В колонках играет - "Я пришёл тебя убить"Просто, криво, длинно. Но мне нравится.
Очнулся от того, что всё тело свела жестокая судорога. Рядом, на камне, чуть улыбаясь и опустив подбородок на переплетённые тонкие пальцы, устроился юноша, похожий на змею. Наверное, он был бы красив, если бы не полный ледяного безразличия взгляд.
- Доброе утро, - от приветливого кивка даже не шевельнулись уложенные в сложную причёску золотистые кудри. Закат казался кровавым отражением его насмешливой улыбки. – Не хочешь разговаривать?
Ответить не позволяла мучительная боль, волнами текущая по телу.
- О, прости. Вы, люди, так хрупки… - боль исчезла. Растворилась в мягком сумраке.
- Добрый… вечер… - сил говорить не было. Но всё же кое-как выдавил из себя приветствие.
- Чудесно. У меня есть для тебя работа.
- Но я же…
- Нет. Пока нет, - по небу рассыпались хрустальные звёздочки его смеха. – У тебя есть время до рассвета.
- А потом?
- А потом ты достанешься мне. И только от тебя зависит, как это будет, - от улыбки не осталось и следа.
- И как же? – бледная, кривая усмешка.
- А ты дерзок, человек. Пожалуй, это даже забавно, - ни тени веселья в голосе. – Если сделаешь, будешь служить мне. Если нет… будет вот так…
Чуть сощурился, и вернулась боль. Ледяным ошейником стянула горло, ядовитым пламенем прокатилась по венам.
- Привыкнуть не надейся. У тебя впереди всего лишь вечность, а мои палачи восхитительно искусны, - прикрыл глаза и едва не мурлыкал. – Тебе не понравится, обещаю. Ладно. Хватит, - ни вздоха, ни иного проявления сожаления. Просто довольное урчание сменилось равнодушным интересом. – Ты сделаешь, о чём прошу?
Говорить скорчившийся на земле беспомощный человек уже не мог. Только кивнул, стиснув зубы.
- Вот и хорошо, - вновь без всякого перехода дружелюбная улыбка и блаженный покой.
- Что я должен сделать? – двигаться ещё не мог, слишком хорошо тело помнило недавно ушедшую боль, но говорить уже почти удавалось.
- Ничего сложного, - в голосе промелькнула смесь удивления с одобрением. – Далеко в лесу есть дом. В доме спит человек. Его надо убить вот этим, - с невообразимой для этого существа нежностью ласкал странный кинжал, играл с ним, как девица с лентой. Тонкие пальцы легко скользили по кривому, то ли кровью, то ли ржавчиной испятнанному лезвию, любовно гладили уродливую ящерицу с розовыми камнями вместо глаз, обхватившую рукоять мерзкими когтистыми лапами. Человек не видел клинок вблизи. Просто знал, что он именно такой. – Возьми.
Отдавал с явной неохотой. Или только хотел, чтобы так казалось? Впрочем, ледяная рукоять удивительно легко и уютно устроилась в ладони. Ящерка словно изогнулась, устраиваясь удобнее и чуть царапая кожу чешуйками.
- Вы понравились друг другу. Хорошо. Справишься, она навсегда останется с тобой.
- Я даже добраться туда до рассвета не успею.
- Помогу.
Это не было звуком или жестом. Даже мыслью не было. Чистый и звонкий зов распорол ночное небо. И прохладной тенью шагнул из безвременья крылатый конь, похожий на сгусток тумана.
И звёзды видны были сквозь его тело. И лунное сияние не укрывало землю его тенью.
- Мой конь отвезёт тебя. Время до рассвета, помни.
И исчез. Исчез как-то сразу. Ещё мгновение назад улыбался, перебирая шёлковые перья на призрачных конских крыльях, а теперь словно и не был никогда в мире. Вот только жутким подтверждением реальности разговора осталось неощутимое дыхание коня и ледяная ящерка, извивающаяся в ладони.
От прохладной шкуры пахло дождём. Звонким громом раздирали в клочья редкие облака хрустальные копыта. Прохладный ветер гладил лицо, стирая воспоминания о недавней боли.
Скачка-полёт казалась волшебным сном или сбывшейся вдруг мечтой. Только ладонь всё неохотней выпуска холодную ящерку на рукояти кинжала. Это тревожило, не давало успокоиться и забыть, кто он, где и зачем.
Дом был всего лишь заброшенной хижиной в лесу. Но он защищал от дождя и ветра. Всё правильно. Лучше ночевать там, чем на голой земле.
Впрочем, какая разница? Дом не защитит от человека. Тем более, чужой дом.
Дорожный мешок лежал у порога. В полуразвалившемся очаге медленно остывали чуть присыпанные пеплом угольки. Рядом, на полу, спал, завернувшись в плащ, какой-то мальчишка.
Глазки-камешки ящерицы налились яростным сиянием, то ли освещая путь, то ли предвкушая тёплую кровь. Свет упал на лицо спящего.
