Вы можете лишить русского человека куска хлеба, но попробуйте лишить его зрелища, и он вам кадык выгрызет,- витийствовал вороватый завхоз Садиков, участвуя в прениях о пользе новогоднего кооператива. Прениями нашу унылую сходку можно было обозвать едва ли. Помимо моей робкой персоны и упомянутого Садикова, совещались Генеральный, Финансовый и тетя Валя – зам. по кадрам.
-Денег в обрез,- привычно скулил Финансовый. В прошлом году его персоной активно интересовалась прокуратура, но дагестанская родня жены, по слухам, как-то сумела отбить этот наезд.
- Людям нужен праздник. Все много работали в этом году, а итоговой премии не получилось. Давайте не будем отступать от традиции. Лучше в следующем году тибилдинг урежем, - осторожно обозначилась тетя Валя. Разорив недавно гнездо ветеранов-айтишников, она ловко наняла на их место двух своих племянников - молодых запойных имбецилов. Те, не приходя в сознание, запороли квартальный отчет, афера вскрылась, и тете Вале было вынесено последнее китайское предупреждение.
Генеральный молчал. Все знали про его заскорузлые проблемы с чеченцами и про ежемесячные контрибуции в их пользу, высасывающие большую часть нашего микроскопического заработка.
- В пизду! – наконец глухо произнес он и упер тяжелый взгляд в обильную грудь тети Вали. Повисла пауза, нервно зачесался в углу завхоз.- Кто работал? Они работали? Да ими можно сваи забивать. Бараны. Все свое проебали, взяли чужое в долг, проебали и это! Борисов, удод полярный, вместо Череповца в Челябинск две недели грузился. Нормально? Шмакова, ворона, три цифры сложить без ошибки не может. Фахрутдинов ваш, тот еще пидр. Долго он в бухгалтерии вредить еще будет? А вы им корпоратив новогодний? Да за такую работу им в жопу надо вдуть слоновьим хером!
Впечатлительный завхоз громко икнул и перестал чесаться. Зазвонил телефон в приемной. Дверь распахнулась, и в образовавшуюся щель просунулась растрепанная голова секретарши.
- Там Аслан на линии, говорит не хочет больше ждать!
Генеральный со вздохом встал и вышел из кабинета.

Крупные мясистые снежинки, проносятся перед глазами, состязаясь в замысловатости траекторий. Выпростав из теплого пухового нутра розовую ладошку, я наблюдаю, как их кружевная геометрия за пару мгновений превращается во влажную кляксу. В этот утренний час парк идиллически пустынен. Лишь несколько самозабвенных мамаш прокладывают колясочную колею среди растущих сугробов, да потерявшаяся во времени торговка мороженым растерянно перебирает свой сезонный товар. Пробираясь по узким тропкам, я вскоре теряю их из виду, растворившись в пейзаже, как та скамейка, или афишная тумба, или нелепый гипс изготовившегося к прыжку спортсмена. Внутри что-то лопается и неизбывная тяжесть последних недель, наконец, отступает, проваливается куда-то вбок, освобождая место звенящей пустоте одиночества. Я с пугающей ясностью понимаю, что большой этап жизни завершен, подведена черта и многие кто дорог мне и любим, возможно, остались по ту, другую сторону черты, и сейчас они что-то важное пытаются мне сказать, но я уже не слышу их, застыв частью заснеженного зимнего пейзажа.

На часах нет и 12, но похоже моя копилка неудачника пополнилась еще одним серым и бессмысленным днем. Когда-то, это была молодая кокетливая свинка, в недрах которой гулко перекатывались всего лишь несколько случайных медяков. Моими стараниями она превратилась в ожиревшего обездвиженного монстра, набитого векселями давно исчезнувших с карты банков.
Напротив допивает остатки коньяка проживающая этажом ниже Чурчхела Семенова. Еще в начале весны наша изношенная стиралка не выдержала чистолюбивых усилий По, захлебнулась и пустила струю, затопившую 2 нижних этажа. Первой забарабанила в дверь крупная, неопределенных лет бабенка в несвежем махровом халате и коричневых мужских полуботинках, взятых на босу ногу.
Она долга металась по квартире, ревела как раненая нерпа, все время повторяя: «Я вам что, чурчхела какая-то, квартиру мне затоплять?»
С потопом все как-то утряслось: нанятые мною полтора алкаша перекрасили ей потолок и поправили вздувшийся линолеум, но с тех пор Чурчхела с регулярностью берлинского экспресса стала наведываться в гости - пропустить рюмаху другую и обсудить надвигающийся конец света.
Как это часто случается в жизни, под костюмом макаронного монстра скрывалась робкая и напуганная душа, пережившая столько разнообразной мерзости, что любой добровольный слушатель терял к ней интерес в первые 15 минут общения. Я не был таким добровольным слушателем…Она всегда приходила без звонка, сваливалась буквально снегом на голову и, просочившись на кухню, надолго обживалась там, ритмично булькая принесенной с собой поллитрой под бесконечный рассказ о людях и событиях столь невероятных, что они вряд ли смогли бы быть исключительно плодом ее фантазии, а возникли и существовали в каких-то отдаленных областях мирового сознания и просто транслировались ею по некой случайной и необъяснимой причине.

