Россия распятая


Вам предстоит сегодня выслушать цикл моих стихов о России. Это стихи, написанные во время Революции и отвечающие на текущие политические события. Но остерегусь называть мои стихи политическими. В наше время это понятие несет в себе нежелательный смысл.

Прилагательное «политический» подразумевает причастность к партии, исповедание тех или иных политических убеждений. Нас воспитывали на том, что долг каждого — принадлежать к определенной политической партии, что сознательный гражданин обязан иметь твердые политические убеждения.

Для правильных отправлений парламентарного строя и для политических выборов это действительно необходимо. На дне каждого политического убеждения заложен элемент личного желания или интереса, который разработан в программу, а ей придан характер обязательной всеобщности.

Один убежден в том, что он должен каждый день обедать, и настаивает на одинаковых правах всех в этой области, другой убежден в своем праве иметь дом, капитал и много земли, но распространяет подобное право лишь на немногих ему подобных, третий хочет, чтобы все были чернорабочими, но имели бы время заниматься умственным трудом и искусствами в свободное время. Может быть, все эти разнородные хотения, возведенные в чин убеждений, и утряслись бы как-нибудь с течением времени, но политические борцы в пылу борьбы слишком легко рассекают вопросы на «да» и «нет» и, обращаясь к мимо идущему, восклицают: «Или с нами, или против нас!», совершенно не считаясь с тем, что этот встречный может быть ни за тех, ни за других, а иногда и за тех, и за других и что по совести его нельзя упрекнуть ни в том, ни в другом. В первом случае он будет просто незаинтересованным лицом, а во втором он окажется человеком, нашедшим синтез там, где другие видели безвыходные антиномии; и последнее вовсе не потребует даже сверхъестественной широты взглядов, так как большинство политических альтернатив отнюдь не безвыходно и самые непримиримые партии прекрасно уживаются при нормальном и крепком государственном строе и даже художественно дополняют друг друга.

Читать далее...

О Граде Господнем

С точки зрения Града Господня, и буржуазия, и пролетариат — едино, т. к. основано на том же идеале благополучия и комфорта, т. е. на эгоизме.

В общежитии силой сцепления и строительства обладает самоотреченность, только то, что делается для других, без мысли о самом себе и без ожидания награды. «Здоровый эгоизм», личный и классовый, на котором строится весь современный строй (и капиталистический, и социалистический), это яд, разлагающий единение и свободу.

Строй ГРАДА ГОСПОДНЯ будет заключаться в том, что каждый будет работать на других безо всякой мысли об оплате, а всё нужное для себя будет получать от других в виде милостыни. Всё будет благодеянием и милостыней. В основе экономического строя будет лежать не пролетариат, а нищенство. Нищенство будет только моральным, а не экономическим, потому что тогда и машины, и промышленность будут на благо, а не на зло человечеству.

То, что получаешь от одного, отдай сторицей, но никогда — тому, от кого получил, а всегда другому. Только тогда ни одно доброе дело не пропадет для человечества, а будет расти неудержимо, как лавина. Только тогда добро получит ту наступательную силу, которая в нашей культуре является исключительной привилегией зла.

На вратах нашей эпохи написано:
«Добро отдай за меру мерой,
А злом за зло отдай без мер».

Чтобы возможно было жить, надо переставить эти понятия, то есть признать злом 2 краеугольных камня нашей порядочности: благодарность и возвращение долгов.

Многие понятия, популярные в нашей культуре, как идеалы, — Справедливость, Равенство, Благодарность — имеют моральную ценность лишь постольку, поскольку они являются по ученью любви. Взятые же как самодовлеющий идеал, они становятся источником всяческих заблуждений и социальной отравой.

Равенство со стороны духовно высшего к низшему — прекрасно и необходимо, но идея равенства в сознании низшего по отношению к высшему — источник всяческого зла, т. к. ведет к равнению по ничтожнейшему и ограниченнейшему.

Справедливость, как миг, как порыв любви, как мятеж против беззакония, — прекрасна, как акт (не как последствия). Справедливость судящая, наказывающая — зло. Нет закона, справедливого для двух людей, потому что моральные пути не совпадают и героический поступок одного явился бы преступлением для другого. Социальный закон только тогда хорош, когда он имеет в виду полезность, а не справедливость.

Благодарность, понимаемая, как возвратное чувство, обращенное к даятелю, — тупик, лишающий общество законных процентов добра.

В самые патетические моменты любви, когда человек чувствует, что он переживает моменты, единственные в мире, на самом деле он повторяет те же слова и те же жесты, что миллионы раз повторялись до него и повторяются ежеминутно. Это свойство всех стихийных и органических проявлений духа. В революции бывает то же, что и в любви. Мы льстим себя тем, что русская революция непохожа на какие бы то ни было революции, бывшие до нее, а между тем, все ее жесты, все ее слова, все психологические ступени ее совпадают со всеми теми жестами, словами и психологическими моментами, что переживали и будут переживать другие народы в минуты исторического оргазма.

Когда в наши дни берешь стихотворения Верхарна, посвященные городу, толпе, мятежу, то кажется, что имеешь дело с изумительным случаем поэтического провиденья. Между тем, на самом деле это лишь нормальное поэтическое обобщение, возведение своего опыта, чувства, переживания до широты общего закона. Поэтому же влюбленный берет книгу стихов и читает в ней повесть о самом себе.

