РУБАИ

 Цель вечная движенья миров вселенной - мы.В глазу рассудка ясном зрачок мгновенный - мы.Похож на яркий перстень летящий круг миров.На перстне этом быстром узор нетленный - мы.Из всех ушедших в бесконечный путьСюда вернулся разве кто-нибудь?Так в этом старом караван-сарае,Смотри, чего-нибудь не позабудь.Для достойного - нету достойных наград,Я живот положить за достойного рад.Хочешь знать, существуют ли адские муки?Жить среди недостойных - вот истинный ад!Бык Землю держит испокон веков,Телец - вверху, за толщей облаков.Вглядись глазами разума - увидишьТы сборище ослов меж двух быков.Лучше впасть в нищету, голодать или красть,Чем в число блюдолизов презренных попасть.Лучше кости глодать, чем прельститься сластямиЗа столом у мерзавцев, имеющих власть.Некий круг заключил наш приход и уход,В нем конца и начала никто не найдет.И никто еще верно сказать не сумел нам:Мы откуда пришли? Что за гробом нас ждет?Поменьше в наши дни имей друзей, простак,Будь на признанья скуп, не слушай льстивых врак.А погляди с умом - и ты увидишь сразу:Тот, кому верил ты, он твой предатель, враг!Египет, Рим, Китай держи ты под пятой,Владыкой мира будь - удел конечный твойНичем от моего не будет отличаться:Три локтя савана и пядь земли сырой.За грош дадут лепешек на два дня,Кувшин водой наполнится, звеня, -И надо ли, чтоб меньший звал владыкойИль равный чтоб слугою звал меня!Мир - мгновенье, и я в нем - мгновенье одно.Сколько вздохов мне сделать за миг суждено?Будь же весел, живой! Это бренное зданьеНикому во владенье навек не дано.Лучше пить и веселых красавиц ласкать,Чем в постах и молитвах спасенья искать.Если место в аду для влюбленных и пьяниц,То кого же прикажете в рай допускать?Веселись! В мире все быстротечно, мой друг.Дух расстанется с телом навечно, мой друг.Эти чаши голов, что столь гордо мы носим,На горшки перелепят беспечно, мой друг.Знайся только с достойными дружбы людьми,С подлецами не знайся, себя не срами.Если подлый лекарство нальет тебе - вылей!Если мудрый подаст тебе яду - прими!Пить вино хорошо, если в сердце весна,Если гурия рядом, нежна и страстна.В этом призрачном мире, где тлен и руины,Для забвенья заветная чаша дана.Не бойся, друг, сегодняшних невзгод!Не сомневайся, время их сотрет.Минута есть, отдай ее веселью,А что потом придет, пускай придет!Как надоели мне несносные ханжи!Вина подай, саки, и вот что: заложиТюрбан мой в кабаке и мой молельный коврик:Не только на словах я враг всей этой лжи.Не выращивай в сердце печали росток,Книгу радостей выучи назубок,Пей, приятель, живи по велению сердца:Неизвестен отпущенный смертному срок.Так как смерть все равно мне пощады не даст -Пусть мне чашу вина виночерпий подаст!Так как жизнь коротка в этом временном мире,Скорбь для смертного сердца - ненужный балласт.В сей мир едва ли снова попадем,Своих друзей вторично не найдем.Лови же миг! Ведь он не повторится,Как ты и сам не повторишься в нем.Коль можешь, не тужи о времени бегущем,Не отягчай души ни прошлым, ни грядущим.Сокровища свои потрать, пока ты жив,Ведь все равно в тот мир предстанешь неимущим.

Иоганн Вольфганг Гёте. Иллюстрации Сиверцева и Эжена Делакруа.

В трагедии  И.В. Гёте «Фауст» проблематика «небес, земли и ада» развивается в «Прологе на небе» — где действуют  Господь, архангелы и Мефистофель, Архангелы, поющие славу деяниям Бога, умолкают при появлении Мефистофеля, который с первой же реплики — «К тебе попал я, Боже, на прием…» — словно завораживает своим скептическим обаянием. В разговоре впервые звучит имя Фауста, которого Бог приводит в пример как своего верного и усердного раба. Мефистофель соглашается, что «этот
эскулап» «и рвётся в бой, и любит брать преграды, и видит цель, манящую вдали, и требует у неба звёзд в награду и лучших наслаждений у земли», — отмечая противоречивую двойственную натуру учёного.

