П.Г. Аграфонов
МНОГОЛИКИЙ ГЕРАКЛ


Свод сказаний о деяниях Геракла сложился из самых разнообразных элементов. В нем слилось не только множество мифов, происходящих из разных областей Греции, но вошло и немало чужеземных. Хотя Геракл самый греческий из греческих героев, образ его синкретичен. Кроме тех побед, о которых так много говорили в древности, он совершил еще одну — незаметную… он «победил» множество мифологических персонажей негреческого происхождения, вобрав их в свой образ со всеми их аксессуарами.

«Один, древнейший Геракл, согласно мифу, родился в Египте. Он покорил оружием большую часть населенного мира и поставил тот из столпов, что в Ливии. Второй же, критянин, один из Идейских Дактилей, был чародеем и полководцем и установил Олимпийские игры. Последний же родился незадолго до Троянской войны от Зевса и Алкмены и прошел большую часть населенного мира, выполняя приказы Эврисфея. Помимо прочих своих подвигов, он поставил тот из столпов, что в Европе. А после того, как он умер, в позднейшие времена из-за одинаковых имен и сходства деяний дела древнейших приписали ему, будто бы во все прошедшие века был только один Геракл.»
(Диодор Сицилийский III 74, 4)

Таким образом, Диодор Сицилийский сообщает о трех героях по имени Геракл. Цицерон доводит число таких героев до шести (О природе богов III, 16), Варрон — до сорока трех (Сервий. Комментарии к «Энеиде» Вергилия VIII, 564). Геродот (II, 42) говорит, что когда он спросил о первоначальной родине Геракла, египтяне назвали ему Финикию. В другом месте (VII, 91) он пишет о бронзовой статуе, посвященной фасосцами тирскому Гераклу. Десятиметровый исполин был изображен с атрибутами героя — палицей и луком. Все это произошло за пять поколений до того, как в Греции родился Геракл, сын Амфитриона. Тирский герой был стрелком из лука — солнечным богом¹ (Нонн Панополитанский. Деяния Диониса, XL, 380), а также покровителем учености, благодаря чему Тир и стал знаменитым городом. Интересно в связи с этим замечание Павсания, который писал, что фасосцы почитали вначале «того же самого Геракла, как и в Тире, но впоследствии, когда их стали считать эллинами, они стали воздавать почет и Гераклу, сыну Амфитриона» (V, 25, 12).
_________________________________
[1] Финикийский Мелькарт отождествлялся греками с Гераклом. Геродот называет его «тирийский Геракл» (покровитель города Тир), у Нонна он выступает с эпитетом Астрохи́тон — «тот, что в сверкающих одеждах», и отождествляется с Гелиосом (Ἥλιος) — богом солнца.

О Геракл Астрохи́тон, владыка огня, повелитель
Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,
По всему небосводу скачущий огненным диском,
Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,
Круг за кругом проходишь — и за твоею повозкой
Жизнь для ста́ра и мла́да льется рекою единой…

Согласно Диодору Сицилийскому (III, 74), египетского Геракла звали Сом или Хам, и он жил за 10 000 лет до Троянской войны, а его греческий тезка унаследовал от него все подвиги. Геракл, сын Алкмены и Зевса… вначале, как говорят, носил имя Алкея, но получил прозвище Геракла, который почитался у тогдашних людей в качестве бога. Поэтому издавна гласит молва, что в Фивах была найдена частная статуя Геракла со следующей надписью: «Алкей, сын Амфитриона, Гераклу в знак благодарности» (Секст Эмпирик. Против ученых). Сюжет, в котором фигурирует Геракл, — это своего рода крючок, на который нанизано большое количество как связанных между собой, так и независимых, а то и просто противоречивых мифов.

Опираясь на свидетельства античных авторов, можно выделить несколько основных персонажей, культы которых слились в культе Геракла. Один из них — Гильгамеш. Как и Геракл, Гильгамеш убивает чудовищного льва и носит его шкуру (VIII, 3, 7; XI, 15), схватив за рога, одолевает небесного быка (VI, 145сл), находит таинственный цветок вечной молодости (XI, 247), посещает сад Инанны, где, убив змею, поселившуюся на чудесном дереве, получает священные предметы из подземного мира (X, 2,35). Отношения между Гильгамешем и его другом Энкиду во многом напоминают отношения между Гераклом, Тезеем и Перифоем. Можно отметить сходство в описании путешествия Геракла на остров Эрифию и аналогичного путешествия, совершенного Гильгамешем.

Еще один персонаж, деяния которого приписаны были Гераклу, — финикийский бог Мелькарт. Уже Филон Библский сближает Геракла с финикийским Мелькартом (Евсевий. Церковная история I, 10). Аналогичное отождествление обнаруживается у целого ряда других античных авторов (Саллюстий. Югуртинские войны XVIII, 3; Страбон III, 5,3; Аппиан 1,2). Геродот (II, 44) и Арриан (Поход Александра II, 16, 2). посвятили этой проблеме отдельные экскурсы в своих сочинениях. Мелькарт в представлениях древних — бог-воитель, покоряющий новые земли, обладавший функциями морского божества. Сильны в его культе были и хтонические черты.

Путь Геракла на Запад к Гибралтарскому проливу («столпам Мелькарта», которые стали называть «столпами Геракла») проходил по маршрутам финикийской колонизации и отражает географию почитания Мелькарта. Видимо, от Мелькарта к Гераклу перешли черты солнечного божества, так как, по представлениям древних, финикийский Геракл был солнечным божеством, олицетворением солнечной силы — благодатной и губительной. Этот Геракл, вероятно, теснейшим образом связан с египетским Сомом, сыном Аммона — солнечным богом. Он — символ «вечно борющейся и в конце концов всегда побеждающей солнечной силы». Как солнечного бога Геракла прославляет посвященный ему гимн, согласно которому неутомимый бог с утра до вечера одерживает 12 побед (Орфический гимн «К Гераклу»).² Не случайна дружба Геракла с богиней света Афиной и Аполлоном. Впоследствии, однако, его постигла общая участь солнечных героев: он не остался, подобно Аполлону, богом, каким был изначально, а был низведен до степени полубога. Культ Геракла все же имел существенные отличия от почитания Мелькарта. Так, по свидетельству Плиния Старшего, в Тире перед храмом Мелькарта совершались человеческие жертвоприношения (XXXVI, 39), а Геракл прославился в Италии отчасти потому, что запретил приносить в жертву людей (Овидий Фасты V, 620сл).
_________________________________
[2] …Ты, Кто чело повиваешь рассветом и ночью кромешной,
Подвигов с первой зари до заката свершаешь двенадцать…

Культ Геракла не только впитал в себя особенности почитания других богов и героев. С ростом популярности этого героя и расширением античной Ойкумены возникает и обратный процесс — местные герои и боги ассоциируются с Гераклом. Такая ситуация наблюдается, например, на Востоке — в Вавилонии, где после македонского завоевания среди терракот появились фигурки Геракла, как изготовленные по импортным формам, так и местные. Однако Геракл этот — «несомненно вавилонский Нергал, который заимствовал свою наготу, львиную шкуру и палицу у греческого Геракла и отличается от него лишь более приземистыми пропорциями фигуры.» (Шлюмберже Д. Эллинизированный Восток). Иногда в надписях под двойным и даже тройным именем упоминаются великие иранские божества Оромазд (греч. Ὠρομάσδης, др.-перс. ahuramazd), Митра, Артагн, слившиеся с Зевсом, Аполлоном-Гелиосом, Гераклом. В Ашшуре среди греческих божеств наиболее популярен был образ Геракла, в котором, однако, можно видеть черты местного героя — Малека. Лукиан по внешним признакам — наличию львиной шкуры и палицы — сравнивал Геракла с богом Галлии Огмом. В Британии Геракл отождествлялся с богом племени сигонтиев (Corpus inscriptorium latinarium, VII, 6). Тацит в «Анналах» и в произведении «О происхождении германцев и местоположении Германии» пишет, что Римский Геркулес соответствует германскому богу Донаргу, иранскому богу Веретрагну и ассирийскому богу Сандану или Сандону, так как мифология наделила их сходными чертами и сходными атрибутами. Контаминация образа Геракла и Санда-Сандона-Санерга позволила ввести героя в лидийский цикл мифов (сказания о службе героя у Омфалы). Именно Сандон-Геракл считался предком боспорских царей.

Наиболее ярким примером трансформации образа Геракла явилось включение этого героя в пантеон богов Древнего Рима. Римский Геркулес заметно отличался от своего греческого прототипа. Попав на италийскую почву, культ Геракла соединился с культом подобного местного героя. Этот персонаж, вероятно, был гением, богом брака и клятвы и супругом Юноны или богини земли Акки Ларенции (в произведениях этрусского искусства место Юноны занимает Минерва). Он носил также имя Гарани или Рекарана, и от его союза с дочерью Фавия произошел царь Латин. У сабинян он назывался Semo или Semo Saneus. Римский Геркулес получает новые прозвища — Victor (Победитель), Invictus (Непобедимый) и т.д. Как покровитель армии он соединяет черты Геракла и Марса. Это отразилось в парном изображении обоих богов на вотивных рельефах первых веков нашей эры. Расширяются и изменяются сферы его влияния. Геркулес, с одной стороны, почитается как аристократический бог, и рабы не допускаются к его культу (Сервий. Комментарии к «Энеиде» VIII, 179). С другой стороны, как божество, близкое Сильвану и ларам, Bona Dea, он — народное божество. Его почитали также как сельского бога, а также как бога торговли, прибыли. Наконец, Геркулес (культ которого относился к исключительно мужским) был покровителем римских легионеров, военных лагерей. Именно в таком качестве он почитался в Тибуре, где имел свою коллегию салиев, аналогичных римским салиям Марса.

Все эти ипостаси Геркулеса отражены (в разной степени) в находках, сделанных в Херсонесе и на его хоре. Среди посвящений II в. н.э. можно выделить два, предположительно относящиеся к Геркулесу Победителю. Веским аргументом в пользу мнения о широкой популярности культа Геркулеса среди легионеров служит недавняя находка святилища Геркулеса, расположенного на ближайшей хоре Херсонеса. В целле святилища был найден алтарь — постамент с надписью HERCULE SAC[RUM], а рядом встречены фрагменты мраморной статуи героя. Интересна и другая находка, происходящая с хоры Херсонеса, — фрагмент плиты с изображением Геракла и Гермеса, предназначенной, вероятно, для установки в нише, возможно — в целле святилища, посвященного этим богам. Связь их можно объяснить сходством функций — покровительство торговле, рынку. Большинство же скульптур римского времени показывает классический образ героя, иллюстрируя подвиги Геркулеса или представляя его в момент отдыха. На связь Геркулеса с загробным миром указывают рельефы с изображением подвигов героя, встреченные на стенах саркофагов.

Заманчиво было бы увязать с культом Геракла изображения конного божества Хероса,³ получившего широкое распространение во Фракии, а позже — в IV-III вв. до н.э. — в Херсонесском государстве и на Боспоре. В этом герое многие исследователи склонны усматривать конного Геракла, синкретизированного, возможно, с местными героями или богами. Другие исследователи, впрочем, считают, что Херос является своеобразным олицетворением Ахилла, Диониса-Сабазия или других персонажей. Интересна позиция третьей группы ученых, по мнению которых сами древние не имели единого представления о роли и функциях своего конного бога.
_________________________________
[3] Поклонение фракийскому всаднику было очень широко распространено во Фракии в эллинистическую и особенно римскую эпоху. В греческих и римских надписях его называют просто «героем» — ἥρως, heros.

Отметим, что и сами античные авторы называли Геракла конником, покровителем коней, конным богом. Известно только одно свидетельство Страбона, описавшего случай, когда Геракл уступил врагу как конник (VII, 43). Не следует забывать все же, что противником Геракла в этом случае был сам Диомед, непревзойденный всадник. Геракл часто сражался конным, одним из первых его навыков в детстве было управление колесницей (Аполлодор II, 4, 9), отчасти благодаря колеснице он совершил свой второй подвиг (Аполлодор II, 5, 2), волшебную упряжку коней подарил ему Посейдон (Диодор Сицилийский IV, 14). Связь Геракла с лошадьми прослеживается и в сюжете, когда он одалживает у Гелиоса его колесницу для совершения очередного подвига. И все же, несмотря на обилие примеров, показывающих Геракла как конного героя, следует осторожно отнестись к попыткам отождествления Геракла и Хероса. На вотивных рельефах Фракии и Нижней Мезии есть совместные изображения двух богов — Геракла и Хероса (Т. Saratov. Sur la culte d'Heracles en Bulgarie). Конный Геракл, изображения которого есть, в частности, на вазах, стилистически далек от рельефов, показывающих Хероса. Верной кажется точка зрения С.М. Крыкина, выраженная в одной из его ранних работ: «хотя терракоты Геракла в традиционном обличий атлета современны и сопутствуют фигуркам всадника на Боспоре, этот факт не способствует уверенной интерпретации конного персонажа».

Не менее сложным является вопрос о правомерности сопоставления Геракла со скифским героем-эпонимом Таргитаем. Известно, что с IV в. до н.э. в Скифии появляется значительное количество изображений персонажа, имеющего палицу, львиную шкуру, лук. «Скифский Геракл» или его атрибуты появляются на монетах скифских царей, различных ювелирных украшениях и т.д. Вопрос о возможности отождествления этого персонажа с греческим прототипом нужно рассматривать в контексте дискуссии о соотношении «греческого» и «скифского» в религиозных представлениях и в культуре населения припонтийских степей.

Большая группа исследователей склонна считать уровень эллинизации скифского общества настолько высоким, что в среде скифов греческие религиозно-мифологические представления возобладали над местными. Другие ученые полагают, что нужно говорить о синкретизме греко-скифских культов. Наконец, третья точка зрения сводится к тому, что знакомство скифов с греческой мифологией было поверхностным, не затронувшим сути их религиозных верований. По мнению Б.Н. Гракова, именно местные божества «стали воплощаться в многочисленных частью греческих, частью туземных изображениях», поэтому найденные в Скифии изображения Геракла нужно связывать с собственно скифскими мифами и культами и можно отождествить Геракла со скифским мифическим прародителем — Таргитаем. Эта позиция кажется верной в свете описанных выше случаев контаминации Геракла с другими местными героями и богами. Однако во взаимоотношениях греков и скифов не наблюдалось интериоризации — заимствования внутренней сути вещей и явлений через внешние признаки. Можно согласиться с Д.С. Раевским, полагавшим, что «проанализированные Б.Н. Граковым изображения Геракла не являются ни памятниками заимствованного скифами культа греческого героя, ни свидетельством религиозного синкретизма, ни проявлением особой популярности эллинских сказаний и их персонажей в скифской среде. Речь должна идти об использовании в скифской религиозной практике изобразительных памятников, созданных в инокультурной среде и порожденных иной мифологией».

Несомненно, что культ Геракла, один из самых древних в античном мире, был синкретичен и сложен. Многочисленные варианты сказаний об этом герое свидетельствуют о том, что когда со временем Геракл стал не только дорийским, а всеэллинским героем и на реальное наследие этого героя стали претендовать многие города и племена, они придавали ему новые черты, приписывали новые подвиги или же по-новому варьировали старые. Поэтому вокруг образа Геракла сплелось множество различных мифов — архаических и поздних, местных и всеэллинских, общенародных и созданных отдельными социальными группами. По мнению А.И. Немировского, Геракл был первоначально героем Арголиды. В Фивах его отождествляли с местным древнейшим героем Иолаем, который впоследствии был переосмыслен как его спутник и родственник, а затем вовсе забыт. На Крите образ Геракла вобрал в себя черты местного героя, причастного к основанию Олимпийских игр и к различным деяниям на островах. Таким образом, только на Балканском полуострове в микенскую эпоху Геракл вобрал образы трех героев, а после Троянской войны он соединился с дорийским героем, совершавшим деяния в Северной Греции и воевавшим с фракийцами. Вполне возможно, что в северопонтийских колониях этот образ также приобрел новые черты.

Синкретизм, пожалуй, наиболее характерное явление для идеологии поздней античности, исходя из этой предпосылки, можно допустить, что в Херсонесе культ Геракла заметно отличался от первоначального, чисто греческого культа. Культ Геракла в Херсонесе складывался на основе двух традиций: чисто греческой и местной, скифской. Хотя, по мнению В.Ф. Мещерякова, источники не дают ничего, что позволило бы говорить об отправлении в Херсонесе таврских, скифских и сарматских культов, черты местных богов проступают в «херсонесском Геракле». Не случайны находки терракот, изображающих Геракла близким по облику местным жителям. Подобные находки, кстати, встречены не только в Херсонесе, но и на Боспоре. По мнению Н. А. Щеглова, серьезные отличия в поклонении Гераклу в Херсонесе от чисто греческого культа этого героя наступают лишь к первым векам нашей эры. Однако эти различия дают о себе знать гораздо раньше. Почти с самого основания полиса культ Геракла в Херсонесе отличался от почитания этого героя в Греции. Не исключено, что это связано с тем, что метрополией Херсонеса была Гераклея, сама бывшая когда-то колонией, и культ Геракла уже там претерпел определенные изменения. В Херсонесе отличия Геракла от греческого прототипа проявились, видимо, в усилении сотерических черт его образа, причем в первую очередь герой выступал защитником и спасителем херсонесской хоры и, возможно, пограничным покровителем, подобно тому, как такую роль он играл в Ольвии. Доказательством этого служат находки рельефов, изображающих Геракла и его атрибутов, происходящие с херсонесской хоры и относящиеся к IV-III вв. до н.э., а также открытые в последние годы комплексы домашних святилищ, где вместе с фигурками Геракла были обнаружены статуэтки Девы и земледельческих божеств: Деметры, Диониса, Сабазия. Эти находки отражают еще одну отличительную особенность «херсонесского Геракла» — тесную связь с земледелием и плодородием. Не исключена возможность контаминации образов Геракла и Асклепия, в таком случае герой мог выступать в роли покровителя лечебных источников и целебных грязей. Близость этих персонажей должна была усиливаться представлениями об Асклепии и Геракле как обожествленных героях, преодолевающих смерть.

Итак, сложность, многосоставность образа Геракла свидетельствует, в частности, о древности его культа. Образ героя вобрал в себя черты богов и героев разных стран и эпох; в свою очередь, позже, с ростом популярности Геракла, возникает обратный процесс — местные божества впитывают его черты или ассоциируются у населения с Гераклом. С течением времени образ Геракла развивается, теряет старые и обретает новые черты, воплощаясь и обогащаясь под действием времени и местных влияний. Наиболее яркий пример такой трансформации — римский Геркулес. В Херсонесе образ Геракла также претерпел некоторые изменения, выразившиеся в расширении сотерических функций, черт хтонического и пограничного героя и некоторых других.

_______________________________

Циркин Ю.Б.
МИФОЛОГИЯ МЕЛЬКАРТА


В жизни финикийцев, как и всех других народов древности, религия играла очень большую роль. Открытие в Угарите религиозных и мифологических текстов XIV-XIII вв. до н.э. дало нам представление о религии этого времени. К сожалению, подобных текстов, относящихся к другим центрам и более позднему времени, не сохранилось. В нашем распоряжении имеется только сравнительно небольшое количество надписей, остатки финикийских мифов, воспроизведенные античными авторами, да указания монет и фигуративных памятников, которых тоже немного. Обычна идентификация финикийских и греко-римских божеств. Это, с одной стороны, облегчает установление сущности того или иного финикийского божества, но, с другой, делает подчас трудным выяснение, идет ли речь о персонаже финикийского или чисто греческого или римского культа. Поэтому ни в одной области истории финикийской культуры нет столько неопределенностей и гипотез, иногда совершенно недоказуемых, сколько в истории финикийской религии железного века. Это относится и к культу Мелькарта, бога-покровителя Тира.

Тирские мореходы обошли весь бассейн Средиземного моря и вышли в Атлантический океан. В Африке, Сицилии, Сардинии, Испании возникают колонии Тира. Колонисты вступают в многообразные связи с окружающим населением и передают ему, в частности, некоторые элементы своей культуры, в том числе и религиозные представления. Финикийские культы оказывают значительное влияние на культы других народов Средиземноморья, не исключая греков, этрусков и римлян. И при этом особо выделяется культ главного тирского бога Мелькарта, которого греки отождествляли с Гераклом, а римляне — с Геркулесом. Храм этого бога в Гадесе, тирской колонии в Испании, был одним из самых знаменитых святилищ древности, и слава его распространялась по всему Средиземноморью. Возникнув, видимо, в конце II тыс. до н.э., он существовал до самого конца язычества. Последние сведения о нем относятся к концу IV в. н.э.

Все это привлекает особое внимание к культу Мелькарта-Геракла. Различным аспектам этого культа и его истории посвящено несколько интересных, хотя в некоторых случаях и дискуссионных, работ. Однако гораздо меньше, чем того заслуживают, изучаются мифы об этом боге. Это объясняется, в основном, тем, что собственно памятников финикийской литературы, как уже отмечалось, практически не сохранилось. Но нам кажется, что и имеющийся материал (пересказы античных писателей) все же позволяет определить наличие мифологического цикла, связанного с Мелькартом. В настоящей статье ставится задача выяснить содержание этого цикла.

О рождении Мелькарта сохранились очень скудные упоминания греческих и римских авторов. Филон Библский (Euseb. Praep. ev. 1, 10, 27) мимоходом отмечает, что Мелькарт (он же Геракл, прибавляет греческий автор) был сыном Демаруса, которого он же отождествляет с Зевсом (там же говорится, что Демарус был сыном Эла, т.е. Крона). Если раньше сообщение Филона об использовании им финикийского оригинала Санхуниатона, мудреца времени Троянской войны, вызывало сомнения, то теперь в принципе его принимают, ибо открытие угаритских текстов наглядно показало существование обширной финикийской литературы II тысячелетия. В произведении Филона имеются как греческие черты, внесенные автором греко-римского времени, так и собственно финикийские, причем к последним относится упоминание Мелькарта.

Вторично указание на это божество мы встречаем у Цицерона (de nat. deor., III, 16, 42), который упоминает среди нескольких Геркулесов и сына Юпитера и Астерии, которого более всего почитают в Тире. В Астерии, матери тирского Геркулеса, обычно видят Астарту. Сохранился интересный барельеф, найденный в Тире, на котором изображена женщина, видимо роженица, внизу лань, кормящая ребенка, к которому ползет змея, и здесь же орел и воспламененное дерево, обвитое змеей. То, что перед нами сцена рождения Мелькарта, несомненно. О священной оливе, побеги которой лижут языки пламени, говорит Ахилл Татий, упоминая о святилище в Тире (II, 14).

Интересный эпизод содержится в поздней поэме Нонна «Дионисиака» (XL, 469-600): Геракл потребовал переправиться на блуждающие острова, и там люди должны увидеть огромную оливу, на вершине которой сидит орел; само дерево охвачено огнем, пожирающим все вокруг, но не трогающим его; вокруг ствола обвилась змея, с угрозами ползущая к орлу; надо принести орла в жертву Посейдону, Зевсу и блаженным, и тогда скалы перестанут блуждать, и на них надо будет основать город (т.е. Тир). Подробное исследование этой поэмы показало, что основным источником повествования греческого поэта, в данном случае, является местное финикийское предание. Следовательно, нонновский Геракл, божественный основатель Тира, не кто иной, как Мелькарт. Таким образом, изображенное на рельефе пламенеющее дерево, обвитое змеей, и орел имеют прямое отношение к культу Мелькарта. Возможно, что в римское время (а рельеф относится именно к этому времени) орел мог смешиваться с атрибутикой Зевса-Юпитера, отца тирского бога.

Итак, перед нами сцена рождения Мелькарта Астартой. Таким образом, можно быть уверенным в том, что финикийцы, по крайней мере, тирийцы, считали Мелькарта сыном Демаруса и Астарты. Они явно, судя по барельефу, почитали его рождение. Однако еще больше отмечалась почитателями смерть и воскрешение Мелькарта. Евдокс Книдский (Ath. IX, 47, 392) рассказывает, со слов финикийцев, что Геракл, сын Астерии и Зевса, был убит в Ливии Тифоном и воскрешен Иолаем, давшим ему понюхать запах перепела. Указывая на происхождение героя, автор ясно дает понять, что речь идет не о фиванском Геракле, сыне Зевса и Алкмены, а о тирском. К этому же тексту Евдокса восходит и рассказ Зиновия (Cent. V, 56), где недвусмысленно упоминается Геракл Тирский.

