Сегодня, наконец, собралась с силами, а заодно с духом и мыслями, и предстала пред ясны очи своих коллег. Живая, будем считать, что здоровая, и, разумеется, жаждущая бурной деятельности. В общем, нормальный и вполне себе жизнерадостный человек, а не то приведение с закатывающимися глазами и бело-синей физиономией, которое они имели сомнительное удовольствие лицезреть в финале нашей прошлой встречи.

Товарищ охранник нынче был явно не в духе, а потому проникнуть в недра нашего штаба мне удалось лишь со второй попытки. Первый вариант пропуска, любезно оформленного для меня подругой по интеллектуальному труду, ему не понравился. Подпись там, видите ли, какая-то не такая была. А она была вполне нормальная, уж поверьте человеку, не жалующемуся на зрение и разбирающемуся в таких мелочах.
Впрочем, спорить со стражем порядка было себе дороже. Вот мы и нашли себе другие занятия: моя коллега побежала за новым пропуском, ну а я, оставшись внизу ждать её возвращения, принялась налаживать дружественные отношения с местными вышибалами и, должна признаться, добилась в этом деле немалых успехов. Так что, к тому времени, как все формальности были улажены, разгоревшийся на ровном месте конфликт оказался целиком и полностью исчерпан. Во всяком случае, колкостями в наш адрес хранители спокойствия сыпать перестали.

Кажется, все, кто хоть краем уха слышал о моих злоключениях, уже успели (причём, некоторые – не по одному разу) напомнить мне о том, что энтузиазм, конечно, штука хорошая, но нельзя же доводить себя до такого переутомления. Уж каких только речей о пользе отдыха я не слышала за эти дни, но первенство среди подобных заявлений по-прежнему удерживает фраза одного до невозможности замечательного товарища, который в самые первые дни моего больничного бытия позвонил мне, и сказал, что, мол, я всё понимаю, но работа должна приносить человеку удовольствие, а не надгробным камнем для него становиться.
Он тогда ещё о пользе здорового пофигизма разглагольствовать пытался. Ну, я его послушала, разумеется, благо говорить человек умеет, мягко говоря, получше большинства окружающих. А потом напомнила ему о том, что сам-то он целыми днями работает за пятерых, и не ради повышения в должности или чего-то в таком духе, а просто потому, что невозможно делать любимое дело в полсилы. После этого ему уже не оставалось ничего, кроме как признаться в том, что, да, есть такое дело и, пожелав мне скорейшего выздоровления, распрощаться со мною.

Абсолютное счастье не только существует в природе, но и частенько наведывается ко мне в гости. Вот, например, сейчас мы с ним слушаем какую-то бесконечно прекрасную музыку, разглядываем окружающий мир с таким интересом, словно видим его впервые, и строим на самое ближайшее будущее планы, грандиозные до неприличия. В общем, изо всех сил наслаждаемся долгожданной свободой.

На улице у нас сейчас красота неописуемая и, вообще, настоящая лепота - солнышко пригревает, птички поют, а кое-где уже даже травка зеленеет. Вот уж, действительно, пришла из зимы, а ушла в лето.
Я, по словам очевидцев, тоже зеленею - не иначе, как за компанию со всякими растительными насаждениями, - но идти куда глаза глядят, подставляя довольную физиономию тёплым лучам дневного светила, мне это ни капельки не мешает, так что живём. Как водится, невыразимо прекрасно и удивительно. А ещё, конечно же, весело - мы ж по-другому не умеем.

Я дома. Теперь надо лишь до конца осознать очевидность этого факта, извиниться перед всеми, кого моё исчезновение заставило поволноваться, и, наконец, объясниться.

