Прочитал целых два сборника прозаиков из Бундесрепублик тех времён, когда она ещё была только Западной Германией, - “Рассказы писателей ФРГ” и “Повести писателей ФРГ”. Обе книги выпущены издательством “Прогресс”, первая в 1976 году, вторая - в 1982

Эту новеллу, "Под чёрными звездами", читал больше чем полжизни назад в томе "Избранного" фон Додерера из серии "Мастера современной прозы". 

Издание 1967 года, "Советская Россия". Книгу выкинули из библиотечного фонда, а я подобрал, поскольку успел оценить прозу Константина Воробьева. Разглядел, что некоторых из включенных в нее произведений нет в имеющемся у меня трехтомнике начала 90-х.

В 1967 году имя Константина Воробьева что-то говорило, наверно, только узкому кругу знатоков, возможно, каким-то отдельным собратьям-писателям, но уже тогда это был мастер. Один всезнайка заметил, что Константин Воробьев сочетал в своей прозе брутальность Хемингуэя и лиричность Капоте (как-то так).

Начал читать сборник ещё осенью. Рассказа три тогда прочитал.

Впечатление сложное и близкое к разочарованию. Не только потому что сейчас вообще читается трудно. Отметил, не без удовлетворения, что английский-то у меня вполне себе ничего, не то, что немецкий. Но и другое тоже бросилось в глаза: рассказчик-то вышел из Олдингтона слабенький. В сравнении, скажем, с тем же Гессе, которого я недавно не без усилий постигал (историю про буржуев в богадельне). Хотя и про рассказ Гессе не скажешь, что это предел совершенства в прозе малой формы. Просто Олдингтон - вообще швах…

Лучшие из подборки рассказы - самые бесхитростные, всего-навсего передающие впечатление, описывающие отдельный эпизод, - как, допустим, The Lads of the Village ( "Парни нашей деревни"). Или вот завершающая новелла сборника, Stepping Heavenward, как ни странно, не самая худшая. Достаточно цельное, пусть и сатирическое жизнеописание некоего современного "святого". Но что касается других…

Например, Meditation on a German Grave кажется искусственно "склеенной" - из непосредственного впечатления от поездки по мирной Италии и умственной реминисценции эпизода времён войны. В рассказе Now Lies She There ("Повержена во прах") перебор "оценочных суждений" и маловато действия, самых немудрящих подробностей описания. Nobody's Baby ("Ничей ребенок") тоже будто составлен из кусочков.

Ну, в общем, будто иллюстрация к тезису Толстого, что искусство должно выражать чувства, а не охмурять читателя хитрыми искусственными приемами (которых, по мнению графа, существует не меньше четырех). И вывод такой: Олдингтон уже типа классик, а, к примеру, Уильям Бойд как бы ещё не классик, но искусства у него поболе будет. Прочитанный ещё в июле его роман "Трио" про 1968 год и не ошеломил тогда, тем не менее нет-нет, да и вспоминается. Значит, есть в нём нечто, очень существенное… Рассказы Олдингтона вряд ли буду вспоминать. Разве что как раз то сложное чувство близкое к разочарованию…

Прочитал два сборника, "Степени приближения" и "Взгляд со стороны", - по наводке Леонида Мосеева. Они с автором учились на одном факультете УПИ, только на разных курсах.

Весьма занимательные случаи из жизни. Не всегда жизни автора, чуть не половина - пересказ историй других людей. И язык довольно приличный, без высокохудожественных красот, но порой с интересными оборотами. Вот только орфография подкачала. Не по правилам русского языка, а по каким-то своим.

И очень уж чувствуется, что это рассказы эмигранта, проникшегося безмерной любовью к новой родине, но с большим предубеждением говорящего о стране, в которой родился.

Ну и вообще много "человеческого, слишком человеческого". Хорошо только о тех, кто помог. Ну, а если всё-таки не помог - то с большим сарказмом.

Интересно, что незадолго до чтения этих сборников я прочитал запись в блоге Анатолия Николаевича Курчаткина, где он размышляет о том, чем отличаются литературные произведения так называемых любителей от работ так называемых профессионалов. И вот рассказы Фрейдина это как раз задачка на такое распознавание.

Теперь голову ломаю: профессионал или любитель?l

Сборник рассказов. Как и замечено в аннотации, все рассказы - разные. Есть исторические, есть - как бы в первую очередь психологические. Есть - головоломки с элементами детектива (или погоней). А один - бывальщина, типа, хохма (даже напомнило байки Сергея Кузнечихина; только стиль подачи не совсем народный).

Общее - при чтении каждого в какой-то момент возникает шок (или почти). Умеет Георгиев ошеломить! Умеет плести интригу. Чувствительные струнки души затронуть. Пейзаж нарисовать. В том числе - психологический.

А герои опять - мушкетёры (в переносном смысле; хотя вообще-то в одном из рассказов герой - Ришелье; да, тот самый, кардинал в красном), учёные из оборонки, крепкие спортсмены. Но и подонки тоже есть.

В общем, и рассказчик Георгиев отличный.

Большую часть книжицы составляют три небольшие повести, входившие в сборник "Начало хороших времён", - "Угар" (собственно, главный герой - там как раз тот отрок, которого надо вернуть), "Жизнь Губана" и "Легенда о художниках". Потому прочитал быстро. Следующие пять рассказов меньше по объёму.


Написаны они были уже в 90-е, в начале нового века. Книга вышла в издательстве "Рипол классик" в 2003 году.

Эти пять рассказов выдержаны в фирменном стиле - написаны скомканным, рваным, но ни на что не похожим слогом. Даже на Платонова не очень похоже (хотя это тот классик, с которым сравнивают Крупника). Есть что-то не до конца внятное, путаное, сноподобное, подобное фильмам Сокурова.

Не самая легкая проза, но однозначно самобытная.

