Какая деградация.
Это ужасно.
Это катастрофично.
Люди! вы посмотрите вокруг! Что вы делаете?!?!
Забываете родных, доводите до самоубийств, убиваете, воруете!
Мерзкие, подлые, гадкие, холодные! Бесчувственные!
Это же деградация! Это мерзко. Это страшно.

Обществу как никогда нужна война.
Холодная , горячая, любая.
Жестокая, беспощадная война.

Чтобы мы начали ценить друг друга. Любить. и уважать.

Мне ужасно нравится принц на красном коне.

Я страдаю психическим бзиком. Эстетизация реальности в конечном счете приводит к точеному минимализму, что само собой уже не есть нормально. Экзистенциальные страхи, что глубоко внутри, уже давно превратились в сушеные помидоры. Инвайт, просто добавь воды, и они мигом разбухнут. Там, в глубине меня, они будут давить и разрывать на части то, что принято считать душой. Сушняком тоже долго не протянешь. А придется.

Почему вокруг такая ересь..даже взгляд положить не на что. А если положишь, то сразу зарастет пылью - паутиной, не отмоешь.

Эти журфаковские птицы такие странные. Совсем не как люди. Не как нормальные. У них, должно быть, и тараканы манку едят. Странные.

Наверное не стоит разбивать себя об ледяные шипы умерших душ. Хотя с другой стороны, пока алая кровь окропляет лед, наступает тот короткий миг, когда холод подтаивает. Может это даже стоит того. Хотя такая жертвенность нынче не в моде.

Вокруг меня бегает целое стадо засранцев. И все чего - то хотят, всем что- то надо, а сами то с гигантскими претензиями на исключительность, издалека отдаленно напоминают Наполеонов. И вот бежит на тебя стадо Наполеонов. Мелкие, бегают, суетятся, спорят с собой, тобой, что - то выкрикивают типа "ура революции" или "долой буржуазию!", машут ручонками, подпрыгивают и смотрят на тебя таки переполняясь гордостью за Францию. А ты вот Францию не любишь. И что тогда делать? А что делал слон, когда пришел Наполеон? Травку жевал. Вот и ты жуй. Только по пучку за каждого Наполеончика.

И опять неймется нашей Маше.
Она продолжает спать и видеть странные сны.
Вот так подсознание! Вот так махина интеллекта!
День выдался тяжелый.
Много суетни, беготни..
Да и в комнате было очень душно и жарко.
Маша опять плохо спала.
Пролежала полночи обнимая mp3.
Каждая занудная и мертвенно - дикая песня дельфина уносила её в другую, параллельную реальность, в мир сна.