Мефистофель над Виттенбергом

Бог разрешает Мефистофелю подвергнуть Фауста любым искушениям, низвести его в любую бездну, веря, что чутье выведет Фауста из тупика. Мефистофель,  как истинный дух отрицания, принимает спор, обещая заставить Фауста  пресмыкаться и «жрать […] прах от башмака». Грандиозная по масштабу  борьба добра и зла, великого и ничтожного, возвышенного и низменного начинается. 

Даниил Хармс

гений абсурда

30 декабря 1905 года в Санкт-Петербурге родился самый эпатажный советский писатель и поэт Даниил Иванович Хармс (настоящая фамилия Ювачёв). Умер он 2 февраля 1942 в Ленинграде.

Наше третье тысячелетие полно абсурда. Поэты, писатели, музыканты – все говорят, что в мире творится хаос, и стараются показать это в своих творениях. Политики пытаются упорядочить этот хаос, привести все в норму, миролюбивые люди, точно так же, как и милитаристы, верят в абсурдную идею человеческого всемогущества, верят в то, что любую сложнейшую проблему можно решить своими силами. 

Для начала стоит разобраться в самом термине – «абсурд».
«Абсурд»- неуловимое чувство, зарождающееся в глубине самой души достаточно спонтанно. По своей глубине чувство это схоже с сердечными переживаниями, внешне которые могут вовсе и не проявляться, но интенсивно изнурять человека изнутри. Человек абсурда приходит к тому, что все в мире иллюзорно и отчасти даже смехотворно, как, например, театр, который и возник из мира абсурда. Актер принимает множество ликов и проживает сотни историй чужих жизней, а ,следовательно, все легче с ними расстается, тем самым выполняя закон абсурда – не важно качество действий для создания опыта, важно их количество.

«Абсурд – это разлад». Он рождается не только в самом человеке, он рождается в сочетанном взаимодействии человека и мира. Абсурд не предполагается никакой надежды на хороший исход, но от него не надо бежать, как советуют экзистенциалисты. Его стоит принять и изжить его в максимальной степени. Некоторые философы считали, что смысл жизни не дан, а задан. Смысл жизни должен быть внутри нас, а не вовне. Искание смысла жизни есть борьба против тьмы бессмыслия, это внутреннее преображение, внутреннее творчество человеком самого себя.

А.Камю в  своей книге «Миф о Сизифе» рассказывает нам о Сизифе, чья история известна каждому человеку. Жизнь героя кажется именно абсурдной, каждый день безнадежно вкатывать камень на скалу, а затем бежать за падающим камнем вниз. Но Сизиф, по - мнению, Камю А., счастлив, он изживает абсурд максимально, наслаждаясь своим бесконечным трудом. Чувство абсурда возникает в результате трудов разума, позволяющих переоценить свое предназначение. Автор создает новое прочтение для греческой легенды, связав ее с идей рутинности работы современного человека.

Сизиф — символ абсурдности человеческого существования. Сизиф (др.-греч. Σίσυφος) — в древнегреческой мифологии  строитель и царь Коринфа, после смерти (в Аиде) 
приговорённый богами вкатывать на гору тяжёлый камень, который, едва достигнуввершины, каждый раз 
скатывался вниз. Отсюда выражения «сизифов труд»,  «сизифов камень», означающие тяжёлую, 
бесконечную и безрезультатную работу и муки.  Камю утверждает, что основной философский вопрос, есть ни что иное, как вопрос о смысле жизни. Философ показывает абсурдом само человеческое существование, преподнося его как конфликт человеческой осмысленности и бесконечности безмолвной вселенной. Камю говорит о том, что чувство абсурдности возникает от скуки и усталости. Человек неожиданно сам для себя выпадает из привычного круга вещей, перестает понимать смысл его повседневных действий и начинает задумываться над абсурдностью свой жизни. От осознания своей незначительности или даже незначимости человек начинает страдать.