Сохранился след сказания о его смерти в огне, причем локализуется это событие в самом Тире (Ps. Clem. Recogn., 10, 24). Намек на подобный тирский миф содержится и у Нонна (Dionys., XL, 58), где говорится о Геракле, уничтожившем в огне старость и принявшем из огня юность. По Менандру Эфесскому (у Ios. Ant. VIII, 5, 3 и contra App. 1, 18), при царе Хираме I (X в. до н.э.) в Тире стали отмечать праздник «пробуждения» Геракла в месяце перитии, т.е. в феврале-марте. Этот миф имел и вариант, по которому смерть (вероятно, и «пробуждение») Мелькарта локализуется на западе, в Испании. Так, Саллюстий, ссылаясь на афров, т.е., вероятнее всего, африканских финикийцев, упоминает о гибели Геркулеса в Испании (Jug. 18, 3). По словам Мелы (III, 46), в гадитанском храме находилась могила этого бога. Туманный намек Павсания (IX, 4, 6) позволяет говорить о празднике смерти и воскрешения Мелькарта в Гадесе. Во время этого праздника из города изгоняли всех иностранцев и сжигали изображение бога, сидящего на гиппокампе. Может быть, с этим же связано и странное сообщение Филострата, что гадитане, единственные из людей, воспевают смерть (Apoll. Tyan. V, 4).

Это сказание рисует образ гибнущего и возрождающегося бога — подобно библскому Адонису, месопотамскому Таммузу или египетскому Осирису, с которым его связывает и имя убийцы. Перед нами божество, олицетворяющее умирающую и возрождающуюся растительность. Недаром праздник его «пробуждения» отмечался весной, в момент прекращения зимних дождей и появления первых почек.

Но кто убил Мелькарта, какой персонаж финикийской мифологии скрывается под греческим именем Тифона? С Тифоном греческие авторы обычно отождествляли египетского бога Сета, убийцу Осириса. Это отождествление встречается уже у Геродота (II, 144). В египетской религии Сет рассматривался сначала как бог восточного рукава нильской дельты, затем — восточной границы Египта и, наконец, как бог иностранцев и восточной пустыни. Он олицетворяет солнечный зной, губительный для жизни. Видимо, он был богом-скотоводом в противоположность богу земледельцев «черной земли» — Египта (tȝ-kmt, Та-Кемет).

Подобные черты встречаются и у Мота, который в угаритских мифах выступает как бог смерти и противник Баала. Его царство называется страной пастбищ, прекрасным лугом, полем львов Мамету (I AB, VI, 6-7; 29-30). Оно противопоставляется земле Баала, земледельческого бога умирающей и воскресающей растительности. Как Сет издавна был богом непогоды и ветра, дующего из пустыни и губящего все живое, так и Мот предстает владыкой засухи и пустыни. Правда, в египетских текстах Сет отождествляется именно с Баалом, а не с его врагом, но это, по-видимому, объясняется тем, что Сет считался эквивалентом вообще каждого азиатского бога, и, следовательно, с принятием в египетский пантеон Баала его должны были отождествлять именно с Сетом, несмотря на различие между ними. Если наши рассуждения верны, то Тифон, убивший Мелькарта, не кто иной, как финикийский вариант Сета — Мот.

Так как финикийцы рассказывали о рождении и смерти Мелькарта, то должны были существовать и сказания о событиях его «земной жизни», состоявшихся между появлением на свет и гибелью. Отождествление с Гераклом подсказывает, что этот промежуток «биографии» бога был заполнен походами и подвигами. Об этих подвигах античные авторы молчат, и можно только гадать или путем сложных сопоставлений выяснять, какое из деяний греческого героя имеет в своей основе финикийский миф. Однако обратим внимание на описание ворот гадитанского Гераклейона, данное Силием Италиком. Дени ван Берхем справедливо отмечает, что храм в Гадесе был в I в. н.э., во времена Силия Италика, слишком известен, чтобы даже такой поэт, как он, мог позволить себе фантастические утверждения. Поэтому рассмотрим внимательно те изображения, которые, по словам поэта, украшали ворота святилища Геркулеса.

В поэме говорится, что на воротах храма были изображены «труды Алкида», и далее они кратко перечисляются: Лернейская гидра, Немейский лев (автор его называет Клеонейским), Стигийский привратник (т.е. адский пес Кербер), фракийские кони, Эриманфский вепрь, медноногий олень (Керинейская лань), поверженный Антей, Кентавр, Ахелой (Акарнанский поток) и, наконец, сожжение героя на Эте, с которой «великую душу уносит к звездам пламя» (Sil. It. III, 32-44).

Прежде всего бросается в глаза, что перед нами не традиционные двенадцать подвигов, а набор из десяти эпизодов «биографии», включая смерть на костре. К тому же, наряду с шестью подвигами, включаемыми в классический додекатлос,¹ имеются четыре, которые, хотя и известны из античной литературы, в этот список не входят. А. Гарсиа и Бельидо полагает, что изображения на воротах гадитанского храма были созданы до каталогизации подвигов, которая имела место, по его мнению, на рубеже VI-V вв. до н.э., и, следовательно, отражают эллинизацию святилища в VI в. Однако проблема происхождения цикла двенадцати подвигов Геракла далека от разрешения. Если М. Нильссон относит время возникновения додекатлоса к микенской эпохе, то Ф. Броммер считает, что этот каталог был создан только во времена эллинизма. Во всяком случае, о некоторых подвигах знает уже Гомер, хотя конкретно упоминается только увод Кербера (Il. VIII, 363-369; Od. XI, 623-626). Гесиод называет ряд рожденных богами жертв Геракловой силы: Гериона (Theog. 287-294), Гесперид (Theog. 275), Кербера (Theog. 310), Лернейскую гидру (Theog. 313-315), Немейского льва (Theog. 327-333). Некоторых из этих персонажей мы встречаем в Гадесе, другие там отсутствуют. И это отсутствие весьма красноречиво.
_______________________________
[1] δωδέκαθλος (δωδέκ-αθλος) ἡ список двенадцати подвигов Геракла.

Среди подвигов гадитанского Геркулеса мы не видим ни похищения яблок Гесперид, ни поддержки неба Атлантом, ни борьбы с Герионом. Мифы эти весьма древние, упоминаются уже Гесиодом, а сказание о похищении яблок Гесперид существовало, возможно, и в микенской Греции. Между тем в греческой мифологии все эти события локализуются обычно на крайнем западе, т.е. в сфере гадитанской цивилизации. И особенно важно, что здесь не упоминается о борьбе героя с Герионом. Об этой борьбе рассказывает Гесиод, локализуя ее на острове Эрифии. Уже Стесихор (у Strabo, III, 2, 11) связывает Гериона с Тартессом. А Эфор и Филистид Эрифию считают тем же островом, что и остров Гадеса (Plin. N.h. IV, 22). И было бы очень странно, если гадитанские жрецы, избрав греческий образец для украшения храма, пренебрегли теми сказаниями, которые, казалось бы, имеют непосредственное отношение к окружающей местности и, может быть, даже к самому их городу.

С другой стороны, среди сцен из «биографии» героя на гадитанских воротах встречается изображение его смерти. Этот сюжет сравнительно редко встречается в греческом изобразительном искусстве. Но зато в Гадесе, как мы видели, смерть и последующее воскресение Мелькарта почитались особенно, и существовало даже поверье о нахождении именно в этом городе могилы бога. Стоит обратить внимание на слова поэта, что на воротах было показано, как «душу уносит к звездам пламя». Вероятно, здесь была представлена поднимающаяся из пламени фигура героя. Вспомним, что, по Нонну Геракл уничтожал в огне старость и принимал из огня юность. Вероятно, в описываемой Силием Италиком сцене и показывалось, как из огня поднимался обновленный бог.

Все сказанное приводит нас к мысли, что на воротах Гераклейона в Гадесе были не изображения греческих мифов, а воспроизведения финикийских сказаний о Мелькарте. Конечно, нельзя полностью исключать влияние эллинской мифологии и искусства. Но и в таком случае избирались только те сюжеты, которые аналогичны темам подвигов и страданий Мелькарта (независимо от того, существовал ли уже канонизированный список додекатлоса или нет).

Из подвигов Мелькарта поэт на первом месте называет борьбу с Лернейской гидрой (точнее, была представлена уже поверженная гидра с отрубленными змеиными головами). Тема борьбы героев с чудовищными змеями и драконами была широко распространена в мифологии как Греции, так и Востока. На месопотамских печатях мы находим изображение борьбы героя, одного или с товарищем, с пятиголовой змеей или семиголовым драконом, на спине которого горят шесть языков пламени, что напоминает о победе Геракла, уничтожившего чудовище с помощью Иолая, прижигавшего шеи гидры, чтобы у нее не отросли новые головы. Шумерский Гильгамеш сражается со змеей, притаившейся в корнях могучей ивы, посаженной богиней Инанной. В Библии сохранились упоминания о борьбе бога со страшным змием Левиафаном (Jes. XXVII, 1; Ps. LXXIV, 14). Очень важно, что в угаритской поэме о Баале рассказывается, что этот бог поразил Йамму, приносящего злого змия, властелина с семью головами (I AB, I, 1-3; V AB, D, 38-39). Встречается этот сюжет и в сказаниях других народов. Таким образом, миф о борьбе бога или героя с драконом или змеей или чем-то подобным не стоит одиноко, в том числе и в ханаанской мифологии, и поэтому вполне возможно, что тирскому Мелькарту, как и угаритскому Баалу, приписывалась такая борьба.

Что касается второго подвига Мелькарта, борьбы со львом, то эта тема также широко представлена в сказаниях различных народов. В «Эпосе о Гильгамеше» («О все видавшем») подобные деяния приписываются и Энкиду (II, III, 28-32), и самому Гильгамешу (IX, 1, 14-18). Можно вспомнить и знаменитого библейского Самсона (Iud. XIV, 6). В рассказе о Баале не встречается описания такого сражения, но владения бога смерти Мота, врага Баала, постоянно называются полем львов Мамету (I AB, VI, 7). Лев здесь, видимо, предстает как существо, враждебное Баалу. На двух серебряных чашах, найденных на Кипре, в финикийском Китии, изображена борьба бородатого персонажа со львом и безбородого с грифоном. На одной чаше борец со львом был представлен в египетском виде, на другой — в месопотамском, что характерно для финикийского искусства, в котором перекрещивались египетские и ассиро-вавилонские влияния. В бородатом герое надо признать Мелькарта, а его спутника обычно считают Эшмуном. Изображение воина, сражающегося при поддержке грифона со львом, мы видим на пластине из слоновой кости, найденной в южной Испании около Кармоны. Поскольку Китий долгое время подчинялся Тиру, а кармонская пластина была создана, скорее всего, испано-финикийским резчиком, ведущим свое происхождение от тирийцев (финикийские колонии в Испании имели своей метрополией Тир), то эти памятники дают прямое свидетельство тирского мифа о борьбе Мелькарта со львом.

Третьим деянием бога, изображенным на воротах, была победа над адским псом Кербером. Точных параллелей такому событию мы пока не находим в восточной литературе. Однако тема спуска божества или героя в подземный мир и тема борьбы с существами этого мира встречается повсеместно. Через море смерти в жилище бессмертного Утнапишти переправляется Гильгамеш (IX, IV, 2-11). Несомненно, что в подземном мире должны были побывать умершие и воскресшие боги, как Таммуз и Адонис. То же самое относится и к Баалу. Мот погубил этого бога, но тот затем воскрес. А далее рассказывается о борьбе Баала и Мота. В нее вмешивается богиня солнца Шапаш, заставившая Мота окончательно покориться (I AB, VI, 16-32). По словам Силия Италика, в этой сцене присутствует Мегера, боящаяся цепей. Не мог ли римский автор или его источник принять за Мегеру фигуру богини солнца? Античный Кербер всегда изображался в виде пса, иногда даже многоголового и многотелого (Eitrem. Kerberos, RE, HlBd. 21). На одной из китийских чаш виден бородатый человек, в котором, как только что было сказано, признается Мелькарт, несущий на плечах пса.

Среди других подвигов Мелькарта была изображена и борьба с великаном Антеем. Тема борьбы с гигантами широко представлена на Востоке. Это и убийство страшного Хумбабы Гильгамешем и Энкиду (Эпос о Гильгамеше, V), и победа юного Давида над великаном Голиафом (I Sam. XVII, 40-51). Можно найти параллели и к некоторым другим победам тирского бога. Ахелой в эллинистическую и римскую эпоху изображался в виде быка с человеческой головой. Нечто подобное должно было быть и на воротах храма. Похожие изображения известны и в восточном искусстве, например, на передке арфы, найденной в царской могиле в Уре, представлен персонаж, борющийся с двумя быками с человеческими лицами.

Гадитанский Геркулес сражался с вепрем. Египтяне рассказывали о борьбе Гора с Сетом, причем последний выступал в виде черного борова. Неудивительно и появление оленя среди фигур, связанных с Мелькартом, ибо лань была связана с культом этого божества: она кормила божественного младенца на рельефе со сценой рождения Мелькарта.²
_______________________________
[2] Сравн. с мифом о Зевсе, вскормленном в младенчестве козой Амалфеей (Ἀμάλθεια). Впоследствии, сняв шкуру с кормилицы, Зевс сотворил себе из нее непробиваемый щит-эгиду (αἰγίδος, «козья шкура»).

И хотя другие сюжеты пока еще не имеют точных или близких аналогий, все же приведенных достаточно для утверждения, что подвиги Мелькарта находятся целиком в сфере древневосточных мифологических представлений.

Каков же смысл тех эпизодов, которые были представлены на воротах гадитанского Гераклейона? В греческой мифологии (у Гесиода) Кербер, Лернейская гидра и Немейский лев считаются детьми Ехидны и Тифона (Theog., 306-332), чудовищ, связанных со страшными хтоническими силами. Подобные идеи должны были быть и у финикийцев. В финикийском мире змеи символизировали водный поток, пробивающийся из земли. В представлениях многих народов собака была связана со смертью как образ души умершего. По-видимому, борьба Мелькарта с Гидрой, львом и Кербером изображала в мифологическом виде борьбу с тремя проявлениями хтонических сил: выходящими из земли водами, наземными чудовищами (представлены львом) и страшными порождениями подземного царства. Следующие три подвига Мелькарта, по существу, повторяют те же мотивы. Кони связаны с загробным миром у греков, этрусков и во всем Средиземноморье; олень был водным символом; кабан мог воплощать наземные силы. Наконец, та же сущность была, по-видимому, и у остальных трех жертв Мелькарта: великан, кентавры (точнее, какие-то существа, принятые римским автором за кентавров), человекоголовый бык. В месопотамском эпосе великан Хумбаба неразрывен с выросшим из земли кедром (эпос о Гильгамеше, V). Бык у многих народов воплощает неудержимый водный поток. «Кентавры», какие-то существа, подобные коням, как и те, возможно, имели связи с миром смерти.

Таким образом, представляется, что в изображениях на воротах Гераклейона в Гадесе перед нами трижды повторенные аналогичные мотивы борьбы бога с темными порождениями хтонических сил. Троекратное повторение одного и того же, как известно, имеет всегда большое значение в фольклоре различных народов; оно как бы утверждает, упрочивает особую значимость события. Это видно, например, в библейском рассказе о патриархах: три было патриарха (Авраам, Исаак и Иаков), и всем трем бог обещал сделать их род многочисленным, а землю, где они живут, отдать во владение их потомкам (Gen. XVII, 1-8; XXVI, 35; XXVIII, 13-15). Интересно также, что первое обещание дал бог Аврааму, когда тому было 99 лет, т.е. число, кратное трем. Вероятнее всего, что и при изложении Мелькартовых деяний троекратное повторение одного и того же в разных формах должно было усилить и утвердить значение его трудов. И следующее, десятое, событие — смерть и воскрешение Мелькарта. Оно воспринимается как заключительный триумф всей его многотрудной жизни, заполненной борьбой с чудовищами земли, водной стихии и подземного мира. Всем им Мелькарт противостоит как светлое начало.

Такие мифы должны были относиться к божеству, связанному с солнцем. Подвиги Мелькарта напоминают деяния Гильгамеша и частично Самсона. А солнечный характер этих персонажей несомненен. Гибель и возрождение тирского бога связывается с огнем (Нонн называет его даже повелителем огня — Dionys. XL, 369), и этот огонь может рассматриваться как воплощение солнечного. Несомненный солярный характер придает тирскому Гераклу Нонн, называя его Гелиосом, пастырем человеческой жизни, скачущим по всему небу сверкающим диском, ведущим круг за кругом двенадцатимесячный год (Dionys. XL, 370-374). Однако трудно сказать, в какой степени Нонн деформировал древнее финикийское предание в духе позднеантичного синкретизма. Но обратим внимание на легенду, рассказанную Макробием, о неудачной попытке нападения царя Ближней Испании Ферона на Гадес (Saturn. 1, 20, 12). Там говорится о сожжении царских кораблей лучами, подобными солнечным, и о явлении львов на носах гадитанских судов. А. Шультен, исследовавший этот рассказ, убедительно доказал, что упоминаемая в нем Ближняя Испания не римская Hispania Citerior, а греческая ἡ πλησιόχωρος Ἰβηρία (близлежащая Иберия), название которой было неправильно понято Макробием или его непосредственным источником. Все симпатии автора этого рассказа на стороне гадитан, и можно быть уверенным, что по своему происхождению легенда — финикийская. Спасение Гадеса естественно надо ожидать от бога-покровителя города, каким был Мелькарт, тем более что непосредственной целью нападения был, по Макробию, именно храм Геркулеса, и сам Макробий вставил это повествование в рассуждение о Геркулесе. В этой легенде содержится историческое зерно: сообщение о морской битве между гадитанами и тартессиями. Так как Тартесс пал, вероятнее всего, в самом начале V в. до н.э., то сказание о помощи бога своему городу возникло не позже этого времени. Следовательно, Мелькарт имел частично солнечный характер уже в первой половине I тыс. до н.э.

Имя Мелькарта обычно считают стяжательной формой Melek qart и переводят как «царь города», подразумевая под этим городом Тир. Двуязычное (финикийско-греческое) посвящение этому богу, найденное на Мальте, сделанное братьями-тирийцами, называет бога «владыкой Тира» — Баал Цор.³ Перед нами один из местных «владык», баалов, каких было много в финикийской религии, как Баал Цидон («владыка Сидона»), Баалат Гебал («владычица Библа»). В образах этих «владык» финикийцы олицетворяли все ценное и желанное данным городом, племенем, общественной группой. Однако когда мы обращаемся к мифам, о которых говорилось выше, то не можем не заметить, что они относятся только к аграрному и солярному аспектам Мелькарта. Эти мифы принадлежат более древнему слою тирской мифологии, когда город, видимо, не приобрел еще значение как морской и торговый центр, метрополия многочисленных колоний, производитель пурпура. Мифы, связанные с этими сторонами жизни Тира, должны быть моложе рассмотренных.
_______________________________
[3] Цор — финикийское название города Тир, что означает «скала». Тир располагался на небольшом скалистом островке вблизи побережья.

Далекие экспедиции тирских мореходов отразились, вероятно, в мифах о походах Мелькарта. К сожалению, от этих мифов почти ничего не сохранилось. Только у Саллюстия (Jug. 18, 2-3), ссылающегося при этом на афров, т.е., по-видимому, на африканских финикийцев, есть упоминание о походе Геркулеса в Испанию, где он и погиб, а его разноплеменное войско распалось, и часть его переправилась в Африку. Разумеется, здесь идет речь о финикийском Геркулесе-Мелькарте.

Существовали ли рассказы о походах Мелькарта в непосредственной близости от Тира, предшествующие перенесению его деяний в далекие страны, неизвестно. Можно лишь полагать, что сказания о далеких путешествиях возникли с развитием одиссеи тирской колонизации.

Характерно, что в той мальтийской надписи, в которой в финикийской части Мелькарт именуется баалом Тира, в греческой этому титулу соответствует «архегет». Архегет, предводитель — такой эпитет хорошо подходит богу, покровителю далеких переходов и основания колоний. В греческой мифологии такую роль играл Аполлон (ср. Thuc. VI, 3 и Pind. Pith. V, 60-61, где этому богу придается такой эпитет именно в связи с колонизацией: основанием Наксоса в одном случае и Кирены в другом). У Элия Аристида (Or. 27, 5) мы находим даже рассуждение о различии между функциями Аполлона как экзегета (ἐξηγητής, «предводитель, [ис]толкователь») и архегета (ἀρχηγέτης, «основатель, предводитель»): в последнем случае он выступает как непосредственный ойкист (οἰκιστής, «колонизатор»), а в первом — как посылающий других создавать новые города. Таким образом, Мелькарт-архегет выступает как руководитель колонизации. В связи с этим вспоминается рассказ об основании Гадеса (Strabo, III, 5, 5), где говорится о посылке колонизационной экспедиции по велению оракула. Источником этого рассказа является, как пишет Страбон, гадитанское повествование. Видимо, существовал какой-то миф об основании Гадеса, в котором значительная роль приписывалась приказу оракула Мелькарта.

Будучи баалом Тира, Мелькарт не мог не приобрести и черт морского божества. Это, в частности, отразилось в мифе об основании Тира, как он изложен Нонном (Dionys. XL, 443-534). Здесь рассказывается, что Геракл призывает основателей материкового Тира построить корабль и, переправившись на блуждающие в море Амбросийские скалы и принеся там жертву, остановить скалы и построить на них город. Этот призыв был выполнен, и на островах возник собственно Тир. Строители корабля пользовались в качестве образца рыбой навтил, представленной им Гераклом.

В связи с этим возникает проблема взаимоотношений Мелькарта с греческим Меликертом, одним из второстепенных морских божеств Эллады, ранее сыном смертной женщины Ино, которая бросилась в море с младенцем на руках. Оба превратились в морских божеств: Ино в Левкотею,⁴ а Меликерт — в Палемона⁵ (Apollod. III, 4, 3; Ovid. Met. IV, 512 сл). Ранее признавалось тождество образов Мелькарта и Меликерта. Позже это мнение категорически отвергалось, а в последнее время вновь стало защищаться. Ино в греческом мифе считалась дочерью финикийца Кадма (уже у Гомера — Od. V, 333-334). Возможно, что Ино — культовое имя богини Илифии, во всяком случае в греческой литературе эти два имени иногда относятся к одному образу. По Страбону (V, 2, 8), в этрусском городе Пиргах имелось очень древнее святилище Илифии. Раскопки, проведенные здесь, дали фрагменты греческой керамики с выцарапанным на них именем Ино, а позже — знаменитые золотые таблички с финикийской и двумя этрусскими надписями, в которых встречается отождествление этрусской богини Уни с Астартой. Можно считать, таким образом, что Ино-Левкотея-Илифия также, по крайней мере, на Западе, идентифицировалась с этой финикийской богиней. Астарта же, как мы видели, считалась матерью Мелькарта. Итак, оба божества, Мелькарт и Меликерт, были рождены одной и той же богиней: Илифией-Ино-Левкотеей-Уни-Астартой.
_______________________________
[4] Λευκοθέα ἡ Левкотея, «Белая богиня» (культовое имя Ино как морской богини) Hom., Pind., Arst.
[5] Παλαίμων (-ονος) ὁ Палемон, «Борец» (эпитет Меликерта, сына Ино-Левкотеи) Eur.

С Меликертом был связан дельфин; именно он подхватил падающего в море ребенка. Меликерт на дельфине изображается на коринфских монетах. Этот же морской зверь появляется на самых ранних монетах Тира (450-400 до н.э.). На тирских монетах следующего десятилетия мы видим Мелькарта, мчащегося на гиппокампе, а внизу, под двойной линией волн, — дельфина. В чеканке Гадеса также появляется дельфин.

Надо обратить внимание на еще одно важное обстоятельство. Меликерт становится морским божеством под именем Палемона. Но Палемон — один из эпитетов Геракла (Hesych.). Существовал также миф о рождении Палемона от Геракла и вдовы Антея (Pherekid. fr. 33e, FHG 1, 80). Следовательно, этот бог включается в Гераклов мифологический цикл, хотя первоначально он, по-видимому, с ним не был связан. Возможно, после появления устойчивого отождествления Геракла с Мелькартом мифы о Меликерте соединяются со сказаниями о Геракле.

Поэтому можно полагать, что греческая сага о Меликерте воспроизводит (возможно, частично в измененном виде) финикийские рассказы о Мелькарте. Если это так, то перед нами еще один (третий) вариант предания о гибели и возрождении тирского бога. Каждый вариант связан с одним аспектом его культа: убийство Тифоном и воскрешение при помощи запаха прилетающих весной перепелов — аграрным, смерть и возрождение в огне — солнечным, гибель и апофеоз в водной пучине — морским.

