Борх***(с)

p.s. у нас будет кот в октябре, я решилась и безумно соскучилась по котам  и кошкам, мурлычащим на окошке...

Апельсинные цветы
Бессилье
Боль
Водоскат
Господи, дай увидеть!..
Грех
Два сонета
Дьяволенок
Ей в Торран
Если
За что?
Закат
Заклинанье
Зеркала
Игра
Идущий мимо
Иметь
К пруду
Как он
Ключ
Крик
Любовь - одна
Любовь
Между
Мера
Мешается, сливается...
Мудрость
Надпись на книге
Не знаю я, где святость, где порок...
Нелюбовь
Непредвиденное
Нет!
Никогда
О вере
О другом
Овен и стрелец
Однообразие
Оно
Оправдание
Осенью
Отрада
Пауки
Песня (Окно мое высоко над землею...)
Посвящение
Последнее
Предел
Пыль
Святое
Сложности
Снег
Снежные хлопья
Соблазн
Сонет (Не страшно мне...)
Стекло
Стихотворный вечер в "Зеленой Лампе"
Счастье
Там
Цветы ночи
Часы стоят
Шутка
Электричество

14 декабря 1918 года

14 months in the making, 42 countries, and a cast of thousands. Thanks to everyone who danced with me.

биение ритма,

вибрации звука ОМ,

несносных контактов желания -

оно все слилось в одном вздохе о том,

чьи песни воруются без слов и свидания.

чьи весны идут, распуская цветы и складываются в единство гармоники

чьи речи легки, дороги, что вода на жаре,

а долгое эхо хранится в молчании.

что дом тебе, строился он почему?

зачем все таскали стволы сквозь пургу?

хранили огонь, искали дрова,

и складывали, как дважды два,

все слова, нанизывая на

на газовую косынку

далекого расстояния

в 15 километров

и нескольких телефонных звонков.

можно было раскинуть пасьянс

карты в руках крапленые..

каждый фиксировал друга шаг

и держал, и держался,

перестраивая желания,

вбивая осторожно по колышку

чтобы там, в высоте,

в лазоревой синеве небес

можно было закружиться на облаке.

но, видимо, все устали давно,

и случайно стали смотреть искоса в стороны

и вдруг  зашатался в руках подвес

и ветер задул, сильный, северный.

далекого моря рокот затих

где-то между Ираном и Грецией

и затянулся плющем дивный лес,

где бегал олень серебряный.

и кто-то на вел сел,

срывая эмоций губительных ряд,

а кто-то вновь увидел тот взгляд,

где родинка с месяцем отражаются.

я  не сплю...я не люблю..я только...

опять ...офигенно туплю....и без

страха катаюсь на велике.

Над головой
            созвездия мигают.
И руки сами тянутся
                    к огню...

Как страшно мне,
                что люди привыкают,
открыв глаза,
не удивляться дню.
Существовать.
Не убегать за сказкой.
И уходить,
          как в монастырь,
                          в стихи.
Ловить Жар-птицу
для жаркого
           с кашей.
А Золотую рыбку -
                  для ухи.

1970

***

Приходить к тебе,
             чтоб снова
просто
вслушиваться в
голос;
и сидеть на стуле,
сгорбясь,
и не говорить ни
слова.
Приходить,
       стучаться в двери,
замирая, ждать
ответа...
Если ты узнаешь
это,
то, наверно, не
поверишь,
то, конечно,
захохочешь,
скажешь:
"Это ж глупо
очень..."
Скажешь:
"Тоже мне -
      влюбленный!"-
и посмотришь
удивленно,
и не усидишь на
месте.
Будет смех звенеть
рекою...

Ну и ладно.
       Ну и смейся.
Я люблю тебя
         такою.

1997

***

НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА

Нет погоды над Диксоном.
               Есть метель.
Ветер есть.
И снег.
А погоды нет.
Нет погоды над Диксоном третий день.
Третий день подряд
          мы встречаем рассвет
не в полете,
который нам по душе,
не у солнца,
     слепящего яростно,
а в гостинице.
На втором этаже.
Надоевшей.
Осточертевшей уже.
Там, где койки стоят в два яруса.
Там, где тихий бортштурман Леша
снисходительно,
полулежа,
на гитаре играет,
          глядя в окно,
вальс задумчивый
          "Домино".
Там, где бродят летчики по этажу,
там, где я тебе это письмо пишу,
там, где без рассуждений
               почти с утра,-
за три дня,
наверно, в десятый раз,-
начинается "северная" игра -
преферанс.
Там, где дни друг на друга похожи,
там, где нам
     ни о чем не спорится...
Ждем погоды мы.
Ждем в прихожей
Северного полюса.
Третий день
     погоды над Диксоном нет.
Третий день...

А кажется:
     двадцать лет!
Будто нам эта жизнь двадцать лет под стать,
двадцать лет, как забыли мы слово:
                              летать!
И обидно.
И некого вроде винить.
Телефон в коридоре опять звонит.
Вновь синоптики,
самым святым клянясь,
обещают на завтра
вылет
для всех нас...
И опять, как в насмешку,
приходит с утра
завтра,
     слишком похожее
на вчера.
Улететь -
     дело очень не легкое,
потому что погода -
нелетная.

...Самолеты охране поручены.
Самолеты к земле прикручены,
будто очень опасные
               звери они,
будто вышли уже
          из доверья они.
Будто могут
плюнуть они на людей!
Вздрогнуть!
Воздух наполнить свистом.
И - туда!
     Сквозь тучи...

Над Диксоном
третий день погоды нет.
Третий день.
Рисковать
приказами запрещено...

Тихий штурман Леша
глядит в окно.
Тихий штурман
     наигрывает "Домино".
Улететь нельзя все равно
ни намеренно,
ни случайно,
ни начальникам,
ни отчаянным -
никому.

1995

***

А. Пахмутовой

Вроде просто:
        найти и расставить слова.
Жаль, что это все реже.
И все больней...
Вновь бумага лежит —
         ни жива, ни мертва —
будто знает,
что ты прикоснешься к ней.

Но ведь где-то есть он,
              в конце концов,
тот —
единственный,
необъяснимый тот —
гениальный порядок
             привычных нот,
гениальный порядок
            обычных слов.
1997

«Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины — основное в моем творчестве», — говорил Есенин.

***

Мир таинственный, мир мой древний,
Ты, как ветер, затих и присел.
Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбель
Заметалась звенящая жуть...
Здравствуй ты, моя чёрная гибель,
Я навстречу к тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокой
Окрестил нас как падаль и мразь.
Стынет поле в тоске волоокой,
Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выи,
И легка ей чугунная гать.
Ну да что же? Ведь нам не впервые
И расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягучее колко,
Это песня звериных прав!..
...Так охотники травят волка,
Зажимая в тиски облав.