Поплутав по окружности, стрелки, дернувшись, образовали прямой угол. Словно по команде, уютно захрюкал на плите чайник, гулко хлопнула дверь подъезда и где-то сбоку и сверху с воем спустили воду. В панельке ты никогда не остаешься один: храп, блевота, пердеж, "толик сходи в магазин"- не к месту вспомнился чей-то неумелый рэпак. Косноязычные менестрели подворотен завлекают своих быдловатых телочек напористой словесной кашей. Кастрюлька, не вари!
Под моими ловкими пальцами ломтик докторской свернулся в аккуратную трубочку. Пережевывая колбасную кашицу, я с удовлетворением думаю про все эти нитриты, нитраты, камедь и куррагинан обманом пробравшиеся в недра моего организма и теперь с гиканьем несущиеся по серпантину кишечника. В действительности все иначе, чем на самом деле. Кто это сказал? Экзюпери, ice3peak,Пелевин, безымянный депутат девяносто прошлого созыва? Кому какое до этого дело. Словесный понос, одолевающий нашу цивилизацию, скомпрометировал автора, превратил его из конструктора смыслов в дизайнера фраз, причем актуальна только их последняя коллекция. И если слово стоит уже дешевле бумаги, на котором оно напечатано, кто поведет нас за собой в сияющие дали? Кровавый топор Раскольникова, которым убита бабка? Нунах.

Как-то совсем незаметно заоконный пейзаж переключился в монохромный режим: пожухло-зеленый сменился грязно-серо-белым, звонкие каблучки переобулись в меховые боты, а задорные кудряшки попрятались под меховыми малахаями. Зима,блять. Опять зима. В это раз без удивления и сожаления. Колеса крутятся, резина трется - Бог смотрит сверху, и Бог смеется.
Мне давно уже не было по-настоящему смешно. Улыбчиво да, весело,пожалуй, а вот смешно так, чтобы до визга, до колик,до падения с дивана и катания по полу... Нет, такого давно уже не было.
Ты превращаешься в мрачного, непривлекательного социопата,- По любит щегольнуть сложносочиненным словцом. Она вообще много чего любит из того,что я не люблю. Любит целоваться, любит конструировать многоэтажные бутерброды и таскать их в постель, любит лайкать в фейсбуке всякую глянцевую хрень, любит торговые центры, фильмы 3д, попкорн, курить на морозе...Я не знаю почему мы еще вместе. Наверное, по той же причине 8 год разлагается на балконе горный велосипед Трек. Я больше не верю в прогресс и в перемены к лучшему. Поэтому все идет как идет - малой скоростью а направлении норд.

Ничтожный я человечишка, мелкий самовлюбленный задрот, мнящий себя личностью. Личностью, блядь! Вы слышали,люди, Личностью! Презренный клоп, запутавшийся в густой волосне матери природы: тонкие ножки, дрожащий хоботок.

