Настроение сейчас - вперёд

            Они убили его.

            Просто. Да, иногда не нужно привлекательных выстрелов, ярких междометий, матов, рвущих контекст утверждений, начало может быть просто началом. Вот как сейчас. В прямом смысле заключаться в том, что его убили, и он мёртв. Честно.

            4 сидел за столом. Как обычно. Какие-то торжества «для галочки» уже отгремели, какие-то, как всегда, мрачно нависали, они шли параллельно мозгу, иногда прислушиваясь, – в черепе без конца играла музыка, – но быстро убегали далее, к своему череду. За окном виднелись грибки салютов, падали одни и те же ежевечерние звёзды, зимний дождь покрывал бетон вторым слоем – всё, разумеется, шло к убийству; он знал это, но было плевать. Сегодня, да и в последние недели вообще всё вокруг мучительно вежливо и садистски добродушно. Вот и пару минут назад начальник через два стола сообщил, что, дескать, спасибо, можешь идти домой и до конца недели не потревожу – праздник же… «И ты тоже в сговоре что ли?». Потом встал, попрощался и вышел. Всё равно.

            «Стариииик, ты же невероятно стар для всего этого!»

            Понимающе улыбавшиеся цехи провожали его в последнюю ночь, там, где их не было, по контуру горизонта виднелся розовый поясок будто накрытого гигантским вантузом неба. Дорога отодвигала лужи в стороны, останавливала мчащиеся легковушки, и в доброжелательной маршрутке он, казалось, раз шесть услышал «Пожалуйста», пока не заснул, а после… В пепельных искрах из-под век ему вспомнилось, как пару недель назад какая-то женщина уступила место как раз в момент нового температурного рекорда, взятого простудой… «Она знала про этот день, она обязательно придёт! Я точно увижу её с молотком!». Это сейчас же наложилось на мелодию и зазвучало в голове. «Сегодня. Вечером»…

            Ехать к родителям всегда было сложно, особенно когда вырос, и каждый год для этого находили все более новые и сволочные причины; но сегодня они собирались его убить, потому было просто немного странно. Как желтый троллейбус. Или мужчина на каблуках.

            «То, что не делает тебя сильнее, убивает»

            …И вот уже 4 дома, спиной в диване, ногами в руках. В магазине ему вежливо улыбались, хм. Таааак… Отец дважды приглашал к столу, мама по-доброму отозвалась о девушке, даже брат, которому всегда насрать, поинтересовался, всё ли в порядке и на автоматический ответ переспросил, точно ли, мдааа… Что еще? Кто еще? Ах, да, полузабытые номера вычеркнутых людей поздравили запамятованными голосами, они и вправду были рады слышать… Где еще? А, вот, раз пять звали к себе друзья. Трижды другие. Два раза звонила девушка. Сообщения со смайлами забили весь экран… А дальше? О, вот еще преподаватель, которую не видел лет пять, просила зайти на чай, рассказать, как дела… БОЖЕ! Твою мать, и ты, Брут???!! Ты же знаешь, невозможно вытерпеть столько лезвий!!

            «Это очень подозрительно, когда о живом тебе либо хорошо, либо никак»

            «Всевсевсе, ДА, все хотят моей смерти! ВСЕ!» - с дико визжащими глазами он влетел в ванную и закрылся с такой силой, что замок заело. Не раздеваясь, сел на дно, пытаясь прийти в себя, обезопаситься, забаррикадироваться или придумать пути отступления, но все, кто мог ему помочь, были рады встрече, радовались и стремились убить. В растерянности и полубреду он оказался на улице, кишащей людьми, то толкавшимися, не замечая, то не дававшими прохода, тянувшими руку помощи, крепко сжав, пряча за спиной другую. Протягивали и хватали. Хватали и тянули, цепко впиваясь. А он вырывался и бежал. От одних к другим, третьим, к свободному переулку, к посторонним, к ближнему углу, хватался рукой за бамперы, балконы, решётки, столбы, казалось, сам асфальт толкал его, сбивая с ног, но БААХ!..

