Читать далее...

На эту тему можно было бы написать тома (наверно). Но я буду краток.

После книги Юрия Кувалдина решил почитать Мандельштама. Сначала стихи ("Стихотворения", Москва, "Республика" 1992 год), потом - прозу ("Шум времени", Москва, "Вагриус", 2002 год). Но после первой книги я, скорее, понял, почему у нас так любят Рубцова, а после второй - то же самое в отношении, допустим, Чехова. Предисловие Битова показалось тошнотворным, полным самолюбования.

Всё! Вот за это всё и прошу простить.

Почти месяц назад в теленовостях мелькнул сюжет о столетии со дня смерти Блока (да и всего русского символизма заодно, если верить репортёру). Я тогда, в первой декаде августа, дочитывал том Малого собрания Довлатова и уже прикидывал, за какую взяться следующую бумажную книжку. Получилось, телевизионщики своим рассказом впечатлили. Ещё в начале прошлого года получил из Озона два практически идентичных по составу сборника стихов поэта - один том из Библиотеки всемирной литературы, другой - из Библиотеки классики. Кстати, поспособствовал тому эпизод из фильма "Зелёный фургон" 1983 года, тот, где персонаж в исполнении Демьяненко читает поэму "Двенадцать", которую якобы прочитал в типографии при наборе текста, не имея понятия о том, кто автор.

В течение недели, наверно, читал том БВЛ, иногда заглядывая в том БК. Ещё раз убедился, что я - тот ещё пиит. Стихи Блока, большей частью, казались мне манерными, заумными, туманными. Если честно, напоминали порой вирши начинающих стихоплётов (да, я - никакой пиит!). Если что-то и впечатлило, то - как раз те сочинения, что проходили в школе (видно, программу составляли всё-таки не совсем пустые люди...)

А когда дочитал сборник, вдруг вспомнил, что у меня и биография поэта имеется - книга "Гамаюн" Владимира Орлова (не того Орлова, что писал магическую прозу, а его тёзки-однофамильца, автора примечаний к тому БВЛ).

Поначалу читал с большим интересом. Повествование открывается рассказом о Петербурге в 1880 году. И тогда уже жизнь кипела, и мысль человеческая пыталась постичь тайны материи!

И вообще автор очень удачно взял тон. Ведь это же не роман. Но это и не скучное монотонное перечисление дат жизни поэта.

Не без удивления узнал о сложной личной жизни Блока. О тех друзьях-товарищах, что его окружали.

Но постепенно нарастало чувство, что среди всех описываемых людей один только Блок хороший. Все остальные - практически фрики какие-то с тяжёлыми комплексами.

Некрасив Белый. Нехорош Гумилёв. Ну и прочие. Хотя, конечно, книга писалась с чисто советских позиций, какие только могли быть в 1981 году.

Вместе с тем думаю, что другой, более глубокой, значительной биографии поэта наверняка нет. А насколько она свободна от цензурных и прочих искажений - вопрос открытый.

Несколько недель вечерами читаю стихи Райнера Марии Рильке - оригиналы и в переводе Вячеслава Куприянова, по десять, по двадцать стихотворений подряд.

Читать далее...

Книга попала в руки совершенно случайно - от слова "совершенно". Выпущенный в 1986 году "Художественной литературой" сборник новелл, сказок и стихов провансальского писателя в переводах Н. Кончаловской.

Жозеф д'Арбо (1874 - 1950) - выдающийся представитель уходящей в глубокую старину культуры Камарга (часть Прованса), писал на провансальском языке, который ещё называют окситанским. На этом языке были созданы самые ранние литературные произведения Средневековья (прежде, чем что-либо подобное появилось на других романских языках). Если верить американскому фантасту Майклу Крайтону, во времена Столетней войны язык этот был языком международного общения (роман "Timeline" - "Стрела времени").

