Я – связь времён, повсюду сущих.

День Победы.
Очерк Сенсетивика.

           (введение прилагается внутри)

        …Местный «зелёный театр», где проходят все районные выступления подобного сорта, встречал втекающие в него толпы распахнутыми дверями: впрочем, негостеприимно жёсткие скамейки быстро охлаждали пыл праздных зевак.
            Я шёл и смотрел на то, как яркие, пёстрые карусели кружат детей, звучит громкая бравурная музыка, а в этой круговерти время от времени промелькивают лица ветеранов, которым вручают гвоздики… Парадоксальный синтез лживости и искренности: на лицах как минимум половины поздравлявших было написано, что их «пригнали» из каких-то школ и лицеев в обязательном порядке, что всё происходящее не оставляет у них ничего, кроме тягостного впечатления чего-то обременительного – в то время как другие люди со всей душой дарили свои поздравления участникам далёких событий. Это… Это чувствовалось в совокупности жестов, во фразах, выхватываемых из общего гула, читалось во взглядах – однако было бы глупо считать, что все присутствовавшие делились только на эти 2 категории: конечно, были и те, кто просто пришёл на праздник с целью весело провести время, как было и большинство, каждый раз обнаруживаемое социологическими опросами, которое отмечает День Победы рефлексивно, как атеисты Пасху…
            Маленький Вавилон растворял в себе. Суматоха, организационная неразбериха, бессмысленные выкрики и возгласы… Распрощавшись с фотографом, наконец-то обнаружившим меня и попросившим выйти, чтобы сделать пару снимков, я вернулся в зал, со сцены которого скоро должны были объявлять имена победителей различных мероприятий и конкурсов.
           

            Ветераны подтягивались медленно.
            Было в том, как они шли, что-то щемяще-пронзительное: как гордо они шествовали к своим местам, с всученными в руки гвоздиками, как ощущали себя героями… Только героями Войны или Дня?

            Они радовались. Пожилые люди, как сказал один из них, зачастую напоминают детей – так было и в этом случае: ветераны радовались, что них наконец-то вспомнили, что они внезапно оказались всеми любимы, что они всем вдруг стали нужны, что их приглашают на 2-3 праздника в день, а с экранов соловьями заливаются чиновники, обещая квартиры и машины…Обещая…
            Со сцены звучала музыка – их Музыка. Песни, которые 63 года назад мог спеть по памяти каждый, а сейчас знают ~5% от силы… Песни Войны, песни Победы – их звуки сплетались друг с другом, создавая в зале совершенно особую, непередаваемую атмосферу, немыслимо перенасыщенную в плане восприятия для того, чтобы 1941-1945 года могли предстать во всей своей полноте даже перед теми, кто не учил в своё время историю… Но, к сожалению, до многих жителей 2008 года  долетали только тени и отзвуки тех лет.
            …ОНО началось.

             В школе меня всегда до глубины души возмущала одна экстраполяционная ложь: «Никто,» – говорила учительница истории, – «не способен представить во всей полноте события, о которых пишут в учебниках, потому что нам они кажутся далёкими и размытыми, так как мы не были их участниками: люди, живущие сегодня, никогда не услышат истинные голоса прошлого».
            Всегда, когда звучало такое предложение, – или ему подобное – я испытывал сильное желание встать и ответить: «Неправда! Не говорить за всех – Я Могу. Значит, могут и другие». Потому что я действительно имел такую возможность, хотя и пользовался ей нечасто – просто способность Разума проживать множество других жизней однажды может сыграть против тебя, начав мешать проживать собственную.
            …А, тогда, эта атмосфера, рассчитанная пронять даже глупых и чёрствых людей, в какой-то момент всей своей скрытой мощью обрушилась на человека, которому всегда достаточно куда более тонких структур, чтобы Чувствовать.
            Она обрушилась на меня.
 