Зверь припал... и из пасмурных недр
Кто-то спустит сейчас курки...
Вдруг прыжок... и двуного недруга
Раздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даёшься ножу!
Как и ты, я, отвсюду гонимый,
Средь железных врагов прохожу.

Как и ты, я всегда наготове,
И хоть слышу победный рожок,
Но отпробует вражеской крови
Мой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу...
Всё же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.

1921 Сергей Есенин. Сочинения.

***

Вот оно, глупое счастье,
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихо закат.

Здравствуй, златое затишье,
С тенью березы в воде!
Галочья стая на крыше
Служит вечерню звезде.

Где-то за садом несмело,
Там, где калина цветет
Нежная девушка в белом
Нежную песню поет.

Стелется синею рясой
С поля ночной холодок...
Глупое, милое счастье,
Свежая розовость щек!

1918 Сергей Есенин. Сочинения.

***

 Анна Снегина

А. Воронскому
	
1
	
	"Село, значит, наше - Радово,

	Дворов, почитай, два ста.

	Тому, кто его оглядывал,

	Приятственны наши места.

	Богаты мы лесом и водью,

	Есть пастбища, есть поля.

	И по всему угодью

	Рассажены тополя.
	
	Мы в важные очень не лезем,

	Но все же нам счастье дано.

	Дворы у нас крыты железом,

	У каждого сад и гумно.

	У каждого крашены ставни,

	По праздникам мясо и квас.

	Недаром когда-то исправник

	Любил погостить у нас.
	
	Оброки платили мы к сроку,

	Но - грозный судья - старшина

	Всегда прибавлял к оброку

	По мере муки и пшена.

	И чтоб избежать напасти,

	Излишек нам был без тягот.

	Раз - власти, на то они власти,
	А мы лишь простой народ.
	
	Но люди - все грешные души.

	У многих глаза - что клыки.

	С соседней деревни Криуши

	Косились на нас мужики.

	Житье у них было плохое -

	Почти вся деревня вскачь

	Пахала одной сохою

	На паре заезженных кляч.
	
	Каких уж тут ждать обилий, -

	Была бы душа жива.

	Украдкой они рубили

	Из нашего леса дрова.

	Однажды мы их застали...

	Они в топоры, мы тож.

	От звона и скрежета стали

	По телу катилась дрожь.
	
	В скандале убийством пахнет.

	И в нашу и в их вину

	Вдруг кто-то из них как ахнет! -

	И сразу убил старшину.

	На нашей быдластой сходке

	Мы делу условили ширь.

	Судили.  Забили в колодки

	И десять услали в Сибирь.
	С тех пор и у нас неуряды.
	Скатилась со счастья вожжа.
	Почти что три года кряду
	У нас то падеж, то пожар".
	
	 *
	
	Такие печальные вести
	Возница мне пел весь путь.
	Я в радовские предместья
	Ехал тогда отдохнуть.
	
	Война мне всю душу изъела.

	За чей-то чужой интерес

	Стрелял я в мне близкое тело

	И грудью на брата лез.

	Я понял, что я - игрушка,

	В тылу же купцы да знать,

	И, твердо простившись с пушками,

	Решил лишь в стихах воевать.
	Я бросил мою винтовку,
	Купил себе "липу"(1), и вот
	С такою-то подготовкой
	Я встретил 17-ый год.
	
	Свобода взметнулась неистово.
	И в розово-смрадном огне
	Тогда над страною калифствовал
	Керенский на белом коне.
	Война "до конца", "до победы".
	И ту же сермяжную рать
	Прохвосты и дармоеды
	Сгоняли на фронт умирать.
	Но все же не взял я шпагу...
	Под грохот и рев мортир
	Другую явил я отвагу -
	Был первый в стране дезертир.
	
	 *
	
	Дорога довольно хорошая,
	Приятная хладная звень.
	Луна золотою порошею
	Осыпала даль деревень.
	"Ну, вот оно, наше Радово, -
	Промолвил возница, -
	Здесь!
	Недаром я лошади вкладывал
	За норов ее и спесь.
	Позволь, гражданин, на чаишко.
	Вам к мельнику надо?
	Так вон!..
	Я требую с вас без излишка
	За дальний такой прогон".
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	Даю сороковку.
	"Мало!"
	Даю еще двадцать.
	"Нет!"
	Такой отвратительный малый.
	А малому тридцать лет.
	"Да что ж ты?
	Имеешь ли душу?
	За что ты с меня гребешь?"
	И мне отвечает туша:
	"Сегодня плохая рожь.
	Давайте еще незвонких
	Десяток иль штучек шесть -
	Я выпью в шинке самогонки
	За ваше здоровье и честь..."
	
	 *
	
	И вот я на мельнице...
	Ельник
	Осыпан свечьми светляков.
	От радости старый мельник
	Не может сказать двух слов:
	"Голубчик!  Да ты ли?
	Сергуха!
	Озяб, чай?  Поди продрог?
	Да ставь ты скорее, старуха,
	На стол самовар и пирог!"
	
	В апреле прозябнуть трудно,
	Особенно так в конце.
	Был вечер задумчиво чудный,
	Как дружья улыбка в лице.
	Объятья мельника круты,
	От них заревет и медведь,
	Но все же в плохие минуты
	Приятно друзей иметь.
	
	"Откуда?  Надолго ли?"
	"На год".
	"Ну, значит, дружище, гуляй!
	Сим летом грибов и ягод
	У нас хоть в Москву отбавляй.
	И дичи здесь, братец, до черта,
	Сама так под порох и прет.
	Подумай ведь только...
	Четвертый
	Тебя не видали мы год..."
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	
	Беседа окончена...

	Чинно

	Мы выпили весь самовар.

	По-старому с шубой овчинной

	Иду я на свой сеновал.

	Иду я разросшимся садом,

	Лицо задевает сирень.

	Так мил моим вспыхнувшим взглядам

	Состарившийся плетень.
	Когда-то у той вон калитки
	Мне было шестнадцать лет,
	И девушка в белой накидке
	Сказала мне ласково:  "Нет!"
	Далекие, милые были.
	Тот образ во мне не угас...
	Мы все в эти годы любили,
	Но мало любили нас.
	
	2
	
	"Ну что же!  Вставай, Сергуша!
	Еще и заря не текла,
	Старуха за милую душу
	Оладьев тебе напекла.
	Я сам-то сейчас уеду
	К помещице Снегиной...
	Ей
	Вчера настрелял я к обеду
	Прекраснейших дупелей".
	
