Владимир Путин впервые возглавил страну ровно 15 лет назад - 31 декабря 1999 года.

Как изменилась страна и ее лидер за эти 15 лет - об этом редактор Русской службы Би-би-си Андрей Горянов поговорил с экс-политтехнологом Кремля Глебом Павловским.

Би-би-си: В 1999 году Путин пишет в "Независимой газете" о том, что надо извлечь уроки из неэффективности советской модели сырьевой экономики и вообще из уроков коммунизма.

Глеб Павловский: Да, я писал тезисы к статье, но конечный текст не мой. И не путинский, впрочем. Произнесенные там формулы были формулами тогдашнего широкого консенсуса, условно говоря, от Гайдара с одной стороны и до Примакова с другой. Вы легко найдете аналогичные слова у Евгения Максимовича и даже у Жириновского тех времен.

Би-би-си: Что случилось потом?

Г.П.: Его сменил новый консенсус, создавшийся вокруг Путина. Путин всегда очень вертко хватался за конъюнктуру, применялся к ней, импровизировал и использовал ее, как делают все политики. И он, безусловно, внес свой большой артистический вклад в этот процесс. Он прекрасно обучался, и Путин 99-го года, конечно, первоклассник в сравнении с нынешним Путиным.

Би-би-си: Но если говорить о результирующей. Если прочитать слова, с которыми выходил президент в 99-м году, и взять консенсус, который сложился позже. Это ведь разные вещи?

Г.П.: Если прочитать эту статью, то уже там вы найдете такие принципы как государственность и державность. Уже выборы 1999-2000 годов строились на принципе, который американцы называют бипартийным. Рассуждали мы так: зачем отдавать оппозиционную повестку оппозиции? Заберем ее себе, и пускай они там тихо плачут в уголке. Тем более выборы происходили в момент, когда люди в России в массе почувствовали себя униженными из-за бомбардировок Югославии. Это была сильная драма, она опрокинула позиции многих "западников".

Я не знаю, стыдиться или гордиться, но термин "вертикаль власти", который мы еще в 90-е запустили в оборот, стал паролем момента. Никому не приходилось разъяснять, что это такое - скажешь эти два слова, и в зале кричат "ура!" Причем объяснить это вообще нельзя: вертикаль власти - бессодержательное понятие. Как пароль, произносишь - значит, свой, проходи!

В итоге, мы отняли повестку у левопатриотов. Путин пришел к власти парадоксально: как человек власти с оппозиционной программой. И именно этого желал избиратель - соединить блага переворота с благами безопасности! Символическим воплощением этого стал фьюжн конца 2000 года: геральдический триколор и двуглавый орел, при условии смены гимна на советский. Вот яркое воплощение этого нового консенсуса.

Би-би-си: И что он сделал в самом начале? Это и заложило фундамент будущего?

Г.П.: У всех нас была первоочередная задача максимально расширить возникшую путинскую коалицию, ведь тогда она еще была очень непрочной. Чтобы сделать путинское большинство неразрушимым, нужно было найти фактор усиления, социальный движок. Какой? Правые (СПС и Яблоко) не сумели им стать. Оставалась скупка лояльности через казначейскую систему и социально-полицейские классы.

Не было никакой возможности в 2000, 2001 году вступить в войну по всем фронтам сразу. Если всерьез поверить в вертикаль власти, надо было бы открывать не менее 3-4 политических фронтов в регионах, сокрушать местные клики и этнократии. Это ведь очень сложно - создать вертикально интегрированную систему управления, даже в простой корпорации.

С самого начала это была биржа купли-продажи лояльности. Плюс - нерушимый союз бюджетников, пенсионеров и чиновников с силовиками. Поэтому у Путина возникло широкое поле маневра, в котором Кремль двигался, постоянно опережая остальных. А если конкуренты не пытаются тебе это поле сузить, выдвигая собственные альтернативы, ты всегда впереди их, пока не оторвешься окончательно.

И в этот момент выступила другая сторона, которую в 90-е, вместе с армией и учителями, выдворили за рамки "демократического консенсуса". Это силовики. Силовой тренд определился даже не сверху, а снизу. Путин должен был бы абсолютно азартно играть, если бы попытался обойти их, сделав ставку не на силовиков. Ведь те были голодными и хотели своего куска пирога.