Верхарн первый из поэтов подошел к пафосу толпы, к пафосу городских переживаний. И до него были поэты, воспевавшие революцию, но они говорили обычно лишь патетические слова по поводу, заслуга же Верхарна в том, что он первый дал не оду, а попытался зафиксировать состояние духа, брошенного в водоворот современного города, и расчленить основные силы, образующие его лихорадочное бытие.

Верхарн — наблюдатель, производящий эксперимент над самим собой и дающий своим наблюдениям форму дифирамба.

Между человеком и Богом существует определенный экономический договор, находящийся в состоянии скрытой возможности, но немедленно приходящий в действие по первому требованию человека.

«Не заботьтесь о завтрашнем дне… „И Господь небесный питает их“… „Просите и дастся Вам…“»

Господь берет на себя устройство земных дел человека, пока он сам будет заниматься делами господними. И обещает исполнение всякой просьбы, к нему обращенной.

Переворачивая планы, последнее обещание сводится к моральному очищению, просветлению желаний и к приведению их в гармоничное согласие с планами Божьими, т. к. желание есть не что иное, как скрытая форма зрения на будущее, данная человеку.

Организация искусства

Революционные эпохи благоприятствуют формированию художественных темпераментов, но это плохое время для процветания искусства. Искусству нужна тишина, молчание, уединение. И в мирное время искусство развивается обычно вопреки общественным условиям, сквозь упорную и косную толщу мещанства, осторожно прорастая своими тончайшими питательными волокнами. Вместе с другими, более устойчивыми общественными нарастаниями, революция, конечно, рвет и эти нежные ткани.

Но опасность не в этом. В эти минуты общественность обыкновенно слишком охотно уступает искусству свои ходовые идеалы, а художники, доверчиво принимая их на веру, переносят в искусство слова и понятия, имеющие смысл и ценность в общественности, но в области искусства являющиеся и вредными, и лживыми.

Корень ошибки, лежит в том, что справедливое и полезное в области материального строительства жизни не полезно и не справедливо, когда переносится в область духовную. Равнозначащими в этих областях будут требования диаметрально противоположные, но отнюдь не тождественные.

Принцип равенства, вполне разумный в области правовой, может стать губительным, если его применять в области, где всё основано на устремлении к высочайшему и совершеннейшему, то есть, где всё основано не на демократизме, а аристократизме. Если для мира материального верен и необходим принцип демократизма, то для мира духовного настолько же необходим принцип аристократизма.

В моменты революций, когда совершается демократизация направлений и отправлений общественной жизни, совершенно нормально говорить об аристократизации искусства. Напротив, принцип «демократизации» искусства, «общедоступности», «искусства для всех», вообще всякое проявление референдума большинства в искусстве представляют вопиющую бессмыслицу и находятся в полном противоречии с идеей революции, т. е. освобождения.

Право собственности

Собственность священна — это право дара. Мое только то, что я могу пожертвовать. Собственностью может быть только то, что неповторимо.

Все фабричные вещи имеют тенденцию к перенасыщению количественному. Они стремятся сделаться такими же всеобщими, как воздух, вода, огонь. Стать общим достоянием — комфортом общества вообще.

Напротив — всё неповторимое может быть собственным. Всё единственное, всё индивидуальное, всё, отмеченное печатью духа, каждое произведение искусства. Но тут открывается целая лестница чередований. Старый дом — собственность и он неотчуждим. Но произведение искусства может висеть в общественной галерее и быть моим неотъемлемо, т. к. я понимаю его глубже и полнее других.

Человеку принадлежит только то, что он отдает. Он нищ собственностью.

Борьба между вещью и человеком: кто кому принадлежит? Если владелец не может расстаться со своей собственностью — это значит, что он только ее прислужник.
* * *

Время, как денежная единица. Это единственная ценность в жизни. Час есть основной знак — франк. Но важна интенсивность часа. Она определяется личным рыночным курсом. Час такого-то стоит 3 часа, 4 часа.

Брать у одних и отдавать другим.
* * *

Только тот социальный строй будет благотворен, где каждый работник отдает целиком плоды своего труда, а сам получает всё нужное не от тех, кому он отдал.
* * *

Государство ответственно перед преступником.

Суд становится распределителем сил. Он ищет для преступника то занятие, где его силы применимы, ибо каждое преступление — это избыток сил.
* * *

Будущее выявляется верой, действительность — скептицизмом.
* * *

Россия должна идти к религиозной революции, а не к социальной. Преображение личности.

Ответственность за правительство

Понятие «Ответственное правительство» обозначает не только правительство, ответственное перед народом, но и народ, ответственный за свое правительство.

Старый порядок давал нам право говорить:

«Это не Россия: мы хотим другого и никогда не стали бы так поступать».

Считая себя вправе отрекаться от деяний своего правительства, мы пользовались безграничной свободой и безответственностью.

Свобода эта, оправданная нашим внутренним разладом, в сущности своей была беззаконна и произвольна, т. к являлась отражением произвола нашего правительства.

Это было оскорбительно и не понятно для нас, но естественно и логично для европейского государственного самосознания.

Каждый народ достоин своего правительства.

До сих пор эти слова казались нам несправедливым попреком.

Теперь мы обязаны принять их во всей полноте их смысла.

Народ получил от императора Михаила II законно, под расписку, всю целокупность самодержавной власти: принял всю полноту государственного наследства со всеми его обязательствами.

Поэтому нам необходимо прежде всего и до конца осознать свою международную ответственность.

Тем более, что старая власть потерпела крушение на почве нечестного отношения не столько к внутренним, сколько к внешним своим обязательствам.

