За старый одесский дворик, войну и любовь

За старый одесский дворик, войну и любовь

 

Читать далее...

О боги! Зачем так Вкусно?!!! Я чуть слюной не захлебнулся!!!!

Одесса странный город. Поди узнай, кого он примет, кого нет. Дядю Петю Одесса приняла безоговорочно. А он полюбил наш город преданно и горячо. И знаете что: вместе с Одессой дядя Петя полюбил… сало. Причем, почти так же, ну, может, чуть меньше, чем тетю Риву. Еще он любил почти в меру выпить, сыграть в домино, сходить на футбол или рыбалку, но все это меркло перед любовью к салу.

С годами любовь превратилась в страсть, утоляемую и неутолимую. Дядя Петя не представлял себе нормальную трапезу без шматика сала. О, это был целый культ. Сперва дядя Петя выбирал хлеб. Хотя, что его было выбирать? Для дяди Пети салу – этому продукту для наслаждения – соответствовал в нашем городе только хлеб черный, бородинский. К хлебу полагались: горчица, маринованный огурчик, порезанный вдоль, соль политая постным маслом и луковица, разрезанная пополам. Ну, и, не при тете Риве будь сказано, рюмка водки. Или, лучше, две. Сало дядя Петя солил самостоятельно, никому, даже жене не доверяя это важнейшее дело. Более того, сало он покупал сам, причем, на Привозе. Сало должно было быть белое, крупитчатое, чтоб таяло во рту, широкое – не меньше ладони в ширину – и с прорезью-другой. Если кто не знает – прорезь – это полоска мяса, как бы разрезающая шмат сала.

На Привоз дядя Петя выбирался рано-рано утром в воскресенье и, даже не заходя в винарку совхоза имени Карла Либкнехта, шел в мясной корпус. В это время корпус был почти пуст, и в нем гулко звучали голоса рубщиков общающихся вежливым матом. С визгом заезжали тачки с тушами под разделку. Суетились крестьяне – владельцы туш. Они знали, что рубщики все равно украдут, но старались минимизировать потери. В ход шли лесть и магарыч. Рубщики снисходительно принимали и то, и другое, делая свое дело, не только правое, но и левое. Салом они брезговали, предпочитая красть шею или вырезку.

Разделанные туши поступали на оцинкованные прилавки, где уже цинковали одетые в передники и синие нарукавники хозяева. Куски мяса повисали на крючьях, висящих за спиной хозяев. На видном месте лежал или висел кусок с синей печатью ветврача. Деловито сновали умельцы-настройщики весов и специалисты-гиревики. У вторых можно было за умеренную плату взять напрокат сверленные гири. Товар расходился на ура. Настройщики тоже без дела не сидели. Обычно с килограмма крали двести грамм, но некоторые особо хитрые и жадные замахивались на триста. Это было опасно, ибо контрольные весы тоже настроили на двухсотку.

Дежурный милиционер деловито и медленно шел по корпусу, раздавая заказы.

Дядя Петя тоже не спешил. Он подходил к прилавку, осматривал сало, иногда интересуясь рационом свинки. Предпочитались кукуруза и пшеница. Насчет пшеницы, правда была серьезная конкуренция со стороны державы – спирткомбинаты – и частников – самогонщики.
Выбрав сало дядя Петя неохотно торговался и покупал. Брал он немного – килограмм или два. Не больше, ибо в его технологию засолки входил чеснок, а сало, засоленное с чесноком, через некоторое время начинает горчить.

Потом дядя Петя шел домой, правда, уже не минуя совхозную винарку. Там, строго по регламенту, выпивал стакан сухарика, добавлял стакан смеси, а уж потом закреплял все портвейном и тремя конфетами-подушечками, которые прилагались к вину.

Дома его ждали выговор от тети Ривы и яичница, пожаренная на сале прежнего посола.

После завтрака начиналось священнодействие. Дядя Петя резал сало на бруски, грамм по двести каждый. Бруски протыкались ножом на глубину сантиметр-полтора и в отверстия вставлялись кусочки или целые зубчики очищенного от шелухи чеснока. Затем сало обвалакивалось в миске с солью и красным да черным перцем. Потом бруски прижимались друг к другу, для надежности туго перевязывались бечевкой. Закутав продукт в пергаментную бумагу, ставил дядя Петя сверток в морозилку.
Все! Труд окончен. Можно и отдохнуть.

Утром в понедельник, собираясь на работу, дядя Петя тоскливо косился на холодильник. Сало было уже готово, но что это за еда наспех, вместе с мыслями о заготовках, плане и сволочи-парторге цеха. Вот вечером…
А вечером дядя Петя спешил, очень спешил домой. А дома… Он доставал из холодильника брусок сала, баночку с горчицей, выуживал из большой банки маринованные огурцы… Тетя Рива чистила луковицу, резала ее пополам, насыпала в блюдце горку соли и щедро поливала ее постным маслом. Масло пахло семечками и летом…

Черный бородинский, пахучий до невозможности, хлеб нарезался любовно и тщательно. Скибки были толщиной не больше, чем в палец.
Затем на стол ставились фамильные граненые стопки. Можно было начинать.

