Про многих соотечественников говорили: «Вот истинно русский самородок!» И про Василия Боткина, и про Савву Мамонтова. Но больше всего такая характеристика подошла бы Василию Кокореву (1817–1889). Не случайно у него на письменном столе красовался золотой лапоть: полюбуйтесь, как лапотник, человек невежественный, за счет собственного ума разбогател.

«БОЛЕЕ ВСЕГО БЫСТР И ПРОНИЦАТЕЛЕН»

 

Василий Тимм. Портрет В.А. Кокорева. 1860-е. Гравюра. 47х32. Фотокопия из собрания Михаила Золотарева

Американцы назвали бы Кокорева selfmade man, по-нашему — «из грязи да в князи». Первые деньги были заработаны «лапотником-самородком» на винных откупах на Орловщине. В награду за успешное ведение дел он получил в управление еще двадцать откупов. В тридцать три года сын солигалического торговца имел состояние порядка восьми миллионов золотых рублей. С такими деньгами «откупщицкий царь» (как Кокорева величал Савва Мамонтов, сам сын винного откупщика) мог делать большие дела.

«Кокорев действительно очень умен, а более всего быстр и проницателен», — заметил писатель Николай Лесков, приходивший просить у богача денег. Василий Алексеевич постоянно опережал конкурентов: в 1859 году построил вблизи Баку первый в мире нефтеперегонный завод (Джон Рокфеллер запустит свой четыре года спустя), где под присмотром приват-доцента Дмитрия Менделеева производилось масло, которое вскоре назовут керосином. В 1861-м инвестировал в постройку Волго-Донской железной дороги, в 1874-м — Уральской железной дороги, попутно учредил два банка — первый частный отечественный Московский купеческий банк и Волжско-Камский, самый крупный акционерный. Он же провел в Москве первую конку и построил грандиозное Кокоревское подворье. Торгово-гостиничный комплекс на берегу Москвы-реки напротив Кремля обошелся в два с половиной миллиона — сумму для середины XIX века невероятную. Но он того стоил: гостиница, склады, целый комплекс почтово-транспортных услуг (даже касса для размена монет), магазины, а в придачу ко всему — читальня, причем бесплатная.

 

Карл Брюллов. Портрет Юлии Павловны Самойловой, удаляющейся с бала с воспитанницей. Холст, масло. 249х176. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy ГРМ В 1870 году этот «Портрет Самойловой» был приобретен в составе коллекции Василия Кокорева Министерством императорского двора для великого князя Александра Александровича, будущего Александра III. Сумма сделки составила 40 тыс. рублей. Согласно описи по итогам сделки, за портрет было заплачено 2000 руб.

«УВЕЛИЧИТЕЛЬНЫЕ СТЕКЛА ДЛЯ РАССМАТРИВАНИЯ КАРТИН ВБЛИЗИ»

К культуре и искусству Кокорев всегда был небезразличен. Василий Алексеевич постоянно направлял «растлевающую силу денег» на благие дела начинания, за что Николай Чернышевский иронически называл его «наш Монте-Кристо». Мог во время Крымской войны помогать вывозить раненых из Севастополя и принимать пятьдесят доблестных защитников у себя в имении, мог, например, глянуть в окно и, заметив грустное выражение на лице незнакомца, поинтересоваться причиной тоски, да и повелеть выдать из конторы тысячу рублей. Человек он был явно не без причуд: шампанское пил с квасом и огуречным рассолом, как истовый старообрядец крестился двумя перстами; мог начать ругать власти и выступить накануне реформы с грандиозным планом освобождения крестьян с землей, а потом раскритиковать реформы и выпустить книгу под названием «Экономические провалы».

 

Вид на Кремль из ворот Кокоревского подворья. 1890-е. Фотография из собрания Михаила Золотарева

Василий Кокорев был прекрасный оратор, умел красочно и остроумно излагать свои мысли (в нем, как выразился поэт Николай Некрасов, «ум нашел себе приют»). Как и его ровесник купец Кузьма Солдатёнков (см. «Артхроника» № 1, 2010), он тоже был самоучкой и «пополнял отсутствие книжных знаний чтением», а если когда и учился, то только «у старообрядческих начетчиков». «Беседа с ним производила странное и необычное впечатление. Кокорев говорил и спорил связно и гладко, щеголяя страшною пестротою цитат. Он огорошивал слушателей стихом из “Шильонского узника”, и какою-нибудь кудреватою славянщиной из попа Сильвестра, и архаическим словечком из придворного жаргона екатерининского времени, и ходкими иностранными терминами из политической экономии», — писал автор кокоревского некролога в газете «Каспий».

