Полу-вздох… Полу-смех… Полушепот…* 
Конфетти на паркетном полу… 
Почти девочка, робкий подросток,- 
В белом платье на первом балу. 

Так торжественны пышные шторы. 
Так строги канделябры у стен… 
-Этот юноша,- в черном… - Который?..- 
Как подсказка больших перемен… 

Голова закружилась от вальса… 
Лоб прижать в коридоре к стеклу… 
А потом невпопад засмеяться, 
Вырвать руку… И – к чаю, к столу. 

И случайно встречаться глазами, 
И краснеть, чуть задев рукавом… 
И сердиться на деда с усами, 
Что напротив сидит за столом. 

А потом ночь с подушкой сражаться, 
Кружевные углы обкусать - 
Как могла невпопад засмеяться, 
Вырвать руку – и прочь убежать… 

Полу-вздох… Полу-смех… Полушепот… 
Шейка тонкая с ниточкой бус… 
Воду пьешь из бокала ты, чтобы 
Позабыть его губ сладкий вкус… 

Как сойдется судьбы перекресток,- 
Я сейчас не скажу,- не совру… 
Почти девочка, робкий подросток, 
В белом платье на первом балу… 


(рисунок Нади Рушевой) 

 

Автор Ирина Тишкина.

 

 

* * * 
Задыхаясь, бежали к опушке, 
Кто–то крикнул: устал, не могу! 
Опоздали мы, – раненый Пушкин 
Неподвижно лежал на снегу. 

Слишком поздно опять прибежали, – 
Никакого прощенья нам нет, 
Опоздали, опять опоздали 
У Дантеса отнять пистолет. 

Снова так же стояла карета, 
Снова был ни к чему наш рассказ, 
И с кровавого снега поэта 
Поднимал побледневший Данзас, 

А потом эти сутки мученья, 
На рассвете несдержанный стон, 
Ужасающий крик обреченья – 
И жены летаргический сон. 

Отлетела душа, улетела, – 
Разрешился последний вопрос. 
Выносили друзья его тело 
На родной петербургский мороз, 

И при выносе мы на колени 
Опускались в ближайший сугроб; 
И Тургенев, один лишь Тургенев, 
Проводил самый близкий нам гроб. 

И не десять, не двадцать, не тридцать, – 
Может быть, уже тысячу раз 
Снился мне и ещё будет сниться 
Этот чей–то неточный рассказ. 

Арсений Несмелов.

 

В этот день, как огромный опал, 
Было небо прозрачно… И некто, 
В черный плащ запахнувшись, стоял 
На мосту у Большого проспекта… 

 И к нему, проскользнув меж карет, 
Словно выйдя из бархатной рамы, 
Подошла, томно вскинув лорнет, 
В голубом незнакомая дама… 

Был на ней голубой кринолин, 
 И была вся она — голубою, 
Как далекий аккорд клавесин, 
Как апрельский туман над Невою… 

— «Государь мой, признайтесь: ведь вы 
Тот вельможа, чей жребий так славен, 
 Князь Тавриды Потемкин?» — «Увы, 
Я всего только старый Державин!». 

И, забыв о Фелице своей, 
Сбросив с плеч тяготившие годы, 
Старый мастер сверкнул перед ней, 
 Всею мощью державинской оды… 

Но она, подобрав кринолин, 
Вдаль ушла, чуть кивнув головою… 
Как далекий аккорд клавесин, 
Как апрельский туман над Невою…

Н.Я. Агнивцев, 1923 год.

О чём нас время вопросило? 
Что потеряли мы когда-то, 
Когда в безумии России 
Брат дерзко поднял меч на брата? 
Дитя невинное. Царевна. 
Вдруг стало имя «Царь» презренно, 
А злые духи, люд смущая, 
На бунт кровавый поднимали. 
Но в мраке рдеющей вуали 
Златые звездочки сияли, 
Одной из светлых душ России 
Была Она — Анастасия! 

Она росла живым ребёнком, 
Шкодливым ласковым котёнком, 
Её проделки озорные 
Вносили смех в дела земные. 
Любила братика, сестрёнок, 
И смех её был вешний звонок. 
Цвела среди соцветий славных, 
Царёвых Дочек православных. 

