Самый интересный мужчина 2000-х, по мнению многих. Самый желанный холостяк, на взгляд незамужних. «Самый сексуальный из ныне живущих», по версии журнала People. Встреча с Джорджем Клуни, возможно, самой искренней звездой тысячелетия.

Легкомысленный прищур карих глаз. Старосветская элегантность. Американская контактность. Вереница глянцевых избранниц. Поместье с виллой XVIII века в Италии. Чмоки в щечки млеющих поклонниц, крепкие рукопожатия поклонникам, легкий росчерк каждому охотнику за автографом. Участие в благотворительном аукционе, где он продал свой поцелуй.

Артист-душка и режиссер-интеллектуал. Открытость и экстравертность. Радость и кураж. Таким я видела его во время Каннского фестиваля. Когда позже мы встречаемся на интервью, я жду, что вот сейчас сидящий передо мной седоватый человек с серьезным, сосредоточенным лицом включит свое поражающее наповал обаяние. Как лампочку, мгновенно. Но ничего такого не происходит. Сейчас кажется, что главная его характеристика — не мужской шарм и темперамент, а глубокое спокойствие. Его чуть узловатые руки спокойно лежат на подлокотниках. Он спокойно прислоняется к спинке кресла. Его речь размеренна и детальна. Джордж Клуни не включает лампочек неотразимости, не старается понравиться, не работает на публику. Он ведет себя естественно — в соответствии с ситуацией.

Ему свойственны особый такт и особый шик. Ни одну свою актерскую неудачу он не свалил на режиссера. Не клеймил критику и публику, когда они отвергли его выстраданный режиссерский дебют «Признания опасного ума». Ни один из его романов не закончился публичным скандалом. Ни одна из его бывших возлюбленных не сказала о нем недоброго слова. И он не высказался ни об одной…

Он умеет носить деловой костюм, он не casual, он всегда держит дистанцию, но нашел особую для того манеру: быть открытым, ничего не скрывать, не особенно сосредотачиваться на себе, не холить свои фобии, комплексы и пристрастия. Именно поэтому ему можно задать любой вопрос и не бояться, что он может счесть его бестактным.

Psychologies: Вам 46. Как вы считаете, вы начали стареть?

Джордж Клуни: Да… вопрос… Когда я бросил университет и приехал в Лос-Анджелес, то первое время жил у сестры своего отца, тети Розмари. А Розмари Клуни была в молодости очень известной поп-певицей, но со временем, естественно, начала стареть, не смогла больше брать высокие ноты и из поп-музыки перешла в джаз. И стала лучше петь! Обрела славу великой джазовой певицы. Я спросил ее тогда, как ей удался такой трюк. Она ответила: «Нашла удовольствие в том, чтобы брать низкие ноты. Мне больше не нужно демонстрировать себя, самоутверждаться. Теперь я могу просто служить музыке». Я тогда до конца не понял, что Розмари имела в виду, но запомнил. И только сейчас оценил ее мысль: в низких нотах есть своя прелесть. Ограничение может стать даром, черно-белое в одежде, в кино — особым шармом и шиком. Мое время, время звезды на главную мужскую роль, подходит к концу. И я надеюсь, что скоро мне будет позволено снимать фильм и при этом не играть в нем! Ведь интереснее быть художником, чем краской. Я связываю надежды на новую жизнь с уходом из кадра, когда я стану первым лицом за ним — продюсером, режиссером, сценаристом. Если хотите, тетей Розмари, чтобы петь джаз, а не какой-то там поп.

Psychologies: Но физическое, чисто физическое старение вас не пугает?

Клуни: Два года назад со мной произошло крайне неприятное событие. Я заболел на съемках «Сирианы». Для этой роли чуть не за месяц мне пришлось поправиться на 16 кг, что само по себе нездорово. И в фильме была сцена пытки, когда меня бросают на пол. После съемок у меня сутками трещала голова, а из носа, извините, постоянно текло. Врачи пытались понять, что со мной происходит. И сходились во мнении, что у такой артистической натуры, как я, голова и правда может трещать, а будучи артистической натурой, я обычную головную боль несколько драматизирую. Продолжалось это две недели, пока один невропатолог не поставил диагноз: разрыв твердой оболочки спинного мозга. Из носа у меня текла спинномозговая жидкость… Сделали операцию — теперь шейные позвонки скреплены пластиковыми болтами — и сказали, что при правильном образе жизни, то есть крайне осторожном, на окончательное выздоровление уйдет год… Знаете, после сорока узнаешь одну интересную вещь: организм твой начинает напоминать лодку, дающую течь то там, то сям. И вопрос только в том, хватит ли у тебя пакли законопачивать протечки.

