Прекрасный текст! Я все время натыкаюсь на недавно переехавших к нам русскоязычных (скажем так, - потому что среди них и украинцы, и казахи, и кого только нет), которые палец o палец не ударили для того, чтобы их было понятно. )))))))))))))))) Т.е., я понимаю, что грузинский достаточно трудный язык, но на бытовом уровне-то можно, а ведь почти все из приехавших с разгона  начинают "бизнес". Я не понимаю в дан. случае нашу администрацию - потому что, извините, ведь бумажки какие-то надо оформить. А потом еще и  с туземцами  общаться. Или - они просто  в каком-то вакууме находятся из-за своей лингвистической бесталанности. Или - у них совершенно другие интересы в нашей стране, а "бизнес" -  всего лишь декорации.

На просторах инета появился рекламный ролик  новенькой школы по изучению грузинского языка в общении с  местными гражданами, в погружении в культуру и с мастер-классами по различным   грузинским ремеслам. (летний, предполагается проживание в семьях). Я думаю, это очень увлекательный  и продуктивный способ изучения иностранного:

ТЫКАЙТЕ

— Да черт бы их побрал с этими автоматами, — женщина лет пятидесяти раздраженно жмет на экран автомата, выдающего номерки электронной очереди в офисе компании, продающей израильтянам электроэнергию.

— Давайте я вам помогу? — я на тот момент уже четыре месяца живу в Израиле, два из них хожу в ульпан. Мои познания в иврите хоть и не позволяют обсуждать Канта и Гомера, но для борьбы с аппаратом электронной очереди его вполне достаточно.

— Ой, спасибо! — не менее раздраженно произносит она. — Я уже пятнадцать лет тут живу, а они все никак автоматы на русском не поставят.

С удивлением протягиваю ей номерок.

— Вообще-то мы в Израиле, — примиряюще говорит ей мой муж. — Тут государственный язык — иврит. Но довольно много где есть русские служащие.

— Вот именно! Много где, но не везде! Я пятнадцать лет тут живу и говорю только по-русски, — с гордостью продолжает дама. — А они мне все время в ящик ЛОЖАТ письма на иврите.

— Ну уж если так хочется говорить по-русски, можно было хотя бы его выучить, — раздражаюсь уже я. К счастью, дама слишком увлечена собственным монологом.

Кто-то давно пошутил, что в России мы евреи, а в Израиле сразу становимся русскими. И действительно. Здесь, как и в Америке, например, несмотря на то, что у всех одно гражданство и общий (в лучшем случае) язык, действительно общество разделено на «русских», «марокканцев», «французов» и сабров, то есть коренных израильтян, которые родились здесь и говорят на иврите без акцента.

Это не значит, что все живут отдельными гетто и общинами. Хотя в Хайфе, где мы поселились, и это есть: в нижнем городе живут арабы, на Адаре (район между нижним и верхним городом) — русские и религиозные, а на Кармеле (престижный район на горе) — в основном сабры и выходцы из Америки и Европы. Впрочем, продиктовано это не страной исхода и языком общения и уж тем более не желанием самих сабров отгородиться от «понаехавших». Просто в нижнем городе дома испокон веков принадлежат арабским семьям, а в среднем жить гораздо дешевле, чем на Кармеле, поэтому здесь и селится «бывший наш народ». И это, конечно, очень заметно. Если Кармель и прилегающие к нему районы — это респектабельные дамы с собачками, спортивные юноши, бегающие по утрам и вечерам, и модно одетые мамаши с колясками, то поездки в нижний город я называю «back in the USSR». Байковые халаты в цветочек, развешенные в витринах магазинов, сутулые женщины с крашенными в странные цвета волосами и худые алкаши, словно сошедшие со страниц «Москва-Петушки» Венечки Ерофеева, — здесь действительно возникает ощущение гетто. И не самого приятного.