Сегодня я проснулась рано. Солнце светило прямо в окно. Я рывком сдернула с себя одеяло, и сотни мелких пылинок разлетелись по комнате. Быстро взмывали вверх, и медленно, плавно, будто танцуя приземлялись а тени. Я вскочила с кровати, натянула на себя джинсы и , перехватив пару сушек, выбежала на улицу. В деревни все протекает медленно и рутинно. Редкие гости, редкие праздники. А сегодня - сегодня как раз один из тех особенных дней, когда что - то случается. Итак, сегодня нашему "помещику" привезут нового скакуна. Арабского. Чистого. У нас таких сроду не видали! "Помещиком" у нас называют местного городского. Говорят, родился он в местных краях, в соседней деревне. Жили там белоруссы, которые после войны неведомо как очутились в этих краях. Время шло, он вырос, поехал учится, работать, а деревня потихоньку и вымерла. Осталась только наша, соседняя. И то ли в нем заиграла тяга к родной земле, то ли его терзали какие другие благородные чувства, но он приехал в нашу деревушку и решил заняться ею основательно. Построил большой дом, конюшню, поставил загоны для овец, купил пару табунов лошадей и прочего скота. Но что более радовало - привлек наших мужиков к всякого рода деятельности. Теперь мужики уже не спивались по черному, вернее спивались конечно, но уже не так сильно и не так часто. Было чем заняться - пасти скот, табун, чистить животных, сторожить, строить новые дома. Задумка была гениальной. Нынче конное дело в совершенной моде, все, кому не лень желают опробовать себя в седле. Вот и начал наш Помещик плановую организацию досуга городских. Суть вот в чем : за определенную плату, они будут приезжать в это чистейшее лоно природы, наслаждаться конными прогулками, пейзажами, чистейшим воздухом и кристальной водой. А по желанию можно еще и охоту с рыбалкой заладить. В общем все вокруг расцветало, дело кипело, работа шла.
Я влезла на велосипед и быстро начала крутить педали. Честно сказать, дорог тут никогда не было, и катание на велосипеде представляет собой полный экстрима путь. Быстрее даже пешком. Но мы ведь не ищем легких путей! Подъехав к самому большому деревенскому дому, я бросила велосипед и побежала к конюшне. У самого её входа стоял большой прямоугольный фургончик, из которого доносилось неистовое благородное ржание. Рядом сидел Васька - ответственный за лошадьми. В его обязанности входило и сторожить, и пасти, и следить за чистотой всего стада. Сидя на пеньке он как всегда пожевывал папиросу и жмурясь смотрел вдаль. Я спросила его, тот ли самый это конь, как его назовут и когда можно будет взглянуть на него. Он усмехнулся, лениво слез со скамейки и подошел к фургону. Я услышала как к нам бежит вся деревенская ребятня. Вместе с ними подошел и хозяин. Василий, приготовься отпирать засов, посмотрел на помещика, будто ожидая команды. Тот кивнул, и Васька дернул задвижку. Тихо цокая и приговаривая "спокойно, тихо, тихо, красавец" он вывел на белый свет то, ради чего все собрались. Белоснежный, чистый конь то и дело вставал на дыбы. Его белоснежная длинная грива шелковыми струйками спадала на шею. Его тонкие , но мощные ноги, круп, большие чистые зубы - все выдавало в нем редкую породу. У меня перехватило дыхание от его красоты. Огромные черные глаза казались такими умными и глубокими..и в то же время в них читалось огромное лошадиное достоинство. Конь успокоился, и помещик подошел ближе. Похлопывая коня по шее, он протянул ему свежую яркую морковку. Конь фыркнул, как бы не доверяя понюхал предложенное блюдо, и , наконец, захрустел лакомством с явным удовольствием. Помещик улыбнулся. Больше всего на свете он любил своих лошадей. Оглядев детвору, он спросил : " ну, кто тут самый смелый? Кто оседлает нашего Араба?" Я посмотрела на него с явно умоляющим видом. Он усмехнулся и кивнул, крикнул седлать. После того, как Араб был готов, Васька подсадил меня и я, хватаясь за гриву, влезла таки на коня. Он оказался куда выше, чем мне думалось. Сидеть на нем было не так, как на других. Наши лошади более крупные, тяжеловозы, на них как на бочках, уверенно и мощно. А это конь был совершенно другим, тонкий и изящный, но в то же время сильный, казалось будто он весь хрустальный. Араб громко фыркал и начал бить копытом. Ему нетерпелось размяться, выбежать на простор. Я осторожно тряхнула узду. Конь рванул с места так резко и шустро, что я на секунду растерялась. Мы помчались быстро - быстро к горизонту, я только и слышала, как позади мне крикнули "шенкеля, шенкеля, держись крепко"...
Конь будто летел над влажной травой. С каждым новым галопным шагом, мне было слышно как "хрустит" его диафрагма. Было страшно, и в то же время я ощущала чувство полнейшей, абсолютной свободы, это в сто раз круче, чем любые американские горки!
Мы проездили окало часа. Вернувшись к конюшням, мои щеки горели и сердце стучало как бешенное, мы с Васькой почистили Араба, дали ему воды, соломы, и отвели в загон. С тех пор так и порешили звать его Арабом. Шли дни, я каждый день прибегала навещать моего нового друга. Мы смотрели друг другу в глаза, и как будто общались без слов. Он хрустел моей морковкой, и в благодарность разрешал плести ему чудные косы.
Однажды я провела с Арабом целый день, мы ездили далеко, на другой берег реки, видели чужой табун, да и наш тоже, гуляли по лесу, слушали неведомых мне птиц. Домой я пришла поздно и сразу же свалилась в постель.
Проснувшись, я быстро оделась и побежала к конюшням. Меня переполняло чувство воодушевления, мне хотелось заглянуть в глаза Арабу и рассказать ему мой сон. Я несла целый пакет свежей вымытой моркови, как же мне хотелось услышать знакомый хруст! Подходя к большому дому я заметила, что вокруг машин было больше чем обычно, и людей было много. Я ускорила шаг. Вбежав во двор я увидела Ваську. Он держался двумя руками за голову и плакал. Ревел. Громко и мямля что - то невнятное. Я кинулась к нему села рядом, пытаясь его успокоить, начала расспрашивать, что же случилось. И он рассказал мне. Была рядом с нами еще одна деревня, погибающая совсем. Люди страшные, грубые, голодные. Спивались совсем - ни работы, ни мотиваций.А рядом ведь наша - с помещиком, делом, стройкой - расцветает да и только! Зависть - страшный яд. Проникает в сердце, и черным пропитывает всю душу. Не смогли тамошние мужики смириться с таким положением дел. Да что там мириться то! пришли бы да работали! Но нет, они пришли ночью, втихую, в ту самую ночь , когда Васька с похмелья спал мертвым сном. Распустили табун - поди их всех собери! Мало того, убили кобылицу на сносях, да еще как убили - прутом железным выкололи глаза! И Араба нашего..избили..хоть не убили..повредили сустав..Ветеринары сказали, что он поправится, и даже вероятно, хромать не будет.. Но что я знаю точно - людям он теперь доверять не станет.