Нас призывают задуматься о бессмысленности человеческого существования. Очевидным является  абсолютное одиночество человека в равнодушном мире. «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?» — закономерный вопрос, который возникал почти у каждого свидетеля безумного века, когда возникали страшные войны, где гибли миллионы людей.

Миф о Сизифе трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска. Ясность видения, которая должна быть его мукой, обращается в его победу. Нет судьбы, которую не превозмогло бы презрение. 

Самое любопытное, что счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья. Сизифа следует представлять счастливым человеком. В неумолимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь, Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо. Эта вселенная, отныне лишенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый отблеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.

«Несмотря на все невзгоды, преклонный возраст и величие души заставляют меня сказать, что все хорошо» - в этом вся философия абсурда. 

Загадки Даниила Хармса

Загадка имени

У Хармса, а точнее Ювачёва, не очень типичное для его времени имя - Даниил. И у этого имени есть история, причем возвышенная. Отец Хармса, Иван Павлович, увлекся в молодости идеями народовольцев и вошёл в террористическую группу, готовящую убийство царя. Но заговор был раскрыт, а террористы схвачены и приговорены сначала к смертной казни, а после - к пятнадцатилетней каторге. Первые четыре года отец Хармса провел в одиночной камере в Шлиссельбургской крепости, и именно здесь жизнь его изменилась навсегда. Заключенным выдавалась Библия... В этой камере Иван Ювачёв поверил в Бога и воцерковился, а когда его срок закончился, он стал писать книги о православии. Своего второго сына Иван Павлович назвал Даниилом, в честь библейского пророка.

Отец Даниила Хармса

Загадка псевдонима

Псевдонимы Хармса исчисляются десятками, и их точно не менее тридцати: Даниэлъ Хаармсъ, Даниил Иванович Дуконъ-Хармс, Д. Баш, Гармониус, Чармс, Карл Иванович Шустерлинг, Шардам, Дандан, Даниил Протопласт, Ххоермс, Даниил Заточник, DCH и т.д. Но самый известный, конечно, - Даниил Хармс. Значение этой фамилии загадочно. Если подходить к ней с французской стороны, то она - производная от слова "charm", что значит "обаяние", "шарм". Известно, что первая жена Хармса называла его так. Но с английской стороны эта фамилия выглядит противоположно: английское слово «harm» переводится как «вред», «ущерб», «страдание». Кажется, и об этом значении знал Даниил Иванович, потому что 23 декабря 1936 года записал в дневнике: "Вчера папа сказал мне, что, пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды". Свой псевдоним писатель обожал и даже подписал в паспорте карандашом к своей фамилии «Хармс», нарушив этим все правила.

Загадка рода деятельности

Хармс и писатель, и поэт, и детский, и взрослый, к тому же, он обладал абсолютным слухом и преуспел в музыке, а кроме того рисовал... Как же называть Хармса и как помещать его в энциклопедии?

Вот что предлагает одна из них:

"Персонаж авторства самого себя, писатель-суперфантаст, человек-абсурд, мастер рифмованной бессмыслицы, гений бреда, апофеоз неадеквата, образец контркультурного героя, и прочая, прочая, прочая".

А вот что коллеги писали о Хармсе:

"Даниил Хармс – поэт и драматург, внимание которого сосредоточено не на статической фигуре, но на столкновении ряда предметов, на их взаимоотношениях. В момент действия предмет принимает новые конкретные очертания, полные действительного смысла. Действие, перелицованное на новый лад, хранит в себе “классический” отпечаток и в то же время представляет широкий размах нашего авангардистского мироощущения".

В 1928 году Хармса заметил и пригласил на работу С.Я. Маршак, в те годы заведовавший редакцией детской литературы. И Хармс согласился, чтобы иметь хоть какие-то средства к существованию. 
Детский отдел, располагавшийся на 5 этаже Дома книги, был в те годы, наверное, самым веселым местом в Ленинграде. Здесь выпускали два забавных детских журнала «Еж» (Ежемесячный журнал) и «Чиж» (Чрезвычайно интересный журнал). 
 

Загадка отношения к детям

Долгое время Хармс был известен только как детский писатель. Все его детские книги - удачные, и известно, что дети обожали этого человека, который мог во время выступления достать изо рта цветные шарики и как ни в чем не бывало продолжить разговор. Или вынуть из кармана маленькую пушку и выстрелить из нее.

