* * *

На черный бархат лист кленовый
я, как святыню, положил:
лист золотой с пыльцой пунцовой
между лиловых тонких жил.

И с ним же рядом, неизбежно,
старинный стих — его двойник,
простой, и радужный, и нежный,
в душевном сумраке возник;

и все нежнее, все смиренней
он лепетал, полутаясь,
но слушал только лист осенний,
на черном бархате светясь...

ЗАКЛИНАНИЕ

Юный маг в пурпуровом хитоне
Говорил нездешние слова,
Перед ней, царицей беззаконий,
Расточал рубины волшебства.

Аромат сжигаемых растений
Открывал пространства без границ,
Где носились сумрачные тени,
То на рыб похожи, то на птиц.

Плакали невидимые струны,
Огненные плавали столбы,
Гордые военные трибуны
Опускали взоры, как рабы.

А царица, тайное тревожа,
Мировой играла крутизной,
И ее атласистая кожа
Опьяняла снежной белизной.

Отданный во власть ее причуде,
Юный маг забыл про всё вокруг,
Он смотрел на маленькие груди,
На браслеты вытянутых рук.

Юный маг в пурпуровом хитоне
Говорил, как мертвый, не дыша,
Отдал всё царице беззаконий,
Чем была жива его душа.

А когда на изумрудах Нила
Месяц закачался и поблек,
Бледная царица уронила
Для него алеющий цветок.

Июль 1907, Париж

* * *

Поедем в Царское Село!
Там улыбаются мещанки,
Когда гусары после пьянки
Садяться в крепкое седло...
Поедем в Царское Село!

Казармы, парки и дворцы,
А на деревьях клочья ваты,
И грянут " здравия " раскаты
На крик " здорово, молодцы! "
Казармы, парки и дворцы...

Одноэтажные дома,
Где однодумы - генералы
Свой коротают век усталый,
Читая " Ниву " и Дюма...
Особняки - а не дома!

Свист паровоза... Едет князь.
В стеклянном павильоне свита!..
И, саблю волоча сердито,
Выходит офицер, кичась, -
Не сомневаюсь - это князь...

И возвращается домой -
Конечно, в царство этикета,
Внушая тайный страх, карета
С мощами фрейлины седой -
Что возвращается домой...

1912

* * *
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.

* * *

Выйди на кровлю. Склонись на четыре
Стороны света, простерши ладонь...
Солнце... Вода... Облака... Огонь...-
Все, что есть прекрасного в мире...

Факел косматый в шафранном тумане...
Влажной парчою расплесканный луч...
К небу из пены простертые длани...
Облачных грамот закатный сургуч...

Гаснут во времени, тонут в пространстве
Мысли, событья, мечты, корабли...
Я ж уношу в свое странствие странствий
Лучшее из наваждений земли.

Коктебель

21 июня

Лита с англосаксонского наречия переводится как «самый длинный день в году». У кельтских народов Британии само время праздника Летнего солнцестояния говорит о его прошлой связи с культом солнца. Потому и основные обряды и ритуалы сходны с таким же комплексом обрядов дня зимнего солнцестояния — 21 декабря.

У кельтов с обоими днями связано много поверий о якобы особенно могущественной в ночь на дни солнцестояний нечистой силе. Центральное место в праздновании этих дней занимают различные формы ритуальных огней.

Большую роль в обрядах, приуроченных к этим двум датам, играет зелень — зеленые ветки, цветы, даже деревья, в некоторых обрядах зимнего и летнего праздника имеются мотивы брака, семейного благополучия.

Связь с культом солнца имел и распространенный среди шотландцев обычай катать с гор или крутых обрывов рек колеса, обвитые соломой и зажженные. Иногда при этом гадали: если колесо горело все время, пока катилось, то считали, что урожай будет хорошим.