Как относятся к этому гетто сабры? Утилитарно. Хозяин квартиры, которую мы снимаем на Кармеле, — респектабельный пожилой адвокат по имени Йуда. Его иврит звучит как музыка, он говорит красиво, размеренно, иногда — когда видит, что я чего-то совсем не понимаю, — переходит на английский. При этом офис он снимает именно там — в нижнем городе: там изрядно дешевле, а переплачивать израильтяне не любят. К моим мучительным попыткам объясниться на его родном языке он относится с уважением: хвалит, помогает, подсказывает, поправляет ошибки. Но делает это так, что не ощетинивается даже мое обостренное самолюбие.

Вообще здесь очень любят тех, кто старается. Замечая мои мучительные попытки сформулировать что-то на иврите, сабры помогают и хвалят: «Ты всего год в Стране? Удивительно! Ты прекрасно говоришь на иврите». И это несмотря на мое невнятное мычание с редкими вкраплениями правильных конструкций. Их совершенно не интересует, кто ты и откуда. Всего однажды я почувствовала к себе презрительное отношение — когда никак не могла вспомнить в магазине, как будет на иврите «индейка». Надменно наблюдавший мои поиски в словаре продавец, до того ни слова не сказавший по-русски и делавший вид, что не понимает, куда я тычу пальцем, в спину фыркнул: «Иврит надо учить». На том самом языке Пушкина и Достоевского, конечно же.

Я много читала про «стеклянный потолок», с которым сталкиваются обитатели «русской улицы»: мол, и на работу не устроиться, и зарплату дадут ниже, чем коренному. Да все мы читали. Моя подруга, пока искала работу, по ночам почти не спала, — с трудом отучившись в ульпане, она была уверена, что никакая работа ей не светит. И рассылала резюме в таком вот отчаянном настроении. Буквально через пару недель она получила сразу несколько прекрасных предложений, а спустя несколько месяцев, несмотря на слабый иврит, уже вела свой проект. Ни ее начальника-сабра, ни ее коллег не смутило то, что она переводит документацию со словарем, а на совещаниях только кивает в такт речи. Для них важен ее опыт работы в крупной московской компании и обширное портфолио. Фыркают по углам только две русскоязычные дамы, которые, конечно, не преминули ей рассказать, как они, приехав двадцать лет назад, «говно гребли лопатами».

Правда, доброжелательное отношение израильтян хоть и помогает, но не отменяет нашего собственного комплекса приезжего. Нужно хорошо разбираться в местных реалиях, чтобы не заплатить несколько сотен шекелей там, где положено всего пару десятков. И не потому, что тебя хотят нагреть (хотя и поэтому, конечно, тоже), а потому, что от изначально заявленной стоимости коммунальных услуг или интернет-тарифов при всех скидках, акциях и прочих бонусах может остаться десятая часть. Разбираться в этом и на русском-то дело муторное, а на малознакомом языке почти нереальное.

Еще большей проблемой оказываются медицинские услуги. Здесь ведь просто так «скорую» не вызовешь — это обойдется в целое состояние. А чтобы отправиться в приемный покой больницы, надо сначала объясниться с представителем своей страховой компании. Вот и представьте: посреди ночи ты вдруг понимаешь, что в твоем организме происходит что-то малоприятное, что ты и по-русски объяснить не очень можешь. А вынужден, трясясь от страха и озноба, формулировать на иврите. На том конце провода тебе, конечно, изо всех сил помогают, но фразы типа «Мне… на теле… я чувствую… что болит… чешется» могут повергнуть в ступор даже самого терпеливого собеседника.

Есть, конечно, и еще один нюанс. Как и коренные москвичи, израильтяне вовсе не рвутся работать на черновых работах. Поэтому на стройках, ремонтах, перевозках и в охране очень много «русских». Часто это те, кто только приехал и подрабатывает, пока осваивает язык или курсы переквалификации. А порой и те, кто так пятнадцать лет и ждет, что Израиль заговорит по-русски. Ни к тем, ни к другим коренные израильтяне не относятся плохо или с презрением. Здесь вообще народ уж очень расслабленный, чтобы подобные эмоции тратить без определенного адресата или причины. Слишком жаркое солнце и слишком близка грань между жизнью и смертью. Не до понтов.

http://www.shakshuka.ru/