Мерзну!. По этой причине обдумываю,собственно, 2 крайне плодотворные идеи: 1.Кровавая расправа над работниками ЖЭКа ( серия упражнений с бейсбольной битой, бензопилой и газовой горелкой).
2.Отращивание густой морозостойкой шерсти по всему телу.
Первый способ, несмотря на всю развлекательность, все же не решает проблемы тепла. Замучь я хоть 33 управдома в дырявые трубы горячая вода не пойдет. Шерсть, безусловно помогает с обогревом, но явно идет в разрез с общественной моралью и нравственностью...Закавыка.
Накануне наблюдал очередную серию романтико-приключенческой мелодраммы "Грушин-ин-лав". Некоторое время назад, бравый полковник, проходя амбулаторный курс лечебных уколов , свел знакомство с некой юной особой медицинского профиля. Особа оказалась медсестрой Таней, уроженкой города Ижевска,26 лет отроду. Латентная фаза их романа сопровождавшаяся шоколадными конфетами,рассказами о славном прошлом и гладиолусами с грядки, закончилась в субботу, когда Грушин, помывшись и сходив в парикмахерскую, пригласил девушку Таню в гости на окунь-парти. Приобретенные у метро рыбехи выдавались за славные трофеи рыболова-охотника. Была анонсирована также фирменная зверобойная настойка и чай с пирогом.
За час до материлизации феи Грушин находился на грани нервного срыва, бэтмэном носясь по квартире, звеня тарелками и плеща настокой. Зубоскал Григорьев старший, усугублял нервозность, то советуя для облегчения миссии сыпануть в водку клофелина, то предлагаю свои услуги по сексуальному раскрепощению объекта. В итоге в 19-00,когда в дверь позвонили, Грушин все еще пребывал в потертых строевых брюках и тапочках...
Таня оказалась рослой румяной девицей с россыпью конопушек по всему плоскому невыразительному лицу. 2 круглых васильковых глаза удивленно-бессмысленно таращились на "случайно" высыпавший в коридор народ.Запыхавшийся Грушин в парадном кителе с медалями коршуном кинулся в толпу и галантно подхватив медсестру под руку, потащил ее, не раздевая, в свою комнату.
Около 11, выйдя по мелкой нужде в коридор, я обнаружил там припавшего к полковничье двери,Григорьева старшего. Увидев меня,он гадливо улыбнулся и предостерегающе приложил палец к губам: "Пошел процесс!"

Зайдя в подъезд, я стал подниматься по лестнице – ровно 6 пролетов или 54 ступеньки. Входная дверь была распахнута настежь, и из недр квартиры доносился ровный гул голосов. «Тьфу ты, опять бурлим»,- с тоской подумалось мне. В этот момент на пороге, прикуривая на ходу сигарету, показался рослый коротко стриженый крепыш. Глубоко затянувшись, он поднял глаза и бессмысленно уставился на меня:
- Гражданин, куда направляемся?
- Домой, собственно…
- Аааа, так вы тут живете?
- Ну, типа того. Прописку показать?
- Успеете еще показать. Пройдемте с вас надо снять показания…
Из скупого рассказа лейтенанта Зенюткина выяснилось, что утром между 10 и 12 часами неустановленные лица, воспользовавшись отсутствием хозяев, вынесли из квартиры весь азербайджанский овощной набор…Присутствовавший при покраже Грушин, показал, что отпер дверь 3 неизвестным лица кавказкой национальности, принятым им за друзей владельцев витаминов. Пострадавшие братья Алиевы, Ашраф и Елдуз, а так же Мисроп Егизарян были безутешны. Последний, амурским тигром, метался по коридору, ежесекундно хватаясь за висящий на поясе мобильный телефон. «Баяэркан оренгнерик цурк, мамой клянусь!» - бросился он к крепышу.
-Аркан, аркан, будет тебе аркан и параша теплая. Регистрацию предъяви, уважаемый.
Егизарян сник и полез запазуху…