Так вот. В прошлый четверг я умудрилась загреметь в больницу. После того, как целый час прошаталась по офису в полубессознательном состоянии, пугая своим видом коллег, проехалась на метро (при тех пробках, которые тогда были на улице, садиться в машину было бы совершенно не благоразумно), и почти самостоятельно добралась до дому, затратив на дорогу раз в пять больше времени, чем обычно, ибо идти куда-то, пребывая на грани обморока, довольно проблематично. Хорошо ещё, я по дороге встретила маму, которая доволокла меня сначала до подъезда, где я с присущим мне изяществом рухнула на консьержкин диван, напугав стражницу нашего порядка не столько своим поведением, сколько попытками вежливо извиниться за него, съезжая по стеночке на пол, а потом и до квартиры. Если бы не она, я бы свои семь кругов ада, замаскировавшиеся под асфальтовую дорожку в родные пенаты, прошла бы аккурат к началу следующего дня, если бы вообще прошла.
Потом был врач (представьте себе, каково мне было, если я сама попросила вызвать оного, при моём-то махровом недоверии к лекарям), провалившийся план вытребовать у него хоть какое-нибудь обезболивающее и на этой радостной ноте закончить наше общение, поездка по ночной Москве в скорой с мигалками и больница. Больница...Как много в этом звуке, да.
Мою личность там забудут определённо не скоро, ибо когда меня туда приволокли, я и пары метров пройти не могла, не уцепившись за что-нибудь, зато в голос хохотала над комичностью собственных передвижений, и это ещё были сущие мелочи, по сравнению с тем, что происходило со мной в дальнейшем. Впрочем, и я, по всей видимости, никогда не смогу, да и не захочу, выкинуть из головы воспоминания об этом удивительном заведении - уж больно оно оказалось чудное (ударение - ставить по вкусу).
Мне по жизни везёт на всякие абсурдности и встречи со странными личностями, но в этот раз мироздание осыпало меня ими прямо-таки с удвоенной силой. Пятилетку за семь дней решило выполнить, не иначе.
Для начала меня порадовали известием о том, что все мои беды от переутомления, и приказали лежать, не делать резких движений и вообще отдыхать. После чего потащили куда-то и стали требовать чего-то там заполнить и подписать. Логично, конечно, ничего не скажешь. Потом медсестра неслабо повредила мне руку, пока искала на ней вену, дабы выкачать меня немного кровушки. Я это заметила, разумеется, не сразу, поскольку в тот момент мне и без этого проблем хватало. Зато когда заметила - мягко говоря, не порадовалась, потому что рука к тому времени успела распухнуть и напрочь отказалась разгибаться. Сейчас она, конечно, уже двигается, но по-прежнему отзывается болью на любые попытки её эксплуатировать. Что с этим делать, я понятия не имею, а к врачам обращаться мне, в свете некоторых событий, как вы понимаете, не слишком хочется.
Первое моё больничное утро ознаменовалось переездом в другую палату, потому что в ночи меня поселили куда-то не туда. И всё бы ничего, если б новое моё место хотя бы чуточку больше отличалось от камеры пыток. Нет, я, конечно, выносливая, мне, ни жара, ни холод не страшны, но спать в сантиметре от окна, в котором, хоть оно и пластиковое, щелей больше, чем живых мест, на вечном солнцепёке и ветру, и почти в обнимку со шпарящей вовсю батареей - это, в моём скромном понимании, удовольствие сильно ниже среднего. Вообще, эту передислокацию я пережила, причём относительно благополучно, исключительно благодаря замечательному человеку - Катерине, которой там, по ходу дела, многие уж если не жизнью, то душевным здоровьем точно обязаны больше, чем всем врачам вместе взятым.
На второй день мне стало капельку получше, и по этому поводу я озадачилась двумя аспектами своего бытия. Во-первых, на меня никто упорно не обращал внимания. То есть, врачи, конечно, заботу изображали, но так до сих пор и не дали даже таблетки анальгина, не говоря уж о каких-то там назначениях. А во-вторых, подавляющее большинство тех, кого вроде как лечили, после процедур чувствовали себя ещё хуже, чем до оных, и это настораживало, мягко говоря. Разведав обстановку, придя в некоторое замешательство от всего увиденного, услышанного и узнанного и сделав из имеющихся сведений логичные выводы, я решила, что из этого ужаса надо бежать, причём срочно, и решила в понедельник идти выписываться. Однако, товарищи лекари сделать мне этого не позволили, заявив, что им надо убедиться, что моему здоровью ничто не угрожает. Правда, потом та девушка, которую я до вчерашнего дня наивно считала своим лечащим врачом, добавила, что им просто не желательно выписывать больше пяти человек в день, но это ж, ведь, мелочи. Так что, я в ответ на все эти заявления лишь плела какую-то вежливую чушь. Не открывать же этим врачевателям глаза на то, что главной угрозой моей жизни тогда было пребывание в их учреждении, а их местные правила отдают идиотизмом. К тому же, меня пообещали отпустить в четверг, а уж три с небольшим дня я бы как-нибудь выдержала и в худших условиях.
Я была бы крайне удивлена, если бы на мою долю в больнице не нашлось собеседников из серии "хоть смейся, хоть посылай далеко и надолго". Ко мне таких товарищей как магнитом тянет, так что когда странноватая медсестра выбрала в качестве жертвы своих проповедей о космической сущности души, чистках ауры, гипнозе, её семейных проблемах, куда ж без этого, и прочей дребедени в том же духе именно меня, я приняла это практически как должное. Впрочем, наше с ней знакомство, к сожалению, не свелось к одним лишь философским беседам о главном, поставить точку в которых удавалось только непредвиденным обстоятельствам. Нет, разговорами наше знакомство не ограничилось и мне пришлось наблюдать ещё и какие-то, наверное, эзотерические фокусы в исполнении воспылавшей ко мне любовью ораторши. А всё, как выяснилось потому, что на эту оригинальную даму произвела неизгладимое впечатление моя улыбка, которая, между прочим, предназначалась вовсе не ей. Самое смешное, что произошла наша встреча именно, когда я читала книгу и сокрушалась, что, мол, дожили, в жизни героев детектива в кой-то веки больше приключений, чем в моей собственной.
Впрочем, в итоге мироздание таки сжалилось надо мной и устроило мне целых два дня в компании вполне нормальных и совершенно замечательных товарищей по несчастью. В первый из них произошло событие, которое довело абсурдность происходящего до абсолюта и уже стало притчей во языцех. Вот что, собственно, случилось.
Сидим мы вчера с вышеупомянутыми товарищами, делимся впечатлениями от больничной жизни, подходит к нам кто-то из врачей и, обращаясь ко мне, говорит:
- Что ж вы не сказали, что вам лекарства не назначили! Я-то думала, вы их пьёте давно. Ну, хорошо, организм у вас сильный, сам со всем справился, но всё-таки...
Меня начинает колотить от смеха, ибо я тут уже шесть дней околачиваюсь непонятно зачем, и никто меня никак лечить даже не пробовал, к счастью, а накануне выписки - здрасссте - вспомнили обо мне товарищи доктора.
- Ну, я думала, раз врачи ничего не говорят, значит так и надо, - отвечаю, уже даже не пытаясь согнать с лица улыбку.
Когда через пару часов после этого диалога мне принесли какие-то таблетки, хохотали все присутствующие. Они, главное, юмористы эдакие, потом и над окружающими шутили. Как кто пожалуется на то, что его плохо лечат, зовут меня и рассказывают этому недовольному мою душераздирающую историю.
В общем, к тому времени, как меня выписали, об особенностях моего лечения знали уже все, кто только можно. И кто нельзя - тоже. Особенно впечатлилась, узнав о том, как я весело живу, моя тёзка и подруга по несчастью.
- И как же ты так быстро поправилась, если тебя не лечили совсем? - спросила она безо всякого сарказма в голосе.
- Так потому и поправилась, что не лечили - усмехнулась я. - Если б они лечить начали, я бы не скоро оклемалась.
На том и порешили.