Пришла война, а с ней невзгоды, 
Волнами вздыбились народы. 
В госпиталя больных свозили 
С фронтов воюющей России. 
Шли к раненым бойцам Царевны, 
Лицом прекрасны и смиренны. 
Всем ясным солнышком светила 
Царёва Дочь Анастасия. 

Голгофа. Царское распятье. 
Как в цвете жизни погибать-то!? 
Но на закланье Царь с Семьёю 
Пошёл смиренно за судьбою. 
Расстрелян Царь, а с Ним Россия. 
Плыла душа Анастасии 
Над Русью милой в поднебесье 
Печальной лебединой песней. 

Прости нас, Дщерь Царя меньшая, 
Сошла с ума страна большая, 
Невосполнимы те утраты, 
Что понесли мы безвозвратно! 
И сквозь года скорбей и смуты 
Сорвать пытается всё путы 
Цареотступная Россия. 
Молись за нас, Анастасия!

 

Владимир Невярович.

 

 

Ждет тройка у крыльца; порывом

Коней умчит нас быстрый бег.

Смотрите — месячным отливом

Озолотился первый снег.

 

Кругом серебряные сосны;

Здесь северной Армиды сад:

Роскошно с ветви плодоносной

Висит алмазный виноград;

 

Вдоль по деревьям арабеском

Змеятся нити хрусталя;

Серебряным, прозрачным блеском

Сияют воздух и земля.

 

И небо синее над нами —

Звездами утканный шатер,

И в поле искрится звездами

Зимой разостланный ковер.

 

Он, словно из лебяжьей ткани,

Пушист и светит белизной;

Скользя, как челн волшебный, сани

Несутся с плавной быстротой.

 

Все так таинственно, так чудно;

Глядишь — не верится глазам.

Вчерашний мир спит беспробудно,

И новый мир открылся нам.

 

Гордяся зимнею обновой,

Ночь блещет в светозарной тьме;

Есть прелесть в сей красе суровой,

Есть прелесть в молодой зиме,

 

Есть обаянье, грусть и нега,

Поэзия и чувств обман;

Степь бесконечная и снега

Необозримый океан.

 

Вот леший — скоморох мохнатый,

Кикимор пляска и игра,

Вдали мерещатся палаты,

Все из литого серебра.

 

Русалок рой среброкудрявый,

Проснувшись, в сей полночный час,

С деревьев резво и лукаво

Стряхает иней свой на нас.

 

1868 год.

Петр Вяземский.

 

Я нашел в шкафу старинном
Кринолины Grand' Maman
С кружевами, с шарфом длинным,
То, что было si charmant.

И, как истый археолог
Над раскопкою своей,
Я, забыв, что путь мой долог,
Что бессменна пляска дней,

Перед шкафом в мягком кресле,
Замечтал средь тишины
И минувшего воскресли
Обаятельные сны!

В этих легких кринолинах,
В этих старых кружевах,
Grand' Maman, вы о кручинах
Разве думали в мечтах?

То была пора счастливей
Нашей горестной поры:
Люди жили молчаливей
И - как будто для игры!

Кто-то, встретив вас случайно,
Пел вам нежные rondeaux,
Украшались розой чайной
Ваши темные bandeaux,

Вы читали Жоржа Санда,
Поднося к глазам платок,
И запомнила веранда 
Ваш любимый уголок!

Над страницей милой книги
Вы, мечтая в блеске дня,
Не слыхали про вериги
И про скорби бытия.

Жизнь казалась вам романом
С пышной свадьбою в конце...
Счастье - кружевным воланом,
Бирюзою на кольце.

Бала дачного открытьем,
Звонким лепетом детей,
Неожиданным прибытьем
Неожиданных гостей.

А вечерние прогулки
У заснувшего пруда?
В темном парке закоулки
Вас пугали иногда.

Часто, приоткрыв калитку,
В лунной раме старых стен
Поправляли вы накидку 
Из прекрасных Valenciennes!

Выходили на дорогу,
Вам нашептывала даль
Непонятную тревогу,
Непривычную печаль.

Ждали вы мгновений бурных,
Чуя в сердце тайный сплин - 
И белел в лучах лазурных
Этот самый кринолин!