	Привет тебе, жизни денница!
	Встаю, одеваюсь, иду.
	Дымком отдает росяница
	На яблонях белых в саду.
	Я думаю:
	Как прекрасна
	Земля
	И на ней человек.
	И сколько с войной несчастных
	Уродов теперь и калек!
	И сколько зарыто в ямах!
	И сколько зароют еще!
	И чувствую в скулах упрямых
	Жестокую судоргу щек.
	
	Нет, нет!
	Не пойду навеки!
	За то, что какая-то мразь
	Бросает солдату-калеке
	Пятак или гривенник в грязь.
	
	"Ну, доброе утро, старуха!
	Ты что-то немного сдала..."
	И слышу сквозь кашель глухо:
	"Дела одолели, дела.
	У нас здесь теперь неспокойно.
	Испариной все зацвело.
	Сплошные мужицкие войны -
	Дерутся селом на село.
	Сама я своими ушами
	Слыхала от прихожан:
	То радовцев бьют криушане,
	То радовцы бьют криушан.
	А все это, значит, безвластье.
	Прогнали царя...
	Так вот...
	Посыпались все напасти
	На наш неразумный народ.
	Открыли зачем-то остроги,
	Злодеев пустили лихих.
	Теперь на большой дороге
	Покою не знай от них.
	Вот тоже, допустим... C Криуши...
	Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,
	Они ж, воровские души,
	Вернулись опять домой.
	У них там есть Прон Оглоблин,
	Булдыжник, драчун, грубиян.
	Он вечно на всех озлоблен,
	С утра по неделям пьян.
	И нагло в третьевом годе,
	Когда объявили войну,
	При всем честном народе
	Убил топором старшину.
	Таких теперь тысячи стало
	Творить на свободе гнусь.
	Пропала Расея, пропала...
	Погибла кормилица Русь..."
	
	Я вспомнил рассказ возницы
	И, взяв свою шляпу и трость,
	Пошел мужикам поклониться,
	Как старый знакомый и гость.
	
	  *
	
	Иду голубою дорожкой
	И вижу - навстречу мне
	Несется мой мельник на дрожках
	По рыхлой еще целине.
	"Сергуха!  За милую душу!
	Постой, я тебе расскажу!
	Сейчас!  Дай поправить вожжу,
	Потом и тебя оглоушу.
	Чего ж ты мне утром ни слова?
	Я Снегиным так и бряк:
	Приехал ко мне, мол, веселый
	Один молодой чудак.
	(Они ко мне очень желанны,
	Я знаю их десять лет.)
	А дочь их замужняя Анна
	Спросила:
	- Не тот ли, поэт?
	- Ну, да, - говорю, - он самый.
	- Блондин?
	- Ну, конечно, блондин!
	- С кудрявыми волосами?
	- Забавный такой господин!
	- Когда он приехал?
	- Недавно.
	- Ах, мамочка, это он!
	Ты знаешь,
	Он был забавно
	Когда-то в меня влюблен.
	Был скромный такой мальчишка,
	А нынче...
	Поди ж ты...
	Вот...
	Писатель...
	Известная шишка...
	Без просьбы уж к нам не придет".
	
	И мельник, как будто с победы,
	Лукаво прищурил глаз:
	"Ну, ладно!  Прощай до обеда!
	Другое сдержу про запас".
	
	Я шел по дороге в Криушу
	И тростью сшибал зеленя.
	Ничто не пробилось мне в душу,
	Ничто не смутило меня.
	Струилися запахи сладко,
	И в мыслях был пьяный туман...
	Теперь бы с красивой солдаткой
	Завесть хорошо роман.
	
	  *
	
	Но вот и Криуша...
	Три года
	Не зрел я знакомых крыш.
	Сиреневая погода
	Сиренью обрызгала тишь.
	Не слышно собачьего лая,
	Здесь нечего, видно, стеречь -
	У каждого хата гнилая,
	А в хате ухваты да печь.
	Гляжу, на крыльце у Прона
	Горластый мужицкий галдеж.
	Толкуют о новых законах,
	О ценах на скот и рожь.
	"Здорово, друзья!"
	"Э, охотник!
	Здорово, здорово!
	Садись!
	Послушай-ка ты, беззаботник,
	Про нашу крестьянскую жисть.
	Что нового в Питере слышно?
	С министрами, чай, ведь знаком?
	Недаром, едрит твою в дышло,
	Воспитан ты был кулаком.
	Но все ж мы тебя не порочим.
	Ты - свойский, мужицкий, наш,
	Бахвалишься славой не очень
	И сердце свое не продашь.
	Бывал ты к нам зорким и рьяным,
	Себя вынимал на испод...
	Скажи:
	Отойдут ли крестьянам
	Без выкупа пашни господ?
	Кричат нам,
	Что землю не троньте,
	Еще не настал, мол, миг.
	За что же тогда на фронте
	Мы губим себя и других?"
	
	И каждый с улыбкой угрюмой
	Смотрел мне в лицо и в глаза,
	А я, отягченный думой,
	Не мог ничего сказать.
	Дрожали, качались ступени,
	Но помню
	Под звон головы:
	"Скажи,
	Кто такое Ленин?"
	Я тихо ответил:
	"Он - вы".
	
	3
	
	На корточках ползали слухи,

	Судили, решали, шепча.

	И я от моей старухи

	Достаточно их получал.

	Однажды, вернувшись с тяги,

	Я лег подремать на диван.

	Разносчик болотной влаги,

	Меня прознобил туман.
	Трясло меня, как в лихорадке,
	Бросало то в холод, то в жар
	И в этом проклятом припадке
	Четыре я дня пролежал.
	
	Мой мельник с ума, знать, спятил.
	Поехал,
	Кого-то привез...
	Я видел лишь белое платье
	Да чей-то привздернутый нос.
	Потом, когда стало легче,
	Когда прекратилась трясь,
	На пятые сутки под вечер
	Простуда моя улеглась.
	Я встал.
	И лишь только пола
	Коснулся дрожащей ногой,
	Услышал я голос веселый:
	"А!
	Здравствуйте, мой дорогой!
	Давненько я вас не видала.
	Теперь из ребяческих лет
	Я важная дама стала,
	А вы - знаменитый поэт.
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	
	Ну, сядем.
	Прошла лихорадка?
	Какой вы теперь не такой!
	Я даже вздохнула украдкой,
	Коснувшись до вас рукой.
	Да...
	Не вернуть, что было.
	Все годы бегут в водоем.
	Когда-то я очень любила
	Сидеть у калитки вдвоем.
	Мы вместе мечтали о славе...
	И вы угодили в прицел,
	Меня же про это заставил
	Забыть молодой офицер..."
	