Дядя Петя очищал ножом сало от соли и резал его на пластиночки тонкие, почти прозрачные. Потом на хлеб мазалась горчица. Не толсто, но и не тонко. На горчицу дядя Петя укладывал сало. А на сало огурчик, разрезанный поперек. Всего, по старой семейной традиции изготавливались три таких «бутерброда».

Потом дядя Петя шел к холодильнику и доставал графинчик, в который заботливая тетя Рива уже налила ровно сто пятьдесят грамм московской. Попав на стол, графинчик тут же запотевал и на его круглых боках можно было что-то написать. Но не до каллиграфии было!

Твердой рукой дядя Петя наливал в стопки водку. Себе полную стопку, тете Риве на треть. Чокались, выпивали. Потом тетя Рива ждала, а дядя Петя обмакивал луковицу в соль и откусывал сразу половину от лукового полушария. Во рту становилось горько и колюче. И вкусно.

Доев половинку луковицы, дядя Петя брал бережно и радостно «бутерброд» с салом. Половинку второго бутерброда брала тетя Рива.

Зубы вонзались в еду, как ковш экскаватора в чернозем.

И наступало блаженство...

Азохен вей! Ми таки сделаем вам весело, ну почти що как у мамы!

- Циля! Ви опять...
- Моня! Ни слова больше, иначе я за себя не отвечаю... Шо, опять? Скока можно? Ви же мине закудыкиваете третье свидание... Молчите, как риба об лёд...
- Циля! Та дайте...
- Ничего я вам не дам и не просите...
- Ща! То шо вы мине не даёте знает вся улица Раскидайловская и её окрестности... Причем ви не даёте мине уже десять лет... А это..., таки, уже срок...
- Так ви бы просили получше...
- Так как с вами просить, если ви ни на секунду не молчите свой рот...
- Ну... Всё... Молчу... И шо?
- Ви опять сегодня хорошо выглядите... Вот!
- Шо вот? Поворот... От ворот... Шо ви думаете, шо если ви сказали плоский комплемент, то я должна растаять как китобойная флотилия после проводов у рэйс. Не, ви слышали....он думает, шо три слова про внешний фасад решит его моральные проблемы... Идите кудой шли...
- Та я, в принципе, шел до вас...
- Какого бенца?
- Я шел до вас, шобы пригласить вас немножко прогуляться по свежему воздуху...
- Моня, свежий воздух нагоняет аппетит... Ви до этого варианта готовы?
- Я для вас готовый на "Фрателли".
- Моня, это хороший выбор... Я за вас меняю мнение...
- Так я вас на вечер....шо?....а?
- Ну...на рэсторан....шо! На вот насчёт....а...я таки должна подумать... Мы с вами ещё толком незнакомы...
- Цилечка, я десять лет хожу под вашими окнами...
- Десять лет назад ,Моня, вам был "Фрателли" не по карману...
- Так шо? Я могу надеяться?
- Можете, Моня, можете... Надежда умирает последней...

Азохен вей! Ми таки сделаем вам весело, ну почти что как у мамы!

