Страх, в самом общем и недетализированном виде - всего лишь предвосхищение страдания, сигнал: "будет больно!" Таковы все страхи, кроме одного: страха полного уничтожения, небытия. Для одних это страх физической смерти, для других - "смерти второй, геенны огненной", для третьих - "глаза Орла", для меня - такой ситуации, в которой зерно личности расхочет быть. Но он есть.
Страх, в целом - полезная для выживания вида эмоция, она заставляет нас избегать страдания и, следовательно, разрушения, сохраняет нас в обычном течении жизни, в стрессовой обстановке легко превращается в свою "противоположность" - ярость, но имеет и кучу побочных следствий, зачастую перевешивающих пользу. Страх перед новым ограничивает наши познания, страх перед отвержением мешает проявлению, даже возникновению чувств, и, возможно, такому опыту жизни, который дал бы нам гораздо больше, чем сто лет спокойной жизни в привычном кругу. Страх в критической ситуации часто дает неверные реакции, так же, как и ярость, неверные уже оттого, что они ожидаются противником и он к ним готов. Страх, испытываемый долгое время, разрушает тело и душу много хуже болезни.
То есть - полезный-то он только тогда, когда находится под контролем и управлением, а не контролирует и управляет нами. Когда мы можем услышать его сигнал, и тут же - отключить и проанализировать причину (если достаточно времени), или - мгновенно трансформировать в нечто иное, более результативное в данной ситуации (если времени на все про все с гулькин нос).
Начнем, пожалуй, с самого главного страха, пупа земли страхов - страха смерти. Знание о том, что человек - очень стойкая к разрушению структура, очень помогает в ограничении власти и силы этого страха.
При всем наплевательском отношении к телу большинство людей живет не намного меньше тех единиц, что пекутся о своем здоровье. Те, кто гоняет на байках, ненамного опережают в смертности тех, кто жрет колеса и колбасится в клубах, или пьет без меры коньяк/паленую водку и играет на денежку в казино/притонах. А на автодорогах России ежегодно разбивается насмерть больше человек, чем погибло в афганской войне. То есть, не влезая в экстремальные ситуации, ты, возможно, и проживешь дольше некоторых, которые лезли, но - далеко не обязательно, особенно учитывая, что затяжной дистресс экстремалам и драчунам не грозит, а убивает он (инфарктом и инсультом), в основном, боязливых и добропорядочных граждан.
Смерть физтела, конечно, наступит рано или поздно, но погибнет ли при этом сознание? Опыт околосмертельных состояний ставит это под сомнение. О себе могу сказать, что первый четко зафиксированный выход из тела произошел у меня после прекардиального удара. Наблюдения были ясными, яркими (в отличие от специально вызываемых измененных состояний сознания) и длительные попытки усомниться в них ни к чему не привели. Произошло это при заносе - я вылетела с дороги на обочину, где какой-то сукин сын бросил битые ж/б плиты. Летела кувырком через руль, хорошенько приложившись об него грудью. На свое счастье, ни одна из торчащих арматурин меня не нашла, но удар был такой, что боль буквально вынесла меня наружу. Внизу я увидела себя, лежащую, а озираясь в поисках помощи - старикана с бидоном, еще не вышедшего из-за поворота. Тут я испугалась самой этой ситуации (наконец-то поняла, что она значит) и очнулась уже глядя в небо и истошно крича. Старикан вынырнул из-за поворота, наверно, минуты через две. Увидеть из того положения я его не могла. Когда я ехала по дороге, то его точно не видела, иначе пришлось бы притормозить, то есть он вылез из какой-то ближайшей к повороту калитки, когда я уже кувыркнулась.
Кто-то утверждает, что душу после смерти, дескать, все равно слопает кто-нить "балшой и рогатый (пернатый)", но это тоже сомнительно. Откуда такие различия в способностях уже у трех-четырехмесячных младенцев, откуда такая осмысленная реакция на поведение взрослых, откуда умения, никак не могущие сформироваться в отсутствие долгой жизни в человеческом коллективе? Это никак не может быть ни безусловными рефлексами, ни "слизанным" откуда-то знанием: знание и умение - слишком разные вещи.