Утром встречался с потенциальным кормильцем-работодателем. Милейшего вида мужичок, чуть за сорок, улыбчивый и обходительный . Говорит мягко, чуть причмокивая, словно смакуя каждое отдельное слово.
-Чай, кофе, коньяку, бутербродов?
Есть и пить не хотелось - мягко отказываюсь.
Отворачивается к окну, пристально смотрит в серо-сизую даль,томно вздыхает:
-Грустно. Осень пирует,
Осень развесила красные ткани,
Ликует...
Ветер - как стон запоздалых рыданий.
Листья шуршат и, взлетая, танцуют.
-Ходасевич?
-Браво,браво!В самую точку...
Разговариаем о Серебряном веке, о Гумилеве, Ахматовой,Хлебникове.Разговор неожиданно перескакивает на молодого поэта Хмурикова, приславшего на рецензию сборник своих стихов "Коляй-валяй". Мужичок заразительно смеется, закидывая голову и обнажая прекрасной работы фарфоровые зубы. Я рассказываю историю про Славу Вайнберга, преследующего свою крайне подвижную музу где-то в Калмыцких степях. Кормилец в ответ роется в ящиках стола и извлекает на свет божий богато инкрустированный моржовый хер - сувенир от Чукотской писательской организации. На столе появляются чай,кофе,коньяк и бутерброды.
На прощанье крепко жмем друг другу руки. На обратном пути с удивлением понимаю,что мы так ни о чем не договорились. Охмурил злодей!

Позже все втроем они выпивали пиво в соседней забегаловке «Сауер Копф». Владелец берета оказался уроженцем города Экибастуз Аликом Брилем, его подружка харьковчанкой Лерочкой, а Фиш просто Фишем. Быстро запьянев, он пустил слезу и принялся рассказывать новым друзьям о своих злоключениях:
-Они ж дерево, Буратино тук-тук. Если здесь не родился, или не играешь в футбол – иди улицы мести. Я им говорю, что я журналист, для больших журналов писал, что у меня своя колонка и 240 публикаций в центральной прессе,… а они хоботом водят: шпрехин зи дойч? Да у меня дед Берлин брал, лупил ихнего Ганса и в хвост и в гриву…Мать тоже, принцесса - скачет козой вокруг своего Гюнтера – Гюшечка обедать, Гюшечка завтракать, а мне комнатенку сратую, 800 морковей в месяц, и рубашку на день рождения. Гоняю зимой на велике, как почтальон Печкин. Я уже не помню, когда в клуб ходил, год женщины не видел!!!
Фиш затих. Мутные слезы его закапали в пиво – кап-кап-кап.
Бриль о чем-то зашушукался с подружкой, после чего принялся тормошить обмякшего Фиша:
- Слышь, братан, ты не грузись, в натуре. Давай ща у тебя Лерок отсосет по-быстрому. Всего 20к, как соотечественнику.…Ну, как а?
Фиш поднял на него полные грусти глаза и отрицательно покачал головой:
- Я так не могу, Алик.…У меня нет с собой 20ки…
- Ну, ничего в кредит отсосет, соглашайся.
-А я в кредит не согласная. Я ж не банк, чтоб в кредит сосать – обиженно засопел Лерок из темноты.
-Ты вообще молчи, шалава. Еще ботфорты, что я тебе на прошлой неделе купил, не отработала…- грозно цыкнул на нее Бриль, замахнувшись для убедительности локтем.
-Нет, спасибо, ребят. Я, правда, не хочу. У меня сегодня тяжелый день. Как-нибудь потом. Алик, ты не будешь возражать, если я Леру, скажем, в кафе приглашу или в кино?
- Да мне то чего, хоть в космос с ней лети - знай только денег плати - Бриль загоготал, довольный своей шуткой. – А, вообще, сам, говоришь, журналист? Прикол…Я тебе, братан, может работой сумею помочь…Есть тут одна мыслишка…

Поздним вечером Фиш возвращался на велосипеде с занятий. С неба, воодушевляя Пинкертонов, безостановочно сыпал судорожный злой снежок. Редкие фонари едва освещали безлюдную заброшенную аллею. Неторопливо вминая педали, Фиш размышлял о том, как бы поизящнее свести счеты с жизнью: вернуться в Москву прямиков в объятья закавказского злодея или буднично сунуть пальцы в розетку здесь, на чужбине. Сворачивая на Цвикауер, он увидел впереди, метрах в пятидесяти, два расплывчатых силуэта, и, решив прервать свое изотерическое одиночество, стал нагонять их. Мужчина - высокий худой брюнет, шел широким размашистым шагом. Он был одет в мешковатые тренировочные брюки с лампасами, бежевую до колен дубленку и потертый баскский берет. Небольшого роста блондинка, с неестественно светлыми волосами, семенила рядом, едва поспевая за свои спутником. Кожаная черная мини-юбка, плотно облегала ее массивную смело очерченную задницу. Завороженный широкой кормовой амплитудой, Фиш медленно ехал сзади, часто моргая от лезущих в глаза снежинок. Мощная эрекция внезапно накрыла его, заставив до боли в суставах вцепиться в руль. Окружающий мир перестал существовать, сжавшись до двух обтянутых черной кожей половинок. Мужчина внезапно остановился, и резко обернувшись, громко спросил на чистом русском языке: «Ну че уставился, рожа свинячья? Дырку прожжешь…- и добавил уже по-немецки «Вас мехст ду, Менш?». От неожиданности Фиш резко вильнул рулем и на всем ходу влетел в припаркованный у тротуара Фольксваген…