Залман Израилевич очень любил рассказывать за то що раньше было хорошо... Потому що раньше всегда было хорошо, даже если плохо.
- Раньше ми ходили на демонстрацию с предприятием. Ты знаешь що такое предприятие? Это сегодня ви работаете в офисах как швицеры в гальстуках, а раньше все работали на предприятиях, которым давались нормальные человеческие имена. Завод имени Коминтерна. Фабрика имени Крупской. Комбинат имени Калинина. Как звучит! А?! Не были никаких ООО, ЗАО, ОАО и прочих аббревиатур, потому що за эти ваши ЗАО предприятие с аббревиатурой ОБХСС могло таки отправить вас на стройки крайнего севера. А я, деточка, не очень люблю холод. Мне это вредно. Таки вот... ми ходили на демонстрации, ми несли товарища Слюнькова, Зайкова и Воротникова. А однажды я нес самого Громыко!
- И кудой ви их несли, Залман Израилевич?
- Що значит кудой? Шлимазл поцеротый! Никогда не спрашивай кудой несут таких уважаемых людей! Тибе могут не правильно понять даже если их уже давно отнесли на кладбище. Ми несли их показать секретарю горкома партии, который с другими ответственными товарищами стояли на трибуне.
- Они их никогда не видели що ли?
- Вэйзмир, почему ты такой умный мальчик, но такой идиёт?! Конечно, видели! Очень даже хорошо видели! Но почему би им не посмотреть на них еще раз? И все кричали ура! Всем было хорошо. Потом в ленинской комнате все пили коньяк и я имел такой страстный роман с бухгалтером Скворцовой що я тебя умоляю! Ты знаешь, какая она была, я тибе спрашиваю?
- Ни, не знаю!
- Ростом-во! Метр восемьдесят, не меньше! Грудь во! И золотые зубы. У тебя была когда-нибудь женщина с золотыми зубами?
- Как бы...эээ...нет.
- А у меня была! Що ты понимаешь в женщинах, мальчик? Раньше всё-таки было лучше, що ни говори.
- Ну, не знаю, не знаю...
- Посмотрите на этого шлимазла, не знает он! Що ты там не знаешь? Помню в восемьдесят третьем я записался в очередь за диваном.
- За чем?!
- За диваном. Румыния! Полированные ручки, обивка цвета бэж!
- В очередь?
- В очередь, що тибе так удивляет, деточка? Это сейчас никакого интереса, пошел и купил! Но это разве румынские диваны? Тьфу и растереть! Одни слёзы, а не диваны! И вот познакомился в очереди с одной женщиной членом заводского парткома. Галина Ивановна. Красавица! Що ты! Шиньон рыжего цвета, одета в кримплен, югославские сапоги! Сразу видно солидная дама. Ах, какой красивый роман у нас был... У тибе был когда-нибудь роман с членом? С членом парткома?
- Ни...
- А у мене таки был. Раньше потому що лучше было. Сейчас такого нет. Профукали страну...
- Какого такого нет?
- Такого нет! Такого! Ойц, он еще и спрашивает... А ещё на Первое мая субботник был помню. Наш участок досталось работал по очистке территории парка после ремонта. Арматуру там, остатки цемента, доски какие-то... Славно потрудились. Я тогда ещё с одной дамой из фрезерного цеха сошелся. Маша. У тебя была когда-нибудь фрезеровщица?
- Бог миловал...
- Не миловал тебя Бог, совершенно не миловал, цорес ты мамин! Не миловал! Та що ты знаешь за любвь? Нет, лучше было раньше, определенно лучше.
- Извините меня, Залман Израилевич, но мине кажется що лучше вам было исключительно потому що у вас тогда стоял.
Нависла пауза. Залман Израилевич пристально смотрел на мине поверх очков. Потом откашлялся и произнес:
- Знаешь Що, деточка?
- Що, Залман Израилевич?
- Сразу видно що ты еврей.
- Это еще почему?
- Потому що только еврей может так понять другого еврея и не перебивать его пока он вспоминает за том как раньше было хорошо, щоб ты мне был здоров. Всё, иди отсюда, не делай мине беременную голову, сейчас новости начнутся, не мешай смотреть...

Азохен вей! Ми таки сделаем вам весело, ну почти що как у мамы!