Мы, в общем случае, не можем вспомнить ничего, что предшествовало нашему рождению, но умеем многое, чему не учились. К примеру, что я, что моя дочь взяли в руки иголку примерно в одном и том же возрасте - около года от роду. И если свои "успехи" я не помню, то ее лежат в бабушкиной коллекции - парочка пуговиц, пришитых через край к лоскуту (бабуля на нем даже подписала, когда внучка ее так удивила, получается - в год и три с небольшим месяца). Не говоря о том, что способности манипулировать людьми у моей засранки обнаружились раньше, чем она сказала первое слово. Наблюдения за другими детьми дали примерно похожий результат - будто видишь людей, потерявших память и речь, многие, чисто физические умения и навыки (всвязи с тем, что тело-то иное, не развитое и не привычное к этому), но сохранивших многие способности, связанные с пониманием природы вещей и людей. Примеры приведены в предыдущих постах.
То, что мы не можем вспомнить что-либо сейчас, не говорит о том, что этой памяти вовсе нет, тем более, что частенько что-то непонятное проскальзывает при взгляде на вроде бы рядовые вещи - к примеру, меня всегда "зацепляли" деревья, склоненные в одну сторону, темные коридоры с окном в торце, веревочные качели, разрушенная кирпичная стена в ошметках штукатурки, запах пыли, намокшей под дождем... Все это никак не связано с какими-то значимыми событиями или переживаниями этой жизни, но дразнит какими-то непонятными намеками, будто знает о тебе больше, чем ты сам. Вывести эту память - все, что сохранилось - из темноты в дневное сознание было бы очень полезно, хотя, наверняка, далеко не безболезненно. "Воспоминания" же, приходящие во сне или в ИСС, порождают больше сомнений, чем уверенности - слишком уж гладко и логично они выглядят, реальность такой не бывает.
Итак, скорее всего, нечто относительно бессмертное кочует из жизни в жизнь, обрастая склонностями и навыками, и здесь, в нашем физическом мире, оно называется - "человек". Так что для безотчетного ужаса перед неизбежным "концом всего" нет особых причин. Да, мы, как правило, теряем память, но не теряем даже характера и пристрастий, так что страх физической смерти превращается, скорее, в страх ощутимой потери, но не потери "всего себя".
Можно было бы сказать - да, "плавали, знаем", привлекая сюда опыт, вынесенный из употребления психоделиков, но не буду. Во-первых, проверить-то далеко не каждый сможет, у каждого свои переживания, и, во-вторых, нельзя тут исключить влияния "фантазирующего сознания".
Но уже по наблюдениям реала я нашла достаточно зацепок, чтобы склониться к тому, что физическая смерть - не полный пипец. Это - первый способ обуздания страха: наблюдение, рассуждение и ограничение. 60-80% страхов обыденной жизни идеально поддаются такой обработке. Найдя зацепки, оценив предполагаемый "вред" в худшем варианте, рассмотреть возможности его минимизации, понять, откуда страх берет начало и где его власть кончается, и ваш "страшный зверь" - в надежной клетке.
Это средство, конечно, не панацея, но оно помогает выявить все те моменты, которые не поддаются такой обработке. Это страхи, что некогда были загнаны вовнутрь, переработались, "ферментировались" в подсознании, и теперь отравляют жизнь своими миазмами, не поднимаясь, практически, наверх. Страх замкнутых помещений, подземелья, страх толпы, страх перед начальством, перед отчетами-экзаменами-аудитом, страх ответственности, страх быть отвергнутым... Начался он с травмирующей ситуации, которая позднее не была пережита в полной мере, а социальные нормы требовали, чтобы этого страха не было - вот вы его и запихнули в дальний ящик, вот он там и завонял. Что с ним делать? Да только достать оттуда, выкинуть, да и вымыть несчастный "дальний ящик". Как? "Руками, Энди, руками".
