Донжуанский список Пушкина. Часть- 2. Таинственный образ «NN».

Пятница, 05 Июня 2015 г. 22:03 + в цитатник

В большей степени пушкинистов интересует, кто же сокрыт под шифром NN. Ряд исследователей выдвигает свои предположения относительно загадочного объекта любви поэта.

Л. Гроссман высказал мнение, что «утаенной любовью» Пушкина была Софья
Потоцкая (Киселева). Однако во второй части Дон-Жуанского списка есть имя Софья. Ею вполне может быть и Софья Потоцкая. Правда, о ней Пушкин писал Вяземскому (ноябрь 1823 г.) как о «похотливой Минерве», что значительно снижает образ «утаенной» любви: «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма… Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай… Еще просьба: припиши к «Бахчисараю» предисловие или послесловие, если не ради меня, то ради твоей похотливой Минервы, Софьи Киселевой». Заметим, не просто «похотливой», не «моей», а «твоей похотливой Минервы». Вряд ли после этих строк Пушкин мог сохранить возвышенные чувства к ней на протяжении почти всей своей жизни.

Софья Станиславовна Потоцкая. ур.Киселева (1801-1875) портрет работы Джорджа Хейтера (масло, 1831).

Видимо, незачем было скрывать под NN и имя Екатерины Орловой (Раевской). Едва ли увлечение ею было сильным, тем более благоговейным. На это наталкивают строки из пушкинского письма тому же Вяземскому: «Моя Марина славная баба: настоящая Катерина Орлова». Властность и честолюбие, определяющие в драме «Борис Годунов» характер Марины Мнишек, поэт отмечает в Екатерине Орловой. Хотя он и восхищался
Екатериной, однако вышеназванные черты никогда не привлекали поэта, не внушали особой любви к женщине. По воспоминаниям тонко чувствующей людей Анны Петровны Керн, Пушкина очаровывало в женщинах остроумие, блеск и внешняя красота.

С.И. Судариков. Екатерина Николаевна Орлова, ур. Раевская (1797-1885). 1820-е

М.О. Гершензон утверждал, что объектом загадочной любви Пушкина является
Мария Аркадьевна Голицына, внучка знаменитого полководца Александра Суворова. Причем основанием для такого вывода служат совершенно невинные строки пушкинского письма брату от 27 марта 1825 года, когда поэт решил издать свои стихи: «Тиснуть еще стихи К. Голицыной-Суворовой; возьми их от нее». Однако до сих пор неизвестно, какие же стихи были взяты у княгини.

М. И. Теребенев. Портрет Марии Аркадьевны Голицыной.

Исследователи называют предметом «утаенной любви» и Марию Раевскую (в замужестве Волконскую). П.Е. Щеголев пишет, что «утаенной» любовью поэта была именно Мария Николаевна Раевская-Волконская. Исследователь нашел в черновике
посвящения к поэме «Полтава» знаменательные строки, и это решило для него проблему: «Что ты единая святыня / Что без тебя мир / Сибири хладная пустыня».
Иными словами, «географическое» указание на Сибирь для П.Е. Щеголева явилось единственным «доказательством» тайной любви поэта к Марии Раевской. Психологически же можно прибегнуть к такого рода сравнению тогда, когда хочется подчеркнуть свою обреченность на одиночество, на потерю интереса к миру, как это сделал, скажем, Наполеон, обращаясь к Жозефине со словами любви: «Весь мир без тебя — пустыня».

Мария Николаевна Раевская ( Волконская). Неизвестный художник, нач. 1820-х.

В последнее время наибольшее предпочтение вновь отдается Е.А. Карамзиной.
На чем же строятся предположения о том, что именно жена великого историка была объектом загадочной любви Пушкина? М.А. Несмеянова в недавно изданной книге «Кто Вы, “утаенная любовь” Пушкина?», обращаясь к «Элегии» Пушкина 1816 года — «Счастлив, кто в страсти сам себе / Без ужаса признаться смеет», считает, что Пушкин, говоря здесь о страсти к Екатерине Андреевне Карамзиной, испытывает при этом ужас от осознания того, к кому обращено его чувство.