Тетя Маруся шла домой нагруженной. Вот, представьте себе: в одной руке авоська с яблоками, пакетом муки по сорок одной копейке за кило, между прочим. А прочим были сахарная пудра, корица и ваниль. Другая Марусина рука занята лотком с яйцами.
Идет Маруся, страдает слегка, вот уже до ворот наших дошла. А навстречу Межбижер. Путь загораживает, интересуется:
- И що это будем иметь, Маруся?
- Шарлотку! – буркнула Маруся, отодвинула Межбижера ногой, авоську поставила, дверь свою отперла, забрала авоську и скрылась. А Межбижер остался. Причем, недовольный.
- И що эта мишигине Маруся себе имеет? Заслуженным человеком с ногом двигать! Я этому так не оставлю!
И все это пришлось Герцену выслушивать. Он Межбижеру случайно под язык подвернулся. Слушал, слушал Герцен и говорит:
- А ви, Межбижер, сильно рискуете!
Межбижер рисковать не любил. И поразился:
- Я? Отчему?
- А потому, що ви препятствовали Марусе… - тут Герцен ненадолго замешкался, а потом продолжил гнать дальше, все больше и больше увлекаясь, - испечь пирог, посвященный вождю мирового пролетариата!
От таких слов Межбижеру слегка поплохело.
- Как это? Как это?
- Пирог называется шарлотка? Да?
- Да… - согласился Межбижер.
- Шарлотка от Шарлотта или Шарль. Да?
- Да! – тут Межбижер согласился почти машинально.
- То есть, пирог будет испечен в честь Шарля. А Шарль – это Карл по-немецки! И у немцев имеется достойный этого Карл. И это Карл Маркс!
Выпалив эту чушь, Герцен облегченно вздохнул.
Межбижера объял ужас. Препятствовать приготовлению пирога в честь вождя… Да это же политическое преступление! Он попытался припомнить еще какого-нибудь немецкого Карла, но кроме Карла Либкнехта никто в голову не лез…
А тем временем Маруся очистила яблоки от кожуры и нарезала их дольками. Потом разбила десяток яиц и отделила желтки от белков. Сперва взбила шесть желтков с сахарной пудрой и корицей, потом добавила туда шесть взбитых белков, туда же пошли два стакана муки и стакан сахара. Ну, и немного ванили, конечно. Тесто получилось жидковатым, но это даже хорошо.
А за Марусиным окном, во дворе, куда перенеслась дискуссия, скучно не было. Шедшая мимо Межбижера с Герценом тетя Аня вспомнила, что ее любимую писательницу – ее книга единственная стоящая на тетианиной этажерке! – тоже зовут Шарлотта по фамилии Бронте. Дав себе слово, что обязательно книгу прочтет, тетя Аня кинулась в бой:
- Шарлотка – это Шарлотта, а Щарлотта – это Бронте!
- А почему не Корде? – вопросил дядя Марик. Картина, показывающая, как эта самая Корде убивает революционера Марата, была куплена им практически по цене подлинной у спекулянта антиквариатом Володи вшивого. Так что, шедевром Давида восхищались теперь тетя Бетя и посетители Лувра.
Кстати о Давиде. Пионер Додик, ставший к тому времени комсомольцем, тоже имел, что сказать. Он нес пургу насчет того, что шарлотка названа в честь жен немецких специалистов, работавших на Руси во времена самого первого Петра. Этих жен, мол, люди русские поголовно звали Шарлоттами, и они делали пирог из крошек…
Короче, несерьезно все это. Мал еще Додик с людями говорить.
Вот Цимесян интересную версию подкинул насчет Шарля Азнавура.
И дядя Петя насчет другого Шарля, но Де Голля…
Воспрянувший Межбижер тут же уличил дядю Петю в низкопоклонстве…
А тетя Маруся смазала дно и стенки чуда постным маслом, насыпала на дно тонким слоем молотые сухари и вылила половину теста. В вылитое в чудо тесто пошла половина яблочных долек. Потом Маруся залила остальное тесто и высыпала туда оставшиеся яблоки. Взбив четыре белка с сахарной пудрой, она залила пеной пирог сверху и тут же поставила его в духовку.
Наступило и у нее свободное время, и она с интересом стала прислушиваться к баталиям за окном.
- Шарль – это Чарли, а Чарли – это Чаплин пыталась перекричать всех тетя Рива. Ее уважали, а Чарли Чаплина еще больше, так що тете Риве почти удалось убедить общество. Стали даже вспоминать фильмы знаменитого комика.
Но вмешался Стеклотаренко, как всегда пьяный.
- Карл – это… Который, это… Кораллы у Карлы! – и он победоносно оглядел двор. – А хто не верит, тому в чан!
Если честно, желание дать кому-то в чан у Стеклотаренко превалировало. Так что, драка была почти неизбежна.
Но!
Тетя Маруся открыла окно.
Запах поспевающей шарлотки ринулся во двор. И все носы, как стрелки компаса направились строго на Марусину кухню.
И стало тихо.
И в этой тишине отчетливо и призывно бурчал живот мадам Берсон.

Правило борща

Куда ни плюнь, попадешь в повара английской королевы. Вы мне тут будете говорить: мол, мясо, навар, чеснок и капуста. Только я вам скажу, как родным: главное в борще — кто его делал. Борщ может делать вкусным только хороший человек. Для начала надо сделать бульон. Какой бульон делала моя бабушка Рахель ! Я вам так скажу: это был не бульон, а здоровье! Это был пенициллин, а не бульон! Нужна говядина. Свинину можете кушать без меня. Я что, обязан это видеть? ДАЛЕЕ... .

ОЧЕНЬ СМЕШНОЙ РАССКАЗ АЛЕКСАНДРА ОСТАШКО "МАМИНА РАДОСТЬ"!

— МИ-И-ИША-А-А! — откуда-то из-за горизонта Западных улиц раздался громоподобный голос, и бармен Миша как-то виновато втянул голову и начал протирать бокалы в два раза судорожнее.

— МИ-И-ИША-А-А! Сде-елай мне стульчик в тенёчке, у меня схватило жопу! МИ-И-ИША-А-А, ты слышишь меня, фарштинкинэ идин, мамино щасте, МИ-И-ИША-А-А!!!

— Ну почему сейчас?! — тихо и риторически спросил Миша почему-то меня. — Почему, б...ь, не утром, пока никого нет? Вот почему каждый раз так?

— МИ-И-ИША-А-А! — волновым методом передавалось через доски бордволка прямо в зубы. — МИ-И-ИША-А-А, почему ты мне не отвечаешь, у меня сел телефон, МИ-И-ИША-А-А, ты есть или я зря иду?!

