Что означали названия хоров в дореволюционной России

Первое, конечно, что скрывалось за названием: состав хора и выбор его песен из фольклора или эстрадного искусства того или иного народа. Так, большая часть певцов и певиц цыганского хора действительно были цыганами и цыганками, но иногда за голос, за хорошее умение подладиться под манеру пения, за талант брали в свою среду и русских девиц. В грузинском хоре пели грузины. В русском хоре можно было обнаружить представителей любого российского народа европейской внешности.

А вот в венгерских хорах трудно было найти венгров и венгерок, скорее, это были хоры, воплощающие представления о гулянках венгерских магнатов: разбитные, преимущественно с кафешантанным репертуаром, яркими восточно-европейскими костюмами, включающими частенько эпатажные для русских венгерские народные юбки по колено. Другие хоры тоже могли быть «фальшивыми » — невзыскательная часть публики и тогда, и сейчас плохо понимала разницу между настоящими цыганскими и грузинскими певцами и теми, кто их только изображает.

С русскими хорами в начале двадцатого века могла быть также путаница. Из-за моды на всё русское, народное, идущее корнями вглубь появились не только царские маскарады в «русских» костюмах, но и хоры, исполняющие в сарафанчиках (гораздо красивее настоящих) деревенские песни и авторские им подражания. Обычный русский хор специализировался, скорее, на романсе. Романс входил также в репертуар цыганских хоров.

Хористки и мораль

Благодаря тому, что в классической литературе упоминания отдельно хористов обычно встречаются в контексте вполне определённого рода утех, в сознании более поздних, не заставших хоровую культуру поколений россиян хористки ассоциируются с проституцией. На самом деле, такое представление и верно, и неверно.

Очень часто нечистые на руку хореводы собирали певичек с весьма посредственными вокальными данными для гастрольного чёса по провинции, и ансамбли такого пошиба дразнили борделями на выезде: для провинциальных купчиков закрутить с заезжей певичкой значило в некотором роде сравняться с содержащим любовницу-балерину князем, и они охотно покупали себе вечера в компании хористок. Однако даже у разбитых венгерских хоров порой действовало правило — под юбку смотри, можешь даже потрогать, но никаких прогулок до кабинетов или нумеров. Это не делало хористок более уважаемыми в глазах общества, но всё же позволяло сохранять остатки достоинства в собственных глазах.

Однако, по свидетельству Амфитеатрова, автора физиологических очерках о нравах московских хористок, во многих хорах царили довольно строгие нравы, и певица, решившаяся не то, чтобы продаваться, а завести себе постоянного покровителя, могла сурово обсуждаться подругами. По свидетельству и Амфитеатрова, и Теофиля Готье, такая же строгость — при внешней вольнице, когда девушка могла позволить себе усесться на колени гостя, пить из его бокала — царила и в цыганских хорах. Гости обычно уважали строгость цыганских певиц, хотя звать их могли не только на городские праздники, но и на самые разнузданные пьянки, куда обычная московская русская хористка ни за что не пойдёт.

Особая культура

Из-за особого расписания работы и некоторых предрассудков хористки были относительно изолированы от общественной жизни. В результате у них образовывались свои внутренние правила жизни, которые для других бы девушек показались странными.

Например, делом чести для хористкам даже ценой отказа от завтраков и обедов было носить каждый день шёлковые платья. В большой моде были демонстративные, но не очень опасные суициды, когда певица травилась чем-нибудь — и обязательно об этом потом рассказывали в кругу подруг. Притом всего, что на самом деле имело отношения к смерти — вида кладбища, встреченного монаха и так далее — суеверно боялись.

Хотя иметь покровителя для многих было зазорно, завести любовника, которого осыпала бы подарками, и страдать от его красоты, равнодушия и корыстолюбия для хористки было делом почти обязательным. Так непристойные внебрачные отношения приобретали оттенок благородной драмы. В поисках душевного же тепла хористки составляли пары лучших подруг. Дружба притом была суровой, обмен подарками с другими подругами карался презрением. За это певичек часто подозревали в лесбийской любви, но Амфитеатров свидетельствует, что она всё же была среди хористок редкостью.

Тот же Амфитеатров утверждает, что, зная, насколько пала в чужих глазах своей работой в ресторанах, хористка всё же редко переступал черту проституции, а работу воспринимала как временный грязный труд, который позволяет перебиться в ожидании замужества или накопить денег. Деньги обычно шли на покупку маленького домика, комнаты в котором затем сдавались курсисткам или швеям — то есть, многие хористки были будущими рантье, хотя и самого невзыскательного уровня.

Покидали хоры и другим способом. Как пишет Амфитеатров: «Красавиц в русских хорах мало, хотя дурнушку с лицом, наводящим на публику уныние, редко примут в хор даже за хороший голос: разве уж талант необыкновенный. Но талант недолго засиживается в хоре: либо переманят цыгане, либо найдется эксплуататор из проезжих провинциальных антрепренеров или мелких актериков и уведет за собою женщину с голосом и «искрою Божьею » как бы ни была она некрасива, на опереточные или водевильные подмостки. Можно назвать целый ряд актериков, которые, — сами по себе закулисная тля, — вышли в люди, держась за шлейф своих талантливых жен, бывших хористок.»

Сами хористки снимали комнатушки, самые маленькие и дешёвые, в которые обычно хозяева разрешали приводить любых гостей — но именно хористки гостей старались не приглашать, чтобы не «замазаться», не поставить пятна на хоть плохонькую, хоть жалкую, но репутацию. И это при том, что в ресторанах хористки с гостями были всегда на «ты» и вместе за ужином пили. 

Побуждать как можно больше гостей кормить ужином, кстати, входило в обязанности хористок. За вечер ей заказывали не одну бутыль шампанского и не одного цыплёнка. Естественно, ела хористка за вечер на самом деле только раз. Остальное носили за разом раз, убирая потом обратно на кухню.

В заключение можно отметить особую гордость хоровых певичек. «Чувствуя себя поставленной вне общества, певица высоко ценит тех, кто обращается с нею как с порядочною женщиною. Ни одна из них не обидится, если частый гость, встретив певицу на улице, не поклонится ей, особенно, если он не один, а с дамою. Но раскланяться с певицею при таких обстоятельствах, значит — приобрести друга», отмечал также Амфитеатров.