В колонках играет - Alizbar & Ann'Sannat – "Романс Коломбины"
Настроение сейчас - Тихо-тихо-тихо...

Пространство струится сквозь меня, тихое играет - "Романс Коломбины" на стихи Бродского, и время крадется мимо. Я лежу на зеленом, как зацветающее болото, пледе, рядом - кошки, и тихий гитарный перебор вторит пустоте комнаты - кошки ни в счет, а я сейчас - и подавно. Я сейчас лишь шепот, лишь шелест, такой же почти, как на улице, обрывочными вереницами струящийся сквозь приоткрытое окно.
Всё так тихо, так, словно не существует, и сейчас - дело не в силе или слабости моей - я возвожу невидимые паутины по стенам, полу, потолку, цепляюсь всполохами взгляда за люстру, и за Ловец Снов на ней, за буквы на корешках книг, за блики на стеклах шкафа.
Того, кто обитает здесь большую часть времени, сейчас здесь нет. Зато здесь есть я, но и то - меня почти нет. Я - не сила, и не существо, лишь - мелодия, латающая дыры в отдельно взятом помещении этого мира, дыры, через которые уходят силы, которые поглощают вдохновение, которые продолжают напоминать о прошлом, о былом, словно бы слегка надавливая на раны, скрывающиеся под рубцами, они может и не всегда болят, и не всегда сильно, но иногда - я же знаю, я чувствую - как они, раны эти, начинают болеть почти как только что нанесенные, и обитатель этой комнаты начинает крушить и сметать всё, что у него рядом, в досягаемости не руки, но - сердца.

Он разрешит любой вопрос,
Хотя на вид простак,
На самом деле он не прост,
Мой Арлекин - чудак.

И волна поднимается по велению моей руки, захлестывает - так же беззвучно, и почти лениво - всё, что здесь есть, прорастает невидимыми корнями в пространство, и расцветает незримым великолепием, и тонкий, едва уловимый аромат разносится по комнате, под него спокойно спать и плодотворно думать, осталось чуть-чуть, совсем немного, чтоб...

Я лежу на зеленом пледе, глажу кошек, а время здесь, и так неважное, скручивается в спираль и просто перестает иметь хоть какое-либо значение.
А на стенах колышутся под свежим слабеньким потоком ветра чудесные цветы и ростки деревьев, и скоро здесь будет лес, неощутимый для других, который будет убежищем для того, кто обитает здесь большую часть времени...

Он Арлекина моего
В свою уводит мглу.
Но что-то в этом от того,
Чего я не люблю.

А я всегда, так же незримо и ненавязчиво буду где-то здесь - в этом странном лесу, взращенном из молчания моего. Словно Чеширский Кот, появляясь из неоткуда, и исчезая - в никуда...

Мой Арлекин хитрец, простак,
Привык к любым вещам,
Он что-то ищет в небесах
И плачет по ночам.

Со всей Земли
Из гнезд насиженных,
От Колымы
До моря Черного
Слетались птицы на болота
В место гиблое.
На кой туда вело -
Бог-леший ведает.
Но исстари
Тянулись косяки
К гранитным рекам,
В небо-олово.
В трясину-хлябь
На крыльях солнце несли,
На черный день
Лучей не прятали,
А жили жадно -
Так, словно к рассвету расстрел.
Расстрел!
Транжирили
Руду непопадя,
Любви ведро
Делили с прорвою,
Роднились с пиявками
И гнезда вили в петлях виселиц.

Ветрам
Вверяли голову,
Огню - кресты нательные,
Легко ли быть послушником
В приходе ряженых?
Христос с тобой,
Великий каверзник!
Стакан с тобой,
Великий трезвенник!
Любовь с тобой,
Великий пакостник!
Любовь с тобой!

