
Где отыскать мне ваши тертые следы?
Пропали все, и нет ничьих координат.
А может стопом мне поехать в Ленинград,
А там найду хоть одного возле Невы.
Хиппаны, хиппаны, Пинк Флойд!
Хиппаны, о где вы?!
Хиппаны, хиппаны, вермут!
Хиппаны, хиппаны...

Плюс один, ноль, плюс два, почернела Зима.
Расцветает январь язвой неба, ха-ха!
С юга ветер приполз, неспособный на бег,
Пожирает, дохляк, пересоленный снег.
А за ним, как чума – Весна.
А за ним, как чума – Весна.
А за ним, как чума – Весна.
А за ним, как чума... Ох-хо-хо!
А на Невский слетелася стая сапог,
А на Невском такая царит кутерьма,
А над Невским в глазок наблюдает тюрьма,
Состоящая из одиноких мужчин,
Не нашедших причин дарового тепла.
Непонятна весьма – Весна.
Непонятна весьма – Весна.
Непонятна весьма – Весна.
Непонятна весьма... Ох-хо-хо!
А в каналах вода отражает мосты
И обрывы дворцов, и колонны – леса,
И стога куполов, и курятник-киоск,
Раздающий за так связки вяленых роз.
А культура, вспотев в целлофане дождей,
Объявляет для всех Ночи Белых Ножей.
И боимся все мы, что дойдём до войны...
Виновата она – Весна.
Виновата она – Весна.
Виновата она – Весна.
Виновата она... Ох-хо-хо-хо!
Эй, Ленинград, Петербург, Петроградище
Марсово пастбище, Зимнее кладбище.
Отпрыск России, на мать не похожий
Бледный, худой, евроглазый прохожий.
Герр Ленинград, до пупа затоваренный,
Жареный, пареный, дареный, краденый.
Мсье Ленинград, революцией меченный,
Мебель паливший, дом перекалеченный.
С окнами, бабками, львами, титанами,
Липами, сфинксами, медью, Аврорами.
Cэр Ленинград, Вы теплом избалованы,
Вы в январе уже перецелованы
Жадной весной ваши с ней откровения
Вскрыли мне вены тоски и сомнения.
Пан Ленинград, я влюбился без памяти
В Ваши стальные глаза...
Напои до пьяна – Весна.
Напои до пьяна – Весна.
Напои до пьяна – Весна.
Напои до пьяна... Ох-хо-хо-хо!

Я помню эти цветы,
Танцевала твоя душа.
И ветра любовались как ты,
Как ты была хороша!
Над весенним небом Невы
Летала живая взвесь.
Я не видел зеленее травы,
Когда ты была здесь! 
Когда ты была здесь!
И нашли свои имена
Все заклепки на всех мостах,
И меняла экспонаты весна,
В Кунсткамере и Крестах.
И даже в молчании камней,
Я чувствовал - что-то есть.
И не было серых дней
Когда ты была здесь!
Вечер воды слюда.
А над всем плывет водолей.
А в руках его наша звезда,
И нам от нее светлей.
А на пальце звонит кольцо,
Получило благую весть.
И я помню твое лицо,
Когда ты была здесь!
Ангел, сползая с иглы
Петропавловского копья
Рубит транспортные узлы
И пришпоривает коня
Музыка в сердце моем,
Безмолвие в твою честь!
Я был когда-то огнем
Когда ты была здесь!
Над музеями пела моль,
Трепетна и нежна
Ты сыграла свою роль,
Что для нас так была важна
И флейтистом стал наш басист
И ржавела на сердце жесть
Город был первозданно чист
Когда ты была здесь!

