Этюд в оранжевых тонах... 

Возможно, человек был бы человеком в большей степени, если б не только разумом, но и всем естеством сознавал, что мир, тщательно выстроенный им вокруг себя, способен рухнуть в любое мгновение. Возможно, тогда бы он поумерил гордыню, неутолимую страсть к деньгам, злобу, зависть. И расхожее выражение "жизнь — это подарок" не воспринимал бы как фигуру речи. К сожалению — а может, к счастью, кто знает? — о хрупкости своего существования мы вспоминаем лишь тогда, когда земля уходит из-под ног…

Инна СТЕССЕЛЬ

… Утро было обычное, рутинное. Я включила компьютер, намереваясь надолго засесть перед экраном, но всякий раз меня отвлекала мелодия из фильма "Доктор Живаго" – ринг-тон моего мобильника.

Где-то около десяти часов утра, может, чуть позже позвонила с работы дочь:

— Мама, посмотри в окно — над горой не видно дыма?

— Дыма? — не поняла я. – Что вдруг?

— Говорят, в районе Неве-Шеанан и еще где-то в Хайфе пожары. Если это поджоги, наша гора очень даже может привлечь внимание.

Я подумала: ну, что за манера пугать себя и других?! Мало ли что где горит! Причем здесь гора? Густо заросший лесом массив, на который выходят окна нашей квартиры, — объект постоянных тревог соседей по дому. Но не из-за угрозы пожаров, а потому что местные власти постоянно норовят затеять там какое-то строительство. Массив тянется от Новой Ромемы наверх, до больницы "Флимон", в его глубоких зарослях водится разное зверье — кабаны, шакалы, барсуки. Это своего рода заповедник, городу надлежало бы им дорожить, однако…

Поначалу, когда мы сюда переехали трагические шакальи рулады пугали. Потом я привыкла. И теперь если с горы не доносятся вопли, чего-то вроде не хватает.

С телефонной трубкой в руках и желанием высмеять заполошную дочь я подошла к окну. Потом она рассказывала, что я дико закричала. Не помню… Может быть…

Высоченные огненные столбы охватили по периметру забор соседа снизу и подбирались к моему окну! С левой стороны полыхала гора, небо затянуло ярко оранжевым маревом. На какое-то мгновение я застыла — жуткое зрелище завораживало нереальной, первобытной красотой. Говорят, Максим Горький был пироманом, даже специально ездил на пожары. Но вряд ли он любовался бы огнем, если бы ему грозила смертельная опасность.

Отпрянув от окна, натыкаясь на мебель, я заметалась по квартире. Зачем-то открывала и закрывала дверцы и ящики шкафов, делала еще что-то бессмысленное. Между тем пространство все больше заполнялось дымом. "Это не наяву, это кошмарный сон! — уговаривала я себя. — Одно маленькое усилие, я проснусь, и не будет никакого пожара…"

К реальности меня вернула наша собачка: она, бедная, жалась к стене, попискивала, тяжело дышала.

— Спокойно, только спокойно, без паники! — услышала я свой голос. — Нужно быстро одеться и выбираться отсюда.

Быстро не получалось, мной вдруг овладело тупое смирение: вот и все… сейчас задохнусь, впаду в беспамятство… оказывается, это совсем не страшно…

Любимая собачка вновь вывела из стопора: она требовала действий. Пристегивая поводок, я вспомнила, что все еще в домашней одежде и тапках, но драгоценные минуты утекали, я схватила мобильник и в чем была, с собачкой под мышкой выскочила на лестницу. Лестница у нас открытая, не внутри дома, а снаружи. Здесь было так же трудно дышать, как и в квартире. Ветер занес на ступени обрывки тлеющей бумаги, листья, куски дерева, разный другой мусор, через который непросто было переступать.

Наконец мы улице. Там уже разворачивали шланги пожарные. Как выяснилось позже, вызвала их дочь — услышав по телефону мой крик, она все поняла.