Но сам Хармс детей не любил, и наследников у него не было. Вот воспоминания его жены из книги "Мой муж Даниил Хармс":

"Не мог терпеть детей. Просто не выносил их. Для него они были - тьфу, дрянь какая-то. Его нелюбовь к детям доходила до ненависти. И эта ненависть получала выход в том, что он делал для детей.

Но вот парадокс: ненавидя их, он имел у них сумасшедший успех. Они прямо-таки умирали от хохота, когда он выступал перед ними.

Почему же он шел на эти выступления? почему на них соглашался?

Он знал, что он притягивает к себе детей, вообще людей вокруг, что они будут вести себя так, как он захочет. Он это всегда чувствовал.

И вот такая необъяснимая штука, - при всей ненависти к детям, он, как считают многие, прекрасно писал для детей, это действительно парадокс".

Загадка характера

Свидетельства Хармса и о Хармсе похожи на модернистскую мозаику, из которой читатель старается сложить образ. Вот всего несколько ее частиц. Хармсу были омерзительны: "пенки, баранина,… дети, солдаты, газета, баня». Последняя – поскольку унизительно обнажает телесные уродства. А занимали Хармса: "Озарение, вдохновение, просветление, сверхсознание. Числа, особенно не связанные порядком последовательности. Знаки. Буквы. Шрифты и почерки… Всё логически бессмысленное и нелепое. Всё вызывающее смех и юмор. Глупость… Чудо… Хороший тон. Человеческие лица".

Хармс любил Пушкина и Гоголя, Моцарта и Баха. Писал письма и записочки напрямую к Богу...

Загадка смерти

Говорят, Хармс обладал даром предвидения. Он предсказал блокаду Ленинграда и то, что город будет разрушен бомбами, и благодаря этому предсказанию многие его друзья успели выехать.

А умер он 2 февраля 1942 г. в блокадном Ленинграде в психиатрической больнице в Крестах. Хармс симулировал шизофрению, чтобы избежать расстрела после ареста.

Даниил Хармс на балконе Дома книги. Фото Г. Левина. Середина 1930-х

Загадка Даниила Хармса про 17 лошадей

Этот короткий детский рассказ-загадка Даниила Хармса был опубликован в журнале «Мурзилка» в 1928 году. В чём тут хитрость не сразу поймёт и взрослый.

У нас в деревне умер один человек и оставил своим сыновьям такое завещание.

Старшему сыну оставляю 1/2 своего наследства,

среднему сыну оставляю 1/3 своего наследства,

а младшему сыну оставляю 1/9 своего наследства.

Когда этот человек умер, то после его смерти осталось всего только 17 лошадей и больше ничего. Стали сыновья 17 лошадей между собой делить.

«Я, — сказал старший, — беру 1/2 всех лошадей. Значит 17:2 это будет 8 1/2».

— «Как же ты 8 1/2 лошадей возьмешь? — спросил средний брат. — Не станешь же ты лошадь на куски резать?»

— «Это верно, — согласился с ним старший брат, — только и вам своей части не взять. Ведь 17 ни на 2, ни на 3, ни на 9 не делится!»

— «Так как же быть?»

— «Вот что, — сказал младший брат, — я знаю одного очень умного человека, зовут его Иван Петрович Рассудилов, он-то нам сумеет помочь».

— «Ну что ж, зови его», — согласились два другие брата.

Младший брат ушел куда-то и скоро вернулся с человеком, который ехал на лошади и курил коротенькую трубочку.

«Вот, — сказал младший брат, — это и есть Иван Петрович Рассудилов».

Рассказали братья Рассудилову свое горе. Тот выслушал и говорит:

«Возьмите вы мою лошадь, тогда у вас будет 18 лошадей и делите спокойно». Стали братья 18 лошадей делить.

Старший взял 1/2 — 9 лошадей,

средний взял 1/3 — 6 лошадей,

а младший взял 1/9 — 2 лошади.

Сложили братья своих лошадей вместе. 9+6+2, получилось 17 лошадей. А Иван Петрович сел на свою 18-ю лошадь и закурил свою трубочку.