 

Одновременно во внешней политике две случайности - Джордж Буш-младший и Усама бин Ладен - привели к смычке России с Америкой. У бессильной России вдруг возникло два союзника - цены на нефть и военный император мира, президент США. Война в Чечне превратилась в один из фронтов всемирной войны с терроризмом. Буш, по-моему, нигде столько не бывал, как в России в те времена. И у избирателя возникло "ощущение ура". Куда только подевался якобы "массовый антиамериканизм"?! Толпа кинулась к противоположному борту, как сегодня - обратно.

Конечно, ничего этого не было бы, если бы не начались своевременные выплаты зарплат и пенсий. Начался медленный, но уже тогда, с 2001-го, опережающий рост потребления по отношению к производительности труда. Это же очень приятно, когда не работая больше больше получаешь.

С этого момента начинается устойчивое одобрение Путина, но заметьте - в первую очередь, его внешней политики. Это очень смешно, потому что никакой внешней политики не было. Пиарменом мировой политики Путина работал американский президент со своим Гуантанамо. Американская армия отомстила Афганистану за СССР, так это виделось здесь.

Би-би-си: Если есть запрос и взгляды президента и электората очень сильно совпадают, почему реальные действия в направлении возвеличивания России оказываются намного медленнее, чем, наверное, хотелось бы и обществу, и президенту?

Г.П.: Россия была чудом в первом десятилетии XXI века. Путин стал автором российского чуда. Ведь прежде никто не верил, что Россия быстро оправится. В 1999 вышла книга Тома Грэма, хорошего аналитика, трезвого реалиста о ближайшем будущем под названием "Мир без России". Все уже смирились с тем, что Россия сходит со сцены, а на ее месте будет нечто вроде Индонезии без пляжей. А тут - бац! - рост, инвестиции, свободное движение капиталов. Никто не ожидал.

Кремль не вел одностороннюю игру, он подхватывал и усиливал эти токи, и Путин отвечал на запрос. Да, конечно, мы не можем конкурировать с Западом в военном отношении. Но ведь золото и финансы - стратегическое оружие современности, а у нас есть, что продать. У нас есть сырье...

Здесь надо сделать примечание, что в России к началу 2000-х даже приблизительно не было сформированной структуры политических позиций. Недаром в 99-м году оказалось, что на президентских выборах фаворитами стали кандидаты, не представлявшие никаких партий: Путин, Примаков, Лужков, Шойгу - все они беспартийные фигуры. Это же очень серьезно: отсутствие в стране политической идентичности и политических репутаций.

Это создает необычайные возможности оборотничества, которое дошло сегодня до края, но началось всё это еще тогда. Путин мог чувствовать себя совершенно свободно, двигаясь внутри этого широкого аполитичного поля. Он вообще человек очень осторожный. Сдвигаясь в какую-то сторону, он смотрит: какая реакция? Он действует неспешно, не ожидая мгновенного результата.

Би-би-си: Так можно сказать, что он находился в состоянии сжатой пружины? Но просто вследствие его очень страшной осторожности, он боялся ее отпустить слишком рано.

Г.П.: Я думаю, наоборот. Не сжатой пружиной, а скорее морским ежом, который пропускает через себя все течения. Морские ежи не боятся штормов. Наружные пертурбации проходят сквозь них, оставляя внутри полезные вещества. Я думаю, что Путин шел, в какой-то степени, за течением. И даже не особенно пытаясь им управлять. Мы это назвали управляемой демократией, но давайте будем отличать реальность от пропаганды. Какое там особое управление?! Управления не было, правительство с середины 2000-х приходило в ничтожество, формировался двор с придворными шутами, госбанками и госкорпорациями.

Би-би-си: То есть он следит за трендами и подстраивается под них?

Г.П.: Вы чрезмерно фокусируетесь на его персоне. Даже Путин в начале своей карьеры относился к себе скромней. Он даже долго не верил в свой рейтинг. "Может рухнуть в любой момент", - говорил он.

И, конечно, он никогда не верил в массы и не доверял им. Как можно доверять массам, которые два раза за 100 лет уничтожили свое государство? Реальным проектом или планом, если хотите, тогдашней команды и Путина, безусловно, было создание такой России, которая не рассыплется снова при смене власти. Ведь этот ужас 91-го года был тогда еще у всех перед глазами, а у Путина в голове была еще и картина поглощаемой ГДР, конец которой он наблюдал. Это серьезные травмы.