Маша проснулась в холодном поту. В такой духоте, да еще и с такими снами, она чувствовала себя совершенно ошарашенно. Посидев на кровати и осмыслив свой сон, она умылась, успокоилась, и постаралась принять - это лишь сон.

Вы еще помните ту славную девочку Машу?
Ну так вот, время идет, она всё так же вечерами ложится спать.
Однажды после зачета Маша очень устала, и легла спать еще днем.
Ей предстояло увидеть длинныййй сон..


Когда немцы подошли к деревне, нам с сестрой было 18 лет. Идентичные внешне близнецы, в душе мы были совершенно разными. Флегматичная, задумчивая и отстраненная сестра проводила детство за книгами и в мечтах о недостижимом счастье. Я же, будучи девочкой живой и резвой, играла с мальчишками в казаки - разбойники, висела на заборах и возилась в грязи. Мне всегда была интересна улица, детвора, с ее проблемами, разговорами, играми, плясками...А она нет, не такая, сидела у окна и мечтала..
Жили мы с дедом. Он уже был совсем стар, передвигался с трудом, да и разговаривать ему было тяжело. Помню в детстве он рассказывал нам сказки, катал нас на спине, по вечерам мы гуляли вдоль самой широкой деревенской улице и рассказывали друг другу забавные истории. А теперь он уже совсем стар, только мы и могли о нем позаботится.
Немцы шли с запада, и буквально через три дня мы попали в оккупацию. Все мужчины ушли на войну, поэтому кроме стариков и детей, никаких мужчин особо и не было. Все хозяйство держали бабы. Бабы косили, бабы доили, бабы отвозили, упаковывали, лепили, кормили, стирали..И тут пришли немцы. Не могу сказать, что они были злыми или плохо к нам относились, нет. Они жили в пустых домах, а три немца жили в нашем сарае. Пришлые нисколько не нарушали наш привычный уже уклад жизни, мы все так же вставали по утрам, шли на поле, доили коров, пекли хлеб. Только теперь кормить приходилось куда больше человек.
Ганц, Отто и Клаус, жившие у нас в сарае, оказались на удивление неплохими людьми. Они помогали нам по хозяйству, и что самое главное - не приставали. Помню, когда я зашла в сарай дать им немного молока, в комнате был лишь один немец. Он подозвал меня к себе. Я подошла. Он полез за пазуху, я было на секунду испугалась, но потом он вынул фотокарточку. Обычную фотокарточку. И тыкая пальцем в стоящих на ней людей, он на ломаном русском объяснял : "матка, сынко.." я кивала в ответ. Тогда он достал из своих вещей черный комочек и дал мне. Шоколад. Это был первый шоколад, который я попробовала.
Время шло, и вот, когда мы под палящим летним солнцем возвращались с поля домой, все измазанные белилами (война войной, но загорать тогда было не в моде) мы увидели, вернее даже сначала услышали, как под конвоем немцы вели пленных партизан, пленных на расстрел. И вижу, одна из девок выбежала, кинулась на шею парню и зарыдала громко - громко. Немцы встали, подошли, начали разнимать. Она плачет и кричит : "муж, муж мой!". Сжалились на ними, отпустили их. А с него взяли расписку, что никогда к партизанам не сунется. Смотрю я на этих мальчиков. Одни совсем молодые, пух со щек не сошел, молоко с губ не обсохло. Тяжко мне на душе стало. Стою и смотрю, как замороженная. А на меня парень глядит. Молодой совсем..И слезы у него на глазах наворачиваются. Как молит меня о чем. Не выдержала я, пускай, думаю, будь что будет! Кинулась ему на шею, начала обнимать, целовать, кричу "муж, муж!". И он меня обнимает, целует. Слезы горячие так и текут из глаз, гладит по голове и шепчет " спасибо,милая, спасибо, душенька"..Слышу еще девок пять выбежали, на шею покидалися, плачут. Взяли расписку. И стали мы теперь вместе с ним жить, с Ваней.