В колонках играет - Мельница - Королевна
Настроение сейчас - Вверх

- Куда ты? - смотрят на меня они, глаза их светятся обеспокоенно в сгущающихся сумерках, такие родные, привычные. Глаза - серые, зеленоватые, голубые. Внимательные. Уставшие, удивленные. Следят отовсюду, даже если не находятся рядом.
- Говорить с темнотой, - я не поясняю, оставляю их, иду по следу теней, их всё больше в этом сонном еще городе, сонном мире моём. Его пора будить, звать с собой танцевать по проспектам, звать весну, продирать-протирать глазенки-окна, идем!
Темнота уже осязаема кожей, холодновато-освежающий поток, но это уже другая темнота, бурлит - пока потаенно, неспокойно ей, тени ошметками цепляются за край платья - черного, за пряжки на сапогах, за волосы цвета огня и бездны - идем!
Тёмная птица ударяется о моё плечо, я пытаюсь ухватить её за блестящий звездной пылью хвост - нет, не дается, но летит так, чтобы я могла её видеть и успевать за ней быстрым шагом.
Город скользит на самой периферии чувств, зрения, обоняния, и, не стесняясь, видоизменяется.
- Идём, Алиса, идём, - зовет меня ночная птица, словно заменяя Белого Кролика. У нас нет времени, его никогда не было, а сейчас его нет и у зимы - пора выворачивать всё наизнанку, и кто, если не я?...
Иду за птицей, она летит низко, почти подметая хвостом холодный асфальт, сыпет звездные искры. Грациозная, красивая.
Перекресток дышит, его дыхание еще глубокое, но не такое безмятежное, он в предчувствии весны, тепла, которое можно будет отдавать ночью босым ногам отчаянных ведьм, живущих в черте этого города, он ждёт, когда можно будет выпить до самого дна надоевшие продрогшие лужи, когда завеет нужным - правильным ветром, и...
Птица незаметно приводит меня на крышу многоэтажки, шепча еще на чердаке "Все двери тебе открыты, любой ключ, попавший в твою руку, всегда окажется нужным в эту ночь!".
И дверь на крышу послушно распахивается, открытая бутафорским ключом-кулоном на моей шее.
Безветренно, уже не совсем холодно - прохладно, но не до озноба, сыро. Птица танцует на длинных серебристых ногах по проводам, помахивая крыльями, изгибая шею. Зовёт, зовёт, зовёт.
- Боишься?...
Расцветают от края крыши ступеньки, ведущие к самой луне - круглолицей, хотя сейчас её должно уже почти не быть, но город распростер мне объятия, и впустил чуть дальше, чем обычно, туда, где его улицы освещены не только окнами и фонарями в любую ночь.
Ступени полупрозрачные, это даже не ступени - лишь тени их. Но они сейчас не менее реальны.
- Нет. Не боюсь. Наслаждаюсь.
И делаю шаг.
По первой ступеньке из-под сапога разбегаются темные волны, но поверхность не дрожит, она крепка, она выдерживает меня, мой вес - и тело, и душу.
Шаг. Шаг. Шаг. Около десятка ступеней всего, а я замираю посередине, почти в пустоте, над городом. Смотрю.
Где-то в переулке гаснет и вспыхивает фонарь, словно отмеряя пульс.
Бегут куда-то собаки с загнутыми крендельками хвостами.
В противоположном доме окно на пятом этаже синего цвета, просвечивает телевизор в темноте из-за шторы. А в другом доме окно - тепло-оранжевого, мерцающего, словно там горит камин.
Не воют сигнализации, не кричат люди, ничего не слышно, город вдохнул в себя, словно пловец перед погружением, и он ждёт, готовый выдохнуть всё старое, отмерзшее, и вдохнуть уже что-то совсем другое.
Шаг.
В круглом и блекло-желтом диске луны очерчивается черная прямоугольная дверь. Вернее, пока она кажется просто черным прямоугольником, но я подхожу - и сквозь неё прорастает красивая витая ручка из темно-серебристого металла, и замочная скважина.
"Любой ключ в твоей руке подойдет в эту ночь к любой двери, которую ты захочешь открыть."
Достаю из кармана плаща тяжелый, слегка ржавый, ключ. С одной стороны на кольце у него гравировка цифры "2". С другой - буква "К".
Этот ключ достоин такой двери. Эта дверь достойна этого ключа.
В скважину он входит легко, подходит, два оборота, распахиваю дверь настежь, на себя, успевая спрятать ключ обратно в карман.
Из двери рвется ветер, в него вплетены запахи и шорохи, тени, он - преобразует все, начиная с меня, в груди сердце не стучит - грохочет, удлиняются уши, в них поблескивают множество колец-сережек, от спины отпочковываются крылья - нет, тени крыльев, но они способны выдержать меня в эту ночь.
Ветер срывает сонливость, грусть, тоску, апатию - ветер рвется в мою грудь, сплетаясь с моим дыханием, ветер рвется в самое естество города, в самую глубину сути этого мира, выворачивает её наизнанку, встряхивает хорошенько, из него с грохотом сыпятся пустые консервные банки из-под зимних запасов, обрывки мечтаний о тепле и объятиях, ошметки стальной стружки, которую высекала стужа из чужих сердец, всё это создает такой гвалт, что почти закладывает уши. Под ногами дрожат ступени, они вот-вот исчезнут, а я - легка, я - невесома, взмах крыльев - выше, выше! Я хочу видеть, я хочу слышать, я хочу знать и чувствовать.
Пространство вибрирует, время растягивается - пружинка. Что будет, когда кто-то отпустит эту пружинку?
И я отпускаю, и время скачет дальше, дальше, упругим танцем своим запуская ток времени заново по жилам всего существа мирового, а рядом со мной летит теневая птица, и...
Я ударяюсь об зеркальную стену новостройки - и смеюсь. Это не кто-то со мной летит, это моё собственное отражение.
А город дышит, жадно, во всю мощь богатырских легких, и уже так пахнет весной, что не жаль - ни разбиться в эту весну, ни - взобраться выше из последних сил.
И я - лечу.
А город. Город дышит. И почти летит вместе со мной.