Кокорев первым открыл в Москве публичный музей, причем на несколько месяцев раньше Публичного музеума и Румянцевского музеума, открытого в Пашковом доме на государственные средства. Кокоревская галерея была прорывом в российском музейном деле. Специально для произведений искусства Кокорев выстроил особняк в Трехсвятительском переулке на Покровке. Несмотря на старобоярский экстерьер, внутреннее устройство «терема» явно свидетельствовало о приверженности владельца западным ценностям и прогрессу. Восемь залов на втором этаже без окон, с верхним светом — все, как положено. Внизу — специальное помещение для чтения лекций. К услугам посетителей предлагались не только грамотные экспликации (которые журналист Константин Варнек — кстати, сын знаменитого живописца, лучшие работы которого хранились у Кокорева, — именовал «таблицами, с объяснением содержания картин»), но и особые «жестяные очки» — «увеличительные стекла для рассматривания картин вблизи». Довершал первый отечественный музейный комплекс буфет, называемый одними современниками трактиром, а другими — рестораном «Тиволи».

 

Особняк Василия Кокорева в Трехсвятительском переулке. 1900-е. Фотография из собрания Михаила Золотарева

Что касается собственно экспозиции, то и она была прорывом. Произведения располагались по историческому и монографическому принципу, тогда как шедший за Кокоревым Павел Третьяков ограничился декоративным (только в 1913 году новый попечитель галереи Игорь Грабарь покончит с этим архаизмом и все перевесит «по науке»). Решение устроить в Москве, «не имевшей до сего времени решительно никакого пособия для художественного образования», публичную галерею было поступком не слабее проведения конно-железной дороги, первого городского транспорта Москвы. «Вряд ли можно представить себе издержку более почтенную и в настоящее время более нравственно производительную», — писал в «Северной пчеле» Александр Андреев, восхищенный «патриотическим тактом» мецената. Позднее Андреев включит Кокоревский музей в число крупнейших художественных собраний Европы (их обзоры он публиковал отдельными томами), а также составит «Указатель картин и художественных произведений галереи В.А. Кокорева». «Наша славная Академия художеств почти постоянно закрыта для посетителей, кроме одного месяца выставки и одного дня в неделю, и составляет для всех посторонних ей лиц какое-то тайное, недоступное святилище, — сетовал Андреев. — Что до Эрмитажа, то он “ревниво охраняется” и доступ в него имеют лишь владельцы черных фраков, белых перчаток и, что главнее всего, входного билета. О входе в частные наши коллекции и галереи распространяться даже излишне». С Кокоревским музеем дело обстояло совершенно иначе, и «главное условие полезности какого бы то ни было музея — доступность для публики» — четко выполнялось: галерея была открыта ежедневно, в будни за вход брали тридцать копеек, а в праздники десять.

 

Карл Брюллов. Портрет поэта В.А. Жуковского. 1838. Холст, масло. 110х83. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy Музей Т.Г. Шевченко в Киеве

Кокоревская галерея открылась 26 января 1862 года, но попасть в нее желающие могли уже в 1860-м, хотя и не все. «Шурин мой Нарышкин достал мне входной билет в картинную галерею Кокорева, недоступную для всей публики. В одной из зал отборной этой коллекции стена была увешана снизу доверху творениями гениального Карла Павловича Брюллова. В середине стены поражал зрителя портрет во весь рост графини Юлии Павловны Самойловой. …Как могла графиня Самойлова расстаться с этим сокровищем и как могло оно попасть к откупщику Кокореву», — записал в 1860 году граф Михаил Бутурлин. Музей, однако, просуществовал недолго, менее десяти лет. Зато в лучшие времена коллекция была огромной, каталог включал двести вещей, но в действительности их было больше: по одним сведениям — 570 произведений, по другим — 430 картин и 35 скульптур. Одного Карла Брюллова сорок работ. Живопись Брюллова Кокорев собирал последовательно. Стремясь к еще большей представительности коллекции, заказал одному из брюлловских учеников повторение знаменитых картин «Итальянское утро» и «Итальянский полдень», хранившихся в царском собрании. Большинство из принадлежавших Кокореву работ Брюллова достались Русскому музею: «Персей и Андромеда», «Вольтижер», эскиз «Осады Пскова», незаконченный «Портрет автора и Е.Н. Меллер-Закомельской в лодке» и законченный эскиз для купола Исаакиевского собора, а также множество картонов и рисунков для того же храма; «Портрет поэта В.А. Жуковского» попал в Киев, а «Адонис и Венера» пропала.