Первой нашей обязанностью при принятии этого великого и страшного наследства является уплата долгов Российской империи по международным векселям.

По отношению к ряду народов, включенных в имперский организм, как поляки, евреи, финны, малороссы, армяне, грузины — мы глубоко и давно сознали наш долг. Но это сознание еще не так ясно определилось в нас по отношению к нашим союзникам: к Франции и Англии, к Сербии и Румынии.

Судя по многим словам о войне и против войны, раздававшимся в эти дни, у нас еще нет народного осознания внешнего, государственного лица России. Мы слишком привыкли видеть ее изнутри.

Между тем, мы принимаем историческое наследство и ответственность в тот момент, когда судьба всей Европы зависит от действенной воли России, как целостной политической личности.

Поэтому наш первый вексель — ВОЙНА.
* * *

Не будем закрывать глаза на то, что такое нынешняя война.

Всякая война неприемлема.

Нынешняя же есть нагноение всей лжи, скопившейся в европейской культуре и в европейских международных отношениях.

Конечно, в возникновении войны виновата не только Германия: война лежит на ответственности всех воюющих держав: виноват тот, кто начинает, но тот, кто продолжает, виноват еще больше.

Конечно, эта война вызвана алчностью и жестокостью европейской машинной культуры.

Конечно, эта война — война бронированных желудков, желающих пожрать друг друга.

Конечно, прекрасные слова об ее освободительности пока были пристегнуты только напоказ.

Конечно, для того, чтобы натравить свои народы друг на друга, правительства воюющих держав прибегали ко всяческой лжи и клевете на своих противников, потому что иначе никак нельзя было бы довести мирных и сытых европейцев до надлежащей ярости.

Мы должны сознавать это ясно и до конца.

Но наши долги должны быть уплачены прежде всего.

Каковы бы ни были роковые причины, породившие эту войну и придавшие ей ее дьявольский облик, мы обязаны честно исполнить свои обязательства и не быть предателями своих союзников.

Это долг честного государства, и не будем забывать, что старое государство было свергнуто армией за то, что собиралось, а кое кого и успело уже предать.

Нам надо помнить, что у нас есть долговые обязательства по отношению к Англии, Италии и Японии.

Что у нас есть долг чести перед Францией, которая вступила в войну только потому, что была связана с нами оборонительным союзом.

Что у нас есть долг совести по отношению к Румынии и Сербии, перед которыми мы глубоко виноваты.

Во время этой войны, начатой в защиту Сербии, наше правительство предало и сознательно погубило ее:

Разве в тот момент, когда Сербия, торжествовавшая победу над Австрией, просила разрешения первой напасть на Болгарию, зная, что та готовится выступить против нее, Россия не запретила ей это и не обрекла ее на полный разгром?

Разве Россия приняла все нужные меры, чтобы оградить ее территорию и спасти ее армию?

Увы, Россия, начав европейскую войну за Сербию, сама стала ее предательницей и убийцей. Эту вину свободная Россия должна искупить перед Сербией.

Мы не знаем, какие обязательства были у России по отношению к Румынии. Но то, что мы назначили ей время выступления и не позаботились о подъездных путях к ее границе, ни об армии, готовой двинуться ей на помощь, — говорит о том, что в разгроме ее есть доля и нашей вины.

Таким образом, как по отношению к Франции, которая из-за нас поставила на карту свое существование, так и по отношению к Сербии и Румынии нам оставлена в наследство такая же не искупленная историческая вина, как по отношению к Польше, и Финляндии, как по отношению к евреям и к собственным политическим ссыльным.

Эти вины должны быть искуплены прежде всего, этот долг должен быть уплачен до последнего волокна.

Каково бы ни было наше личное, наше моральное отношение к войне, — прежде всего эта война должна быть доведена до конца.

Это долг честного правительства, принявшего такое огромное, страшное и ответственное наследство, как наследство Российской империи.

И каждый из нас лично ответственен теперь за все действия нашего правительства.
* * *
1917 год.

Заметки 1917 года

Демократизация искусства

Очень вредно и бессмысленно, когда формулы и требования одной области общественного строительства переносятся целиком в другую. Принцип равенства (демократизации), вполне разумный и справедливый в области правовой, становится губительным, когда его применяют в той области, где всё основано на порыве к лучшему, высочайшему, то есть, где всё зиждется не на демократизме, а на аристократизме. Если для мира материального принцип демократизма верен и необходим, то настолько же для мира духовного необходим принцип аристократизма.

В моменты революций, когда совершается демократизация учреждений и методов управления, совершенно нормально говорить об аристократизации искусства.

Глубоко ложен принцип «искусство для всех». В нем выявляется ложная демократизация. «Искусство для всех» вовсе не подразумевает необходимой ясности и простоты, это было бы прекрасно, — нет, в нем есть гибельное требование об урезке роста мастера в уровень с современными ему невежеством и дурным вкусом, требование «общедоступности», азбучности и полезности. Искусство никогда не обращается к толпе, к массе, оно говорит отдельному человеку, в глубоких и скрытых тайниках его души.

Искусство должно быть «для каждого», но отнюдь не для всех. Только тогда оно сохранит отношение индивидуальности к индивидуальности, которое и составляет смысл искусства, в отличие от других ремёсел, обслуживающих вкусы и потребности множеств.
* * *

Силы мира внешнего безразличны: они могут становиться и добрыми, и злыми, в зависимости от воли человека.

Каждая новая сила, завоеванная человеческим знанием, преображает моральный мир человека, но это преображение совершается тысячелетиями и посредством ряда катастроф.