Серия сообщений "Минутные сказки":
Часть 1 - И всю ночь говорить про космос
Часть 2 - Это существо
...
Часть 28 - 04. Холод.
Часть 29 - 35. Голос над мирами
Часть 30 - 43. Видишь город в темноте... (с)

Серия сообщений "Сказки-ожидания":
Часть 1 - 01. Ангелы танцуют босиком
Часть 2 - 02. Следы в городе
...
Часть 41 - 41. Жёлтый маяк. (Для Ф. вместо тысячи поздравлений)
Часть 42 - 42. Работа, беготня и аууыыыр.
Часть 43 - 43. Видишь город в темноте... (с)
Часть 44 - 44. Не сказка
Часть 45 - 45. Сиреневый бобер

Карта дома - Ветреный Уран.
Твое имя - Увидевший ветер.
Седлаем время, слышишь, капитан?
И не вернемся никуда на свете.

Этот обряд мне вспомнился ярко и внезапно, я не помню, кто и в каком мире меня ему учили, я просто поперхнулась видением, обкатывая свое обещание "заколдовать тебя на удачу".
...яркий свет, ванна словно бы становится на это время операционной для волшебства, я снимаю фенечки и даже серьги из ушей - не так уж часто я это делаю, прозрачные теплые струи смывают лишнее, для меня уже не имеет значения с какой стихией взаимодействовать, с водой в такие моменты легче договориться...
Маркер не пишет по влажной и чистой коже, но мне хватает красного следа - посреди груди вспыхивает треугольник, углом вверх, такой же - на шее, под затылком (прижавшись, чертя его, невольно подстраиваюсь под сердцебиение и ритм дыхания), вдоль ключиц распростерлись знаки - по пять. Я не помню, какие символы были в том мире, но я помню, как подбирать значения, и потому узлами-опорой мне служат лишь скандинавские руны, четыре одних, четыре других, две - по центрам, это не сложно, люди, маги всех миров редко отличаются в чаяниях.
Шумит вода, заглушая песню-спираль без слов, я почти касаюсь губами треугольника на груди, все хорошо, все хорошо, сегодня - праздник пробуждения твоей удачи, и даже мне спокойно и легко, это - обязательно, пробуждая и напитывая силой чужую удачу - ты не смеешь диктовать ей свои желания, чего бы ты не хотела, даже думать об этом не смей, пусть будет так, как поведет удача, даже наперекор тому, кто ее пробуждает в другом. Но в этот момент мне почему-то легко не вспоминать о посторонних вещах, и точно знать - все хорошо.
В моей голове смешалось множество ритуалов и обрядов, переплелись...
Знаки-руны и треугольник словно бы повисли на паутине сине-голубых вен, расходящихся под кожей, что будет, капитан, если надорвать эту оболочку, эту паутину?.. Что хлынет - кровь? А может море или - небо, Летун? Что захлестнет тебя, меня, кафель в ванне, в какой цвет окрасится вода?
Я чувствую - тебе спокойно и легко, мне пока - тоже, откат, упадок - все будет потом, потом, когда отзвенят последние звуки песен, когда эхо затихнет где-то в канализации, тихие-тихие, едва отличимые от шума в трубах.
Я делаю так, что в этой крови - может быть в самом деле синей? - растекаются звуки, заставляющие двигаться эту жидкость в другом ритме, заставляющие её танцевать.
И перехватываю звон, нарастающий под кожей - это уже совсем иное волшебство, из другого мира, из ордена, смешная магия, забирающая усталость.
Но только не мою.
А потом, во сне, без сил и без амулетов я срываюсь то в маслянистую темень, то - в холод прозрачневеющего зимнего воздуха.
Но получилось, получилось же. Получилось вести невесомое кружево, и - не вплетать ничего своего.
Что там будет - не важно, не суть, со мной-то ничего плохого не случится, зато с тобой теперь будет так, как пожелаешь, когда пожелаешь.

У меня же, где-то там, по хребтине, расползается старый, невидимый ныне и здесь, шрам.

В колонках играет - Пикник - Самый звонкий крик
Настроение сейчас - Грусть

Вокруг меня классные люди, они делают мне всякие прелестные штуки и ситуации.
А я что?
А я болею осенью, и перехватываю дыхание каждый раз, когда говорю по скайпу, чтобы удержать все это лишнее и глупое, не позволить прорваться во вне - всю эту чудовищную грусть.
Это пройдет, переживу, как-нибудь, как и всегда.
Почему-то на протяжении последнего месяца стабильно раз в неделю появляются непонятные быдло-личности, которые пытаются ко мне неумело подкатить. Хорошо хоть почти сразу сливаются, когда узнают, что я никого себе не ищу, поскольку уже нашла. Раньше конечно бывало подобное, но не каждую же неделю?
Мерзну, и не плетется ничего.

...потому для меня каждый час - как последний, я и до конца, до последней минуты встречи не желаю отпускать, потому что не знаю, когда и что будет потом, подкожная моя паранойя не верит в "потом" и в "завтра", она все себе берет из "сейчас" и "немедля", я ненавижу ждать, хотя - пришлось научиться...
...плачущая волчица несется сквозь лес, и остовы листвы все шуршат под ее шагами, ветер поет, завывает, все залило дождями - куда не ступи - по колено в воде пройдешься, и с тоскою во взгляде все ожидаешь солнце...
...я надрезаю плоть, и чужая кровь все льется, окрасив воду в старом волшебном колодце...