Мало мне было той уймы дел, которая уже имеется в моём распоряжении, так я ещё в одно ввязалась. Да, в какое! В детективно-юридическое и ещё капельку журналистское, к тому же.
И, ведь, всё, как водится, получилось совершено случайно. Поделился со мной хороший человек историей, мне она показалась довольно любопытной, ну я и потребовала подробностей в обмен на дельные советы. А что - в итоге? Правильно, я с головой нырнула в этот омут. И до тех пор, пока справедливость не будет окончательно и бесповоротно восстановлена, а также сфотографирована для истории, вылезать из оного не собираюсь. Ибо, кто, если не я, будет тут окружающим светлое будущее устраивать?!

Давеча живописала одной прекрасной во всех отношениях личности, с которой мы не виделись уже сто лет, если не больше, самые удивительные моменты своего замечательного бытия. Прекрасная личность с нескрываемым интересом выслушала мой рассказ, после чего предложила прочитать для меня какое-нибудь заклинание. От сглаза там, или от чего-то в том же духе.
Хорошо хоть вид у неё при этом был насмешливый-насмешливый, а не то я бы надолго задумалась о жизни - в общем и о перманентном несовершенстве некоторых её аспектов - в частности.

Итак. Что мы имеем на момент окончания этой рабочей недели.
Вывихнутое плечо. Растяжения, если и не всех, то уж точно большей части мышц, имеющихся в моём организме - в том числе и тех, о существовании которых я до сей поры и не подозревала даже. Ноющую шею, неизвестно где ушибленную спину, тяжеленную, словно чугунный шар, голову и слезящиеся от вечного недосыпания глаза. И нет, я ни с кем не дралась и на меня никто не нападал.
Кроме того, всё моё существо за время наших поездок в дальние дали успело основательно пропитаться сигаретным дымом (ну, когда же мои коллеги бросят курить или хотя бы начнут покупать сигареты, обладающие менее отвратительным ароматом?!), несколько раз окоченеть до полуобморочного состояния (как же мы - и без этого?), и надышаться пылью веков, в которой утопал кабинет одного умного товарища, с которым мне надо было побеседовать.
А буквально намедни меня - вернее, моё пальто - ко всему прочему, ещё и немножко подожгли - опять же, пламенный привет курильщикам.

В свете всего вышесказанного, у меня возникает один, зато вполне себе животрепещущий вопрос: что ж дальше-то будет, а?

Славные времена нашей практики в суде. Мы с одной милой девушкой в очередной раз изображаем из себя почётный караул зала судебных заседаний, в надежде наконец-таки попасть на слушание дела об убийстве, которое вот-вот должно начаться. Это уже далеко не первая наша попытка стать свидетелями сего процесса, и все предыдущие заканчивались для нас крайне неудовлетворительно - каждый раз слушания в самый последний момент переносились на другие (очень далёкие) даты, и нам приходилось довольствоваться созерцанием рассмотрений дел по статье 228 УК РФ (наркотики и всё с ними связанное), которая тогда была просто хитом сезона каким-то.
Так вот, подпираем мы, значит, дверь в обитель правосудия, поглядываем на уже давно собравшихся в коридоре и теперь мило беседующих о том, как правильнее сажать клубнику, адвокатов, свидетелей и прочих заинтересованных лиц, и с нетерпением ждём начала судебного заседания. А оно всё не начинается и не начинается. Мы уже собираемся идти разведывать обстановку, когда к нам выходит помощница судьи, говорит, что, мол, отбой, люди добрые, слушание откладывается по уважительной причине и, видя наше разочарование таким поворотом событий, предлагает нам пойти к другому судье - послушать очередное дело "о наркотиках".
В ответ моя подруга по несчастью горько-горько вздыхает и с безграничной досадой в голосе выдаёт:
- Ну что ж такое-то, а?! Мы уже так на убийство настроились, а вы нам опять наркотики предлагаете!
Реакцию ещё не успевшей разойтись толпы народу, слышавшей сие заявление, надо было снимать на видео для истории. Ибо описать такое словами невозможно по определению.

Название группы, участника которой начальство пятничным утром выбрало мне в собеседники, было не только в высшей степени оригинальным, но и чрезвычайно многообещающим. Едва услышав его, я сразу же поняла, что за ним кроется нечто, как минимум, интересное. Но я даже представить себе не могла, насколько всё окажется запущено. То есть, я хотела сказать, неординарно.

Стражи порядка встретили нас подозрительными взглядами и новостью о том, что, ежели мы хотим попасть на охраняемую ими территорию, придётся нам оформлять пропуск на машину и себя любимых. А сидевший в полутёмной и ужасно холодной каморке товарищ, к которому меня отправили улаживать всяческие формальности, за пять минут нашего с ним общения раз сто сказал, что здесь ни в коем случае нельзя ничего снимать, и лишь после этого сообщил мне, где находится искомое нами здание.
- Да что тут снимать-то?! - бурчал водитель, глядя на обшарпанные, полуразрушенные здания, умостившиеся по бокам узкого, разухабистого подобия шоссе, в самом конце которого должна была обитать цель нашей поездки.
Я с такой точкой зрения была в корне не согласна - как, впрочем, и мистер Гай Ричи - но предпочла оставить свои соображения насчёт идеальной пригодности окружающего пейзажа для съёмок на фоне оного чего-нибудь детективно-ироничного при себе. Потому что водитель наш, хоть не и отличается внушительными габаритами, да и оружия с собой, насколько я знаю, не носит, но если что, за охранника сойти мог бы, о чём мне при тогдашних обстоятельствах совершенно не стоило забывать.