Сила дает преимущество тому, в руках кого она находится. На почве эгоизма это преимущество немедленно становится насилием одного или группы людей над другими. Это ведет к катастрофическим столкновениям, к овладению силой новыми группами и, в результате вековых колебаний и столкновений, к механической выработке необходимой доли альтруизма, самоотказа, самоограничения, то есть — общественности.

Таким образом, весь современный государственный строй является окончательным следствием того ряда добровольных самоограничений, которые вытекли из открытия человеком огня.

Огонь выделил человека из порядка других хищников, но он еще не выплавил до конца человеческие элементы из звериных.

Только в последние века своего существования человечество получило новую силу, не только равносильную, но превосходящую силу огня — силу взрыва. Вернее, силу внезапного увеличения объема, высвобождения энергии, находящейся в состоянии пассивного равновесия. Оно получило ее хотя и быстрыми этапами, но постепенно: сперва в безобидном виде пара, давшем интервал для создания промышленности, потом в виде взрывчатых веществ, далеко превосходящих порох, которые, в соединении с всемирной жадностью, созданной силами пара, подготовили кризис современной войны. Но до первоистока этого порядка материальных сил — до интраатомной энергии мы еще не дошли. Катастрофические колебания человечества достигнут наибольшей степени напряженности, когда эта абсолютная материальная сила, а вместе с нею и власть над рождением и смертью материи, будет дана в руки человека: наши битвы народов будут, по сравнению с теми, казаться такой же спортивной идиллией, как нам кажутся теперь битвы античного мира.

Любовь в чистом творческом виде только мыслима для человека. В действительной жизни мы ее видим только в смешанном, нечистом виде. Смешиваясь с материальным миром, проникая физический мир человека, она становится земным пламенем, страстью, приобретает лик ненависти. Проникая вещество, она становится взрывчатой, другими словами, материя, упорствуя своему преображению, разлагаясь, высвобождает свою интраатомную энергию.

Поэтому все проявления любви в мире материальном носят характер крайней жестокости и как бы противоречат самой сущности любви. Таковы проявления исторического христианства.
«Сих косных тел алкание и злоба —
Лишь первый шаг к пожарищам любви…»

Как в настоящую эпоху каждый, исследуя мир, от мельчайшего его проявления воспринимает мудрость, но совершенно лишенную любви, лишенную, с нашей точки зрения, морального двигателя, так человечество будущей вселенной, которое будет жить во вселенной, созданной нами, будет воспринимать в каждом проявлении его не мудрость, а любовь.

Отсюда 2 вывода: из законов внешнего мира мы не можем вывести для себя никакого морального долженствования (по нем мы учимся только ремеслу творчества), но мы можем и должны способствовать его образованиям. С другой же стороны, мы творим изнутри себя законы любви, которые отнюдь не согласуются и не вытекают из законов мира внешнего. Если познание — разум, то любовь — безумие. И то, и другое необходимо для развития мира, и основная моральная задача человека — согласить их в своих действиях: не мешая и сотрудничая работе духов-устроителей, внести- в нее свою стихию любви. Безумию дать разумное творческое русло. Здравый смысл увенчать ореолом безумия.

Мы живем в эпоху, когда всё сдвинуто в мире, нет устоев, нет чувства тяжести, мы не знаем, где верх и низ. Европа сорвана войной, Россия сорвана революцией. Наступило время, когда надо, с закрытыми глазами, как слепому, внутри себя нащупать те тяготения, те точки опоры, которые ускользнули в мире внешнем.

Две силы есть у творческой воли человека: познание и любовь.

Познание — сила негативная. Когда человеческий разум восходит в обратном порядке по ступеням творения небесных иерархий — духов-устроителей мира, — это является разумным познанием. Познание — это творчество, развернутое в обратном порядке. Понимание — негативный оттиск творения.

Все положительные творческие силы человека — в любви. Любовью он вносит в мир новое, ею он сочувствует в работе Иерархий в качестве одной из них.

Задачу человека в мире можно определить так: человек погружен во вселенную мудрости, в которой всё связано архитектурой причинности. Его задача оставить после себя вселенную любви.

Из двух основных требований: познания и любви — вытекает и отношение индивидуальности к настоящему и будущему.

Творческий орган человека по отношению к будущему — это ВЕРА, как волевая сила, дающая обличье невидимому, но уже сущему. Вера осуществляет то, что для разума чистое безумие.

По отношению к настоящему должна быть настороже сила противоположная вере — скептицизм. У личностей, творивших историю и обладавших интуицией здравого, критическое отношение к действительности всегда исправляло их природную религиозность. Отсюда у Наполеона ненависть к идеологии, у Цезаря — система доверия к людям, т. к. каждый человек — семя будущего. Каждому политическому творцу необходимы скептицизм по отношению к фактам и доверие по отношению к людям: и то, и другое заставляет выявлять события и явления свой истинный лик.

Социализм является явлением отрицательным, потому что для направления настоящего он недостаточно практичен, а для выявления будущего его идеал слишком мелок.

В настоящем он ограничивает свою роль справедливым распределением плодов производства, не заботясь ни о практичном, ни о моральном упорядочении его.

В будущем он ставит неприглядный и легко достижимый идеал сытого и комфортабельно обставленного человека.

Это делает социалистов избранными носителями того рабьего духа, который распространяют в мире демоны машин, которые, подобно всякой силе, данной в руки человеку, стремятся не работать на него, а стать его господами.