Дочитал-таки небольшой сборник рассказов шотландского писателя, за который взялся в середине ноября, закончив "Метро" Глуховского, - одновременно с "Немецкой романтической новеллой". Немецкий сборник закончил тоже не очень давно. Не потому что было легче (наоборот, да он, кстати, и больше по объёму), а просто потому уделял ему больше времени и сил. С англоязычными текстами как-то всё намного проще. Даже непонятные слова и выражения расшифровываются сейчас без проблем - подсказки в интернете.

В целом сборник Бойда произвел странное впечатление. Первая странность заключается в том, что рассказы написаны в разных ключах; некоторые выглядят как экспериментальные. Странность номер два состоит в том, что Бойд вовсе не замыкается на сугубо британском и современном материале. Действие рассказов происходит в разных странах, в разное время.

Всего их там шестнадцать: "Adult Video" ("Видео для взрослых"), "Varengeville" ("Варанжевиль"), "Notebook No. 9" ("Тетрадб №9"), "A Haunting" ("Наваждение"), "Fascination" ("Очарование"), "Beulah Berlin, an A–Z" ("Берлин Беулы, от A до Z"), "The Woman on the Beach with a Dog" ("Дама на берегу с собачкой") , "The View from Yves Hill" ("Глазами Ива Хилла"), "Lunch" ("Завтрак"), "Loose Continuity" ("Свободная последовательность"), "Incandescence" ("Накал"), "Visions Fugitives" ("Воображаемые беглецы"), "Fantasia on a Favourite Waltz" ("Фантазия на тему любимого вальса"), "The Ghost of a Bird" ("Призрак птички") , "The Mind/Body Problem" ("Проблема разума и тела"), "The Pigeon" ("Голубь").

Понравилась, пожалуй, большая часть. "Лёд недоверия" сломало "Наваждение". Этот рассказ мог бы написать Кристофер Прист. С героем начинает твориться что-то просто ненормальное. И вдруг выясняется, что нечто похожее уже было в XIX веке. Мистика-фантастика - несмотря на попытку рационального объяснения.

"Дама с собачкой" - явная вариации чеховской истории. Только действие перенесено в Америку 40-х.

"Взгляд Ива Хилла" - трогательный рассказ о жизни престарелого писателя. Его никто не печатает, никто не читает. Однако он работает над сценарием. А потом узнает, что знакомого ему продюсера уже больше десяти лет нет в живых.

"Накал" - психологическая драма в миниатюре. Герой, преуспевающий биржевой аналитик, вновь попадает в поместье, принадлежащее семье девушки, которую любил - и до сих пор любит. Только она теперь уже замужем. Как неожиданно выясняется, за человеком с очень сомнительной репутацией.

"Воображаемые беглецы" - тонкий этюд о поездке героя во Францию, в местечко, где похоронен погибший в Первую Мировую жених его прабабушки. Если бы он тогда не погиб - этого путешественника сейчас бы не было...

"Фантазия" - о трудной жизни "ночных бабочек" в послевоенной Германии.

"Призрак птички" - мрачноватая история молодого англичанина, жестоко искалеченного в одном из боёв после высадки в Нормандии.

"Проблема разума и тела" - на сей раз о наших днях. Герой - сын семейной пары, активно занимающейся бодибилдингом. Они до сих пор тренируют молодых, возят их на соревнования. А в своё время активно принимали стероиды. В результате у сына астма, аритмия, псориаз, аллергия... Сам он успешно химичит разные БАДы и под видом эксклюзивных успешно толкает фанатам.

Завершающей истории, как и рассказу про даму с собачкой, предпослан эпиграф из Чехова. Да и главный герой здесь - сам Антон Павлович (хотя и не назван ни разу). Небольшой эпизод из его жизни, которая отравлена мыслями о том, что Потапенко сейчас, скорее всего, охмуряет в Париже Лику. Но негатив этим, увы, не ограничивается.

Чехов посещает местную школу, на учебники для которой пожертвовал тысячу рублей. И выясняет, что деньги пошли на оплату защитной сетки над школьным двором. Возле здания воздвигнут бюст некоему графу Хоботову, местному благодетелю. Сетка нужна, чтоб птицы на скульптуру не гадили. Но уже второй раз в этой сети запутывается голубь. И погибает. А деньги-то на это дал писатель... У Чехова возникает ассоциация с Ликой, пишущей ему из Парижа зазывные письма. И явно попавшейся в сети Потапенко....

Прочитал первый том собрания. Всего в нем десять книжек, и некоторые внушительные по объему. Этот можно назвать умеренным - больше пятиста страниц.

Взялся я за него ещё в апреле, когда сидел то ли на изоляции, то ли на полуизоляции. Полноценным отпуском те дни всё же не были, и не только потому что примерно раз в неделю, другой, ездил на завод, на разные пожарные спецработы, но главным образом оттого, что чуть не ежедневно приходилось справляться через вотсап: а что дальше? Такая вот неопределенность, что вся эта лафа может закончиться, грубо говоря, в любую минуту, как раз и добавляла пресловутую ложку дегтя. Впрочем, я сильно отвлекся.

Как бы то ни было, я постановил, что начну читать Пьецуха, понемногу, параллельно другим книгам. И это было очень мудрое решение.

Потому как, при всем восторге, в который я впадал всякий раз начиная очередной "сеанс" чтения, я совсем не уверен, что не ошалел бы от такой вкуснотищи, хлебая ее без остановки, все пятьсот сорок страниц подряд.