По представлениям кельтов, таинственное магическое значение в этот период полного расцвета всей природы имел и папоротник: в полночь он будто бы расцветал на короткое мгновение. Смельчаки отправлялись в полночь в лес, чтобы увидеть цветок папоротника и собрать его семена. Такие походы считались очень опасными, так как это растение зорко охраняли феи и разная нечистая сила. Тот, кому все же удавалось заполучить семена, мог якобы стать невидимым и наблюдать танцы и игры фей в эту волшебную ночь.

Шотландцы к тому же считали семена папоротника самыми действенными против нечистой силы. От нечистой же силы помогали собранные в эту ночь ягоды бузины и прибитые над дверьми и над воротами веточки березы. Береза играла существенную роль в обрядах дня летнего солнцестояния у всех кельтских народов.

В обычаи дня летнего солнцестояния вплетено много семейно-брачных мотивов. В ночь на 21 июня много гадали. Гадали и девушки, и парни, часто используя для этой цели различные цветы и растения (чаще всего зверобой), иногда и какие-нибудь предметы. В Шотландии в эту ночь возлюбленные давали друг другу клятву верности, нарушение которой считалось преступлением. Такую клятву произносили либо возле камня-мегалита, либо возле почитаемого источника и скрепляли ее рукопожатием.

Большинство таких обычаев дня летнего солнцестояния уже утрачено, но и в наши дни во многих местах Британских островов июнь считается наиболее подходящим месяцем для заключения браков.


http://www.calend.ru

СЧАСТЬЕ

Солнце, сияя, теплом излучается:
Счастливо сердце, когда расточается.
Счастлив, кто так даровит
Щедрой любовью, что светлому чается,
Будто со всем он живым обручается.
Счастлив, кто жив и живит.

Счастье не то, что годиной случается
И с мимолетной годиной кончается:
Счастья не жди, не лови.
Дух, как на царство, на счастье венчается,
В счастье, как в солнце, навек облачается:
Счастье - победа любви.

* * *

Нет, молодость, ты мне была верна,
Ты не лгала, притворствуя, не льстила,
Ты тайной ночью в склеп меня водила
И ставила у темного окна.
Нас возносила грузная волна,
Качались мы у темного провала,
И я молчал, а ты была бледна,
Ты на полу простертая стонала.
Мой ранний страх вздымался у окна,
Грозил всю жизнь безумием измерить...
Я видел лица, слышал имена -
И убегал, не смея знать и верить.

16 июня 1917 года
родился талантливый американский
фотограф Ирвин Пенн

Ирвин Пенн (Irving Penn) начал свою блестящую карьеру фотографа в 1943 году, работая ассистентом художественного редактора журнала «Vogue» Александра Либермана.
26-летний дизайнер имел собственное представление о том как должна выглядеть обложка, но не находил понимания у штатных фотографов журнала. Тогда Либерман посоветовал ему самому взять в руки фотокамеру и 1 октября 1943 года на обложке «Vogue» появилась первая фотография Ирвина Пенна.
Эту дату можно считать вторым днем рождения одного из самых знаменитых фотографов XX века.

Для фотографий Пенна характерно использование разнообразных, изобретенных им самим, приемов, коллекцию которых он постоянно пополнял.
Например, помещал свою модель в угол, эмитирующий, по мысли фотографа, замкнутое пространство. Некоторые модели чувствовали себя спокойно, другим представлялось будто они в капкане или тюремной камере. Иногда он использовал какое-нибудь устройство, скажем, усаживал модель на мотоцикл.
Приобретя в соседнем магазине старинный ковер, он использовал его в течение несколько месяцев — различные части ковра отличались по тону и узору и фотограф мог подбирать для каждой модели свой определенный кусочек фона.

Большим успехом пользовалась серия фотографий привезенных Пенном из командировки в Перу.
Студия, которую он арендовал у местного фотографа, выглядела очень экзотично: полы из каменной плитки, рисунки на стенах, какой-то непонятный столик, на который облокачивались позирующие модели. Фотограф сделал в этой студии около 200 портретов местных жителей, в том числе «Дети из города Куско» («Cuzco Children»).
Другой проект Ирвина Пенна представлял собой серию портретов представителей различных профессий, обличенных в рабочую униформу и с атрибутами своей профессии в руках. Каждая модель находилась на белом фоне и освещалась со стороны: это освещение характерно для многих портретных работ Пенна.