Но я, любовью позабыт,
Моей любви забуду ль слезы!

Екатерина Андреевна Карамзина, ур. Колыванова (1780-1851), жена историка Н.М. Карамзина. Неизвестный художник, 1830-е.

К Е.А. Карамзиной, по мнению Несмеяновой, относятся и строки «Посвящения» к «Полтаве»:

Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.

Основанием для этого утверждения являются следующие печальные обстоятельства:
за два года до написания этих строк Карамзина потеряла мужа и оттого ощущала себя очень одинокой и старой. Строка же «Последний звук твоих речей», якобы, возникла потому, что Пушкин незадолго до создания «Посвящения» к «Полтаве» побывал в Царском Селе, посетил лицей, навестил и Екатерину Андреевну. Но, на наш взгляд, это событие в жизни Пушкина можно истолковать и иначе: в Царском Селе всколыхнулись воспоминания о юности, заговорила память сердца, чувства к женщине, перед которой поэт преклонялся, обожествляя ее.

Д. Белюкин. А. С. Пушкин.

Напомним, что не только Карамзина жила в Царском Селе в пору ранней юности Пушкина. В 1816 году там находилась все лето и императрица Елизавета Алексеевна. И
если любовь к Карамзиной не была секретом и имя Катерина II не случайно стоит после имени Катерина I (Бакунина), то есть мы под ним определенно подразумеваем Е.А. Карамзину, то сразу же вслед за этим именем идет загадочная NN. Это таинственное имя находится между именами Е.А. Карамзиной, жившей тогда в Царском Селе, и Кн. Авдотией — Евдокией Ивановной Голицыной, жившей в Петербурге.

Иосиф Мария Грасси. Портрет Голицыной А.И.

Так кто же эта женщина? Она должна была находиться либо в Царском Селе,
либо в Петербурге. Елизавета Алексеевна вполне могла быть ею. Любопытно и то, что Е. Карамзина и Е. Голицына ровесницы — они были на 20 лет старше Пушкина. И если и это не останавливало поэта, когда он начертал имена Карамзиной (Катерина II) и Голицыной, то какое же обстоятельство заставило Пушкина вставить между ними зашифрованное NN? Это могло случиться, когда для Пушкина было невозможно назвать его и немыслимо уравнять с другими. Если под NN Пушкин подразумевал Елизавету Алексеевну, то кроме опасности, которая могла подстерегать его, всуе упомянувшего имя императрицы в шутливом «любовном» списке, поэта могли и поднять на смех из-за безнадежности этой любви и гипертрофированного самомнения «влюбленного». А насмешек Пушкин, как известно, не терпел.

Императрица Елизавета Алексеевна. Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрён. 1795

Может возникнуть вопрос: а есть ли основание для связи имени императрицы Елизаветы Алексеевны с проблемой «утаенной любви»? Да, есть. Обратимся к самому Пушкину. В 1815 году в «Моем завещании Друзьям» появились строки, несущие высокий образ любви:

Мои стихи дарю забвенью,
Последний вздох, о други, ей!

А в 1816 году Пушкин пишет:

Одну тебя везде воспоминаю,
Одну тебя в неверном вижу сне;
Задумаюсь — невольно призываю,
Заслушаюсь — твой голос слышен мне.
«Уныние», 1816

Императрица Елизавета Алексеевна. Нач. XIX века. Неизвестный художник по оригиналу Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрён.

Очевидна психологическая общность пушкинских поэтических образов в «Разлуке» и «Послании к Юдину» 1816 года:

Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною —
…………………………………………
Одну тебя в неверном вижу сне.
«Разлука», 1816

Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый:
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
«Послание к Юдину», 1816

Васюков Петр Петрович.