Теперь чуть-чуть предыстории. Имя Пьецуха я узнал в 88м году, читая интервью Геннадия Головина в "Литературке". Накануне он как раз сильно отметился повестью "Анна Петровна" в каком-то толстом журнале. Собственно, по этому названию я идентифицировал "гостя" редакции годы спустя, читая повесть в электронном виде. А тогда как-то пропустил мимо памяти его в общем-то простое имя. Зато имя Вячеслава Пьецуха запомнил хорошо. Геннадий Головин назвал его своим другом и, видимо, чувствуя себя кем-то вроде баловня удачи, посетовал, что в своей стране писателя не спешат печатать, в то время как французы…

Признание французских ценителей русской словесности вкупе с необычной фамилией возымело эффект. Я не то чтобы открыл охоту на книги непонятого автора, но взял его на заметку. И это тоже не замедлило сказаться.

Сначала я где-то купил малюсенькую белую книжицу из библиотеки "Огонька". Может, даже в киоске. И пытался читать ее даже в автобусах, следуя на работу. Книжица эта до сих пор у меня жива.

А вот сборник "Предсказание будущего" почему-то не сохранился. Хотя меня и поразил один рассказ оттуда - "Он никогда не сидел в тюрьме". Я, помнится, даже однажды пересказал его коллеге - как пример прикольной и немного садистской истории. Но зачем я сдал книгу в букинистический магазин или отдел, сейчас для меня загадка.

Возможно, я требовал тогда от литературы, чтобы это была непременно проза "большого стиля", как у Томаса Манна и Ницше или, с другой стороны, Набокова. Чтобы она не только сообщала мне нечто значительное, монументальное, планетарное, выводила бы на новые горизонты, но и меня самого делала бы каким-то другим, новым человеком, заставляла расти над собой, по выражению киношного персонажа. А прозе Пьецуха, теперь я понимаю, такие качества не присущи. Она - иная, не монументальная, не зовущая в некую даль светлую.

Читая сейчас рассказы писателя 70х - 90х годов я пришел к выводу, что главное их достоинство - очень живой, богатый на переливы красок язык. Который позволяет увидеть необыкновенное в самой обыкновенной ситуации и обычном человеке. Ну и фантазия автора, которая как универсальный ключ отмыкает замки на пути к тайнам повседневной жизни.

Подборка включает в себя некоторые известные мне рассказы. Например, "Прикладная демонология". И уже упомянутый "Он никогда не сидел в тюрьме". Но ещё больше оказалось рассказов неизвестных. Некоторые из них мне следовало бы знать.

"Воробьиная ночь", допустим. Это почти Бунин - только с усмешкой. Да почти про все эти рассказы хочется сказать - это почти Чехов! Но не совсем, конечно.

Усмешки, насмешки и даже издёвки здесь хватает. При том, что вообще-то Пьецух необыкновенно внимателен к жизни своих героев - почти всегда так называемых маленьких людей. К жизни внешней и, главное, к жизни внутренней.

При этом довольно часто сюжеты этих рассказов кажутся незавершенными. Что-то интересное начинается с этими маленькими героями, вроде бы развивается, а потом ничем не заканчивается. Писатель очередной своей усмешкой (или насмешкой) эту смазанную концовку и прикрывает. Понимаю, как это должно раздражать любителей "классического канона". "А что он хотел сказать?". Это и в печать, наверняка, трудно было пробить. Но ведь если бы автор каким-нибудь словесным финтом в конце эту нескладную историю не вытянул, мы бы так ничего и не узнали ни об этих странных людях, ни о их внутренней жизни, ни о их внешних обстоятельствах. А ведь, наверно, это как раз одна из задач литературы - не только прямо протестовать против тлена и забвения, но и бороться с ними исподволь - сохраняя такие вот неповторимые подробности непрестанно меняющейся, ускользающей, утекающей в прошлое жизни…

Открывая книгу, перелистывая страницы, снова и снова думал о том, что автора больше нет с нами; что он недавно ушел и, наверно, рано…

А ещё досадовал на тех, кто выполнил набор. Вряд ли рабочие в типографии надрывали животики, как у Гоголя, потому что рабочих никаких и не было. А вот отвратительные опечатки в тексте остались.

В День Печати - новая книжка!

“Собор” и “Cathedral”. Сборники одинаково называются, но не совпадают по содержанию. Хотя заглавный - одноименный - рассказ есть в обоих. 

Сборник рассказов, название которого на русский переводится как "Алые пески" (существует вариант и "Пурпурные пески"), посвящен некоему вымышленному курортному местечку с довольно спорным и неясным местонахождением - по словам самого автора, Джеймса Грэма Балларда, эти Алые Пески расположены то ли где-то между Аризоной и Ипанемой, то ли тянутся вдоль северного побережья Средиземноморья. Опять же по словам автора, это место, где он хотел бы жить.

Население Песков составляют меценатствующими миллионеры, художники, артисты, богема, словом. Своеобразна и здешняя природа - здесь есть песчаное озеро, с присущими ему, как и всякому "водоёму", волнами и течениями, и публика катается по нему, соответственно, на песчаных яхтах. Из живности очень характерны песчаные скаты, что кружат над территорией, парят в вышине. А могут и шлёпнуться на песок.

Необычно и времяпрепровождение местных художников. Одни из них носятся на планерах и вырезают скульптуры из облаков. Другие создают поющие скульптуры. Третьи разводят поющие цветы.

Прозу Балларда, во всяком случае, в этой подборке нельзя назвать научной фантастикой. Но это и не фэнтези. Это эстетско-психологическая фантастика. Все эти поющие цветы и статуи, одежда из биоматерии, реагирующая на эмоциональное состояние её носителя, "психотропные" дома, точно так же откликающиеся на эмоции их жильцов, - это всё такое тёмное, непредсказуемое зеркало души и памяти человека.

Более других рассказов понравились два про статуи - один так и называется "The Singing Statues", другой же - "Venus Smiles" ("Улыбка Венеры"). Забыл сказать, что Баллард тонкий стилист; язык его прозрачен и ясен; повествование отличает кинематографическая зримость (с лёгким налётом декадентской пафосности и лапидарности, впрочем). Все рассказы выдержаны в этом ключе (немного напоминающем манеру Набокова, между прочим), но два упомянутых выше отмечены ещё и ненавязчивой усмешкой автора.

