Елена Духневич. Импровизатор (1991)

Сгустился морозный туман, видно, будет пурга
ближе к утру. А захотелось яблок,
не заэкранных и не магазинных,
не из банки с вареньем, а зимующих и живых.
На Рождество - Преображенье и Пасха:
"Слово плоть бысть" для богословов
"и с человеки поживе" -
не приходит с соблюдением, и всё же
ждали его, и оно явилось,
а звёзд нет и не ждите, да, лишь одну
увидали вечером с сыном.
Где-то поётся, то ли в сердце,
то ли там, в лесу, где родник не замёрз,
где кости среди камней пятого века
потрескивают в огне: "Тесен наш вертеп,
радостен и слеп, но его разбил Спас Еммануил...
Грейтесь кровью лозной иль ухою звёздной -
и кружным путём возвращайся в дом".

Македония, церковь св.Георгия в Курбиново, кон. 14 в.

- Смотри, молодой монах целуется с волком на луговине вместо того,
чтобы трудиться и испрашивать у Бога нетленных, неизреченных благ…
- А он и в волке видит Бога…
- Это язычество, одним словом. В волке же нет образа Божьего.
Он – символ, намек, а не Образ. Надо узревать в нем духовный
логос, а не целоваться с ним. Извлекать из зверя и идти к Богу.
Причем бегом. Не засматриваться…
- Значит, с человеком монаху можно?
- А то как же! Но нет, смотри, и старец его не гоняет… Что-то
произошло за последние лет семьсот. Если раньше это и было,
милование монахов с котегами и волчками, птичками и цветами,
пускай в молчании, то теперь любуются на это… Умиляются…
Тварь ведь – это пар, еще Силуан говорил. Зачем целоваться
с паром… Да, наделал дел этот Франциск Ассизский.
- А приручать орла можно?
- А для чего? Для того, чтоб тебя люди хвалили, какой ты добрый,
терпеливый, седой и пушистый? Или для себя? Бог орла создал
свободным и зорким. Пусть летает. Цирк всё это…

Сербия, Дечани, 14 в.

Греция, 17 в.

Москва, 16 в.

Москва, 17 в.

Русский Север, 16 век.

Долго лежала секира у корня дерева, и никого не исправила. Вот, пришла зима, и теперь дровосеки
входят в мой лес - валить дерева без пощады. Углежоги понаделают из дубовой плоти угля - для
кадил или для пикников, всё равно; да и самому углю безразлично, что из него сотворят. А одну
груду углей используют для того, чтобы в печи холодной закалкой (до тысячи градусов полторы
сотни не добирая) явить чудо-меч. И не будет мечу примененья. Не отсекут им честную главу
Предтече, дабы не слетал он в ад и не проповедал умершим о Тебе. Будет, будет меч поблескивать
в руках коллекционеров. Будет он бесполезен, как и секира Твоя.

А другие деревья - пойдут на святое: на растопку, бумагу и мебель. Для домов, где негде Тебе
главу приклонить. А есть еще сосны с содранной кожей - из них, обнаженных, сделают доски,
залевкасят и напишут иконы. Но теперь лишь одна икона Твоя уцелеет в огне: та, что в сердце,
а сердце - камень. Лучше так, чем сердце, свалянное из комков повычесанных мыслей-волос.
Камень согреется и оживёт.

А там, где зимой природа не умирает, а лишь засыпает - там, где, плотью уснув, яко мертв,
в колыбели мне видишься Ты - там рушат (по древней тяге к кубам и башням) последние
храмы Твои. И срубленные платаны красны изнутри, как снег на закате в декабрьском бору.
Даже учитель бежит, оставляя следы без лучей.

17-18.12.09

Три окна у меня в башенке, и все три терпеливо прикрыты - ставнями, стёклами, тонким паром
дыханья. Лишь иногда я одно приоткрою и помолюсь сквозь стекло Свету, неприступному ныне
и навсегда. "Никогда не молись сквозь стекло, - поёт мне Варвара, - Бог не примет молящихся
через стекло. Вот если закроешь ты засветло ставни, крепко-накрепко, а ключик выбросишь в печь,
тогда, может быть, собираясь в себя, ты станешь лучником Божьим. А так - ты сам стреляешь в себя
сладкой стрелой, да еще и просишь Бога тебя очистить; брось, не выйдет!"
"Есть только Он и я, - отвечаю я ей, - остальное - одна только видимость; есть ли, нет ли, не знаю".
"И меня, значит, нет? Не знаешь, есть я или нет?! - засмеялась Варвара. - Ты мудрён: хочешь быть
простым, потому и безумен. Вон олень на заснеженных горах ароматных - он ближе к Богу, чем ты!"
"Ты - есть! Ты, конечно же, есть! - кричу я ей. - Ведь ты прорубила третье окно прямо в рай,
да и первые два окна в башне твоей не знали ни витражей, ни переплетов, ни ставней".

17.12.09

Сербия, Дечани, 14 век