Россия знала политическую опасность всегда с востока и никогда с запада. С востока она себя защищала и, защищая, завоевывала, — по мере того, как восточные колоссы, ей грозившие, сами начинали разлагаться. Завоевывая на востоке, она сама вносила в завоеванные области сравнительный порядок. Между тем, с запада, то есть от скандинавско-германских племен, она сама получала порядок, добровольно принимая и прося даже о внутренних захватах. Для германского племени так же естественно распространяться на восток за счет России, как России естественно распространяться на восток за счет обломков великих мусульманских и монгольских царств.

И в том, и в другом случае завоевание облегчалось соблазном относительного порядка. Европейская Россия являлась естественной областью германской колонизации, как сфера наименьшего сопротивления, в том узком международном корсете, который сдавил Срединную Империю, Поэтому для Германии необходимее всего было раздробить внутреннее имперское единство России, которое, само будучи германского типа и характера, тем не менее мешало и грозило германским планам и самому бытию Германии.

Счастье вовсе не должно являться высшей целью человека на земле. Утверждение Кропоткина о том, что высшим законом является развитие человечества от менее счастливого существования к более счастливому — неверен. Несчастие является основным побудителем к каждому поступательному движению. Счастье, благосостояние, удовлетворенность приостанавливают всякое развитие, в физическом мире и в духовном — это смерть, начало распада. Я не могу пожелать человеку счастья. Я бы заменил понятие счастия духовным равновесием, покрывающим собою все противоречия и ущербы мира материального. Социальный рай на земле находится в полном противоречии с «царством Божьим внутри нас».

Россия и Австрия, как 2 самых больших конгломерата национальностей в Европе, имеют одну и ту же судьбу: в обоих случаях ряд народностей, не имеющих ничего общего между собой, был сплавлен одной и той же опасностью: угрозой Турецкой империи. Московское собиранье земель было обусловлено татарской опасностью. Фактически турецкая угроза возникла в тот самый момент, когда татарская перестала тяготеть (Иоанн III) над самостоятельным бытием России. Имперский период и огромный рост территории обусловлен опасностью турецкой: она вызывает тяготение к России и добровольную самоотдачу ей и Украины, и Грузии, и Армении. С момента полного уничтожения Турецкой империи, как угрозы мусульманского Востока, обе эти империи — и Австрия, и Россия теряют исторический смысл и им грозит распадение на основные национальности. Поэтому, как только становится очевидно, что Турция кончается, сейчас же начинается процесс сепаратизма и именно в тех областях, которые были спаяны не завоеванием, а общей опасностью: в Малороссии, в Грузии, в Армении.

Русская революция подозрительно схожа с грандиозной германской провокацией, настолько она соответствует интересам и планам Германии, настолько в факте ее совершения заключается спасение Германии от железного кольца, которым она уже была окружена. Впоследствии мы узнаем, насколько реально действовала Германия в организации русской смуты. Но уже теперь совершенно ясно, что в мышеловке, куда мы попали, приманкой были положены германской политикой свержение старого режима, гражданская свобода и социальный строй. И они знали, что мы не можем не пойти на этот кусок сала, что для нас наши внутренние немцы ненавистнее, чем далекие немцы внешние, окруженные ореолом науки для интеллигенции, и ореолом социал-демократии для рабочих. Мы были и останемся рабами Германии, с тою выгодой, что после войны наше внутреннее рабство станет рабством внешним и наша внутренняя политическая борьба превратится в борьбу за политическую независимость.

Государство строится отказом от личных страстей и инстинктов, то есть самоотречением и самопожертвованием. Всякий эгоизм ведет не к закреплению общественности, а к ее разрушению.

Для того, чтобы личность не погасла, в массе возникает индивидуализм. Но для того, чтобы индивидуализм не принял форм чисто разрушительных (анархических), он должен быть просветлен законом жертвы: в этом возможности христианского государства. Самопожертвование — вот фундамент, на котором может строиться общественность, и качество, которым должен обладать каждый призванный к управлению или к представительству. Между тем, в современном парламентском строе система подбора общественных деятелей строится как раз на обратном: на выживаньи приспособленнейшего, эгоистичнейшего. Доступ к общественным должностям должен быть обусловлен возрастающим рядом обетов и отречений, подобных монашеским.

Хочешь разрушить общество - создай искусственный запрет на любое явление свойственное части этого общества.
При этом сразу проявляется неспособность различных групп людей найти компромисс между собой.
Курить не курить, писать стоя или сидя, быть тёмным или светлым, креститься двумя или тремя пальцами, думать так или иначе.
И наоборот, чем меньше использовать ограничений, направленных на любую часть общества, тем скорее произойдёт естественный рост самосознания у всех его составляющих частей.
Мир - система многообразия форм и поведения, привычек и свойств, и с этим человек самостоятельно никогда ничего не сделает, будь он наделён властью над всем миром или имей все деньги, как средство управления.
Лучше бы человек не страдал вечной дурью, а направил бы всё своё любопытство к тому, почему люди созданы именно таким образом. И поняв причину такого явления, как место человека в природе, слез бы наконец с кресла Творца и занял бы своё место ученика. И возможно только тогда у этого "ученика" появится возможность осознать себя единой структурой, единой системой и единым организмом с массой различнейших свойств, постоянно меняющихся и живых, обязанной работать в согласии в такой форме, какой был наделён свыше, потому что иначе просто исчезнет, уничтожит самого себя или большую свою часть, как эгоистические клетки пожирают все остальные и погибают сами.
Мы так выделили себя из общей системы природы, что совершенно потеряли с ней связь. И уже даже не понимаем, что делаем. Смотреть на это грустно.