Гаснет солнце. В свете лампы
Жизнь, прожженная на треть,
Исчезает, утекает.
Вам за нею не поспеть.

Волчьим воем разорвется
Ночь в преддверии луны.
Опрокинутся на лапы
Дети сказочной страны.

Ускользают, убегают.
Не ищи их, не зови,
Не буди, пока спит тихо.
Доживешь ли до зари?

Из следа не пей за ними,
Не вставай под свет луны.
И быть может не похитят
Дети сказочной страны.

"Усталый, голодный, злой - ты приходи ко мне,"
Шепот вился во тьме, курился дымок из чаши.
В танце летела, почти не касаясь земли
Гибкая ведьма, вышедшая из чащи.

Сбитые ноги чертят узор в ночи,
Тонкие руки становятся как крыла.
На шее ее вереницей блестят ключи,
"Я подскажу тебе, которым из них открывать".

"Избитый, смурной, в крови - ты приходи ко мне,"
Тропы спутываются узлом, и не свернешь с пути.
Тускло поблескивают глаза в непроглядной тьме.
"Иди на звук сердца, на зов песен в моей груди".
Приходи. Приходи. Приходи.

Фиолетовый цвет, словно знамя, нести в своих волосах,
Прорастать сквозь землю шагами, появляться во снах.
Вызов бросать в вертикаль по наклонной - вверх,
Накладывая поталь на все небо, пряча его от всех.

В ладонях нести ветра, горизонты судеб смешивая в одно,
Я не помню, что было вчера, но я чую то, что будет потом.
Раскладывать Та'ро, контрабандой дарить тепло,
Я не буду старой - но никогда не была молодой.

Я хочу тебя видеть, смеяться, тетешкать -
На руках своих белых тебя качать.
Ухмыляясь, щелкать с тобой орешки.
Иногда быть может вполне - молчать.

Ты такая смешная, солнечная дева-лето.
Летящий шаг, молодость - через край!
Не мечта безумца, но - греза поэта,
И воплощенный под кожей рай.

Ты не бойся, смешная девочка-небо,
Твой путь пролегает сквозь лес, листву.
Он с тобою будет - звенящий осколок света,
Он не сможет полюбить не тебя. Не ту.

В колонках играет - Испанская гитара – Ритм сердца
Настроение сейчас - Песни в груди

Я не знаю, о чем тебе говорить, как рассказывать, что я чую, я, может, пытаюсь понять, да не знаю, верно ли?
Не можешь говорить - так просто слушай, вот ладони мои - заройся лицом, закрой глаза, и молчи. Линии мои Жизни, Удачи, Любви впитывают жар и лихорадку, а я буду голосом выплетать, я не замолкаю, но говорю тихо, тихо, словно бы ты спишь. Шелестят слова, выверенные не умом а сердцем.
"Ты береги его".
Я не знаю правды, я не знаю лжи, мне и остается только сквозь пространство и время кружить, и жить, жить, или хотя бы полужить, и крылом прикрывать от стужи пока ты отплевываешься от слов и снов, видений своих, вздохнуть пытаешься, чтобы петь.
Ты спи, отдыхай, а я буду гореть.

Слушай "Ритм Сердца" гитарный и сказки мои дурацкие, и спи, голову положив на колени, обратившись громадным зверем, и тихо так, тихо - я когда и если тебя найду в следующей жизни буду либо гитарой испанской, собранной из последнего хлама, но звучащей так, что душа выворачивается наизнанку, либо узнаешь меня по оскалу-ухмылке, по осанке моей кривой, по нервным рукам, перебирающим струны.
На столешнице в чашках стынут чай и кофе, на улице - новый снег, ты спи, он укроет землю, и все обернет тишиной. Не будет слышно ни гул машинный, ни вой сирен, и разговоры человечьи утонут в белом и новом. А я не говорить в голос - шептать буду, вышептывать, выплетать на фенечке боль твою кроваво-черную. Ты носи их, мои фенечки, как ордена за собственную отвагу, не препирайся, покуда не сдался - я верю в тебя самого. И покуда я чую тебя за своим плечом - я не страшусь ничего, если надо - расправлю спину, рука упадет на стилет, прикрепленный на поясе, если надо - и глотку порву, отсижу сколько надо лет, я же злая, жестокая тварь - как утверждают вокруг. Так почему бы и нет?..

Ты пока спишь я тебе давай расскажу о всяком со мной, таком, что в глаза бы вроде бы не, хотя в полный голос - буду. Вот слушайте все, кто способен слушать.
Вот всякая дребедень, раскиданы побрякушки, я жить пыталась, как друзья-подружки, хахаля себе нашла посимпатичнее среди этого человечьего хлама, а в итоге - с цепей сорвалась, и вопила открытою раной, что мне делать, не жилось и не пелось, не вылось, сипелось лишь только, а как так - я не могу без песен, мир мне кажется сер и тесен, все они уходили и отдалялись, каждый его поцелуй мне казался пресен, и что осталось?
А потом со злостью вопить и писать на стенах карандашом, выгрызая вены, отплевываясь мечтами, яд себе вкалывать между снами, в груди пустотой упиваясь, словно мне ничего не осталось, только...
Только держаться назло всему, плечи расправив упрямо. Будто не плоть и кровь - а лишь сталь и камень.
И струну слушать, натянутую между нами.