За счет хлипких литературных накоплений Саша, поднатужившись, приобрел на Арконаплатц солидную, но разнокалиберную обстановку, взял в библиотеке годовую подшивку газеты Работа в Берлине, купил 3 ящика пива и лег на дно. Как можно было предположить, отсутствие языковых навыков делало его журналистский опыт бесполезным, работа помощника ассенизатора не была ни романтичной, ни денежной, а для всякой другой оплачиваемой деятельности требовались все тот же язык и местное образование. Допив пиво и сдав газеты, Фиш обратился за помощью к скотопромышленникам. Те, услышав о затруднениях свежеобращенного немца, совещались 3 дня, после чего торжественно предложили ему место ученика на семейной ферме в Линдау. Поскольку особого выбора у него не оставалось, утренним поездом Фиш отправился в закрома немецкой родины. Осенний лес опадал листвой…По не вполне понятным причинам, Фиш умалчивает о деталях своего ученичества. Известно только, что продлилось оно всего 2 месяца, после чего он был спешно возвращен в Берлин. Девушка Аня, рассказывала, что якобы, злоупотребив шнапсом, он раздавил трактором малолитражку старшего зоотехника. Того к счастью в кабине не оказалось, и семья отделалась небольшими финансовыми потерями в виде компенсации пострадавшему скотоводу.
В Берлине Фиш впал в депрессию. Небо казалось ему низким, звезды тусклыми, а пиво затхлым. По совету отчима он записался на курсы программистов, где спал или бессмысленно таращился на особ противоположного пола. К тому моменту он уже почти год ни к кому не забирался под юбку…

To be continued

Саша Рыба оказался в Берлине, последовав туда за своей матерью,актрисой провинциального театра, выгодно вышедшей замуж за южногерманского скотопромышленника. Когда первый ажиотаж от дальнего зарубежья немного спал, Саша огляделся вокруг и не увидел себя в этом упорядоченном пейзаже. Полки магазинов ломились от разнообразного дефицита, электричества и горячей воды было навалом, газеты в почтовом ящике никто не поджигал и в подъезде не мочился - вообщем, скукота. Отношения с отчимом у Саши сразу не сложились.Воспитанный в полубогемной среде, он не выказывал никакого интереса к проблемам крупного и мелкого рогатого скота. В ответ отчим вполовину урезал его денежное довольствие и свел их ежедневное общение к индифферентному "гуттен морген". Вскоре у Саши появился младший брат с огнестрельным именем Вальтер и вопрос о возвращении на родину решился сам собой. Прощание было трогательным,но недолгим. Матушка тайком засунула ему в карман худосочный конверт с бундесмарками, и смахнула белоснежным платком несуществующую слезу. Скотопромышленник сыто рыгнул, младенец Вальтер протяжно пукнул и разразился плачем.Ауфидерзейн!
В Москве Фиш практически сразу устроился специалистом по иностранной жизни в модный молодежный журнал. За полгода он написал о всех мало мальски известных ди-джеях, потом о неизвестных, а еще позже стал просто выдумывать их. Пипл весело хавал псевдо ди-джеев и писал ему восторженные электронные письма . Саша сделался заметной фигурой в клубной туссовке,снял квартиру на Кутузовском и завел подружку - бритую наголо девушку-модель Дашу. Дольчевита закончилась в одночасье... Покровитель журнала, закавказский авторитет нетрадиционной ориентации Каха, воспылал к Саше неожиданной страстью, былим прилюдно им послан и в гневе пообещал разодрать Рыбино очко на мальтийский крест. Саша не стал рисковать очком и,спешно купив билет, тем же вечером вылетел в Берлин. Скотопромышленники не выглядели чрезмерно счастливыми, но сохраняя человеческий облик, сняли ему квартиру на дальней окраине с видом на мусоросжигательный завод. "И на том спасибо" - подумал Саша и задумался над жизнеобустройством.
To be continued