«Ну что, довольны?» — спросил он удивленных братьев и уехал.

Смысл любого произведения Хармса - разрушение смысла.

Из 17 сделать 18 - вполне в его духе.

Это старая математическая шутка. Хармс вообще любил шутить и заниматься в литературе тем, что сейчас называется словом "прикол".

Никакого глубокого (да и не глубокого тоже) смысла в этом рассказе искать не нужно, его там нет. Разве во всех рассказах есть какой-нибудь специальный смысл? Иногда просто весело читать, и все.

А здесь - такая вот математическая шутка для детей.

Но может, кто и усмотрит в этом нечто более глубокое.

Мысли вслух Д.Хармса

Я не люблю детей, стариков, старух и благоразумных пожилых. 

Я уважаю только молодых, здоровых и пышных женщин.  К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно.

Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женские ножки, в особенности выше колен. Многие считают женщин порочными существами. А я нисколько! Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.

Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно. 
Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю. Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такиепробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу, так и не остановишь.

То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью! Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.

Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят. Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.

 
На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сделал, все находят, что это удивительно. А ведь я даже и не стараюсь. Все само собой получается.

 
Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.
 
У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю. 

Даниил Хармс.

Хармс и Детская литература

Говорят, что Даниил Иванович Хармс страшно не любил детей. Да он и сам в этом не раз откровенно признавался. В его записной книжке сохранилась запись следующего вида: «Травить детей — это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!». А в комнате у него висел рисунок с изображением дома, на котором красовалась жутковатое «Здесь убивают детей». Но самое главное, что Даниил Иванович не просто не любил детей — он при этом был известным детским писателем.

В самых, на первый взгляд, невинных произведениях Хармса для детей угадывались черты абсурда и деформированной реальности

Возьмём для примера одно из самых известных детских стихотворений Хармса, повествующее о неудачной охоте.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,

с ним пудель пошёл, перепрыгнув забор.

Иван, как бревно провалился в болото,

а пудель в реке утонул, как топор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,

с ним пудель вприпрыжку пошёл, как топор.

Иван повалился бревном на болото,

а пудель в реке перепрыгнул забор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,

с ним пудель в реке провалился в забор.

Иван как бревно перепрыгнул болото,

а пудель вприпрыжку попал на топор.

Первая строфа ещё содержит в себе какой-то смысл, хоть и неутешительный: главный герой отправляется на охоту и сразу же погибает. Не произошло ни одного события, а повествование уже завершено. К концу стихотворения смерть Топорышкина и его пуделя остаётся всё такой же бесславной, но окончательно лишается всякой логики. За счёт перестановки элементов стиха реальность распадается, превращается в остроумное нагромождение слов: пудель «в реке» проваливается в забор, Иван перепрыгивает болото почему-то «как бревно».

Если взрослые не любили абстрактные идеи, то в детской литературе Хармс и его друзья-соратники некоторое время вполне преуспевали. Для детей они начали писать во многом благодаря Самуилу Яковлевичу Маршаку, который руководил детской секцией Госиздата. В 1928 году как раз появился новый журнал для детей «Ёж» (Ежемесячный Журнал). Хармс и Александр Введенский, а также Николай Заболоцкий стали его постоянными авторами. Спустя два года они присоединились и к журналу «Чиж» (Чрезвычайно Интересный Журнал), предназначенному для совсем юных читателей.

Ещё в начале XX века считалось, что ребёнок — это всего лишь не вполне полноценный взрослый. В детских журналах печатались христианские поучения, сведения о железнодорожным деле, или же, в лучшем случае, умилительные стихи о красивых цветах и добрых зверятах. Сегодня почти все эти произведения забыты, а вот стихи Хармса, не говоря уже о сочинениях Маршака и Чуковского, дети отлично знают до сих пор.