Жизнь с мужчиной, оказалась куда легче, чем до. Единственное, что все портило - партизанские настроения. Вечерами мы стали собираться в церкви и вести негласную борьбу с фашизмом. Сестра не ходила. Да мы ей и не говорили. Вся эта самодеятельность совершенно не в ее духе. Они сидела дома и смотрела за дедом. А мы вечерами продумывали наши планы.
Через некоторое время, в деревню прибыл немецкий командир. Статный, строгий, белокурый, с острыми зоркими голубыми глазами. Все в нем было идеально. Жаль, только, немец.
Как - то с сестрою гуляли мы у березовой рощи. Прохладный ветерок заставлял каждую сережку позвенькивать, а теплое солнце, светящее сквозь кроны деревьев, ласкало нас своими лучами. Присев у опушки, мы долго разговаривали о всякой ерунде, совсем позабыв о времени и месте. Когда солнечные лучи уже не пекли, а мягко обволакивали лучами траву, мы услышали чьи - то шаги. Это был командир. Страх обуял меня, не знаю почему, но внутри меня все закипело, я начала паниковать, подумала "не узнал ли он о наших партизанских встречах"..Щеки мои горели. Но он и не заметил этого, ведь приближаясь к нам он глаз не отводил с сестры. Я даже на секунду обиделась, ведь внешне мы были как две капли воды! А он подошел к сестре. Будто не видя меня, сел рядом, взял е за руку и что - то спросил. Не помню о чем они говорили, я вскочила и тут же побежала домой. Вечером вернулась сестра. Пока её не было, я все не мола успокоиться. Тревога мучила меня, душила. И наконец, пришла сестра. Она сказала, что командир сказал, что они теперь будут жить вместе, она пришла собрать вещи и сейчас же уходит. Эта новость ,как что - то тяжелое ударила,меня по голове.
И сестра уехала. Я осталась одна. Вернее на мне осталось все хозяйство, муж и дед.
Шло время, Сестра так же жила с командиром, а я все так же следила за домом. Как сестра покинула родной дом, я перестала ходить на тайные собрания, чтобы не назвать беду ни на нее, ни на нас.
И вот, как - то вечером, приходит Ваня бледный, глаза огромные, смотрят на меня будто ищут поддержки, смотрят, будто выглядывают во мне смелость и готовность. Я села. Смотрю на него. А он, мол, всё, решено. Теперь на тебя надежда. Так да так, пойдешь к командиру, оденешь сестры платье, застрелишь его - и дело с концом, с остальными мы разберемся. У меня сердце, будто каменное, упало в низ и лежит..и пошевелиться не могу..
На следующий день пришла я к сестре. Поговорить. Спрашиваю, любишь? - нет. Говорю, что муж сказал. Она мне - делай что хочешь, мне все равно.
Условились мы, что пойдет она гулять, надолго и далеко, чтобы никто не знал где она.
Прихожу к ним в дом. Чистый, светлый, большой не то что наш..Одеваю ее платье, закалываю волосы, иду в кабинет, ищу бумаги. Какие - то бумаги. Нужно сжечь. Слышу - шаги. Я быстро все прячу, сажусь на край стола. Заходим командир. Быстро подходит ко мне, рывком тянет на себя, тесно обнимает, кусает губы...
Я говорю : идем в спальню....