В 1953 году, открывая собственную студию, Ирвин Пенн сказал ставшую знаменитой фразу: «Съемка пирожного тоже может быть искусством».
И он действительно умудрялся делать произведения искусства, снимая самые неказистые объекты — груду окурков или набор каких-нибудь на первый взгляд несовместимых предметов.
Но самый любимый его жанр — это портрет.
Пенн работает самозабвенно, увлекая за собой своих моделей.
«Я помню чувство, что отдаю больше чем имею, что в этот момент я был больше чем я есть на самом деле, рассказывал не свою историю, а нечто большее …», — описывал свои ощущения один из фотографируемых.
За все время существования фотографии, портретистов, способных вызвать у модели подобные чувства, можно в буквальном смысле пересчитать по пальцам.


http://www.photoisland.net

* * *
И будут огоньками роз
Цвести шиповники, алея,
И под ногами млеть откос
Лиловым запахом шалфея,
А в глубине мерцать залив
Чешуйным блеском хлябей сонных,
В седой оправе пенных грив
И в рыжей раме гор сожженных.
И ты с приподнятой рукой,
Не отрывая взгляд от взморья,
Пойдешь вечернею тропой
С молитвенного плоскогорья...
Минуешь овчий кошт, овраг...
Тебя проводят до ограды
Коров задумчивые взгляды
И грустные глаза собак.
Крылом зубчатым вырастая,
Коснется моря тень вершин,
И ты возникнешь, млея, тая,
В полынном сумраке долин.

13 июня 1865 года
родился известный немецкий
фотограф Карл Блосфельдт


Скульптор и преподаватель прикладного искусства в Берлинском колледже искусств и ремесел Карл Блосфельдт (Karl Blossfeldt, 1865-1932) всегда считал, что основным учителем человека связавшего свою жизнь с искусством должна стать природа. «Растение всегда представляет собой нечто большее, чем сухая функциональность» — учил он своих студентов, — «Его форма, определенная логикой существования, всегда стремится к высшей степени художественности».

Для того чтобы показать красоту природы своим студентам и доказать, что основные эстетические формы искусства имеют прототипы в мире растений, он сконструировал фотокамеру, позволяющую получать изображения со значительным увеличением. В течение 30 с лишним лет (с 1899 года практически до самой смерти) Блосфельдт фотографировал цветы, почки, семена, стебли, корни и другие части всевозможных растений. Он сделал несколько тысяч отпечатков, с успехом использовал их в образовательном процессе, но до конца 1920-х годов за стенами колледжа его имя оставалось практически неизвестным.

В 1928 году Карл Блосфельдт издал альбом «Прототипы искусства» («Urformen der Kunst»). Книга мгновенно стала международным бестселлером и 63-летний профессор в один миг превратился из скромного преподавателя в знаменитого на весь мир фотохудожника. В 1931 году Блосфельдт ушел на пенсию, а в следующем году незадолго до смерти издал еще одну книгу «Волшебный сад природы» («Wundergarten der Natur»). Обе книги стали заметным вкладом в движение «Новая предметность» (другое название — «магический реализм») и оказали значительное влияние на развитие фотографии XX века.




http://www.photoisland.net

/ фотограф: Дмитрий Золотарев /

* * *

Читаю мемуары разных лиц.
Сопоставляю прошлого картины,
что удается мне не без труда.
Из вороха распавшихся страниц
соорудить пытаюсь мир единый,
а из тряпья одежки обветшалой -
блистательный ваш облик, господа.
Из полусгнивших кружев паутины -
вдруг аромат антоновки лежалой,
какие-то деревни, города,
а в них - разлуки, встречи, именины,
родная речь и свадеб поезда;
сражения, сомнения, проклятья,
и кринолины, и крестьянок платья...
Как медуница перед розой алой -
фигуры ваших женщин, господа...
И не хватает мелочи, пожалуй,
чтоб слиться с этим миром навсегда.