— Иди ей навстречу, я тут пока посмотрю, — предложил я. — Продавать ничего не буду.

Читать далее...

НАЛЁТ ПО-ОДЕССКИ. БАБЕЛЬ ИЛИ ПОД БАБЕЛЯ?

— И откуда таки на нас свалилась эта цаца, Жора? — спросил мужчина постарше.
— Цацу прислали аж из Житомира, — ответил мужчина помладше, — Теперь цаца целыми днями звонит обратно в свой великий Житомир, шобы поплакать за жизнь в нашем захолустье.
— Шо вы говорите? — мужчина постарше дёрнул подбородком, — Я всегда утверждал, шо телефон в сберкассе должен иметь выход только на милицию. Почему три целых клиента должны ждать вот уже целое утро, пока цаца наговорится и соизволит принять деньги на книжку? Я всецело поддерживаю эту пожилую даму!
— Миша, я таки не очень понимаю эту вашу махинацию с дробями, но крепко уважаю целостность вашего мнения, — кивнул мужчина помладше.

— Слушайте меня свободным ухом, столичная цаца! — возмущалась тем временем пожилая дама. — У меня больше дел, чем у вас пустоты под бигудями. Оставьте в покое варнякать по телефону, начните обслуживать население! Мы устали слушать за ваши мансы и хочим пополнить книжки.

Дверь распахнулась и в помещение вошли трое мужчин. Один из них направился к окошку кассы, второй остановился в центре комнаты, а третий заложил дверь, просунув ножку стула в ручки.
— Дамы и господа, ша! — сообщил первый, — Я не стану брехать, шо никто не пострадает, но если будет тихо, то может оказаться, шо я зря переживал за ваше здоровье. С другого бока, на дверях стоит вооружённый Йося, а прямо рядом с вами стоит вооружённый Додик, шо уже кое-шо за тишину, как вы думаете?

Он наклонился к окошку и с улыбкой поинтересовался:
— Имею до вас два вопроса — как зовут такую милую барышню и держите руки так, шобы я их видел даже закрытыми глазами. Я — Беня, если вы не вдруг не знаете. Но если вы таки вдруг не знаете, то это револьвер, шо уже кое-шо за меня, как вы думаете?
— Я дико извиняюсь, Беня, — подал голос мужчина постарше. — Но цаца приехала из Житомира и очень даже может не знать за Беню. Я совсем не удивлюсь, если цаца не знает даже за револьвер.

Девушка-кассир возмущенно фыркнула, с треском положила трубку, встала и откинула назад каштановые волосы, закрывавшие лицо. 
— Знаете шо, знаменитый на весь город Беня? Вы так размахиваете своим пистолетом, как будто он ваша единственная гордость. Если хочите знать, меня зовут Ляля. 
— Цацу зовут Ляля, — закатила глаза пожилая дама. — Тикай-ховайся, Житомир на тропе войны.

Читать далее...

НА ОПЕРЕ "КАРМЕН". ПРОСТО ЗАБАВНЫЙ РАССКАЗ!

ркадий Львович Гольдензон однажды, между дел, пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел. Он был поклонник низких цен и нераздутых смет.
Давали оперу ”Кармен” для треста ”Вторчермет”. Трест ”Вторчермет” работал так, что всё завоевал – переходящий красный флаг и премию в квартал.
Оно известно наперёд – работай, а взамен тебе устроят культпоход на оперу ”Кармен”.
Под крики ”браво” или ”бис” пройдут печаль и стресс. ”Культуру – в массы!” – вот девиз ЦК КПСС. Какой у граждан будет вкус – ЦК не всё равно!
(Хотя важнейшим из искусств является кино). Вам перепевы этих тем – как молоко козе!..  Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.
Сидит, как ёж – спина горбом, губами шевеля. Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали ”ля”, давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот – солдат цыганку полюбил и арию поёт. А та (по имени Кармен) – красотка, Бог ей дал! – в Севилье, у фабричных стен устроила скандал. Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!) пришёл под музыку Бизе порядок навести, но положил на девку глаз, влюбился, и ему,
раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму. А он пристал, как паразит: ”Мол, я попал в беду! Когда полюбишь? – говорит. – А то с ума сойду”.
А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда: ”Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..”
Хозе – в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом, и только музыка слышна, хорошая причём.

На этом кончен первый акт, и зажигают свет, и начинается антракт, работает буфет.

Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер, решил проделать моцион и двинулся в партер. Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад, где фотографии актрис, крюшон и лимонад. Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен,
неся в душе своей игру красавицы Кармен. И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет, стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет. Лицом – сплошная красота, и нету глаз синей. Ну, что сказать, Кармен – и та бледнет перед ней.
Аркадий Львович был не юн, разведен – так пришлось, но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь. Там, за спиною – сцена, зал, духи, помада, шёлк…
Он подошёл к ней и сказал: ”Простите…” – и умолк. Он знал их – ветреных, глухих, прозрачных, как стекло, что было с ним, что было в них – всё на душу легло.

