Это "моё". Нравится.

Дочитала роман «Бесы» Достоевского. Сознательно не читаю критику и исследования романа. Не хотелось «испортить» свое восприятие.

Ну и получила. Впечатления: серо, мрачно, дождливо. А люди настолько мелки, что, кажется, общаясь с ними, можно испачкаться. И в самом деле мы такие? Вполне вероятно. Хотя жизнь сталкивала с людьми совершенно другими, «бриллиантами» человеческими. Только это и примиряет с жизнью. А в итоге грустно становится. Ничего не меняется в сознании человеческом, не становится ни хуже ни лучше.

Читая информацию о ежегодной премии "Большая книга", наткнулась на роман Ремизова "Воля вольная" и была очарована "вкусной" прозой, хорошим литературным языком и достаточно интересным сюжетом. Роман заставляет задуматься о многом, в первую очередь, об отношении к жизни. Не люблю писать много, поэтому выкладываю рецензию Татьяны Шабаевой "Всполохи русского мира" на это произведение.

В русской литературе последних десятилетий уменьшилось – далеко не пропорционально гендерному соотношению – количество мужской прозы. Увы, слишком часто авторы пишут нечто благообразное, бесполое и расплывчатое, словно бы специально созданное для того, чтобы не потерять часть потенциальной аудитории (а женщины читают больше мужчин, да). И вот на этом преимущественно благообразном (если глянуть чуть глубже – инфантильном) фоне роман Виктора Ремизова кажется волком, попавшим в городскую среду, – непривычным, опасным и красивым.

Во-первых, Ремизов знает то, о чём пишет. Зимнюю охоту. Таёжную рыбалку. Жизнь на побережье Охотского моря. Было время, когда фактурные, яркие, увлечённые описания взаимодействия природы и человека воспринимались как норма – теперь это экзотика. И если для европейской литературы это можно оправдать тем, что природа в Европе уже не может противопоставить человеку ничего грандиозного, то в России, с её тысячами километров тайги, такой довод не пройдёт.

Мы, живя в огромной стране с невероятным ландшафтным разнообразием, природными богатствами, сосредоточенными в основном далеко от распорядительного центра, вынуждены раз за разом натыкаться на городскую (и куда как часто – столичную) литературу. Принимая во внимание, что весь столичный образ жизни есть производная от российских ресурсов, хотелось бы поменьше о производной, побольше об основах. Ну хотя бы равномерно как-то. Но этого нет. А то, что есть – убогое, как рассказы столичных писателей о неизведанной и непонятной России, которая начинается сразу за МКАД. Председатель Государственной пограничной комиссии Дмитрий Рогозин едет в Новосибирск, и из Москвы его провожают одобрительными возгласами: «Правильно, надо чаще ездить в глубинку!» Дожили. Это для вас Новосибирск – глубинка? А что вы знаете об Охотском море? О территории, которая расположена ближе к нефтедобывающим регионам (например, Сахалину), чем Москва, но на которой, говорит герой Ремизова, нет ни одной бензозаправки?

Роман Ремизова следовало бы читать уже только ради этой фактуры. Чтобы не представлять себе страну, где живёшь, в виде трубы, которая тянется из безликих просторов в Москву, а оттуда – в Европу. Но если бы ценность романа сводилась к этому – она была бы невелика. Перед нами не только рассказ знающего человека. И не только художественное произведение с мужскими образами яркими и сильными, запоминающимися и реалистичными, что само по себе замечательно. Перед нами – удивительное дело! – русский роман с традиционной русской проблематикой. Традиционная русская проблематика – это ведь не «быть или не быть». И даже не «кто виноват и что делать». Вину за происходящее в России русские всегда готовы принять на себя. Русский выбор делания – всегда последний. Русский вопрос – это «за что стоит убить и/или умереть». Решается он всегда индивидуально, часто бессознательно. Но в литературе последних десятилетий почти никак не решается. Читатели успели отвыкнуть. И вот – пожалуйста.

На самом-то деле написана «Воля вольная» так, что всё главное понятно с самого начала. Даже трудно определить, достоинство это или недостаток романа. Но только с первых же страниц, с рассказа о погибающих за потомство лососях и юлящих гольцах, становится ясно, что это – развёрнутая метафора. И что всё так и произойдёт. Будут те, кто сделает «выбор лосося». И те, кто предпочтёт тактику гольца. «Это были две разные философии жизни. Одни жили и спасались по мелочи, другие жертвовали собой, и это делало их сильными». Видите? Понятно даже, на чьей стороне автор. А почему, собственно, должно быть непонятно?