Суть проблемы состоит, собственно, в том, - умный Вадик закатил глаза и шумно прочистил нос,- что при условии наличия замкнутых времениподобных кривых существование согласованной и непротиворечивой стрелы времени становится невозможным! Победоносно взглянув на меня, он разлил по стаканам остатки рислинга, неторопливо выпил, и пошарив по залу тяжелым немигающим взглядом , сфокусировал его на какой-то отдаленной точке в пространстве-времени, которая могла быть чем угодно: Большим взрывом, буферами востроносенькой официантки или каким-нибудь экзотическим икосаэдром. Я отхлебнул рислинга и невольно залюбовался медленно вползавшей в оконный проем грозовой тучей. Фролова,сука, одолжила на прошлой неделе зонт, и где он? Исчез, затерялся в складках ее необъятного астрального тела. И с этой хищницей я выпивал и валялся потом пьяный на нечистом ковролине. Ей покупал мороженные гвоздики, ей посвящал слова и тосты. Впрочем, все проходит. Остаются в памяти лишь всякие несуразности типа этого злосчастного зонта или ковролина. Вот Вадик, он другой. Мыслит человек масштабно, оперирует категориями вечности. Оттого и прозябает третий год в нашей говноконторе на побегушках. А судьи спрашивается кто? Кто они, эти обитатели Олимпа, беспощадные вершители человеческих судеб: мегаломаньяк Кротов, садист Петрушко, престарелая лесбиянка Лизунова? И первые станут последними...
В небе вдруг вспыхнуло, глухо загрохотав, туча ударила по подоконнику тугими струями. С отрешенным видом Вадик крошил куски белой булки в помидорный салат.

Офисман наш гудит и роится в предвкушении вечернего корпоратива. В облаке экзотических ароматов, приглушенных смешков и шелеста нижних юбок возбужденно гарцует по коридору прекрасная половина. Другая, ужасная половина, сбиваясь в нервные кучки, бросает на них плотоядные взгляды, вслепую отбивая домашним эсэмэски – «не ждите, буду поздно!»
В нашем отсеке гулкая тишина. Все мои подопытные, словно сговорившись, рассосались куда-то, оставив меня наедине с кладбищем бестолковых бумаг и мигающей оргтехники. Крупные снежинки сплетаются за окном в языческом танце. Я сижу, оглушенный, внезапным и необоримым очарованием момента. И пусть в моем присутствии в этом месте, да и в жизни вообще, мало рациональности и совсем нету смысла, я счастлив БЫТЬ. Счастье это, видимо, запрятано в областях таких глухих и древних, что случайно залетевшее туда слово не возвращается уже ни в виде мысли, ни в форме догоняющей ее речи. Поэтому, глядясь в черный экран монитора, я улыбаюсь своему кривоватому двойнику и совсем не музыкально мычу : The sun is shining, the grass is green, The orange and palm trees sway. There's never been such a day in Beverly Hills, L.A.

Трель будильника взрывается в голове шумовой гранатой. Помедлив мгновение, сухим щелчком оживает радио. Комнату заполняет истеричный бубнеж двух молодых восторженных идиотов: Эва и Арсен. Новые варвары у ворот империи. Пришли плюнуть на наши могилы…Не забудьте,друзья, купить себе палку для селфи !
Под вой фейсбука, треск твиттера и вспышки инстаграмма 2016 катится в тартарары. Одинокий голос человека отловлен, оцифрован, вплетен в пеструю ленту новостной бессмыслицы. В ее непрекращающейся пульсации уже не различить деталей, сплошной вой, треск и неоновые вспышки - «show stinks govnom».
Барахтаюсь в трясине собственного организма. Пытаюсь найти силы, чтобы встать, умыться, выпить кофе. Цепляюсь за этот бессмысленный ритуал, чтобы преодолеть каталепсию, скорбное замораживающее жизнь бесчувствие. Пузырек памяти всплывает откуда-то из лабиринтов мозга. Дощатый сортир на даче: запах солнца, говна и жимолости. На ржавом гвозде аккуратные квадратики газетной бумаги. Бабушка любила решать кроссворды. Бесполезность помыслов и усилий - слово из 5 букв. «Видел я все дела, что делаются под солнцем, И вот - всё это тщета и ловля ветра: Кривое нельзя расправить, и чего нет, нельзя исчислить!»

Через 17 минут я уже в лифте. Тусклый колпак под потолком, оплавленные кнопки, хаотические руны полуграмотного пубертата на стенах: Вадян - пидар, Ебатурю всех подряд, В лифти не срать! Загадал на этаж. Кабина, икнув, крупно вздрагивает и замирает. 6-ой – блять, мимо! В рамке папа с сыном. Сначала забивают огромный хоккейный баул, потом влезают кое-как сами. Сплющенный их спортивным энтузиазмом еду, еду, еду… с четверга на среду.