	  *
	
	Я слушал ее и невольно
	Оглядывал стройный лик.
	Хотелось сказать:
	"Довольно!
	Найдемте другой язык!"
	
	Но почему-то, не знаю,
	Смущенно сказал невпопад:
	"Да...  Да...
	Я сейчас вспоминаю...
	Садитесь.
	Я очень рад.
	Я вам прочитаю немного
	Стихи
	Про кабацкую Русь...
	Отделано четко и строго.
	По чувству - цыганская грусть".
	"Сергей!
	Вы такой нехороший.
	Мне жалко,
	Обидно мне,
	Что пьяные ваши дебоши
	Известны по всей стране.
	Скажите:
	Что с вами случилось?"
	"Не знаю".
	"Кому же знать?"
	"Наверно, в осеннюю сырость
	Меня родила моя мать".
	"Шутник вы..."
	"Вы тоже, Анна".
	"Кого-нибудь любите?"
	"Нет".
	"Тогда еще более странно
	Губить себя с этих лет:
	Пред вами такая дорога..."
	Сгущалась, туманилась даль...
	Не знаю, зачем я трогал
	Перчатки ее и шаль.
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	Луна хохотала, как клоун.
	И в сердце хоть прежнего нет,
	По-странному был я полон
	Наплывом шестнадцати лет.
	Расстались мы с ней на рассвете
	С загадкой движений и глаз...
	
	Есть что-то прекрасное в лете,
	А с летом прекрасное в нас.
	
	  *
	
	Мой мельник...
	Ох, этот мельник!
	С ума меня сводит он.
	Устроил волынку, бездельник,
	И бегает как почтальон.
	Сегодня опять с запиской,
	Как будто бы кто-то влюблен:
	"Придите.
	Вы самый близкий.
	С любовью
	    О г л о б л и н   П р о н".
	Иду.
	Прихожу в Криушу.
	Оглоблин стоит у ворот
	И спьяну в печенки и в душу
	Костит обнищалый народ.
	"Эй, вы!
	Тараканье отродье!
	Все к Снегиной!..
	Р-раз и квас!
	Даешь, мол, твои угодья
	Без всякого выкупа с нас!"
	И тут же, меня завидя,
	Снижая сварливую прыть,
	Сказал в неподдельной обиде:
	"Крестьян еще нужно варить".
	"Зачем ты позвал меня, Проша?"
	"Конечно, ни жать, ни косить.
	Сейчас я достану лошадь
	И к Снегиной... вместе...
	Просить..."
	И вот запрягли нам клячу.
	В оглоблях мосластая шкеть -
	Таких отдают с придачей,
	Чтоб только самим не иметь.
	Мы ехали мелким шагом,
	И путь нас смешил и злил:
	В подъемах по всем оврагам
	Телегу мы сами везли.
	
	Приехали.

	Дом с мезонином

	Немного присел на фасад.

	Волнующе пахнет жасмином

	Плетневый его палисад.

	Слезаем.

	Подходим к террасе

	И, пыль отряхая с плеч,

	О чьем-то последнем часе

	Из горницы слышим речь:
	"Рыдай - не рыдай, - не помога...
	Теперь он холодный труп...
	Там кто-то стучит у порога.
	Припудрись...
	Пойду отопру..."
	
	Дебелая грустная дама
	Откинула добрый засов.
	И Прон мой ей брякнул прямо
	Про землю,
	Без всяких слов.
	"Отдай!.. -
	Повторял он глухо. -
	Не ноги ж тебе целовать!"
	
	Как будто без мысли и слуха
	Она принимала слова.
	Потом в разговорную очередь
	Спросила меня
	Сквозь жуть:
	"А вы, вероятно, к дочери?
	Присядьте...
	Сейчас доложу..."
	
	Теперь я отчетливо помню
	Тех дней роковое кольцо.
	Но было совсем не легко мне
	Увидеть ее лицо.
	Я понял -
	Случилось горе,
	И молча хотел помочь.
	"Убили...  Убили Борю...
	Оставьте!
	Уйдите прочь!
	Вы - жалкий и низкий трусишка.
	Он умер...
	А вы вот здесь..."
	
	Нет, это уж было слишком.
	Не всякий рожден перенесть.
	Как язвы, стыдясь оплеухи,
	Я Прону ответил так:
	"Сегодня они не в духе...
	Поедем-ка, Прон, в кабак..."
	
	4
	
	Все лето провел я в охоте.
	Забыл ее имя и лик.
	Обиду мою
	На болоте
	Оплакал рыдальщик-кулик.
	
	Бедна наша родина кроткая
	В древесную цветень и сочь,
	И лето такое короткое,
	Как майская теплая ночь.
	Заря холодней и багровей.
	Туман припадает ниц.
	Уже в облетевшей дуброве
	Разносится звон синиц.
	Мой мельник вовсю улыбается,
	Какая-то веселость в нем.
	"Теперь мы, Сергуха, по зайцам
	За милую душу пальнем!"
	Я рад и охоте...
	Коль нечем
	Развеять тоску и сон.
	Сегодня ко мне под вечер,
	Как месяц, вкатился Прон.
	"Дружище!
	С великим счастьем!
	Настал ожидаемый час!
	Приветствую с новой властью!
	Теперь мы всех р-раз - и квас!
	Мы пашни берем и леса.
	В России теперь Советы
	И Ленин - старшой комиссар.
	Дружище!
	Вот это номер!
	Вот это почин так почин.
	Я с радости чуть не помер,
	А брат мой в штаны намочил.
	Едри ж твою в бабушку плюнуть!
	Гляди, голубарь, веселей!
	Я первый сейчас же коммуну
	Устрою в своем селе".
	
	У Прона был брат Лабутя,
	Мужик - что твой пятый туз:
	При всякой опасной минуте
	Хвальбишка и дьявольский трус.
	Таких вы, конечно, видали.
	Их рок болтовней наградил.
	Носил он две белых медали
	С японской войны на груди.
	И голосом хриплым и пьяным
	Тянул, заходя в кабак:
	"Прославленному под Ляояном
	Ссудите на четвертак..."
	Потом, насосавшись до дури,
	Взволнованно и горячо
	О сдавшемся Порт-Артуре
	Соседу слезил на плечо.
	"Голубчик! -
	Кричал он. -
	Петя!
	Мне больно...  Не думай, что пьян.
	Отвагу мою на свете
	Лишь знает один Ляоян".
	
	Такие всегда на примете.
	Живут, не мозоля рук.
	И вот он, конечно, в Совете,
	Медали запрятал в сундук.
	Но со тою же важной осанкой,
	Как некий седой ветеран,
	Хрипел под сивушной банкой
	Про Нерчинск и Турухан:
	"Да, братец!
	Мы горе видали,
	Но нас не запугивал страх..."
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	Медали, медали, медали
	Звенели в его словах.
	Он Прону вытягивал нервы,
	И Прон материл не судом.
	Но все ж тот поехал первый
	Описывать снегинский дом.
	