Ну, например, потому, что пишет Ремизов о среде очень неоднозначной. Не только охотничьей, но и браконьерской. Где люди, не имея приемлемых квот на вылов рыбы, уничтожают её наспех варварскими способами (в итоге погибает на сорок процентов больше, чем если бы промысел был легальным). Где менты покрывают браконьеров (такса – двадцать процентов), где областное начальство всё знает, но до поры до времени не вмешивается, потому что вся пирамида снизу доверху питается незаконными доходами, а где-то несказанно далеко, в чужой и непонятной Москве, принимаются такие квоты и планы, которые никак не могут быть выполнены. Подзорная труба более не направлена на менеджера в дорогом костюме, страдающего в «Кофе-хаусе» на тему «Почему Россия не Европа». И оказалось, что, если увидеть Россию не в перевёрнутую трубу, она не так неизбывно загадочна и хаотична, какой рисуют её Дмитрий Быков и Борис Акунин. Но оттого, что российские нелепицы изображены не фантастически, а реалистично, они не становятся меньше. Напротив. Здесь-то и ставится последний выбор. И сверхспособностей нет ни у кого, и никого они не спасут.

Может быть, здесь нет наших любимых разговоров о русском рабстве? Есть. Есть удивительнейшая вещь: полярно-противоположные выводы о причинах равнодушия русских к чужеродной по образу своих действий власти. Авторская ирония проявляет себя в том, что одну точку зрения высказывают люди из условно-интеллигентской среды и некоторые правоохранители: привычка к рабству, невозможность жизни без хозяина. А другую – «местные», «простые»: причина равнодушия народа к власти в том, что она не нужна. Совсем. Поэтому о хорошем состоянии своего ружья я позабочусь. А до хорошего состояния власти мне дела нет. Вот такие два мнения. Им не сойтись никогда.

В классической русской литературе время от времени кто-нибудь начинает петь, а герои – внимать. Поют у Тургенева, поют у Толстого. Поют у Булгакова. У Солженицына Матрёна со слезами на глазах слушает Глинку. У Ремизова суровые сибирские мужики размягчённо слушают «Реквием» Моцарта. Понятно, не тогда, когда его играют на концерте в Доме культуры. А в зимовье посреди тайги, когда струны гитары перебирает человек-перекати-поле, оторвавшийся от своей среды, воевавший на Кавказе и теперь принятый тайгой как свой. С трудом, но можно себе представить такую картину. А представив, уже совсем нетрудно в неё поверить. Чуткость – одно из наиболее убедительных и важных свойств, приданных Ремизовым его грубоватым и мужественным героям. Это вам не рэмбы картонные из американских боевиков, которые, чтобы заглушить в себе тоску, смотрит на ночь капитан Семихватский. Колоритный, мощный мент, мечтающий об одном: чтобы им гордился крутой старик-батя, презирающий официальную законность и её охранителей. А батя не гордится. Им тоже не сойтись никогда. И не выдюжит роли посредника между тайгой и столицей тоже приехавший охотиться и тоже слушающий хорошую музыку москвич Жебровский. Одной лишь музыки и общего занятия – недостаточно. Надо ещё, чтобы «рвало на части от любви и жалости к товарищам, к людям вообще». Это не всем дано. И, как ни странно, не прививается образованием.

Весьма привлекательной и характерной чертой «Воли вольной» является то, что автору не составляет ни малейшего труда назвать Охотское побережье «исконной Россией». То есть он на этом вообще не задерживается специально. Так, упоминает вскользь. Но книга его – и об этом тоже. О чувстве родины. О многих поколениях предков, лёгших в эту землю, которую так трудно теперь оставить, несмотря на её несправедливое устройство. Не потому, что русские рабы, любящие хозяина. А потому, что своя земля. А хозяева… те, кто думает, что они хозяева… они до поры до времени очень далеко. Но неожиданно всё может перемениться. И тогда каждому придётся делать выбор.