            …В эту секунду в первом ряду, где сидели ветераны, встала пожилая женщина.
            Со светлыми, поседевшими волосами, в тёмно-серой шали, с улыбкой на лице – она встала и начала пританцовывать, глядя в зал, хлопать в ладоши, подавая пример притихшей аудитории… Удивительно лёгкими для своего возраста движениями она скользила между рядами, и, вслед за ударами её ладоней, начали хлопать маленькие дети (самые строгие и справедливые судьи), их родители, зеваки с бессмысленными лицами… Одними из первых зазвучали мои аплодисменты. То, что я пытался выразить в этих хлопках сейчас, было далеко не поощрением выступавших, не выражением моей к ним симпатии – а исключительно благодарностью этой женщине, бесхитростный танец которой внезапно оказался аттрактором,  точкой кристаллизации повисшей в воздухе атмосферы…
            Всё произошло очень быстро – как происходило и раньше, как происходило ещё до меня, во времена Предшественников. Все эмпирико-рациональные каналы восприятия в одну секунду захлебнулись в потоках информации, идущей не из Внешнего мира этого момента – но из далёкого прошлого, отображаемого через мир Внутренний.
           

…В этом зале больше не было ветеранов – как не было и остальных гостей: были только молодые мужчины и женщины, которые только-только вернулись с войны, которые подхватывали песню Победы, стоило её затянуть хотя бы одному человеку… Здесь были люди, которые сражались за свою Родину, за всё, во что они верили – и которые победили.
        Кто-то выступал со сцены с обращением, но в речи этого человека не было ни одного лживого слова – потому, что он был одним из героев, которым будущие поколения будут обязаны жизнью… А ведь он верил в будущие поколения – как верили и все остальные, погибшие за них, сражавшиеся за них… Они были убеждены, что скоро, как только кончится война, их мечты медленно, но верно начнут воплощаться… Голодные, измождённые люди, видевшие, как за считанные секунды целые города оказывались в руинах, готовы были идти и своими стёртыми до крови руками восстанавливать их…
            А одна из девушек, собравшихся здесь, молодая и красивая – красивая той красотой, которую не способны скрыть недоедание, шрамы, грязь – кружилась около сцены, кружилась и пела своим звонким голосом, в трудную минуту подбадривавшим товарищей, о том, что они Вернулись, что они Победили…
 

Сознание резко отпустило стрелу времени.
 

За одно – всего лишь за одно – мгновение многие фигуры растаяли в дымке, остальные же сгорбились, согнулись, на лицах их проступили морщины – и следы неизгладимой печали, над которой не были властны никакие пенсионные дотации.
        Могли ли тогда подумать они – Те, кто дал жизнь будущему – что последнее отплатит им ежегодными почётом и уважением строго по календарным праздникам, презрительным отношением со стороны власть придержащих и, зачастую, влачением существования столь же жалкого, в коем они пребывали после Войны? Что Праздник Победы будет дарить им всё больше и больше лживых слов из уст равнодушных муниципальных чиновников, в то время как национальная память будет всё сильнее размываться, что от битв и сражений, из которых и слагалась Победа, останется только Дух последней, который, по крайней мере, ещё пробуждается ото сна в душах многих?..
        Время ударило своим величественным хлыстом и по девушке, кружившейся около сцены, обратив в старушку, чьи движения стали напоминать обезьянок, выставляемых на публику – а в её добрых глазах с каждым ударом ладоней подрагивали слезинки, которые – как и всегда, впрочем – видели только другие ветераны, сидевшие на первых рядах… Кто-то из них закрывал лица руками, но это давно стало нормой – на таких праздниках ветераны плачут чаще всех остальных, поэтому окружающие сочувственно отводили взгляды в стороны…
 