            «Самое время заняться делом, да?»

            Почесывая шишку на виске, он поднял глаза и увидел их. Всех. Чугунная ванна всё еще гудела колоколом. Углы убежали до горизонта, комната растянулась и нависла над ним своими исполинскими размерами. Тоже сразу вся.

            С раковины, кажется, бесконечно и монотонно звенел телефон СМС с проникновенно-ванильным текстом, о который он, будто о стекло, поранил в кровь ладонь, за вытянувшейся, бескрайней стиралкой стояла такая же бездонная открытая бутылка кальвадоса и нагло пахла спиртом…

            И вот тут они начали действовать.

            Вернее, тут и убили.

            Они сплотились в тысячеликое бесформенное скользкое улыбчивое существо. Они амёбой распяли его по гладкой ванне. Они зафиксировали каждую конечность. Они защекотали до судорог. Они заставили дико смеяться. Они взяли с полки бритву. Они отрезали первый кусочек творожного тела – из конической ямки в ноге вовсе не текла кровь, она будто застыла на стенках. И мясо воняло, хоть выглядело как запакованный на заводе в полиэтилен почерёвок.

            Они вырезали традиции. Они корчевали цели. Они удаляли принципы. Они отключали от всех сетей, настоящих и выдуманных. Они сдирали затупившимся лезвием опухоли предпочтений, обид, доброты, гнева, злости, жалости, снисхождения….

            А, превратив в перфорированное месиво, перерезали горло. Каждой знакомой, каждой любимой, каждой встретившейся и согласившейся рукой.

            «Умерший стоя долго не простоит, верно?»

            «Как всегда, бестолково, да?»

            «Эй, Жень?»

            Эй????...

Настроение сейчас - ep

 

Уже неделю выворачиваю мозги наизнанку, силясь выцедить самое сочное из поездки...оууу...уже недельной давности. Выходят какие-то странноватые выкидыши-огрызки, первый признак того, что затея дурацкая, и, скажу честно, я бросил бы, если б не масштабность исполнения этой давней мечты (похвастаться хочется, наверное). Потому что сейчас, сидя на грязном полу, давно не видевшем пылесоса, косясь на пыльные столы, пожелтевший от грязи и времени монитор, захламленные углы, открытые дверцы старого шкафа, откуда кишками свисает барахло, которое не хочется одевать, а еще зная, что за стенами, но до входной двери еще хуже, и уборкой тут не помочь, думаю о строймехе, о пропусках, просыпаниях, недоделках, лени, неумелом обращении, отсутствии концентрации и моем собственном разложении, когда из выделения главного вырастает его отрицание, и остается только разбитое корыто... Кто ближайший стоит в очереди за ресурсами? А черт знает, у этой барной стойки все в первом ряду...

А еще очень стыдно от того, что не могу сейчас внятно показать, что такое "темно, одиноко и Собор...", хотя еще ровно неделю назад не представлял ничего другого, кроме этого, из внезапно увиденных мною чудес света. Актуальность потеряла время, я потихоньку, по горошине, теряю актуальность, зарываюсь в комья серой, тканевидной пыли, похожей на оренбургский платок; молчание загоняет в угол, где слова добивают. И не разбавлять фотографиями, экспрессивной жестикуляцией, пятикопеечными глазами просто нельзя, потому что момент потерян, потому что память отбраковала, потому что не натренирована подчиняться, потому что откладывал, потому что авось прошло бы.

С другой стороны, что бы еще заставило меня бегать промозглым предрассветом, беспокоясь только об освещении и боясь не успеть [на] всё, как ни то, к чему я не привык? И посреди какого места я хотел бы еще оказаться в 5:30 утра чужим, совсем одним, совсем незнакомым, совсем мимолетно и совсем случайно, причем почти не присутствуя?.. Постоять под тяжелеющим, прерывистым небом, прокатиться на глазах по кромкам молчаливых зданий, съезжая, передать привет вечности, улечься на брусчатку объективом вверх, ... .. И обязательно не возвращаться в проданный вечно интересующимся туристам вечер.