Лучшее произведение сборника - заглавная новелла "Чудище из Ваккареса", фантастическая, почти мистическая по сюжету, полная мрачной, тревожной таинственности. По форме - ещё и рассказ в рассказе. В руки повествователю попадает старинная рукопись. Камарг (или Камарга - так в книге) - особая часть Прованса; тамошняя природа сурова; таков же уклад жизни населяющих местность людей. Издревле одно из основных занятий здесь - разведение опасных чёрных быков. Стада этих животных, которые называются манады, пасут конные пастухи - гардианы, вооруженные трезубцами. Кстати, и порода их лошадей непохожа ни на какую другую, именуется по названию местности - камарга (камаргу). Эти животные рождаются чёрными, а взрослея светлеют, становятся белыми. Так вот, манускрипт, доставшийся рассказчику, написан был таким пастухом ещё в XV веке. Речь в нём идет о встрече с таинственным существом, нашедшим себе последний приют на солончаках и болотах в окрестностях озера Ваккарес. Как выясняется, это был представитель ещё древнегреческой мифологии. Это символично. Ведь первыми жителями Камарги были древние греки, а местная культура сохранилась неизменной (или почти неизменной) со времён трубадуров. Впрочем, как и беглец - герой новеллы противостоит неумолимому ходу времени, так и эта культура потихоньку размывается и подтачивается всеми теми новейшими веяниями, что господствуют вокруг Прованса.

Вторая новелла сборника "Белый павлин" - уже о современности, о гардиане Пьере Гилеме, живущем в XX веке. Белый павлин же - имя лошади, на которой он когда-то пас манады и вдруг опознал в измождённой кляче, участвующей в корриде, куда Пьер пригнал быков. В общем тут сюжет почти по Хемингуэю - бой быков, жгучая любовь, женское стремление к доминированию и т.д.

Сказки д'Арбо занимательны и поучительны. Животные здесь ведут себя как люди и умудряются то перехитрить людей, то перехитрить самих себя. Опять-таки - это такое наглядное пособие по изучению природы Камарги и местного уклада жизни.

Стихи д'Арбо вполне традиционны. И опять речь в них идёт о природе Прованса, о населяющих его людях.

О существовании этого писателя - Томаса Мэтью Макграта (1916-1990) - узнал почти 30 лет назад. В конце 1989 года "Радуга" выпустила его роман "Кроме последнего...", пролежавший в виде рукописи в столе автора несколько десятилетий. Написанный в середине прошлого века, он не был опубликован сразу же по причинам политическим. Макграт - писатель "красный", если не коммунист, так социалист, и попал в разные чёрные списки. Коммерческие издательства как раз перестали тогда печатать пролетарских авторов. Издатели же левой ориентации отвергли роман, потому что он показался им чересчур экспериментальным. И вообще - космополитическим. С космополитизмом тогда не только в СССР боролись. А лично меня русское издание романа, 1989 года, впечатлило ещё тем, что на титульном листе был указан 1990 год - девятка во втором справа разряде смотрелась ещё крайне непривычно, тем более, что этот год на самом деле ещё не наступил. Об этой книге, быть может, тоже напишу пост, только надо, конечно, перечитать. А сейчас о другом сборнике Макграта, выпущенном тоже "Радугой" в 1984 году и упомянутом в послесловии к роману "Кроме последнего...".

"Письмо к воображаемому другу" включает в себя первую часть одноимённой поэмы (считается главным произведением Макграта), ряд других стихов, антиутопическую повесть "Из рога врата и врата из кости слоновой" и завершается интервью писателя, в котором он говорит о поэзии и политике. 

Поэзия не составляет основную долю моего чтения (если сказать мягко), и это, наверно, большое упущение. Тем не менее стихи Макграта читал с интересом. Поэзия Макграта не очень-то похожа на русскую - как классическую, так и современную. Заглавная поэма, в частности, мне больше напомнила экспериментальную прозу. Яркая, необычная и порой вычурная образность. Некоторым фрагментам присущи вполне внятные сюжеты, повествовательные черты. 

Фантастическая повесть "Из рога врата..." понравилась мне, как ни странно, меньше. Автор предисловия сравнивает её с "Фаренгейтом" Брэдбери, написанном четырьмя годами ранее. Повесть Макграта написана даже в более жёстком, сатирическом ключе. Но, увы, в ней нет того лиризма, что отличает сочинение Брэдбери. Проигрывает она и в сравнении с "Дивным миром" Хаксли. У того - внятная, логичная структура будущего общества потребления. Принципы функционирования социума, нарисованного Макгратом, лично мне остались не совсем ясны. Понятно лишь то, что агрессивное принуждение к потреблению и вообще конформизму доведено здесь уже практически до абсурда, и всё же многие элементы кажутся просто механически перенесёнными из того времени, когда повесть создавалась. Возможно, в этом одна из причин, почему она не получила широкую известность.