То есть? А вот берете страх, и боитесь его. Активно так боитесь, пересматривая раз, другой, третий, пятый-десятый вашу травмирующую ситуацию, со всеми предполагаемыми катастрофами и болями, и каждый раз прочувствуя боль и боясь ее настолько, насколько возможно. До тех пор, пока не станет "насрать". Я в семь лет сломала палец - ну, вроде ерундовина, а больно было намного сильнее, чем когда руку ломала. Терпеть не могла, по дороге к травмпункту орала, в травмпункте выла собачонкой, и еще всю ночь слезы и слюни пускала (грызла одеяло, чтоб родителям спать не мешать). А травма эта случилась, когда мы с одним мальцом поднимали камень, и он его отпустил. Слабак, ну что еще сказать можно... Но я стала панически бояться больших камней, казалось, каждый норовит перевернуться и прижать меня. И палец всякий раз ныть принимался. Все это начало меня доставать со страшной силой. Тогда я, назло себе, начала вспоминать это в самых ярких подробностях - и падение камня, и боль. Со злости вызывала ощущения намного более сильные, чем были на самом деле. И так - каждый вечер перед сном. Хватило где-то недели, чтобы этот вопрос... просто забылся напрочь, и вспомнился только тогда, когда мне покупали первое в моей жизни колечко, и его пришлось примерять на средний палец вместо слишком толстого безымянного. Произошло это через десять лет, я уже заканчивала школу. А до этого был еще интересный случай. С восьмого класса я стала прогульщицей. Не просто прогульщицей, а прогульщицей истории. Этот предмет мне дико нравился до тех пор, пока его преподавал сперва один выпускник пединститута, потом - другой. Обоих "ушли" завучиха с директрисой, первая - истеричка с тяжелыми переверсиями (подозреваю некрофилию и садомазохизм), вторая - "конь с яйцами", на дых не переносившая мужиков в своем коллективе (исключение было сделано только для двух старичков - трудовика и нвп-шника). Так вот, эта истеричка была еще и историчкой, а все уроки истории, безразлично, о каком временном периоде шла речь, начинались с "рассказов о Ленине". Потом шел экскурс в марксизьм-ленинизьм махрового рОзлива, и оставшуюся часть урока мы писали "проверочную по датам". Меня так злила эта баба, так тошно было на ее уроках, что я перестала на них ходить. Сперва изобретала всякие отмазы типа хезнувшего не вовремя здоровья и открывшегося посреди урока поноса, но хватило их ненадолго. И тогда прогулы перешли в часть откровенных нарушений. Я брала какую-нибудь интересную книгу и сматывалась в Комитетский лес, если было относительно тепло и сухо, но такая лафа скоро закончилась. Ноябрь и декабрь - не лучшее время для сидения на пенечке. Пришлось бродить бесцельно по улицам, выбирая самые безлюдные закоулки, или ховаться на каком-нибудь незакрытом чердаке в компании голубей. Изготовление липовых справок (тогда еще единого бланка не было) стало вторым моим нарушением. Стоит ли говорить, что я боялась раскрытия? До посинения рожи и липкого пота по спине, до тошноты и чуть ли не обморока. Мерзла, оттаптывала ноги, ужасалась, представляя, что меня увидел кто-то знакомый и уже настучал по телефону отцу... В декабре наступил кризис - я действительно сильно заболела, бронхит, врачи пугали астмой и даже эмфиземой, но все, как ни странно, обошлось, и я очухалась в две с небольшим недели. Наверное потому, что болтаясь на морозе уже с температурой, я как-то внутренне осознала: а фиг с ней, с истеричкой, пусть мелет свою чушь, просто слушать не буду; ну, что она может - двойками завалить? выгнать из школы? И это - страшно?! Ну, отец по морде пару раз врежет, ну, придурком и ублюдком обзовет - что, со мной такого прежде не случалось? А вот мерзнуть до зубовного скрежета и заходиться в кашле - гораздо хуже, и ведь я это выдерживаю. А ради чего? Да пойду домой, выпью чаю с лимоном и завалюсь под родное, колючее-шерстяное, одеяло. И пусть что хотят со мной, то и делают. С тех пор всякий страх перед вышестоящими инстанциями у меня исчез.
Продолжение следует.
... Кетаминовый опыт у меня в реале был однократный, в больнице, когда вместо обезболивания я "провалилась" в какую-то бешенно крутящуюся воронку, хорошо, продолжалось это несколько минут, от силы. А тут, во сне, получилось совсем другое. Я даже не помню, чтобы производила во сне какие-то предварительные действия, просто сказала себе: мне вкололи кетамин. 