Своему владыке тирийцы приписывали и открытие пурпура, игравшего столь важную роль в экономике их города. Этот миф передан Поллуксом (Onom., 1, 45 сл.; также Nonn. Dionys., 305). По его словам, во время охоты Геракла около Тира его собака, раскусив пурпурную раковину, окрасила красным цветом пасть, а восхищенная красотой краски возлюбленная героя нимфа Тир (и в греческом и в финикийском языках город женского рода) убедила Геракла окрасить свою одежду, что и привело к открытию пурпурной окраски.

Итак, можно прийти к следующим выводам. В мифах о Мелькарте выделяются два слоя. Первый из них, более древний, относится к Мелькарту как аграрному и солярному божеству. То, что земледелие играло в Тире значительную роль, несомненно; оно отмечено еще во II тыс. до н.э., существовало и в I тыс. до н.э. В этих древних сказаниях тирский бог предстает перед нами как воплощение умирающей и воскресающей природы, как символ закатывающегося и поднимающегося в огненной заре солнца, как герой, освобождающий землю от темных порождений хтонических сил.

Ко второму слою относятся мифы, связанные с покровительством дальним походам, с морскими функциями бога, с открытием пурпура. Когда возник этот слой сказаний? Ответ во многом зависит от решения вопроса о начале заморской экспедиции Тира. По преданию, древнейшие тирские колонии на крайнем Западе появились уже в конце II тыс. до н.э., в XII в. до н.э. (Plin. N. h. XIX, 63; Vel. Pat. I, 2, 3; Mela, III, 46). Однако многие современные исследователи отвергают столь высокую датировку. Сейчас невозможно обсуждать данный вопрос, хотя даты, сообщенные античными авторами, представляются приемлемыми. С другой стороны, идентификация Мелькарта и Геракла произошла, по-видимому, на Кипре, где сосуществовали, тесно соприкасаясь друг с другом, финикийская и греческая культуры, не позже VI в. до н.э. Если же в сказании о Меликерте воспроизведен в той или иной форме миф о Мелькарте, то это воспроизведение должно было произойти до отождествления финикийского божества с сыном Алкмены, ибо позже ни с каким другим персонажем эллинской мифологии Мелькарт не связывался. Впрочем, возникновение саги о Меликерте надо отнести и к еще более древнему времени. Его культ связан с Истмом, где в его честь устраивались Истмийские игры (Apollod., III, 4, 3), и с Беотией, в которой царствовал его отец Амафант, родиной его матери Ино, дочери финикийца Кадма, основателя беотийских Фив (Apollod. I, 9, 1; III, 4, 1-3). Из этих областей вторая в микенскую эпоху была связана с Востоком, в том числе с Финикией, как доказывает находка более трех десятков восточных лазуритовых цилиндров во втором дворце фиванской Кадмеи. Эти связи предшествовали разрушению Фив в XII — нач. XI вв. до н.э. Это было также время греко-финикийских контактов в языковой и литературной сферах. То, что у Гомера (Od., 333-335) упоминается богиня Левкотея, бывшая ранее смертной женщиной Ино, может говорить и о том, что в гомеровское время был известен и весь миф, включая и сообщение о прыжке Ино в море с Меликертом на руках. Все эти рассуждения приводят нас к мысли, что сказание о Меликерте появилось в Греции в микенскую эпоху. Отсюда естественен вывод, что и миф о Мелькарте, связанный с его функциями морского божества, уже существовал, по крайней мере, во второй половине II тыс. до н.э.

Приблизительно к этому же времени должно относиться и предание об этом боге, относящееся к открытию пурпура. Уже в X в. до н.э., если верить Библии (II Chron. IX, 14), Тир славился мастерами, изготовляющими пурпурную краску и окрашивающими ею одежды. А вообще использование пурпура было известно финикийцам уже в середине II тыс. до н.э.

Итак, второй, более молодой слой цикла тирских мифов о Мелькарте возникает не позже второй половины II тыс. до н.э. Когда появился первый пласт этого мифологического круга, определить трудно. Можно думать, что он приблизительно современен возникновению самого города — не позже первой половины III тыс. до н.э. Недаром жрецы тирского храма Мелькарта рассказывали Геродоту об основании храма одновременно с городом (Her., II, 44).

Мы ограничились в данной статье изложением тех мифов, в которых под эллинским или латинским именем несомненно или очень вероятно выступало тирское божество. При этом мы сосредоточили внимание на мифологии, совершенно или почти не касаясь других очень важных сторон культа Мелькарта.


_______________________________

Мелькарт, Меликерт (греч. Μελικέρτης) — изначально, финикийский бог-покровитель города Тира (Milk-Qart, «царь города»), впоследствии отождествленный греками с Гераклом. Во времена колонизации Средиземноморья, финикийцы распространили культ Мелькарта во все колонии в западной половине Средиземного моря (Кадис, Утика, Карфаген и многие другие), откуда ежегодно отправлялась депутация в Тир для принесения жертв, во время празднеств, в главном храме Мелькарта. Согласно преданию, «тирийский Геракл» был похоронен в Испании (Арнобий. Против язычников I, 36). В двуязычной надписи с Мальты имя Мелькарт, в финикийской версии, — Баал Цор («Владыка Тира»), на греческий переведено как Геракл-архегет (Ἡρακλῆς ἀρχηγέτης).¹
_______________________
[1] ἀρχηγέτης (ἀρχ-ηγέτης), дор. ἀρχᾰγέτᾱς (-ου) ὁ
1) основатель, родоначальник; ex. (δήμου Plat.; τοῦ γένους Isocr.)
2) первопричина, творец; ex. (τύχης Eur.)
3) предводитель, вождь; ex. (Τιρυνθίων Pind.; Πλαταιέων Plut.)

Наиболее значимой с древних времён была ипостась Мелькарта как морского божества, подателя морепродуктов, попутного ветра и спокойного моря.

«Жертвы в честь моря указывают нам на то, что, с течением времени, у финикиян появилось представление о его божествах. Иначе, конечно, не могло быть, но вопрос этот для нас весьма темен. Кроме глухих намеков у Филона Библского, мы располагаем таким же поздним источником — монетами, на которых иногда изображаются божества, большею частью в греческом облике, и с признаками покровителей моря. Так, например, на беритских монетах божество стоит с трезубцем на четырех дельфинах, на библских — морской гений в виде крылатого коня с хвостом дельфина, на тирских — Мелькарт, сидящий на морском коне, и т.д.»
(Тураев Б.А. История Древнего Востока)

Согласно Менандру Эфесскому, храм Мелькарта на острове Тир воздвиг царь Хирам I (ок. 978-944 до н.э.). Геродот упоминает своё посещение тирского храма, называя его храмом Геракла Тирского.

«Узнав, что в Тире Финикийском есть святилище Геракла, я отплыл туда. И я увидел это святилище, богато украшенное посвятительными дарами. (…) Мне удалось также побеседовать со жрецами бога, и я спросил, как давно возведено это святилище. И оказалось, что в этом вопросе они не разделяют мнения эллинов. Так, по их словам, святилище было воздвигнуто при основании Тира, а с тех пор, как они живут в Тире, прошло 2300 лет. (…) И было это не менее чем за пять поколений до рождения эллинского Геракла, сына Амфитриона».

Символом Мелькарта были две колонны, каменные или металлические, стоявшие в его храмах и через тирских мастеров попавшие в иерусалимский храм (Воаз и Иакин). На месте древнего святилища Хирам поставил новый храм, поражавший богатством и великолепием: в нем были колонны из золота и смарагда. Иосиф Флавий и Плиний говорят, что золотая колонна была круглой, а смарагдовая — четырехугольной.

Геркулесовы столбы (Гибралтар), по распространенному мнению, изначально имели финикийское название «Колонны Мелькарта», и непосредственно соотносились с колоннами, устанавливаемыми в храмах Мелькарта.

«Если известные сказания о путешествиях Мелькарта и Геракловых столпах могут быть мифическим олицетворением тирского мореходства, а вычитанные Саллюстием из Гиемпсал рассказы о подвигах и смерти Геракла в Испании и происхождении от него нумидов и ливийцев выдают евгемеристическое происхождение, то известное нам о культе Мелькарта указывает на его солнечный характер. Иосиф Флавий приводит известие Менандра, что царь Хиром (Εἵρωμος) впервые отпраздновал «пробуждение Мелькарта в месяце Перитии». Последний приходился на зимнее солнцестояние, следовательно праздник по времени соответствовал римскому Dies Natalis Solis Invicti («день рождения Сола непобедимого»). Что Хиром «впервые» отпраздновал в это время, может указывать на то, что к этой эпохе тиряне признали окончательно Мелькарта солнечным божеством, а может быть на какую-нибудь реформу календаря. На солнечный характер его указывает также сопоставление с Ваал-Хаммоном и сооружение в честь него, так называемых, хамманим. Первый — карфагенское божество, встречающееся неукоснительно на пунических надписях вместе с Танит; имя его обыкновенно производят от корня hammah — «пылать» и объясняют как «знойный» — эпитет знойного божества. Хамманим — это камни или столбики — обелиски, ставившиеся у жертвенников бога и, судя по своему названию, были посвящены ему как божеству солнца. Может быть, это было что-либо вроде канделябров, изображенных на лилибейской надписи, но вообще ими назывались символы Ваала или Мелькарта, который часто представлялся в виде колонн или обелисков. Кроме того, на одном позднем африканском памятнике Ваал-Хаммон изображен с лучами вокруг головы.

(…)

По немногочисленным мифам и находкам археологов можно заключить, что в каждом финикийском городе имелся свой собственный пантеон, в который входили обычно главный бог, его жена, богиня плодородия, и их сын. Правда, встречались и другие триады — например, в Тире в VII в. до н.э. «царили» повелитель небес Баал-Шамем, морской владыка Баал-Малаки и воитель Баал-Цафон. «Небесный царь», обычно носивший имя Эл, не особенно интересовался земными делами, и жертв ему почти не приносили. Зато море, кормилец и защитник торгового народа, нуждалось в постоянном внимании и почтении. Бога плодородия — знаменитого Мелькарта — стали считать главным покровителем Тира, хотя иногда эта роль переходила к «богу алтаря благовоний» Баал-Хаммону.» (Тураев Б.А. История Древнего Востока)

Таким образом, в Тире почитается бог моря — Баал-Малаки, владыка небес — Баал-Шамем, воитель Баал-Цафон, и паралельно им Мелькарт мелькает то тут, то там, то раздельно, то сливаясь с ними. То он — бог моря, то бог войны, то бог солнца, то бог плодородия, то просто герой.

По поводу плодородия нужно отметить, что название острова, в переводе с финикийского, означает «скала». Источников пресной воды на острове не было, т.е. даже питьевая вода была привозная. В папирусе Anastasi I (XIV в.) Тир упоминается как большой «город в море, к которому подвозят воду на кораблях и который богат рыбой более, чем песком». Древнейшее поселение, действительно, находилось на острове; на материке были только предместья и кладбища.

Наверное, для обильного произрастания всякой зелени (пальмы, фруктовые деревья и тому подобное) мягкого морского климата вполне достаточно. Но не достаточно для того, что бы скалистый остров имел статус плодородной житницы. Т.е. ипостась Мелькарта, как «бога плодородия», видимо, имеет природу позднейшего заимствования, через отождествление с богами колонизируемых народов. Либо тирские сельскохозяйственные угодья также находились за пределами острова — на материке.

В арамейской надписи Бир-Адада (IX в. до н.э.) Мелькарт фигурирует как бог войны, хотя никаких мифов, посвященных его деяниям, в ипостаси бога воителя, не сохранилось. Возможно, «воинственность» — это позднейшая ипостась, появившаяся, именно, во времена колонизации Средиземноморья. Попытки некоторых колоний выйти из под тирского протектората — жёстко подавлялись.

«В колониях Запада, в том числе в Испании, огромную роль играл культ Мелькарта. Этот культ был особенно связан с царской властью в Тире. Мелькарт выступал и как предводитель колонизации. Распространение его культа говорит о тесной связи колонизации с правительственной политикой.

(…)

Гадитанский храм Мелькарта был одним из самых известных в средиземноморском мире. Сам Гадес был основан по велению Мелькарта (Strabo III, 5, 5), а в храме находилась могила бога (Mela III, 46), который, по финикийским сказаниям, погиб в Испании (Sal. lug. 18, 3); можно думать, что там же локализовалось и воскресение Мелькарта. В Гадесе торжественно отмечался праздник гибели и воскресения бога. Заметим, что гадитанский храм Мелькарта был не только религиозным, но и экономическим центром и, вероятно, казнохранилищем города.

(…)

Иное положение сложилось в Карфагене, где Мелькарт тоже весьма почитался, но все же не занимал столь видного места, как в испанских колониях Тира. Более того, сами карфагеняне больше уважали храм в метрополии, отсылая туда десятину от своих доходов и направляя туда священные посольства (Diod. XIII, 108; XX, 14; Iust. XVIII, 7, 7; Polyb. XXXI, 12; Arr. Anab. IV, 2, 10). Но Карфаген был основан в совершенно других условиях, чем остальные колонии: его основателями были противники правившего тогда царя Пигмалиона, а возглавляла колониальную экспедицию сестра царя Элисса, ставшая царицей нового города. И Карфаген сразу же стал независимым от Тира. Так что некоторое «умаление» культа Мелькарта в Карфагене только подтверждает значение этого культа в утверждении зависимости колоний от метрополии. Культ Мелькарта играл важную роль не только в Испании, где находился знаменитый храм этого бога, но и на Кипре, Сардинии, Сицилии, Мальте.» (Циркин Ю.Б. История Древней Испании)

Почитание Мелькарта, как умирающего и воскресающего бога, говорит о тождественности Мелькарта другим солярным божествам Греции, Анатолии и Египта. «Умирающее» солнце сгорает в алеющем вечернем зареве, чтобы, пройдя через пламя Гадеса (ᾅδης), утром возродиться очищенным и обновлённым.

Обратим внимание на описание ворот гадитанского Гераклейона, данное Силием Италиком. В поэме говорится, что на воротах храма были изображены «труды Алкида» (Ἀλκείδης, потомок Алкея, т.е. Геракл), и далее они кратко перечисляются: Лернейская гидра, Немейский лев (автор его называет Клеонейским), Стигийский привратник (т.е. адский пес Кербер), фракийские кони, Эриманфский вепрь, медноногий олень (Керинейская лань), поверженный Антей, Кентавр, Ахелой (Акарнанский поток) и, наконец, сожжение героя на Эте, с которой «великую душу уносит к звездам пламя».

Стоит обратить внимание на слова поэта, что на воротах было показано, как «душу уносит к звездам пламя». Вероятно, здесь была представлена поднимающаяся из пламени фигура героя. Вспомним, что, по Нонну Геракл уничтожал в огне старость и принимал из огня юность. Вероятно, в описываемой Силием Италиком сцене и показывалось, как из огня поднимался обновленный бог.

Астрохитон (Ἀστροχίτων, «облаченный в одежды из звезд») — одно из имен (эпитет) финикийского Геракла. Ниже отрывок, из «Деяний Диониса», где описывается Тир и храм Мелькарта, который посетил Дионис. Дабы пообщаться с божеством, Дионис взывает к нему как к Гераклу Астрохитону, «повелителю Миропорядка», отождествляя его с верховными греко-римскими, анатолийскими и египетскими богами.

ДЕЯНИЯ ДИОНИСА. Песнь XL

Радовался он, видя сей град, Эносихтоном² который

Словно зыбучей повязкой со всех сторон препоясан,

Видел как будто снова взошедшее в небо светило

Лунного диска, немного еще — и станет полным!

Материка и моря тесное переплетенье

Вакх наблюдал восхищенно — ведь Тир простирался средь влаги,

На лоскутке покоясь земли, привязанной к морю,

С трех сторон омываем зыбью морскою соленой,

Уподобяся деве, плывущей над гладью спокойной

Влаги, зыблются в коей глава, выя и перси,

Деве, что руки раскинув плещется среди гребней,

И белопенные волны по плоти светлой струятся,

Только стопы́ этой девы тянутся к матери-суше!

Энносигей³ сей город держит в крепких объятьях,

Влажный возлюбленный будто жених обнимает невесту,

Облекающий выю девушки негой любовной.

Городом Тиром Бромий восхищался, где рядом

С морем скот выпасает пастух и свирель мореходец

Слышит на пенном бреге, где козопас рыболовный

Невод видит, где плуги тучную пашню взрезают

На виду у судов, вздымающих весла над влагой,

Где с моряками у чащи, растущей у брега морского,

Дровосеки болтают, где сплетаются вместе

Шум морского прибоя, мычанье скота и деревьев

Шелест, где миром единым стали деревья и снасти,

Весла и тростники, стада, сады и оружье!

Этому граду дивяся, так божество восклицает:

«Остров я вижу на суше! Возможно ль такое? Я чуда

Столь великого прежде не видел, чтобы деревья

Шелестели над зыбью морскою, чтоб нереиды

Говорили в пучине, а гамадриады внимали,

Чтоб над тирийским прибрежьем и вспаханными полями

От отрогов ливанских веял сладостный ветер

Южный, своим плодоносным дыханьем столь благотворный

И для души земледельца, и для парусной лόдьи!

Здесь с серпом земледельным в союзе трезубец пучинный,

С нивой Деό⁴ цветущей встречается моря владыка,

Погоняющий коней повозки над тихою зыбью,

Вровень едет богиня, не уступая владыке,

Змей бичуя хребты в своей воздушной повозке!

О, прославленный город! Морской ты и сухопутный,

С трех сторон препоясан перевязью зыбучей!»

Так говорил он, глазами обводя этот город.

Он созерцал мостовые, мощённые камнем искусно,

Он не мог оторваться от улиц сиянья и блеска —

Видит он Агéнора⁵ предка палаты, он видит

Кадма⁶ подворье и домы, входит в светлицу Европы,⁷

Ране похищенной (деву напрасно оберегали!),

Мыслил он о роголобом Дие-отце, он дивился

Больше еще водометам, бьющим сквозь лоно земное,

Что лишь час извергались бурно полною мерой,

После лиясь обильной влагой по ложу речному,

Видел он Абарбарею щедрую, зрел и источник,

Названный Каллироей, невестною любовался

Влагою Дросеры́, что метала сладкие струи;⁸

Все осмотрев, неуемное сердце взором насытив,

В храм Астрохи́тона входит и громко взывает к владыке

Звезд, восклицая такое слово, полное тайны:

«О Геракл Астрохи́тон, владыка огня, повелитель

Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,

По всему небосводу скачущий огненным диском,

Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,

Круг за кругом проходишь — и за твоею повозкой

Жизнь для стáра и млáда льется рекою единой:

Мудрый родитель Мены⁹ трехтелой ты безматерней,

И Селена росистая призрачное питает

Отраженное пламя светом лучей твоих щедрым,

Рожки гнутые бычьи приращивая понемногу!

Око всезрящее выси, ты четвероконной повозкой

Правишь, за ливнями снеги, за хладом весну к нам приводишь!

Мрачная ночь отступает, гонима твоими лучами,

Блещущими, лишь только под сверкающим игом

Выи покажут кони, бичуемы дланью твоею!

Только ты засияешь — и меркнут в сиянии ярком

Звездные луговины пестрые в поднебесье;

После же омовенья в западном Океане

С пенных волос отряхаешь ты прохладную влагу

Ливнем животворящим и на родящую Гею

Росной влаги потоки утренней ты низвергаешь;

Тучные нивы зреют под диском твоим благосклонным,

Орошая колосья в бороздах плодоносных;

Бэл — на Евфрате, в Либи́и — Аммон, и Апис — на Ниле,

Крон ты отец — в Араби́и, и Зевс — в ассирийских пределах!

Благоуханные ветви когтями острокривыми

Тысячелетняя птица на твой алтарь благовонный

Носит, Феникс премудрый, рождаясь и умирая,

Ибо там она снова является, юная вечно,

Старость в огне меняя на молодость в солнечном свете!

Будь ты Серáписом, Зевсом тученосным Египта,

Кроном иль Фаэтонтом¹⁰ многоименным, иль Митрой

Вавилонским, иль Фебом,¹¹ богом эллинским в Дельфах,

Гамосом,¹² коего Эрос в сновиденьях смятенных

Нам являет в обманных любовных объятьях на ложе,

Если от спящего Дия, возбужденного грезой

Страстной, влажное семя изливается в нивы

Тверди земной, и горы встают от небесных потоков!

Будь ты Пэаном¹³ целящим или пестрым Эфиром,¹⁴

Или как Астрохи́тон¹⁵ явись, когда звездное небо

Ярко ночью сияет россыпью светочей горних —

Внемли мне благосклонно, будь ко мне милосерден!»

Слово такое промолвил радостный Бромий — внезапно

Образ божественный вспыхнул Астрохитона в храме

Над Дионисом, лучистый лик божества проявился

Алыми засиявший очами и в одеянье

Звездном сверкая, и длань простер он над Дионисом,

Образ являя вселенной, лик многозвездного неба:

Светом мерцали ланиты, с брады созвездья струились,

К дружеской приглашая трапезе Диониса…

(Нонн. Деяния Диониса XL. 320-428)
_________________________
[2] ἐνοσίχθων (ἐνοσί-χθων), -ονος ὁ землеколебатель (эпитет Посидона) Hom., Hes.
[3] ἐννοσίγαιος, ἐνοσίγαιος (ἐνοσί-γαιος) ὁ сотрясающий землю Luc.
[4] Δηώ (-οῦς) ἡ Део, т.е. Деметра HH., Soph., Eur., Arph., Anth.
[5] Ἀγήνωρ (-ορος) ὁ Агенор, царь Тира и Сидона. Сын Посейдона и Ливии, брат-близнец Бела, отец Кадма и Европы.
[6] Κάδμος ὁ Кадм, сын финикийского царя Агенора, брат Европы, легендарный основатель Фив Беотийских.
[7] Εὐρώπη, дор. Εὐρωπα ἡ Европа, дочь Агенора.
[8] Абарбарея (Ἀβαρβαρέα), Каллирроя (Καλλιρρόη) и Дросера (Δροσερά) — три нимфы основательницы рода тирийцев, которые Эросом были соединены с сыновьями земли (автохтонами).
[9] Μήνη ἡ (= Σελήνη) Мена (богиня луны) HH., Luc.
[10] φαέθων (-οντος) part. и adj. сияющий, блистающий, лучезарный = ἥλιος Anth.
[11] Φοῖβος ὁ Феб, «Лучезарный» (эпитет Аполлона) Hom., Aesch.
[12] Γάμος ὁ Гамос, божество супружеских отношений;
γάμος ὁ тж. pl.
1) брак, бракосочетание, супружество Hom., Hes., Pind., Trag., Plat., Arst., Luc.
2) свадьба, брачный пир;
3) половые сношения, сожительство.
[13] Παιάν (-ᾶνος), эп. Παιήων (-ονος), атт. Παιών (-ῶνος) ὁ Пэан (бог-целитель, после Гомера отождествлялся преимущ. с Аполлоном, реже с Асклепием и др.)
[14] Αἰθήρ (-έρος) ὁ Эфир, бог горних высей (сын Эреба и Ночи) Hes.
[15] Ἀστροχίτων — «облаченный в одежды из звезд».



МЕЛЬКАРТ В НУМИЗМАТИКЕ
___
1. Тир, Финикия. Шекель (AR 28mm, 14.40g), ок. 98/7 до н.э. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке; Rv: орел, стоящий на проре; слева — палица, справа — пальмовая ветвь; TYPOY IEPAΣ KAI AΣYΛOY (Тир свят и неприкосновенен) / ΘK (date).
2. Картахена (финик. Qart Hadasht, Новый Город), Иберия. 1½ шекеля (AR 11.06g), ок. 221-206 до н.э. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке, с палицей на плече; Rv: слон.