Контроль над литературой для детей в 30-е годы постепенно усиливался. В 1931 году было заведено «дело о вредительстве в детской литературе», Был арестован и Хармс. Обвинения пали на весь круг Маршака; критики нашли в детских стихах «Чижа» и «Ежа» доведение до абсурда и ту самую вольную игру с реальностью. Сохранились показания Хармса, который не отрицает эту взаимосвязь:

«К наиболее бессмысленным своим стихам, как, напр., стихотворение "О Топорышкине"... я отношусь весьма хорошо, расценивая их как произведения качественно превосходные. И сознание, что они неразрывно связаны с моими непечатающимися заумными произведениями, приносило мне большое внутреннее удовлетворение…»

Почему же известный детский писатель не любил детей? Автор его биографии «Жизнь человека на ветру» Валерий Шубинский предполагает, что Хармс видел в детях своих экзистенциальных соперников. Для ребёнка, как писал ещё Корней Чуковский в своей известной работе «От двух до пяти», слово «имеет такой же конкретный характер, как и та вещь, которую оно обозначает. Оно, так сказать, ото­ждествляется с вещью». Играя со словами, ребёнок играет с самой реальностью.

Дети, в отличие от взрослых, могут видеть мир впервые, связи между вещами для них ещё не до конца установлены. Как в известном стихотворении Хармса, ребёнок может внезапно перестать быть самим собой: «Я теперь уже не Петька, я теперь автомобиль». В игровом мире каждый закон в любой момент может быть нарушен. Точно также и поэзия обэриутов разрушает привычные связи между фрагментами реальности.

Но если сначала казалось, что эти связи можно проложить по-новому, увидев мир в его целостности, то постепенно Хармс приходит к логике, в которой нет вообще никакой связи — к логике абсурда.

Некоторые трактуют произведения Хармса как сатиру на советский режим. Так, даже в детском стишке о самоваре можно увидеть пародию на уравнительный механизм распределения благ и предсказание его будущего краха («Наклоняли самовар, / Будто шкап, шкап, шкап, / Но оттуда выходило / Только кап, кап, кап»). Но если бы это была только сатира, то ни дети, ни взрослые спустя почти сто лет просто не стали бы читать и перечитывать эти произведения. Этого не происходит — популярность Хармса, напротив, лишь растёт. Здесь всё глубже, а потому интереснее.

За спонтанной и весёлой детской игрой следует распад всякого определённого смысла. Так детская литература, вызывающая восхищение у детей, становится литературой абсурда, которая вызывает не меньшее восхищение, но в то же время и ужас. Герой, который не знает, откуда на улице взялся тигр, перестаёт понимать, кто он такой, бросается по улице с криком «Ого-го!» и растворяется в воздухе.

В литературе, как, впрочем, и других областях искусства, есть статисты, классики и бунтари. Первые творят много, старательно и… серо. Вторые создают шедевры, хранимые в кладовых истории. Третьи разрывают шаблоны, ломают рамки и ищут новые образы. Даниил Хармс, безусловно, относится к третьим.

В его жизни и творчестве всё — от нестандартных литературных форм до порывов менять раз за разом свой псевдоним — противоречиво, иррационально и революционно.

Он не был искрометным весельчаком, но подарил современникам и потомкам множество юмористических рассказов, забавных анекдотов и остроумных фраз.

Он отлично видел и понимал реальность, но, не желая становиться ее частью, предпочитал в творчестве сюрреалистические приемы.

Он хотел писать для взрослых — а еще лучше для столь любимых им молодых и пышных женщин, — но по иронии судьбы зарабатывать мог только детской литературой.

Не скрывая своей нелюбви к детям, Хармс, тем не менее, создал огромное множество стихов и миниатюр для юных читателей. Быть может, именно в этой нелюбви и кроется секрет успеха детской литературы Хармса — автор не сюсюкает и не ищет упрощенных форм. Он говорит с детьми на равных, предлагая им оценить свой необычный и оттого интригующий стиль.

Я и есть мир. Но мир — это не я.
Есть ли чудо? Вот вопрос, на который я хотел бы услышать ответ.

