Один спросил другого:

— Ты не забыл, что у Ивана Ивановича юбилей?

Другой ответил:

— Уже подарок купил. Скромный, но хороший — чертогон на паутине из рыжья.

— Это правильно, — ответил первый, — Иван Иванович человек верующий.

Находящиеся кроме меня в лифте люди вряд ли поняли, о каком подарке идет речь. Я — понял. Все-таки 27 лет отслужил в милиции.

Депутаты решили подарить своему другу (коллеге) золотой (из рыжья) крест (чертогон — гонит черта) на цепочке (паутине).

Многие почему-то думают, что феня (арго, “блатная музыка”) — это уголовный жаргон, состоящий из матерных грязных ругательств. Это — совсем не так. Феня — далеко не мат. Это параллельный язык из параллельного мира.

Феню как зашифрованный язык еще в XVII веке придумали офени (коробейники) — торговцы, с практической целью — для “информационной” защиты караванов со своим товаром от набегов разбойников.

Разбойники вынуждены были выучить этот странный язык ускоренным методом. Офени поняли, что таким способом от бандитов не защититься. Но разбойники пришли к выводу, что этот новый тайный язык для них весьма полезен, и сделали его своим вторым родным. Тем более что феня — во многом язык интернациональный — смесь татарского, еврейского (идиш), ассирийского, немецкого, греческого, некоторых африканских языков и даже английского. Интернационален так же, как и сама торговля.

Феня постоянно модифицировалась, включала в себя массу этнических и территориальных особенностей. Скоро она стала “официальным” языком тюрем, каторги и лагерей. Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, сам сидевший в период сталинизма, в статье “Черты первобытного примитивизма воровской речи” писал: “Воровская речь должна изобличать в воре “своего”, доказывать его полную принадлежность воровскому миру… Не понять какого-либо воровского выражения или употребить его неправильно — позорно…”

Из лагерей феня пришла в жизнь вольную. Сколько народу прошло у нас через тюрьмы и лагеря только в ХХ веке? Историки до сих пор никак не могут договориться по цифрам.

В начале перестройки Александр Гуров, одним из первых начавший изучать профессиональную преступность в СССР, подсчитал примерный криминальный потенциал страны. Оказалось, что в середине 1980-х только судимых за традиционные уголовные преступления (кражи, грабежи, разбойные нападения, убийства, нанесение телесных повреждений всех видов, изнасилования, мошенничество и т. д. ) без учета политически репрессированных на территории Советского Союза проживало более 50 миллионов человек!!! Каждый шестой гражданин нашей Родины. Из них примерно половина — 25 миллионов — проживала на территории РСФСР.

Во время шоковых реформ начала 1990-х российская преступность выросла в разы. Достаточно сказать, что только убийства с 1990 года по 1995 год выросли в три раза (с 10 тысяч до 34 тысяч). За 20 лет демократических реформ в России через тюрьмы, СИЗО, ИВС, воспитательные и исправительные колонии прошло не менее 25 миллионов человек. У нас есть города, где половина всего мужского населения имеет судимость. А у каждого из этих людей есть семьи, друзья, соседи…

Понятно, что культура радио и ТВ “Шансон” является для многих из них или главной, или любимой. Так же, как и феня — вполне понятный язык и средство общения. Ведь попадая во все тюремные учреждения, человек вынужден знать этот язык. Знать, чтобы выжить или хотя бы понимать, что вокруг него происходит.

Во время перестройки и годы реформ шел и другой процесс. Он касается становления российского бизнеса. Уже в конце 1980-х бандиты, рэкетировавшие кооператоров, поняли, что гораздо прибыльнее их крышевать. А еще выгоднее общаковые деньги давать бизнесменам на раскрутку. Так началось прямое сращивание бизнеса и мафии.

Сращивание предполагает полное взаимопонимание. Феня начинает становиться языком бизнеса. Иными словами, феня возвращается к истокам — как тайный язык торговцев. К середине 1990-х блатной жаргон использует уже весь новый класс предпринимателей — от олигархов до уличных торговцев. Одновременно феня вместе с англоязычным сленгом становится языком молодежи. Об этом процессе уже написаны десятки диссертаций по филологии.

