Шур-шур-шур шуршат шаги.
Люди тёплы и легки,
Только тронь - и кровоточат,
Или хуже - вьют стихи.
Мягкий бархат, скользкий шёлк,
Волк зубами щёлк да щёлк,
Но пришедший после волка
Лучше в людях знает толк.
Он крадётся тих и нем,
Мимо планов, выгод, схем,
Никому не задолжавший
И не узнанный никем.
Шепчет-шепчет, старый вор,
Продолжая давний спор,
Лучше - сладкое похмелье,
Чем верёвка и костёр.
Будешь счастлив, будешь пьян,
Сердце - в сущности - стакан.
День слепого валентина
Проступает сквозь туман.

(с)

Девочка, зеркало, лампа, оборки и кружева.
У отраженья - морщинки на лбу и тоскливый взгляд.
Коломбина рисует улыбку, повторяет в уме слова,
Карандаш осыпается алым на белый наряд.
Жирная скобка безжалостно загнута вверх.
Зритель не хочет правды - ни твоей, ни любой другой.
И тебе достаточно просто казаться смешной,
Да делать паузы там, где в сценарии сказано "смех".
Скоро твой выход, дитя из фарфора, белил и бумаги.
На секунду кажется, кто-то пристально смотрит в спину
И шепчет: "Улыбка сквозь слёзы - не признак силы или отваги.
Это - нормально. И легче не будет. Смайл, Коломбина!"

(с)

Смерть садится на край постели, целует в висок,
Проводит тонкими пальцами вдоль ключицы.
Собирайся, детка, настала пора спуститься
К Реке, берега которой - холодный песок,
Просыпавшийся из разбитых мною часов,
Пыль надежд. Прах желаний. Зола амбиций.
Смерть хохочет на тысячу голосов:
Вот такая вот я затейница и шутница!

Не зажигай свечей, тебе не согреться от их огня.
Не пиши долгих писем, не считай дрожащей рукой гроши.
Харон - мой должник, переправит и так, если скажешь, что от меня.
Не бойся. Не сопротивляйся. И. Не. Ды-ши...

Эвридика успевает схватить мобильник. Сейчас она
Ещё помнит, что почему-то не может отсюда уйти,
Но в трубке уже кромешная тишина,
И такая же тишина наступает в её груди.

На другом конце Орфей сжимает безмолвствующий телефон,
Смотрит на имя, гаснущее в руке.
Ему будто бы снится тревожный томительный сон:
Эвридика спускается медленно к тёмной реке,
Старый лодочник ей отвешивает поклон.
И последним рывком, уже слыша, как лопаются, звеня,
Эти тонкие нити, которыми в ней прорастала жизнь,
Орфей заходится криком: "Не оставляй меня!
Оглянись, Эвридика, прошу тебя, оглянись!"

Ржавое небо Аида не знает светил,
Эвридика ложится навзничь и смотрит перед собой.
Как всякая тень, она забыла, что кто-то её любил,
Но забыть - ещё не значит найти покой.
И в безмолвии мира мёртвых людей и погасших огней,
Онемевшей музыки, снега, растаявшего в свой срок,
В мире высохших рек и заросших бурьяном дорог,
Чей-то голос далёкий и слабый мерещится ей.

Тени не плачут, им этого не дано,
Как не дано всё вспомнить, ожить и вернуться.
Эвридика мучительно знает только одно:
Оглянуться. Она должна была оглянуться.

(с)

Она медленно сходит с ума,
За окнами едут дома
Бесшумно куда-то вбок.
В голове включился Caps Lock:
Все буквы - заглавные, только Бог
Строчными бормочет, десяткой Arial:
"Видишь, я тебя не оставил -
Хранил, как мог.
Я свернулся в комок,
Я в тебе залёг
Белым пятном под ребром под пятым,
Вот умрёшь, и невыспавшийся патанатом
Вырежет и сложит меня в кулёк.
Отвезёт на безымянную речку,
Бросит в тёмную полынью,
В душной часовне за душу твою
Поставит свечку.
К моему алтарю.
По пути на вокзал заглянет к родне
Выпить по стопарю.
А я полежу-полежу на дне,
Колыбельную рыбам спою,
Послушаю воду.
А потом ай-да-выкачусь-по-небосводу
Огненным колесом,
Туда, где мой настоящий дом
(а не тесная ямка под пятым ребром),
Как раз доберусь до престола,
К моменту, когда ты предстанешь перед Петром..."

(с)

спрятано здесь

Мне так спокойно... Только скучно.

(с)