* * *

Я захотел устроить бал,
И я гостей к себе…

Купил муку, купил творОг,
Испек рассыпчатый…

Пирог, ножи и вилки тут —
Но что-то гости…

Я ждал, пока хватило сил,
Потом кусочек…

Потом подвинул стул и сел
 И весь пирог в минуту…

Когда же гости подошли,
То даже крошек…

Вдохновение и интерес — это то же самое. Уклониться от истинного вдохновения столь же трудно, как и от порока. При истинном вдохновении исчезает все и остается только оно одно. Поэтому порок есть тоже своего рода вдохновение. В основе порока и вдохновения лежит то же самое. В их основе лежит подлинный интерес. Подлинный интерес — это главное в нашей жизни. Человек, лишенный интереса к чему бы то ни было, быстро гибнет. Слишком однобокий и сильный интерес чрезмерно увеличивает напряжение человеческой жизни; еще один толчок, и человек сходит с ума. Человек не в силах выполнить своего долга, если у него нет к этому истинного Интереса. Если истинный Интерес человека совпадает с направлением его долга, то такой человек становится великим.

Безумно странный человек по имени Хармс, бунтарь, не признающий никаких рамок и шаблонов. Одна из самых противоречивых фигур в русской литературе. Вокруг его персоны до сих пор возникают споры, одни считают его умалишенным, писавшим откровенную чушь, другие – гением. Он все делал наперекосяк, и жил, и писал - с вывертами и не по правилам. Абсурд, черный юмор, бред и эпатаж – это его стихия. 

"Меня интересует только «чушь»; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует жизнь только в своем нелепом проявлении. Геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт — ненавистные для меня слова и чувства. Но я вполне понимаю и уважаю: восторг и восхищение, вдохновение и отчаяние, страсть и сдержанность, распутство и целомудрие, печаль и горе, радость и смех",-писал Даниил Хармс. 
31 октября 1937 года 
 

"Ведите меня с завязанными глазами. 
Не пойду я с завязанньми глазами. 
Развяжите мне глаза, и я пойду сам. 
Не держите меня за руки, я рукам волю дать хочу. 
Расступитесь, глупые зрители, я ногами сейчас шпыняться буду. 
Я пройду по одной половице и не пошатнусь, по карнизу пробегу и не рухну. 
Не перечьте мне. Пожалеете. 
Ваши трусливые глаза неприятны богам. 
Ваши рты раскрываются некстати. 
Ваши носы не знают вибрирующих запахов. 
Ешьте - это ваше занятие. 
Подметайте ваши комнаты - это вам положено от века. 
Но снимите с меня бандажи и набрюшники, 
Я солью питаюсь, а вы сахаром. 
У меня свои сады и свои огороды. 
У меня в огороде пасется своя коза. 
У меня в сундуке лежит меховая шапка. 
Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма". 8 января 1937 
 

Вот таким был гений абсурда Д.Хармс, который не нашел смысла в жизни, а может быть, и не искал его?

Жизнь, в которой нет смысла, для многих людей стала причиной отсутствия счастья, причиной апатии и безразличия, нежелания что-либо делать и чего-либо достигать. Абсурдизм, пусть и нашёл отклик в сердцах многих людей, всё же является довольно-таки утопичным мировоззрением. Проникнувшись его идеями, не остаётся ничего, кроме того как повесить голову или примерить на себя образ этакого борца непонятно за что.

А не лучше ли будет широко раскрыть свои глаза, глубоко вдохнуть и осознать, что смысл жизни есть, и заключается он в самой жизни, в том, как мы её проживаем и какими людьми мы становимся?

Творчество русских литераторов критики  идеализируют, а поэты и писатели  были обычными людьми – со своими слабостями, страстями и грехами. Естественно, что пороки нашли отражение в их произведениях, которые стараются не публиковать из-за присутствия ненормативной лексики. Тем не менее, подобные стихи есть у Лермонтова, Пушкина, Маяковского и, конечно же, Сергея Есенина, который при жизни слыл ловеласом, дебоширом, пьяницей и скандалистом.

«Пой же, пой. На проклятой гитаре»

Пой же, пой. На проклятой гитаре

Пальцы пляшут твои вполукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь — зараза,

Я не знал, что любовь — чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова

Нашу прежнюю буйную рань.

Пусть целует она другова,

Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.

Ах, постой. Я ее не кляну.

Дай тебе про себя я сыграю

Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.

В сердце снов золотых сума.

Много девушек я перещупал,

Много женщин в углу прижимал.

Да! есть горькая правда земли,

Подсмотрел я ребяческим оком:

Лижут в очередь кобели

Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.