В гости к Саше Рыбе, у которого я благополучно прокантовался почти неделю, регулярно наведовались толпы всякого интернационального сброда. Незванные дети разных народов беззастенчиво опустошали холодильник, тащили все что не было хорошо прибито или приклеено, принимали душ и оставались ночевать. Будучи предупрежденным о безграничном Мишином гостеприимстве, я сразу завладел надувным бледнолиловым матрасом,который после ночевки регулярно сдувал и прятал за батарею на лестнице. Так довольно долго я наслаждался комфортом пока однажды вечером, сунув руку за батарею, я не обнаружил пропажу любимого матраса -бог дал,бог взял...Блансируя на кухонном табурете я вслушивался в перебранку Саши с любимой девушкой Аней:
- Блядь, Аня, ты сошла с ума - все до последнего еврея тратишь на шмотки и жратву. Мы ведь собирались в ноябре в Амстер...Надо копить...
- А я виновата,что твои друзья сжирают все до крошки. С утра вюрцеля взяла двести грамм, отвернулась только, а это скотина лохматая Рудиг уже в пасть себе его запихивает
- Я его не приглашал...
- А кто приглашал? Красный крест?
-Ну все равно можно ведь чего нибудь откладывать..?
- Фиш, ну давай будем занимать деньги у твоей мамы и их откладывать ......

Помятая пограничница, лениво зевнув, делает клацк штемпелем и моя паспортина расцветает ярко-сиреневым фингалом. Говорю робкое «спасибо», она в ответ плотоядно цыкает желтым зубом и жмет кнопку «следующий». Растерянно мечусь между разноцветными коридорами, делаясь легкой добычей наряженного таможенником конопатого Гуинпленна. Он брезгливо перебирает жалкие сувениры моего путешествия: берцовую кость Антония Сиракузского, макет Годзиллы 1:43 и набедренную повязку вождя племени сипайев. Разочарованно отворачивается. Жмет кнопку «следующий». Родина распахивает свои пахнущие вареной капустой и прелыми носками объятия. Отовсюду предлагают нести, вести и отгрести. Хмуро отказываюсь.
Едем. За окном проносится предместье. Серый и сытый пригород. Просыпающаяся гигантская черепаха. Бревно в глазу мира. В радио заводят «whisper not». Делаю громче. Со дна поднимается пузырек и лопается: «Как хорошо, что некого винить, как хорошо, что ты ни с кем не связан, как хорошо, что до смерти любить ты никого на свете не обязан».
Немецкое путешествие закончилось.Ну и хрен с ним. Как говорится, что русскому в радость, то немцу в гадость...Так что снова здравствуйте!

Все меньше желания оставаться в городе даже на короткое,непродолжительное время. С наступлением осени жизненное пространство стремительно сужается до размеров квартиры,комнаты, уборной. Каждый выход на улицу - проблема -дождь там или снег, мороз или ветер. Настольная лампа благополучно замещает солнце, стол -центр города, кровать спальную окраину, а засохшие объедки на подоконнике - продуктовый магазин. Изредка приходят гости,принося с собой озноб уличной прохлады да прилипший к ботинку палый лист. Мы пьем чай, курим, разговариваем и растаемся вялым рукопожатием.
Вслед за хлопом входной двери,мягкий шерстяной кокон смыкается вокруг меня,образуя внутренний космос.Здесь еще не изобретены пространство и время, не действуют притяжение, конституция и гражданский кодекс.Здесь,заглянув под стол, можно обнаружить островного жителя Хозе Педрейру,что сладко спит в тени своей тростниковой хижины,укрывшись позавчерашней газетой. Рядом его брат Чако полирует розовый кабриолет.Чуть поодаль крутобедрые мулатки репетируют гран-ламбаду к островному чемпионату девушек-болельщиц. Я машу им рукой и они приветливо улыбаются в ответ....