3. Гета (209-211). Тир, Финикия. Тетрадрахма (AR 27mm, 15.04g), 209г. Av: бюст Геты в лавровом венке; AYT KAI ГЄTAC CЄB. Rv: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT B (трибун второй раз).
4. Траян (98-117). Тир, Финикия. Тридрахма (AR 23mm, 10.79g), ок. 100г. Av: бюст Траяна в лавровом венке; AYTOKP KAIC NЄP TPAIANOC CЄB ΓЄPM. Rv: бюст Мелькарта, с чертами Траяна, в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT Г


5. Тир, Финикия. Шекель (AR 24mm, 13.73g), ок. 425-394 до н.э. Av: Мелькарт несётся по морю на крылатом гиппокампе, с луком в руке, рядом дельфин; Rv: сова с египетскими инсигниями власти — плеть (нехеху) и скипетр хекет (крюк).
6. Каракалла (198-217). Тир, Финикия. Тетрадрахма (AR 27mm, 14.09g), ок. 216/7. Av: бюст Каракаллы в лавровом венке, ниже — орёл, справа — палица; AYT KAI ANTWNINOC CЄ. Rv: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT Δ

___
7. Тир, Финикия. Æ 23mm (10.30g), ок. 94/5г. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; Rv: палица Мелькарта; MHTPOПOΛEѠΣ / KΣ (date: Year 220 = 94/95 AD).
8. Ликс, Мавретания. Æ 21mm (6.16 gm), ок. II в. до н.э. Av: голова Баал-Мелькарта; Rv: звезда между гроздью винограда и колосом.
_______________________________

Аполлодор
МИФОЛОГИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА II


Десятым подвигом Эврисфей назначил ему [Гераклу] привести коров Гериона из Эритеи. Эритея была островом, расположенным за Океаном: ныне этот остров называется Гадейра. На этом острове обитал Герион, сын Хрисаора и Каллирои, дочери Океана. Он обладал телом, сросшимся из трех человеческих тел, соединенных между собой до пояса, но разделявшихся от подреберья и бедер. Ему принадлежали красные коровы, которых пас Эвритион, а сторожил двуглавый пес Ортр, порожденный Ехидной и Тифоном.

Отправившись за коровами Гериона, Геракл прошел через многие степи Европы и пришел в Ливию. Придя в Тартесс, он поставил там памятные знаки о своем походе на границах Европы и Ливии — две одинаковые каменные стелы.

Обжигаемый лучами солнца во время похода, Геракл направил свой лук против бога Гелиоса, и тот, пораженный его мужеством, дал ему золотой кубок, в котором Геракл и пересек Океан. Прибыв в Эритею, Геракл расположился для ночлега на горе Абанте. Собака, учуяв его, кинулась к нему, но Геракл отразил ее дубиной и убил пастуха Эвритиона, прибежавшего ей на помощь.

Менет, который пас там коров Аида, рассказал о случившемся Гериону, и тот, застав Геракла на берегу реки Антемунта угоняющим коров, вступил с ним в борьбу, но Геракл убил его, застрелив из лука. После этого он загнал коров в кубок и, переплыв в Тартесс, вернул кубок Гелиосу.

Затем он пересек Абдерию и прибыл в Лигурию, где сыновья Посейдона Иалебион и Деркин попытались отобрать у него коров. Убив их, Геракл двинулся через Тиррению. В области Регия один бык отбился от стада, кинулся в море и переплыл в Сицилию, перешел через близлежащую землю (которая по его имени названа Италией, ибо тирренцы называют быка словом «италос»). Затем он вышел в долину Эрика, который царствовал над элимами. Эрик этот был сыном Посейдона, и он загнал быка в свои стада.

Геракл же, передав коров Гефесту, поспешил на поиски этого быка и нашел его в стадах Эрика, но тот сказал, что отдаст быка только в том случае, если Геракл одолеет его в борьбе. Геракл вступил с ним в борьбу и, трижды взяв верх, убил Эрика; быка он погнал вместе со всем стадом к Ионийскому морю. Когда они подошли к морской излучине, Гера наслала на коров слепня, и стадо разделилось в области фракийского предгорья. Геракл поймал часть стада и погнал его в направлении Геллеспонта, другая же часть осталась дикой. Едва согнав коров к реке Стримону, Геракл вознегодовал на эту реку, издавна бывшую судоходной. Набросав в нее скал, он сделал ее несудоходной, и пригнав коров к Эврисфею, отдал их ему, а тот принес коров в жертву богине Гере.
_____________________________
С.В. Дмитриев
ГЕРАКЛ В ДРЕВНЕЙШЕЙ ИТАЛИИ (рассказ Аполлодора и его источники)
(Статья приведена с некоторыми сокращениями)

1. Указание на то, что Герион (Γηρυών)¹ жил на Эритии (Ἐρύθεια),² встречается у многих авторов; Гесиод (Th., 290) и Стесихор (Bergk fr., 10) считали ее островом.
________________________________
[1] Γηρυών (-όνος) ὁ Герион (сын Хрисаора, трехтелый исполин, у которого Геракл угнал быков) Pind., Aesch.
[2] Ἐρύθεια, ион. Ἐρυθείη ἡ Эрифея (миф. остров на крайнем Западе, за Геракловыми столпами, царство трехтелого Гериона) Hes., Her., Isocr.

2. Гесиод говорит, что Герион был рожден от Хрисаора³ и дочери Океана Каллирои и имел три головы (Th., 287 f).
3. Эврития (Εὐρυτίων)⁴ и его пса Ортра упоминает Гесиод (Th., 293), называя тех же родителей Гериона (Th., 304 ff.).
________________________________
[3] Χρυσάωρ (-ορος) ὁ Хрисаор (сын Посидона и Медузы, отец Гериона и Эхидны) Hes.
[4] Эпитет Гериона Эвритий (Εὐρυτίων) очень похоже на искаженное «Эрифеон» (Ἐρύθειων, т.е. Эрифейский, с острова Эрифея).

4. 1. По Ферекиду, Геракл убивал животных, идя за яблоками Гесперид, в Ливии, считавшейся «матерью диких животных» (Apollon., 4. 1561; Suid. Λιβυκὸν θηρίον), по Диодору — на Крите (4. 17. 3), в котором хотят видеть «Европу»⁵ (Lyc. Alex., 1836).
________________________________
[5] Согласно мифу, Зевс, в образе быка, похитив Европу, переносит ее на Крит.

2. В древнейшие времена полагали, что между Европой и Азией не существует пролива (Diod., 4. 18. 5), и, следовательно, античная традиция упоминания о «столпах» возникла уже сравнительно поздно (Diod., 4. 18. 4).

3. Путь из «Европы» в Ливию лежал через Тартесс; причастие «παρελθὼν» заставляет видеть в Тартессе либо реку (ср.: Ταρτησσοῦ ποταμοῦ. — Stesichor., fr. 5), либо область (ср. города Тартесса — Hecat., fr. 4; 5). Страбон предположил, что в основе гомеровского «Тартара» лежал далекий западный Тартесс (3. 2. 12).

5. 1. Если Эрития-Гадира находилась в Ливии (Diod., 4. 18. 2), то зачем Гераклу надо было переправляться в нее через Океан из Европы? То, что эта «Европа» не означала современный материк, видно и из описания Аполлодором обратного пути Геракла (2. 5. 10. 9-11). Каллимах говорит о «светло(рыже?)волосых ливийских женщинах» (Hymn., 2. 86), а Ст. Византийский сообщает: «Λίβυσσα φρουρίον Βιθυνίας ἐπιψαλάσσιον» и «Λιβυστῖνοι ἔθνος παρακείμενον Κόλχοις, с.4 ὡς Διόφαντος». «Ὃς εἰς Κύταιαν τὴν Λιβυστίνην μολὼν», — говорит Ликофрон о Колхиде (Alex., 1312). Под «Ливией» Аполлодора скрывалась, возможно, область к востоку от Греции — северо-восточная Малая Азия или Колхида.

2. У колхов солнце всходило, а в Ливии заходило (Apollon., 1. 81 f): это были «края света», и многие авторы пролагали путь Геракла в «чаше Солнца» через Океан — из Ливии к Прометею, на Кавказ (Pherec., fr. 33), от Кавказа до Гесперид, в Ливию (Эсхил, fr. 76) сам путь из Колхиды в Ливию через Океан указал аргонавтам еще Гесиод (Schol. Apollon., 4. 259).

3. Особенностью архаического греческого менталитета являлось то, что «края света» могли заселяться одними и теми же людьми: и на востоке, и на западе жили эфиопы (Strabo, I. 2. 26; Эсхил, fr. 192; Эврипид, fr. 771), Цирцея (Hom. Od., 10. 135; 12. 1-9), амазонки (Diod., 2. 44-45; 3. 52-55), иберы (Eustath. Com. Dion., 694 ff.) и т.д. То же, следовательно, могло относиться и к Ливии (см.: Apollon, 4. 1227).

6. Гомер сообщает, что племя абантов владело Эвбеей и, видимо, еще до Троянской войны (Strabo, 10. 1. 8 f.). Упоминает их и Архилох (Plu. Thes., 5, cf. Hom. Il., 2. 536 f.).

7. Сюжет и персонажи нигде более не встречаются; интересны три момента:

1. По Страбону, на Эвбее было две реки, покупавшись в одной из которых, скот становился белым, а в другой — черным. Быки Солнца (Гелиоса) могли быть и красными (φοίνικοι) — быки Гериона, и белыми; быки Аида, которых пас на Эритии, считавшейся островом, Менет, были, очевидно, черными. И Солнце (Ἥλιος), и Аид (Тартар) явно ассоциировались с «краями света».⁶
________________________________
[6] ἥλιος, эп. преимущ. ἠέλιος, дор. ἀέλιος и ἅλιος ὁ
1) солнце; ex. ἡλίου κύκλος Trag., Arst. — солнечный диск;
2) место восхода солнца, восток; ex. πρὸς ἠῶ τ΄ ἠέλιόν τε Hom., πρὸς ἠῶ τε καὴ ἡλίου ἀνατολάς или πρὸς ἠῶ τε καὴ ἥλιον ἀνατέλλοντα Her. — к востоку, на восток;
3) дневной путь солнца, т.е. день; ex. φῶς ἓν ἡλίου Eur. — свет одного дня, т.е. всего лишь один день;
4) солнечная жара, зной; ex. ὁ ἥ. πολύς Luc. — сильная жара;
5) солнечный свет;
6) светлое настроение, ясность;

Λιβύη, дор. Λιβύα ἡ Ливия
1) дочь Эпафа, мать Агенора, Бела и Лелега от Зевса Aesch. etc.
2) сев.-зап. побережье Африки до обоих Сиртов Hom.
3) (= Λιβυκὸς νομός) область между сев. Египтом и Мармарикой Her.
4) вся сев. Африка Arst., Polyb. etc.

2. Менет был застрелен из лука; ни один из известных нам претендентов на быков Гериона не был убит подобным образом.

3. В Вифинии, неподалеку от Симплегад, находилась Ἀνθεμοεισίδα λίμηνη (Apollon., 2. 724).

8. Предлог «εἰς» обозначает цель: следовательно, Тартесс здесь не река, а либо названный по имени реки (Strabo, 3. 2. 11) город, контакты с которым греки установили где-то в VII в. до н.э. (Herodot., 4. 152) и который был разрушен около 500 до н.э., либо область.

9. 1. Удивляет неожиданно четкое на общем размытом фоне указание на Абдеру. Этот город знали Гекатей (fr. 127), Гелланик (fr. 98), помещавшие древнейшую Абдеру во Фракию, и Эфор (fr. 72). У Ферекида Абдера связывалась с походом за конями Диомеда.

2. Разночтение «εἰς Λιγύην» (FHG, I, Müller) и «εἰς Λιγυστικῆ γῆ» (Loeb. clas., L., №121, Frazer) осложняет дело, так как «λίγυες» было названием саллиев, а «Λιγυστικῆ γῆ» означало место племени массалиотов, позже именуемых «кельтолигурами» (Strabo, 4. 6. 3). Массалия, «πόλις τῆς Λιγυστικῆς». (Hecat., fr. 22), была основана, видимо, в конце VI в. до н.э. (Tim., fr. 39 f.), а до этого существовало одно название — λίγυες. Аполлоний зовет Стойхадские острова «Лигустидскими» (Λιγυστίδας — 4. 553 f.), а Страбон, ссылаясь на «древних», населяет их массалиотами (4. 1. 10), жившими, по его же словам, в Лигустинии (4. 6. 3). Эти острова, если верить древнейшим источникам Аполлония, находились на другом «краю света» (4. 563-658 f.), за Эриданом и Роданом, причем последний явно может быть идентифицирован с Тартессом — Тартаром (см.: Apollon., 4. 625, f.; 646 f.).

3. Существовали, видимо, по указанному уже ранее принципу, и колхидские лигуры (Eustath., 76; Herodot, 5994), ведь лигуры помещались на «краю земли» (см.: Hes. fr., 132).

Сказать, что Аполлодор пользовался одним или преимущественно одним источником, на наш взгляд, не представляется возможным. Фрейзер считает, что его вероятным источником был Ферекид Афинский и опирается на фрагмент 3-й книги «Историй» Ферекида (Athenae, II. 470 f.). Однако хорошо видно, как схожие в принципе сюжеты имеют у этих авторов разное наполнение: у Аполлодора Солнце дало «чашу» Гераклу вовсе не из страха (как у Ферекида), а из восхищения его мужеством. Абсолютно отсутствует у Аполлодора упоминание об эпизоде с Океаном, приведенном в этом же месте Ферекидом, не совпадают и очередность подвигов, описание Ливии и многие другие детали. У Гекатея Герион жил не на Эритии, и даже не в Иберии, а Геракл привел быков в Микены — все это также отличается от текста Аполлодора (fr. 349). Не мог быть его источником и Гелланик.

То, что Аполлодор пользовался не одним, а несколькими источниками, причем обращаясь с ними весьма вольно, видно из бросающихся в глаза несоответствий различных частей его текста. Он мгновенно проводит Геракла по «Европе» в «Ливию», а затем, говоря об обратном пути Геракла, дает относительно подробное описание Европейского материка; автор представляет «Европу» и «Ливию» как современную Европу и северную Африку, но приводит рассказ о путешествии Геракла из «Ливии» на Эритию через Океан в «чаше Солнца»; оба Тартесса, упомянутых им, значат разное: в первом случае речь, скорее всего, идет о реке, а во втором — о городе; и т.д. Мы полагаем, что Аполлодор использовал различные источники, опираясь на различные сведения которых, он и создал цельное, но противоречивое повествование. Более того, правильнее было бы говорить не о конкретном источнике или источниках Аполлодора (это завело бы нас в тупик, поскольку прямые аналогии невозможны и окончательный ответ, таким образом, тоже невозможен), а о различных пластах или уровнях традиции описания этого подвига Геракла, которые появились в разное время и которые Аполлодор перемешал в своем повествовании. Таких уровней мы можем выделить четыре:

I. Очевидно, эта традиция появилась даже до гомеровского времени и связывала подвиги Геракла с землями, отстоящими сравнительно недалеко от северного Пелопоннеса. С ней, как кажется, следует соотносить «Европу» и «Ливию» Аполлодора, где под «Европой» понимаются древнейшие северо-восточные земли, а под «Ливией» — область, лежащая далее к востоку, но, видимо, ближе Колхиды (Diod., 1, 55. 3-5). С различными проявлениями этой традиции были, очевидно, связаны и воспоминания о возвращении Геракла с быками Гериона по Скифии и Фракии, т.е. по северо-восточным для Греции землям, сохранившиеся как у Аполлодора (2. 5. 10. 12-13), так и у Геродота (4. 8), а также указания на абантов и Эвбею. Одну из версий указанной традиции донес до нас Гекатей, утверждавший, что Герион в действительности жил в северной Греции, в Эпире, а именно — в области Амбракии и Амфилохии (fr. 349).

II. Со временем границы мира раздвинулись, и подвиги Геракла, связанные с походами на «край света», уводили его все дальше, даже за Океан. Новый уровень развития, или пласт традиции, насколько можно судить, дополнил предыдущий: герой, как и прежде, направлялся на север (северо-восток), ему приходилось переправляться через Океан, чтобы на «краю света» совершить свой подвиг. Обратный путь вначале, видимо, снова пролегал через Океан: у Аполлодора Геракл переплыл его и вернул «чашу» Солнцу. Привнесение Аполлодором поздней трактовки названий «Европа» и «Ливия» в более ранний пласт традиции привело к путанице: Геракл направился в «чаше Солнца» с запада, и, следовательно, получилось так, что Герион жил на восточном «краю земли». Тем не менее, несмотря на путаницу, Геракл возвращался прежним путем: герой шел на северо-восток, переплывал Океан, совершал подвиг, опять переплывал Океан и возвращался домой, следовательно, с северо-востока, т.е. из тех же Скифии и Фракии. Таким образом, место подвига было просто перенесено за Океан, и противоречия между маршрутами героя на первом и втором уровнях традиции как такового не существовало.

III. В то же время уже Гесиодом был проложен, а Аполлодором, опиравшимся на древнейшие источники, повторен путь аргонавтов: северо-восток, северная Малая Азия (!), Колхида, Океан, Ливия, Европа (лигуры, Тиррения), Сицилия, Греция. Он был модифицирован Геродотом, «открывшим» пролив из Океана в Средиземное море (аргонавты Гериода были вынуждены нести свой корабль на руках через Ливию, пока не достигли «внутреннего моря» — ведь пролива, а следовательно, и «столпов» тогда еще не знали) и утверждавшим, что «то море, по которому во всех направлениях плавают эллины, и море по ту сторону Геракловых столпов, а также Эритрейское составляют собственно одно целое» (1. 202).

Эта традиция, поздняя, но восходящая к Гомеру и Гесиоду, также была использована Аполлодором (что особенно заметно, если пренебречь упомянутой путаницей с Тартессом как местом отплытия в «чаше Солнца» к Гериону). Об этом свидетельствуют три обстоятельства:

1) упоминание кельтов, лигуров и Тиррении (ср.: Apollod., 2, 5. 10. 9, 1. 9. 24. 5, и Apollon., 4. 646, 659);

2) прямой путь Геракла из Тиррении на Сицилию, минуя лежащие между ними земли, т.е. путь Одиссея у Гомера и аргонавтов у Гесиода. К Гесиоду же, видимо, восходит помещение Гериона на крайнем западе — острове Эрития, а также облик Гериона, как и имена и родословные пастуха и его собаки;

3) наконец, впервые встречающееся упоминание названия «Италия», но применительно лишь к тем землям, которые были загадкой для Гомера и Гесиода: их герои миновали эти земли, направляясь из Тиррении на Сицилию. Понимание под «Италией» этих земель, простирающихся от Тиррении до Мессинского пролива, было характерно, по крайней мере, для V в. до н.э.

Последний пласт традиции уже значительно разнится от первых двух, так как позволяет проложить другой путь для возвращения Геракла от Гериона, а именно по европейскому материку.

IV. Самая поздняя из известных нам версий предусматривает единственно принятый в поздней мифологии и соответствующих научных трудах маршрут похода Геракла к Гериону: он выступает в путь по северному берегу Африки, т.е. по Ливии, в привычном понимании этого слова (см.: Diod., 4. 17-18), устанавливает «столпы» между Ливией и Европой-материком, добывает быков в Испании (ibid., 4. 18. 2 f.), а затем идет домой по Европе, в том числе по Италии. Данную версию Аполлодор также хорошо знал, что подтверждается неудачным включением эпизода с установлением «столпов» в древнейший пласт традиции повествования о «Европе» и «Ливии» (2. 5. 10. 4) и намеком на осведомленность о том факте, что в соответствии с уровнем развития традиции бык, сбежавший от Геракла, переплыл Мессинский пролив, который повлек за собой не менее неудачный экскурс в этимологию, касающийся названия города Регий, и, как и в первом случае, грубое смешение разных уровней традиции.

Эта новейшая традиция, как видно, ограничивает путь Геракла средиземноморским побережьем, изменив, следовательно, уже не путь возвращения, а маршрут похода до Гериона. В целом же схема путешествия Геракла снова предстала в виде круга, но теперь уже лежащего к западу от Греции. И ничто уже не напоминало о том, какую эволюцию претерпела древнегреческая традиция о походе Геракла за быками Гериона. Остались лишь разрозненные воспоминания о прежних представлениях, которые кажутся читателю нелепыми на фоне яркого и цельного позднего воспроизведения мифа, обраставшего все более красочными подробностями, большую часть которых составляли подвиги Геракла, совершенные им в Италии, на пути от Гериона.
_____________________________
_____________

КОММЕНТАРИИ
ЧАСТЬ I
ЭРИФЕЯ

Для начала пройдемся по именам персонажей острова Эрифея, куда Геракл плавал за теми самыми красными коровами.

«Этот Хрисаор родил трехголового Герионея,⁷
Соединившись в любви с Каллироею Океанидой.
Герионея того умертвила Гераклова сила
Возле ленивых коров на омытой водой Эрифее.
В тот же направился день к Тиринфу священному с этим
Стадом коровьим Геракл, через броды пройдя Океана,
Орфа убивши и стража коровьего Эвритиона
За Океаном великим и славным, в обители мрачной.»
(Гесиод. Теогония 282-289)
_________________________
[7] Γηρυονεύς (-ῆος) ὁ Hes. = Γηρυών
Γηρυών (-όνος) ὁ Герион (сын Хрисаора, трехтелый исполин, у которого Геракл угнал быков) Pind., Aesch.

«Мрачная обитель за Океаном великим и славным» — это, как мы понимаем, Аид. Геракл не единожды хаживал в царство теней. В описаниях греческой географии разные ученые мужи указывали разные места схождения Геракла в царство мертвых, все они связаны с глубокими пещерами и тектоническими разломами. Но до Аида, как видим, можно и доплыть. Здесь явно просвечивает египетское влияние.

«Твой правый глаз — вечерняя ладья, твой левый глаз — утренняя ладья».

Каждое утро Ра садится в свою дневную ладью (mˁnḏt, Манджет), в сопровождении своей свиты, и отправляется в долгое путешествие по небесному Нилу с востока на запад. Достигнув запада, Ра пересаживается в ночную ладью (msktt, Месктет), в которой он продолжает свое опасное путешествие по подземному Нилу, во время которого Ра подвергается нападкам змея Апопа, пытающегося привнести хаос в небесную гармонию.

Исходя из выше изложенного, Гелиос дает Гераклу не «золотой кубок» (как приводится в тексте), а «золотую ладью».⁸ Путаница, как обычно в таких случаях, возникает из-за трудностей перевода и незнания первоисточников.
____________________________
[8] κύμβη ἡ досл. чаша, перен. челн Soph.
ἀμίς, ἁμίς (-ίδος) ἡ
1) ночная посуда Arph. Dem., Plut.
2) ладья Aesch.
σκαφίς (-ίδος) ἡ
1) подойник Hom.
2) корзина, плетенка;
3) чаша, таз, миска Arph., Theocr.
4) челнок, лодка Anth.

Значение слова σκαφίς — «таз» — вызывает ассоциации со словом «корыто». «Старым корытом», по сю пору, называют ржавые суда, потрепанные временем и морем. Или, например, «посудина» — так моряки (или рыбаки) снисходительно называют утлые небольшие суденышки и в наши дни.

Удивительно, но Вячеслав Иванов, пожалуй, единственный, кто адекватно переводит «посудину» Гелиоса, именуя средство передвижения по воде как «золотой челн».

«Где закат ал, там отцу в дар.
Дал Гефест-бог золотой челн.
Пересечь хлябь круговых вод.
И прогнать Ночь, чей святой мрак.
Осенял твердь
С черноконной ее колесницы».
(Эсхил. «Гелиады»)

Текст Аполлодора, в том месте, где Геракл получает от Гелиоса ладью, полезно сравнить с текстом Ферекида, сохраненным нам Афинеем (XI, 39, р. 470 CD):

«Геракл натянул лук, собираясь выстрелить в Гелиоса, но последний приказал Гераклу не делать этого. Геракл, испугавшись, не выстрелил. Взамен Гелиос дал ему золотой кубок, в котором он сам ездил со своими конями после заката через Океан в течение всей ночи по направлению к Востоку, где встает солнце. После этого Геракл в этом кубке направился в Эритею. Когда Геракл находился в открытом море, Океан (гений реки), желая испытать его мужество, поднял сильное волнение и стал колебать кубок, приняв свой собственный облик. Геракл намерился в него выстрелить, но Океан, испугавшись, приказал ему перестать».

Касательно этой цитаты, любопытно, что Писандр во второй книге «Гераклеи» (Ἡρακλεία) говорит, что «чашу» Гелиоса Геракл получил от самого Океана (видимо, тоже под угрозой выстрелить в него из лука). А Паниасид в первой книге своей «Гераклеи» рассказывает, что «фиал» Гелиоса Геракл унес у Нерея и в нем доплыл до Эрифии. Кто во что горазд.