Однако лучшее произведение сборника - это, на мой взгляд, рассказ "Studio 5, The Stars". "Звездная улица, вилла номер пять" - в русском переводе В. Генкина он был опубликован в сборнике "Утонувший великан" (библиотека журнала "Иностранная литература"). Тут речь идёт о литературе, о поэзии. А также о вытеснении творческого начала в жизни человека разного рода механическо-электронными приблудами. Баллард говорит об этом с особой образностью и опять с тонкой иронией. Можно считать и предупреждением своего рода...

Сборник, вышедший в 1990 году в "Художественной литературе", ждал у меня своего часа года четыре. "Анабиоз" мог бы продолжаться и дольше, но тут, как это частенько в подобных случаях бывает, вмешалось стороннее обстоятельство. Захотелось разобраться в некоем литературном феномене. А именно - познакомиться с творчеством аргентинского писателя А.Б.Касареса. Ещё точнее - с его романом "Изобретение Мореля". В российском интернете циркулирует утверждение, что это произведение в каком-то смысле является предтечей "Соляриса" Станислава Лема, вдохновило польского фантаста на создание собственного шедевра и т.д. В обоснованности такого мнения (скорее всего, сформулированного кем-то однажды, а потом пустившегося кочевать по литературным сайтам) я очень сомневался, однако решил следовать старому правилу, гласящему, что критерием истины является практика.

Читал сборник подряд, начиная с предисловия, написанного Всеволодом Багно. Перейдя же непосредственно к художественным произведениям "Книги песчинок", сразу был сильно разочарован. Рассказы сборника были подобраны по хронологическому принципу (от более ранних к более поздним). Так вот, как и представители литератур Старого Света, латиноамериканцы, взявшись за сочинение фантастики, начали с темы загробных приветов, привидений, довольно ловко выдающих себя за живых людей, и т.п. Поднимали тему эту чрезвычайно скучно и банально.

Если на пальцах, фантастическую прозу Латинской Америки можно разделить на две большие ветки. Одна представляет собой литературу умственно-городскую, другая - природно-деревенскую. Про покойников писали, в основном, представители первой группы. Однако "деревенщики" (они же - мифолюбы и мифотворцы - называю их так за приверженность мифам, как индейским, так и европейским) тоже, по крайней мере поначалу, не очень сильно меня порадовали. Говорю о рассказах Астуриаса, помещенных в сборник, - "Легенда о Татуане" и "Хуан Круготвор".

Но и рассказы Борхеса не привели меня в большой восторг. Вдруг выяснил, что ничего не помню из его сочинений, кроме "Тлёна Укбара" (в эту книгу не входит), а всё остальное, что читал в своё время, читал по диагонали. Сейчас вдруг как-то очень резко осознал правоту Набокова, Лимонова и Лема, с разных позиций, но единодушно поругивавших аргентинского писателя.

Не порадовали меня и рассказы Кортасара. Как-то уж очень умственно.

Понравились только рассказы Карпентьера, Маркеса, а также трёх мексиканских писателей. Вот их имена, в порядке силы впечатления, - в первую очередь, это Хосе Эмилио Пачеко ("Возьмите и себя развлеките"), затем - Рене Авилес Фабила ("В волчьей шкуре" и "Мириам"). Замыкает тройку Элена Гарро ("Во всём повинны тласкальтеки"; рассказ понравился всего лишь некой ярко выраженной безысходностью).

Что же касается Касареса, его повесть "Изобретение Мореля" показалась мне слабенькой (куда интереснее оказался рассказ этого же товарища "О форме мира"). Только в очень горячечном воображении могла родиться идея, что этот не слишком внятный, выдержанный в старомодном ключе опус мог вдохновить Станислава Лема на написание "Соляриса". Мне представляется, что польский фантаст вовсе никогда не читал Касареса. В работах Лема это имя появляется лишь в цитате из Борхеса, друга Касареса. Сам же Лем не говорит о нём ни слова. Если бы "Изобретение Мореля" и впрямь восхитило пана Станислава, он не преминул бы сказать об этом прямо и открыто (как он говорит о произведениях многих других авторов). Впрочем, не уверен, что и восхитило бы, окажись это сочинение в его руках. Ведь и новеллы Борхеса (написавшего, между прочим, крайне хвалебное предисловие к "Изобретению Мореля" - я прочитал его, взяв из другого источника) Лем не слишком-то жаловал. Его, конечно же, не могли не раздражать попытки критиков провести некие параллели между творчеством Борхеса и его собственным. На это он сказал следующее: "...у меня, пожалуй, фабульной изобретательности побольше, чем у Борхеса, ведь он никогда не писал романов".

Вообще-то я собирался перечитать "Похищенного" да заодно прочесть и продолжение, "Катриону", но оказалось, что в X томе собрания, которое я любовно скачал ещё 6 лет назад на Проекте Гутенберг, роману "Kidnapped" предшествует этот рассказ - "Злоключения Джона Николсона". 

Это произведение, скорее, бытовое. Здесь нет описаний перестрелок, фехтования на абордажных саблях или чего-либо подобного. Хотя это, наверно, не был бы Стивенсон, если бы и в тот обывательский мирок, который в основном присутствует в рассказе, не проникали бы некие веяния и влияния менее благоустроенного мира...

Джон Николсон - старший сын в семействе, возглавляемом строгим и правильным отцом мистером Николсоном. Есть ещё сестра Мария и младший брат Александер. Матери, миссис Николсон, уже нет в живых. Действие происходит в Эдинбурге. 