Ночью объявился пьяный в дым Виталик. Сначала в дверь просунулась его хаотично вращающая глазами голова, потом поспешно вплыло грузное тело и наконец возникли 2,обутые в зимние ботинки ,ноги, изо всех сил пытающиеся нагнать стремительно теряющий равновесие организм. Произошедшее через минуту обрушение книжного шкафа подвердило, что голова Виталика таки пришла к финишу первой...
Вытаскивая бесчувственного эквилибриста из литературного завала, я с грустью подумал, что мое оголтелое гостеприимство,являясь безусловно, делом богоугодным, в последнее время стало доставлять мне особенно много хлопот. Виталик тем временем с довольным видом улыбался, беззастенчиво пуская себе на рубашку слюни. В открутую дверь просочился Грушин: "Вот,блядь, нажрутся и давай куролесить...Не пойму я ваше поколение - алкоголики и наркоманы одни. Я в твои годы ротой командовал...Ну ладна давай помогу пидора этого усатого перевернуть,чтоб не захлебнулся... ". Вдвоем мы раскладываем скрипучую обоссанную раскладушку и, пыхтя, укладываем на нее бессознательного Виталика.
Утром пьем чай на кухне...Виталик похож на сильно пьющего китайца-переростка. Вместо глаз у него две маленькие недоразвитые щелки. Он стонет и трет пальцами виски.
-Че нажрался то?Горе какое?
- Да нееее...праздник у меня. Козлу этому в джипе вставил наконец...
- Да ну!?
- Ага послал ему подарочек - жопа треснет...
Из путанных объяснений похмельного Виталика я с трудом восстановил картину происшедшего. В ночь на понедельник он ,подкупив водкой сторожа ,
проник на территорию автостоянки, где вероломный джиповод хранил свой пепелац.
Действуя бесшумно и решительно,Виталик равномерно нанес на кузов автомобиля содержимое 4 тюбиков суперклея Момент и дождавшись застывания опрокинул туда же 2 пакета пшенной крупы... Та-да-да -да! Еще долго, уходящего огородами Робин Гуда, преследовали крики слетевшихся на угощение пернатых.....
Отсмеявшись, я с чувством пожал крепкую Виталькину руку - "Молодца!".

Собственно, ничего заслуживающего описания в жизни не происходит. Перед окончательным прыжком в зиму жизнь как-бы притормозила,примериваясь с какой ноги удобнее сигануть. Я привычно хандрю, почитывая книжки, наблюдая в окно и попивая блядучее домашнее винцо. Вечером во вторник на пороге комнаты неожиданно образовался Кашин,сияющий словно парадная дембельская пряжка. Без долгих предесловий он объявил,что выиграл университетский грант и через неделю отправляется в город Гайдельберг с целью дообразования... Затем он с ловкостью цирковой обезьяны выхватил из-за спины 2 трехлитровые банки с бурой жижей, грохнул их на пол передо мной и исчез за дверью. Несмотря на патологическое упрямство, было в философе что-то подлинное, то что не давало ему опрокинуться в быт, заставляло носиться отравленной колбасой,совершать ошибки и глупости, искать и находить. Дообразовывайся,друг,мне будет тебя не хватать.
После уже упоминавшегося кухонного побоища Эльчина Оглы в квартире больше не видели. Вместо него появилась молчаливая троица ангелов мщения,которая стала регулярно вносить-выносить плодо-овощные ящики, превратив эльчиновскую комнатенку в овощебазу. По квартире распостранились тлетворный аромат тропиков. Участковый К. проявил полное равнодушие к этой вопиючести, окончательно превратившись в "оборотня в погонах".
В среду после обеда пропал Григорьев младший. Вернувшись из школы, он переоделся в линялые треники, выпил яблочного компоту и исчез. Факт пропажи Стасика вскрылся только вечером,когда Валентина собралась послать его за хлебом в близлежащий гастроном. За следующую пару часов были обзвонены все григорьевские приятели, больницы, морги и детские комнаты милиции... Валентина ревела в голоса, обвиняя во всем остро пахнущего водкой мужа.
Когда надежда отыскать Стасика практически исчезла, в дверь Григорьевых постучали. Переминаясь с ноги на ногу,на пороге стоял один из мстителей:
"Женщина,это ни ваш пацан в наш комнати лижит?" Валентина в секунду покрыла расстояние,отделяющее ее от амбала-азербайджанца, и впилась ему в лицо свежим лиловым маникюром. Ослепленный азер заревел раненым зверем, пытаясь стряхнуть с себя визжащую 100 килограмовую тетку...Подоспевшие братья с трудом спасли его от лютой гибели...
В эльчиновской комнате на груде банановой кожуры возлежало бездыханное тело юного Стасика. Рядом валялись 2 распотрошенных ящика "Чеккита"... Позже в Морозовке реаниматолог восхищенно покачает головой: "Мамаша, сына вашего в книгу Гинеса нужно записать - 12 кг зеленых бананов не всякий слон в день съедает...."