Да, так вот, возвращаемся к именам, эпитетам и названиям этого удивительного острова Эрифея. Собственно с названия острова и начнем. Слово Ἐρύθεια переводят как «красный». Объясняется это тем, что остров окрашивается в красный цвет в лучах зари. Ситуация усложняется еще и тем, что коровы Гериона были тоже красного цвета. Возможно они окрашивались в красный цвет вместе с островом, теми же лучами. Либо, будучи по названию острова Эрифейскими, они приобрели нужный оттенок в силу игры слов:

ἐρυθρός — красный;
ἐρυθαίνω — окрашивать в красный цвет, обагрять, pass. краснеть, обагряться; ex. ἐρυθαίνετο αἵματι ὕδωρ, sc. ποταμοῖο Hom.
ἐρύθημα (-ατος) τό
1) краснота;
2) рыжая масть

Об эпитете Гериона — Эвритион (Εὐρυτίων) — я уже давал пояснение в тексте статьи, повторюсь, очень похоже на искаженное «Эрифеон» (Ἐρύθειων, т.е. Эрифейский, с острова Эрифея). Само слово Εὐρυτίων имеет примерное значение: «хорошо охраняющий», или, в переводе на литературный русский, — «прекрасный пастушок».

εὖ- приставка означ. 1) хороший; 2) весьма, вполне;
ῥυτήρ (-ῆρος) ὁ <ῥύομαι> страж, хранитель.

Однако и само имя Гериона (Γηρυών) заставляет обратить на себя внимание. Этимологию имени логично было бы вывести от слова γηρύω, но значения его неоднозначны и противоречивы:

γηρύω, дор. γᾱρύω тж. med.
1) произносить, говорить;
2) петь, воспевать;
3) мычать; ex. (ἁδὺ ἁ μόσχος γαρύεται Theocr.)
ἤρυγον {aor. 2 к ἐρεύγομαι} — издающий громкое мычание, мычащий (ἤρυγεν ὡς ὅτε ταῦρος Hom.)

К тому же о характере Гериона ничего неизвестно. Был ли он говорлив, певуч? Или, напротив, изъяснялся на языке стада, которое охранял? О том история умалчивает.

Вызывает интерес имя пса Орфа (Ὄρθος или Ὄρθρος), который помогал Гериону охранять стадо. Значение слова ορθός — «прямой, правильный» — не объясняет ничего. Гораздо интересней вариант написания имени — Ὄρθρος

ὄρθρος ὁ рассвет, утренняя заря.

Немного неожиданно для сторожевого адского пса. Хотя, если попробовать поискать созвучия к «мычащему» имени Гериона (Γηρυών), можно найти удивительные параллельные ассоциации.

ἦρι эп. adv. рано, ранним утром (всегда с μάλα); ex. ἦ. μάλα или μάλ ́ ἦ. Hom. — ранним утром, с самого утра, чуть свет.
ἠριγένεια (ἠρι-γένεια)
I. ион. ἠριγενείη ἡ <ἦρι>
1) рождающаяся ранним утром, дитя раннего утра;
2) заря, утро
II. ἡ <ἦρ> рождающая весной.
ἠριπόλη (ἠρῐ-πόλη) ἡ появляющаяся ранним утром, т.е. заря, рассвет; ex. (φέγγος ἠριπόλης Anth.)

Если допустить мысль, что имя Гериона является искажением изначального имени со значением «утренний» (от ἠρι), то все становится на свои места. Во-первых, появляется смысл в наличии второго адского пса Орфа. Если Кербер осуществляет охрану врат в царство Аида на западе, то Орф охраняет восточные ворота Аида, откуда выходит солнечная ладья, после ночного путешествия (если развивать тему египетского заимствования сюжета).

Во-вторых, несмотря на путаный рассказ Аполлодора, все же можно попытаться попробовать ухватить исходные смыслы. Геракл из Греции, «через многие степи Европы», проходит до самого западного ее побережья, т.е. до берегов реки Океан. Здесь он получает от Гелиоса «солнечную ладью», на которой отправляется, через западные врата Аида, на волшебный остров, пламенеющий в лучах (утренней?) зари. Поразив хтонического великана Гериона, Геракл выводит его стадо через восточные (читай «утренние») ворота, и оказывается в районе Колхиды. А Колхида (которая для греков была «краем света») — это, фактически, синоним слова «восток».

Дмитриева С.В. удивляет «неожиданно четкое на общем размытом фоне указание на Абдеру», которую Гекатей и Гелланик помещают во Фракию.⁹ Это не вписывается в его теорию, поэтому он призывает относиться к упоминанию Абдеры, как к ошибочному смешению разных источников. Однако, принимая уже за факт, что Геракл возвращается с востока, он и должен был пересечь Фракию. Другое дело, что далее его зачем-то заносит в Лигурию (прибрежная область на северо-западе Апеннинского полуострова). Дмитриев предлагает и к Лигурии (Λιγυστική)¹⁰ относиться как к позднейшему наслоению. А вот с этим можно и согласиться, ибо, путешествуя из Фракии в Грецию, на италийский полуостров можно попасть только очень сильно заблудившись.
_______________________________
[9] Ἄβδηρα τά Абдеры (город во Фракии Her.);
[10] Λιγυστική ἡ (sc. γῆ) Лигурия Arst.

Можно предположить, что этот крюк (с заходом в Италию, и далее на Сицилию) Геракл сделал из-за созвучия географических названий. В изложении Гесиода, Геракл со стадом, перейдя в брод Океан направляется к Тиринфу (Τίρυνς), т.е. в Арголиду (Пелопоннес), откуда его и послал за коровами арголидский царь Эврисфей. В изложении же Аполлодора, Геракл, пройдя Абдеру и Лигурию, «двинулся через Тиррению (Τυρρηνία)». Возможно созвучие названий Тиринфа — Τίρυνς и Тиррении (особенно староаттический и ионийский варианты) — Τυρσηνία (Τυρσηνίη)¹¹ как раз и послужило причиной развития «итальянского» сюжета?

«Герионея того умертвила Гераклова сила
Возле ленивых коров на омытой водой Ерифее.
В тот же направился день к Тиринфу священному с этим
Стадом коровьим Геракл, через броды пройдя Океана,
Орфа убивши и стража коровьего Евритиона
За Океаном великим и славным, в обители мрачной.»
(Гесиод. «Теогония»)

________________________________
[11] Τίρυνς (-υνθος) ἡ Тиринф (древний город в Арголиде, на полуострове Пелопоннес, к юго-вост. от Аргоса) Hom., Hes. etc.
Τυρρηνία, староатт. Τυρσηνία, ион. Τυρσηνίη ἡ Тиррения, т.е. Этрурия (в Италии) Her., Thuc., Plat.

Т.е., в сухом остатке имеем, что, ушедший на запад Геракл, возвращается в Грецию с красными коровами Гериона с востока. Противоречия (которым, в выше приведенной статье С.В. Дмитриева, было посвящено так много внимания) сняты. Как говаривал Начальник Чукотки: «потому что Земля — круглая».

PS
А все же, что это за коровы за такие — красные? Как певал когда-то Цой, «Небесный пастух пасет облака»? Очень похоже на то. Но, если с розовеющими на заре облаками, в принципе, все понятно, то об их пастухе все же пару слов имеет смысл добавить.

Как видно из текста, Аполлодор (в отличие, например, от Гесиода) отделяет Гериона (владельца коров) от пастуха Эвритиона, этих коров пасущего. Мало нам раздвоившегося Гериона, «на сцене» появляется еще один пастух (пасущий коров Аида) по имени Менет (Μενοίτης). Причем, имя Менет несколько напоминает имя анатолийского лунного бога Мена (Μήν), а также греческое слово μηνοειδές — «серп» (лунный, естественно).¹²
________________________________
[12] μηνάς (-άδος) ἡ луна; ex. μηνάδος αἴγλα Eur. — лунное сияние;
μήνη, дор. μήνα ἡ луна; ex. (ἡ νύκτερος μ. Aesch.; σέλας μήνης Hom.);
Μήνη ἡ (= Σελήνη) Мена (богиня луны) HH., Luc.
μηνοειδές τό полукруг, дуга, серп;
μηνοειδής (μηνο-ειδής) полулунный, серпообразный, полукружный; ex. (σελήνη Xen., Plut.).

Опять же, трехтелость Гериона ассоциируется с тремя фазами луны (что перекликается с лунной триморфной Гекатой). И, кстати говоря, три мономорфных пастуха (Герион, Эвритион и Менет) и один трехтелый Герион — возможно, это две разные версии мифа, совмещенные Аполлодором (а, вернее, задолго до него) в одно повествование? В статье дается косвенное подтверждение этой версии, со ссылкой на Страбона:

«По Страбону, на Эвбее было две реки, покупавшись в одной из которых, скот становился белым, а в другой — черным. Быки Солнца (Гелиоса) могли быть и красными (φοίνικοι) — быки Гериона, и белыми; быки Аида, которых пас на Эритии, считавшейся островом, Менет, были, очевидно, черными.»

Эти же три цвета (белый, красный и черный) Евсевий, цитируя Порфирия, ассоциирует с Гекатой Триморфой:

«Из воска трех цветов — белого, черного и красного — лепят образ Гекаты с плетью, факелом и мечом, обвитый змеей по кругу.»

Впрочем, лунную тему можно подтянуть за уши еще плотнее к рассматриваемой нами истории. Если уж на «красном» острове пасутся красные (или рыжей масти) коровы, то почему бы и их пастуху Менету не быть рыжим? Сказано — сделано: μήν + αἰθός.¹³ Кстати, это словосочетание имеет двоякий (чтобы не сказать, троякий) смысл, его можно прочитать и как «рыжий месяц», и как «месяц сверкающий». Причем, все варианты — рабочие.
________________________________
[13] μήν, дор. μάν (ᾱ), эол.-ион. μείς, gen. μηνός ὁ (дор. dat. pl. μασί) месяц
αἰθός 3
1) опаленный, обожженный Arph.
2) предполож. рыжий; ex. (ἀράχναι Bacchylides ap. Plut.);
3) сверкающий; ex. (ἀσπίς Pind.).

Конечно красная луна — явление не частое. Луна розовеет, только когда висит низко над горизонтом, и краснота ее видна только ночью. Т.е. эта лунная рыжеватость не связана с утренней зарей. Напротив, на рассвете, в лучах солнца, луна бледнеет, а потом и вовсе исчезает. Что же придает ей красный оттенок? Неужели неугасимый огонь Аида окрашивает луну своими сполохами, из-за края земли, когда та слишком низко опускается к горизонту? Подземное царство Аида для Греции, расположенной в сейсмически активной зоне, тесно связанно с подземным огнем, регулярно вырывающимся наружу через жерла вулканов и тектонические разломы. Еще одно значение слова αἰθός — «опаленный, обожженный» — как раз аккуратно ложится в эту логику. Не будем забывать, что Менет пасет коров Аида (Ἀΐδης). Пожалуй, на такой опасной работе можно и «спалиться».

PPS
И последнее, возвращаясь к имени Гериона (Γηρυών) в его значении «мычащий» (от γηρύω, «мычать»). Если мы принимаем лунный аспект Гериона, то значение его имени («мычащий») начинает играть совсем другими красками. «Рогатую» луну (месяц) издревле наделяли образом быка. Та же Геката часто поминалась с эпитетами «рогатая» (βούκερως), или просто «корова» (ταῦρος). Имея древний териоморфный образ быка, такой же эпитет («рогатый») носил и Дионис.¹⁴ И, кстати, тот же Дионис, впоследствии принявший цивильный антропоморфный вид, становится пастырем, сначала, тех же быков, а потом и человеков.

«Их (менад) дионисийские атрибуты изначальны, ибо не было основания ни цели одарять их таковыми после: буколический кентрон (βουκόλος κέντρον — пастушье стрекало) или обоюдоострая секира и плющевой венок. Они (менады) мычат, как коровы, а мычанье быка или подражание этому звуку мы знаем как отличие дионисийских оргий, по описанию из «Эдонов» Эсхила.» (Вячеслав Иванов)

«Звонко песня ликует,
И откуда-то из тайника грозно мимов звучит
Бычьегласный рев и мычанье,
И тимпана эхо, словно гром
Из подземного царства несется».
(Эдонийцы, фрг. 57)

________________________________
[14] Дионис, как развитие образа египетского Осириса на греческой почве, так же соотносился с лунным аспектом.
κερατίας (-ου) ὁ рогатый; ex. Διόνυσος Diod.
χρυσόκερως (χρῡσό-κερως), gen. -ω
1) златорогий; ex. (ἔλαφος Pind.; μήνη Διόνυσος Anth.);
2) с позолоченными рогами; ex. (βοῦς Plat.)


ЧАСТЬ II
КИММЕРИЯ

Еще одна увлекательная история путешествия в Аид морем повествуется Гомером в «Одиссее». В царство Аида Одиссея, с его спутниками, посылает Цирцея. Чтобы добраться туда, они переплывают реку Океан и попадают в Киммерию.¹⁵ У Гомера, Киммерия — это мифическая страна на западе, где царит вечная тьма. Однако, упоминаемая Геродотом «киммериан печальная область» — это реальная территория расселения киммерийских племен, в VIII-VII вв. до н.э., представлявшая собой огромные пространства степи и лесостепи от Фракии до Кавказа. Пребывание киммерийцев на территории юго-восточного Крыма и Керченского полуострова оставило след в топонимике географических названий: Боспор Киммерийский, Киммерик, Киммерийский вал.
________________________________
[15] Κιμμερίη ἡ Киммерия (страна киммерийцев, ныне Крым) Her.
Κιμμέριοι οἱ киммерийцы
1) баснословный народ, живший на крайнем западе, в стране вечной тьмы Hom.
2) племя, населявшее Херсонес Таврический Her.

Гомер жил и творил в VIII в. до н.э. Знал ли он о киммерийских племенах, обитавших далеко на востоке от Греции? Неизвестно. Возможно, Гомер пересказывал историю, которую не понимал. Как можно отправиться в Аид (т.е. на запад) и, в конечном счете, оказаться на востоке? Итогом долгих размышлений, видимо, было перенесение Киммерии с востока на неопределенный запад.

«Мы наконец Океан переплыли глубоко текущий.
Там страна и город мужей киммерийских. Всегдашний
Сумрак там и туман. Никогда светоносное солнце
Не освещает лучами людей, населяющих край тот,
Землю ль оно покидает, вступая на звездное небо,
Или спускается с неба, к земле направляясь обратно.
Ночь зловещая племя бессчастных людей окружает.»
(Гомер. Одиссея XI, 13)

То, что киммерийцы никогда не видят солнца, не должно нас смущать. Ведь, в представлении Гомера, они насельники Аида, либо живущие в преддверии его. По крайней мере, реку Стикс Одиссей не пересекает, до нее он идет пешком, оставив корабль на берегу реки Океан. Значит, и Киммерия, по мнению Гомера, должна находиться на мрачном западе, где-то между Океаном и Стиксом.

Ввиду двусмысленного географического расположения Киммерии, Гомер максимально упрощает и описание самого маршрута этого морского путешествия (из Ионического моря, через запад, в Киммерию). Из положения он вышел просто: надо только поднять паруса, ветер сам отнесет судно куда надо, Цирцея об этом позаботится. Хотя, нужно отметить, с ветром Гомер не ошибся. Ветер Борей (северо-северо-восточный)¹⁶ для путешествия из Ионического моря на запад будет относительно попутным, особенно на начальном этапе (на выходе из Ионического моря).

«Не беспокойся о том, кто вас через море проводит.
Мачту только поставь, распусти паруса и спокойно
Можешь сидеть. Дуновенье Борея корабль понесет ваш.
Переплывешь наконец теченья реки Океана.
Берег там низкий увидишь, на нем Персефонина роща
Из тополей чернолистных и ветел, теряющих семя.
Близ Океана глубокопучинного судно оставив,
Сам ты к затхлому царству Аидову шаг свой направишь.
Там впадает Пирифлегетон в Ахеронтовы воды
Вместе с Коцитом, а он рукавом ведь является Стикса.»
(Гомер. Одиссея X, 505)

________________________
[16] Βορέας (-ου), эп.-ион. Βορέης ὁ
1) Борей (сын Астрея и Эос, бог сев. ветров) Hom., Hes., Pind., Her.
2) северо-северо-восточный, иногда северный ветер Hom., Arst.

Узнав ответы на вопросы (ради чего Цирцея и посылала Одиссея в Аид), он садится в корабль и возвращается назад. Т.е., если следовать логике, Одиссей должен был бы переплыть снова реку Океан и оказаться на западе. Но здесь логика Гомера опять натыкается на некий, надо понимать, древний канон, по которому переплыв Океан, Одиссей со товарищи оказывается на востоке, где дом утренней Зари (Ἠώς), «где солнце восходит» (ἀντολαὶ Ἠελίοιο) — уточняет Гомер. Но одновременно это остров Цирцеи, дочери Гелиоса, откуда они и отправились в царство Аида. Т.е. это Ионическое море, которое омывает Грецию с запада. Бедный Гомер. Он совсем запутался.

«Вскоре покинул корабль наш теченье реки Океана
И по шумящим волнам широкодорожного моря
Прибыл на остров Ээю,¹⁷ где рано родившейся Эос
Дом, и площадки для танцев, и место, где солнце восходит.
Там быстроходный корабль на прибрежный песок мы втащили,
Вышли и сами на берег немолчно шумящего моря
И, в ожидании Эос божественной, спать улеглися.
Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.¹⁸
Мы поднялися. Послал я товарищей к дому Цирцеи»…
(Гомер. Одиссея XII, 1)

________________________________
[17] Αἰαῖος 3 находящийся в стране Эа; ex.: Αἰαίη νῆσος Hom. — Ээйский остров (остров у берегов страны Эа, владение Кирки).
[18] Ἕως, эп. Ἠώς ἡ Эос, лат. Aurora, дочь Гипериона и Фии (Θεία) или Эврифаессы, богиня утренней зари, жена Тифона (Τιθωνός), мать Мемнона, Зефира, Борея, Нота.

Однозначно, «место, где солнце восходит» не может находиться в Средиземном море. Т.е. мы опять имеем дело с какой-то путаницей. Видимо остров Ээя мигрировал (вслед за страной киммерийцев) с востока на запад. Определить его начальное место расположения не сложно:

Αἰαῖος 3 находящийся в стране Эа; ex.: Αἰαίη νῆσος Hom. — Ээйский остров (остров у берегов страны Эа, владение Кирки).
Αἰαίη ἡ Ээа (жительница страны Эа, т.е. Кирка или Цирцея) Hom.

Осталось определиться со страной Эа, возле которой находится остров Церцеи. Нет ничего проще — это Колхида.¹⁹ Далекая страна на востоке (от Греции), самый край известной грекам (той поры) ойкумены.
________________________________
[19] Αἶα ἡ Эа, старинное название Колхиды Her., Soph.

Одиссея занесло в Черное море? Такое впечатление, что Гомер мучительно пытается совместить несовместимое. Либо сказитель пользовался разными версиями путешествия Одиссея (или схожими описаниями путешествий других героев). Либо география, для слепого пиита, — запредельно сложная категория.

Все, между тем, встает на свои места, если принять версию о заимствовании идеи путешествия Ра по подземному Нилу каждую ночь. Естественно для греков этот сюжет не является ни религиозным, ни мировоззренческим. Для Гомера, как видим, он не является даже хоть сколько-нибудь понятным. Как мог, он его переосмыслил и вписал в логику своего повествования. Получилось то, что получилось. В конце концов поэта ценят ни за научную содержательность, а за красоту и легкость слога, и за увлекательность сюжетной линии.

Напоследок пару слов о Цирцее, точнее о Кирке (Κίρκη), если придерживаться греческого первоисходника. Этимология имени связана со словом κίρκος (в значении «кольцо»).²⁰
________________________________
[20] Κίρκη, дор. Κίρκα ἡ Кирка или Цирцея (дочь Гелиоса, волшебница на о-ве Ээа — Αἰαίη νῆσος) Hom.
κίρκος
I ὁ предполож. ястреб Aesch., Arst.; ex.: ἴρηξ κ. Hom. — описывающий круги ястреб;
II ὁ
1) (лат. circus) цирк (в Риме) Polyb.;
2) кольцо Anth.

В представлении древних греков, река Океан окаймляла (фактически «окольцовывала») всю ойкумену, в том виде, как они ее себе представляли. Если не брать в расчет переработку Гомером маршрута Одиссея, то получается, что Одиссей с товарищами (в изначальном варианте) отплыл с острова Кирки и сделав круг вернулся туда же (по «кольцевому маршруту»).

Другое производное значение от слова κίρκος — окружать кольцом (κιρκόω),²¹ т.е. «пленять» — также обыгрывается Гомером. Кирка (Цирцея) подмешивает зелье в еду странников, которые оказываются на острове, после чего они превращаются в животных. Точно так же и спутников Одиссея, которых тот послал осмотреть остров, Цирцея-Кирка превратила в свиней и закрыла в загоне.
________________________________
[21] κιρκόω — окружать кольцом, заковывать (σκέλη Aesch.).


ЧАСТЬ III
РЕКА ОКЕАН

«Зевсова дочь Артемида, богиня владычица, если б
В грудь поразивши стрелой, ты дух мой исторгла из тела
Тотчас, теперь! Или позже меня подхватила бы буря
И унесла бы далеко дорогой, окутанной мраком,
В устье швырнув Океана-реки, круговратно текущей!»
(Гомер. Одиссея XX, 61)

В примечаниях к фразе «в устье швырнув Океана-реки» дается пояснение: «т.е. ввергла бы в царство смерти».

Очевидно, что, под устьем реки Океан, Гомер подразумевает Запад, ибо дорога к устью Океана «окутана мраком». С другой стороны, а где у Океана, в таком случае, исток? Гомер называет Океан «круговратно текущим» (ἐν προχοῇς δὲ βάλοι ἀψορρόου Ὠκεανοῖο),²² т.е. опоясывающим всю землю. Получается, что у Океана нет ни начала, ни конца, ни истока, ни устья.
________________________________
[22] ἀψόρροος (ἀψό-ρροος) стяж. ἀψόρρους 2 текущий вспять, т.е. обтекающий кругом (эпитет Океана) Hom.

Однако Геродот пишет, что «Океан, по утверждению эллинов, течет, начиная от восхода солнца, вокруг всей земли». Т.е. налицо либо трудности перевода, либо трудности с пониманием картины мира античными авторами. Если отталкиваться от Геродота, т.е. исток Океана находится на востоке, а устье (как выше отмечено у Гомера) — на западе, то получается, что Океан не «круговратно текущий», а обтекающий Землю (как остров) с севера и юга. Но откуда Океан вытекает на востоке, и куда утекает на западе? Здесь явный пробел.²³

На лицо опять неправильно понятая и неверно истолкованная египетская мистерия путешествия солнечного бога в ладье по небесному Нилу днем и подземному Нилу (в Дуате) — ночью. В этой традиции исток небесного Нила находился на Востоке (на выходе из Дуата). Устье же небесного Нила находилось, соответственно, — на Западе. Греки небесный (и подземный) Нил «заземлили», переведя его в горизонтальную плоскость, и назвав Океаном. В силу чего, река осталась «круговратно текущей» (по старой памяти), но ни о каком путешествии солнца по ней, уже речи быть не могло. Но это в теории, на практике все гораздо запутаннее.

«Спутников верных своих на совет пригласив, я сказал им:
Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный:
Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос,
Где светоносный под землю спускается Гелиос, где он
На небо всходит.»
(Гомер. Одиссея X, 188)

«Только что новыми солнце лучами поля осветило,
Выйдя из тихо текущих, глубоких зыбéй Океана»...
(Гомер. Одиссея XIX, 433)

Гелиос путешествовал по небу на колеснице, а на Западе переправлялся через реку Океан в «золотом кубке», вместе с конями и колесницей. О путешествии Гелиоса по Аиду история умалчивает, разные авторы говорят лишь, что потом Гелиос вновь переправлялся через Океан в том же «кубке». Но, поскольку солнце всходит на Востоке, то у солнечного бога нет другого пути, как только пересечь царство Аида на колеснице. Здесь возникает непреодолимое противоречие. Насельники Аида никогда не видят солнца. Но, проезжая подземное царство насквозь, Гелиос не мог остаться незамеченным. Не найдя выхода из совершенно неразрешаемого противоречия, греческие сказители просто опускают эту часть путешествия, как малозначительную. А ведь это половина пути…
________________________________
[23] Платон в своем «Федоне» дает весьма приближенное к египетскому понимание о круговращении вод реки Океан. Описывая подземные реки, он определяет подземную реку Ахерон как вторую по величине реку в мире, уступающую только Океану. Платон утверждал, что Ахерон тек в противоположном направлении от Океана под землей.