Почему?! Почему жизнь так поступила с ними – с Теми, кому своими жизнями обязаны остальные присутствовавшие? Почему в этот праздничный, счастливый день не последние плачут от гордости за первых, а первые – у которых не осталось Ничего, кроме гордости?..
        И почему, почему, это обрушилось на меня, на чёртового Сенсетивика – так внезапно?.. Так неожиданно, что, как только вереница образов прошлого покинула глаза, они наполнились слезами, которые было неимоверно трудно сдержать – и которые не хотелось сдерживать, потому что эти люди стоили и моих, и чьих бы то ни было слёз…
        ...Только почему так много? Почему мне снова было «больно чужую боль», но не одного, что ещё более-менее привычно, а сразу стольких людей – всех, и, вместе с тем, каждого в отдельности?  
        Боль того старика, которому не хватает ничтожной пенсии, чтобы платить за квартиру, боль той старушки, которой врачи отказываются делать бесплатную операцию сломанной в автобусе кости предплечья, боль бывшего комбрига, с которым не первый год судится дочь с твёрдым намерением отобрать большую часть общей квартиры, боль бывшей медсестры, у которой эти праздники Памяти для тех, кто ещё способен помнить, - единственные счастливые дни в году… Боль ветеранов,  сидящих с гвоздиками – у кого-то из них даже эти бархатистые красные цветы на тонких стебельках были сломаны в местах сочленений.
        На сцене играл какой-то военный оркестр, но, в тот момент, мне было на это наплевать – хотелось дать волю и слезам, и чувствам, хотелось встать и выбросить в зал: «Да будьте вы прокляты, Вы, пустые, сухие, мёртвые существа, приходящие  отмечать День Победы, но неспособные ни понять, ни почувствовать, ЧТО это такое! Что? Способные? Тогда где это всё?! Почему на сцену пускают только людей с заранее подготовленными номерами и внесёнными в концертную программу выступлениями?! Почему вы, клерк, или вы, продавщица, боитесь пойти против заведённого порядка, боитесь выйти и сказать ветеранам, как вы их любите и цените – не думайте, я ведь верю Вам, верю, что большинство людей именно так относится к ним… Только почему «в глубине души»? Почему вы придумали этот нелепый «заговор молчания», в результате которого Тех, кто достоин высших похвал, поздравляют бубнящие губы чиновников, глаза которых прямо вопрошают: «Когда закончится сия чушь?» ?! Неужели обладатели этих глаз и губ уверены, что адресаты их посланий слушают только ушами? Навряд ли – все мы знаем, что таким людям просто-напросто безразлично, понимают ли собравшиеся, что им лгут в лицо, или нет…» Вся эта тирада пронеслась в голове так же быстро, как и предшествовавшее ей погружение в прошлое, но оставила меня без сил, как если бы была произнесённой.     
        …Вскоре победителя конкурса военных стихов попросили подняться на сцену.  
        Встав со скамьи, я подумал, что меня «отпустило», но поворот головы на первые ряды – на короткий миг – при подъёме быстро развеял эту приторную иллюзию.

           Они смотрели на сцену как взрослые, умудрённые опытом люди, зная, что, как только кончится этот праздник, жизнь снова вернётся на круги своя, Память снова будет убрана подальше до следующего Дня Победы, им снова придётся терпеть тяготы и лишения, а уважение, о котором говорит каждый второй, так и останется «в глубине души»…
            Но они же смотрели на сцену как дети, искренне надеясь, что случится чудо, что произойдёт что-то незапланированное, что их жизнь наконец-то станет лучше, после стольких лет ожидания… И мне снова стало больно от желания и невозможности осуществить их надежду.
            Мне даже не предложили прочитать стихотворение, которое получило грамоту и огромную собаку – в то время как его автору искренне захотелось это сделать. В то время как его автору искренне захотелось выхватить у ведущего микрофон, стукнув последним последнего, и, послав куда подальше распланированный в документах ход «торжества», задержаться и сказать: «Спасибо, огромное вам человеческое Спасибо, наши дорогие и любимые! Я благодарю вас от себя лично – но думаю, что эту благодарность поддержит любой из сидящих в зале, если подойти и спросить его об этом… Спасибо вам за то, что сегодня у нас есть возможность отмечать этот праздник в принципе – и за всё то, что вы вытерпели после Войны от тех, кто обязан вам жизнями…» - но и этот очередной внутренний монолог был прерван голосом ведущего, которого, конечно, я так и не ударил микрофоном, и который объявлял какой-то славянский хор…
            Я спускался со сцены, с грамотой и огромной мягкой собакой – радостный? Пожалуй. Но, при этом, глубоко несчастный и разбитый Сенсетивик, которого угораздило чувствовать боль других людей как свою собственную…

            Такова жизнь.
            Таков был День Победы на субъективный взгляд одного человека.