НАШ ВЕК

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит...
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры... но о ней не просит...

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
"Впусти меня!- Я верю, боже мой!
Приди на помощь моему неверью!.."

/ художник: М.К. Чюрленис /

О ЗНАКАХ ЗОДИАКА

Неправда, над нами не бездна, не мрак,-
Каталог наград и возмездий.
Любуемся мы на ночной зодиак,
На вечное танго созвездий.

Глядим, запрокинули головы вверх,
В безмолвие, тайну и вечность.
Там трассы судеб и мгновенный наш век
Отмечены в виде невидимых вех,
Что могут хранить и беречь нас.

Горячий нектар в холода февралей,-
Как сладкий елей вместо грога:
Льет звездную воду чудак Водолей
В бездонную пасть Козерога.

Вселенский поток и извилист и крут,
Окрашен то ртутью, то кровью.
Но, вырвавшись с мартовской мглою из пут,
Могучие Рыбы на нерест плывут
По Млечным потокам к верховью.

Декабрьский Стрелец отстрелялся вконец,
Он мается, копья ломая,
И может без страха резвиться Телец
На светлых урочищах мая.

Из августа изголодавшийся Лев
Глядит на Овена в апреле.
В июнь, к Близнецам свои руки воздев,
Нежнейшие девы созвездия Дев
Весы превратили в качели.

Лучи световые пробились сквозь мрак,
Как нить Ариадны, конкретны,
Но и Скорпион, и таинственный Рак
От нас далеки и безвредны.

На свой зодиак человек не роптал,
Да звездам страшна ли опала?!
Он эти созвездия с неба достал,
Оправил он их в благородный металл,
И тайна доступною стала.

1973

* * *
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.

Я от горечи — целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи — другую
Ночью за руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.

* * *

Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.

Будь!— это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!— а я скажу: — когда-то...

* * *
И тяжкий сон житейского сознанья
Ты отряхнешь, тоскуя и любя.
Вл. Соловьев

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду,— тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.

/ художник: Нина Резниченко /

ДЕВУШКА ИЗ SPOLETO

Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой - мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи -
Дай, как монаху, взойти на костер!

Счастья не требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой тебя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю за ограду,
Где ты срываешь цветы,- и люблю!

Мимо, все мимо - ты ветром гонима -
Солнцем палима - Мария! Позволь
Взору - прозреть над тобой херувима,
Сердцу - изведать сладчайшую боль!

Тихо я в темные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В темный источник сияющих глаз.

* * *
В ночи, когда уснет тревога,
И город скроется во мгле —
О, сколько музыки у бога,
Какие звуки на земле!

Что буря жизни, если розы
Твои цветут мне и горят!
Что человеческие слезы,
Когда румянится закат!

Прими, Владычица вселенной,
Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба —
Последней страсти кубок пенный
От недостойного раба!

ТЕЛЕФОН

На этом диком страшном свете
Ты, друг полночных похорон,
В высоком строгом кабинете
Самоубийцы — телефон!

Асфальта черные озера
Изрыты яростью копыт,
И скоро будет солнце; скоро
Безумный пепел прокричит.

А там дубовая Валгалла
И старый пиршественный сон;
Судьба велела, ночь решала,
Когда проснулся телефон.

Весь воздух выпили тяжелые портьеры,
На театральной площади темно.
Звонок — и закружились сферы:
Самоубийство решено.

Куда бежать от жизни гулкой,
От этой каменной уйти?
Молчи, проклятая шкатулка!
На дне морском цветет: прости!

И только голос, голос-птица
Летит на пиршественный сон.
Ты — избавленье и зарница
Самоубийства — телефон!