Он в своем представлении решал задачу создания вот этого нового композита, государственного сплава нерушимой России. Все части новой страны должны были сплавиться вместе - социальные, аппаратные и конечно, мотивы, включая корысть. Корысть масс и корысть элит.

В итоге получилось высоколояльное население, которое лояльно Путину, не будучи лояльным государству и его институтам. И неизвестно, что будет, когда Путин уйдет.

Кстати, путинская ставка на силовиков, против которой я бессильно протестовал в 2003 году, политически понятна. Опираться можно только на реальные человеческие энергии - ценности, интересы и корысти. Путин призвал комитетчиков в бизнес, считая, что если дать им накормиться, те будут лояльны. Не "по гроб жизни", но хотя бы до тех пор, пока у них не возникнет более интересное предложение.

Сперва "нагнули" губернаторов, и это случилось уже через год-полтора. Кстати, полудемократически, поскольку губернаторы еще были реально выборные. Для избирателей Путин был электоральный ориентир "number one", и губернаторы теряли бы по 15-20%, если следовали антипутинской повестке. Впрочем, идеи бесконтрольности выборов не существовало уже с 1996-го года.

Би-би-си: То есть Путин такой генератор идей контроля власти?

Г.П.: Что вы называете идеей? Скорее, он предлагает некий коридор, действуя почти всегда в жанре "не-запрета", чем разрешения. Это оставляет ему свободу рук. И он страшно не любит, когда его спрашивают, что можно, а что нельзя. Это способ его разозлить.

При одобрении, он как бы предоставляет вам мандат, а как вы его понимаете, уже другое дело. Путин очень редко дает позитивные мандаты на что-либо. Поэтому, кстати, и во время украинского кризиса после Крыма, такая политика привела к тяжелым последствиям. В этом режиме "не-запрета" стало действовать такое множество лояльных игроков, и все они ссылались на Путина, что, в общем, привело к печальному результату.

Би-би-си: К потере контроля?

Г.П.: Да. К потере стратегического управления кризисом в строгом смысле слова. А к концу лета - началу осени этого года даже военно-стратегического. Внешняя политика была разрушена, собственно, почти по всем направлениям, внутренняя отчасти тоже.

Череда революций 2003-2009 годов - Грузия, Киргизия, Казахстан, Украина, Молдавия - американцами умело была собрана в единый образ "цветных революций". Суть их была совершенно разная, но американцы всегда создавали имиджевое облако, будто они стоят во главе "глобального освободительного движения".

И вот вдруг в 2014 году Кремль попадает в эту пропагандистскую ловушку Америки, над которой сам недавно смеялся. Это трагикомический случай. Еще смешней, как Кремль пал жертвой киевской революционной пропаганды в марте этого года, когда принял за серьезную угрозу каких-то чудаков-активистов в Киеве. Тогда срочно поменяли всю концепцию крымского референдума, за неделю. Референдум со страху приблизили на неделю, и сменили тему. Референдум по восстановлению конституции Крыма как автономии в итоге пошел по пути присоединения Крыма к России.

Отделение Крыма от всего, что происходило в Киеве, было неизбежным, население Крыма реально отшатнулось от Украины. Но вдруг возник испуг Кремля, что они не удержат ситуацию на абхазской модели. Они, кажется, действительно поверили киевской риторике: мол, сейчас бронепоезда Майдана пойдут на Крым, и вышвырнут оттуда Черноморский флот вместе с населением Севастополя.

Би-би-си: Может быть, это был испуг 2011-2012 года, который так и не прошел окончательно? От толп на площадях, энергии протестной толпы, которая может перекинуться на Россию.

Г.П.: Конечно, ни одна травма вполне не проходит: шрам Болотной остался. Хотя с моей точки зрения, 2011 год не имеет вообще никакого отношения к Евромайдану - эти две модели протеста совершенно не сопоставимы. Боялись, вероятно, военных столкновений в Крыму - примерно того, что в худшем виде потом развернулось на востоке Украины. И со страху было принято ошибочное решение.

Оно ошибочно даже с точки зрения перспективы интеграции Крыма в состав РФ - были отброшены все легитимные варианты. Простой привоз легитимного тогда президента Украины Януковича на территорию Крыма перевернул бы ситуацию юридически. Ничего не было сделано, это верный признак панической импровизации.