Строением номер четырнадцать оказалось что-то вроде бывшего складского помещения или заводского цеха. Невысокое здание имело довольно жалкий вид и тяжёлую железную дверь в качестве входа. Около него околачивались малоприятные личности, которые поначалу просто неласково косились на нас, а потом решили выяснить, что, собственно, мы тут делаем. Узнав, кого мы ждём, те обрадовались, сказали, что товарищ этот ещё не подъехал (эх, если б мы об этом не знали...) и быстренько ретировались в сторону очередного барака.
Наша же уставшая компания продолжила сидеть в машине и созерцать окружающую действительность. Она, надо сказать, оказалась на редкость любопытной, ибо выглядела так, словно кто-то уже не раз пытался порушить её, но почему-то не доводил своего дела до конца. Хотя ничего не "почему-то", а по причине наличия в округе огромного количества праздношатающихся субъектов подозрительной наружности, встреча с которыми сулит что-то хорошее исключительно их братьям по разуму.
Самым цивилизованным кусочком открывавшегося из наших окон вида оказалась стоянка, марки машин, припаркованных на которой, наводили на мысль о том, что сильные мира сего не только в кино предпочитают встречаться для решения вопросов мировой важности в трущобах. Остальные же местные постройки выглядели привлекательно только в исследовательском, но никак не художественном смысле. И я сильно надеялась, что место нашей встречи с человеком искусства изнутри окажется несколько более прекрасным, нежели снаружи.

О, как жестоко я ошибалась! Так называемая студия оказалась ни чем иным, как не слишком чистой комнатушкой три на четыре, стены которой были обтянуты какой-то чёрной тканью - предположительно, бархатом - и увешаны плакатами, с которых на нас взирали не слишком приятные лица. Чтобы попасть в неё, нам с оператором пришлось справиться с тяжеленной "сейфовой" дверью, под грохот доносящейся ото всюду музыки пройти по коридору с не менее специфическим интерьером, нежели само место обитания творческих людей, и смириться с мыслью о том, что "сейчас что-то будет".
В студии нас встретили пятеро дяденек странновато-альтернативного вида, возраст каждого из которых уже давно убежал далеко за отметку 35. Они с нескрываемым удовольствием измывались над имеющимися в их распоряжение инструментами, в результате чего находиться в их обществе было крайне неуютно.
Ну да, наши милые товарищи из редакции, конечно же, не удосужились предупредить меня о том, что под "музыкантом" подразумевается кто-нибудь, способный ляпнуть в эфире что-то провокационное. Так что картинка, представшая пред мои ясны очи, несколько удивила меня. И это - если говорить мягко и выражаться цензурно. Но, как выяснилось, всё происходящее было ещё вполне адекватным по здешним меркам и по сравнению с тем, что началось дальше.
А началось вот что. Герой дня, обрадовавшись нашему визиту, заявил, что прежде, чем начинать с нами общаться, они (вышеозначенная толпа) нам что-нибудь споют. И, ведь, спели ж, изверги. Повторить шедевр их сочинительства я не в состоянии, потому что он представлял из себя набор слов, которые не могут сочетаться друг с другом просто по определению, но всё же были сложены в один текст. Поэтому просто скажу, что это было нечто невообразимое. Настолько, что, когда пришло время начинать интервью, я уже и не надеялась услышать нормальные ответы на свои вопросы.
Ожидания мои оправдались ровно наполовину. Потому что часть монолога этого товарища, к счастью, всё же была вполне себе осмысленной, зато другая...Нет, ну я, конечно, и повеселее заявления слышу периодически, но всё же рассказы об алкогольной юности нашего певца, поэта и просто творческого человека я забуду не скоро.
Как и наше возвращение в штаб.
Ну, то, что из вышеозначенных трущоб мы уехали только со второго раза и после того, как я по ним прогулялась - это мелочи. Но я всегда наивно полагала, что Волгоградское шоссе пролегает приблизительно по такой же местности, как та, которую видишь, проезжая по Кутузовскому проспекту. Надо ли говорить, каково было моё...даже не разочарование, а удивление, когда выяснилось, что это совсем не так. И никаких "сталинских" домов в округе и в помине нет. А есть - заводские трубы, какие-то странные и почему-то не функционирующие заведения, а также пребывающие в состоянии разрушения особнячки и невесть откуда взявшиеся в городе дачные дома.

В какой-то момент я совсем отчаялась до наступления утра сотворить что-нибудь, имеющее хотя бы условное отношение к понятию "литература", и с горя села писать доклад по криминологии. По-хорошему, за это дело мне следовало взяться давным-давно, но как-то всё не до того было, что, в сущности, и не удивительно вовсе, учитывая прекрасность и удивительность, присущие моей жизни. Так вот, когда большая часть моих мыслей о том, как надо бороться с преступностью, уже оказалась запечатлённой на страницах Word'a, во всей квартире у нас вырубилось электричество. А вместе с ним - уйма достижений технического прогресса и, разумеется, компьютер.

Да, вот такими - надо сказать, совсем не гуманными - методами Мироздание теперь пытается загнать меня в гости к Морфею.