И тут Маша просыпается. Вся полна недоумений, смущений и непоняток.
Странный сон.
Но только Машина фантазия могла породить такую событийную линию!

Есть у нас девочка.
Маша.
И надо сказать, поразительное существо!
Назовем ее для идентификации Машей П.
Так вот эта самая Маша П, мало того что существо с завидной талией, ногами, волосами и манерами модели, так она еще и узелки языком может из чего угодно сплести!
Но самое поразительное в Маше - её сны.
Да да, сны.
Снятся ей картины, потрясающие воображение нормального человека.
Один из них я сейчас поведаю.

Скоро восход. Солнце уже всходит. В комнате еще темно, но она наполняется тонким, теплым, полупрозрачным светом. Лежу в кровати, потягиваюсь. Вдыхаю полной грудью запах одеяла - пахнет порошком и утром. Такое сочетание запахов заставляет меня расплыться в полусонной неге.
В деревне у бабушки всегда просыпаешься рано. Свежий воздух и никаких забот - захочешь проспать двадцать часов подряд - и не получится! Высыпаешься куда быстрее, чем в душном, суетливом мегаполисе.
Вставать так не хочется..Когда мягкое теплое одеяло окутывает тебя со всех сторон, кажется будто Нирвана уже совсем близко.
И вдруг, где - то у изголовья головы, я слышу какой - то странный шорох. Подумала было кошка - но ведь она оставалась в прихожей, дверь заперта, и та уж никак не могла проникнуть в мою комнату. Мышей у нас нет и никогда не было, так что этот вариант сразу отпадает. Бабушку я бы сразу заметила, да и вообще, проводив деда на сенокос, она обычно ложится еще на пару часов отдохнуть. Что же это такое...
Неведомый страх обуял меня, холодные мурашки побежали по спине и добегая до пяток отходили волнами стучащего как молот сердца. Вижу как волоски на запястье встали дыбом..и клянусь, если бы на моих ногах оставались волосы, они бы тоже вскочили от ужаса.
Жуткий страх перебивало детское неистовое любопытство. Что же это ? страшно взглянуть. Переборов страх я чуть слышно приподнимаюсь на локте и заглядываю за изголовье кровати.
Холодный ужас новой волной пронзил каждую мою клеточку.
Наверняка в детстве каждой девочки были куклы. Фарфоровые бледные красавицы с нарочито торчащими кудрями, пластмассовые пупсы с круглым пузком, розовые барби с отсутствующей красотой - всякие. И даже у девчонок, которые предпочитали машинки - обязательно нашлась бы хоть одна кукла. Я как раз относилась к тем, кто все свое детство провел в компании мальчишек, машинок, пистолетиков и шашек. Но все же одна кукла у меня имелась. Не помню уже кто ее подарил, но помню, что я весьма расстроилась. Дурацкая пластмассовая кукла. Я была близка к истерике. Её милое личико меня бесило и раздражало. Её белокурые волосы выводили меня из себя. И я, естественно будучи в окало пяти летнем возрасте, не нашла более разумного выхода, как отрезать ей волосы и выколоть глаза. Да, пожалуй это жестоко, но тем самым я раз и навсегда показала свое отношение к такого рода опрометчивым подаркам!
И вот, выглядывая из - за изголовья, я вижу как эта бедная, безымянная, безглазая кукла, протянув свои пухлые ручонки, перебирая своими кривыми ножками, идет на ощупь, натыкаясь на все возможные предметы. Падает, встает, снова идет и падает. Мне стало жутко. Тысячу раз я прокляла себя за то, что обрекла куклу на сие страдание. Тихо , аккуратно, будто кошка, и залезла с головой под одеяло.


И тут Маша проснулась. И ей было страшно. С утра первым делом она нашла куклу. И попросила у нее прощения..наверно..или открутила голову. Не знаю. Но сон выдался жуткий.

Знаете, начинать все сначала - тяжело.
Мне тяжело.
Я еще в шоке от взломанного мыла,
Чувствую очень пусто и обиженно.
Зато у меня есть еще одна попытка.
Начать все сначала.
Да.
Ну ладно.
Дневник уж слишком эмовский получился...
Ну ничего..

Я, пожалуй, что - то неверное. Странное. Будем думать, что хоть тут то все будет хорошо.