Господи, как же страшно, не стыдно даже, что я несу, о боже?
Но я хочу говорить. И сейчас, не позже.

Перебирая пальцами шерсть на твоем загривке я прерываю словопадение, и начинаю петь, словно бы колыбельную, нотами голос манипулирует, Снежные Струны звенят об стекла - помнишь, я когда-то играла на них моими обескровленными пальцами, кружилась в колючем и белом вихре?
А в мире внезапно становится тихо-тихо. И лишь без слов колыбельная и голос ветра сплетаются и падают бликами тебе на веки.

И вот еще - внезапно нашла недавно, 2007 год, летние фото, вот такой я смешной и нелепой была, когда мы и познакомились.
Отрастают заново волосы.

и вот так

[Ты меня прости, ты меня прости, сам назвал меня сказочником, но все равно - прости за мои столь наивные, но все-таки сказки, за кривые рисунки (с которых все и началось в этом случае), за черте как звучащий голос и едва слышную запись. Оно само, сильнее меня и чище. А еще. Мама иногда зовет меня птицей.]

Я расскажу тебе сказку о том, как люди становились зверями, тотемами, саблезубыми тенями, рукокрылыми мутями. Ты глаза закрой, это не больно, но чуточку жутко, хочешь - не верь, обращая все шуткою.

...Канет год, как будто не было Колеса*, сутки начинаются, да с конца, он кожу рвал на себе, словно тесный плащ, прочь из сердца рвался беззвучный плачь. На руках отрастали когти, в глазах - туман, покрывался весь шерстью, но он точно знал - коль отринет все - не видать ему ничего и нигде, он ни там, ни тут, остается только выть на луну да смотреть во тьму.

...Канет год, словно в пальцах не удержать ручья, она безумна, одна, она вновь - ничья, только бьется в груди песня птичья. Ей бы глотку порвать - да и выпустить из неволи все то, что было укрыто бездушной мглою, все, взращенное на крови, что вернулось с болью. Она пыталась узнать о любви, да отравилась любовью, и ей неясно - что делать с собою? Но лопатки взрываются с новой силой, на губах лишь трель: "Я тебя просила" - вырываются крылья в пространство мира. "Господи, как же больно, но как красиво!"

Не страшно тебе еще? Не зудят крыла, не пытается вой из груди прорваться?
Ну ладно, слушай. Я буду стараться.

...В полнолуние сошлись, как в безумном танце, два зова тех, кто не мог остаться просто семечком не проросшим.
"Не смотри, я страшный"
"Нет, ты хороший"
Коснулось крыло топорщащегося загривка. Взгляд в глаза. "Ну, ты будешь сливки?"
Смех лукавый, летящий звенит в ночи, а волк улыбается и молчит.

А что днем? Как простые люди - электрички, метро, трудовые будни, только легче теперь пережить, коль знаешь, что ты не один такой в этом странном мире.
Пахнет лесом и степью у них в квартирах.
Он за пазухой носит золотое ее перо, она - в кулоне хранит шерстинки.

Начинается полночь - и часы забывают тикать, замирают вдруг шестеренки. И на самой границе мира, зыбкой и ломкой, раздается голос - быстрый, смешной и звонкий.

Вот такие вот сказки, мой друг.
Сказки, настолько реальные, словно...

"Так ты сливки будешь?"
Я обернулась к волку.

* Имеется в виду Колесо годовых праздников, таких как Самайн, Бельтайн и прочее.

Серия сообщений "Минутные сказки":
Часть 1 - И всю ночь говорить про космос
Часть 2 - Это существо
...
Часть 8 - Уходящий за Солнцем
Часть 9 - Теньк
Часть 10 - Сказка о непростых
Часть 11 - Собирайся, королевна!
Часть 12 - Ночь Сказок - Древо Памяти
...
Часть 28 - 04. Холод.
Часть 29 - 35. Голос над мирами
Часть 30 - 43. Видишь город в темноте... (с)