Psychologies: И какова ваша «пакля»?

Клуни: Об этом подумать я тогда не успел. Через шесть дней на Азию накатило цунами, и я решил инициировать телемарафон для сбора средств в пользу пострадавших. Я носился в фиксаторе шейных позвонков — большой такой ошейник — и орал на телегруппу. Потом наступил момент, когда по производственному графику надо было начинать съемки «Доброй ночи и удачи». И я их начал. Причем я там еще и играл, а у меня из-за операции обнаружились провалы кратковременной памяти, поэтому роль свою, очень небольшую, я записывал на длинных шпаргалках… Словом, задним числом я пришел к выводу, что все это и было «паклей», — уж если осторожничать не в моей натуре, то надо жить так, как свойственно, органично.

Psychologies: Вы учитесь на ошибках? Вообще на чем учитесь?

Клуни: Похоже, я не делаю выводов из практики. Я наблюдаю. Например, у меня есть собственный способ оценить человека, я называю его «тестом обслуживающего персонала». Скажем, режиссер или продюсер приглашают меня для переговоров. Естественно, начинаются ритуальные танцы — когда они рассказывают мне, как они значительны и как я неповторим. А я в это время наблюдаю, как они обращаются с секретаршей, с парнем, который принес кофе, с девушкой на ксероксе. И очень скоро становится ясно, с кем я имею дело, — по тому, как человек ведет себя с людьми, находящимися не в той ситуации, чтобы постоять за себя. Мелких «тиранов слуг», «деспотов официантов» я просто ненавижу. И иногда сворачиваю разговор на полуслове.

Psychologies: Следовательно, вы человек довольно резкий.

Клуни: Просто у меня обостренное чувство справедливости. Это в генах — от отца-ирландца. И от воспитания — в семье политических идеалистов. Мои родители — американцы старой закваски. Это сказывалось и в их личной жизни, и в жизни вообще. Они познакомились, когда отец был молодым журналистом и писал о конкурсе красоты в одном графстве в Кентукки, а мама была победительницей этого конкурса. Любовь с первого взгляда, предложение отец сделал на первом свидании. И с тех пор они вместе… Через все мое детство прошла их удивительная, на сегодняшний взгляд, воспитательная мера: раз в год нам с Адой (старшая сестра Клуни Аделаида. — Прим. ред.) родители читали Конституцию США — чтобы мы росли с мыслью, что живем в стране, главный закон которой дает человеку право встать на пути несправедливости. Кроме того, отец экзаменовал нас: кто такой Мартин Лютер Кинг? кто такой Малколм Х? что они сделали? Эти тесты я помню лет с пяти. Когда во время войны во Вьетнаме священник в своей проповеди — а в церковь мы, католики, ходили неукоснительно — говорил: «Гражданскому неповиновению нет оправдания», отец с матерью просто вставали и выходили из церкви. Ну и мы за ними.

Psychologies: Отец был для вас идеалом?

Клуни: На примере всей своей жизни отец демонстрировал: мир испытывает человека на цельность. А цельность личности — главное. Я наблюдал это каждый день, все детство, всю юность. Отец работал автором и ведущим новостных программ на местных телестанциях в Кентукки, в Огайо. Мама тоже работала на ТВ. Зарабатывали немного. Нянь для нас сестрой нанять было не на что. Так что с шести лет я околачивался у мамы с папой на работе. ТВ и было нашей с Адой няней. Лет с восьми я стал помогать родителям в студии. В 11 крутил телесуфлер для папы — когда он был в эфире. Обозначал место для камер, принимал «гостей студии». Самое прекрасное было сидеть на полу под камерой и смотреть на отца в кругу его коллег-репортеров, слушать, о чем они говорят, как из тьмы новостей выделяется главное, важное… ТВ было моей жизнью, но я видел, что отец всегда боролся — главным образом с менеджерами своих телекомпаний: он боялся, что развлечение вытеснит новости, и считал своим долгом этого не допустить. Его не раз увольняли, приходилось менять каналы. Его профессиональная жизнь была бесконечной битвой — за правдивую информацию в конечном итоге. И за собственную цельность.