И тут открывается другая сторона этой же системы. Для меня, к сожалению, она не была видна очень долго. Когда система контролирует медиа, она может дойти в этом контроле до совершенно абсурдных степеней. Переходя от цензуры в своего рода нарративный контроль, она рассказывает всё новые, более страшные сказки, и всё чаще рассказывает их самой себе.

Би-би-си: Останкино больше контролирует Кремль, чем Кремль Останкино?!

Г.П.: Кремль контролирует телевидение административно и отчасти финансово, а Останкино контролирует Кремль суггестивно, символически. Оно компостирует мозги Кремлю. Ведь все, кто пишет Путину бумаги по состоянию дел, одновременно являются телезрителями. Посмотрите на бумаги, которые периодически сейчас попадают в сеть из взломанной почты кремлевской обслуги, и вы увидите, что круг замыкается: Путину лгут в стиле того, о чем лжет российское телевидение. Это наркотическая петля. И здесь происходит переворачивание цензуры, как айсберга - она начинает работать на вход. Она фальсифицирует информацию о реальной действительности для верхов. Советское политбюро, при всей бездарности советского КГБ получало на порядок более адекватную информацию о мире, чем сегодня администрация президента.

Би-би-си: В какой степени сейчас Кремль контролирует ситуацию, вам кажется?

Г.П.: В политике никогда, до момента катастрофы, не видно окончательной потери контроля. Чем была вызвана рублевая паника середины декабря? Это был управленческий микроинсульт. И очень смешно, что Путин из этого делает вывод о пользе ручного управления - это и была яркая дисфункция ручного управления.

Кто в декабре был реальным правительством? Только не Белый дом. Кремль звонил госбанкам, госбанки звонили министрам. В России исчезло правительство, которое должно управлять исполнительной властью. Вертикаль власти предстала перед страной не только без штанов, но и без всего, что штаны скрывают. Ее нет, есть бездна лояльности и массы уже в истерике. Лояльностью в такой ситуации ничего не сделаешь. Все лояльные, поскольку всем нужны деньги.

Би-би-си: Значит, это вертикаль с немного разорванным основанием под ней.

Г.П.: Она не немного разорвана, она фальсифицирована вся сверху донизу. Государства нет, есть кредитные линии. И невозвратимые кредиты.

Би-би-си: В тяжелой экономической ситуации система не сможет справиться?

Г.П.: В одной из тяжелых ситуаций, система не справится, но предсказать, в какой именно, мы не можем. Мы можем предсказать, как это начнется - примерно, как в 2014 году.

Но ведь система РФ в принципе, никаких ситуаций, кроме тяжелых, не знает, она построена на идее и догме чрезвычайного положения. У нее всегда горит красная лампочка и звенит звонок воздушной тревоги. Изо дня в день, это сводит с ума. Она всегда окружена, она в кольце врагов и ждет интервенции из заколдованногоо леса.

Бюджетники, которые сегодня спокойны, могут завтра взбунтоваться, и за всем этим очень старательно следят. Правда, следят те же люди, которые еще более пристально следят за Театром.doc. Так что можно гарантировать, что реальную угрозу системе они, скорее всего, упустят.

Вы не увидите жизни России в российских медиа. Начисто, ничего вообще. В информационном поле России рвутся мины под Луганском и из космоса подлетают aliens под американским флагом. Смещенная картина мира. Реальность отомстит за такое, не прибегая к услугам оппозиции.

Би-би-си: У Путина, получается, некий такой цугцванг приближается? С одной стороны кончаются деньги, а с другой - ведь невозможно людей дальше кормить только телесказками.

Г.П.: Я бы назвал это кризисом политического планирования. Даже любопытная программа, изложенная в статьях Путина и указах 2012 года, в общем, уже не имеет отношения к тому, что делает власть. Естественно, есть интересы, связанные с 2016 годом, но они довольно второстепенны, не идут далее передела зон думского лоббизма. Они идут из второстепенных центров игры, и все аффилированы с государством. После Крыма тема следующих выборов президента, стала, в каком-то смысле, в рамках нынешнего консенсуса, неактуальной.

Интересы, связанные с президентскими выборами глубоко запрятаны, и о них никто не решается заикнуться. Это ведь способ аппаратного самоубийства - заговорить в Кремле о президентском 2018-м годе. По умолчанию решено считать, что Путин - пожизненный президент. Но что думает Господь о нашей государственной комедии, мы уже скоро узнаем.

http://www.bbc.co.uk/