С этим фильмом у меня странная история. В 2003 году я купил диск DVD, который пролежал у меня 7 лет.
К этому времени я посмотрел и "Танцующую в темноте" и "Идиоты" и "Рассекая волны" и "Антихрист". Я много раз начинал смотреть "Догвилль" и останавливался через 5 минут просмотра каждый раз.
Ларс Фон Триер для меня стал уже совершенно однозначно моим режиссёром, но почему-то "Догвилль" мне посмотреть не удавалось.
В одном из отзывов, кто-то написал - "нет, нет, я бы не стал Грейс сравнивать с Христом, потому что Он бы не стал мстить..."
Я помню недоумение на лицах тех, кто посмотрел этот фильм и их слова - "меня совершенно удивил конец, я такого не ожидал, не ожидала"...
Неуверенность в том, что это правильно или неправильно. Неоднозначность. На лицах растерянность.
Разговор Грейс с её отцом в машине о высокомерии, о том, что он не видел большего высокомерия, как всепрощение. Казалось бы, вот вот так и случится, это прощение с Грейс. И вдруг, всё с точностью до наоборот, да ещё с такой жестокостью. Убить детей на глазах матери, это не фигурки фарфоровые об пол колотить.
Теперь я точно знаю, почему раньше не мог посмотреть этот фильм. Я просто был не готов.


Истина проста, но в ней есть существенный изъян. Или деталь. Мы так считаем с некоторых пор. И вот мы принялись это дело исправлять на свой лад. Мы определили относительно себя систему ценностей и стали строить собственные идеалы, как их понимаем. Мы можем лучше! Мы же помним, что Он не станет мстить, Он не снизойдёт до этого. Он учил подставлять в ответ на удар другую щёку. И сделали уверенный шаг в иллюзии, которые сами же и создали. В реальности ничего подобного нет. Гармония природы вовсе не соответствует какой-то искусственной красоте, застывшей во времени. Да и что такое время? Время мы и создали. И религию. И убивали за неё и будем убивать.
Истина проста, но в ней есть существенный изъян, она упрямо не желает подчиниться нашей воле. Это бесит. Это кажется неслыханной наглостью и высокомерием. Как так?
Каждый считает своим долгом и честью оттрахать истину, забить её до смерти, унизить как только возможно. А после всегда, всегда находим оправдание своим действиям. Не даром получили такое образование и столько книжек прочитали, не даром.
Ребёнок, сидит и пытается просунуть в маленькую дырочку мячик, гораздо большего диаметра. Не получается. Он злится, плачет. Плохой мячик, плохая дырочка! Сколько ему ещё расти, пока он научится соотносить свои возможности с реальностью, научится мириться с неизбежным, научится открывать двери?
Истина проста, но в ней есть существенный изъян, она не в нас, а между нами, где-то посередине. Как так?
Я хочу что бы она была во мне, в любимом человеке, я хочу ей играть и управлять, а не получается! Она никогда не становится только моей или только его, её. И что вообще это всё значит - между нами? Увы, не абстрактное место, а чётко определённое. Между нами, означает - в связи всех нас, в каждом по кусочку и во всех целиком и ни в ком в отдельности. Истина указывает нам на то, что увидеть её мы сможем только связавшись вместе. Ах, как это обидно! Сколько уродов вокруг! И что, я должен зачем-то с ними связываться? А сколько форм уродств? Им нет числа во всём великолепии многообразия, которое только возможно и невозможно вообразить. И всё это я должен принимать?
(Идеальный человек не пукает и не какает и не писает, а только пахнет розами.)
Но в природе нет уродства. В природе есть только гармония и равновесие. И ещё бесконечность и непостижимость.
И первое, что мы видим, когда делаем робкие попытки соединяться - собственное несовершенство, проявленное в другом человеке. И вот именно с этим мы и не хотим мириться. Я не могу быть не свободным.
Я вот сегодня встану с утра и начну всю жизнь с чистого листа и так, как я этого хочу. Как это может быть, что б у меня небыло своей воли? Она у меня есть, а кто не согласен, тому в глаз, что б сразу понял, где моя воля.
И, не получается соединиться. И не выстраивается из клеток человечек, потому что все клетки ползут в разные стороны. И страшатся увидеть истину-реальность, потому что пугает она их смертельно. Уж слишком не похоже всё то, что мы строили и строили на неё ну ни как, в этом сравнении.
Всю истину мы поделили на каждого, не оставив ей и шанса быть целой между нами. Разорвали истину на мелкие кусочки, зубами, как звери. И каждый со своим куском теперь стоит в своём углу и скалит клыки на соседа, защищая своё, эту мёртвую плоть на окровавленных дёснах.
Это реальность, которую мы заслуживаем, потому что мы её творцы. С возрастом, когда мы подрастём, будет получаться много лучше. А пока только терроризм, кровь, власть, унижение и смерть.
Нет ничего удивительного в том, как Триер заканчивает свой фильм. Люди перестанут уничтожать друг друга тогда, когда смирятся с тем, что в реальности всё имеет право на существование, любой взгляд или мнение, когда поймут, что в соединении этого кажущегося хаоса они увидят истинную картину мира.
Но как это сделать, вокруг столько уродов?!
Истина проста, но в ней есть существенный изъян - человек.
Собака осталась жива - чудо.
А каков представитель творческой интеллигенции, а? Мечтал о романе или даже о трилогии!
Увидеть реального человека, себя самого, и ужаснуться отражению, это неизбежно, но означает только начало нового духовного подъёма.
Это как истерика перед осознанием. И похоже на изгнание злых духов. Но не смерть, а начало строительства нового Храма, а не башни. И не в честь себя любимого, а в честь создавшего нас такими совершенными, как это ни парадоксально звучит.