На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей. Аркадий Львович Гольдензон – из тёртых калачей… Но – слово за слово – она из треста ”Вторчермет”, в ”Кармен” безумно влюблена, одна, и мужа нет. В ней были сдержанность и такт, в нём – нежных чувств поток… Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок. ”Надеюсь, я увижу вас?” Она кивнула – да. ”В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда”. Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер. И разбежались по рядам, он вверх, она – в партер.

А вот уже и акт второй. Вся сцена в полутьме. Хозе – лирический герой – ещё сидит в тюрьме, а значит – всё без перемен. Трубач дудит в трубу. Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу. Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт, сидит, как ведьма, у стола, в руках – колода карт. А карты эти, хоть убей, показывают суть: ей выпадает шесть бубей, что значит – дальний путь, и короля червовый лик – солдат, хоть круть, хоть верть, а также туз – конечно, пик – что означает смерть. И так, и этак – всё одно, и топай по стезе! Она в отчаянии, но – является Хозе. Едва зашёл – и сразу к ней, кричит: ”Я твой навек!” Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.
Устал, измучен и небрит, помятые штаны. ”Когда полюбишь?” – говорит, а этой хоть бы хны. А он, страданий не тая, поёт – и все дела: ”Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..” Таки добился своего настырный ухажёр – она влюбляется в него, и в музыке мажор! Любовь пришла – и нет проблем, плевали на уют, и зарабатывают тем, что шмотья продают. Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.

Но что-то тёмное сулят валторна и фагот. Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру,
сперва идёт ”тра-та-та-та”, а дальше – ”ту-ру-ру”. Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус? Солдат пришёл, дорога – есть, остался только туз. Трубит труба, гудит рожок – хорошего не жди, такое будет – дайте срок! Но это – впереди.

…Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис… Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз, на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.
Он еле высидел второй, такой тревожный акт. Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна стоит гражданка, что ему, как премия, дана. Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет, два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет. И вот – они уже вдвоём! Уже в руке рука, и говорят о том, о сём, два сизых голубка. Уже на ”ты”  -приятный знак, заманчивый предел!.. Аркадий Львович был мастак по части этих дел.
Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас, дослушать оперу, потом – у входа, возле касс.

И начался последний акт из оперы ”Кармен”!.. Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен, но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман, что некий тип – тореадор – с ней закрутил роман. К нему – всеобщий интерес, а имя носит он,
что и не выговоришь – Эс-камильо (баритон). А вот и сам – красив, плечист, поёт – не сыщешь слов! Весьма заслуженный артист, который бьёт быков. Кармен – к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот ей подаёт условный знак и радостно поёт: ”Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой! Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой”. А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым. Хотя и тенор – первый сорт, а всё же нелюбим. Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен, потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним – к Кармен: ”Ты что, выходит – изменять? – кричит он, возмущён. – Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..”
А той, Кармен, всё трын-трава, стоит – в ушах кольцо, и нехорошие слова поёт ему в лицо. Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней! ”Любовь свободна, – говорит, – законов всех сильней!” А всё же сила есть в тузах! За дело – видит Бог –
он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..
И наступила тишина, и слёзы льют ручьём, и только музыка слышна, хорошая причём… Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп. Народ уходит в гардероб на одеванье шуб. Там шум и гам, и пыль столбом – дави, хватай, тяни!..
Спустился занавес с гербом, везде горят огни. Ушёл усталый дирижёр, а палочку – в футляр… И тут бежит тореадор, как будто на пожар. Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен. Он где-то там гонял быка, теперь кричит: ”Кармен!”
”Кармен!” – кричит ни в склад, ни в лад – весёлые дела. Вернись он пять минут назад – она б ещё жила…

Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин: рубаха – креп, костюм – бостон, пальто – сплошной ратин, и шапка – ясно, из бобра, – всего не перечесть. Как много разного добра в стране советской есть!.. Он тоже сбегал в гардероб, оделся – шов ко шву, и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.

Была зима. Клубился снег, царила белизна. А вот и милый человек, предмет забот – Она. Они минуту возле касс стояли визави. Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.
Трамвай, как сизый вурдалак, растаял в белизне… ”Куда?” – спросил он просто так.
Ответила: ”Ко мне”.

Это таки да надо посмотреть!..

 

Shtetl (Еврейское местечко)
Без слов! Но они здесь и не нужны...    