У Кокорева было более двадцати полотен Айвазовского («Выдавались особенно несколько морских видов большого размера нашего Айвазовского», — вспоминал граф Бутурлин), включая «Вид Константинополя», «Бурю над Евпаторией», «Лунную ночь в Испании», «Лазоревый грот на острове Капри», «Арабскую степь при закате солнца».

 

Карл Брюллов. Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году. Первоначальный эскиз неоконченной картины. 1839–1843. Холст, масло. 55х71,2. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy ГТГ За эту картину в 1870 году Министерство императорского двора великого князя Александра Александровича заплатило 300 руб.

Пейзажист Александр Боголюбов был представлен одиннадцатью видами Бретани, Константинополя, фламандских деревень и волжских городов. Боголюбов вспоминал, как Кокорев пригласил его к себе и попросил «наперво написать ему Нижний Новгород с ярмаркой, Казань и Ярославль, предложив за каждую картину по 3 тысячи рублей». «На другой день прислал с артельщиком 3 тысячи задатку на путевые издержки. Ну как не сказать, что это добрый человек! ...Я его никогда не знал, и что ему во мне… На разговенье у него было пропасть чиновного народа. Но что всего было интереснее, что весь двор был накрыт столами, на которых стояло всякое яство для бедняков, и их, как друзей своих, он лично угощал!» — удивлялся Боголюбов.

Ярко был представлен в коллекции Василий Тропинин. У Кокорева было шесть его картин, включая «Гитариста» и «Девочку с куклой », «Девушку с горшком» и «Возвращение солдата домой на побывку», хранящиеся сейчас в Русском музее. Там же находятся и другие значительные вещи из кокоревского собрания — «Деревенский мальчик с розгами» и «Крестьянка на сеннике» Алексея Венецианова, «Будничные сцены скромной жизни простолюдина» и «Сватовство майора» Павла Федотова, вариант-повторение которого художник написал в 1851 году (Кокорев часто делал заказы художникам — скульптор Сергей Иванов специально для него выполнил мраморного «Мальчика в бане»). Были у Кокорева и работы Александра Иванова. По слухам, он претендовал на само «Явление Христа народу», но достались ему лишь «ближайший к картине» эскиз и два этюда — полотно купил император и подарил Румянцевскому музеуму.

 

Карл Брюллов. Портрет Е.И. Дурновой. 1836. Холст, масло. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy ГТГ Елизавету Дурнову, жену художника Ивана Дурнова, Карл Брюллов писал без эскизов и разметок. Так вдохновил художника, неожиданно пришедшего ранним утром в гости к другу, образ хозяйки дома, застигнутой врасплох, непричесанной, в старом бабушкином платке

Коллекционер явно любил романтические итальянские пейзажи (в коллекции были картины Федора Матвеева, Матвея Воробьева, Михаила Лебедева, Сильвестра Щедрина), а вот русский XVIII век был представлен слабее — лишь по две-три работы Дмитрия Левицкого, Василия Боровиковского, Федора Алексеева.

За отдел современной живописи 1850–1860-х годов в галерее отвечали художники Василий Худяков, Лев Лагорио, Михаил Клодт, Константин Трутовский и Георгий Мясоедов. Работы мастеров отечественной школы были выставлены в семи залах, а иностранных живописцев — в одном, но владелец, как свидетельствовали современники, планировал и его отдать отечественным художникам.

 

Александр Гребнев. Интерьер картинной галереи В.А. Кокорева. 1864. Холст, масло. 80х108. Courtesy Донецкий областной художественный музей

Денег у Кокорева было много, покупать он мог с размахом, но вот в устройстве галереи ему явно кто-то помогал. Высказывалось мнение, что это мог быть художник Аполлон Мокрицкий, брюлловский ученик, проживший немало лет в Италии. На это имя исследователей натолкнули два момента: во-первых, слишком уж явное превалирование в коллекции Карла Брюллова, а во-вторых, картина Мокрицкого «Вид Москвы», написанная с балкона кокоревского дома задолго до открытия галереи; впрочем, ни тот, ни другой факт ничего не доказывают.