Ну, вот и дочитала «Время сэконд хэнд» Светланы Алексиевич. Порой просто заставляла себя оторваться от книги. Это про нас, про меня, про мою жизнь. И это так больно… Так и хочется сказать: «Читать всем!». Потому что ничего не меняется, люди не меняются, и сейчас не лучше, чем раньше. А я не хочу идеи, жизни за идею, отдавать жизнь на служение идее. Я хочу просто жить, радоваться солнцу и дождю, теплу и холоду. Если через десяток лет появится аналогичная книга о жизни «постперестроечного» поколения, будет то же самое, такая же боль, такая же жестокость и доброта, все будет так же перемешано. Мы, люди, не меняемся, мы такие же, как и в «Бесах» Достоевского. Но очень хорошо, что есть такие книги, я не знаю, смогут ли такие книги кого-то остановить от жестокости, от причинения боли другим таким же людям, как и ты, но они остаются как память истории, как память о жизни просто людей, людей, окружающих в жизни, и не только российских, а людей, как биологического вида, существующего на планете. 

Прочитала роман в письмах Владимира Александровича Шарова « Возвращение в Египет».

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети» – никогда не боялся уронить репутацию серьезного прозаика. Любимый прием – историческая реальность, как будто перевернутая вверх дном, в то же время и на шаг не отступающая от библейских сюжетов. Новый роман «Возвращение в Египет» – история в письмах семьи, связанной родством с… Николаем Васильевичем Гоголем. ХХ век, вереница людей, счастливые и несчастливые судьбы, до революции ежегодные сборы в малороссийском имении, чтобы вместе поставить и сыграть «Ревизора», позже – кто-то погиб, другие уехали, третьи затаились. И – странная, передающаяся из поколения в поколение идея – допиши классик свою поэму «Мертвые души», российская история пошла бы по другому пути…

«Вера наша покоится на чудесах, без них мы о Боге и не вспомним. Сорока дней не вытерпим, станем плясать на костях. Сам я до этого не доживу, а ты увидищь, как переменчивы настроения. Не пройдет двух поколений, мы снова решим, что нас вели не так и не туда, в одночасье все порушим.» Ведь это о нас, о нашей жизни?

«Как я понимаю твоего кормчего, он считает, что после того, как Храм был осквернен и разрушен, Благодать ушла из него. Вместе со странниками рассеялась по миру. Теперь ее купель – души истинно верующих. Она покоится в них, как в Святая Святых.» Как это верно!

«Я тоже думаю, что душа каждого праведного человека, вообще любого человека, когда он молится Всевышнему, есть Храм.»

«Люди слишком разные. Чтобы никого не испугать, не оттолкнуть, Господь даже веру каждому дает по его силам.»

«…страдания даруются человеку единственно для того, чтобы оторвать его от земли…»

« В человеке усталость от Бога. Который чересчур много от него ждал.»

«Мы вусмерть запутались, кто из нас египтянин, а кто народ Божий, оттого почем зря режем и режем друг друга.»

«После семнадцатого года пришли другие люди, и начались другие времена. Впрочем, первое, что мы сделали, - по лекалу отстроили монархию (Сталин), дворянство (партноменклатура) и крепостное крестьянство (колхозы).»

«Мы все и всегда спешим, куда-то уходим, так или иначе перебравшись через Красное море, скоро возвращаемся обратно. Народ, запутавший и себя, и Бога, мы давно не понимаем, где Египет, а где Земля Обетованная, да и сами мы кто?»

Роман не простой и читается не легко, остановки часты – надо подумать, согласиться или возразить, много совершенно иного для понимания и осмысления. Понравился.

Дочитала вчера повесть Ильи Бояшова «Кокон».

Илья Бояшов – историк и писатель – родился в 1961 году в Ленинграде. Окончил исторический факультет Ленинградского пединститута им. Герцена. Автор десяти книг, одна из которых, «Танкист, или Белый тигр», экранизирована (реж.К.Шахназаров, премия «Золотой орел», 2012 год), Лауреат премии «Национальный бестселлер» (2007 год).

«Кокон» - это история одной болезни. Сюжет интересен, если бы его развить более глубоко, получилась бы великолепная вещь. А так… Очень поверхностно… 

Дочитала книги Натальи Роллечек «Деревянные четки» и «Избранницы». Понравились. Книги «предназначены» для юного поколения, но и взрослые люди могут многое для себя почерпнуть из них. Удивительно, что книги мои ровесницы, но «прошли» мимо меня в юности. И, может, это правильно, потому что сейчас воспринимаются в сравнении с нашими «Гулагами» и детскими домами советского периода, когда люди и дети выживали в неимоверных условиях, и что самое страшное, привыкали к этим условиям.

Написаны обе книги хорошо, хорошо переведены на русский (автор – польская писательница). Сознательно прочитала предисловия-послесовия – какая советская пропаганда…

И вот что мне теперь интересно, а что сейчас происходит в наших современных монастырских приютах?

1.


2.