Бурно и весело съездил в Ярославль.В этот раз, помятуя о плачевном опыте предыдущего путешествия, я решил не связываться с железнодорожным монстром и отправился в путь патриархально, на автобусе. После 7 часов лютой тряски,зажатый между окном и флегматичным ожиренцем средних лет, я был искренне счастлив разглядеть в опустившихся сумерках купола местного Кремля.
Марина поджидала меня на автобусной станции за рулем допотопного автомобильчика по кличке "Мася".
Давай быстрее-наскоро чмокнувшись в щеку, распорядилась она,- у дяди Аркадия день рождения, нас там уже давно ждут.Дядя Аркадий проживал на противоположном конце города в лесополосе, в собственном краснокирпичном домике о 3 этажах. К моменту нашего появления он уже расчехлил уклееную ГДРовскими красотками гитару и дуэтом с коренастым горилоподобным мужиком убедительно исполнял "Владимирский централ". Вокруг необъятных размеров стола сидело, лежало и сползало человек 20 разнообразного люда. Дослушав блатную-хороводную мы жестами выманили д.Аркадия в прихожую, где с чувством расцеловались и вручили ему праздничный галстук в полоску.
Дальнейшее живо напомнило мне юбилей моего бывшего тестя в р. Сказка, когда он последовательно свалился с лестницы, подрался со швейцаром и неудачно пытался отыметь стокилограммовое чучело медведя. На след. день Марина рассказывала, что у д. Аркадия я играл на бутылках, исполнял матерные частушки собственного сочинения, и раздевшись до трусов, показывал разнообразные аккробатическеи этюды. Я решительно отмел ее домыслы за недоказанностью.
Проснулся я в воскресение только к обеду, тут же был бесцеремонно запихан в Масю и увезен в другую лесополосу знакомиться с родителями. Папа - профессор местного Университета приветливо улыбаясь, долго тряс мне руку, чем чуть не довел до асфексии ( все это время я старательно задерживал дыхание, дабы не огорчить его жестким банкетным душманом). Мама- маленькая улыбчивая блондинка сразу застеснялась и убежала на кухню "следить за пирогами". Потом мы долго и тщательно обедали, обсуждали последние городские и столичные сплетни, гуляли по неописуемому осеннему лесу и играли в карты на застленной, пахнущей антоновскими яблоками, веранде. День медленно угасал. Внутри росло и вибрировало ощущение легкости и почти-что детского счастья. Я бесконечно симпатизировал этим малознакомым мне людям и хотел только одного, чтобы мгновение длилось и длилось.
На обратном пути я все больше молчал , односложно отвечая на беззаботное Маринино щебетанье. За окном в кромешной темноте шумел ,избавляясь от пожелтевшей листвы, лес. Я грустил, не понимая зачем я так живу...
Потом снова были люди:коллеги по театру, неформалы, околокультурные деятели, плотно заполнившие небольшое подвальное помещение рок-клуба. Я нажрался дешевого водянистого пива, лез обниматься с каким-то неопрятным бородачом, который позже, наливая мне в пиво водки, откуда-то из стратосферы вещал: "Для чего живем???Не для чего - просто боимся умереть...."

В какие узкие пределы втиснута жизнь множества людей....

Почто,собрат Арсений,
Нет от тебя гонца,
Ни весточки осенней,
Ни почтой письмеца?
......
-Но лишь звезда о крышу
Споткнется в тишине,
Во сне теяб я слышу.

- И я тебя во сне.