«ЛЕГЧЕ ВЫНУТЬ СЕРЬГИ ИЗ УШЕЙ ЖЕНЫ»

 

Александр Варнек. Милостыня. 1806. Холст, масло. 98 х74,2. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy Новосибирский государственный художественный музей

Василий Кокорев был старообрядец, поэтому вина не пил и в карты не играл, но наживал и терял миллионы азартней любого игрока. К сожалению, кокоревский размах «превышал его наличные средства», как выразился бы современный экономист, поэтому все неминуемо должно было кончиться банкротством. Страшнее позора, чем объявить себя несостоятельным должником, для Кокорева быть не могло. «Легче вынуть серьги из ушей жены и сидеть за столом с деревянными ложками», — говорил он. Про женины драгоценности неизвестно, но вот только что выстроенное Кокоревское подворье пришлось отдать в уплату долгов казне, склады, облигации и имение в Мухолатке в Крыму — заложить, а особняк в Трехсвятительском — продать. Живопись, графику и скульптуру сначала перевезли в другое место, но потом все было распродано. Кокорев предпринимал попытки найти для коллекции одного нового хозяина. Он писал Третьякову, что до сих пор не продал из русской коллекции «ни одной картины, решившись твердо не иначе продать как все собрание в одни руки, чтоб не отнять у него то значение, которое оно имеет в совокупности» и предложил купить собрание оптом (к иностранным картинам владелец относился не столь трепетно и «продавал раздробительно»). Павел Михайлович покупать кокоревское собрание не пожелал. Кокоревская галерея была большим, хорошо известным собранием и скорее подходила музею государственному, нежели частному. По этому пути и пошел владелец и вроде заинтересовал Академию художеств, но в последний момент сделка расстроилась, зато 156 работ приобрело Министерство императорского двора для великого князя Александра Александровича, будущего Александра III (большинство картин были русскими, а сумма сделки — 40 тысяч рублей). Часть картин поместили в резиденцию наследника — в Царскосельский Александровский дворец, часть — в Аничков дворец, откуда в 1897 году большинство перешло во вновь организуемый Русский музей императора, носивший имя Александра III. (Всего в музей попало 106 работ, к которым с течением времени добавились еще немало вещей, некогда украшавших кокоревскую галерею.) Самые интересные вещи современных европейских живописцев Иоганнеса Куккука, Хендрика Лейса, Андреаса Ахенбаха, Александра Декана, Нарсиса Диаса, Александра Калама, Розы Бонер купил Дмитрий Боткин, семь русских картин и одну скульптуру — Павел Третьяков. Остатки коллекции наследники дораспродавали еще в начале XX века. В 1884 году, за пять лет до смерти, когда дела Кокорева так сильно пошатнулись, что о филантропии впору было забыть, он наконец получил долгожданное разрешение устроить Академическую дачу, или, как писал современник, «приют для недостающих учеников Императорской академии художеств», мысль о которой мучила его почти двадцать лет. Так что, помимо конки и банка, Кокорев стал еще и создателем первого российского Дома творчества, разместившегося в местечке Александровское под Вышним Волочком «у истоков реки Мсты напротив высокого холма». Запущенный парк был благоустроен, давно необитаемый «казенный дом, построенный для Екатерины II на фундаменте петровского времени», перестроен, после чего Владимиро-Мариинский приют для «летнего пребывания лучших академистов, нуждающихся или в поправлении своего здоровья, или в усовершенствовании себя в искусстве этюдами с натуры», принял первых художников. За создание приюта, а возможно, и за прошлые заслуги в 1884 году совет Академии художеств избрал Кокорева почетным членом.

 

Карл Брюллов. Портрет сестер А. и О. Шишмаревых. 1839. Холст, масло. 284х213. Из собрания Василия Кокорева. Courtesy ГРМ В описи Министерства императорского двора великого князя Александра Александровича значится, что за «Портрет девиц Шишмаревых» Василию Кокореву заплачено 2000 руб.

В организации похорон филантропа и миллионщика, умершего весной 1889 года, ни Академия художеств, ни другие ведомства участия не принимали, и вся церемония была довольно-таки странной. По воспоминаниям очевидца, покойного отпевали «какие-то люди в черных длиннополых поддевках», служившие «бесконечные службы», гроб был особый, выдолбленный из дерева, как того требовали законы безпоповской поморской секты, к которой принадлежал усопший.

Могила Кокорева на Малоохтинском старообрядческом кладбище сохранилась. Там и стоит единственный памятник незаурядному человеку, о котором современник говорил: «Наше купеческое сословие мало выставило людей, которые могли бы равняться с Кокоревым “игрой ума”, талантами и характером».

 

Вид Софийской набережной и Кокоревского подворья. Открытка. 1900-е. Из собрания Михаила Золотарева