Первые звуки я услышал много раньше, чем смог увидеть свет, ещё в утробе матери. Я помню, как она гладила меня через стенки своего живота и через них я слышал голос моей мамы и моего папы. Я не понимал, о чём они говорят, но из всех сил вслушивался.
Я родился и яркий свет перевернул весь мой мир. Он был светлый и тёмный и тёплый. И пространство вокруг стало разнообразнее. Я увидел моих родителей, которые со мной разговаривали, а я не понимал но вслушивался напряженно.
Я рано стал говорить. Очень рано. Чуть ли не раньше, чем ходить или одновременно с этим. Так хотел я понимать эти звуки, что они произносили.
Я долго тренировал свою речь, пока не научился делать это свободно и легко, даже не задумываясь о том, что и как я делаю.
Прошли годы, прежде чем я понял, что я научился говорить, но совершенно не научился общаться. Вокруг все говорили на знакомом мне языке, все понимали друг друга и в то же время не понимали.

Приснился странный сон - будто я в фантастическом мире, среди диких животных, поедающих всё вокруг себя. И вдруг я делаю попытку разговаривать с огромной птицей. Я знаю, что она умеет на самом деле говорить. Я начинаю с ней дружить, учу ловить её рыбу. Потом вдруг мы понимаем, что они не едят рыбу впринципе. Они хищники. Они едят мясо, пытались есть меня и мою семью, но получили отпор. Погибли и птицы и люди. И вот мы разговариваем.
"Ты же понимаешь меня?" - спрашиваю я. Она кивает и продолжает идти рядом. Мы подходим к озеру и я ей показываю жестами на здоровенную рыбу у самого берега, которая на меня спокойно смотрит. "Ты вот ешь их, это же можно." - рыба продолжает внимательно смотреть на меня и на птицу, перестаёт моргать и что-то жевать. Птица смотрит на рыбу совершенно не заинтересованно и морщится. Я понимаю, что рыба ей вовсе не по вкусу. Рыба продолжает снова что-то жевать. "Ну, ну может быть не эту, другую какую-нибудь?"- в растерянности спрашиваю я. Птица отрицательно качает головой. "Ну ладно, пошли, мне уже пора к дому возвращаться." - говорю я ей. Между нами завязывается дружба. Мы непременно будем думать, как решить эту проблему. Я чувствую понимание.

На самом деле с момента нашего рождения и до самого последнего дня мы делаем только одно действие и учимся только одному. Просто средств в нашем распоряжении становится всё больше и больше. Так много, что мы совершенно запутались и забыли с чего всё началось и для чего.
Я просто хотел понимать о чём все говорят. Я просто хотел понимать окружающий мир. Понимать и принимать его. И больше ничего не хотел. Меня запутывали, учили чему-то всё время и говорили, что образование необходимо, талант надо в себе развивать, иначе он исчезнет, что всю жизнь мы учимся. И я понимал это, только цель потерял. Мне говорили, что дети это прекрасно, что семья, это институт. Я понимал, что знания, это прекрасно. Я понимал, что зарабатывать много, это приятно. Но я перестал видеть цель, которую чётко осознавал с самого своего появления.
Я никогда не принимал мир, который, забыв о себе самое главное, стал жить уже давно какими-то пустыми целями, знаниями, деньгами, управлением. Изначальная цель у всего этого была совершенно иная - понимать окружающий мир и всё. Вся моя детская мобилизованность была устремлена в эту сторону. И я научился очень рано говорить.
И вот парадокс - научившись говорить, я понял, что потерял цель. Для чего именно я научился говорить.
Да, я стал понимать, что научившись говорить, нельзя терять смысл этого учения. Я снова вернулся к нему - говорить и общаться для того, что бы понимать и принимать.
И что я увидел? ...
Птица, кстати, с которой я разговаривал во сне, и мы абсолютно друг друга понимали, так не проронила ни одного слова или звука.

Если людям не давать возможность видеть, что в этом мире нет двух одинаковых мнений, навязав им насильно какое-то одно, как доминирующее, их сознание устремится прямиком к раскрытию более глобального понимания действительности, а именно к сути того, кто и что управляет формированием любого мироощущения как такового. И как следствие этого процесса, возникает менталитет глубокой внутренней духовности. Но параллельно с этим, такие люди не способны выстроить общество, отражающее их внутреннее состояние сами по себе, потому что любое духовное ощущение должно иметь в этом мире аналогичную систему построения взаимоотношений. Не имея реального опыта в последнем, не имея такой системы, происходит периодичное обрушение любой выстроенной системы, не являющейся прямым отражением духовного состояния из за постоянно накапливающегося противоречия. И так по кругу.
Люди, в любой форме их общественных построений, при полном понимании неизбежности и периодичности кризисных состояний, так или иначе сталкиваются с желанием понять принцип таких возникновений. И не важно, отдельная эта страна или весь мир, так или иначе, при любом общественном строе, более справедливом или менее, возникает один и тот же вопрос - какие именно законы управляют человеком и как построить систему, отражающую принцип этого глобального управления всем человечеством, не создавая противоречия, которое ощущается нами. Но между чем и чем возникает это ощущаемое нами противоречие? С одной стороны материя, с другой что-то не понятное - душа.
Мы должны признать, что постигать мир, окружающий нас, мы можем не только с помощью классических наук и приборов, но и в ясных ощущениях, чётко подтверждающих своё явное существование в проявляющихся свойствах и взаимодействии с другими уровнями природы. Невозможно постичь духовную составляющую природы теми же инструментами, что и иные её уровни -живой, неживой, животный, растительный, человек, как невозможно сделать операцию на капиллярах сосудов с помощью зубила и молотка.
Множественность мнений неизбежно приводит мышление человека к пониманию процессов взаимодействия как отдельных людей, так и всех стран, что является в свою очередь очень важным для понимания - как именно происходит это управление на высшем, духовном уровне природы, над которой человек не властен.
Не властен, но может и сумеет отразить эту систему в своём понимании и соответственно в реальности, построив систему не противоречия с этим уровнем глобального управления, а по её выявленным законам.