«В эту пропасть (в Тартар) стекают все реки, и в ней снова берут начало. (…) Когда вода отступает в ту область, которую мы зовем нижнею, она течет сквозь землю по руслам тамошних рек и наполняет их, словно оросительные канавы; а когда уходит оттуда и устремляется сюда, то снова наполняет здешние реки.
(…)
Этих рек многое множество, они велики и разнообразны, но особо примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от середины (Земли) течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но по другую сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям, главным образом под землей»…
(Платон. Федон 60-61)

Справедливости ради, надо отметить, что в одном месте Одиссеи Гомер упоминает некую потайную дверь (или ворота) Гелиоса (Ἠελίοιο πύλας), на другом берегу реки Океан. Но что это за дверь, куда она ведет — об этом Гомер умалчивает. Через запятую упоминается и Левкада (Λευκάδα), белая скала (у которой, по преданию, находился вход в подземное царство). Гермес ведет за собой души усопших мимо Левкады и мимо ворот Гелиоса к асфоделевым лугам. Из чего становится понятно, что единственное назначение «солнечных ворот» — это возможность Гелиосу проскочить незаметно для душ, населяющих Аид.

«Их [души усопших] вел за собою
Темным и затхлым путем Гермес, исцеленье несущий.
Мчались они мимо струй океанских, скалы левкадийской,
Мимо ворот Гелиόса и мимо страны сновидений.
Вскоре рой их достиг асфодельного луга, который
Душам — призракам смертных уставших — обителью служит.»
(Гомер. Одиссея XXIV, 9)

Мимнерм находит выход из положения и объясняет каким образом Гелиос добирается до востока. Он плывет в «золотом крылатом ложе» по Океану (т.е. не спускаясь в Аид). Но, если Гелиос не опускается за горизонт, почему же ночью темно? Вопрос на засыпку.

«Гелию труд вековечный судьбою ниспослан на долю.
Ни быстроногим коням отдых неведом, ни сам
Он передышки не знает, едва розоперстая Эос
Из океанских пучин на небо утром взойдет.
Быстро чрез волны несется он в вогнутом ложе крылатом.
Сделано дивно оно ловкой Гефеста рукой
Из многоцветного золота. Поверху вод он несется,
Сладким покояся сном, из Гесперидской страны
В край эфиопов. Восхода, родившейся в сумерках Эос,
Ждут с колесницею там быстрые кони его.
Встав, Гиперионов сын на свою колесницу восходит.»
(Мимнерм. «Нанно»)

Как видно из цитаты, Гелиос переплывает Океан в своем волшебном «ложе», пребывая во сне. Интересное решение, видимо, Мимнерм рассудил, что спящий Гелиос не лучится светом, от того ночью и темно. Что характерно, плывет он без коней, кони, вместе с колесницей, ждут его уже на востоке. Каким образом «быстроногие кони» оказываются на востоке (в краю эфиопов)²⁴ Мимнерм не объясняет.

«Крылатость» «золотого вогнутого ложа», видимо, необходима в силу того, что Гелиос плывет против течения. Ведь Океан течет с востока на запад, а Гелиос плывет с запада на восток. Впрочем, это если мы принимаем версию Геродота. В понимании Гомера (о «круговратно текущем Океане»), возможно, Гелиос огибал Землю с севера, плывя по течению. Северные земли, для греков, были чем-то настолько запредельно далеким, что когда Аполлон (отождествляемый с Гелиосом) улетал в Гиперборею, в Греции наступала зима. Т.е., в интерпретации Гомера, крылья «золотому ложу» Гелиоса, и в этом случае, не менее важны. Ведь путь не близкий, а нужно успеть к восходу добраться до места (этого самого восхождения).
________________________________
[24] Край эфиопов (как место восхода солнца) — откровенно египетская традиция.


ГЕРАКЛ АСТРОХИТОН

Ниже, в отрывке из «Деяний Диониса», Нонн (от лица Диониса) отождествляет Геракла Астрохитона (облаченного в звезды) с Гелиосом, Аполлоном, Зевсом, Амоном и многими другими верховными божествами разных народов. Геракл Астрохитон — это Мелькарт, финикийский бог-покровитель города Тира. В изложении Нонна, он представлен не только как солярное божество, более того — он владыка небесный. Возможно, такое расширение функционала произошло от неоднозначно переводимого слова ἄστρον. Его можно перевести не только как «звезда», но и как «солнце», и как «слава», т.е. «сияние». Например, слово ἀστρόβλητος (ἀστρό-βλητος) переводится как «пораженный солнечным ударом». А значит и эпитет Геракла Ἀστροχίτων можно перевести не только как «облаченный в одежды из звезд» (традиционный перевод), но и как «облаченный в сияющие одежды» (как тот же Гелиос).

Все осмотрев, неуемное сердце взором насытив,

В храм Астрохи́тона входит и громко взывает к владыке

Звезд, восклицая такое слово, полное тайны:

«О Геракл Астрохи́тон,²⁵ владыка огня, повелитель

Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,

По всему небосводу скачущий огненным диском,

Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,

Круг за кругом проходишь — и за твоею повозкой

Жизнь для стáра и млáда льется рекою единой:

Мудрый родитель Мены трехтелой ты безматерней,²⁶

И Селена росистая призрачное питает

Отраженное пламя светом лучей твоих щедрых,

Рожки гнутые бычьи приращивая понемногу!

Око всезрящее выси, ты четвероконной повозкой

Правишь, за ливнями снеги, за хладом весну к нам приводишь!

Мрачная ночь отступает, гонима твоими лучами,

Блещущими, лишь только под сверкающим игом

Выи покажут кони, бичуемы дланью твоею!

Только ты засияешь — и меркнут в сиянии ярком

Звездные луговины пестрые в поднебесье;

После же омовенья в западном Океане

С пенных волос отряхаешь ты прохладную влагу

Ливнем животворящим и на родящую Гею

Росной влаги потоки утренней ты низвергаешь;

Тучные нивы зреют под диском твоим благосклонным,

Орошая колосья в бороздах плодоносных;

Бэл — на Евфрате, в Либи́и — Аммон, и Апис — на Ниле,

Крон ты отец — в Араби́и, и Зевс — в ассирийских пределах!

Благоуханные ветви когтями острокривыми

Тысячелетняя птица на твой алтарь благовонный

Носит, Феникс премудрый, рождаясь и умирая,

Ибо там она снова является, юная вечно,

Старость в огне меняя на молодость в солнечном свете!

Будь ты Серáписом, Зевсом тученосным Египта,

Кроном иль Фаэтонтом многоименным,²⁷ иль Митрой

Вавилонским, иль Фебом,²⁸ богом эллинским в Дельфах,

Гамосом,²⁹ коего Эрос в сновиденьях смятенных

Нам являет в обманных любовных объятьях на ложе,

Если от спящего Дия, возбужденного грезой

Страстной, влажное семя изливается в нивы

Тверди земной, и горы встают от небесных потоков!

Будь ты Пэаном целящим или пестрым Эфиром,³⁰

Или как Астрохи́тон явись, когда звездное небо

Ярко ночью сияет россыпью светочей горних —

Внемли мне благосклонно, будь ко мне милосерден!»

Слово такое промолвил радостный Бромий — внезапно

Образ божественный вспыхнул Астрохитона в храме

Над Дионисом, лучистый лик божества проявился

Алыми засиявший очами и в одеянье

Звездном сверкая, и длань простер он над Дионисом,

Образ являя вселенной, лик многозвездного неба:

Светом мерцали ланиты, с брады созвездья струились,

К дружеской приглашая трапезе Диониса...

(Нонн. Деяния Диониса XL. 376-428)

________________________________
[25] Ἀστροχίτων «облаченный в одежды из звезд» (χιτών ἀστέριος) .
[26] Μήνη ἡ (= Σελήνη) Мена (богиня луны) HH., Luc.
[27] φαέθων (-οντος) part. и adj. сияющий, блистающий, лучезарный = ἥλιος Anth.
[28] Φοῖβος ὁ Феб, «Лучезарный» (эпитет Аполлона) Hom., Aesch.
[29] γάμος ὁ тж. pl.
1) брак, бракосочетание, супружество Hom., Hes., Pind., Trag., Plat., Arst., Luc.
2) свадьба, брачный пир;
3) половые сношения, сожительство.
[30] Παιάν (-ᾶνος), эп. Παιήων (-ονος), атт. Παιών (-ῶνος) ὁ Пэан (бог-целитель, после Гомера отождествлялся преимущ. с Аполлоном.)
Αἰθήρ (-έρος) ὁ Эфир, бог горних высей (сын Эреба и Ночи) Hes.

_______________________________

Черпая вдохновение в мифах Эллады, греческие мастера первыми начали воплощать их сюжеты на своих монетах. Так появились первые изображения мифических животных и героев, положив начало сюжетной линии длиной в несколько столетий. Одним из таких сюжетов стал миф о легендарном Геракле и его 12 подвигах воплотившийся в чеканке не только греческих полисов, но и городов Римских провинций.

По преданию, Зевс, воспылал страстью к Алкмене, жене царя Амфитриона. Приняв образ царя, Зевс сошелся с ней, в результате чего на свет появился Геракл. В день, когда Гераклу предстояло появиться на свет, Зевс поклялся в собрании богов, что младенец из его потомков, который родится в этот день, будет властвовать над Микенами и соседними народами. Однако ревнивая Гера задержала роды Алкмены и ускорила на два месяца роды Никиппы — жены микенского царя Сфенела, и в этот день родился сын Сфенела, внук Персея и правнук Зевса — Эврисфей, который в соответствии с опрометчивой клятвой Зевса получил власть над Пелопоннесом.

Гера, возненавидевшая Геракла, желая ему смерти, подбросила двух змей в колыбель младенца, которых Геракл с легкостью задушил, начав, таким образом, отсчет своим героическим деяниям.
______________________________________
Кротон (Κρότων), Бруттий.
Статер (AR 7.59g), ок. 400-325 до н.э.
Аv: голова Аполлона в лавровом венке; KPOTΩNIATAΣ
Rv: младенец Геракл душит двух змей.

Лучшие учителя — мудрый кентавр Хирон, Автолик, Эврит, Кастор — обучали Геракла различным искусствам, борьбе, стрельбе из лука. Игре на кифаре Геракла обучал Лин, но когда он в процессе обучения прибег к наказанию, Геракл в припадке гнева убил Лина ударом кифары. Испуганный силой и вспыльчивостью Геракла, Амфитрион отослал его на гору Киферон (к востоку от Фив) к пастухам. Там, восемнадцати лет от роду, Геракл убил киферонского льва, опустошавшего окрестности.

Возвращаясь с охоты на льва, он встретил глашатаев Эргина, царя соседнего Орхомена (Беотия), требовавших дань с фиванцев. Геракл отрубил им носы, уши и руки и велел отнести Эргину вместо дани. Посланные Эргином войска, молодой герой обратил в бегство, но Амфитрион, сражавшийся вместе с Гераклом, погиб. Фиванский царь Креонт в награду за доблесть Геракла выдал за него свою старшую дочь Мегару. Когда у них появились дети, Гера, по-прежнему враждебная Гераклу, наслала на него безумие, в припадке которого он убил своих детей. Придя в себя, он удаляется в изгнание (Apollod. II 4, 11).

Геракл при­был в Дель­фы и стал спра­ши­вать у бога, где ему поселиться. Пифия впер­вые тогда назвала Геракла его име­нем (Ἡρακλῆς)¹ и пове­ле­ла ему поселиться в Тирин­фе, служить в течение две­на­дца­ти лет Эври­сфею и совершить десять подвигов, которые ему будут пред­пи­са­ны. Таким образом, ска­за­ла она, совершив эти подвиги, он станет бессмертным.
_______________________________
[1] Имя Ἡρακλῆς означает «герой, славный своими деяниями». До этого его имя было Алкид (Ἀλκείδης), которое переводится как «богатырь». Имя Алкид Геракл получил по своему деду Алкею (Ἀλκαῖος), отцу Амфитриона.
Ἀλκείδης (-ου, эп. -αο, ион. -εω) ὁ Алкид, потомок Алкея, т.е. Ἀμφιτρύων Hes. или Ἡρακλῆς Anth.
ἀλκήεις (-ήεσσα, -ῆεν), дор. ἀλκάεις и ἀλκᾶς — сильный, могучий (Παλλὰς Ἀθηναίη HH.; Δαναοί Pind.).

Ἡρακλῆς (-έους), ион. Ἡρᾰκλέης (-ῆος) ὁ Геракл;
ἥρως
1) вождь, военачальник, предводитель (ἥρωες Ἀχαιοί Hom.);
2) воин, боец (στίχες ἀνδρῶν ἡρώων Hom.);
3) славный муж (Μούλιος ἥρως Hom.);
4) герой, богатырь, человек сказочной силы и доблести.
κλέος, эп. pl. κλέᾰ и κλεῖα
1) молва, весть, слух (πολέμου κ. — слух о войне Hom.);
2) слава (δύσφημον κ. Pind. — дурная слава);
3) pl. славные деяния Hom.

Прежде всего он добывает шкуру Немейского льва. Так как лев был неуязвим для стрел, то Геракл смог его одолеть только задушив руками.
______________________________________
Гераклея (Ηράκλεια), Лукания.
Номос (AR 21mm, 7.66g), ок. 390-340 до н.э.
Аv: голова Афины в аттическом шлеме, украшенном Сциллой.
Rv: Геракл душит Немейского льва; слева палица.

Геракл надел на себя шкуру убитого льва и в таком виде явился перед Эврисфеем, приведя того в ужас. Эврисфей так испугался, что приказал герою впредь не входить в город, а показывать добычу перед городскими воротами. Эврисфей даже соорудил себе в земле бронзовый пифос (πίθος, большой сосуд), куда прятался от Геракла, и общался с ним только через глашатая Копрея.
______________________________________
Гераклея (Ηράκλεια), Лукания.
Статер (AR 7.74g), ок. 330-325 до н.э.
Аv: голова Афины в коринфском шлеме, украшенном Сциллой; HPAKΛEIΩN
Rv: Геракл держит палицу, лук, стрелы и львиную шкуру.

Однако, согласно Аполлодору Афинскому, герой получил шкуру льва ещё в юности, как часть награды от Феспийского царя за избавление от льва в горах Киферона, который держал в страхе все окрестности. После этого он стал постоянно носить шкуру убитого льва, сделав ее своим атрибутом также, как и дубинку. На монетах Геракл всегда изображался то в шкуре льва, то с нею в руках.
______________________________________
Фест (Φαιστός), Крит.
Статер (AR 27mm, 11.89g), IV в. до н.э.
Av: Геракл побивающий Лернейскую гидру; у правой ноги — скорпион;
Rv: бык готовый к атаке; ΦΑΙΣΤΙOΝ

Вторым распоряжением Эврисфея было убийство Лернейской гидры (Λερναία Ὕδρα), которая похищала скот и опустошала земли в окрестностях Лерны. У нее было девять змеиных голов, из них одна — бессмертная. Когда Геракл отрубал одну из голов, на ее месте вырастали две. На помощь гидре выполз Каркин (Καρκίνος) — огромный рак и вцепился Гераклу в ногу. Но он растоптал его и призвал на помощь Иолая (своего племянника, ставшего с этого времени верным спутником Геракла), который прижигал свежие раны гидры горящими головнями, так что головы уже не отрастали вновь. Отрубив последнюю, бессмертную голову, Геракл закопал ее в землю и привалил тяжелым камнем. Разрубив туловище гидры, Геракл смочил острия своих стрел в ее ядовитой желчи. Эврисфей отказался включить этот подвиг в число десяти, предназначенных выполнить Гераклу, т.к. ему помогал Иолай.
______________________________________
Гордиан III (238-244). Анхиал (Ἀγχίαλος), Фракия.
Медальон (Æ 37mm, 35.52g).
Аv: бюст Гордиана в лавровом венке, с копьем и щитом; AYΓ ΓOPΔIANOC AYT K M ANT
Rv: Геракл держит Керинейскую лань за рога; OYΛΠIANΩN AΓXIAΛEΩN

Третий подвиг Геракла — это поимка Керинейской лани (Κερυνῖτις ἔλαφος). У лани, принадлежавшей Артемиде, были золотые рога и медные копыта. Геракл непрерывно преследовал лань в течение года, охота привела его в далекую Истрию и страну гипербореев. Когда, вконец измученная, лань спустилась с горы Артемисий к реке Ладон, Геракл выпустил стрелу, которая пригвоздила передние ноги лани одну к другой, пройдя между костью и сухожилием так, что не упало ни капли крови. Аполлон и Артемида хотели отобрать у него лань, однако Гераклу удалось доказать необходимость своего поступка, свалив всю вину на Эврисфея. Гнев богини прошел, и она разрешила Гераклу доставить живую лань в Микены.

После этого Эврисфей потребовал от Геракла изловить Эриманфского вепря (Ἐρυμάνθιος κάπρος) в северной Аркадии. Геракл поймал его, загнав в глубокий снег и отнес связанным в Микены.
______________________________________
Септимий Север (Lucius Septimius Severus, 193-211). Перинф (Πέρινθος), Фракия. Медальон (Æ 40mm, 40.59g).
Аv: бюст Севера в лавровом венке; AY К Λ СЄПTI CЄYHPOC
Rv: Геракл держит на плече Эриманфского вепря и показывает его перепуганному Эврисфею, который со страху пытался спрятаться в пифосе; ФIΛAΔЄΛФЄIA ПЄPINΘIΩN NЄΩKOPΩN

По дороге Геракл навестил кентавра Фолa, жившего в горах, который в знак почтения открыл перед сыном Зевса кувшин с вином. Но запах вина разнесся далеко по всей округе, и его почувствовали другие кентавры. Они пришли в ярость, поскольку вино принадлежало не Фолу, а всему племени. Кентавры ворвались в пещеру, где пировал Геракл, но герой обратил нападающих в бегство и долго преследовал их, пока те не укрылись в пещере кентавра Хирона, друга Геракла. Герой вбежал в пещеру разъяренный и выпустил стрелу, отравленную кровью Гидры. Но стрела поразила Хирона. Хирон, обладавший бессмертием, не мог умереть и жестоко страдал от яда, проникшего в рану, до тех пор, пока не передал свое бессмертие Прометею (другой вариант — Асклепию), который, волею Зевса, должен был быть низвергнут в Аид. Лишившись бессмертия Хирон умирает.
______________________________________
Антонин Пий (138-161). Александрия, Египет.
Драхма (Æ 35mm, 24.02g), 146/7г.
Аv: бюст Антонина в лавровом венке; AYT K T AIΛ AΔP ANTΩNЄINOС CЄB ЄYC
Rv: Геракл пытается руками отодвинуть камень (сдерживающий воду) с изображением человеческой головы, из которой вода льется в бассейн; L ΔЄKATOY (Year 10).

Пятый подвиг — вычищение Авгиевых конюшен. Царь Элиды, Авгий, имел огромный скотный двор, который по преданию никогда не чистился от навоза. Договорившись с Авгием о 10-ой части скота в виде выплаты за очистку двора, Геракл проделал отверстия в стенах помещения, где находился скот и направил туда воды рек Алфея и Пенея. Вода промыла стойла. Но когда Авгий узнал, что Геракл выполнял приказ Эврисфея, он отказался рассчитаться с ним, а Эврисфей, в свою очередь, объявил, что подвиг не может быть засчитан, т.к. Геракл выполнял его за плату.
______________________________________
Стимфал (Στύμφαλος), Аркадия.
Обол (AR 0.91g), ок. 350 до н.э.
Аv: голова Геракла в львиной шкуре;
Rv: голова Стимфалийской птицы; ΣTYMФАΛION (retrograde).

Шестым подвигом Геракла было изгнание Стимфалийских птиц с острыми железными перьями, которые водились около города Стимфала и пожирали людей. Получив от Афины изготовленные Гефестом медные трещотки, Геракл шумом спугнул птиц и потом перебил их. По другому варианту мифа, часть птиц улетела на остров в Понте Эвксинском, откуда их впоследствии криком прогнали аргонавты.
______________________________________
Септимий Север (Lucius Septimius Severus Pertinax Augustus, 193-211). Никополь, Нижняя Мезия.
Пентассарий (Æ 28mm, 14.07g). Магистрат Аврелий Галл (Aurelius Gallus).
Аv: бюст Севера в лавровом венке; AYT Λ СЕПT CEYHP ПEP
Rv: Геракл укрощает критского быка; у ног лежит палица; YΠ AΥΡ ΓΑΛΛΟY ΝΙΚΟΠΟΛΙΤΩΝ ΠΡΟС ΙСΤΡ

Затем Эврисфей приказал Гераклу привести критского быка, отличавшегося необыкновенной свирепостью. Получив разрешение царя Миноса, Геракл осилил быка и доставил его Эврисфею. После чего бык был отпущен и, добравшись до Аттики, стал опустошать поля в окрестностях Марафона.
______________________________________
Макрин (Marcus Opellius Macrinus, 217-218).
Гераклея Понтийская, Вифиния.
Пентассарий (Æ 31mm, 16.54g).
Аv: бюст Макрина в лавровом венке; AYT K M OПЄΛ CЄYH MAKPЄINOC
Rv: Геракл в львиной шкуре бьет палицей кобылу Диомеда; HPAKΛHAC ЄN ПONTΩ

Восьмой подвиг — укрощение лошадей Диомеда. Фракийский царь Диомед держал у себя свирепых кобылиц, прикованных железными цепями к медным стойлам и кормил их человеческим мясом. Геракл поразил Диомеда своей дубиной и бросил его тело лошадям, которые тут же растерзали еще живую плоть. Геракл взял колесницу Диомеда, запряг в нее кобылиц, которые до этого не знали ни вожжей, ни узды, и отправился в Микены, где Эврисфей посвятил их Гере и выпустил на свободу на горе Олимп. В конце концов кобылиц разорвали дикие звери.
______________________________________
Элагабал (218-222). Перинф (Πέρινθος), Фракия.
Октассарий (Æ 41mm, 37.11g).
Av: бюст Элагабала в лавровом венке с эгидой на плече; ΑΥΤ Κ Μ ΑΥΡ CΕΥΗ ΑΝΤΩΝΕΙΝΟC ΑΥΓ
Rv: Геракл держит за волосы Ипполиту, замахиваясь на нее палицей; ΠΕΡΙΝΘΙΩΝ ΔΙC ΝΕΩΚΟΡΩΝ

Девятый подвиг — похищение пояса Ипполиты, царицы амазонок. По просьбе своей дочери Адметы, Эврисфей приказал Гераклу добыть пояс Ипполиты — царицы амазонок. Ипполита согласилась отдать пояс прибывшему на корабле Гераклу, но Гера, принявшая облик одной из Амазонок, напугала остальных известием, будто чужеземцы хотят похитить Ипполиту. Амазонки с оружием в руках вскочили на коней и бросились на помощь царице. Геракл, решив, что нападение коварно подстроено Ипполитой, убил ее, захватив пояс, и отразив нападение амазонок, отплыл на корабле.

Проплывая мимо Трои, Геракл увидел прикованную к скале и отданную на съедение морскому чудовищу, дочь царя Лаомедонта, Гесиону. Геракл пообещал спасти девушку, потребовав в качестве награды божественных коней. Геракл убил чудовище, но Лаомедонт не отдал обещанных коней. Пригрозив возмездием, Геракл поплыл в Микены и отдал пояс Ипполиты Эврисфею.
______________________________________
Коммод (Lucius Aelius Aurelius Commodus, 161-192).
Медальон (Æ 95.47g), ок. 191/2г.
Av: бюст Коммода в образе Геракла с львиной шкурой на голове; L AELIVS AVRELIVS COMMODVS AVG PIVS FELIX
Rv: Геракл угоняет стадо Гериона; в левой руке держит палицу и львиную шкуру; HERC ROM CONDITORI P M TR P XV III / COS VII P P

Далее Эврисфей приказал Гераклу доставить в Микены красных коров Гериона с острова Эрифия (Ἐρύθεια, «красный»). Остров находился на западном краю мира, за Океаном. Достигнув Тартесса, Геракл установил на северном и южном берегах пролива, отделяющего Европу от Африки, две каменные стелы — т.н. Геракловы столпы, обозначив Гибралтарский пролив. Страдая в походе от палящего Солнца, Геракл направил свой лук на самого Гелиоса, и тот, восхищенный смелостью Геракла, предоставил ему для путешествия через Океан свою золотую ладью.

Прибыв на Эрифию, Геракл похитил коров Гериона, убив стражей герионовых стад, пастуха Эвритиона и пса Орфа, а затем и самого трехтелого великана Гериона. Погрузив коров в ладью Гелиоса, Геракл переплыл через Океан и погнал стадо дальше по суше.

В Италии разбойник Какос (Κᾶκος, «злобный») похитил у него часть коров и загнал их в пещеру. Геракл не мог их найти и уже собирался идти дальше, но одна из коров замычала. Геракл нашел пещеру, убил Какоса и забрал украденных коров.