 

 

Художник и автор видео Alexander Pavlenkо, Германия

=Маленькие еврейские комедии=

НЕГРАМ ПОВЕЗЛО БОЛЬШЕ

В разгар борьбы с "космополитизмом" Поль Робсон привез в Москву свой
концерт, в который включил английские, негритянские и еврейские песни.
В соответствующих органах ему сказали, что еврейских песен петь не
стоит, так как евреев у нас мало. - А негров много? - поинтересовался
Робсон.

Читать далее...

Шикарный рассказ, читайте скорее!

Читать далее...

Таки да...


Пока жена красилась перед зеркалом, Матвей Ильич успел: съесть бутерброд с краковской колбасой, выпить две чашки чаю, почистить зубы, выдернуть три волосинки из ноздри, прочитать страницу из «Роковых яиц», поменять шнурки на туфлях, доесть краковскую, вымыть за собой чашку, утомиться, вздремнуть в кресле… А потом пошёл дождь, и жена передумала идти в желтом платье, как собиралась, и стала подбирать одежду по погоде. А краковская в доме кончилась. И Матвей Ильич, не зная, чем себя занять, выпил бутылку водки из холодильника и отключился. Скотина, сам ведь предложил сходить в музей, плакала жена...

Одесско-русский разгoворник или ШО такое ШО?

Одесско-русский разгoворник

ШО — Бyдьте добры, пoвторите пожaлуйста пoследнюю фразу, я не расслышал.

ТЮ — Я искрeнне надеялся, что финал вашего повествoвания будет иным.

ТАКИ ДА — Абсолютно солидaрен с предыдущим oратором.

Читать далее...

Принц-лягушка и его еврейская мама

Принц-лягушка и его еврейская мама Фантазия на тему: а что если бы принц-лягушонок был родом из Одессы — Изя! — начала лягушка. — Что, мама, мне холодно? — спросил лягушонок. — Нет, Изя! — Я хочу кушать? — Нет, Изя, ты хочешь жениться! — Ой, мама, не зацепляйте меня за волнительную тему, поберегите нервы. — Изя! Как мне поберечь нервы, когда ты мне их постоянно делаешь? А я таки имею тебе кое-что сказать по этому поводу, — возразила лягушка. — Мама, вы всегда имеете мне кое-что сказать и потом имеете себе нервы. — Изя, ты совсем не любишь маму. Ведь мама ради тебя стала лягушкой. Даже больше того, Изя, ЖАБОЙ!!! — Ой, мама, ну шо вы меня душите! Ну какая вы жаба — вы лягушка! — Жаба, Изя, жаба! Лягушка — это ты, а мама, которая ради тебя обратились лягушкой, когда поняла, что ты таки останешься лягушонком, если мама не найдет тебе жену, — это уже не лягушка, Изя, это ЖАБА! — Ой, мама, ну шо вы делаете из мухи истребитель? Мне не нужна жена, мне нужен один поцелуй — и я опять стану нормальным мальчиком. — Может от поцелуя ты и станешь нормальным мальчиком, а вот нормальным мужчиной ты станешь, когда закончишь мЭдинститут и женишься. Вот скажи мне, Изя, мама приводила тебе прЫнцессу в прошлом месяце? — Таки да… — вздохнул лягушонок.   — И шо ты с ней сделал?..

Соседи :)

С О С Е Д И Выйдя на балкон, Борис Моисеевич Авербах с присущей ему тщательностью развешивал на веревочках пойманную рыбёшку, пряча её в носки от завистливых посторонних глаз. В мечтах он уже наслаждался пивком под завяленную на летнем солнышке рыбку. – Хайма! – прошептала на ухо подружке, зашедшая к приятельнице, соседке Бориса Моисеевича по балкону, Роза Абрамовна, – Я таки спиздю у него немного рыбки! Кстати, а ты не знаешь как говорить правильно — "спиздю" или "спизжу"? – Роза! – укоризненно произнесла Хайма, – Вообще нельзя так говорить! А то он, поц, услышит и перепрячет на@уй!

НАЛЁТ ПО-ОДЕССКИ. БАБЕЛЬ ИЛИ ПОД БАБЕЛЯ?

— И откуда таки на нас свалилась эта цаца, Жора? — спросил мужчина постарше.
— Цацу прислали аж из Житомира, — ответил мужчина помладше, — Теперь цаца целыми днями звонит обратно в свой великий Житомир, шобы поплакать за жизнь в нашем захолустье.
— Шо вы говорите? — мужчина постарше дёрнул подбородком, — Я всегда утверждал, шо телефон в сберкассе должен иметь выход только на милицию. Почему три целых клиента должны ждать вот уже целое утро, пока цаца наговорится и соизволит принять деньги на книжку? Я всецело поддерживаю эту пожилую даму!
— Миша, я таки не очень понимаю эту вашу махинацию с дробями, но крепко уважаю целостность вашего мнения, — кивнул мужчина помладше.