Эти мотивы можно найти и в элегиях 1816 года:
Где вера тихая меня не утешала,
Где я любил, где мне любить нельзя!
Украдкой младость отлетает,
И след ее — печали след.
«Я видел смерть; она в молчанье села…», 1816

Я всё не знаю наслажденья,
И счастья в томном сердце нет.
«Наслажденье», 1816

Но мне в унылой жизни нет
Отрады тайных наслаждений;
Увял надежды ранний цвет:
Цвет жизни сохнет от мучений!
Печально младость улетит…
«Счастлив, кто в страсти сам себе…», 1816

Шилов В.С. Осенние дожди. Пушкин в Михайловском. 2001

Долгое время пушкинисты определяли этот цикл как «бакунинский», обращенный к Екатерине Павловне Бакуниной.

Уж нет ее… я был у берегов,
Где милая ходила в вечер ясный;
На берегу, на зелени лугов
Я не нашел чуть видимых следов,
Оставленных ногой ее прекрасной.
Задумчиво бродя в глуши лесов,
Произносил я имя несравненной;
Я звал ее — и глас уединенный
Пустых долин позвал ее в дали.
…………………………………
Не трепетал в них образ незабвенный.
«Осеннее утро», 1816

Бакунина Екатерина Павловна (1795-1869). Петр Соколов.

Однако трудно соотнести образ кареглазой и смуглолицей Екатерины Бакуниной с тем обликом, что проступает в других ранних стихотворениях Пушкина, в частности в «Городке», датируемом 1814–1815 годами, то есть созданном примерно за год до встречи с фрейлиной императорского двора:

Мечта! в волшебной сени
Мне милую яви,
Мой свет, мой добрый гений,
Предмет моей любви,
И блеск очей небесный,
Лиющих огонь в сердца,
И граций стан прелестный,
И снег ее лица.

Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Неизвестный русский художник начала XIX века. После 1806–1808.

Отметим снова, что Бакунина была смуглолицей, а вот императрица Елизавета Алексеевна отличалась исключительной белизной кожи. Да и сама элегия «Осеннее утро» появилась еще до встречи с Бакуниной. И, наконец, в 1818 году этот размытый в элегиях Пушкина образ обретает реальные очертания и получает имя: Елизавета. В стихотворении «Ответ на вызов написать стихи в честь государыни императрицы Елизаветы Алексеевны» («К Н.Я.Плюсковой») Пушкин признался в странных, на первый взгляд, чувствах:

Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой.

Портрет великой княгини Елизаветы Алексеевны. Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрён.

Поражает необычайно возвышенный строй чувств: «Небесного земной свидетель». Эта женщина в силу своей недосягаемости и красоты была для юного Пушкина будто сошедшей с небес. Императрица была для юноши божеством, которому можно только поклоняться. Впечатление от императрицы Елизаветы Алексеевны было настолько сильным, что спустя годы Пушкин помнит все, что с ней связано:

Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.

Голос императрицы, как вспоминали современники, был приятен и мелодичен. Какая-то особенная доброта, кротость и мягкость слышались в нем. Он невольно привлекал и проникал в душу, точно так же, как и ласковый, светлый взгляд ее голубых прекрасных глаз. «Трудно передать всю прелесть императрицы: черты лица ее чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза и прелестнейшие белокурые волосы. Фигура ее изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире». Даже Екатерина II и то не удержалась, чтобы не написать: «Мадам Елизавета — сирена. Ее голос проникает прямо мне в сердце…»

Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Монье Жан Лоран. 1807

Вполне вероятно, что эти «полные святыни словеса» вспомнились поэту, когда он во время создания «Полтавы» посетил Царское Село. Прежние чувства вдруг ожили и заговорили в нем. Елизаветы Алексеевны уже не было на свете, она умерла в 1826 году, за два года до создания «Посвящения» к «Полтаве». «Твоя печальная пустыня» — это мог быть и образ могилы. Думаем, строки «Посвящения» к «Полтаве» с большей вероятностью можно отнести к императрице Елизавете Алексеевне, нежели к Екатерине Андреевне Карамзиной:

Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня…

Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Монье Жан Лоран. 1802

Юного Пушкина ранили недоброжелательные разговоры, задевающие честь
императрицы. Он, как и многие, знал, что она несчастна в браке. На наш взгляд, образ женщины, представление о прекрасной половине рода человеческого формировались у молодого поэта под впечатлением от императрицы Елизаветы Алексеевны как недосягаемого божества, прекрасного в своем одиночестве. Отсюда и возникновение идеала «любви отверженной и вечной»:

Я знал любовь, но я не знал надежды,
Страдал один, в безмолвии любил.
Безумный сон покинул томны вежды,
Но мрачные я грезы не забыл.
«Князю А.М. Горчакову», 1817

Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны. Владимир Лукич Боровиковский.1814

Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
«Погасло дневное светило», 1820

Чью тень, о други, видел я?
Скажите мне: чей образ нежный
Тогда преследовал меня
Неотразимый, неизбежный?
……………………………
Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную,
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую…
Безумец! полно! перестань,
Не оживляй тоски напрасной,
Мятежным снам любви несчастной
Заплачена тобою дань…
«Бахчисарайский фонтан», 1821–1823

Портрет императрицы Елизаветы Алексеевны на фоне Камероновой галереи. Дж.Доу. 1825

Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Увы, напрасные желанья!
……….................................
Земных восторгов излиянья,
Как божеству, не нужно ей.
«Разговор книгопродавца с поэтом», 1824

При всем преклонении поэта перед Е.А. Карамзиной можно одно уверенно сказать, что для Пушкина она была кем угодно, но не божеством.

Н.Н. Ге. А.С. Пушкин в селе Михайловском. (Пушкин читает стихи лицейскому другу Ивану Пущину в присутствии Арины Родионовны). 1875

В 1824 году появляется еще одно лирическое произведение — «Фонтану Бахчисарайского дворца», в котором есть строки, раскрывающие представление Пушкина о женщине:

Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?

Оказывается, не конкретная женщина вызывала у поэта чувство «утаенной любви». Таинственный образ, сокрытый шифром NN, может быть этим «души неясным идеалом». А. Лукьянов высказал интересную мысль о том, что пушкинский «идеал был
недоступен для физической близости и был наделен всеми достоинствами и
добродетелями, которые воспевались великими поэтами. Пушкинскому “идеалу
женщины” присущи ум, преданность, понятия о чести, скромность, верность, красота внешняя и духовная… Но это был только идеал. Сам Пушкин влюблялся в таких женщин, восхищался ими, страдал от неразделенной любви, но постоянно бежал от них и вновь погружался в стихию сексуальных удовольствий». Не удивительно, что в центре внимания юного Пушкина оказалась в силу своей недосягаемости и прекрасного облика не только императрица, но и будущая императрица великая княгиня Александра Федоровна, жена великого князя Николая Павловича.

Александра Федоровна. А. Ф. Лагрене. Собрание Подстаницких.
Конец 1810-х - начало 1820-х.

Наряду с уже цитированными нами у Пушкина рождается ряд новых текстов, в которых поэт «благоговеет» уже не просто перед «святыней», но — перед «святыней красоты», перед «гением чистой красоты». Свой образ Красоты Пушкин сформулировал в «Евгении Онегине» в 52-й строфе седьмой главы:

У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.

Обратим внимание на сходство поэтического образа с тем словесным портретом Александры Федоровны, который оставили ее современницы. Шуазель-Гуфье была поражена красотой и изяществом ее стана: «Окруженная придворными дамами, она была выше их головой, точно Калипсо посреди нимф».

Портрет великой княгини Александры Федоровны. Александр Молинари. Не ранее 1817 г.