Похмелье. Нет, не то, бронебойное, баранье тушей сбивающее с ног, сдавливающее тисками затылок и заставляющее выносить всех святых в обмен на глоток холодного пива. Другое, подкрадывающееся сзади в мягких тапках и без лишних церемоний засасывающее тебя в свое шерстяное нутро, целиком, со всеми твоими желаниями, мыслями и планами на день. Здесь сухо, тепло и не быстро. Звуки доносятся приглушенными, словно издалека, словно транслируемые с Альфа-Центавры. Движения плавные и медленные, как-будто заснятые каким-то кино-энтузиастом в рапиде. Вот только вкус.. Кисловатый, металлический вкус ключа от бабушкиного серванта. По каким-то неразгаданным до сих пор причинам в детстве я любил часами насасывать его, тупо пялясь в пустой телеэкран, мечтая о своем, о детском.
Запиваю ключ прохладной кулерной водой. Отпускает,но совсем не надолго. За мутноватым аквариумным стеклом, в оупен спейсе, пухнет от безделья наш отдел заготовок: семь половозрелых рыл, включая 3 вполне миленькие дамские рыльца.
Сашка опять на авите. Вторую неделю пытается втюхать свой паленый стратокастер каким-то начинающим лабухам из Твери. Динамичный, исполнительный, неглупый. Взгляд скользит дальше, не задерживаясь на его прилипшем к монитору белобрысом затылке.
Ленка Сироткина. Говорит по телефону, заговорщицки прикрывая трубу ладошкой. Очередной поклонник: Мага, Вахит или Мукымджон. Титульная нация не в приоритете. На прошлом новогоднем корпоративе я ее то ли да, то ли нет... Спросить уже неудобно, а память по странному совпадению не дает на этот счет никаких подсказок. Ленка - балласт, но балласт симпатичный, с прической, с гладкими коленками и вообще.
Николай Петрович. Самодеятельный йог и вегетарианец. Медитирует, погрузившись в квартальный отчет. Хитрый, но, надеюсь, полезный.
Шконарев. Стажер. Борзый дрочила. Первейший кандидат на обрезание.
Лена Петровна. Не сестра. Печет пирожки, слойки, ватрушки, коржики и даже эчпочмаки. Хорошая, но не полезная. Глютен-зло!
Майя Филипова. Сегодня вся в белоснежном и розовом. Под полупрозрачной блузкой разгоняет воображение кружевная бретелька бюстгальтера. Для своих 35 Майя невероятно хороша: грива рыжих курчавых волос, ровная гладкая кожа, родинка на верхней губе. У Майи низки, густой, будто сливочный голос. Мая умна, Майя сообразительна, Майя хорошо пахнет. У меня с Майей никогда ничего не было. Она идеал... И муж у нее то ли авторитетный бандит, то ли высокопоставленный полицай. Каждый вечер он караулит ее у проходной в белом Крузере, сканируя всех, поимевших несчастье оказаться рядом, пронзительным раздевающим взглядом.
Наконец в дальнем углу, у окна - Гарик, гений заготовок, главный забойщик квартального плана. Второй час ругается по телефону. Судя по лексикону и накалу страстей, на другом конце провода повис Залупнев, личность для нашей богадельни историческая. Еще в 2008 задолжавший конторе денег, он с тупой изворотливостью пресмыкающегося пытается отсрочить неотвратимое возмездие. Каждый уважавший себя сотрудник "заготовок" однажды уже делал попытку вернуть этот долг «в семью». Каждый сотрудник "заготовок", потерпев безоговорочную фиаску, закрыл для себя эту тему как бесперспективную. Каждый... но не Гарик. С упорством Сизифа преследует он Залупнева по всей мировой геграфии. Тот в банкротство и в Красноярск, Гарик за ним. Он в отказ, в Ростов, на хазу – привет от Гарика, откройте милиция! Залупнев меняет документы, бежит в Молдавию – и снова здравствуйте, Герман Голосов беспокоит! И не важно, что еще в 2010 какой-то суд решил, что Залупнев по долгам расплатился, а его вышестоящий суд этот факт подтвердил, принципы важнее!
Время неуклонно приближается к обеду. С любовью и теплотой взираю я на своих подопечных. Таких бессмысленных и таких милых. ПОхмел отступает, а это значит можно спустится вниз в буфет в царство борщей солянок и макарон по-флотски!