 

Князь Владимир Палей.

 

 

 

Среди лесов, среди полей

Звездою одинокой

Мне в душу светит князь Палей

Поэзией высокой.

Она проста, она сложна

И необыкновенна,

В ней солнце, небо и весна,

Любовь и боль вселенной!

Князь Императорской крови —

Поэт по воле Божьей,

Кто твой полёт остановил,

Кто пенье уничтожил?!

Поднялась у кого рука

На преступленье века?!

Нет виноватого пока,

Доныне нет ответа.

Кому тот мальчик помешал,

Кому был мёртвым нужен?

Кто злобу в чёрный влил кинжал,

Убийц послал с оружьем?

И в дымной шахте находясь,

Под взрывами гранаты,

Ты умирал, за них молясь,

За тех, кем был распятый.

Воздаст тебе ещё салют

Народ Креста и Чести!

Другие вскоре допоют

Твои святые песни!

 

Владимир Невярович

 

 

В небе бисерные блестки,
На морозе огоньки.
Стынут елочки, киоски.
Я принес твои коньки.

В шубке ты проворней белки.
Фонари мерцают в грелке.
Подвяжу тебе коньки я.
Ножки стройные легки.

С белой муфтой, в платье сером,
Ускоряя верный ход,
Ты помчалась с кавалером
Разрезать звездистый лед.

Стынут лавочки и елки,
Вьются снежные иголки.
Одинокий на катке я.
Ты летаешь вдалеке.

Ты Снегурка, дочь Мороза,
На железных башмачках.
Счастье — сказочная греза
В голубых твоих зрачках.

Стынут елочки, киоски,
В небе искры, в небе блестки.
Небо блещет огоньками.
Мелодичен ход конька.

Борис Садовский, 1911 год.

 

 

Снег тихонько над землей кружится,
Ангелы благую весть несут:
Рождество Христово в дом стучится,
С ним и счастье, и любовь придут!

Поздравляю с праздником волшебным,
Мира и добра желаю вам.
Будет пусть ваш дом уютным, светлым
И открытым радостным вестям!
 

Иллюстрация: картина худ. Ксении Вышпольской(СПБ)

СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО 
Вдали от шума, фарисейства, 
В глухой пещерке обретясь, 
Рожденье Сына зрит Семейство, 
Как тайну-тайн, с бессмертьем связь! 
Их лики святостью велики, 
Их созерцать достойно вновь! 
А в яслях — пеленами свитый 
Само Блаженство и Любовь! 
И в Рождество волшебной ночи, 
Под ликованье пастухов, 
Мiр вдруг узрел Того воочию, 
Кто есмь Начало всех веков! 
Кто есть Источник жизни нашей, 
Кто — Истина и Благодать, 
Кто в Таинстве незримом в Чаше 
Дарит путь к вечности опять!.. 
И в ночь, когда земля проснётся, 
Седьмым заснеженным числом, 
Над всей Вселенной пронесётся: 
«Всех вас с Христовым Рождеством!» 

 

Владимир Невярович.

Дорогие друзья, сердечно поздравляю всех вас с наступающим Новым Годом!

 

Чтоб счастье нас по свету не искало, 
Чтоб чист и ясен был лазурный небосвод, 
Хрустальным звоном полного бокала 
Мы, по традиции, встречаем Новый год! 
Пусть Новый год не будет грустным, 
Светло и весело пройдет! 
Пусть в сердце будет место чувствам, 
Мечты влекут всегда вперед!

Букеты роз алеют на веранде. 
На море ветер… ветер в головах… 
Так хорошо сегодня в Ореанде, 
Так хорошо, не выразить в словах. 

Мелькают паруса рыбацких лодок, 
И словно оттеняют небеса 
По–детски чуть упрямый подбородок 
И светлые, серьёзные глаза. 

Черты лица сквозь сон уходят плавно 
Туда, где слышно в бездне голубой: 
– О, не печальтесь, Ольга Николавна, 
Мы от беды закроем Вас собой! 

У ног дрожит волна в ажурной пене, 
Целуя след задумчивой княжны, 
И белый шарф спадает на колени, 
Как белый шлейф вскипающей волны. 

Дмитрий Кузнецов.