	В захвате всегда есть скорость:
	- Даешь!  Разберем потом!
	Весь хутор забрали в волость
	С хозяйками и со скотом.
	
	А мельник...
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	Мой старый мельник
	Хозяек привез к себе,
	Заставил меня, бездельник,
	В чужой ковыряться судьбе.
	И снова нахлынуло что-то...
	Тогда я вся ночь напролет
	Смотрел на скривленный заботой
	Красивый и чувственный рот.
	
	Я помню -
	Она говорила:
	"Простите...  Была не права...
	Я мужа безумно любила.
	Как вспомню... болит голова...
	Но вас
	Оскорбила случайно...
	Жестокость была мой суд...
	Была в том печальная тайна,
	Что страстью преступной зовут.
	Конечно,
	До этой осени
	Я знала б счастливую быль...
	Потом бы меня вы бросили,
	Как выпитую бутыль...
	Поэтому было не надо...
	Ни встреч... ни вобще продолжать...
	Тем более с старыми взглядами
	Могла я обидеть мать".
	
	Но я перевел на другое,
	Уставясь в ее глаза,
	И тело ее тугое
	Немного качнулось назад.
	"Скажите,
	Вам больно, Анна,
	За ваш хуторской разор?"
	Но как-то печально и странно
	Она опустила свой взор.
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	"Смотрите...
	Уже светает.
	Заря как пожар на снегу...
	Мне что-то напоминает...
	Но что?..
	Я понять не могу...
	Ах!..  Да...
	Это было в детстве...
	Другой...  Не осенний рассвет...
	Мы с вами сидели вместе...
	Нам по шестнадцать лет..."
	
	Потом, оглядев меня нежно
	И лебедя выгнув рукой,
	Сказала как будто небрежно:
	"Ну, ладно...
	Пора на покой..."
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	Под вечер они уехали.
	Куда?
	Я не знаю куда.
	В равнине, проложенной вехами,
	Дорогу найдешь без труда.
	
	Не помню тогдашних событий,
	Не знаю, что сделал Прон.
	Я быстро умчался в Питер
	Развеять тоску и сон.
	
	5
	
	Суровые, грозные годы!
	Но разве всего описать?
	Слыхали дворцовые своды
	Солдатскую крепкую "мать".
	
	Эх, удаль!

	Цветение в далях!

	Недаром чумазый сброд

	Играл по дворам на роялях

	Коровам тамбовский фокстрот.

	За хлеб, за овес, за картошку

	Мужик залучил граммофон, -

	Слюнявя козлиную ножку,
	Танго себе слушает он.
	Сжимая от прибыли руки,
	Ругаясь на всякий налог,
	Он мыслит до дури о штуке,
	Катающейся между ног.
	Шли годы
	Размашисто, пылко...
	Удел хлебороба гас.
	Немало попрело в бутылках
	"Керенок" и "ходей" у нас.
	Фефела!  Кормилец!  Касатик!
	Владелец землей и скотом,
	За пару измызганных "катек"
	Он даст себя выдрать кнутом.
	
	Ну, ладно.
	Довольно стонов!
	Не нужно насмешек и слов!
	Сегодня про участь Прона
	Мне мельник прислал письмо:
	"Сергуха!  За милую душу!
	Привет тебе, братец!  Привет!
	Ты что-то опять в Криушу
	Не кажешься целых шесть лет!
	Утешь!
	Соберись, на милость!
	Прижваривай по весне!
	У нас здесь такое случилось,
	Чего не расскажешь в письме.
	Теперь стал спокой в народе,
	И буря пришла в угомон.
	Узнай, что в двадцатом годе
	Расстрелян Оглоблин Прон.
	
	Расея...
	Дуровая зыкь она.
	Хошь верь, хошь не верь ушам -
	Однажды отряд Деникина
	Нагрянул на криушан.
	Вот тут и пошла потеха...
	С потехи такой - околеть.
	Со скрежетом и со смехом
	Гульнула казацкая плеть.
	Тогда вот и чикнули Проню,
	Лабутя ж в солому залез
	И вылез,
	Лишь только кони
	Казацкие скрылись в лес.
	Теперь он по пьяной морде
	Еще не устал голосить:
	"Мне нужно бы красный орден
	За храбрость мою носить".
	Совсем прокатились тучи...
	И хоть мы живем не в раю,
	Ты все ж приезжай, голубчик,
	Утешить судьбину мою..."
	
	  *
	
	И вот я опять в дороге.

	Ночная июньская хмарь.

	Бегут говорливые дроги

	Ни шатко ни валко, как встарь.

	Дорога довольно хорошая,

	Равнинная тихая звень.

	Луна золотою порошею

	Осыпала даль деревень.
	Мелькают часовни, колодцы,
	Околицы и плетни.
	И сердце по-старому бьется,
	Как билось в далекие дни.
	
	Я снова на мельнице...
	Ельник
	Усыпан свечьми светляков.
	По-старому старый мельник
	Не может связать двух слов:
	"Голубчик!  Вот радость!  Сергуха!
	Озяб, чай?  Поди, продрог?
	Да ставь ты скорее, старуха,
	На стол самовар и пирог.
	Сергунь!  Золотой!  Послушай!
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	И ты уж старик по годам...
	Сейчас я за милую душу
	Подарок тебе передам".
	"Подарок?"
	"Нет...
	Просто письмишко.
	Да ты не спеши, голубок!
	Почти что два месяца с лишком
	Я с почты его приволок".
	
	Вскрываю... читаю...  Конечно!
	Откуда же больше и ждать!
	И почерк такой беспечный,
	И лондонская печать.
	
	"Вы живы?..  Я очень рада...
	Я тоже, как вы, жива.
	Так часто мне снится ограда,
	Калитка и ваши слова.
	Теперь я от вас далеко...
	В России теперь апрель.
	И синею заволокой
	Покрыта береза и ель.
	Сейчас вот, когда бумаге
	Вверяю я грусть моих слов,
	Вы с мельником, может, на тяге
	Подслушиваете тетеревов.
	Я часто хожу на пристань
	И, то ли на радость, то ль в страх,
	Гляжу средь судов все пристальней
	На красный советский флаг.
	Теперь там достигли силы.
	Дорога моя ясна...
	Но вы мне по-прежнему милы,
	Как родина и как весна".
	. . . . . . . . . . . . . . . .
	
	Письмо как письмо.
	Беспричинно.
	Я в жисть бы таких не писал.
	