Psychologies: А что для вас может стать испытанием личностной цельности?

Клуни: Я в жизни так не потел, как на собственном выступлении в Совете Безопасности ООН на слушаниях по гуманитарной катастрофе в Дарфуре, — мы с отцом были там незадолго до того. Видели колодцы, наполненные не водой, а телами. Женщину, прижимавшую к груди голову своего ребенка. Голову, только голову! Тела не было… Да, и на Совете Безопасности я должен был выступить как независимый свидетель и активист. Я приготовил речь, на которую предварительно хотел взглянуть Джон Болтон, тогда посол США в ООН. Я знал, что написал совсем не то, что он бы хотел услышать. А приглашен я был именно им! Я добивался признания произошедшего в Дарфуре геноцидом, а Болтон не квалифицировал этнические чистки в Судане как геноцид. Получалось, что я воспользовался им как рычагом…

Psychologies: Не хуже ли, что вы, скорее всего, были приглашены как мистер Голливуд, благодаря своей актерской славе? «Шоу-бизнес на службе у политики»?

Клуни: А вот это меня как раз не смущает. Слава и миллионные гонорары звезд должны служить не только развлечению, но и изменению мира. Я даже не считаю, что это звучит высокопарно.

Psychologies: Здесь для вас есть границы? Во время последнего Каннского фестиваля два дня общественное мнение гудело после того, как на благотворительном вечере американского Фонда по изучению СПИДа вы продали некоей неизвестной свой поцелуй за 350 000 долларов…

Клуни: Да, я в курсе: общественное мнение было озабочено вопросом, не проституция ли это.

Psychologies: А для вас тут нет вопроса?

Клуни: Если этот поступок поможет спасти чью-то жизнь, мне неважно, как он кем-то оценивается.

Psychologies: А вообще сторонняя оценка для вас важна?

Клуни: Да, если я не уверен в собственной. Когда Буш начал войну в Ираке, я был среди безусловного меньшинства, которое выступило категорически против. С телеэкрана меня назвали предателем, медиа усомнились в продолжении моей карьеры — ввиду антипатриотического поведения, которое не может быть близко американскому зрителю. Но вообще актеру конфликт с общественным мнением дается нелегко: ведь это важная, очень значимая часть нашей профессии — угодить публике, стараться понравиться ей, увлечь ее. А когда сознаешь, что настроил против себя половину этой самой публики, становится как-то не по себе.

Psychologies: От чего, кроме противоречий с публикой, вам становится не по себе? Вам вообще свойственны страхи?

Клуни: Да, я боюсь. Боюсь пережить друзей, всех своих... Мне время от времени, не часто, но снится один кошмар: я, 90-летний, сижу в кресле на колесиках, вокруг 30-летние люди, они громко смеются. Я пережил своих. Их нет, а я еще есть. И я не понимаю, почему смеются 30-летние: что теперь может быть веселого? Я имею в виду, что умирать, естественно, не хочется, но не хочется и пережить друзей.

Psychologies: А в личной жизни, кажется, вы ни к кому не спешите привязываться: мир с замиранием сердца следит за сменой дам вашего сердца…

Клуни: Мне кажется, это не говорит ни о моей повышенной сексуальности, ни о нечестности. А только о том, что мне интересны люди. Я не боюсь контактов, в том числе и самых близких.

Psychologies: Но без обязательств?

Клуни: Следует брать на себя те обязательства, которым можешь соответствовать. А следовать ожиданиям партнера, чтобы вот в данный момент ему польстить, — значит в конечном итоге подвести его. У меня есть опыт брака, недолгого, четырехлетнего. И я теперь понимаю, что на самом деле так ничего и не знаю об отношениях… Конец романа — всегда катастрофа, пусть и разной разрушительной силы. Мне всегда хочется что-то такое сделать для женщины, с которой расстаюсь. Может быть, я чувствую вину — меня ведь не было рядом, когда я был ей, возможно, нужен. Работа всегда для меня на первом месте. С этим ничего не поделаешь. Да я и не хочу что-то делать. И это еще одно преимущество возраста, зрелости: наконец начинаешь понимать, что для тебя действительно важно, и можешь посвятить себя своим подлинным целям. У меня они в последнее время все больше внутренние — сосредоточение на моих сценариях, дружба… Просто жизнь.

PSYCHOLOGIES №25, 2008

Источник