 

Мне так же трудно до сих пор
Вообразить тебя умершей,
Как скопидомкой мильонершей
Средь голодающих сестер.

Что делать мне тебе в угоду?
Дай как-нибудь об этом весть.
В молчаньи твоего ухода
Упрек невысказанный есть.

Bсегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.

Тут все — полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.

Зима — как пышные поминки:
Наружу выйти из жилья,
Прибавить к сумеркам коринки,
Облить вином — вот и кутья.

Пред домом яблоня в сугробе,
И город в снежной пелене —
Твое огромное надгробье,
Как целый год казалось мне.

Лицом повернутая к богу,
Ты тянешься к нему с земли,
Как в дни, когда тебе итога
Еще на ней не подвели.

1943

Борис Пастернак.

 

Ночь порвет наболевшие нити, 
Вряд ли их дотянуть до утра. 
Я прошу об одном, напишите, 
Напишите три строчки, сестра. 

Вот вам адрес жены моей бедной. 
Напишите ей несколько слов, 
Что я в руку контужен безвредно, 
Поправляюсь и буду здоров. 

Напишите, что мальчика Вову 
Я целую, как только могу, 
И австрийскую каску из Львова 
Я в подарок ему берегу. 

А отцу напишите отдельно, 
Как прославлен наш доблестный полк, 
И что в грудь я был ранен смертельно, 
Исполняя мой воинский долг. 

1915 год. 

 

Сергей Копыткин.

Гвардейские полки, 
Скопление народа, 
Досужий пересуд 
В устах девиц и жён... 
Лихие рысаки 
Орловского завода 
Уверенно несут 
Пленительных княжон. 

Есть сила в рысаках, 
И не страшны смутьяны: 
Пустой и глупый бред 
Не разобрать с седла. 
Румянец на щеках 
У Ольги и Татьяны, 
Как розовый рассвет 
У Царского Села. 

Пусть, это было встарь, 
И в жизненном параде 
Велась на свой манер 
Превратная игра, 
Но – ехал Государь, 
И Царской кавалькаде 
Летело от шпалер 
Трёхкратное "Ура!"... 

 

автор Дмитрий Кузнецов.

Солнцу не добраться на террасах
Сквозь листву густую до земли,
Где в молчанье бродят по кенасам
Тени императорской семьи.

Белые одежды, строги лица,
В окруженье грустных дочерей
Под руку с царём императрица…
Только где ж царевич Алексей?

Он, когда на Город полдень ляжет,
Будет там, где раньше отдыхал:
На своём, уже не царском пляже,
О котором столько лет мечтал.

Хорошо ль, царевич, Вам купалось?
Ласков был ли с Вами наш песок?
Щедрое тепло его вливалось
В пулею не тронутый висок?

Тишина на пляжах полусонных,
Тень легка, попробуй, догони!..
Как обходят аккуратно волны
Отпечаток крохотной ступни…

Я спросил у моря: - Был ли мальчик?
Море мне ответило: - Да, был!
Видно, только маленький купальщик
Далеко от берега уплыл…

Ангельская тень – хороший признак,
Добрый и надёжный знак начал…
Яхты царской серебристый призрак
Покидает призрачный причал.

Автор стихотворения Сергей Овчаренко (г. Евпатория)
Источник : Поэты из Евпатории посвятили приезду в город царской семьи в 1916-м стихотворения. http://pre.e-zdravnitsa.ru/wp-content/uploads/2016/05..

 

Барышня, милая, не обессудьте –
Вальс нас кружит, и кружит….
Я Вас прошу – на секунду забудьте,
Горечь разлук и обид.

Кончился бал, безмятежная юность -
Канула вслед за страной.
Черная смута нас тоже коснулась,
Выиграв решающий бой.

Годы потрачены, раны залечены.
Только ночами не спит -
Память, гражданской войной изувечена,
Сердце, все также болит.

Серые улицы, небо так хмурится,
Листья в порыве кружат.
Только в надеждах, что все еще сбудется –
Видим родной Петроград.

Разные речи, тонкие свечи,
Маленький крест на груди.
Время отчаянней давит на плечи,
Все замедляя шаги.