— Слушайте меня свободным ухом, столичная цаца! — возмущалась тем временем пожилая дама. — У меня больше дел, чем у вас пустоты под бигудями. Оставьте в покое варнякать по телефону, начните обслуживать население! Мы устали слушать за ваши мансы и хочим пополнить книжки.

Дверь распахнулась и в помещение вошли трое мужчин. Один из них направился к окошку кассы, второй остановился в центре комнаты, а третий заложил дверь, просунув ножку стула в ручки.
— Дамы и господа, ша! — сообщил первый, — Я не стану брехать, шо никто не пострадает, но если будет тихо, то может оказаться, шо я зря переживал за ваше здоровье. С другого бока, на дверях стоит вооружённый Йося, а прямо рядом с вами стоит вооружённый Додик, шо уже кое-шо за тишину, как вы думаете?

Он наклонился к окошку и с улыбкой поинтересовался:
— Имею до вас два вопроса — как зовут такую милую барышню и держите руки так, шобы я их видел даже закрытыми глазами. Я — Беня, если вы не вдруг не знаете. Но если вы таки вдруг не знаете, то это револьвер, шо уже кое-шо за меня, как вы думаете?
— Я дико извиняюсь, Беня, — подал голос мужчина постарше. — Но цаца приехала из Житомира и очень даже может не знать за Беню. Я совсем не удивлюсь, если цаца не знает даже за револьвер.

Девушка-кассир возмущенно фыркнула, с треском положила трубку, встала и откинула назад каштановые волосы, закрывавшие лицо. 
— Знаете шо, знаменитый на весь город Беня? Вы так размахиваете своим пистолетом, как будто он ваша единственная гордость. Если хочите знать, меня зовут Ляля. 
— Цацу зовут Ляля, — закатила глаза пожилая дама. — Тикай-ховайся, Житомир на тропе войны.

Читать далее...

Налёт...

Читать далее...

Как разделить наследство. Еврейские штучки.

 

 

Еврейские штучки.

 

Читать далее...

"Фарфоровый единорог"

Трехминутный фильм, получивший приз в Каннах.

 

предложение...


" - Таки здравствуйте, Яша! Как ваш гастрит?
- Мадам Роза, или мы с ним рады вас видеть! Это такое счастье, что моё сердце хочет вырваться из груди и порхать под потолком, как пришибленная птица.
- Яша, держите ваше сердце в его отведённом помещении, зачем мне птица над головой, у меня новая шляпка. Если вы хотите порадовать опытную женщину, так отставьте в покое распускать внутренние органы и предложите что-то неожиданного.
- Мадам Роза! Таки у меня есть показать вам такое предложение, что отказаться от посмотреть и потрогать будет сумасшествием.
- Ах, Яша, порядочная женщина разве может позволить себе такое удовольствие?
- Об чем вы говорите, мадам Роза? Выбросьте из головы переживать за моральный облик и дайте волю своему желанию.
- Яша, я таки с интересом взгляну на ваше предложение и даже охотно его пощупаю, но что я скажу мужу, когда он расстроится?
- Почему он должен расстроиться, мадам Роза? Или Додик не видит этих шикарных форм лучше всех нас? Весь город спит и видит, а он не видит?
- Вы таки думаете, что он не будет против? И что если он таки да будет против, то мне отыщется что сказать ему за его скандальный характер?
- Мадам Роза, я таки уверен, что на этом характере не останется живого места, если он только подумает против.
- А мне потом не будет жалко за мою доверчивость и безотказность, Яша? Читать далее...

Одесская сказка «Таки про Красную Шапочку».



























— Деее-дааа! Дееее-даа! Дее-даааа! — маленькая Риточка надрывалась уже несколько минут, ни в какую не желая засыпать.
Старый Моня громко вздохнул, поставил на столик свой ежевечерний стакан кефира и повернулся к жене, колдующей с утюгом над кучей свежестираной детской одежды.
— Бася, мэйдэле, таки подойди до внучки, пока она, не дай Бог, не охрипла от своих песен, как старый биндюжник на поминках портового пурыца! Иначе я не знаю, шо ты будешь петь ее матери, когда она вирвет мне последний золотой зуб за такой цурэс!
Бася поставила утюг на доску и выплыла из гостиной. Некоторое время из Риточкиной спальни доносилось воркование, а потом Риточкин голос снова завел свое «Дее-дааа! Дееее-даа!». Бася безоговорочно капитулировала:
— Все! Ша! Я уже иду за этим ленивым старпером, твоим дедом, который достался тебе за то, шо ты так плохо кушаешь! — Бася вышла из спальни, бурча себе под нос. — А мне он за шо достался, я себя спрашиваю? Шоб свести меня в могилу и привести в дом гойку, я себе говорю. Или я не знаю этого старого еврея. Он себе думает, шо он молодой Соломон в гареме. Так он себе думает…Читать далее...