Д.Ф. Фикельмон также восторженно отзывается об Александре Федоровне: «В обществе много красивых женщин, но одна, которая бесспорно превосходит всех остальных грацией и красотой, — Императрица! Перед ней блекнет даже самая большая красавица; никто из нас не может сравниться с ней в танцах, не умеет ступать так грациозно, как она, и при всем этом она в той же степени Владычица красоты, как Императрица, и Царица». Строки из «Евгения Онегина» перекликаются со стихотворением «Красавица», в первую часть которого вошла почти вся 52-я строфа седьмой главы «Евгения Онегина» — «У ночи много звезд прелестных»:

Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сиянье исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, —
Но, встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.

Императрица Александра Федоровна. Брюллов А.П. 1830-е

Было много удивительно красивых женщин в эпоху правления Николая I, но императрица Александра Федоровна, по свидетельству современников, говоря
поэтическим языком Пушкина, среди них была «величавой луной», которой «нет соперниц, нет подруг; красавиц наших бледных круг в ее сиянье исчезает». Надо сказать, что ранее пушкинистами предпринимались попытки считать героиней «Красавицы» жену императора Николая I на том основании, что в рукописи поэта было посвящение «Г», что расшифровывали как — «Государыне». Так Пушкин называл Александру Федоровну в своих дневниках. Например, 18 декабря 1835 года поэт записал: «Государыня очень похорошела». П.В. Нащокин рассказывал П.И. Бартеневу: «Императрица удивительно как нравилась Пушкину; он благоговел перед нею, даже имел к ней какое-то чувственное влечение».

Портрет Александры Федоровны в русском костюме. А. Малюков. 1836

Императрица Александра Федоровна, по мнению писателя графа В.А. Соллогуба, в 1826 году была в полном расцвете своей красоты, она олицетворяла, так сказать, идеал русской царицы. Думается, Пушкин мог впервые увидеть Александру Федоровну в октябре 1817 года, когда посетил Царское Село через год после окончания Лицея. А живя в Петербурге, он мог встречать ее в театре, на балах, о чем свидетельствуют исключенные из «Евгения Онегина» строки:

И в зале яркой и богатой
Когда в умолкший, тесный круг
Подобна лилии крылатой
Колеблясь входит Лалла-Рук
И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит
Звезда-Харита меж Харит
И взор смешенных поколений
Стремится ревностью горя
То на нее, то на царя

В этом лирическом отступлении на Александру Федоровну (воспетую в 1821
году В.А. Жуковским в стихотворении «Лалла-Рук») смотрит автор, а не герой романа в стихах. А так как по строгому этикету император с императрицей не могли открывать бал, то речь здесь идет об Александре Федоровне в бытность ее великой княгиней. Она действительно часто танцевала с Александром I, открывая балы, так как, по ее собственному признанию, была его любимой партнершей.

Адольф фон Менцель. Бал в Новом дворце. 1829

Высокая, тонкая, стройная, легкая, изящная и прелестная — она не могла не поразить воображение поэта, всегда ценившего в женщине прежде всего блеск и светскость. «Птичка», «Сильфида» — эти определения соответствовали ей, как никакие другие. Удивительное сочетание летящей походки и некоторой медлительности и внешней холодности в общении производили потрясающее впечатление на всех, кто знал эту женщину. Думается, она также вполне могла быть объектом любви Пушкина «без надежд и без желаний». Итак, Лалла-Рук, «величавая луна», «святыня красоты» — все это поэтические определения императрицы Александры Федоровны, жены Николая I. Но и образ «гений чистой красоты» в известном стихотворении «Я помню чудное мгновенье», традиционно относимом к Анне Петровне Керн, заставляет вспомнить императрицу.

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Казалось бы, какое отношение этот поэтический образ имеет к Александре Федоровне?
Дело в том, что «гением чистой красоты» князь П.А. Вяземский назвал императрицу Александру Федоровну, в посвященном ей стихотворении. Так что и Лалла-Рук В.А. Жуковского и «Гений чистой красоты» П.А. Вяземского — это поэтические образы Александры Федоровны, которые заимствовал Пушкин у своих друзей, стремясь выразить восхищение государыней. В 1833 году поэт в своем дневнике признается: «Я ужасно люблю царицу, несмотря на то, что ей уже 35 и даже 36».