Немалую роль в распространении фени сыграла и официальная культура. Причем не только в последние два десятилетия. Достаточно вспомнить советское время. После любимых народом фильмов “Джентльмены удачи”, “Калина красная” и “Место встречи изменить нельзя” блатные жаргонизмы стали неотъемлемым элементом обыденного разговора, особенно молодежи. Общество наблатыкалось — так говорят блатные о тех, кто реально по фене не ботает, но употребляет отдельные выражения.

Наблатыкались до того, что феня перешла и в политический лексикон.

Владимир Путин во время второй чеченской войны ввел в оборот фразу “мочить в сортире”. На фене это означает — убить опущенного (пассивного педераста) в отхожем месте.

Модернизатор Дмитрий Медведев был новатором по введению в оборот слова “кошмарить”. На фене это не просто “пугать”, а “создавать невыносимые условия для зэка”. В современном блатном мире “кошмарить” означает систему “наездов”, когда бизнесмена загоняют в угол, чтобы тот платил бандитам или ментам.

Наша, с позволения сказать, “элита” быстро подхватывает жаргонные слова из уст высших руководителей и использует их к месту и не к месту. О том, что не надо кошмарить бизнес, не говорит сейчас только ленивый.

Во время войны с Грузией Владимир Путин, эмоционально отвечая иностранному журналисту, сказал классическую фразу, которую можно услышать на серьезных разборках между паханами: “А вы хотели, чтобы мы там перочинным ножичком, что ли, размахивали? “Но самая закодированная фраза Путина была такая: “Кто нас обидит, тот трех дней не проживет”. На фене данное выражение фактически идентично фразе “поставить на ножи того, кто нарушил воровской закон”.

В обществе многие поняли интенсивное употребление фени как реформу русского языка. И вот уже Мавроди обращается к Путину в прямом смысле на фене: просит передать единороссам, чтобы те “фильтровали базар” и “следили за метлой”.

Понятно, Мавроди многому научился, отбывая срок. Но если бы только Мавроди. На одной из телевизионных встреч с Путиным неизвестный молодой человек спрашивает премьера: “А вы и правда фартовый? “(на фене — удачливый человек, живущий по понятиям). На что Владимир Владимирович отвечает: “Да, да, я именно такой”.

Думаю, еще много блатных выражений мы услышим из уст политиков, особенно во время предстоящих выборных кампаний…

Надо ли бороться с феней? В утвержденных Дмитрием Медведевым “Основах государственной политики РФ в сфере развития правовой грамотности и правосознания граждан” содержится положение о необходимости “депопуляризации криминальной культуры и противозаконных форм социального поведения”. Если реализация данного положения сведется к очередной кампании “борьбы” по типу антиалкогольной, то это будет на сто процентов иметь обратный эффект. Бороться надо с матом в общественных местах. Для этого есть административная ответственность за хулиганство.

Феня становится новоязом нашей новой малопонятной жизни в период модернизации. Думаю, недалек тот день, когда авангардное российское Министерство образования включит феню в официальные орфографические словари, обязательные для пользования в школах и вузах. А известный исследователь фени и автор пародий на классические произведения на фене Фима Жиганец (в миру — Александр Сидоров) станет почетным академиком российской Академии педагогических наук. Или получит государственную премию в области филологии.

Вышесказанное, конечно, из области черного юмора (хотя и не то мы видели в последнее время — достаточно вспомнить награждение госпремией арт-группы “Война” за ее фаллические художества на питерских мостах). Просто, организуя “депопуляризацию криминальной культуры”, каждому российскому политику надо помнить слова академика Лихачева: “Слова воровской речи характерны своей необычной экспансией, способностью распространяться далеко за пределами воровской среды. С этими воровскими словечками и словцами распространяется яд воровской идеологии, воровского мировосприятия”.

Написано в 1935 году. А как актуально!