Проходя через Скифию Геракл встретился с полудевой-полузмеей и вступил с ней в брачную связь. Родившиеся от этого союза сыновья стали родоначальниками скифов. Когда Геракл пригнал коров в Микены, Эврисфей принес их в жертву Гере.
______________________________________
Гордиан III (238-244). Перинф, Фракия.
Медальон (Æ 39mm, 34.86g, 1h).
Аv: бюст Гордиана в лавровом венке; AYT K M ANT ГOPΔIANOC AYГ
Rv: Геракл, опираясь на дубину, держит в руке яблоки Гесперид, справа хранитель волшебных яблок змей Ладон обвивающий ствол дерева; ПEPINΘIΩN ΔIC NEΩKOPΩN

Геракл совершил десять подвигов за восемь лет и один месяц, но Эврисфей не засчитал ему второй и пятый подвиги и назначил два новых. Одиннадцатым подвигом должно было стать похищение плодов с золотой яблони, которую мать-земля в качестве свадебного подарка вручила Гере. Гера пришла в такой восторг от подарка, что посадила дерево в своем волшебном саду. Этот сад находился на склонах Атласских гор, где завершали свой путь уставшие лошади из солнечной колесницы и где тысяча овец и тысяча коров Атланта паслись на его пастбищах. Когда однажды Гера обнаружила, что дочери Атланта Геспериды, которым она доверила дерево, потихоньку крадут яблоки, она послала охранять яблоню неусыпного стража дракона Ладона.

Чтобы узнать как добраться до сада Гесперид, Геракл отправился на реку Эридан к нимфам, дочерям Зевса и Фемиды, которые посоветовали ему узнать дорогу у всеведущего морского бога Нерея. Геракл застал Нерея спящим и, схватив его, крепко удерживал, несмотря на все его многочисленные превращения, пока тот не указал дорогу к Гесперидам.

Нерей посоветовал Гераклу не рвать яблок самому, а использовать для этого Атланта, на время освободив его от непомерного бремени. Поэтому, явившись в сад Гесперид, Геракл попросил Атланта оказать ему любезность и сорвать яблоки. Атлант был готов на все что угодно, лишь бы получить небольшую передышку, но боялся дракона. Поэтому Геракл убил Ладона, пустив в него стрелу поверх садовой стены. После этого Геракл подставил свои плечи под небесный свод, а Атлант через некоторое время вернулся с тремя яблоками, сорванными его дочерьми Гесперидами. Свобода показалась ему сказочно прекрасной. «Я сам доставлю эти яблоки Эврисфею, — сказал он, — если ты согласишься подержать небо еще несколько месяцев». Геракл сделал вид, что согласился, но попросил Атланта подержать небосвод, пока он не подложит себе под плечи подушку. Легко поддавшись на обман. Атлант положил яблоки на траву, а сам вновь подставил плечи под небосвод. Тогда Геракл подобрал яблоки и был таков, напоследок посмеявшись над легковерным Атлантом.

Геракл доставил яблоки Эврисфею, который, однако, не посмел их взять. Геракл отдал плоды Афине, а та вернула их Гесперидам.
______________________________________
Проб (Marcus Aurelius Probus, 276-282). Сисция (Siscĭa, греч. Σισκία), Верхняя Паннония. Аурей (AV 22mm, 5.90g), 278г. (5th emission).
Av: бюст Проба, в шлеме, со щитом и копьем на плече; IMP C M AVR PROBVS P F AVG
Rv: Геракл выводит Кербера из Аида; HERCVLI INMORTALI

Двенадцатым и последним подвигом Геракла на службе Эврисфея стало путешествие в царство Аида за стражем преисподней Кербером. Перед этим Геракл получил посвящение в мистерии в Элевсине. Под землю в царство мёртвых Геракл спустился, в сопровождении Афины и Гермеса, через вход, находящийся недалеко от мыса Тенар в Лаконии. Испугавшись свирепого взгляда Геракла, Харон переправил его через реку Стикс, не потребовав даже платы. За это Аид на целый год заковал его в колодки. Когда Геракл ступил на берег, выйдя из неустойчивого челнока, все тени мертвых бросились бежать, кроме Мелеагра и Медузы Горгоны. При виде Медузы Геракл выхватил меч, но Гермес убедил его, что перед ним только тени.

Около входа Геракл увидел приросших к скале Тесея и Пирифоя, наказанных за попытку Пирифоя похитить Персефону. Геракл оторвал от скалы Тесея, но когда он попытался освободить Пирифоя, земля содрогнулась, и Геракл был вынужден отступить. Владыка преисподней Аид разрешил Гераклу вывести Кербера, если он сможет одолеть его, не пользуясь оружием.

Геракл нашел пса сидящим на цепи у ворот Ахерона и, схватив его за шею, на которой росли три головы, а вместо шерсти извивались змеи, принялся душить Кербера. Несмотря на то, что ядовитый змей, бывший у Кербера вместо хвоста, кусал Геракла, он сумел его укротить и вывести из Аида через подземный проход, который шел из мрачной пещеры Аконы, что рядом с понтийской Мариандиной (Μαριανδυνία ἡ Ποντική). Кербер сопротивлялся, отводил глаза от дневного света, от слюны, которая капала на землю из его пасти, произошло ядовитое растение аконит (ἀκόνιτος, растение, обладающее ядом парализующего действия).² Показав пса Эврисфею, Геракл отвёл его обратно.
_______________________________
[2] И растение аконит, и название пещеры Аконы, из которой Геракл вывел сопротивляющегося Кербера, увязывают именно с активным противодействием Кербера, нежелающего покидать Аид.
ἄκων (-οντος) нежелающий, вынужденный (ἄκοντός τινός — против чьей-л. воли, вопреки кому-л. Hom., Aesch., Plut.);
ἀκοντί adv. против (своей) воли, неохотно.

______________________________
Для подвигов Геракла не существует определенной последовательности. Диодор Сицилийский и Гигин («Мифы») описывают все двенадцать подвигов в том же порядке, что и Аполлодор, за исключением того, что у них четвертый стоит перед третьим, а шестой перед пятым. Кроме того, Диодор ставит двенадцатый подвиг перед одиннадцатым.

Почти все мифографы соглашаются в том, что убийство Немейского льва составило первый подвиг, но в предлагаемой Гигином последовательности «Двенадцати подвигов Геракла, совершенных на службе у Эврисфея» («Мифы» 30) убийству льва предшествует удушение змей. Есть немало и других несоответствий.
______________________________________
Абдера (Ἄβδηρα), Фракия.
Статер (AR 12.62g), 362 до н.э. Магистрат Филад (Φιλαδός).
Av: сидящий грифон, слева цикада; ΑΒΔΗ
Rv: Геракл сидит на шкуре Немейского льва, в правой руке держит палицу; ΕΠΙ ΦΙΛΑΔΟΣ

Различные подвиги и деяния Геракла изображены на троне Аполлона в Амиклах (Павсаний. Описание Эллады. Лаконика. XVIII:7-9), а также на бронзовом рельефе из храма Афины в спартанском акрополе (Павсаний. Описание Эллады. Лаконика. XVII:3). Скульптуры, выполненные Праксителем для фронтона фиванского святилища Геракла, изображали почти все двенадцать подвигов, за исключением Стимфалийских птиц, а вместо чистки Авгиевых конюшен был изображен поединок с Антеем (Павсаний. Описание Эллады. Беотия XI:4).


ПОБЕДА НАД АНТЕЕМ

После того как Геракл добыл волшебные яблоки Гесперид, он не стал возвращаться в Микены прямой дорогой. Сначала он отправился в Ливию, где царь Антей, сын Посейдона и матери-земли Геи, имел обычай заставлять всех путников бороться с ним до полного изнеможения, а затем убивал своего противника. Ведь он был не только искусным атлетом, но и восстанавливал свои силы, прикасаясь к земле. Черепами своих жертв он украшал кровлю храма Посейдона.

Этот гигант жил в пещере под высокой скалой, питался львиным мясом и спал на голой земле, чтобы не только сохранить, но и увеличить свою и без того непомерную мощь. Гея, не потерявшая способности рожать после того, как произвела на свет гигантов, зачала Антея в ливийской пещере и гордилась им больше, чем другими своими ужасными детьми.
______________________________________
Антонин Пий (138-161). Александрия, Египет.
Драхма (Æ 34mm, 20.83 g), 142/3г.
Av: голова Антонина Пия в лавровом венке; AYT K T AIΛ AΔP ANTѠNINOC ЄYC CЄB
Rv: Геракл удерживает на весу Антея, справа лежит накидка из шкуры льва и палица; L Ϛ (Year 6).

Перед поединком оба участника сбросили с себя львиные шкуры. Геракл хотел приберечь свои силы и утомить Антея и очень удивился, когда, бросив его на землю, увидел, как наливаются мышцы гиганта и как сила вливается в его тело. Это мать-земля вернула ему истраченные силы. Соперники вновь схватились, и на этот раз Антей упал сам, не дожидаясь, когда соперник бросит его наземь. Тогда Геракл, поняв, в чем дело, поднял Антея над землей, сломал ему ребра и, несмотря на стенания матери-земли, держал его в могучих объятиях до тех пор, пока тот не испустил дух.

Некоторые утверждают, что это произошло в Ликсе, небольшом маврусском городке в пятидесяти милях от Танжера, неподалеку от моря, где стоит холм, считающийся могилой Антея. Местные жители полагают, что если с этого холма взять несколько корзин земли, то начнется дождь, который будет идти до тех пор, пока землю не вернут на место.


Р. Грейвс «Мифы Древней Греции»
___________________________

С.В. Петров
ГАРПОКРАТ, РАЗВИТИЕ ОБРАЗА

Гарпократ (Ἁρποκράτης) — греческая транскрипция одного из египетских эпитетов бога Гора (егип. Ḥr-pȝ-ẖrd, Херу-па-херд, Гор младенец) — новорожденное солнце. Несмотря на иконографию Гарпократа в образе ребенка, в греческом прочтении его имени имеет место игра слов: Ἁρποκράτης ~ ἅρπη κράτος — сокол всемогущий. Это интересно уже тем, что один из наиболее распространенных образов Гора в Египте был именно сокол.

Впервые написание имени Гарпократ встречается в надписи на пирамиде царя VI династии Меренра. В гермонтском святилище, воздвигнутом при Птолемеях, изображено его рождение и воспитание. Он олицетворял восходящее Солнце; изображался с детской косой на голове и пальцем правой руки во рту — признаки детства. Греки не поняли этого символизма и расценили образ Гарпократа с пальцем у рта, как призыв хранить молчание.

Согласно греко-римской мифологии, Гарпократ склонил Венеру к любовной связи. Чтобы купить его молчание, сын Венеры Купидон подарил ему белую розу. Таким образом, роза стала символом тайны.

Старинный словарь Ллойда приводит следующее, якобы «найденное на мраморе», стихотворение, объясняющее символьное значение розы: «Роза — цветок Венеры: чтобы тайные любовные связи не разглашались, Амур посвятил этот дар матери Гарпократу. Поэтому хозяин подвешивает розу над столом с гостями, дабы сотрапезники знали, что все сказанное под розой не подлежит огласке».¹
____________________________
[1] N. Lloyd, Dictionarium historicum, geographicum, poeticum. London, 1686:

Ést rosa flós Venerís: quo dúlcia fúrta latérent
Hárpocratí matrís dóna dicávit Amór.
Índe rosám mensís hospés suspéndit amícis
Cónviv(ae) út sub eá dícta tacénda sciánt.

Роза, как древнеримская эмблема тайны, пережила тысячелетия и дожила до наших дней. И это не только масонские «розетки». Роза как знак молчания изображалась на потолке комнат, где происходили закрытые совещания, и на деревянной решетке католической исповедальни.

Впрочем, к египетскому богу Гарпократу, роза, изначально, не имела никакого отношения. Гарпократа иногда изображали сидящим на распускающемся бутоне лотоса, что означало утреннее рождение солнца. Действительно, лотос закрывается с заходом солнца, и раскрывает свои лепестки утром, с первыми лучами. В Египте белый лотос олицетворял собой священную чистоту и был геральдическим символом Верхнего Египта.

Если Гор младенец, у египтян, символизировал «возрождающееся» утреннее солнце, то достигнув зенита, солнце, в образе Гора приобретало форму сокола-перепелятника — могучей, стремительной и свирепой птицы. Мать Гора Исида родила его, чудесным образом зачав дитя от Осириса, после того как тот был убит и расчленён своим братом Сетом. Исида собрала разбросанные части тела Осириса, кроме фаллоса, который попав в Нил, был съеден рыбами. С помощью Анубиса, Исида делает мумию Осириса, дополнив ее золотым фаллосом. Посредством колдовских чар, обратившись в соколицу, Исида опустившись на мумию, зачинает Гора. Отчего древнейшие изображения Гора в Египте имели вид сокола; позднее Гора стали изображать антропоморфно с головой сокола. В греко-римский период Египта, иконография Гора претерпевает серьезные изменения, его все чаще изображают младенцем у Исиды на руках. Эта иконография позднее была заимствована христианами для изображения Богородицы с Исусом.

В связи с младенцем Гором, представляет интерес иконография младенца Геракла, держащего в руках змей, т.к. мотив довольно необычен и устойчив. Кроме того он был чрезвычайно популярен вплоть до эпохи Ренессанса. Греческая мифология повествует о том, как еще в младенчестве Геракл расправляется со змеями, посланными ревнивой Герой.

Но если обратиться к предыстории и прообразу, то становится понятна столь высокая популярность Геракла младенца со змеями в руках — речь, конечно же, о древнеегипетском младенце Горе. В Древнем Египте были популярны так называемые «циппи Гора», представлявшие собой стелы или амулеты с изображением божественного младенца, держащего в руках змей и других опасных животных. Магические тексты и заклятия на циппи говорят о назначении — египтяне их использовали в качестве защиты своих детей от смертельных укусов змей, скорпионов и других болезней. Специальная конструкция «циппи Гора» позволяла применять его и для нужд взрослых членов семьи — стелу поливали водой, а затем собирали стекавшую воду, которая после этой процедуры считалась целебной.

К слову сказать, интересное развитие египетский сокол Гор находит не только в образе Геракла, но и в совсем уж неожиданном образе — образе богини Геры. В «Илиаде» Гомера Зевс укоряет Геру: «Или забыла, как с неба висела? Как две навязал я на ноги наковальни?».

Казалось бы, что за буйная фантазия у слепого пиита? Объяснение простое, если иметь в виду, что своими «странностями» богиня Гера обязана солярному прообразу — Гору (егип. Ḥr[w], Херу), который «жил» в небе и изображался в виде сокола. В лапах сокол несет символы Шен (символ бесконечности), о назначении которых в момент написания «Илиады» уже забыли, и вполне зрячий поэт трактует их как наковальни. Кстати символ бесконечности Шен часто изображался в виде свернутой в круг веревки, и, по большому счету, так же мог быть прообразом змей в руках Гора, а позже и Геракла.

И ещё одна деталь сближающая Гарпократа с Гераклом до фактического отождествления. Несмотря на то, что Геракл, как и Гарпократ, изображался исключительно антропоморфно, но этимология его имени отсылает нас все к тому же Гору-соколу, ибо «сокол» по-гречески — γεράκι.²

Обращает на себя внимание и следующее интересное созвучие: κόρος («сын», «младенец», «юноша») и Ὧρος — греческое прочтение имени Гора (Хорос). Отметим, что все значения слова κόρος,³ в той или иной степени, отражены в иконографии Гарпократа.
____________________________
[2] Γεράκι τό 1) ястреб; 2) сокол; ex. τό γεράκι άρπαξε ένα λαγό — сокол схватил кролика.

[3] Ὧρος, Ὦρος ὁ Гор (сын Осириса и Исиды, египетский бог) Her., Plut., Luc.
κόρος, эп.-ион. κοῦρος, дор. κῶρος ὁ
1) ребенок, младенец;
2) мальчик, юноша, молодой человек; ex.: κοῦροι Ἀχαιῶν Hom. — ахейская молодежь, т.е. воины;
3) сын; ex.: Θησέως κόροι Soph. — сыновья Тесея, т.е. Ἀκάμας и Δημοφῶν.



На последней картинке (по сравнению с предыдущими) имеет место новая сюжетная линия. Это, вроде бы, все тот же Гарпократ, все с тем же Рогом изобилия, ну разве что более возмужалый. Однако у ноги уже стоит палица Геракла, и это новый отличительный тренд, который поможет юноше Гарпократу превратиться в настоящего брутального героя и совершить все двенадцать подвигов.

Кстати, о героях. Вопрос на засыпку: что общего между крылатым Гарпократом (рис. 3), больше похожем на Эрота, и героем Гераклом (рис. 6)? Правильный ответ, как обычно, — созвучие.

ἥρως
1) вождь, военачальник, предводитель; ex. (ἥρωες Ἀχαιοί Hom.)
2) воин, боец; ex. (στίχες ἀνδρῶν ἡρώων Hom.)
3) славный муж; ex. ἥ. Δημόδοκος Hom. — знаменитый (песнопевец) Демодок
4) герой, богатырь, человек сказочной силы и доблести;
ex. (ἀντίθεοι ἥρωες Pind.; θεοὴ καὴ ἥρωες Thuc., Arst.; ἐκ ἡρώων εἰς δαίμονας ἀναφέρεσθαι Plut.)
ἥρωες ἐπώνυμοι Her. — герои-эпонимы (т.е. те, именем которых были названы филы).

ἔρως (-ωτος) ὁ тж. pl.
1) любовь, преимущ. страсть;
2) страстное желание, горячее стремление; ex. ἔρωτα σχὼν τῆς Ἑλλάδος τύραννος γενέσθαι Her. — [Павсаний], жаждущий стать властелином Эллады;
3) предмет любви, любовь; ex. (ἀπρόσικτος Pind.)
4) наслаждение, радость;

Ἔρως (-ωτος, иногда pl. Ἔρωτες) ὁ Эрот, бог любви; по Гесиоду — сын Хаоса, по орфикам и другим — первый и старейший из богов; (ex. πρώτιστος θεῶν Parmenides ap. Arst.); обычно считается сыном Афродиты; соответствует римск. Amor или Cupido; изображался красивым мальчиком с золотыми крылышками, вооруженный луком; он пронзал стрелами любви сердца людей и богов Trag. etc.

Очевидно, что «герой» (ἥρως) — это производное от египетского имени Гора — Херу (Ḥrw). Ту же ситуацию мы имеем и с Эротом. Только если ἥρως («герой») восходит к Гору Старшему (Ḥr wr), то Эрот (Ἔρως) продолжает линию младенца Гора (сына Исиды). В позднейшие времена оба Гора сливаются в одно единое целое. Понятно, что грекам нелегко было разобраться в чужой мифологии, связанной с одноименными персонажами, поэтому не удивительно, что Эрот у орфиков — «первый и старейший из богов». О древности Эрота говорит и Павсаний.

«Эрота большинство людей считает самым юным из богов и полагает, что он сын Афродиты. Но Олен из Ликии, написавший для эллинов самые древние гимны, этот Олен в своем гимне, посвященном Илитии, говорит, что матерью Эрота была Илития.⁴ После Олена были поэты Памф и Орфей: у того и у другого есть гимны, написанные в честь Эрота, чтобы ликомиды пели и их во время священных таинств. Я их читал, когда мне пришлось беседовать с дадухом.⁵ Но подробнее об этом я говорить не стану. Гесиод же или тот, кто под именем Гесиода составил «Теогонию», я знаю, написал, что вначале был Хаос, а затем явились Земля, Тартар и Эрот.»
(Павсаний. Описание Эллады. Беотия, XXVII:2)
____________________________
[4] Εἰλείθυια, эп.-ион. Εἰλειθυίη ἡ тж. pl. Илития (дочь Зевса и Геры, богиня родов, покровительница рожениц, впосл. отожд. с Артемидой) Hom., HH., Theocr., Luc., Anth.
[5] δᾳδοῦχος (δᾳδ-οῦχος) ὁ культ. факелоносец (жрец Деметры, несший во время Элевсинских мистерий горящий факел, как символ поисков похищенной Персефоны).

Конечно Гор (в египетской традиции) не «первый» и не «старейший», но это уже детали, греки много чего «переосмысли» на свой манер. Тем же орфикам можно припомнить и дракона времени Геракла (не путать с Гераклом, сыном Зевса). Видимо это тот самый дракон, который «обходя» все знаки зодиака, кусает себя за хвост.

«Уроборос» — это древний египетский символ, олицетворявший вечность и вселенную, а также цикл смерти и перерождения. Свернувшаяся в кольцо змея высечена на стенах храма Осириса в Абидосе. Рисунок с изображением «уробороса» есть и в Книге мертвых. Уроборос опирается на Акер, а в тексте поясняется, что правый лев — день вчерашний, левый — завтрашний. Внутри уробороса сидит солнечный младенец Гор.

Возвращаясь к орфическому «дракону времени Гераклу», можно предположить ассоциативный ряд созвучий, который мог сподвигнуть орфических мыслителей наделить «дракона времени» таким неожиданным именем.

οὖρος (οὐρεύς) — урей, страж, хранитель;
ἥρως — герой, богатырь, человек сказочной силы и доблести.

Созвучие не очевидное, но, по-моему, что-то в этом есть. По крайней мере все вертится вокруг одного.

«На шестом участке пути по Загробному Царству тело бога Хепри со скарабеем на голове покоится в объятиях пятиглавого змея по имени «Многоликий», «Тот, Кто держит во рту Свой хвост». Кольцо, образуемое змеей, держащей во рту свой хвост, — символ вечно восстанавливающегося мирового порядка, который проявляется в каждодневном возрождении солнца, заключенного в этом кольце <…> Мистерия рождения Солнца совершается в глубинах подземного мира, погруженных в воды Нуна».

PS
Напоследок еще один образ Гарпократа, довольно редкий, ибо нетрадиционный: Гарпократ с туловищем крокодила. Чтобы понять «откуда ноги растут» — нужно вспомнить персонажа египетской религии и мифологии в образе крокодила — это Себек.

У Себека было два основных культовых центра, один из них — Шедет (греч. Κροκοδειλόπολις), который располагался к юго-западу от Каира. Другой крупный центр находился в Ком Омбо (к югу от Луксора). В Ком Омбо храм Себека уникален тем, что он является частью храма построенного в греко-римскую эпоху. Северная часть посвящена триаде богов во главе с Гором (Гор, Тасенетнофрет и их сын Панебтави), а южная — триаде богов во главе с богом-крокодилом (Себек, Хатхор и их сын Хонсу). Помимо этих больших храмов, по всему Египту имелись многочисленные святилища и храмы меньшего размера.

В местностях, где к крокодилам относились как к священным животным. Себек отождествлялся с Амоном или солнечным богом Ра (Себек-Ра). Себек мог выступать как ипостась Хнума или Осириса. В других мифах Себек делит с Гором титул «царя Египта». В ряде мифов Гор сам выступает в образе крокодила во время поисков тела своего отца Осириса, убитого и расчлененного Сетом.

Когда в период Среднего царства в Египте начали править фараоны XII династии, Себек стал почитаться как бог-покровитель фараонов. Функции защитника и покровителя сохранились у Себека до конца эпохи фараонов, включая царей-фараонов греко-римского периода.

Традиционно Себек изображался антропоморфно с головой крокодила в коронах хену, атеф или пшент, но мог изображаться и зооморфно в тех же головных уборах. В образе Себека-Ра он предстает крокодилом с солнечным диском на голове, и уреем. В образе Гора мог изображаться в виде крокодила с головой сокола. Помимо этого Себек мог изображаться с головой барана, льва или быка.

Из всего этого множества образов нас, применительно к данной статье, более всего интересует образ крокодила с головой сокола, который, благодаря неутомимым в своих необузданных фантазиях грекам, трансформировался в необычную форму крокодилообразного Гарпократа. Впрочем, грекам, по большому счету, и предъявить-то нечего: взяли египетский канон и, всего лишь, отобразили его в современной иконографии. Ничего не убавили, ничего не прибавили. Ну а то, что образ Гора поменялся — так ведь все течет, все меняется…



http://andrew-vk.narod.ru/public/Herakles/Herakles.htm
___________________________

В мифологии принято различать собственно героя (таковыми, к примеру, являются гомеровские Ахилл и Гектор, истинные «рыцари без страха и упрека»), и героя культурного, добывающего или создающего те или иные культурные блага. Деятельность культурных героев представляет собой прямое продолжение деятельности богов по упорядочению мира. Боги упорядочивают мир в целом; культурные герои упорядочивают, осваивают и обустраивают мир, в котором обитают люди. Тем не менее, им еще приходится сталкиваться со стихийными, хтоническими силами, этим «наследием» времен миротворения; одолевая эти силы и наделяя людей различными благами, культурные герои «старшего поколения» изгоняют хаос из человеческого пространства.