- Нет! – беззвучно шевельнулись вдруг пересохшие губы.
Братишка. Глупый, беззащитный мальчик. Наивный, доверчивый и добрый. Неспособный причинить боль даже для спасения собственной жизни. Ребёнок, который никогда не повзрослеет.
Убить его? За что? Перерезать спящему горло. Кому угодно, только не ему. Пожалуйста…
Опустился на колени, поднял нож. Ящерка в ладони бешено извивалась, сдирая чешуйками кожу. Пальцы, не способные плотнее обхватить стремительно теплеющую рукоять, отчаянно дрожали.
Спящий мальчик мечтательно улыбнулся. Всё верно. Он никогда не верил в то, что кто-то или что-то в мире способно причинить зло.
Глухой стон сквозь стиснутые зубы. Горькая усмешка кривит губы смесью ярости, отчаяния и боли. Нож гулко бьётся об пол.
Он не заслуживает такой смерти. И должен умереть, чтобы…
Чтобы что? Чтобы ты мог убивать и дальше? Или чтобы избавить тебя от боли? Он невинен, его после смерти ничто страшное не ждёт. Но ведь каждый сам выбирает свою судьбу, разве не так?
Что-то тёплое ткнулось в ладонь. Крохотный язычок быстро-быстро заметался по коже, собирая кровь. Погасшие, было, глазки снова радостно вспыхнули.
Вздохнул, на миг зажмурился и снова поднял нож. Мальчик шевельнулся во сне, лезвие царапнуло кожу на его шее.
Первая радость узнавания в обычно небесно-синих, а сейчас лиловых глазах сменилась непониманием, потом нежеланием верить. Ни мольбы, ни страха не было.
- Здравствуй, брат, - улыбнулся свело, искренне и чуть виновато. – Я тебя искал. Вот.
- Возьми, - сунул ему в руки свой старый нож. Голос чужой, незнакомый, болезненно хриплый.
- Зачем? – мальчик держал оружие на вытянутых ладонях, как диковинную птицу или хрупкую игрушку. Словно боялся упустить или причинить вред неловким движением.
- Не так! Я же учил тебя! – резко и зло, как пощёчина. «Как там мама? Как же она отпустила тебя, маленького и глупого, одного?» Обнять, согреть. Какие синие у него пальцы…
Нельзя. Пусть обижается, пусть злится.
Он не умеет драться. Совсем. Но убить в бою можно. Убить в бою получится даже его. Обязательно получится.
- Ну же! Или я зря потратил столько времени?
- Нет! – не стиснул рукоять оружия. И взгляд не вспыхнул гневом. Только губы задрожали. Не заплачет. Слишком упрямый, чтобы плакать. «Мужчины не плачут», - сказал отец в своё последнее утро. «Я запомню», - серьёзно кивнул маленький бледный мальчик. И запомнил. И не плакал больше. Даже когда…
Хватит!
- Бей! Или боишься?
- Не боюсь, - чуть заметно качнул головой. Клинок выскользнул из ладони и воткнулся в пол. – Что случилось, брат? У тебя глаза мёртвые.
- Ничего, - бесполезно врать ему. Он знает, чувствует всё, что происходит вокруг. – Подними нож! Живо.
- Расскажи мне, - ледяные пальцы обхватили запястье. – Прошу.
- Я должен тебя убить, - пусть так. Пусть знает, если хочет.
Ящерка в ладони снова оживилась.
- Потому что иначе достанусь Его палачам, - нет нужды объяснять, чьим.
- Убивай, - собрал волосы, обнажая горло. – Я не стану мешать тебе.
Погасший взгляд. Огромные, болезненно расширенные зрачки. Он не боится. Просто не может понять и поверить.
- Нет! Возьми нож и дерись! Умри, как воин.
- Хорошо, брат,- улыбнулся светло и мягко. – Тебе так легче, я понимаю.
Движения его были неуклюжи и неумелы. Оружие в руке казалось чуждым и неуместным. Но он справлялся. Пока справлялся. Ни слов, ни слёз. Почти беззвучные шаги, едва слышное шуршание одежды, редкие вскрики сталкивающихся клинков, тяжёлое дыхание людей.
- Не надо играть, брат. Пожалуйста.
Он и не играл. Десятки раз уже мог убить его, но… Не мог.
Неловким ударом распорол мальчишке щёку.
Удивлённо-испуганный вскрик. Взгляд ребёнка, наказанного за чужой проступок. Оружие вновь на полу, а узкая ладонь прижата к ране, словно старается закрыть её, остановить кровь, медленно текущую по пальцам.
И слёзы. Тихие, неудержимые слёзы. Только сейчас поверил.
Рассыпалось искрами испятнанное то ли ржавчиной, то ли кровью лезвие. Судорожно извивалась на остывающих углях уродливая ящерица с розовыми камнями вместо глаз.
Старший брат прижимал к себе и баюкал задремавшего младшего и устало улыбался последнему рассвету, медленно и нежно ласкающему небо.