Подожди! А, может, сейчас это мною переписывается? Вдруг, на самом деле всё это я говорил стекающей чугунной девушке с памятника, подпустившей слишком близко необузданный страх под защитой серебристого троекратного зума на всю длину? Память говорит, что где-то слышала подобные чувства, а сам я вновь прыгаю в мечты о том утре, только чуть другом - дорассказать ей полностью, чтоб сошла с постамента такая, как есть, с глазами из глубины пустой формы, с ветвью в левой ладони, чтоб преследовала меня обезумевшего неспешным шагом посреди неразвеянной пустоты на очень тематическом фоне, а догнав, сдавила в комок если не железными руками, то хоть двумя черными монетами номиналом в полжизни каждая...Ведь сейчас, прямиком из царства налипающей на ладони бесповоротной грязи, циничный, рефлексирующий, однепропетровченный брюзга, накидывающий лишние годы, до которых не дорос, и лишние качества, на которые не заработал,... на кой хрен я ей нужен?

Впрочем, как и она всем остальным, появлявшимся из тумана, шедшим по этой площади, опаздывая, сокращая путь, невероятно стыдясь и злясь на межсезонье, в которое так легко проспать разрывающийся будильник, но так тяжело объяснить это педантичному начальству. В которое идешь из прокуренного ночного клуба, коробка-автомат переключает скорости, не спрашивая "верх", а красные глаза из-под туго натянутой шапки - скорее, украшение, им некогда на многоколонное золото глядеть. И тут уже ты сам меняешь роль, недоумевая от степени равнодушия. Уже готов бегать зигзагами, орать во все горло, направлять силой, помогать разделять, доставать всех их незаметным достоянием... и тут же становишься немыслимо одиноким. Это часть жизни. Да. Декорации. Да. Занимаемая площадь, памятники старины, культурные места, достопримечательности, туристские деньги в казну. "Да, да, да..." - повторяешь, конечно, ты и сам бы мог идти, состыковывая в голове абсолютно разные результаты строймех-задачи и её проверки, любоваться каким-нибудь риффом в качественных, немецких ушах... Или мечтать побывать где-то в других, непохожих странах, потаращиться на их выставленные напоказ особенности "Специально туристов для"... Вот запара, действительно, мог!

За ней весь энтузиазм прячется, напяливая валенки, пуховик и ушанку, открывая дверь, сдерживавшую внешний вечный холод, и шагая со вздохом. А после хочется только двигаться. Причем не здесь, а отсюда.

Смотри, я деньги за «Нон-Стоп», пролетающий над считывателем штрих-кодов.

Усмехнись, я дурацкий значок с мочалкой на сумке анорексионного парня.

Глянь, я стартующее «шевроле» в пробке, перед которой бегут двое оглядывающихся.

Вот, я плитка набережной, среди тысяч цоконий ловящая четыре уверенных и остановившихся.

««Внимание, я вспомнившийся силуэт полета слишком симметричной гербовой птицы.»»

Почувствуй, я попытка слова вылететь из /другого/ уха, пресеченная ударом ладони.

Улови, я картины ближайшего будущего на скелете из этого моста, этой реки, этого зиккурата с зеленым шаром и эстафетой фотографирующихся. Я – настоящее его начало, как и вчера.

Слижи меня, я капля на стенке банки.

Взгляни, я желтоглазый пластиковый циклоп на гребне волны, проплывающий мимо.

Вдохни, я невероятно пахнущий конец марта, где приятно пить без алкоголя, стряхивать с себя ветер, одеваться в скорость, а потом резко гасить рывки об стену воздуха. Я – суп из слов, замешанный на высокооктановом бензине, взрывающийся, как тротил даже от маленькой искры желания.

Глотни, я звон упавшей стеклянной бутылки.

Моргни, я звон из сумочки, пронесшейся на длинных ногах мимо.

Проведи рукой, скользни глазами, поведи носом, цокни языком, скомкай, брось…

Обернись, я – шаг в обратном направлении.

Выдохни, я конец intermezzo.