Тебя творить –
три года не говорить.
(с) Мельница

За эти годы я научилась так - приезжать, чтобы помочь, молчать, ворожа цвета, не мешать творить - ты твори, твори! - по комнатушке бродить, говорить с богами, или просто так - говорить, не ожидая ответа, не дергая, не отвлекая, может быть фенечку плести, или мечтать, устроившись на диване. Класть голову на плечо и петь так, что про лишнее - забываешь, по губам в отражениях стекол читать ненаписанные стихи, ну, слушай, ты извини, но я хотя бы не отвлекаю?
Ты твори, твори.
И меня прости за мои вечные постскриптумы, постфактумы смерти и жизни, смотри - паутинкой виснет вязь моих оборванных слов.
Тихо звенят бусинки-бубенцы на Ловушке Снов.
Спасибо тебе за то что не гасил всех моих цветов, не пытался втоптать, переделать и воспитать, не пытался ядом реалий меня пропитать, может тебе неважно все это вовсе, а мне, извини опять, это крайне важно, до поставленной на бок восемь, до бесконечности, в общем. Я умею так приезжать, чтоб молчать, или говорить с богами, ты твори, твори, я же не отвлекаю, лишь только мир замораживаю, запутываю и застывает все - лишь шелест клавиш останется самым живым и наполненным звуком Вселенной.
А если совсем уж станет невмоготу, ты прости, быть может вновь не на ту напоролся, но вот ладонь моя, и видишь, как она наполняется кровью, амброзией, живительной силой стихов, когда-то меня называли Музой (быть может помнишь) - ну так поднеси же белую чашу моей ладони к губам, испей крови стихов, испей крови снов, что рождаются где-то там, за гранью всего, свободные от оков бытия или небытия, и - пиши, пиши, не отвлекайся, не бойся, за твоею спиной - это я.
Пусть дальше летят пальцы над кнопками со смешными и верткими буквами, лови их, замораживай в фразы своим ледяным дыханьем, и пусть они оживают вдруг, разбивают тишину своим трепыханьем, ну а чуть позже - порханьем, а я смотреть на них буду, как они хороводом нестройным становятся в нужный миг.
...Ты, наверное, отвык. Или не привык.
Но если что - вот моя ладонь, в ней мерцает кровь стихов и золотисто-оранжевых снов, ты твори, чудак, безумец своих миров, выводи их на уровень верных строк, я заморожу время - ты успеешь в срок.
...И - не бойся меня, не бойся, эта странная тень - лишь я за твоей спиной.
Вот ладонь моя. Ты иди вперед. Ну а я - за тобой.
...Шелест клавиш под пальцами, время замерло, споткнулось. И выдало сбой.

Если сердце устанет биться,
Ты убей меня сразу, чтоб
Ниоткуда не возвратиться,
Не блуждать за границей снов.

Если в сердце погаснет пламя,
Ты не медли - иди вперед.
Пусть останется между нами
Прихотливой судьбы поворот.

Если в сердце... а, что тут толку?
И в стихах, и в заклятьях, и в танцах
Отзовусь я улыбкой колкой,
Лишь бы ты не устал смеяться.

Оборачиваюсь, рывком, нервно, огненный ареол волос вокруг головы, смотри же, смотри же в глаза мои, ты видишь, как расширяется зрачок, как серебристое солнце расцепляется на осколки, как синева становится пронзительнее.
В моих зрачках что-то черно-бесцветное, вернее, всебецветное, будто бы все краски мира были смешаны и максимально затемнены, видишь - эта бездна.
Не бойся, не бойся, эта бездна - во мне, но в этой бездне бьется сердце мое, горит огонь, танцуют мысли и усмешки звучат, отражаясь беспечным эхом.
Не бойся, если хочешь - подойти, послушай, вот тут, под ключицей слева, чувствуешь?
Бьется. Колотится.
Сэф Эсна туриэ анмо кару!
Звучит мой голос, это точно мой? Тонкий, пронзительный, стальная игла, входящая в мозг, я как-то пою иначе, самим нутром, наверное, а как еще? Вот так звучат на языке Атлантиды.
Слушай, слушай, сердце слушай, и звучание слушай, пусть впивается - терпи, что я могу поделать, что?

Сердце познает ритм, вновь источая звук,
Ты не смотри - я танцую на гранях и миражах.
Только не рвись из кольца моих бледных рук...
Взгляд в глаза подобен отсвету от ножа.

Полночь струится в глотку, уши зальет твои,
Как океанская бездна сдавит грудную клеть...
Только ради всего на свете - ты твори, твори,
И продолжай мне, продолжай мне петь!

Ломанный такт движений, шаг, оборот, прогиб.
Голос ломает тело, ритм задает шаги.
Не опускай глаза, не замолкай - ты еще не погиб!
Будет веками длиться танца безумный миг.

Водоворот кружений, тени в жару, в бреду,
Мечутся по застенкам, душам и потолку.
Чеканя последний шаг, встречаю твою беду
Лицом к лицу. Не отговаривай. Я пойду.