Барышня, милая, не обессудьте,
Просто закройте глаза.
Вальс «Небывалых земных перепутий»,
Нам отыграла судьба….

Павелъ Бодряковъ
20.10.17

 

 

В те ночи светлые, пустые, 
Когда в Неву глядят мосты, 
Они встречались как чужие, 
Забыв, что есть простое ты. 

И каждый был красив и молод, 
Но, окрыляясь пустотой, 
Она таила странный холод 
Под одичалой красотой. 

И, сердцем вечно строгим меря, 
Он не умел, не мог любить. 
Она любила только зверя 
В нем разбудить - и укротить. 

И чуждый - чуждой жал он руки, 
И север сам, спеша помочь 
Красивой нежности и скуке, 
В день превращал живую ночь. 

Так в светлоте ночной пустыни, 
В объятья ночи не спеша, 
Гляделась в купол бледно-синий 
Их обреченная душа. 

Александр Блок 
Автор фото Татьяна Тикунова 

 

 

Да, стал гостем рокового пира.
Царь сей, виноватый без вины.
Он душою всей держался мира,
А держал ответ за две войны.

С мягким сердцем, с любящей душою,
Миловать рожденный и прощать,
Он был должен властвовать толпою,
И измену Родине карать.

А когда возвысилась крамола
И настало стада торжество,
Царь достойно снизошел с престола,
Боле не достойного его.

И в предсмертной ссылке той тобольской,
Ни вражды ни злобы не тая,
Передал народу он и войску,
Лишь одно ─ «Не мстите за меня».

Но отмщенье Божье неуклонно,
И двадцатый весь мы платим век
Жизнями десятков миллионов
За убитых десять человек.

Упоенные вином злодейства
Долго мы постигнуть не могли:
За погибель Царского семейства
Мы платили гибелью семьи.

И пока престол не восстановят,
Не отстроят дивный Спасов храм,
Не отмыться нам от этой крови
И от язв не исцелиться нам.
_________________________
Автор - В. Василик
 

 

ОЛЬГА

Вьётся ментик голубой,
Счастьем брызжет улица.
Вашей царскою судьбой
Целый мир любуется.
Враг уходит стороной,
Гаснет злоба дикая, –
За Великою княжной
Русь стоит Великая!
Веет ладаном от рук,
Вас благословляющих.
Сколько верности вокруг,
Сколько глаз сияющих!
Но – слышны удары пуль,
Стоит лишь зажмуриться.
...Год тринадцатый, июль.
Счастьем брызжет улица.

ТАТЬЯНА

 

Погасли средь ночи расстрельной
Рубиновых звёзд огоньки,
И в грудь, где был крестик нательный,
С размаху врубились штыки.
В кровавом мерцающем свете
Мелькнуло видение вдруг:
...Ливадия, море и ветер,
Любимые тени вокруг.
Ливадия, ветер и море,
Беспечная радость сестёр,
Которых убитыми вскоре
Изрубят и бросят в костёр.
Но что это?! Снова природа
Бунтует и волны бурлят.
Ей видятся толпы народа
И чей–то потерянный взгляд.
Все словно бы русские тоже,
Но в лицах иные черты –
Какой–то невидимой дрожи,
Какой–то слепой пустоты.
А люди в столетнем тумане
Идут и идут по стране
И падают в ноги Татьяне,
Татьяне – Великой княжне.
– Не надо, не надо... Пустите.
Оставьте. Мы... Крест Свой несём.
Но льётся мольбою: – Простите.
Простите, простите за всё.

МАРИЯ

 

 

Снова у Империи в трюме
Крысы начинают возню.
Девочка в матросском костюме
Смотрит вслед весеннему дню.
Крысы в Государственной Думе
Страшную измену творят.
Девочка в матросском костюме
Не отводит солнечный взгляд.
Но и крысы в гибельном шуме
Видят из швейцарских пивных
Девочку в матросском костюме,
Всех её друзей и родных.
С них начнут, а далее в сумме
Будут миллионы смертей.
– Девочка в матросском костюме,
Помолись за русских детей!

