... Они играли Крейцерову сонату Бетховена. Знаете ли вы первое престо?
Знаете?!-вскрикнул он.-У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть.

И вообще страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом,- вздор, неправда! Она действует, страшно
действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она
действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу
образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное
положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под
влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую,
что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это
тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я
зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося.
Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное
состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою
и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это
делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, - Бетховен,
ведь он знал, почему он находился в таком состоянии,- это состояние привело
его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для
меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш
воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла; сыграли
плясовую, я проплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже
музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом
раздражении, - нет. И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда
действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть.
Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один
другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим
гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек.
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту
Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди
декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть
мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при
известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется
совершить известные, соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и
сделать то, на что настроила эта музыка. А то несоответственное ни месту, ни
времени вызывание энергии, чувства, ничем не проявляющегося, не может не
действовать губительно. На меня, по крайней мере, вещь эта подействовала
ужасно; мне как будто открылись совсем новые, казалось мне, чувства, новые
возможности, о которых я не знал до сих пор. Да вот как, совсем не так, как
я прежде думал и жил, а вот как, как будто говорилось мне в душе. Что такое
было то новое, что я узнал, я не мог себе дать отчета, но сознание этого
нового состояния было очень радостно. Всє те же лица, и в том числе и жена и
он, представлялись совсем в другом свете. После этого престо они доиграли
прекрасное, но обыкновенное, не новое andante с пошлыми варьяциями и совсем
слабый финал. Потом еще играли по просьбе гостей то "Элегию" Эрнста, то еще
разные вещицы. Все это было хорошо, но все это не произвело на меня и 0,01
того впечатления, которое произвело первое. Все это происходило уже на фоне
того впечатления, которое произвело первое. Мне было легко, весело весь
вечер. Жену же я никогда не видал такою, какою она была в этот вечер. Эти
блестящие глаза, эта строгость, значительность выражения, пока она играла, и
эта совершенная растаянность какая-то, слабая, жалкая и блаженная улыбка
после того, как они кончили. Я все это видел, но не приписывал этому
никакого другого значения, кроме того, что она испытывала то же, что и я,
что и ей, как и мне, открылись, как будто вспомнились новые, неиспытанные
чувства. Вечер кончился благополучно, и все разъехались...