Императрица Александра Федоровна. Нефф Тимофей Андреевич. 1830

Возможно, и в стихотворении «Я помню чудное мгновенье» он выразил свое преклонение перед Красотой, воплощенной в Александре Федоровне. В этом случае совершенно не удивительна история того, как это стихотворение попало к А.П. Керн. Обратимся к ее собственным воспоминаниям: «Я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анною Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы “Онегина”, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье, — и проч., и проч. Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих “Северных цветах”…».

Портрет Анны Керн. Аким Арефов-Багаев. 1840-е годы.

Судя по тому, как Пушкин реагировал на действия Анны Керн, нашедшей в листах неразрезанной главы «Онегина» лист бумаги со стихотворением «Я помню чудное мгновенье…», оно могло быть написано не для нее. Листочек этот мог случайно оказаться там, где его нашла Анна Петровна. Да и о не любви оно к конкретной женщине. Не случайно, многие исследователи отмечали полярность чувств Пушкина к Керн — от высокого образа красоты до приземленной «блудницы».

Борис Валентинович Щербаков. Пушкин над озером в вечерний час. 1978

А.И. Белецкий, на наш взгляд, более верно трактует этот лирический шедевр. Он вообще не видит там сюжета любви. По его мнению, в этом произведении есть томление по идеалу, жизнь без которого пуста и бесцветна. Исследователь считает, что это стихотворение даже не стоит и включать в циклы любовных лирических произведений Пушкина. Императрица Александра Федоровна была чужда желанию властвовать, влиять на императора в политических вопросах, она стремилась делать только добро. Любила видеть вокруг себя изящных людей, красивые лица.

Портрет императрицы Александры Федоровны. Робертсон Кристина. 1840-1841 гг.

Современники единодушно отмечали кротость и доброту, свойственные Александре Федоровне. Она всегда была приветлива и доброжелательна. Этими чертами отметил Пушкин и свою Татьяну, уже замужнюю даму, светскую львицу на балу в восьмой главе романа в стихах. Пушкинистов всегда поражало отсутствие цельности образа Татьяны в разных главах романа. Татьяна в восьмой главе именно в силу своей недоступности вызвала у Онегина чувство «недосягаемого блаженства». Такая любовь могла завершиться только той развязкой, которую и передал Пушкин:

Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.

Айвазовский Иван Константинович. А.С. Пушкин на берегу Черного моря.

Здесь можно вспомнить «Сцену из Фауста», написанную в 1825 году, в которой поэт решал ту же коллизию. Гретхен — олицетворение идеала платонической любви. Но как только речь заходит о любви земной, очарование героини в глазах Фауста пропадает. Дело в том, что для ренессансного человека, каким был Фауст, потеря «чистоты», невинности влечет за собой развенчание образа, разочарование в женщине, падшей с пьедестала, на который он возвел ее своим обожанием. Только лишь:

Любви невольной, бескорыстно
Невинно предалась она…,

наступает новый период в их отношениях, связанный с разочарованием возлюбленного:

Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной?

Александр Михайлович Кравчук. Пушкин на Мойке. 2000

По мнению Пушкина, несчастен тот, кто ищет в любви лишь платонических чувств. В то же время не будет счастлив и тот, кто предается лишь плотской страсти. Кто же может быть счастливым? Пушкин отвечает на это всем строем своей поэзии — будет счастлив тот, кто сумеет любить в одной всех, кто сможет подняться над самим собой и наполнить жизнь с любимым существом богатством всех чувств и оттенков переживаний. Однако возникает и новая проблема: избранница должна обладать соответствующим духовным миром, при этом она, по мнению поэта, должна быть царственно прекрасной, безукоризненно держаться в обществе, быть внешне холодноватой, но обладать горячим сердцем. Известно, что только одна пушкинская героиня соответствует этому понятию «идеала» и им самим определена как «Татьяны милый идеал». Написано это в 1830 году.