Джон - этакий добродушный увалень, изрядный ботан. Водит дружбу с неким Аланом Хьюстоном и находится под его влиянием, что крайне не приветствует его отец. Собственно, не только строгости отца, но и вот этому влиянию Алана Джон обязан тем, что попадает сначала в один весьма тугой переплёт, в родном городе Эдинбро, а потом, десять лет спустя... да, собственно, опять в родном городе Эдинборо, но только уже после десятилетнего отсутствия. После первой переделки сбежав в другое полушарие, солнечный город Сан-Франциско, он не только стал уважаемым членом тамошнего общества (в качестве опытного, хотя и несколько безалаберного клерка одного из местных банков), но и человеком обеспеченным, хотя и не афиширующим своих богатств (их он заработал играя на бирже и, на всякий случай, держит в другом местном банке). Ну, в общем, он решает нанести визит в "Северную страну" (Скоттландию то есть), так чтобы подгадать как раз к Рождеству (там оно, заметим, случается в конце декабря). Устроить, так сказать, сюрприз - не только папаше и домочадцам, но и друзьям. Однако, на практике всё выходит чуднО (по Алексею Иванову). Этакое возвращение блудного сына - ведь он не писал писем 10 лет не только домой, но и мисс Маккензи, Флоре Маккензи, к которой неровно дышал. И в результате - второй переплёт, ещё более плотный. 

Всё преподнесено с присущим автору юмором (хотя и несколько витиеватым), даже где-то с присущим шотландским колоритом... Такая вот история.

На самом деле Антология фантастики социалистических стран, том 23 Библиотеки современной фантастики. 

Содержание следующее: 

Фантастика добрая боевая. Предисловие Юрия Медведева
РАССКАЗЫ
Павел Вежинов. Синие бабочки, Однажды осенним днем на шоссе Перевод с болгарского Р. Белло
Антон Донев. Алмазный дым. Перевод с болгарского З. Бобырь
Фридеш Каринти. Сын своего века, Письма в космос Перевод с венгерского А. Гершковича
Йожеф Черна. Пересадка мозга. Перевод с венгерского Е. Тумаркиной
Рохелио Льопис. Сказочник. Перевод с испанского Р. Рыбкина
Кшиштоф Борунь. Cogito, ergo sum. Перевод с польского Е. Вайсброта
Йозеф Несвадба. Ангел смерти. Перевод с чешского Р. Разумовой
ПОВЕСТЬ
Лао Шэ. Записки о Кошачьем городе. Перевод с китайского В. Семанава

Сборник был составлен Юрием Медведевым. Составитель с огорчением отметил, что в антологию не вошли произведения писателей ГДР. Не объяснил, почему. Как не объяснил и того, как в число писателей соцстран попал венгр Фридеш Каринти, умерший в 1938 году. Впрочем, он, кажется, был социалистом по убеждениям. 

Вообще сборник порадовал меня гораздо сильнее, нежели Антология скандинавской фантастики, прочитанная примерно месяц назад. Как ни странно, здесь оказалось больше интересных произведений. 

Некоторые из них я уже читал - например, рассказы Вежинова, одного из самых значимых для меня писателей, как я с годами убедился. Читал и роман Лао Шэ "Записки о кошачьем городе". 

Более всего понравились как раз рассказы Вежинова, "Сын своего века" Каринти и "Пересадка мозга" Йожефа Черны. Вежинов - просто ещё раз показал, что он мастер слова, великолепный рассказчик. Всё-таки не часто в фантастику приходили именно стилисты, авторы с сильным языком, по-настоящему хорошими описаниями (я имею в виду вообще мировую фантастику). А у Вежинова интересны также и идеи, по крайней мере в рассказе про бабочек. Интересную он там цивилизацию описал. Чуть-чуть абсурдистскую. 

Рассказ "Сын своего века" рекомендовал бы не только поклонникам историй про попаданцев, но даже авторам, работающим в этом поджанре. По-моему, очень остроумно и точно. Вообще заинтересовался Фридешем Каринти, надо будет ещё почитать.

Рассказ же "Пересадка мозга" точно так же советовал бы почитать любителям историй про перемещение личности в другое тело. Черна серьёзно, глубоко проник в тему. Хотя рассказ, конечно, и сатирический. 

Что касается романа китайского классика, то я эту книгу читал где-то в конце 91 года, и тогда роман меня разочаровал. А сейчас я прочитал его пусть и не залпом, но с интересом. И отметил много очень остроумных моментов. Похоже, это такая сатира на дореволюционный Китай. Понял и то, почему не принял её при первом прочтении. Тогда, к концу 91го, я уже был сыт по горло всякими разоблачениями и ниспровержениями. Вот и сатиру Лао Шэ принял почти в штыки. Кстати, точно также тогда довольно скептически воспринял "Гадких лебедей" Стругацких. 

Сборник "The Likes of Us" ("Похожие на нас"), как сказано в подзаголовке представляет малую прозу английского писателя за пять десятилетий работы. Более тридцати вошедших в него рассказов взяты из выходивших ранее сборников "The Desperadoes" ("Отчаянные"), "A Season with Eros" ("Сезон Эроса"), "The Glad Eye" ("Игривый взгляд"), а также два заключительных рассказа помещены в раздел "ПОзднее". 

Проза Барстоу, вероятно, не претендует на какую-либо особо эзотерическую философию и усложнённый подтекст, но как рассказчик он может дать фору самым интеллектуальным и продвинутым авторам. 

Барстоу - знаток повседневной жизни, причем, хотя действие многих его рассказов и происходит в вымышленном индустриальном городе Крессли, внимание писателя вовсе не замкнуто только лишь на буднях английского рабочего класса. Среди героев Барстоу - люди разных социальных слоёв, различных возрастов. Лично мне такое проникновении в материал показалось удивительным для человека, который перешёл в писательский цех - из чертёжников. 