	По-прежнему с шубой овчинной
	Иду я на свой сеновал.
	Иду я разросшимся садом,
	Лицо задевает сирень.
	Так мил моим вспыхнувшим взглядам
	Погорбившийся плетень.
	Когда-то у той вон калитки
	Мне было шестнадцать лет.
	И девушка в белой накидке
	Сказала мне ласково:  "Нет!"
	
	Далекие милые были!..
	Тот образ во мне не угас.
	
	Мы все в эти годы любили,
	Но, значит,
	Любили и нас.
	
	Январь 1925
	Батум
	
	1. "липа" - подложный документ 
	(Прим. Сергея Есенина.) 
	
	

Вот сижу, смех разбирает по самые пятки. И ни одной мысли в голове и горло как у терминатора (кто при нуле катется на велике без шарфа - только те, у кого голова отстутствует). Где причина, где следствие - не понятно. Стишки сегодня, детские))). И стихи про лошадку, пошленько, но правдиво. Подруга на мысль навела, половину утра с ней байки травили, и балкон разбирали от завалов всяческих. Говорит, незачем тебе лето в питомнике тратить, иди на самостоятельные проекты. А ее слушаю, а ноги после велика каменные, эдакий истукан с умным понимающим взглядом и сипящим горлом в свитере и с чашкой чая...и пылища летает везде. А она что-то серьезное говорит, а у меня в голове катакомбы и воронки и меркаба вращается.. Она - пора на землю спускаться, у тебя ребенок, а у меня - золотое сечение светится, и в одном ухе Паласт Оркестр, а в другом -АТВ и мысли где-то далеко. Вообщем, утро-ночь-день весело улыбались..вот и пост такой пошло-детско-масянисто-клубничный получился...к полупроводникам я еще вернусь...а сейчас...моя любимая Барби.

НА УРОКИ
По зимнему лесу спросонок
Бежит длинноногий лосёнок,
Он резвым галопом
Несётся по тропам
Среди невысоких сосёнок.

Торопится увалень-мишка,
Под мышкой тяжёлая книжка.
Устроить бы гонку,
Догнать бы лосёнка,
Да только мешает одышка!

Бегут озорницы лисицы,
Сегодня они ученицы.
Спешит как на праздник
Бельчонок-проказник,
Сегодня и он первоклассник.

Зайчишка купил за копейку
Тетрадку в косую линейку,
И мчится вприпрыжку
Весёлый зайчишка,
Ныряя в любую лазейку.

Стрекочут на ветках сороки,
Торопят они, белобоки.
Несут меня ноги
По белой дороге —
Я тоже спешу на уроки!

ВНУЧКА-ПОЧЕМУЧКА
Есть у деда внучка,
Внучка-почемучка,
И приходится ему
Отвечать на «почему».

— А сорока почему,
Белобока почему
То стрекочет на колу,
То летает по селу?

— А сорока потому
Суетится потому,
Что разносит на хвосте
Сто сорочьих новостей!

— А собака почему,
Забияка почему
Громко лает на заре
У соседей во дворе?

— А собака потому
Громко лает потому,
Что назойливых сорок
Не пускает на порог!

— А Бурёнка почему,
Для телёнка почему
Промычала это «му»?
Не понятно никому!

— Промычала потому,
Что ответила ему,
Почемучке своему
На телячье «почему»!

ХОТИТЕ - ПРОВЕРЬТЕ!

Хотите — поверьте,
Хотите — проверьте,
Но белки, однако, умеют летать.
Обычные белки летать не умеют,
Но белки-летяги умеют летать!

Хотите — поверьте,
Хотите — проверьте,
Но рыбы, однако, умеют летать.
Обычные рыбы летать не умеют —
Летучие рыбы умеют летать!

Хотите — поверьте,
Хотите — проверьте,
Но змеи, однако, умеют летать.
Обычные змеи летать не умеют —
Бумажные змеи умеют летать!

Хотите — поверьте,
Хотите — проверьте:
Я тоже, однако, умею летать.
Летать наяву я пока не умею,
Однако во сне я умею летать!

Сменилось немало уже поколений,
Но в наших сараях, средь наших полей,
Из всех наступательных вооружений,
Не сыщешь предмета надёжней граблей.(с)

Зоопедагогика (Lectio Equaria Palaestra)

 
  Навеяно обсуждением фильма А. Невзорова

Этим человеком, что на фото, я искренее восхищаюсь!

Зашел зоопсихолог в Шапито,
Вконец заинтригованный плакатом:
«Весь вечер на манеже КОНЬ В ПАЛЬТО.
По-русски говорит, (и может матом).

Он курит L&M и пьёт коньяк.
На разные вопросы отвечает,
Танцует менуэт и краковяк,
И на латыни Библию читает».

На цыпочках под стенкой наш герой
Прокрался на конюшню за кулисы,
Вдруг лошадь прошептала за спиной:
- Достаньте  водки бедному артисту.

Принёс коню он водки двести грамм,
А на закуску дал пучок салата.
- И как же удалось достигнуть Вам
В лингвистике такого результата?

- Вы думаете, ласка и уют?
Как бы не так, всё обстоит иначе.
Вот били б Вас, как нас здесь в цирке бьют,
За месяц бы освоили кошачий.

И хоть спина болит порой с утра,
Из этого не стоит делать драму.
Вот Гена-крокодил у нас вчера
Сдал ЕГЭ за школьную программу.

 Один из красивых и добрых иностранных мультфильмов для маленьких детей. Strawberry  Shortcake.

Дома он у нас уже в 3D, а в свободном доступе только такой, но он мне, кстати, больше нравится.

А это...как всегда любимые Барби: две самые-самые любимые серии -Принцесса Островов.

Barbie as the Island Princess.

12  Танцующих принцесс. Этот мульт, кажется, я и Алиска знаем наизусть)))

Barbie y las 12 Princesas Bailarinas

И пусть - это индустрия, экономика, они все равно прекрасны!

ты нежен был
и нежным остаешься
скрывая тщательно покровом дней.
и страсти эротичной поддаешься,
когда средь чувственных шагов
мелькает тень.

***

где меня не было давно
там корни пустили другие
где не ступала  нога много лет
проложили песчаные тропинки
и мелкую гальку
теперь там светит солнце и все
танцуют меренгу
я одеваю оранжевый сарафан
повязываю белый шарф
я не боюсь своей нежности
она приносит легкость мотылька
и щебетание утренних ласточек.
я танцую. я буду танцевать. века.
девушка в красной туфельке.

***

ты скрываешь также,

как скрываю я.

встретились два партизана.

один из них оказался дубиной

точнее, превратившейся в оную

на некоторый срок.