Виктор Павлович Иванов. Пушкин в Болдино. 1991-2005

На наш взгляд, строфа, несущая образ Лаллы-Рук, была исключена из «Евгения Онегина», потому что слишком откровенно в ней намекалось на ту, кто в жизни был для поэта идеалом — государыню Александру Федоровну. По сути дела, поэт трансформировал образ Лаллы-Рук, отсутствующий в окончательном тексте «Евгения Онегина», в образ Татьяны, которая в восьмой главе романа, как известно, предстает изысканной дамой большого света, а не той наивной провинциальной простушкой, какой была до восьмой главы, то есть до 1830 года. На эту загадочную метаморфозу пушкинисты постоянно обращают внимание. Удивляет разительное отличие характера
Татьяны — наивной девушки и блистательной женщины, перед которой преклоняется светское общество.

Дмитрий Белюкин. Пушкин и Языков в Михайловском.

Императрицу Александру Федоровну, как известно, обожали и ее муж, Николай I, и ее подданные, а балы, которые давались императором, отличались невиданной пышностью, красотой и блеском богатства. Обратим внимание на строки, описывающие появление Татьяны на балу:

К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале…

Едва ли на появление в зале княгини Татьяны Греминой так бы реагировал свет.

Портрет Императрицы Александры Федоровны. Мастерская Дж. Доу. Вторая половина 1820-х. Изображена со звездой и лентой Св. Андрея Первозванного.

Возможно, сам поэт ощутил подобные чувства при появлении Александры Федоровны на одном из балов в Петербурге, где жил после окончания Лицея.

Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…

Всё тихо, просто было в ней,
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском кругу
Зовется vulgar…

Беспечной прелестью мила
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.

Остались самые разнообразные свидетельства о Татьяне. Но все они исходили не от автора, во всяком случае не из первых уст. Так П. Плетнев свидетельствовал, якобы со слов Пушкина, о том, что в XIV строфе восьмой главы «Евгения Онегина» изображена Наталья Кочубей. Н.Чулков писал о Н.Д. Фонвизиной: «Таней Фонвизина себя называет потому, что, по ее мнению, Пушкин с нее списал свою “Татьяну Ларину”». Е. Синицына вспоминала: «Через несколько лет встретила я в Торжке у Львова А.П. Керн, уже пожилою женщиною. Тогда мне и сказали, что это героиня Пушкина — Татьяна». Так к кому же восходит на самом деле этот легендарный поэтический образ?

Пушкин, Крылов, Жуковский и Гнедич в Летнем саду. Григорий Чернецов. 1832

Конечно, он вобрал черты многих женщин, которых знал и любил Пушкин. Но
была одна, кому наиболее соответствовал «Татьяны милый идеал». Действительно, едва ли светское общество так восхитилось бы при появлении на балу Н.В. Кочубей, Н.Д. Фонвизиной или А.П. Керн, как описал это Пушкин в вышеприведенных строках «Евгения Онегина». Кто же, по его мнению, мог быть в реальности объектом такого всеобщего поклонения и благоволения, с которым в романе в стихах встретило общество княгиню Гремину?

Портрет императрицы Александры Федоровны. Кристина Робертсон. 1840-е годы.

Только императрица Александра Федоровна с ее недосягаемо для смертных,
даже самого привилегированного общественного положения, высоким статусом, красотой, грацией, доброжелательностью и т.п.! И именно поэтому, именно так, как написано в «Евгении Онегине», реагировал петербургский свет на явление в большом зале Татьяны, что он наделил ее чертами, присущими своему недосягаемому идеалу — императрице. В этом и состоит, по нашему мнению, разгадка поэтической тайны «милого идеала» поэта — образа Татьяны.

Текст- Ольга Видова, доктор филологических наук отсюда
Часть 1 тут

Рубрики:

Люди
Художники