С утра пораньше меня терзали смутные сомнения насчёт безоблачности моего ближайшего будущего.
Дело в том, что накануне у нас случился форс-мажор, который плавно трансформировался в вынужденный творческий простой. А такие затишья посреди бурно текущей рабочей недели, как известно, почти всегда предвещают нечто грандиозное. Потому что мироздание - оно ж, ведь, такое. Любит бросаться из крайности в крайность хорошими людьми и возможности заняться этим увлекательным делом в жизни не упустит.
Так вот, в офис, который окружающие по-партизански называют конторой, а я по-шпионски - штабом, я направлялась, предвкушая скорую поездку далеко и надолго в машине с неработающим отоплением или что-то в этом духе. Однако, у закона подлости сегодня, по всей видимости, был выходной. И провести он его, к счастью, решил не в моём обществе. Поэтому, прежде чем кто-то успел отправить меня на очередное дело государственной важности, мне удалось не только понять, а чего, собственно, от меня хотят, но и выпить кофе, разведать обстановку и даже просмотреть новостную ленту. Правда, когда с этими наслаждениями было покончено, мне тут же торжественно вручили листок с вопросами для интервью, ещё один - с полным перечнем имеющихся у нас в наличии адресов, явок и паролей, и предложили быстренько сгонять в нашу родную Думу, дабы пообщаться там с одним умным товарищем, а заодно попробовать поймать и допросить по теме кого-нибудь из "моих знакомых".
Собственно, план наш был таков. До места назначения я добираюсь своим ходом, ибо весь служебный транспорт уже разобрали и, вообще, тут недалеко. В самом пункте Б меня уже ждёт оператор, который, правда, пока об этом не подозревает, но это мелочи. Этому самому оператору я звоню, как только буду на месте, мы с ним где-нибудь встречаемся, идём беседовать с экспертом, и, возможно, с кем-нибудь ещё, кто под руку подвернётся, после чего он отдаёт мне кассету с материалами к эфиру, и я возвращаюсь на базу. Та-дам! Всё.
А на деле получилось вот что. Встречались мы с товарищем "камерщиком" (оператором, в смысле) минут пятнадцать, если не дольше. Потому что:
а) Здание Госдумы представляет собой соединённые друг с другом переходом старое и новое здания, в каждом из которых имеется по одному третьему этажу. Мы об этом знали. Но ждали друг друга всё равно в разных местах, будучи уверенными, что пришли туда, куда надо.
б) Оператор не бесцельно шатался по Госдуме. Он там работал. Вместе со своим помощником и журналисткой. И все эти милые люди как раз снимали какой-то репортаж, когда я почтила своим вниманием их компанию.
в) Пока я с видом человека, которому лучше не задавать лишних вопросов, носилась по коридорам и лестницам, периодически сообщая своему коллеге, где нахожусь, и выясняя его местоположение в пространстве, они успели переместиться с третьего этажа на четвёртый, да ещё и спрятаться в одном из тамошних кабинетов, который ещё попробуй найди.
В общем, сначала они закончили свои съёмки, потом я вкратце объяснила им, что, мол, мне бы тоже их помощь не помешала, а уже после этого мы стали выяснять, где нас ждёт мои собеседник, и как нам туда добраться.
Я, честно говоря, удивляюсь, что мы на всё-про всё, считая беседу, потратили только полчаса (ну, может, сорок минут), а не полдня.

Когда я возвращалась обратно, на улице стояла ну просто изумительная погода. Плюс семь, если верить электронному табло на крыше какого-то здания, и яркое, по-настоящему греющее солнце. С зимними сапогами я, определённо, переборщила.

К тому времени, как я привезла трофейную кассету в штаб, там уже вовсю шёл инструктаж моих подруг по стажировке. Их потихоньку провожали в путь-дорогу, на ходу сообщая им, куда, к кому и зачем они едут. Меня, как ни странно, с ними не отправили, хоть я и предлагала послать меня к какому-нибудь политику, раз уж у нас с этой категорией граждан такие хорошие отношения.
Зато через некоторое время, когда я уже почти расшифровала своё интервью, за мной пришли. Точнее, пришёл наш Главный, сказал, чтоб я бросала всё и бежала в редакцию. Быстро. Я уж думала случилось чего. Оказалось, что просто надо ещё разок отправиться в народ. И, разумеется, срочно, у нас по-другому и не бывает.
Ну я и...сначала чуть не убежала без кассеты. А нечего было меня разговорами отвлекать. Ещё пришлось ждать оператора. Затем - водителя. А потом - я напоминаю, что это всё надо было делать срочно - выяснилось, что всё-то мне сказали, кроме нужного адреса. Далее последовал просто гениальный по своей глупости диалог:
- Слушайте, а куда нам ехать-то? - спрашиваю у товарища из нашей редакции.
- В театр Сатиры, - отвечает.
- В театр Сатиры, - передаю я водителю.
Тот глубоко задумывается, после чего неуверенно говорит:
- Так он же (про эксперта), вроде как, в театре Эстрады сейчас...
В мою душу закрадывается некоторое сомнение насчёт правильности указанного нам изначально пути. Поэтому перезваниваю в штаб и уточняю:
- Нам в театр Сатиры ехать, да?
- Да, - следует радостный ответ. - То есть, нет - в театр Эстрады.
- Ладно. - Мне уже, по сути, без разницы.
И кто бы мог подумать, что съёмка, выезд на которую столь странно начинался, получится такой удачной.