Ты говоришь мне - Я хочу знать все, я хочу БЫТЬ всем.
А я смеюсь, так, что захлебываюсь, не над тобой смеюсь, нет, нет, ни в коем случае, не надо, в самом деле.
Я смеюсь от восторга, я не могу передать этого иначе, ну это же надо - быть всем!
Я смеюсь от восхищения.
А темный голос гладит мои изорванные, бродяжьи нервы-струны, ну и что, что играть не умеем, и что, что не-музыка - я подыграю, нервами подыграю, венами и сухожилиями. Помнишь - существо из музыки?
Ты пой, и смейся, и говори, а я подыграю высоким перезвоном, небесным альтом, противоположным тебе самому.
Не бойся засыпать и просыпаться, ты проснешься именно так, как хочешь, куда ты от меня проснешься потому что?
Потому что на кой черт мне все вот это вот без "быть всем", врастать в землю, в небе растворяться, танцевать с огнем, уходить на дно?
На кой черт мне все это без сумасшедшего танца над линией бездны?
И сумасшедшего хохота на грани истерии?
Я запускаю руки в волосы, сжимая голову, зажмуриваю глаза, пытаюсь удержать в черепной коробке энергоемкий голос, потому что диктофоны - это бесполезная ерундовина в нынешнем случае.
И пока звучит песня - сердце замирает на пороге удара, в самой высокой его точке бытия, и не отпускает, даже сейчас, спустя столько времени и событий, сквозь все эти времена и события.
Ты иди, иди к этому своему "быть всем" - это правильно и прекрасно, а я посмотрю, да прикрою, если что, твою окрыленную заново спину, не оглядывайся и не бойся, позади звучат мои шаги, я не буду подходить бесшумно чтобы не нервировать и тем самым - не отвлекать.
Потому как останавливать и отговаривать тебя бесполезно, да и не хочу я, мне интересно, до дрожи в ободранных пальцах интересно, что же будет, что же будет, что?
Я не знаю, поможет ли мое присутствие, но постараюсь хотя бы не мешать, только позволь смотреть хотя бы.
И, закрывая глаза, слышать голос - хотя бы изредка.
Чтобы в последний момент шагнуть - и кануть туда же.
Не тянешь - сама иду, самой интересно.

Я буду жить в лесах дремучих и в озерах,
В любовных шорохах, и громких разговорах
В разливах лав и рек, и в море-океане
В слезах, улыбках, трелях птиц и каждом камне.
Свои меняя лики с восходом и закатом,
Я буду кум Луне, я буду Солнцу братом.
Сквозь почву клевером вновь продерусь на волю, -
Мала земная доля, ой, мала земная доля мне!

(с)

И ничего важнее этого быть не может.
И я не смогу уже вернуться, я уже иду, потому как что делать мне здесь после всего, что я увидела и услышала?
Мала земная доля мне.

У меня в руках - пять конвертов с фенечками. Я держу их, пальцами поглаживаю, и сильно жалею, что эти люди не живут со мною рядом. Кто-то приедет на чуть-чуть, но...
Теплые.
А еще у меня осенняя хандра - ничего не хочется делать, никаких конкретных желаний, и даже две плитки шоколада нынче не помогают, потому что.
Вспомнилось тут. Вот бы трубку взять, и слушать, слушать, как из нее в мою голову изливается потусторонний, иномирный бред, и чтоб "я тебе минут через десять перезвоню, погоди" - и перезванивает ведь. Я скучаю не по человеку - а по этим вот запредельным разговорам по несколько часов, по песням, по ржачу. Мне и не надо более, и не нужно было, а сейчас - сейчас мне беспробудно скучно без этих вот разговоров.
Тесно мне в этой реальности, тесно, тесно. Нет вдохновения, и лишь лежать и слушать, как там в игре на компьютере реплики текут, и конверты к груди прижимать, напитывать сердечным ритмом, и молчать, молчать, потому как если я скажу - и что? И ничего.
Когда я ничего не - меня надо уметь зажечь. А вот он не умеет. Жаль.
Только если бензином облить.
В общем-то, я знаю, как и что можно отчудить. Что и куда отчудить. Как с этими конвертами и фенечками - но интереснее и круче. Чтоб сердце в горле - бум-бум-бум. И сделаю.
Скучаю я по этому иномирью, но люди меняются, люди пропитываются ядом этой реальности, и нет тех сумасшедших историй, нету их, не звучат в телефонной трубке. Их мне очень не хватает.
Эй, чудак, если наткнешься внезапно на эту запись - ты звони, я молчать буду и слушать. Ты рассказывать умеешь, и завораживать меня своими сказками. А этот, за компом который - слаб, безнадежно слаб, и даже и не пытается...
Э, ну да пусть, ну да пусть, я молчать буду, и слушать, и в спину смотреть. Ни в коем случае не прошлое, просто - осень, и теснота, теснотааа этого мира, эти стены и даже двери - тесны до одурения, зато конверты и феньки греют, а еще боюсь подходить к окнам - потому что именно это двери, которые не тесные, но я же однажды пообещала, и запудрила мозги, что у меня тут много дел, да ну что ты, дел у меня здесь никаких - только люди, только люди.
Не было бы и людей - и я бы не задерживалась тут. Каждому по вере его, а значит там у меня - много интереснее и разнообразнее чем здесь.
Иногда смотрю и думаю - а не начать ли мне тоже в компьютерные игры загоняться? Чисто из вредности - засесть дома и черт бы с ними.
Знаешь, чудак, мне плевать на мнение прочих окружающих, но вот невнимательности того, кто близок - я не переношу, мне то ли выть хочется, то ли когтями полосовать, уж не знаю, знакомо ли тебе мое состояние, но я вот так - смотрю в затылок, глотаю свое молчание, и разрываюсь на части от противоречивых желаний, с мыслью "чтож ты, сука, даже мозгой не прикинешь, сколько раз уже было?.."
А потом: "ну и хер с тобой". Видимо, так надо.
У меня крайне мало людей, от чьего внимания я завишу, их вовсе двое, один из них - конечно же мама, она классная, а я вот дома почти не живу. Но их невнимание пробуждает во мне желание собраться и скрыться в ночь, наушники, музыка.
Объяснить? Я уже пыталась, я сколько раз уже, но это ничего, ничего не дает, чудак, слышишь?
Твое безразличие, вернее, конкретный пофигизм устраивали меня во многом больше - я хотя бы видела это открыто, а не так вроде - "ой, она там написала что-то, пойду ее обниму, что-то я опять зенки и душой не помыл, не ощущаю я".
Ты звони, чудак, пой мне "Оборотня", неси бред, рассказывай о Городах, которые видел, я уж сделаю для тебя редкостное исключение - помолчу.
Мне тесно в этой реальности, тесно, лучше всего я ощущаю себя на Игре, когда границы мира расширяются, в прочей же жизни меня вдохновить - надо уметь, осень же.
Есть люди, с которыми я люблю общаться в живую, хотя возможность только по интернету. Лючи, к примеру. Или Кристинн - с этой особенно. И по ней я скучаю, потому как я могла зубоскалить с ней, и у меня не пытались найти некий загадочный атавизм как совесть или сострадание, мы с ней вместе смеялись, скалились, говорили гадости и глупости - и меня отпускало, а ей и вовсе было все равно, что то, что я думаю - плохо и гадко.
Осень у меня, понимаешь, осень - диагноз.
Работать скоро - в семь встал, в пять вернулся, поделал свои дела, для магазина что-нибудь сделал - и лег спать. И все. И чтоб всю осень, отключиться от себя, душу вывернуть и в летний кроссовок запихнуть, чтоб не мешала и не доканывала - ни меня, ни окружающих.
Ты звони, чудак, пой мне "Оборотня" - у тебя все-таки классный голос, я бы его забрала, как ведьма у русалочки, заточила бы в шкатулку, у меня есть, красивая такая, и слушала время от времени.
И истории слушать.
И ничего бы мне больше не - и чтоб до самой зимы.
Прорываться сквозь осень. Банзай!