Метрах в пятистах от дома мы с собачкой остановились, бежать дальше не было сил. Благо, рядом оказалась скамейка. Почти упав на нее, я стала звонить дочери, зятю — связи не было. Мимо пробегали люди в марлевых повязках на лицах, с объемистыми сумками, чемоданами. Некоторые садились в машины и уезжали в сторону нижнего города…

Ко мне подошел полицейский:

— Вам плохо? Отвезти в больницу?

— Ло царих, аколь беседер, — выдавила я.

Из проезжающей машины высунулся водитель, предложил подвезти, куда нужно. Я покачала головой… А куда мне нужно? Не знаю… Сознание было затуманено, ни одного адреса не могла вспомнить. На другой стороне улицы огонь яростно пожирал листву тоненького деревца и, не тронув ствол, перекидывался на соседние деревья. Сильный ветер беспорядочно гнал пламя. Вдруг загорелась выглядывающая из открытого окна занавеска в здании напротив…

Дымное кольцо вокруг нас все больше сжималось, слезились глаза, сильно першило в горле, хотелось пить… И вдруг ожил мой телефон.

— Где ты? — кричала дочь. — Спускайся вниз, к супермаркету, жди меня там, я на такси! Это не будет быстро, везде жуткие пробки!

Когда я, наконец, подсела в такси с дочерью, происходящее вновь показалось мне то ли миражом, то ли фильмом-катастрофой, вроде "Экипажа"… Я машинально провела рукой по волосам и поняла, что неприлично растрепана.

— Дай расческу, — попросила я дочь.

Таксист расхохотался:

— Ну надо же… Молодец! Вокруг все горит, запах от нее, как от шашлыка, а она, прежде всего, о прическе заботится!

Я так и не поняла, похвалил он меня или осудил…

Наконец, мы добрались до родственников, в безопасный вроде бы район. Открыв дверь, хозяйка потянула нас к телевизору:

— Идите скорее! Показывают ваш дом!

Десятый канал вел репортаж из квартиры, которая примыкала к нашей. Пожарные разбили окно в салон и увидели, что спасать нечего — ярко догорал диван, остальная мебель уже превратилась в головешки. Огонь затронул еще две квартиры этажом выше нас. Мы не сомневались, что и от нашей наверняка ничего не осталось, и с преувеличенным энтузиазмом утешали друг друга: "Да черт с ними, с вещами, с мебелью! Главное, все живы!"

Конечно, это главное. Но от мысли, что сгорели книги, привезенные из прошлой жизни, архивы со статьями, памятные, невосстановимые мелочи, к горлу подходила тошнота…

На экране телевизора самолет распылял какое-то противопожарное вещество: длинный оранжевый шлейф опускался на землю, гасил одни очаги, но тут же возникали новые…

К утру следующего дня мало что изменилось. Но мы решили съездить домой и попытаться войти в квартиру: а вдруг сумеем добраться до документов? Полицейские не пропустили, сказали, что могут быть повторные возгорания.

На третий день огонь обуздали почти повсюду, и жильцам пострадавших домов разрешили вернуться домой.

Мы ехали по Хайфе, и от вида повреждений ныло сердце. Пожары затронули 12 городских районов. 500 квартир сгорели полностью, 700 частично. Там, где еще пару дней назад был парк, торчали обуглившиеся стволы деревьев, большие участки вдоль шоссе выгорели дотла, их покрывал пепел, похожий на серый снег. Множество домов были разрушены, полуразрушены, покрыты копотью. Казалось, здесь только что прошла война.

… Не знаю, кто отмолил нашу квартиру, но она осталась более или менее цела. Как такое могло произойти, понять невозможно: когда я убегала, огонь уже лизал оконную раму… Видимо, ветер внезапно вильнул в другую сторону. Как говорила моя бабушка, "Господи, пугай меня, но не наказывай!"

… Я пишу эти строки на пятый день после пожара. Жизнь вокруг потихоньку налаживается. У соседей за стенкой вовсю идет ремонт. На нашу облысевшую гору больно смотреть, но люди успокаивают друг друга: мол, ничего, на месте выжженных деревьев вырастут новые, лучше прежних, ведь зола — прекрасное удобрение.

Наверное, так и будет… Вот только шакалов я уже две ночи не слышу…

"Новости недели"

Этюд в оранжевых тонах | ИСРАГЕО