В ХХ веке было немало авторов, начинавших свой путь в литературе хорошо и ярко, а потом - всего лишь перепевающих свой первый успех, по-прежнему рассказывающих про самих себя. Не таков Барстоу. Источники его сюжетов кажутся неистощимыми, а протагонисты не выглядят клонами предыдущих персонажей и в большинстве случаев наверняка имеют не много общего с самим автором. Практически в каждом из рассказов Барстоу речь идёт о важном, иногда просто поворотном эпизоде в судьбе главных героев. И при том эти истории не одинаковы по тону, по настроению. 

Они могут быть просто забавны, как например, открывающий сборник рассказ "The Human Element" ("Человеческий элемент") или другой рассказ - "Love and Music" ("Любовь и музыка"), могут быть просто гомерически весёлыми как заглавный рассказ второго раздела - "A Season with Eros" ("Сезон Эроса") и "Holroyd’s Last Stand" ("Последняя оборона Холройда"), или же саркастическими, как рассказы "Freestone at the Fair" ("Фристоун на ярмарке"), "A Bit of a Commotion" ("Небольшое происшествие"); а могут быть драматичны как рассказ "Отчаянные" (про него рецензент - соотечественник писателя сказал, что ярость главного героя здесь такова, что рассерженные молодые люди других авторов на её фоне выглядят всего лишь слегка раздражёнными) или рассказ "Gamblers Never Win" ("Нельзя выиграть в азартную игру"). А есть и такие щемяще-пронзительные вещи как "The Little Palace" ("Маленький дворец") или "Travellers" ("Пассажиры"). Трогательные – например, "The Actor" ("Актёр") - настолько, что возникло даже желание попытаться этот рассказ перевести. Печальные и горькие - "One Of The Virtues" ("Положительное качество"), "A Casual Acquaintance" ("Всего лишь знакомая"), "Waiting" ("Ожидание"), “Madge” ("Мэдж"), "The Assailants" ("Враги"). Есть и такой атмосферный, завораживающий рассказ как "Estuary" ("Устье реки"). 

Как и для малой прозы многих других англоязычных авторов, для рассказов Барстоу характерны неожиданные окончания. Однако истории эти не выглядят так, будто только и написаны ради ударной концовки. Собственно, финал у Барстоу не всегда и совпадает с кульминацией развития действия, но всегда является его убедительным итогом


Более поздние рассказы писателя, в частности из сборника"The Glad Eye", а он вышел в 1984 году, вызвали было подозрение, что писатель подрастерял изобразительную силу. Куда-то пропали точно схваченные детали, атмосфера. Сюжеты сделались ходульными, финалы утратили былую внятность. Но далее открылось, что эта слабость характерна лишь для двух-трёх рассказов. Нет, и в поздних своих сочинениях Барстоу по-прежнему мог захватить, даже крепко взять за живое, нарисовать образы яркими или, напротив, сознательно приглушёнными красками. 

В процессе чтения расшифровал одно весьма любопытное выражение из рассказа "Huby Falling" ("Падение Хьюби"), а именно: “…the penalty this time will not be six of the best but more like a year or two inside-”. Значение второй части этой фразы понял раньше, начало далось труднее. Речь идёт о наказаниях. Так вот, перевод следующий: "…наказание в этот раз будет не шесть ударов тростью, а скорее всего год или два в заключении". Бытовало, оказывается, такое телесное наказание в английских школах – били тростью по мягкому месту, прикрытому только трусами, шесть раз. Называлось почему-то “six of the best”.

Полное название сборника - The Alienist and other stories of nineteenth-century Brazil, Психиатр и другие рассказы о Бразилии XIX столетия. 

Автор, Жоаким Мария Машаду де Ассис, классик бразильской литературы, пока что неизвестный русскому читателю. Сам я вышел на этого автора случайно, листая книгу эссе Брайана Бойда, исследователя творчества Набокова. Бойд провёл определённую параллель между двумя писателями, и это меня заинтриговало. 

Предисловие сборника, написанное Джоном Частином (John Chasteen), начинается, вполне по Булгакову, сразу с довольно сильного: Машаду де Ассис, внук освобожденных рабов, при жизни получил в Бразилии всенародное признание - вопреки стойким расистским традициям тогдашнего правящего класса. Дело в том, что в Бразилии не действовало "правило одной капли", согласно которому в США негром считался тот, чьими предками был хотя бы один чёрнокожий или цветной. В Бразилии же, пишет Частин, раса была континуумом, и такими подразделениями как "мулат", "квартерон" дело не ограничивалось. Не было и наличие какой-то доли негритянской крови в жилах фатальным препятствием для продвижения по социальной лестнице - что мы видим на примере Машаду де Ассасиса. Таким образом, наряду с нашим Пушкиным, французом Дюма, бразильский писатель был ещё одним из тех, кто примером собственной жизни посрамил все расовые теории о превосходстве белой расы над прочими. 

Ну а теперь о прозе - не жизни, а художественной.

Сборник включает в себя семь рассказов и заглавную повесть:

To Be Twenty Years Old! - Быть двадцатилетним!
The Education of a Poser - Обучение позёра
The Looking Glass - Зеркало
Chapter on Hats - Глава о шляпах
A Singular Occurrence - Особый случай
Terpsichore - Терпсихора
Father Against Mother - Отец против матери
The Alienist - Психиатр

Каждому произведению предпослан короткий комментарий, касающийся его выхода в свет, темы, исторических и страноведческих подробностей. 

Многие рассказы будущего классика впервые были опубликованы в газетах. Как я понял уже при чтении, первые произведения де Ассиса скорее можно назвать зарисовками, фельетонами и т.п. Таковы, во всяком случае, первые два рассказа сборника. Отличительными чертами всего творчества писателя (по утверждению Частина и если судить по произведениям сборника тоже)можно назвать ясный язык, лаконичность описаний, тонкую иронию. 