легкая тень улыбки пролетает

сквозь форточку

мне спокойно и хорошо.

мозаика постепенно складывается,

хотя рядом и лежит зеленый кутенок

заплаканый и пятнистый.

Как загадочные гномики,
Чуть пробил полночный час,
Сели сны на подоконники
Вдоль всей улицы у нас.

Сели чинно и торжественно,
Щуря мудрые зрачки,
И, раскланявшись, приветственно
Приподняли колпачки.

Попнщали, как комарики,-
И конец. Пора за труд!
По волшебному фонарику
Из карманов достают.

Прямо в душу направляется
Луч, невидимый для глаз.
Сновиденье начинается,
То, какое назначается
Человеку в этот час.

У лучей оттенки разные:
Светлый, темный, золотой.
Сны веселые и страшные
Видят люди в час ночной.

Я не знаю, чьим велением
Луч мне светит в тишине,
Только в каждом сновидении
Ты являешься ко мне.

И, не споря, не преследуя,
Я смотрю в твой строгий взгляд,
Будто, сам того не ведая,
В чем-то вечно виноват.

Хоть вина моя, наверное,
Только в том, что все терплю,
Что тебя давно и верно я
До нелепого люблю!

Как легко ты можешь темное
Сделать ярким навсегда:
Снять лишь трубку телефонную
И сквозь даль и мглу бессонную
В первый раз мне крикнуть: - Да!

В переулок звезды грохнутся
Звоном брызнувших монет.
Дрогнет сердце, полночь кончится,
В окна кинется рассвет.

Удирай же, сон загадочный,
В реку, в облако, в траву,
Ибо в мире самый радостный,
Самый песенный и сказочный -
Сон, пришедший наяву!

Настроение сейчас - На каждую ночь - свой танцор диско.

Течет, река, течет,

Шалит волна, шалит.

Галеры плавно двигаются в такт,

Их весла медленно дрожат.

И кто -то кринет соловьем:

"Друзья, нам волны ни по чем".

Затянут песню моряки,

О том, как грустно без любви.

Но, вот смотри, малыш лежит,

На палубе глазами ввысь,

Смеется глупый, без штанов,

И мир ему открыть готов

Все тайны и ходы,

А он, пострел, пускает пузыри.

-эй, малыш, малыш,

почему же ты не спишь?

почему в твоей тетрадке строчки пляшут,

как пиявки на пруду?

-подожди...

-я не пойму.

-понимать тебе не надо,

ты смотри, как чудно рядом

самолеты в небе чистом разлетаются как птицы.

- я не вижу.

- ты смотри.

только свой не пропусти.

ну и что, что сердце пусто,

и душа - кочан капусты.

ты почисти, обруби,

будут в сердце снегири.

а потом наступит осень,

ну, и лето - в гости просим.

а за ней придет весна.

вот, голубушка, она.

в сердце мы нальем водицы,

ключевой, студеной, чистой.

будешь ты в воде сиять,

словно солнышко опять!

ну, а склепы и нагайки,

ты оставь другой хозяйке,

что в душе твоей сидит,

подло радость тормозит.

мы ее отправим дружно

в бурно море,  в лес,

бестыжью.

пусть ночует на суку

и кричит себе - ку-ку.

ты же больше не зевай,

ярко глазки открывай.

облака хватай за перья,

и наступит вдруг веселье,

зелень трав и сладость дня,

ярче, ягодка моя.

***

:)))

Настроение сейчас - Отличное

ответ, полученный случайно.

запрос - а где же ты была?

Доброе слово и кошке приятно,
Доброе слово - крыльев зачатки,
Доброе слово - лебедем кружит,
Доброе слово - радостью служит.

***
Любовью ангелы танцуют,
Любовью росы на полях лежат,
Любовью краски на мольберте...
И в мир честнейшего добра!
Пусть непогода воет самкой,
Пусть стекла серебрятся на дворе,
А мы построим сани незабудок
И пустимся в далекий миф.

***

Когда-то, кто-то на заре

Сказал: "Мерзки стихи твои.

В них нет души, в них нет огня,

Черна душа твоя, Пуста."

И в тот же миг затих родник.

А кто-то колбасню узрел меж книг,

Гонял лесами, молча ждал.

Родник вскочил и убежал.

***

Проснулись дети на дворе

Покушали, умылись

и

Прыгнули в холодный пруд

Ведь, детям радость снилась.

****

И крылья бабочек цветных,

Мурашки и ириски,

и

Ключик слов, нет, не пустых,

Волшебных, золотистых.

и

С каждым взмахом добрых  глаз

Людей чужих и близких

Родник нашел

Свой вечный путь

Нежнейший, бархатистый.

***

Видимо, детки подождут.

- Малыш, а как же я?

- Теперь у меня есть собака.

- Ну, вот....(с)

Гуляя по Третьяковке еще месяц назад кроме любимых мною Айвазовского, Врубеля и Серова  обнаружила пару художников, чьи портреты произвели я на меня неисглаимое впечатление. Сфотографировала, буду перерисовывать. Вдруг, получится...Так вот, самое большое место во всех моих фотоальбомах, уделялось конечно, морю. Хотелось про него написать что-то красивое...но, видимо, не хватило движущей силы и творческих амбиций. Может, в будущем, когда напитаюсь соками живой романтики, и появятся султаны и белокаменные палаты с журчащими фонтанами и прекрасными птицами. А сейчас ...у меня море, бирюзовое, глубокое, с закипающим то тут, то там бурями, с рыбками, лавирующими на мелководье, с маленьким босым мальчиком-греком, радостно разгуливающим босыми ногами и пинающем камешки (знаете, если так запустить на спор, у кого больше тарелочек получится? уверена, знаете) и огромными гроздьями винограда, которые сам так и просится в руки. Ой..ладно. Море. Всем известные картины, всем известного Айвазовского (кстати, здесь не  только он)  и то, перед чем я готова снять шляпу и все остальное и прыгнуть и больше никогда не возвращаться на берег -  Шхуны. Когда-нибудь, когда-нибудь... А пока....

ручка пишет, пишет
душа слышит, слышит,
сердце поет, мысль идет.
если бы хотела вода пролиться,
на руки мои студеной ярицей,
то давно водопад нежных гроз
оказался там, где ждали всерьез.
но сопки воют,воют,
  ветер в них стонет,стонет,
солнце взойдет, весна придет.
пробежит садом, садом,
разгуляет москва градом, градом,
не приехал гонец, всем мыслям венец.
молодой, горячий проказник,
всем мадоннам добрейший указник.
и поет соловей громко, громко,
а дивчины мечтают тихонько
о его руках дорогих,
таких милых, родных.
но гонец на воле скачет, скачет,
бескозырка его маячит,маячит,
ярким заревом ленты полощатся,
ах, как хочется чайкам, хочется
прикорнуть на его плечо,
уловить его горячо,
тонким когтем запутаться в волосах,
утонуть в самых радужных снах,
и проснуться в теплых песках,
долго долго лелея тот глас,
что голандец из моря поднял,
паруса его бурей взорвал,
и отправил простор бороздить,
и летит тот теперь во всю прыть
к берегам милым, милым, родным,
самым сладким, до ягод живым.

