Это два противоположных состояния, и это означает, что невозможно измерять их одинаковыми мерами, способами. Рациональный ум не постигнет логику природы чувств, поскольку уму всегда будет казаться это противоестественным. Не станет человек измерять расстояние от земли до луны чайными ложками и уж тем более не станет таким способом измерять расстояние между параллельными мирами.
Бессмысленно сравнивать вещи, суть которых несоизмерима. Мы не пытаемся любой из человеческих языков, будь-то русский или английский или любой другой, измерить сантиметрами. Это глупость. Не в состоянии человек постичь и измерить логикой, противоестественные самой логике чувства, собственными инструментами познания-стандартами логики.
Не будет мастер кузовного цеха, приходит на работу с набором микро отвёрток, пригодных для точной отладки часового механизма. Это ему не поможет отрихтовать кузов мерседеса. А если придёт, его не поймут.
Как ещё можно сказать?
Факт определённого состояния, протекающего вне рамок законов, взглядов, мер, норм, морали, возможно оценить лишь с равной по состоянию точки состояния самого происходящего факта.
Так следователь, разыскивая преступника, становится как бы самим преступником, что бы понять логику его последовательности в действиях. Так актёр, играя определённый образ, перевоплощается в другую личность, не свойственную ему самому. Плохой актёр делает это неубедительно.
Что бы понять смысл жизни, который является фактом определённого состояния, достаточно встать на ступень, равную этому состоянию, перевоплотиться и принять её систему ценностей. И первым шагом к этому, является принятие того факта, что добро и зло воспринимается нами, не как силы дополняющие друг друга, а как взаимоисключающие силы, что на самом деле является только лишь восприятием относительным. Если бы это было реальностью, волки бы стали продавать лишних зайцев по дешевке на чёрном рынке, тех, что не смогли съесть. В мире бы исчезло понятие меры среди всех живых существ, и наступило бы время ощущения ложной свободы, в которой все бы живые существа жили бы не по строгим законам миропорядка, высшим законам равновесия, а принялись бы жрать друг друга без всякой на то надобности. И свобода эта была бы ложной по той причине, что в результате такого хаоса все бы истребили друг друга.
Однако из всех живых существ, таким ложным ощущением свободы, от законов высшего миропорядка наделён только человек. И что делает этот человек? Разделяет относительно себя силы природы, определяя их как добро и зло. Разделяет неразделимое, потому что пытается измерить "ложками", расстояние от зла к добру и обратно. И что чувствует при этом? Что вредит самому себе.
Человек является неугодным природе созданием, противоестественным до тех пор, пока не примет реальные законы мироздания, управляющие всем и самим человеком в том числе.
Вся эта часть восприятия мира лежит в его духовной сфере и ни как не относится к его внешней части жизни, каким именно способом воплощает это человек. Если изначально человек будет следовать высшим законам природы, то всё это отразится и в его реальности. Иными словами, он постигнет суть и смысл жизни, потому что станет их частью, а не миром, внутри другого мира, фактически, мыльным пузырём, напрочь отделённым от собственных корней.
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет — и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребенком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей,
Я слушал и заслушивался — слезы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрекся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить, но в тишине, но втайне,
Не смея помышлять еще о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я всё, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошел ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряженным постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашел созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! — ниже́, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже́, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую.— О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!