Де Ассис, как правило, уделяет очень мало внимания внешности героев, ещё меньше красок тратит на описание ландшафтов, ограничиваясь лишь указанием места действия - обычно одной из улиц Рио-де-Жанейро - видимо, хорошо знакомых предполагаемому читателю. Порой второстепенными персонажами его историй становятся рабы, но писатель нигде не упоминает цвета их кожи. 

Первый рассказ, "Быть двадцатилетним!", показывает один день из жизни студента, начинающийся этаким виртуальным бунтом против отца, состоятельного плантатора, а вернее, одного его порученца, который ведает денежным содержанием юноши (ежемесячно выдают ему что-то вроде стипендии), - герой намеревается выбить дополнительные суммы, поскольку все прежние ушли на погашение громадных долгов, но по дороге встречает компанию своих сверстников, таких же повес, как и он сам, и в результате тратит время на новые развлечения и, естественно, ещё глубже залезает в долги. Но - разве можно грузить себя такими низменными проблемами, когда тебе двадцать лет! - таково резюме рассказа, который,если честно, не показался мне очень "набоковским". 

Схожее впечатление я вынес из следующей истории, представляющей собой диалог отца и сына (по сути даже - монолог отца), в ходе которого папаша учит своего отпрыска тому, какие блага в жизни может принести позёрство и притворство. Подумалось даже, что русская литература прошла эту тему ещё в восемнадцатом столетии.

Следующие пять рассказов всё-таки уже посложнее - в них появляются интересные психологические наблюдения (даже с претензией на открытие чего-то "парадоксального"); автор обращает своё внимание к вопросам социальным. 

Так в рассказе "Отец против матери" отцом является главным герой - ловец беглых рабов (да, был и такой вид трудовой деятельности в Бразилии XIX века). Мать же - это персонаж второстепенный, беглая беременная рабыня. 
На примере столкновения этих двух персонажей автор показывает, что даже при том, что так называемое свободное население страны было далеко не свободно от материальных проблем и трудностей, благосостояние даже самых бедных из этих людей строилось если не на костях рабов в прямом смысле, то - на их бедственном положении... Впрочем, в рассказе де Ассиса как раз именно так - чуть ли не буквально на костях (пересказывать подробно не хочу; надеюсь, что когда-нибудь у переводчиков с португальского дойдут руки и до классика бразильской литературы).

Но истинная жемчужина сборника, в самом деле что-то "набоковское" (но также и "чеховское" при том!), это повесть "Психиатр". 

Можно даже назвать её антиутопией и притчей. Главный герой блестящий врач доктор Симон Бакамарт (настолько блестящий, что сам король Португалии пытался удержать его в Европе) решает основать первый в Бразилии приют для умалишённых. Его интересует чистая наука. Ему удаётся преодолеть первоначальное сопротивление властей и вот его замысел осуществлен - построен Зелёный дом (Casa Verde). Да вот беда - научная теория сумасшествия ещё не выработана, Бакамарт как раз и трудится над этим. А в результате - один за другим граждане городка Итагуэй (дело происходит в провинции) оказываются пациентами нового заведения. Разные основания для этого и разный диагноз, тем не менее в какой-то момент три четверти населения городка заключены в стенах Зелёного дома! А далее... далее не стану пересказывать, опять-таки надеясь на наших переводчиков с португальского. Могу сказать, что при всей краткости повести, сюжет успевает претерпеть несколько неожиданных поворотов. То есть фантазию автора прямолинейной назвать никак нельзя. Вот в этих парадоксальных поворотах я и усмотрел нечто "кафкианское"... вернее, "набоковское" (поскольку рассказ идёт в ироничном ключе, без пражской мрачности). Ну а какое тут сходство с Чеховым, думаю, и так понятно всем, кто читал "Палату №6" или хотя бы что-то о ней слышал.

Сборник рассказов с подзаголовком "Sieben Geschichten". Т.е. "Летучие мыши - Семь историй". Сборник вышел уже после романа "Голем", принесшего писателю известность.

В тексте сборника "летучие мыши" упоминаются всего дважды. Никакой особой роли в образовании сюжета не играют. Можно расценить как символ - сил тьмы, иного мира и т.д.

Состав следующий: 

1.Meister Leonhard - Майстер Леонгард

2.Das Grillenspiel - Действо сверчков.

3.Wie Dr. Hiob Paupersum seiner - О том, как доктор Хиоб Пауперзум 
Tochter rote Rosen brachte подарил своей дочери алые розы.

4.Amadeus Knödlseder.   Der unverbesserliche - Неисправимый ягнятник
Lämmergeier Амадей Кнедльзедер.

5. J. H. Obereits Besuch bei den Zeit-egeln - Посещение И.Г. Оберейтом, пиявок, уничтожающих время.

6. Der Kardinal Napellus - Кардинал Напеллус

7. Die vier Mondbrüder - Четверо лунных братьев.

Рассказы друг с другом не связаны, немного даже разнятся по стилю. В частности четвёртая история поначалу имитирует сказку, в которой действуют наделённые разумом животные. Но саркастические моменты присутствуют с самого начала, а финал - как у настоящей новеллы ужасов. 

Наиболее понравилась вторая история (видимо, у меня плебейский вкус). Также весьма недурён пятый рассказ - с философской окраской. Речь в нём идёт о том, какую негативную роль в жизни людей играют мечты, надежды, страсти и проч. 

Схожие мотивы, хотя и не так явно, звучат и в шестой и седьмой новеллах. 

Сделал вывод, что автор был в каком-то смысле интернационалист. В Мировой войне, разразившейся в 1914 году, он, в отличие от иных собратьев по перу (кстати, по обе стороны фронта) не увидел никаких судьбоносных событий, а только общую для всех народов беду.