        P.S. А вот и стихотворение-победитель, 10 класс, изначально написанное к 23 февраля... Оно относится к одному из Четырёх Этапов, и едва ли я буду редактировать его в будущем - однако оно - "настоящее", а потому будет предано водам Леты в последнюю очередь.

Пусть...

        Странно, действительно странно ощущать, что вот так, однажды, ты Теряешь это – ты больше не чувствуешь оглушительного и ослепительного празднества, которое смотрит на тебя с каждой витрины: даже наоборот, появляется премерзкое ощущение, что другие люди тоже ничего не чувствуют, но – именно поэтому – «накручивают» сами себя, лезут из кожи вон только лишь для того, чтобы череда серых дней прервалась хотя бы на один-другой блеском ёлочной гирлянды… Жаль, что солнечный сейчас не особо в цене.

            Кажется, что Новый Год обесценился, потерял свой сакральный смысл (да и был ли последний?..): очередные посиделки в кругу семьи? Чёрт, можно, конечно, но… если верить поговорке «как встретишь Новый Год, так его и проведёшь», то меня ждёт чрезвычайно весёлая перспектива проводить его в кругу немного поднадоевшей семьи? Обыденность не выветривается даже ветрами, которые залетают в эту ночь в окна нашей квартиры… Её вкус… Он сохранился в памяти так отчётливо, что я не хочу снова пробовать это блюдо…
            Почему-то меня не покидает мысль встретить Новый Год в одиночестве. Разве есть смысл в семейном застолье, которое ничуть не хуже пьяной компании знакомых и полузнакомых людей погружает тебя в омут Одиночества?.. Разве может быть что-то хуже, чем одиночество Внутреннее, когда вокруг тебя много людей, царят веселье и праздник?.. Когда ты не чувствуешь те самые тонкие психосоциальные связи, которые, по идее, всё же существуют, когда любые дискретные порции общения лишь отдаляют собеседников вместо обратного процесса… Всё идёт не так.
            Лучше смотреть правде в глаза и проводить одиночество подобающим образом… Я сказал - проводить одиночество? Пожалуй… Одинокий стук колёс или безмолвие какого-нибудь холла… Уйти, убежать от этого внешнего давящего шума – который настолько пуст и безжизненен в своём веселье, что крадёт даже твою Внутреннюю Музыку, пусть и не всегда такую уж и весёлую.
            Остаться наедине со своими мыслями – что может быть лучше? Подводить итоги лучше тогда, когда от калькуляции никто не будет отвлекать… По крайней мере, ты знаешь себя (или думаешь, что знаешь) и никуда от себя же не денешься, хотя в Новый Год такое желание и возникает.
            Новый Год – большой и Сильный символ в жизни людей. Он должен что-то менять, он должен обновлять саму жизнь, этакое «всеобщее сканирование», когда все поворачивают головы на 180 градусов назад, продолжая идти вперёд – иногда вся эта суматоха кажется такой забавной…
            Может, просто дело в том, что я перестал доверять таким большим символам? Моё существование напоминает скорее не империю одного Великого Символа, а конфедерацию малых: совершенно внезапно, когда твой внутренний голос подсказывает тебе начать что-то не в символический понедельник (как же, начало новой недели! :), а именно сегодня, когда ты не «начинаешь новую упорядоченную жизнь с начала четверти», а начинаешь её в совершенно внезапный день – но, чёрт возьми, когда тебе просто Хочется её начать!.. А потому Новый Год уже не кажется чем-то кроме вручения подарков, которые не дождёшься в другое время.

            …Сегодня мы наряжали ёлку…
            Ну, если точнее, я в этом не принимал никакого участия: просто сидел и наблюдал, как мама развешивала на ней украшения. Не суетился вокруг, не подавал ей шарики, даже не стал натягивать повсюду гирлянды с фанатичным энтузиазмом: максимум, что я сделаю, так это натяну их у себя на полках – и всё. Я больше не вижу смысла в чём-то большем.
            И чем ближе этот праздник, тем более противоречивые эмоции он у меня вызывает… Интересно, чего же я всё-таки от него жду?..