Ну да, я тоже не особо люблю планировать что-то заранее. По мне, так намного удобнее и просто приятнее решать, куда и зачём бежать, что называется, в процессе, но. Если уж мои интересы в какой-то момент пересекаются с интересами других людей, я без труда и сожалений наступаю на горло собственной шибко спонтанной песне и неукоснительно выполняю наши уговоры. То есть, делаю всё точно в срок и как нам - а не мне одной - надо.
И всё бы ничего, если бы при этом я не ждала того же и от окружающих.

Вот кто чем занимается в праздничный вечер, а мы с мамой готовим всякие вкусности, ибо дорвались. То есть, готовит мама, а я так - кручусь рядом с ножом в руках и жаждой найти этому орудию труда не противоречащее законодательным нормам применение во взгляде. Пока такового не находится, и потому я продолжаю играть роль статиста в нашей кулинарной идиллии и, пользуясь случаем, а также собственной свободой от каких-либо дел, поздравляю всех прекрасных девушек и милых дам, читающих мой дневник, с нашим общим праздником и желаю нам всем быть любимыми, безгранично счастливыми и неизменно прекрасными.

Поглядела Алису. Ту, которая в страну Чудес наведывалась в свободное от бытия простой британской девушкой со сложной судьбой время. Теперь вот сижу как пыльным мешком по голове ударенная и думаю, как всё-таки оно мне.
Котик, конечно, замечательный. И фокус с улыбкой-луной ох как хорош. "Вот собака!" и подобие частушек о Красной Королеве - это, вообще, шедеврально, я считаю. Ещё из прекрасного имеются туманные английские пейзажи. Но на этом хорошее как-то внезапно заканчивается. И начинается среднего качества сказка.
Главный минус фильма - это, несомненно, ужасающая банальность сюжета. Человек, совершенно не вписывающийся в свою эпоху, волею судеб попадает туда, где его как раз и не хватало, да, к тому же ещё оказывается единственным, кто может спасти мир-из-своих-грёз. Далее следуют метания, терзания и размышления на глубоко философские темы, нежелание никого спасать и мечты о том, как бы отсюда смыться потихоньку, пока никто ни к каким подвигам не припахал. Но в какой-то момент мирозданию вся эта бодяга надоедает, и оно, наконец-то, пинает Избранного, чтобы тот уже свои профессиональные функции выполнять начал, что ли. Так, слуге Добра не остаётся ничего иного, кроме как стать Героем - в нашем случае, Героиней - и, прыгнув выше собственной головы, искоренить всё имеющееся в округе Зло. Делается всё это, разумеется, с бесконечным пафосом и осознанием важности происходящего. А ещё у басни есть правильная мораль, куда ж без неё.
А у Кэрролла ничего такого не было. Его Страна Чудес была данностью - абсурдной, странной, невероятной - и потому не пригодной к оцениванию по шкале "хорошо-плохо". В этот с виду безумный, но, на самом деле, поразительно логичный и насквозь пропитанный самоиронией мир и попала Алиса - девочка, которой всё вокруг сразу же стало интересно. Интересно до такой степени, что её безграничное любопытство и желание понять, что же такое творится в волшебном царстве, сразу же передалось и мне.
Она не одна оказывалась в разных уголках Страны Чудес. Вместе с ней вихрь перемен подхватывал и нёс в очередное удивительное местечко, где было полным-полно примечательных личностей, и меня. И вот я уже беседовала с Чеширом, пыталась понять речи спрятавшейся в дымовом коконе гусеницы, отчаивалась в весёлой компании и играла в местный крокет. При этом не решая глобальных проблем и не разводя руками тучи, потому что кто, если не я? И это было поистине здорово. Если вы, конечно, понимаете истинное значение этого слова.
В новой же истории ощущению того, что ты - часть чего-то необыкновенного просто-напросто не оказалось места. Его заняла кровавая борьба за власть, развернувшаяся на крайне пересечённой местности чудесного королевства, в которую оказались втянуты все герои истории. Из беспечных философов жители Страны Чудес превратились в жертв обстоятельств и бунтарей. Как, впрочем, и Алиса, которая только и занималась тем, что освобождалась от комплексов и заодно восстанавливала справедливость в оказавшемся реальным мире из своих сновидений. Очень условную справедливость, между прочим. Всё-таки Белая королева тоже ещё та претендентка на трон, с её-то характером из серии "ой, я вся такая белая и пушистая с тонкой душевной организацией, насилия не переношу, так что, четвертуй-ка ты, дружок, вот этого господина, а я пока отвернусь, чтобы не видеть этого ужаса" - это я вам как почти политолог говорю.
Шляпник и ещё куча персонажей в течение всего фильма ни капельки не красиво сходили с ума, упорно изображали из себя глубоко несчастных товарищей, пострадавших ни за что, ни про что, а периодически, и вовсе, казались третьими лишними в великой борьбе Алисы со Злом.
Красная королева со своей Любовью Жизни там, по ходу дела, была чуть ли единственным по-настоящему живым персонажем, полноценной личностью. Не уступали ей в характерности, пожалуй, только Чешир вместе с синей гусеницей. Ещё пёс "настоящий" был, Белый-Кролик-в-жилете и братцы-близнецы колоритные, да. Почти все остальные остальные, вместе с окружающим их пейзажем - то ли из дурдома сбежали, то ли из авангардного сельского кружка художественной самодеятельности.
Угрюмо-инфантильное лицо Алисы тоже как-то не слишком радовало глаз, а вернее - наводило на мысли о скрывающихся за ним проблемами с психикой. А когда эта умница решила маленько поспать в убежище местного страшного зверя (больше ж негде!), который уже один раз её цапнул коготками, осталось только вздохнуть, что, случай-то клинический.
И ещё мне было прямо как-то обидно за обитателей страны Чудес, когда Алиса вот так просто променяла их на своих баранов, даже не всплакнув на прощание. Нет, правда, то она весь фильм ходила, переживала, а тут, когда существа, которые к ней отнеслись уж получше, чем её домашние ближние, предложили ей выбор: остаться или покинуть их - она моментально совершила второе, даже слезинки не проронив по этому поводу.