Носом дышите, засранцы, носом!- поучал нас, юных спортсменов, гуру бокса 16-летний Вадик Величко. Дышу носом. Медленно засасываю колючий осенний воздух. Выдыхаю. Струйка пара, едва возникнув, почти мгновенно растворяется в сгущающихся сумерках. Хлопает входная дверь. «До свидания, Антон Николаевич!» Оля или Лена, бухгалтер или, возможно, юрист - обитательница сытого директорского этажа. Гладкое детское личико, губки, грудки, ножки, острые каблучки. Исчезает за углом прежде, чем мой мозг успевает собрать из осколков фраз что-либо осмысленное в ответ. «Теряешь форму, старик» - тотчас просыпается внутренний критик. «Теряешь форму – дай мозгу корма!» - подключается внутренний менестрель. «Пошли на хуй, оба!» - с запозданием наводит порядок их близнец, прапорщик шизофренических войск. Отталкиваюсь от бортика. Темнота вокруг сгущается до почти вещественного состояния, и лишь редкие фонари не дают полностью раствориться в ней, превратившись в едва уловимый шелест падающего листа, в тень прошмыгнувший мимо кошки, в запах пригоревших котлет в форточке первого низкого этажа. До стоянки от офиса почти 200 шагов. Проделываю их как во сне, осторожно, боясь то ли внезапно проснуться, то ли навсегда уснуть. Всхлипывает сигналкой автомобиль, я с облегченьем осыпаюсь в его уютное кожаное нутро.
На часах 7-22.
«Ещё не поздно, ещё не рано, не ухожу я из ресторана!!» - орали мы в свои 20 лет, гогоча, обливаясь Жигулевским, даваясь блядовыми чебуреками. Мы неслись вперед, обгоняя время, и оно, распятое на циферблате, пасовало тогда перед нами. Потом что-то стало неуловимо меняться: заглядывая в будущее, мы по капле теряли настоящее. Почувствовав пустоту, пытались истерично заполнить ее всем, что попадалось под руку: вином, женщинами, чужими мыслями. Это все прошло. Теперь, даже торопясь я не пытаюсь успеть. Цифры на циферблате остаются лишь цифрами, а стрелки не наносят более смертельных ран, бессмысленно кружа в пространстве разновеликих планет

Тупыми конторскими ножницами вспарываю лакированное брюхо письменного стола. Варварский глубокий шрам, отмета тусклого времени, третья по счету зарубка, фиксирующая период совпадения координат моего уклоняющегося тела и их направляющего пространства. Бессмысленная по сути и сакральная до жути акция, ежегодный ритуал безнадежной борьбы с энтропией.
Теплая совсем не по сезону погода. В маленьком заплеванном загончике нагнетает сизые клубы дыма наш местный дымовержец К. С недавних пор мы с ним вроде как на короткой ноге, вернее на протезе взаимно прочувствованного пессимизма .
- Как сам?
- Стоим по-колено в дерьме и продолжаем погружаться!
- Убежать не пытались!
- От себя не убежишь? Мы же пиарщики, уговариваем себя, крыс и капитана, что под ногами не дерьмо, а особая питательная субстанция!
- И как они уговариваются?
- Ну, крысы, понятно, бегут, капитану все по-хер, а мы, как воробьи на навозной куче, за любой кипеж. Подписал вчера новый бюджет...пятнашечка...О как!
- Поздравляю!
- И тебя туда же...
Несмотря на общий стабилизец и прочую олимпийскую неуклонность делищи у нашей говнобойни неважнецкие. Вот и на корпоративе вместо привычного вискаря к зажору была предложена унылая, как старческое колено, водка "Маруся". Айтишники, наиболее подвижные умом, члены нашего утопающего экипажа затянули было: "А виски? Мы все хотим выпить виски!!", но получив жесткий и недвусмысленный отлуп от комсостава, ужрались "марусей" до блева,драки и потери собственной идентичности.
Похудевшая на 12 килограмм Верба, гордилась новым телом и была вся в кремовом и обтягивающем.
Дыша сексом,водкой и чем-то еще наркотическим, сдобно-пряным, она наклоняется к самому моему уху и обжигая сознание шепчет:
-Помнишь анекдот про "чай похудин"? Ну так, буква Д там все таки есть!!
Верба звонко смеется, внося пиздец и смятение в растленный Маруссей коллектив айтишников.
- Катьк, это охрененно, что ты ее там все-таки нашла!С новым годом!!!