Первым среди таких героев античной мифологии следует, безусловно, назвать Геракла. Геракл — полубог, сын Зевса и смертной женщины Алкмены, которому клятвой отца предназначено властвовать над Микенами и соседними землями. Уже в колыбели он проявил свою героическую натуру — задушил двух чудовищных змей, подосланных Герой (богиня ревновала своего божественного супруга к Алкмене и стремилась извести ее потомство). Иными словами, еще во младенчестве Геракл совершил первый подвиг мироустроения — победил хтонических животных, олицетворяющих хаос.

Геракл знаменит своими двенадцатью подвигами, совершенными на службе у царя Эврисфея. Геракл вновь побеждает хтонических чудовищ (немейский лев, лернейская гидра, стимфалийские птицы, критский бык, эриманфский вепрь), добывает сокровища (керинейская лань, пояс царицы амазонок, золотые яблоки Гесперид, коровы Гериона), усмиряет стихии (кони Диомеда, Кербер, расчистка Авгиевых конюшен); совершая эти подвиги, он также принимает на время на свои плечи небесный свод, ставит на выходе из Средиземного моря две стелы — Геракловы столпы, означающие конец обитаемого мира, становится, по Геродоту, родоначальником скифов, вступив в брачную связь с девой-змеей, враждует с Аполлоном, одолевает морского бога Нерея и речного бога Ахелоя (вновь победа над стихиями), освобождает Прометея и т.д. Неудивительно, что в значительной части Средиземноморья Геракл был причтен к божествам.

С другой стороны, Геракл занимает промежуточное положение между богами и людьми; это подчеркивается и его статусом полубога (сына божества и смертной), и поздними подвигами, традиционными уже не для культурного, но для эпического героя — военными походами, взятиями городов, рождению детей, которые впоследствии становились основателями родов и племен.

В историческом контексте Геракл окончательно утратил божественность и превратился в героя-родоначальника. Известно, что дорийцы обосновывали свое владычество в Пелопоннесе тем, что ведут свой род от Геракла, потомка аргосских царей (мать Геракла Алкмена была супругой аргосца Амфитриона); согласно Паросской табличке, переселение дорян во главе с Гераклидами (прямыми потомками Геракла) в Пелопоннес произошло в 1128 г. до н.э.

Известно, что греки отождествляли Геракла со многими чужеземными богами. Как говорит по этому поводу Цицерон в трактате «О природе богов»:

«Притом я очень хотел бы знать, какого Геркулеса нам следует почитать? Ибо те, которые исследуют тайные и малоизвестные письмена, сообщают, что Геркулесов было много: древнейший был рожден Юпитером, тоже древнейшим (потому что из древних греческих писаний мы узнаем, что и Юпитеров было много). От этого, стало быть, Юпитера и Лисифои и родился тот Геркулес, который состязался с Аполлоном за треножник. А другой Геркулес, египетский, был рожден Нилом. Третий — из дигитов горы Иды, ему жители Коса приносят жертвы в честь подземных богов. Четвертый — сын Юпитера и Астерии, сестры Латоны, особенно почитаемый жителями Тира, которые считают, что Карфаген был ее дочерью. Пятый — в Индии, носит еще имя Бэл. Шестой — тот, который произошел от Алкмены и Юпитера, но Юпитера третьего, потому что и Юпитеров тоже много».

Характерный пример — отождествление Геракла с финикийским Мелькартом (четвертый Геракл в классификации Цицерона). Мелькарт, западносемитский бог солнца, мореплавания и торговли, считался божеством-покровителем финикийского города Тир. Греки по созвучию имен отождествили Мелькарта с Меликертом, сыном царицы Ино, которая вместе с ребенком бросилась в море, спасаясь от ревности богини Геры, и превратилась в морское божество: под именем Левкофеи и Палемона им поклонялись как помощникам терпящих бедствие.

С Гераклом Мелькарта отождествили по сходству «функций»: и Мелькарт, и Геракл, считались воинами и покровителями торговли. Кроме того, поздняя античная традиция приписала Гераклу деяния Мелькарта, а именно победу над змеем Тифоном (Йамму — над западно-семитским богом моря); согласно мифу, в этой схватке Геракл-Мелькарт погиб, но был воскрешен Эшмуном, богом умирающей и возрождающейся растительности (в греческом варианте — Иолаем, племянником и возничим Геракла). Это «объединение» Геракла и Мелькарта пытался использовать в своих интересах Александр Македонский, выводивший, кстати, свой род именно от Геракла.

По сообщениям античных историков, Александр просил разрешения принести жертву Гераклу-Мелькарту в храме Нового города, на что тирийцы предложили царю совершить жертвоприношение в Палетире (Старом городе): ведь Александр наверняка войдет в город не один, а в сопровождении армии, чего они, стремясь сохранить нейтралитет между македонянами и персами, никак не могли допустить. Разумеется, жертва Гераклу и в самом деле была только благовидным предлогом со стороны македонского царя. Что касается тирийцев, уже в древности их ответ трактовался как двуличный: Арриан говорит, что они продолжали сомневаться в исходе войны между македонянами и персами, а Диодор прямо заявляет, что тирийцы рассчитывали «услужить Дарию, приобрести прочную его благосклонность и получить богатые дары за свою услугу: отвлекая Александра длительной и опасной осадой, они давали Дарию возможность спокойно готовиться к войне».

Плутарх передает забавные легенды. В начале осады Александр увидел сон: Геракл стоит на тирской стене и дружески машет рукой своему потомку. Этот сон был истолкован как предвестие падения города после долгой и упорной осады. Другой сон приснился кому-то из тирийцев: будто Аполлон (очевидно, тот же Мелькарт, отождествлявшийся с Аполлоном как солнечное божество) сказал, что он перейдет к Александру, так как ему не нравится то, что происходит в городе. Тогда, словно человека, пойманного с поличным при попытке перебежать к врагу, тирийцы опутали огромную статую бога веревками и пригвоздили ее к цоколю, а затем привесили на шею статуе табличку с надписью «Александров прихвостень».

Эти меры предосторожности Тиру не помогли — город был взят штурмом и разрушен, а статую Геракла-Мелькарта вывезли в Грецию.

Другие герои-«установители» не могут сравниваться с Гераклом масштабом своих подвигов; тем не менее с каждым из них связан собственный цикл мифов и каждый из них внес свой вклад в обустройство мироздания. Так, Тесею мифы приписывают победы над чудовищами (Минотавр, кентавры), объединение аттических поселений в единый город Афины (синойкизм), учреждение праздника Панафиней, разделение афинских граждан на сословия и т.д.

С хтоническими чудовищами (Грайи, Горгоны, морской змей) сражается и Персей. Как пишет А.А.Тахо-Годи, подвиги Персея способствовали «утверждению власти олимпийцев на земле через своих потомков».

Несколько особняком в этом ряду стоит последний из великих героев «старшего поколения» Беллерофонт — победитель химеры и укротитель Пегаса: согласно мифу, он дерзнул покуситься на божественное — взлететь на Олимп — и был низвергнут богами. Возможно, в Беллерофонте видели стихийную силу (потомок морского бога Посейдона, он иногда изображался с трезубцем в руке). Однако его победа над химерой, которая уже в древности толковалась как олицетворение времен года (сочетание льва, козы и змеи как сочетание трех времен года — весны, лета и зимы), позволяет причислить Беллерофонта к героям-мироустроителям.

Когда мир был избавлен от порождений хаоса (хтонических чудовищ), наступила пора его освоения. Упорядочение космоса сменилось упорядочением локуса, миф стал плавно «перетекать» в эпос. Героические деяния этой поры — деяния героев не столько культурных, сколько эпических: военные походы, присоединение к своим землям новых территорий, основание городов, проникновение за пределы освоенного. Тем не менее, присутствуют и деяния культурного свойства, связанные с добыванием тех или иных предметов человеческого обихода, по выражению А.А.Тахо-Годи, «интеллектуализация героизма». Герои этой поры — многочисленные эпонимы, Семеро, выступившие против Фив, ахейцы и троянцы, воевавшие за Трою; с другой стороны, среди них присутствуют искусный мастер Дедал, поэт Орфей, прорицатель Тиресий, строители фиванских стен Зет и Амфион. А в роли своеобразной «перемычки» между теми и другими — аргонавты, участники знаменитого похода из Иолка в Колхиду за Золотым руном.

Практическое «назначение» Золотого руна — шкуры золотого летучего барана — в мифах не разъясняется, но по тому, что хранится эта шкура у царя Ээта (Αἰήτης), сына бога солнца Гелиоса, и по тому, что золото издревле ассоциировалось с солнцем, можно предположить, что поход за Золотым руном метафорически трактовался как «поход за весной». Р.Грейвс со ссылкой на ряд античных авторов утверждает, что миф об аргонавтах следует понимать как описание мистериального ритуала посвящения. По мнению же А.И. Зайцева, «рассказ об аргонавтах сложился в виде не дошедшей до нас эпической поэмы с характерной для эпоса систематизацией, гиперболизацией и проекцией в мифическое прошлое рассказов о первых плаваниях греков в Черное море и в западную часть Средиземного моря (отсюда запутанный маршрут аргонавтов».

Добывание Золотого руна — безусловно, действие культурного героя, отчасти еще космическое по духу, как и препятствия на пути аргонавтов — сирены, Скилла и Харибда, гарпии; тем не менее, если принять версию о «географическом содержании» мифа об аргонавтах, мы здесь имеем дело с освоением уже не космического, а человеческого пространства.

Аналогичное освоение пространства мы находим в мифе о скитаниях Одиссея после взятия ахейцами Трои. Как писал А.Ф.Лосев, «жестокость и суровость Одиссея — достояние архаической героики, поэтому они отступают на задний план, давая место новому интеллектуальному героизму, которому постоянно покровительствует Афина как своему любимому детищу и который направлен на познание мира и его чудес. Характерно противопоставляются в «Одиссее» древний страшный мир, где царят людоеды, колдуны, магия, дикий Посейдон с таким же диким сыном Полифемом — и умная, острая, богатая замыслами Афина, ведущая героя на родину вопреки всем препятствиям». Другими словами, Одиссей выступает одновременно и как герой «интеллектуальный», и как олицетворение нового «благосозданного» мира, пришедшего на смену архаической дикости.

Первоначальные герои — по-видимому, те, о которых говорит Геродот, покойные цари. Оно и понятно. Чем любой гражданин был для своей семьи, тем царь был для всей общины; семейному культу соответствовал поэтому государственный культ. Можно, однако, предположить, что среди этих героев особенно почетное место занимали цари-родоначальники, те, о которых повествует «героический» эпос; это — единственные, которых знает как героев еще Гесиод.

В послегомеровскую эпоху круг героев значительно расширился — несомненно, в связи с аристократизацией, а затем и демократизацией Греции: царей-героев не стало, а между тем нежелательно было лишать общину тех потусторонних сил, которые представлялись воплощенными в героях. Возник поэтому обычай считать героями тех, которые оказали общине выдающиеся услуги. А это были в первую голову основатели — для древних общин обязательно люди мифической старины.

Хорошо, если таковые были известны, подобно Кадму в Фивах; если же нет, то сочиняли имя по имени самой общины; Лакедемон основал герой Лакедемон, Коринф — «сын Зевса Коринф». Значило ли это, что в реальность возводилась фикция? Вовсе нет. Ведь кто-нибудь должен быть основателем Коринфа; ему, реальному лицу далекого прошлого, и воздавали честь под этим именем. При греческих представлениях об относительности имен это было вполне естественно: как бы ни назывался герой, мы будем почитать его под этим именем. Тем более что таково, вероятно, и было его имя: основатель ведь называл по своему имени основанный им город — так, по крайней мере, полагали. Но города основывались также и в историческую эпоху, в виде ли колоний, подобно Амфиполю, или путем синойкизма, подобно Мессене; в таком случае и исторические основатели (в Амфиполе, например, Агнон, сподвижник Перикла) после смерти получали героические почести.

Своего рода государствами в государстве были меньшие группы — будь то политические, т.е. филы и фратрии. Каждая такая политическая единица имела своего героя-архегета, по имени которого она называлась.

Эпоним (ἐπώνυμος, букв. «давший имя») и архегет (ἀρχηγέτης, «основатель, родоначальник») были как бы отцами основанных ими политических единиц. Но по античным воззрениям, как греческим, так и римским, спаситель (Σωτήρ) почитался наравне с родителями, и праздник спасения был как бы вторым днем рождения. Неудивительно поэтому, что и общины воздавали героические почести наравне с основателями также и своим спасителям. Таковыми были прежде всего законодатели, спасшие своими установлениями общину от гражданской смуты и обеспечившие ей священное для грека «благозаконие»; затем герои в нашем смысле слова, принявшие смерть на поле брани за отечество. Леонид был на все времена героем в Спарте; еще дальше пошли в этом отношении демократические Афины — все павшие под Марафоном были признаны героями для своего отечества.

А раз причиной героизации была признана заслуга перед общиной, то тем самым открывался новый длинный ряд кандидатов в герои. Заслуги были возможны в самых различных областях. Они признавались за боголюбезными жрецами и прорицателями, за вдохновенными поэтами — Гомером, Гесиодом, Пиндаром; за теми, кто своими изобретениями поднял человеческую жизнь на более высокую ступень. Но разве они были известны? Это, согласно вышесказанному, не так важно. Гончарное дело (керамика) несомненно полезное изобретение… воздадим же честь «герою Кераму». Мельники пусть поклоняются «герою Милету», рудокопы — «герою Алету» и т.д.

Таким образом, определяется круг, очень широкий круг героев; это — те же, которым позднее Вергилий назначает место в своем Элисии:

«Воины, ревностно кровь за отчизну пролившие в битве,
Чистые сердцем жрецы, соблюдавшие долг свой при жизни,
Лиры владыки святой, оправдавшие Феба заветы,
Изобретатели, чьим наша жизнь стала выше искусством,
Все, кто делами любви благодарную память оставил».

Но это уже позднейшее представление; по исконно греческому представлению культ героя был прикреплен к его могиле — это и естественно, раз данный культ был усиленным заупокойным культом. Понятно, однако, что лишь в редких случаях могила героя, которому учреждался культ, была известна; как же было поступать, если ее не оказывалось в наличии?

Этот вопрос связан с другим: как учреждался в историческое время культ героя? Ответ: по указанию оракула, почти всегда дельфийского. К нему обращались по поводу беды, постигшей государство или угрожающей ему; оракул тогда советовал воздать почести такому-то герою, чтобы замолить его гнев или приобрести его милость.

Следующим вопросом было: а где найти его останки? Оракул и на сей счет давал указания; останки находили по приметам (например, сверхчеловеческому росту) и торжественно переносили на место окончательного упокоения; так, в 478г. усердием Кимона были перенесены из Скироса в Афины останки Тесея. Это перенесение останков было первым праздником в честь нового героя. Если же найти их было невозможно, то герою сооружалась «пустая могила» (κενοτάφιον), в которую, путем сакральных обрядов, призывалась душа.

Спрашивается: как понимать эту руководящую роль оракула? Во всяком случае, очень серьезно. «Бог не измышляет новых героев, он не увеличивает собственным могуществом и произволом сонма местных святых — он только находит их там, где человеческие глаза не могут их видеть; он, сам все проникающий своим взором, как дух, узнает духов и видит их действующими там, где человек ощущает только последствия их деятельности» (Э.Роде). Но, конечно, эта централизация, так сказать, в руках Дельф всего дела героизации не могла не усилить их обаяния, подобно самой катартике (καθαρτική, очищению от скверны), с которой она была в значительной степени связана. И Дельфы охотно пользовались этим могучим рычагом религиозной деятельности: время их расцвета было и временем распространения культа героев по Греции. И когда они в начале V в. пожелали замкнуть не в меру расширившийся круг, объявив новогероизованного Клеомеда «последним героем», это оказалось уже невозможным: движение, ими поддерживаемое, переросло их собственные силы, и они оказались не в состоянии соблюсти свое собственное постановление.

Над могилой героя сооружалось капище (ἡρῷον), формы и размеры которого были различны: для особенно многочтимых, вроде Тесея, оно могло вырасти в настоящий храм. Здесь и совершались жертвоприношения в честь героя. Они были принципиально отличны от жертвоприношений в честь богов: те происходили днем, эти — ночью или в сумерки; для тех брались светлые, для этих черные животные; там жертвы приносились на высоком алтаре, здесь на низком «очаге»; там по сожжении символических частей остальная туша служила угощением для живых, здесь животное сжигалось совсем, и никто не должен был даже отведать его мяса. Одним словом, там жертвоприношение имело олимпийский, здесь — хтонический характер.

Жертвы приносило государство, если герой был, подобно Тесею, общегосударственным; или же непосредственно заинтересованная политическая или социальная группа. Но независимо от этого существовал в Греции красивый обычай, свидетельствовавший особенно ярко об интимном, задушевном характере этого культа: обычай трехкратного возлияния перед началом пиршества. Первое и третье возлияния полагались в честь Зевса, но среднее между ними, второе — в честь родных героев; они приглашались каждый раз разделить радость радующихся.

Взамен воздаваемого ему почета герой оказывал важные услуги как общине в ее совокупности, так и отдельным ее членам. Как существо среднее между богом и смертным, т.е. как полубог, он был для людей призванным посредником в их сношениях с богами, благодаря его заступничеству, они легче могли найти милость у них. Но, помимо того, полагали, что после смерти он преображался как телесно (т.е. в своем внешнем виде), так и духовно. Он становился существом сверхземного роста и красоты. Но и силу получал он выше той, которая сопутствовала ему при жизни. Это была прежде всего сила вещая: как познавший тайны дух, он мог внушать хорошие решения тем, кто с верой подходил к его могиле.

Лишь разновидностью этой вещей силы была сила целебная: почти все герои были героями-целителями, хотя у некоторых из них — Асклепия и других — эта сила, доведенная до высшей степени, превосходила все другие. Герой дома оказывал свое покровительство его благочестивым хозяевам; комедия нравов не упустила этого благодарного мотива незримого покровителя обижаемых сирот, как можно заключить по началу комедии Менандра, носившей именно это заглавие — Ἥρως.¹ Этот образчик озарил светом важную сторону семейной жизни греков; здесь особенно наглядно сказался уютный, так сказать, характер их религии. Но величавее была, конечно, та помощь, которую герои оказывали всей общине, притом в самую трудную годину ее жизни — в годину военной опасности. Полагали, что герои самолично вступают в бой против ее врагов; Фемистокл, конечно, выражал всеобщее чувство, когда он после Саламинской победы смиренно заявил, что верх одержали не они, эллины, а их боги и герои.
_________________________
[1] ἥρως, gen. ἥρωος (gen. иногда с ω коротким, редко ἥρω) ὁ (dat. ἥρωι — поэт. ἥρῳ, acc. ἥρω — эп. ἥρωα, ион. ἥρων, acc. pl. ἥρως и ἥρωας)
1) вождь, военачальник, предводитель; ex. ἥρωες Ἀχαιοί Hom.
2) воин, боец; ex. (στίχες ἀνδρῶν ἡρώων Hom.)
3) славный муж; ex. ἥ. Δημόδοκος Hom. — знаменитый (песнопевец) Демодок
4) герой, богатырь, человек сказочной силы и доблести; ex. ἥρωες ἐπώνυμοι Her. — герои-эпонимы (именем которых были названы филы).

Эта помощь была последствием силы героев; но откуда же получалась у них эта сила? Дельфийский оракул, как мы видели, только удостоверял ее наличие, наделял их силой не он. Софокл отвечает: боги. Он же называет и имя этой силы: χάρις («благодать»).

Конечно, иногда и человеческий ум мог проникнуть в тайны божьей воли, и даже довольно часто: мы ведь видели, какую роль играли заслуги покойного перед общиной как повод к его героизации. Нетрудно было поверить, что и боги, освятившие человеческое общежитие, принимали во внимание гражданские заслуги человека при наделении его благодатью. Но вот Эдип, изгнанный из своей фиванской отчизны, нищий слепец, является в Афины — и тут он рачением богов становится источником благодати для приютившей его страны, будущим ее оплотом в военную грозу; за что? Поэт подсказал нам ответ: за страдания, сделавшие богов как бы его должниками. А Одиссей, которому Тиресий предвещал:

«Тебе же вне моря
Смерть суждена, и постигнет она, благосклонная, долгой
Жизнью тебя утомленного, вдруг. А кругом тебя люди
Счастливы будут»…

Тоже за страдания? Вероятно. Гомер и называет его «многострадальным».

Надо помнить, что культ героев либо развился из культа предков, либо, во всяком случае, с ним тесно связан. А между тем в представлении об оставившей тело душе совмещаются два, друг другу прямо противоположных: она и блаженный дух, охраняющий своих близких, и привидение, от которого спасаются заклятиями и чарами. Само собою разумеется, что и душа, вообще благодетельная, будет карать своих оскорбителей. Соответствующую деятельность мы встречаем и у героев. Из тех же противоречащих друг другу основных представлений о душе развиваются два представления о герое, столь же резко друг другу противоречащие: это, выражаясь по-нашему, герой-святой и герой-демон.

Гиппократ в своем замечательном по широте взглядов сочинении «О священной болезни» борется с предрассудками людей, воображающих, что болезненное состояние души, заставляющее людей вскакивать по ночам с постели, — последствие «наваждения героев». Полемику в другом роде имеем мы у баснописца Бабрия, писавшего в самую эпоху расцвета магии и вампиризма: у него герой является во сне своему почитателю:

«О благе моли ты богов, мы же посылаем только зло; поэтому, если тебе понадобится зло, обращайся смело к нам: зол мы пошлем тебе много, даже если ты попросишь только об одном».

Шутливая греческая поговорка, которой человек отклонял от себя подозрение в злом умысле — «я не из этих героев» — тоже свидетельствует о наличности класса принципиально, так сказать, злых героев. Интересно присмотреться к их деятельности — причем мы оставляем в стороне наказания, посылаемые добрыми героями за понесенные ими оскорбления (героя Анагира, например, за порубку его священной рощи), которое обыкновенно с нею смешивают.

В южноиталийском городе Темесе стало одно время появляться по ночам страшное существо, все черное и облаченное в волчью шкуру: бросаясь на прохожих, оно душило их до смерти. Никакие меры не помогали, стали уже помышлять о том, чтобы покинуть всей общиной нечистое место. Все же решили предварительно вопросить дельфийский оракул. Оракул ответил, что чудовище — дух Ликаса, забредшего некогда в Темесу, совершившего здесь насилие над девушкой и за это убитого возмущенными жителями. Он ответил далее, что Ликас успокоится не раньше, чем ему, как герою, будет воздвигнуто капище и будет ежегодно отдаваема самая прекрасная девушка в городе. После этого прошло несколько лет; ночные нападения прекратились, темесейцы могли оставаться в своем городе, но и ужасный ежегодный выкуп уплачивался исправно.

Но вот в 170г. в Темесу пожаловал некто Евфим, уроженец соседних италийских Локров, на обратном пути из Олимпии, где он победил в кулачном бою; это было как раз тогда, когда новая жертва в капище Ликаса ждала своего мучителя. Захотелось ему проведать «темесейского героя»; он дал себя отвести в капище. Вид несчастной девушки внушил ему и сострадание, и любовь: он дождался ночи, и когда «герой» пришел, он был неприятно поражен, увидев перед собой вместо обычной легкой и сладкой добычи кулачного бойца. Но Евфим не дал ему опомниться: вступив с ним немедленно в бой, он выгнал Ликаса из храма, преследовал до взморья и загнал наконец в святую пучину, обезвреживающую всякую нечисть. Тогда он вернулся, отпраздновал свадьбу с освобожденной красавицей и жил с ней счастливо до глубокой старости. А затем, не изведав смерти, и сам стал героем.

Нетрудно узнать в этой красивой сказке храмовую легенду (ἀρεταλογία), прикрепленную к капищу героя Евфима. Возможно, что ее возникновение было отчасти обусловлено и соперничеством между Темесой с ее злым героем и Локрами с их добрым героем. Но поражает здесь роль Дельф — факт, что народная совесть могла приписать «общему очагу Эллады» установление такой безнравственной службы.

«Дарованная нам вещая сила дает возможность установить возведение того или другого покойника в сонм героев и таким образом наделение его превосходящим могуществом. Но причина этого возведения — тайна самих богов. Считаясь с этим, мы отвечаем на вопросы людей, что им следует сделать для того, чтобы новообъявленная сила стала для них если не благотворной, то как можно менее злотворной: все наши ответы направлены на то, чтобы людям было лучше. А лучшим является меньшее из двух зол».

К.М.Королев «Античная мифология»
_______________________________