В общем, клип Гвен Стефани на песню "What are you waiting for?", на мой взгляд, представляет собой намного более удачную интерпретацию истории про Алису.

Мне так хорошо, что аж плохо. И так плохо, что аж хорошо.

Закончившаяся всего лишь три часа назад рабочая неделя у меня прошла под лозунгом "съезди на интервью - почувствуй себя хладным трупом". Ибо в течение всего этого времени обстоятельства складывались так, что большую часть бесед с экспертами на вечные темы приходилось вести, стоя на улице. То есть, на почти штормовом ветру и почти арктическом холоде. А беседы эти получались, хоть и очень интересными, но довольно долгими, так что продрогнуть до стука зубовного и трясущихся рук к их окончанию успевали все - и мы со съёмочной группой, и мои собеседники.
Хорошо ещё, что в первые дни стажировки съёмки перемежались с возвращениями в штаб, где тепло, хорошо и вообще уютно. Потому что, один раз выдержать два уличных интервью и одно офисное, запись которых, с учётом времени на дорогу до мест встречи, растянулась на шесть часов с копейками, ещё можно. Два, в принципе, тоже. Но пять таких сеансов трудового экстрима подряд - это уже был бы серьёзный перебор, даже для такого героя дня, как я.


P.S. Оказывается, за интригующим названием "живительный напиток" скрывается обыкновенная горячая кипячёная вода.

Одна из самых серьёзных и требующих срочного разрешения проблем современной юриспруденции - это, на мой взгляд, проблема защиты прав и свобод детей. Потому что любой разумный взрослый человек при желании может справиться с этим делом самостоятельно, ведь он самостоятелен, знает грамоту, имеет свободный доступ к необходимой ему информации, а также полностью дееспособен (те случаи, когда дееспособность по каким-то причинам не наступает, мы сейчас припишем к рассматриваемым, ибо ситуации, по сути, идентичны).
С детьми же дело обстоит с точностью, да наоборот.
Ребёнку - особенно, совсем маленькому - нечего противопоставить хулиганству своих родителей или кого другого. Он ещё не умеет, ни ходить, ни говорить, ни, уж тем более, писать. А соответственно, что ты с ним ни делай, всё это останется безнаказанным - не пойдёт же он в милицию, суд, прокуратуру или органы опеки.
Ситуация с теми, кто немного постарше, тоже аховая. Ну, допустим, передвигаться самостоятельно дитё научится, и довольно быстро. Внятно излагать свои мысли тоже вскоре сможет. Но пользы от этого в нашем случае будет не слишком много. Потому что вряд ли родственнички, по которым тюрьма плачет, станут рассказывать ему, как он может их наказать. А даже они на такое и сподобятся, ничего от этого не изменится. Заявление-то у малыша, даже великовозрастного, всё равно нигде не примут. Ну, только в органах опеки или РОНО, если повезёт, жалобы выслушают. Может, даже займутся его делом. Но тогда возникнет новая проблема.
Любое разбирательство такого рода, как известно, ведётся открыто для всех его сторон. Поэтому, обвиняемые в хулиганстве или совершении более тяжких преступлений, всегда будут знать, откуда исходят обвинения против них. В то же время они, скорее всего, будут постоянно пересекаться с "неблагодарным гадом", нажаловавшимся на них - добрых, милых и, вообще, чуть ли не святых - чужим тётям и дядям. При таком раскладе крайне наивно и совершенно неблагоразумно надеяться на то, что жизнь этого самого "гада" - то бишь, пострадавшего от рук привыкших ко вседозволенности старших ребёнка - не превратиться в ад или во что-то не менее отвратительное. Уж если особо одарённые товарищи, вообще, заранее предупреждают своих детей о том, что если они хоть слово скажут об их фокусах, им несдобровать, то возможности претворить свои угрозы в жизнь они точно не упустят.
Маленький человек, ведь, в любом случае слабее взрослого, и взрослые прекрасно об этом знают, а когда припечёт, пользуются своими преимуществами на полную катушку. Так что, ждать от них милости по отношению к тем, кто не способен дать им отпор, явно не стоит.
И эти порочные круги иногда окольцовывают жизнь человека годами, до тех пор, пока он не повзрослеет и просто не сбежит от тех, кто так долго измывался над ним, или, что ещё хуже, не превратиться в такого же морально урода, как и его мучители. Потому что изменить жуткую картину мира без помощи взрослых, сильных и честных людей невозможно, а помощь эту взять не откуда. Сверстники в лучшем случае могут пожалеть своего товарища. Педагог или просто человек с улицы, и вовсе, практически не способен реально повлиять на ситуацию в семье, особенно если она официально считается благополучной. Что касается официальных лиц - они, даже будучи настоящими Людьми с большой буквы - тоже иногда не имеют ни единого шанса вмешаться в дело, потому что просто-напросто не знают о его существовании или же не имеют на то юридических прав. Да, есть ещё адвокаты, но их услуги недёшевы - это раз, и они тоже могут отказаться вмешаться в такое сколькое и неприятное дело - это два.
В итоге получается, что защищать ребёнка от произвола и отвратительного отношения к нему со стороны его родителей, а то и всех членов семьи, оказывается просто-напросто некому. И с этим обязательно надо что-то делать, потому что иначе людей с искалеченными жизнями и искорёженной психикой будет становиться всё больше и больше. А это, как вы понимаете, перспектива, далеко не из приятных.