Эти самые "Незначительные истории" были прочитаны мной на самом деле сразу вслед за романом Фуэнтеса, т.е. ещё в прошлое воскресенье. Хотел получить представление о творчестве американского писателя, о котором рассказал писатель мексиканский. Но сразу по прочтении почему-то не возникло желания писать пост. Уж слишком незначительным, что ли, показался этот сборник...

Включает он четырнадцать рассказов, а именно:

Так называется сборник фантастических рассказов, выпущенный в 2013 году в Луганске издательством "Шико" тиражом 500 экземпляров. Антология посвящена памяти Бориса Стругацкого и Анны Горелышевой, одного из авторов подборки. 

Тематически сборник посвящён позитивному будущему, будущему без войн, вражды и угнетения. Всего представлено, не считая вступительных статей, информации об авторах, 16 произведений, рассказов либо отрывков из повестей и романов принадлежащих перу 12 авторов. 

У меня почему-то сложилось мнение, что в большинстве случаев главным критерием отбора при составлении тематических сборников фантастики является не глубина и полнота раскрытия заявленной темы, а степень личного знакомства авторов с составителем... "Будущее есть" грешит этим, наверно, не столь заметно, но всё равно некоторые рассказы, как мне показалось, посвящены не столько поиску выхода в новый, гармоничный мир, как осуждению существующей действительности. Ряд произведений написаны по мотивам работ братьев Стругацких. 

Какие-то моменты просто покоробили - когда об Ульрике Майнхоф говорится как о светлой личности. Или когда ужасы Ленинградской блокады в "шутливом тоне" переносятся на блокаду Трои греками. 

Но в целом впечатление неплохое. Хотя ни одно произведение не поразило меня с литературной стороны, отметил как самый реалистический в подборке рассказ Сергея Звонарева "Покидая колыбель" (Артура Кларка чем-то напомнило). А самым смелым в техническом отношении показался рассказ Дмитрия Никитина "Звездное пламя"

Ещё в конце прошлого года наткнулся на информацию, способную породить бурю... но сейчас приводить её не стану - наши стаканы воды пожалею. Словом, я вдруг обнаружил на литературном небосклоне звезду по имени Александр Серафимович - Александр Серафимович Попов, 1863-1949. Между прочим умер он в свой день рождения - 19 января. В прошлом году было 150 лет с его рождения, в это воскресенье - уже 151.

Фильм по самому известному его роману (во всяком случае, официально - самому) "Железный поток" в детстве я смотрел не раз. Нужно было в своё время и читать эту книгу - но в порядке внеклассного чтения, и я это задание как-то сумел проигнорировать. В общем, открываю для себя! 

 Знакомство начал с  самых ранних его рассказов - написанных на Севере, где он был в ссылке, на Юге, откуда он был родом. В рассказах этих есть что-то несомненно джек-лондоновское - материал для них автор черпал из собственного опыта. Поэтому сюжеты драматичны, а детали очень достоверны. Реализм в самом точном смысле слова. Многие эти рассказы можно назвать и производственными. Но это замечательное качество. Ведь из них как раз и можно узнать, как наши предки добывали, что называется, хлеб свой насущный. Нехудо это знать - чтобы сопоставить уже с жизнью нынешней... Отличается ранняя проза Серафимовича и недурным русским языком, какого в современной словесности уже не встретишь... Да и психолог он был весьма наблюдательный. 

Чувствуется, что автор следует той реалистической традиции, что уже сложилась в русской литературе к концу девятнадцатого века; что ему интересна жизнь во всём её многообразии; он не боится мрачных её сторон. Особенно впечатлил рассказ "Месть" - про рыбаков на Азовском море. О том как они зимой ездили на санях по замерзшему морю - ставить сети, рискуя здоровьем и жизнью. Как расправились с вором, похищавшем рыбу из сетей. Не слабее Джека Лондона, даже поинтереснее, поскольку про Россию. Суровая жизнь и суровые нравы.

Таким образом, получается, что Серафимович связал в своём творчестве литературу классическую, девятнадцатого века, и литературу века нового, литературу пролетарскую и социалистическую. Чтение лучших его рассказов - как глоток свежего, чистого воздуха после нашего современного тотального гламура. 

Из стремления припасть, та-скать, к корням прочитал цикл классика, из коего ещё в школьные времена сумел выхватить только какие-то крохи - ну то, что "проходили" по программе.

Только сейчас понял, что "Записки" гораздо обширнее - и по объёму, и по охвату явлений тогдашней русской жизни. Уже знакомые мне рассказы, вроде "Бурмистра" или "Бежиного луга", кстати, впечатлили менее других. А по вкусу пришлись те, в которых Тургенев показал и характеры, и даже судьбы своих героев. Либо просто отличающиеся так называемой изобразительной силой. "Уездный лекарь", "Бирюк", "Певцы", "Пётр Петрович Каратаев", "Свидание", "Гамлет Щигровского уезда", "Чертопханов и Недопюскин", "Конец Чертопханова", "Живые мощи", "Стучит!". Особенно два рассказа про Чертопханова. Отметил для себя, что мастерство писателя по мере написания цикла только возрастало. Хотя начальный рассказ - "Хорь и Калиныч" - тоже хорош. Мысль автора о том, что реформы Петра были очень русским явлением, кажется мне совершенно верной (и очевидно, что многие новейшие реформы проводились совершенно не по-русски, а для галочки, и дюжинными людьми, не Петрами).

Читал рассказы в третьем томе двенадцатитомника издательства "Наука" (Москва, 1979 год). Из примечаний узнал, что за рубежом рассказы Тургенева переводились буквально по горячим следам, по русским журнальным публикациям (некрасовско-панаевскому "Современнику"). Особенно это касается немецких изданий "Записок". Не такой уж частый в истории нашей литературы случай практически одновременного успеха у себя на родине и в Европе.