Ржавый Жигуль, пилотируемый помятым пенсионером, похожим на страдающего зубной болью хомяка-мутанта, дребезжа рессорами, несся по Тверской.
- А все-таки, сколько пидорасов вокруг, - сказал Вован в пустоту
- Ты в сексуальном смысле?
- В общественно-политическом….Приезжают сюда, ебало морщат – и хозяйка им блядь и салат говно…А сами ни хуя ни в чем не понимают.
-Ты про Алекса?
-Да про всю их жидо-масонскую шайку. Хотели великую страну по норам растащить, в последний момент им по рукам дали. Обидно да? Вот они и орут – варвары, варвары!
- Вован, ты не кипятись. Родина у нас с тобой демократическая, высказаться каждый имеет право.
-При Сталине он бы высказался… лет на 10 с поражением в правах…
- Вот-вот правильно говорите, молодой человек. Распустился народ - все языками только и работают. Порядок нужен…
-Да ты, дед, вообще молчи. Ты то сам где был, когда партию разгоняли? Проебали страну со своим Горбуновым, а теперь типа тоскуете по святыням…Пидорасы…
Хомяк переключил передачу и обиженно засопел…
Часы показывали 3-15, ехать домой уже смысла не имело, поэтому вылезаем на Динамо…
Вован, расставшись с женой на идеологической почве, живет в двухкомнатных хоромах один.
Разлив, захваченный из подвала коньяк, молча выпили.
-Ты сейчас чем занимаешься то?
- Сценарии пишу – засовывая в рот пригоршню лимонных долек, откликнулся Вован.
- Фигаа…К сериалам?
- Ну, почти. Ты Витька помнишь Сметану, с режиссерского? Вот он сейчас в Питере порнуху снимает, позвал меня. Работа сдельная, 500 грина за фильм.
- А к порнухе сценарии разве пишут? Чего там сценографировать – боком, раком, на столе, под столом?
-Ну не скажи… Народ ебли то брутальной наелся – сюжет ему подавай, чтоб герой, героиня, отношения там, блядь…интрига. Кстати, хочешь тебя туда пристрою?
-Куда в герои?
-В бане я с тобой, конечно, не мылся, но думаю, для героя ты мелковат, извини уж. В массовке пока помаячишь 50 баксарей за смену.
-Не Вован, спасибо душевное, но я пока в любителях …помаячу.
-Ну и зря. Я пару фильмов видел – девки там что надо! Прикинь, бля, ты их прешь, а тебе за это еще и башляют. Мечта!
Откуда-то начинает литься мягкий рассеянный свет. Легкий ветерок колышет штору. Паланкин, в котором я возлежу на подушках, приоткрыт. Толпа прекрасных девственниц в прозрачных одеждах обступает меня со всех сторон. Десятки мягких и умелых рук гладят и ласкают меня. Я медленно проваливаюсь в липкую бездну…
Внезапно ловлю себя на опрокидывательном движении…Табурет норовит выскользнуть из под задницы. Пора спать…

Насквозь прокуренный подвал в районе Лубянки. Время далеко за полночь. За колченогим деревянным столом в окружении объедков и пустой стеклотары сидят 3: Алекс Зильберт (урожденный Зильберштейн) американский профессор- славист, свободный литератор В. и я.
По мере распития разговор начинает приобретать абсурдно-идиотический характер: собеседники не слышат друг друга, компенсируя взаимную глухоту громкой речью и бурной жестикуляцией.
- Володя, у вас варварская страна и вы совершенно по-варварски не хотите признаваться себе в этом. Исторически ваша культура всегда была периферийной и оторванной от наследия античных цивилизаций. В период ее становления основным источником цивилизационных ценностей была Золотая Орда, построенная по той же периферийной модели. Конечно, Ливонская война и Смута 16-17 вв., поставив страну на грань распада, привели к радиальной смене культурной ориентации, но к тому моменту цивилизационный синтез был уже завершен!! Инокультурный материал уже не мог усваиваться в необходимых объемах. И вот с той поры вы мучительно пытаетесь решить вопрос модернизации, читай вестернизации, своего общества и культуры, ибо только это позволило бы вам вести эквивалентный обмен с западными цивилизациями.
- Алекс, ты говоришь хуйню. Мы - великая страна. Мы душа-мира. Без наших метаний, поисков смысла жизни, без наших ошибок и боли вы бы давно превратились в мясные машины…
- Володя, твое противопоставление «возвышенного духа, низменному брюху» это и есть пример типичного для варваров субстрата. Добавь к этому ваше средневековое физиологическое неприятие принципов гуманизма, архаичный коллективизм и шариковское «взять и поделить» и вопросы отпадут сами собой. Ваша современная культура патриархальна, она полностью задана традицией и замыкает вас в отдельном мире. Все ваши преобразование последних лет это всего лишь имитация, своеобразная дань европеизирующим государствам.
- А Пушкин, а Толстой, а Достоевский?? Это тоже, по-твоему, доказательства варварства?
- Да, мой милый, и Пушкин, и Толстой и особенно Достоевский – примеры эсхатологической доминанты в вашем сознании, препятствующей любому накоплению цивилизационного ресурса. Детская вера в Небесный Иерусалим тем истовей, чем сильнее попытки любой прозападной модернизации.
-Иди ты на хуй со своей модернизацией...В чем он ваш прогресс? В макдональдсе? В силиконовых сиськах? В попах - педофилах?
-Да как ты не понимаешь, что любое общество, где выживание и успех гарантированы только молодым, злым и здоровым является варварским. Ваша страна не для старых и больных, они – обуза. Ваша страна не для иноземцев – так как в них угроза «самобытности»…Ваша страна….
Быбыххх - грохот моей упавшей на стол головы прервал бурную дискуссию. Заплатив по счету, Зильбертштейн раскланялся, а мы с Вованом, сложившись по-варварски домиком, отправились ловить таксомотор.