У всех на свете достижений технического прогресса есть одно общее свойство - если уж они ломаются, то в самый неподходящий момент. Вот, например, наш "рабочий" принтер, сегодня перестал подавать хоть какие-нибудь признаки жизни именно в тот момент, когда нам срочно понадобилось распечатать материалы для грядущих интервью, о которых мы в порыве фатального энтузиазма (с) чуть и вовсе не забыли. В результате, прежде, чем уехать на дело, наша дружная компания успела основательно позаниматься правописанием.
Когда с "контрольным списыванием" было покончено, мы, прихватив с собой операторов и всю необходимую технику, загрузились в машину и отправились навстречу приключениям. То есть, на место встречи с потенциальными жертвами нашего красноречия. Пока наше транспортное средство катилось по набережной, мы любовались заоконными пейзажами и спорили, на чём лучше гонять по Москве с ветерком - на мотоцикле или всё-таки на вертолёте. "На вертолёте" - решило возглавляемое мною большинство, после чего я со спокойной душой отправилась беседовать с одной замечательной личностью.
Общаться мы решили на улице, а точнее, стоя по колено в снегу, скрывающим под собой полянку. При этом, если собеседнику моему ещё досталось относительно устойчивое местечко, то мне пришлось приложить немало усилий для того, чтобы на полуслове не провалиться в белую перину. Так что, серьёзная беседа о важном только с виду была таковой, а на деле...А всё благодаря оператору, решившему, что если уж снимать интервью, то в живописном местечке.
Кстати, о благодарностях. Пользуясь случаем, хочу сказать большое человеческое спасибо нашему водителю, для которого недалеко - это везде, куда можно добраться при очень большом желании. Если бы он не его уверенность в том, что "отсюда до метро совсем недалеко и по прямой", не видать мне замечательной прогулки по сказочно красивым улочкам.

На второе интервью меня отправили потому, что "кто первый встал - того и тапочки". Перевожу с русского на русский. Я ж, ведь, с первым разделалась раньше всех. Ну и в штаб, соответственно, вернулась раньше своих коллег. Вот меня в путь-дорогу при первой же возможности и снарядили, к моей вящей радости и в порядке живой очереди.
Теперь уже компанию мне составляли только прекрасный ночной город, два молчаливых оператора и один общительный водитель, с которым мы всю дорогу честно пытались развеселить вышеупомянутую съёмочную бригаду.
По дороге к машине, говорю ему, куда ехать и, пока называю адрес, успеваю раза три споткнуться и поскользнуться.
- Я вас прямо ко входу подвезу, - обещает он, сочувственно глядя на проявляющую чудеса акробатики меня. Вам только дверь открыть останется.
- Ну, с этим-то мы уж как-нибудь справимся, - отвечаю я за всю нашу троицу, но, видимо, не слишком убедительно, потому что далее следует хитрый вопрос:
- Или в окно влезете, да?
- Чего не сделаешь ради удовольствия, - картинно вздыхаю я. - То есть, ради дела, конечно.
И так - всю дорогу. Обратную - тоже.
А технари так и не улыбнулись ни разу даже. За это я при первой же возможности отобрала у них кассету с нашим творчеством и пообещала им вновь оказаться на их пути. После чего с гордо поднятой головой удалилась хвастаться получившейся записью начальству и всем-всем-всем.

Собственно о начальстве. Оно меня сегодня просвещало на тему "Почему французский вертолётоносец, купленный нами (страной в смысле, не начальством и не мной даже) у Франции, не бронирован, и почему мировая общественность вообще отказалась от броненосцев". Да, вот на такие высокоинтеллектуальные темы мы общаемся в редкие минуты досуга.

По-настоящему моё журналистское бытие началось сегодня и так, что я была бы совсем не против, если бы оно и в будущем неизменно оставалось настолько же прекрасным и интересным. Потому что трудиться на благо Родине в отделе, занимающемся подготовкой вечерних "аналитических" новостей, и в компании замечательных людей, которые не только знают, но и по-настоящему любят своё дело - это очень и очень здорово. А не чувствовать себя при этом полной тупицей по сравнению с настоящими профессионалами, благодаря наличию у оных как чувства такта, так и чувства юмора, и вовсе, приятно до невозможности. Ну и жутко полезно для повышения самооценки, конечно.
Нет, правда, я себя прямо-таки зауважала лишний раз после того, как с первой попытки нашла общий язык с тамошней техникой. И это я ещё на дело не ходила. То бишь, интервью брать ни у кого не ездила. Но завтра-то мы это упущение исправим, и я у нас окончательно и, возможно даже, что и бесповоротно стану настоящим журналистом.

P.S. Из окна в нашем кабинете открывается вид на добрую - и, надо сказать, очень красивую - половину Москвы. А ещё на монтажников-высотников, которые упорно и довольно экстремальными способами пытаются что-то сотворить с фасадом здания. Говорю ж, надо пользоваться случаем и срочно сюжет об этих любителях острых ощущений местного значения снимать, пока они никуда не сбежали и ниоткуда не упали.

А знаете, что это за набор циферок такой: 1.03.10? Это, друзья мои, дата изготовления купленных сегодня одним хорошим человеком булочек by ОАО "Хлебокомбинат "Пролетарец", указанная на упаковке оных.

Есть в этом что-то загадочное, не правда ли?