На самом деле человечество давно ответило на все эти вопросы и давно разработало систему, способную реально вывести людей на новый, принципиально новый уровень развития. Просто мы так устроены, что действительно, пока не дожидаемся реального потопа, не начинаем действовать. Но почему?
Хотя бы потому, что это ещё не надоело так, что б отказаться от этого.

Общество находится в некотором замкнутом круге, цикличность которого замкнута на собственном менталитете, где с одной стороны власть - это прямое отражение состояния общества, которое само себя наказывает за непродуманный выбор, и после которого каждый раз себя доводит до состояния взрыва изнутри. Для выхода из этого состояния необходимо создать условия, при котором у народных масс появится возможность самих себя образовывать средствами выбора между многими вариантами точек зрения на происходящую реальность. При отсутствии же такой возможности, мы каждый раз боясь самих себя, так и будем ходить по кругу, от выборов, до понимания вновь и вновь тупиковости такого выбора. Однако, если вновь побоимся выслушать друг друга, то не создадим культуру выборов таким образом, что б была возможность гибкости смены курсов, что возможно исключительно в условиях честного множества различных взглядов, даже прямо противоположных. Эта система взаимоотношений работает схожим образом на любом уровне человеческого контакта, от обычной семьи до внешней политики государств. Иначе говоря, мы просто не умеем соглашаться с другим мнением, не свойственным нам самим, что и определяет любую нашу реальность, от политического строя до взаимоотношений между отдельными людьми. Вместо объединения точек зрений, вместо взаимного понимания мы имеем систему настроенную исключительно в обратную сторону. Это наследие долгой изоляции от внешнего мира.
Такой уровень культуры мышления можно отразить в примере двух спорящих лиц, где побеждает не истина и где возможно отступление обоих спорящих от своих взглядов в пользу истины, а субъективная правда, где истина не определяется и следовательно не объединяет, а вовсе исчезает и ещё больше разъединяет спорящих, приводя уже на новом этапе спора к драке, рукоприкладству, хамству, оскорблениям, войне, террору и т.п.
На сегодняшний день, это уже каменный век такого типа мышления. И в любой нормальной семье всегда бывают ссоры и споры, но люди уже научились уступать друг другу не для личной выгоды, а для общего блага и сохранения семьи, и воспринимают ценность семьи выше личных амбиций. В противном случае они расходятся, не достигнув компромиссов, зачастую разрушая уже в будущем поколении саму возможность правильного формирования ментальности у собственных детей, а значит такие дети уже не будут иметь возможность хотя бы скопировать пример правильных взаимоотношений. В лучшем случае получат опыт сложнейших взаимоотношений, в которых им предстоит не скоро разобраться.
Сама возможность в человеческом характере такой черты, как уступчивость, позволяет развить инструмент самоконтроля, а это уже похоже само по себе на начало некой реальной цивилизованности.

Похоже, что происходит настоящее твоё духовное рождение.
Ощущение, то ли ты сошел сума, то ли все сошли сума.
Одним словом, эти новые глаза позволяют видеть то, что обычные не могут. И даже больше, что для души норма, для ума адская боль и пытка.
Это, как если бы ты была морским существом, пытавшемся начать жить на суше.
У всех пратически ещё нет лёгких и кислород для них смерть, а ты уже научилась дышать, но ещё помнишь свой ранний страх перед этим. Разница только в том, что среда, в которую ты теперь входишь и ощущаешь, это уже не суша, а новая среда для человека, им мало пока изведанная. Одним словом, ты рождаешься в мире, который мы называем духовным. Это только начало. Необходимо осознать своё новое тело, научиться ходить, говорить, смотреть и видеть по новому. Со временем боль пройдёт, ты привыкнешь к новому пространству. Прежнее состояние для тебя навсегда окажется позади.
Кажется глупостью, да? Не понять это тем, кто это не прошел ещё сам. У них нет органов ощущений ещё для этого. Всё что есть для них жизнь, это то, что они видят обычными глазами. И обычно они кажутся нам из новых возможностей, уже совершенно другими, более низкими что ли. Однако, не имеет ни какого смысла бабочке ругать гусеницу, за то что она не умеет летать и видит мир совершенно иначе. Однажды, это станет неизбежным для всех.

http://www.computerra.ru/blogs/wasserman/
Выпуск 201

Террор - альтернатива войне? Что хотят доказать террористы миру? Анатолий Вассерман рассуждает о философии массового и индивидуального террора.

Соловьев - МХАТ 09.02.08 - II DVDRIP from Denis Stinger on Vimeo.

Соловьев - МХАТ 09.02.08 DVDRIP from Denis Stinger on Vimeo.