Синева океана... Беспредельная гладь...
Ходит ветер часы до рассвета считать,
К горизонту неся чьи-то вещие сны,
В тишине пробуждаясь от всхлипа волны,
И восток красной линией чутко дрожит,
И дыханье спокойное моря души
Он нарушить рассветом совсем не спешит.
Не спешит...

А на мягкой постели, морскому дыханию в такт,
Легкокрылые яхты у пирса дощатого спят,
Словно сонные веки, опущены их паруса,
Им попутного ветра сулят на заре небеса.

И с расветом пустынный причал оживет,
Яхты крылья расправят. И полный вперед!
И в последний раз пальцы коснутся земли,
Чтоб спеша за мечтой раствориться вдали,
И, Венере подобно, из морских пенных брызг
Вдруг родится младой, торжествующий миг,
Ощущение воли и счастья сорвется на крик,
Из полета свободного юный, ликующий вскрик,

Разойдутся пути. На восход, на закат...
Кто-то звонкой монете служить будет рад,
Истрепав крылья и такелаж, капитал наживет,

Кто-то вызов дерзнет от всесильных принять,
На флагштоке пиратское знамя поднять,
Только в первом бою с броненосцем ко дну он пойдет,

Кто от мира отрекшись, за Истиной в путь
Устремится, чтоб шар бытия обогнуть,
И, спеша за рассветом, исчезнет дорогой другой,

Ну, а кто, в отражении лунных зеркал,
Будет с верой, надеждой ходить на причал,
Да смотреть в океан: не вернется ли странник домой?!


А на мягкой постели, морскому дыханию в такт,
Легкокрылые яхты у пирса дощатого спят,
Словно сонные веки, опущены их паруса,
Им попутного ветра сулят на заре небеса.(с)

***

Лето. Жарко. Выйду к морю.
Ноги трогает прибой.
Пыль дорог с сандалий смою
Посейдона бородой!

Отложу в сторонку обувь,
Пусть горячий золотой
Прилипает мягко ровно
На ступни песчаный слой!

Пусть кружатся в небе чайки,
Пусть на море полный штиль.
Под водою рыбок стайки
Дружно пустятся в кадриль!

Отдохну душой и телом
Не грущу на берегу
Где бы ни был, чтоб не делал,
В сердце море берегу! (с)

А море пело о своём!
О небесах, горах и солнцах,
А море кликало рассвет,
Звеня запястьем в колокольцах.
Дельфины пели, пели травы
На дне колышась, как власа,
Со дна тихонько подпевали,
Раскрыв зелёные глаза:
Ракушки, раковины, скаты.
Как изумрудные караты,
Сверкали стаи рыб чудных
И подхватили моря стих:
Киты, акулы, змеи, крабы,
Морские котики, их мамы,
Касатки, чайки, альбатросы
И полетел вплетаться в косы
Норд-Ост
Своим знакомым кралям,
Слывя повесою и вралем,
Но тем не менее любим,
Он подхватил с собою дым
Лесов Австралии, Гвинеи,
Смешал их с запахом Помпеи,
Затем с дождём Парижа, Праги,
Берлина - вылил на овраги
Москвы, и Киева, и Минска.
- на двух живых - что так губами близко
- что шепчут - вот он ведь, апрель!
- смотри - вот эта вот капель -
Нежна и пахнет несказанно!
а целованья - прикасанья
К губам, ресницам, волосам
Подобны тихим голосам
Подводных жителей планеты,
Воздушной трепетности крыл,
Спасибо Бог, что всё же был
Однажды день, когда они
Вдруг повстречались. Разомкни
Хотя б звено в цепочке той
И этот сумрак голубой достался бы иным,
Ан нет!
Над ними этот Вечный Свет!(с)

Море — это всё! Оно покрывает собою семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни. Сами знаете, Кто.

Настроение сейчас - опять.

Два слова, из них собрался домик...маленький такой, на несколько сообщений...жемчужный.

а, ладно, стихи так стихи...(только, тссс. никому:))

что-то в этом я процессе проглядела
линзы больно толстые взяла
где-то я ходила в интернете
что-то все не то к себе звала.
долго ли, иль коротки, ли близко
иль богам не тем поднос несла?
на тернистом гладком разностишие
тихо-тихо лиру прокляла.
и гонялась за игрой за смертью,
молча труся рядом у двери
и подглядывая втихомолку в окна,
в те, что вдаль уходят корабли.
и мечтая сладко о полете и боясь
внезапно сделать шаг, уходила
в топь, в снега, в болота, чтобы
отсидеться скорбно там.
и кляня за это силы,
те, что ввысь несут других,
солнечный чертополох покинул
царство розовых страстных десниц.
ясность над аллеющей невою распустилась
нежностью текущих дней.
и лежит теперь дорога в юность
самых дерзких, самых лучших дней

матрена простоквашина абссинская

собственной персоной.

если я не могу найти,
если я устала в пути
если я отправлена не пойми куда
а смысл упираться здесь мне тогда?
я не вижу смысла ни в чем.
разобрать по частям,
разбросать слова  так,
чтобы больше не попадать впросак
раскидать мечты и надежды туда,
ну а здесь -  немного ласки тепла,
ночью по дороге пару фраз подарить
а зачем тогда счастливой ходить?

Только истинно человечный человек способен любить и ненавидеть. Конфуций.

Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, всякий будет с тобой. Марк Твен.

Кадетский корпус...

Ночь сменяет день, день сменяет ночь -
Все неизменно на свете.
Солнце не может высушить дождь,
А дождь не может вымочить ветер.

Испокон веков, чтя чудаков,
Меняется род человечий.
Утро не может выручить день,
А день не может выручить вечер.

Вот так и ты: сладко поешь,
Истину путаешь с лестью.
Правда не может выучить ложь,
А ложь не может вымучить песню.

Вот так и я день ото дня
В себе вершу перемену
Несоединимое соединяя
Я воздвигаю стену.

Вот так мы все - в бессильной тоске -
Любим, смеемся, страдаем.
Строим упорно дом на песке,
А с кем его строим - не знаем.

Ах, если б знать, как надо жить,
Как сделать песню иною,
Чтобы себе не изменить
За крепостною стеною…