Вчера у нас происходил самый настоящий цирк со слонами. Солировал Григорьев старший. Изрядно поддав после смены, он объявился на кухне со стоящими дыбом волосами и дьявольским блеском в глазах. В углу у своего столика тихо колдовал над чем-то наш новосел - Эльчин Гаффар Оглы. С презрением, осмотрев щуплого кавказца, Григорьев пригладил пятерней вихры и громко спросил:
- Вот скажи мне, Айрапет, почему, бля так все получается?
ЭГО обернулся и вопросительно на него посмотрел...
- Да, да это я тебя, тебя, Хачикян, спрашиваю. Я вот, ссука, на заводе се пупок рву, чтоб детям, бля, апельцинов купить, а ты, бля, мне эти апельцины втридорога паришь.
- Эээ, слюшай, нехорошо говоришь...Я тебе апельцин продавал -не продавал...Зачем пиздишь?
- Я вот бля, Айрапет, и думаю. Я ссука здоровье все растерял - пальца одного на руке нет, а ты, короед, суп себе мясной на мои бабки варишь .Это как, нормалек, путем все?
- Слюшай, какой я тибе Айрапет, нажирался - иди спать, че людей доебывать?
- Вот ведь, сука, хуетень какая, Айрапет, получается – дед мой, красный кавалерист, твоего деда нагайкой по горам гонял, а ща ты, гандон, меня своими мандаринами гоняешь и суп еще себе, ссука, через это варишь…
Эльчин, визжа, хватает Григорьева за грудки и обрушивается с ним на пол, сметая со столов кастрюли и чайники. Какое то время они, пыхтя, катаются по полу, потом мясистый Григорьев берет, наконец, вверх, обездвижив противника двумя могучими боковыми ударами. Полежав на повергнутом Гаффаре Оглы, Григорьев с трудом встает, отряхивается и, шатаясь, бредет к двери. На пол пути он останавливается и, вновь подойдя к лежащему, несколько раз пинает его ногой: «Это те за Беслан, ссука!»
Через два часа в дверь позвонили…Трое рослых азербайджанцев, отодвинув плечом, выбежавшего открыть Грушина, скрылись в недрах квартиры, откуда через минуту донеслись глухие звуки ударов и отчаянные вопли Григорьева.
- Может ментов позовем? – спрашиваю у Грушина.
- Ты чего, больной – отпиздят всех!

Смотрю на себя в зеркало: опухшая,малосимпатичная харя, с мешками под глазами и трехдневной щетиной. Высовываю язык - получается неожиданно комично. Может быть мне в цирк?В коверные.Буду кататься в опилках,корчить рожи и поливать всех из водяного пистолета.Сведу држбу со слоном, или даже с жирафом...буду угощать их рафинадом и рассказывать свои дурацки истории. Отсутствие речи делает их благодарными слушателями.От них не услышишь: " я сегодня устала, давай завтра обсудим..." или " погоди ща пельмени доверчу и расскажешь" или " мне, бля обуться не во что, а ты со своей болтовней лезешь". Слоны не едят пельменей, им не нужно обуваться, у них не случается критических дней. Определенно: слоны лучше, чем женщины....

Смертным известно о настоящем.
Богам – начала и их концы.
О том что близится, о предстоящем
знают только, склоняясь над шелестящим
листом пергамента, мудрецы.
Иногда им в их кельях, далеких от перипетий,
чудится странный гул. И они в него
вслушиваются, точно в мотив забытый.
Это – гул надвигающихся событий.
Населенье не слышит, как правило, ничего.
(К,)