Так чего ж мне болеть такому.

Нашажизнь — простыня да кровать.

Наша жизнь — поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе

Этих рук роковая беда.

Только знаешь, пошли их на х*й…

Не умру я, мой друг, никогда.

Пушкин владеет матерщиной так же умело и органично, как и всеми прочими средствами русского языка. Стоит ли ставить это ему в вину?

Басни Крылова увлекательны, интересны, написаны от души для детей и взрослых. Они знакомы людям других стран и переведены более чем на пятьдесят языков мира.
Сегодня я решил познакомить вас с некоторыми произведениями (а кому-то помочь освежить их в памяти) нашего великого баснописца Ивана Андреевича Крылова. Эти басни, которые практически не изучаются в школе и редко включаются в избранное.

 

 

Революция семнадцатого года сегодня тихо ушла в тень: о ней почти не говорят, а если говорят, то больше в черном свете, но в истории России - это одна из самых значительных и одновременно самых трагических страниц. Она расколола нацию на два непримиримых лагеря, один из которых беспощадно уничтожался, другой - строил новую жизнь, но по лекалам, прямо противоположным первым.

Пост, посвященный Лариссе Андерсен. Именно так – Ларисса (с двумя «с») пишется имя героини статьи. Об этой удивительной женщине я прочитала несколько лет назад и хотела сделать пост уже тогда,ведь о ней мало кто знает, хоть ее жизнь – это настоящий увлекательный роман, а стихи Лариссы Андерсен – такие пронзительные и печальные… стихи об одиночестве, несмотря на увлекательную и насыщенную жизнь.  Читать далее

Их любовь была тайной, потому что поэт и писатель Александр Яшин был женат, растил детей, до конца своих дней любил жену. Да и, наверное, не смогла бы поэтесса Вероника Тушнова, человек все понимающий и воспринимающий обостренно и тонко, решиться разбить семью любимого.

Свою последнюю книгу стихов она посвятила Яшину, с которым родилась – потрясающее совпадение! – в один день, 27 марта. В ней Вероника Михайловна описала все радости и горести, которые ей принесла последняя лю­бовь, и попыталась ответить на вопрос: «Почему без мил­лионов можно? Почему без одного нельзя?»

По воспоминаниям людей, знавших гениальную поэтес­су, она была хоть и невысокого роста, но хорошо сложена и ошеломляюще красива. Всем запомнились ее тяжелые, густые черные волосы и удивительное лицо с высоким выпуклым лбом и большими печальными темно-карими глазами. В такую очаровательную женщину Александр Яковлевич не мог не влюбиться.

Родилась Вероника 14 (27) марта 1915 года в Казани, в семье профессора микробиологии Казанского универси­тета Михаила Тушнова и его жены Александры, урожден­ной Постниковой, выпускницы Высших женских Бестужев­ских курсов в Москве. До революции семья жила вполне благополучно, а затем все рухнуло. Первые детские воспо­минания Вероники – мама укрывается с ней в подвале от обстрела, а вокруг все грохочет и горит. Гражданская вой­на, голод, тиф, разруха и смерть, холод – «на улице куда теплей, чем дома». А далее – советская власть и весьма скромная жизнь на одну зарплату главы семьи:

Мы жили на папиной скромной зарплате,
Что нашего счастья отнюдь не губило.
Я помню все мамины новые платья,
И я понимаю, как мало их было.

Вероника с малых лет увлеклась живописью и поэзией, рано начала сочинять стихи. Она любила лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками («цветы – это стихи зем­ли»), бегать босиком по росе, ловить в ладони лучики солн­ца, наблюдать «труд муравьев, и птичьи новоселья, и лю­бопытных белок беготню...»

Все, что удавалось девочке увидеть интересного или красивого, она фиксировала в стихах или рисунках. Свои произведения ей приходилось прятать от отца, который видел в дочери только будущего врача. Возможно, поэто­му по его же настоятельной рекомендации она после окон­чания школы с углубленным изучением иностранных язы­ков поступила в Казанский университет на медицинский факультет. В 1936 году после смерти отца они с матерью переехали в Ленинград, где Тушнова получила диплом вра­ча, но по специальности не работала.