АНАСТАСИЯ

Сказочно и несказанно просто
Искрами у детского лица
Отражались розовые звёзды
В окнах Ливадийского дворца.
Чередой фигур, поклонов, пауз
Длился бал в слепящей красоте,
И дарил свой вальс маэстро Штраус
Русской императорской чете.
Но другую, странную Россию,
Спящую средь пашен и морей,
Помнила княжна Анастасия,
Младшая из царских дочерей.
Помнила за стенами вагона
Величавый шум людской волны,
Помнила, как поезд брал с разгона
Вёрсты нескончаемой страны.
...По железу скреп имперской мощи
Прогремела дикая война.
За окном кровавый флаг полощет,
Тихо плачет младшая княжна:
Не о прошлом... прошлое не судят
Дети царской крови голубой,
А о том... о том, что дальше будет,
Родина несчастная, с тобой.

 

Дмитрий Кузнецов.

 

 

* * *
Божественная грусть виолончели,
Короткая июльская гроза,
И девушки, присевшей на качели,
Немного утомлённые глаза.

Да, это было в бунинских рассказах,
В иных местах, в реальности иной,
В случайных взглядах, мимолётных фразах,
Во всём, что перечёркнуто войной.

Да, это было ласковым виденьем,
Волнующим, сентиментальным сном...
Но полно упиваться нисхожденьем
В минувшее. Все сходится в одном.

В одном последнем, жутком, напряжённом
Нажатии на спусковой крючок,
Когда строчит в пространстве искажённом
От зноя обезумевший сверчок.

 

Дмитрий Кузнецов.

В тишине лесной полянки,
Бога ради, не кричи!
Губы барышни–крестьянки,
Как оладьи, горячи,
А в глазах веселье пляшет
Яркой вспышкой на пути.
И нигде не встретить краше,
И смелее не найти.

Льётся алый сок малины,
Вьётся локон цвета ржи...
У простушки Акулины –
Сердце Лизы–госпожи.
Где эпохою иною
Бредит русский соловей,
Вновь она передо мною
Возникает из ветвей.

То зардеется, как роза,
То закроется в слезах...
Это – пушкинская проза
Оживает на глазах,
Это в сердце ноет ранка,
Тает времени узор,
Это барышня–крестьянка
Посылает нежный взор.

 

Дмитрий Кузнецов.

 

«Памяти блокадных кошек».

«Во дворике петербургском летним денёчком
Котов старичок увлечённо кормил.
Вовсю улыбался, расстроганный очень,
И что-то хвостатым друзьям говорил.

А два паренька хохотали в сторонке,
Мол, дедушка спятил на старости лет.
Смеялись мальцы оглушительно звонко,
Как вдруг обратился к ним вежливо дед.

Ребят попросил подойти и, волнуясь,
Рассказывать стал про блокадные дни.
Рассказывал тихо, немного сутулясь,
И слушали, краской залившись, они.

Поведал старик, что всех Мурок и Васек
От голода люди поели тогда.
И крыс наступило лихое всевластье,
Ведь люди без кошек для крыс не беда.

Утратив боязнь, грызуны обнаглели,
Пройти не давали средь белого дня.
Лишь только смелели, лишь только жирели,
В квартирах, на улицах гнусно царя.

"О, как я и мама мечтали о кошке!
Вам трудно, ребята, представить сейчас.
И скопище крыс встретив вновь на дорожке,
Дрожал я от страха без всяких прикрас...

Но вот в сорок третьем прорвали блокаду,
А дальше котов привезли в Ленинград!
И с крысами те разобрались, как надо,
Устроив зарвавшейся мерзости ад.

Не сразу, конечно, котов было мало,
Но их привозили ещё и ещё.
Я помню, Пушка принесла утром мама,
Пушочек сполна предъявил крысам счёт!

Коты нас спасли, по-другому не скажешь,
Ваш город родной от заразы спасли!
С тех пор для меня каждый кот местный важен
Хвостатой бесценностью нашей земли.

Кормлю ежедневно мурчащее братство,
А коль захвораю - покормит внучок.
Коты сокрушили крысиное царство,
Их должно любить и любить горячо..."

Прервался старик, улыбнулся мальчишкам,
Погладил котов и к парадной пошёл.
Его встретит дома заждавшийся Тишка,
Такой же на вид, как блокадный Пушок».

Автор стихотворения: Богдан Филатов.