Что происходит с тобой - не знаю. Видать весна пришла снимать свой оброк. То ли небо шкребётся, то ли вода с него - злая. Но зато теперь мне понятно впрок...
...всё, что я не скажу, сбывается точно в срок. И вертись не вертись в колесе - уже не поможет. Я словно сумасшедший пророк вычисляю по капле всё то, что тебя гложет.

У меня на столе много ниток - какой хочешь сшивай мою душу. Я оранжевым сшиваю пламя, а жёлтым - сушу. Фиалковым - небо у горизонта, осколки зеркал и ветра. Завёрнуты книги по волшебству в лоскутки серебристого фетра.
Мои рифмы оборваны, словно кошки в привычной драке. Таким не помогут музы, учащиеся на журфаке. И не помогут мысли, капелью стучащие в стёкла. А только... только взгляд, несущийся на крыльях лёгких.

Я люблю свой апрель - весёлый кудесник весны. Он дарит мне чудо с налётом прибрежной волны. И кем бы не стала, кем не была, он снова уводит в лес. Я смотрю брату-месяцу в след. Беру тебя за руку. Разбегаемся в небо.


Встречай фанателых, Страна Чудес!

[05 Апреля 2009]

Ликующее, восторженное и летящее. Прыгай! Лети!
Не бойся ничего и никогда...
Лети...
Твой страх легок и эфемерен, но - просто будь, я смогу тебя удержать, и небо - бело-сероватое, с льющимися потоками зимнего неба - примет тебя в свои объятия и погребальный саван обратится в плащ победы и торжества! Только - верь!..
А я буду бесшумной тенью, невесомым силуэтом. След в след, сливаясь со стоном воздуха под крылами. И снег будет оседать на волосах, на мокрых прядях, будет просачиваться талой водой в глубь зрачков, вымывая из радужки всю хмарь и грязь города, и мы прорвёмся сквозь волны косых взглядов.
Падающий снег обращает спящий мир в сказочную страну, а небо всё сыплет и сыплет, не касаясь нас - распятых на собственных крыльях, знамений Нового Мира. Мира страшного и красивого, уютно-враждебного, абсурдного, невозможного, но настолько реального, что мы сами - да, мы - кажемся ошмётками странных снов. Наш Мир. И ничей более. Созданный больным воображением двух бессознательных и отчаянных. Отчаявшихся.
Которым нечего терять...
У нас мания величия.
Но пусть наши тайны укроет снег...
Снег...
Снег...
[18 Февраля 2009]

Я постоянно жажду его прихода, как наркоман дозы.
Мне плевать на клятвы, молитвы, чужие угрозы.
Я жду, и небо разлетелось дребезжащей грозою,
Я обвита ожиданьем лукавым - виноградной лозою...
Мне плевать на любовниц, дожди и сонеты.
Я брожу высоко по крышам, а его всё нету.
Я ухожу без хлопков дверей, лишь бы только вернуться.
И улыбаюсь оскалом - Акелла не мог промахнуться.
Я иду по крыше, а небо плачет в бессильной злости.
Слушай, а ты не против... если незваной приду в гости?

[18 Июля 2008]