Когда идет дождь, когда в глаза свет,
Проходящих мимо машин и никого нет...
На дорожных столбах венки, как маяки
Прожитых лет. Что ты в пути?
Третью жизнь за рулем, три века без сна
Заливает наши сердца серым дождем,
И кажется все, по нулям кислород и бензин,
И с кем-то она, но все-таки знай – ты не один...
Ветви старых дорог хлещут тебя по лицу
Нас гоняет по свету ветер и рок, золотая листва
Полыхая огнем, вместе с верностью рвется к концу
Лишь ночной чернозем, чернозем, да в небе звезда.
Ты не один!
На дороге туман, нам мерещится дым
Ты уехал за счастьем, вернулся просто седым
И кто знает, какой новой верой решится эта борьба
Быть, быть на этом пути – наша судьба.
Ты не один!

Я пил вчера у генерала ФСБ.
Он был могуч, как вся его квартира.
Я пил в бассейне, кабинете, бане, тире и т.д.
Я ценил фаянс японского сортира...
Я пил в бассейне, кабинете, бане, тире, всё без Б...
Я ценил размах японского сортира...

"Ты что, поешь?" "Да, вроде бы, пою..."
"Твои коллеги - дрянь да пидорасы,
Я этот юмор бы собрал разок в ГУЛАГовском раю...
А ты ниче, талантливый, очкастый.
Я этот юмор бы собрал разок в ГУЛАГовском раю
А ты ниче, ты наливай, очкастый.

Ну что, сынок, давай поднимем за ВВ!
Хотя достал он нас, конешно, тоже,
Мы все имеем: дачи, стражу, уваженье и лавэ
Но так хотелось, чтоб страна цвела построже...

Державу рвет от олигархов и воров
Мы скоро спросим всех и всё за все ответят
Я умереть за нашу Родину несчастную готов
Но к сожаленью есть семья и дети.

Да, славу Богу, демократии конец,
Давай, чтоб Русь цвела, да вера пела!.."
Я после третьей осмелел, спросил: "На чьи труды дворец?"
А он ответил: "Не твоё собачье дело".
Я после пятой осмелел, спросил: "На чьи труды дворец?"
А он ответил "Не твоё собачье дело".

Мы пили за Чечню и за Афган,
Под водку шли объятья и маслята,
И думал я, очкастый, смирный, небогатый ветеран:
Средь генералов есть кайфовые ребята.
И думал я очкастый, смирный, небогатый ветеран:
Средь генералов есть фартовые ребята.

Под утро он вовсю уже рыдал
То ставил к стенке, то гадал на партбилете,
Но самой страшной главной тайны, к счастью, вам не рассказал:
Ведь у меня свои семья и дети.

Я завтра пью у адмирала МВД...

Не пройти мне ответом там где пулей вопрос,
Где каждый взгляд – миллиметром, время – пять папирос.
Мертвый город хоронит свои голоса.
Потерялись и бродят между стен небеса.
Рождество наступило, в подвале темно.
Сколько душ погубило напротив окно?
Я забыл, что в природе еще что-то есть.
Шестого приняли роды без шести минут шесть.
А наутро выпал снег
После долгого огня.
Этот снег убил меня,
Погасил короткий век.
Я набрал его в ладонь,
Сплюнул в белый грязь и пыль.
То ли небыль, то ли быль,
То ли вечность, то ли вонь...
Этот город разбился, но не стал крестом.
Павший город напился жизни перед постом.
Здесь контуженныe звезды новый жгут Вифлием,
На пеленки березы, руки, ноги не всем.
С рождеством вас, железо, повязка венцом.
Медсестра Мать Тереза с симпатичным лицом.
Прошлой ночью, как шорох, вспоминались дни
Как вы задернули шторы, как вы были одни.
А наутро выпал снег
После долгого огня.
Этот снег убил меня,
Погасил двацатый век.
Я набрал его в ладонь,
Сплюнул в белый грязь и пыль.
То ли небыль, то ли быль,
То ли вечность, то ли вонь...
Не пройти мне ответом там где пулей вопрос,
Где каждый взгляд – миллиметром, время – пять папирос.
Мертвый город с пустыми глазами со мной.
Я стрелял холостыми, я вчера был живой...

Я не знал живого Марковца,
Я его увидел только мертвым.
Возле президентского дворца,
Перед грозным небом - пулей стертым.
Я снимал на видео фасады
Обожженных лиц и душ бойцов.
Где, какие отольют награды
Для уже ненужных храбрецов?
И с погон погибшего срывая
Звезды, будто злое небо с глаз,
Мне солдат их протянул, кивая:
"Вот, возьмите - память вам от нас.
Не забудьте эту грязь - дорогу
К смерти в унавоженной глуши,
У него две дочки, всё же к Богу,
Видно, он отчаянно спешил".
У Минутки, возле медсанбата,
Где по пояс рваные дома,
Видел я сгоревшего комбата
И державу, полную дерьма.
Дома у меня на книжной полке
Эти звезды до сих пор болят.
Капитана Марковца - осколки,
Всех доставшихся сырой зиме ребят.
Ту войну нам этой не исправить,
Пусть всё перебили, что потом?
На госдаче мемуары править...
Или же остаться с Марковцом.

 

Еще один поэт погиб, изжога доконала.
Конкретных губ кривой изгиб, закрыли веки Жало
Двух глаз и руки на груди покоятся прохладно.
Вдова от горя бигуди забыла снять, да ладно, всё под платком.
Река и пыль, фальшивый крик кларнета, а над рекой горит ковыль.
"Жаль, песня не допета", - сказал над гробом друг - артист,
привычный к мизансценам.
Поп был дороден и басист, подсчитывали цены администраторы могил.
Жара в виски стучала. Поэт запах.
Что было сил, вдова запричитала.
"Пора закапывать", - сказал рабочий ломом тихо и подал знак.
Поп спел финал, закапывали лихо.
Потом был стол и звон, и гул. Вдова тихонько ела,
И кто-то вскоре хохотнул, сжимая чье-то тело.
Поп успокаивал, любя, вдову, мол, все там будем,
Но твоего богатыря - поэта не забудем.
И предложил артист допеть поэтом недопетое,
И грянул хор, взревела медь про радостное лето.

Я чествую вас, сыновья дипломатов,
Юристов, министров и профессоров.
Ожиревших актрис, журналистов-магнатов,
Многотомных поэтов и суперпевцов.
Короче, тех, кого всегда у нас вызывают на "бис".
Тех, кто везде легко пролезет без виз.
Раскройте рты, сорвите уборы -
По улице чешут мальчики-мажоры.
Кичевая дрянь задернута в тело.
Душа это? Нет? Какое вам дело?
И так все легко соплякам и просто -
Папаша добьется служебного роста.
Папаша попросит весь зал кричать ему "бис".
Папаша исполнит любой сыночка каприз.
Раскройте рты, сорвите уборы -
На папиных "Волгах" - мальчики-мажоры.
Зарывшись в объемах секс-бюрократок,
Уткнувшись в плюющее спермой видео,
Нежась в минорах новомодных кастратов,
Мажоры грустят по испанской корриде.
И хочется бедным в Майями или в Париж.
Сан-Ремо, Флорида - о, да, о, это престиж.
А те из них, кто подрос немного,
Лепят фильмы о счастливом быте,
Варят статьи о прямых дорогах
Или открывают дверцы в МИДе.
Они уже - те.....
Они уже - те.....
Раскройте рты, сорвите уборы -
По улице чешут мальчики-мажоры.
Раскройте рты, сорвите уборы -
На папиных "Волгах" - мальчики-мажоры.
Тут зритель воскликнет: "Здесь все в черном свете.
Ведь есть у тузов и молодцы сыновья".
Дружок, я все знаю.
Я сам, брат, из этих,
Но в песне ты не понял, увы, ничего.
Раскройте рты, сорвите уборы -
На папиных "Волгах" - мальчики-мажоры

via