Вадик Кокорин – несчастное затравленное существо с плохими зубами, перхотью и воспаленной мыслью во взгляде. Карикатурной икающей походкой бесцельно слоняется Вадик по офисным коридорам, оставляя за собой липкий флуоресцирующий след. Антигуманность его пребывания в нашем плотоядном коллективе очевидна, пожалуй, всем, кроме всемогущего Палыча – хозяина, директора и последней реинкарнации бога Ареса в Центральном Федеральном Округе. Будучи человеком высокой внутренней культуры, Палыч редко опускается до объяснения своих поступков окружающим, вот и в данном случае, на предложение начотдела Быкова избавиться от Вадика он лишь вежливо предупредил : «Тронешь Вадика – выебу!» Некоторый недостаток внутренней культуры у отставного майора Быкова полностью компенсируется его высокой деловой мобилизацией. Сразу и безоговорочно признав в Кокорине носителя скрытых от его невооруженного взгляда достоинств, он вызвал на разговор зам.зав.отдела Манану Александровну и после короткой резолютивной части воспитательно выебал ее на столе для переговоров. И без того страдавшая синдромом завышенных ожиданий Манана Александровна впала в недельную депрессию после чего депремировала всех нижестоящих сотрудников кроме Вадика на 30%. Безграничная любовь и уважение коллектива Вадику Кокорину были обеспечены.

Эта малогабаритная берлога в закутке на 4-м этаже – венец моей офисной карьеры. Темная, затхлая келья, прозванная местными острословами «уголком бурого» - мой оазис, райский чертог и Ноев ковчег! Здесь никто не дышит в лицо застарелым перегаром, не пердит, не кашляет, не заваривает в битой кружке калмыцкий чай. Здесь тихо, тепло и уютно и, главное, я здесь Хозяин. Из микроскопического окошка виден внутренний дворик с полуистлевшим скелетом «Газели» и капитальная стена доисторического «НИИХУЕВ» напротив. Я частенько погружаюсь в этот унылый пейзаж в бессмысленной попытке бегства от наступающих по всем фронтам отгрузок и погрузок. Время течет мимо, убаюкивая мой рыхлый мозг своим тихим журчанием. Помню, как в начале времен человек-директор Н. жестом самодеятельного факира распахнул фанерную дверь: «Отдельный номер со всеми удобствами! Хочешь кричи, хочешь дрочи!» Такой вот специфический юмор у человека.
Покамест ни кричать, ни дрочить тут мне не доводилось, но пока человек живет он думает, что надеется…

Сплющив нос о стекло, наблюдаю за причудливым кружением снежинок за окном. Продолжается этот сеанс снего-медитации долго, достаточно долго, чтобы застывающие от удивления в дверях ходоки, потоптавшись минуту-другую на месте, благополучно отбыли восвояси. Я дорожу этим своим утренним настроением: произвольной смесью расслабухи, спокухи, и нихачухи - ингредиенты взболтать, но не смешивать. В комнату заходит М., в руках у него полбутылки красного и плита шоколада - набор вопросительный для 120 килограммового кабана, чемпиона Уральского округа по поверлифтингу. М. по жизни мало чем удивидишь. Окажись я сейчас в костюме бэтмена верхом на маркетологе Вербицкой (120-90-120), орущим йодль, пускающим мыльные пузыри или играющим на укулеле это ничуть не отвратило бы М. от намерения "зайти и выпить". Я в целом разделяю эту пофигистическую философию и посему не интересуюсь ни происхождением, ни смыслами его гастрономического выбора. Тем более через секунду он это сделает сам: « По ходу, Верба свалила уже, вот от нее ремкомплект остался…»
Разлив Гай-кодзор по стаканам, молча пьем, грызем шоколад и пялимся в монитор с заставкой в лице одной наглой сисястой бляди.
- Как думаешь, пиздец то скоро всему придет?
- Ну, у меня лично чувство, что мы уже у черты. За ней темнота, мы типа таращим глаза, принюхиваемся, но понять ничего не можем. И, знаешь, повернуть обратно тоже уже не можем. Ситация самоходна и мы плавно, но неуклонно скользим к развязке.
- Да, думаю, непременно ебнет...Где тонко там и застряла мошонка…
Закинув в глубь тела остатки шоколада М. встает и, не прощаясь, выходит. До Нового 2013 года остается 3 дня и сюжет финала очевидно уже написан…

- А главная сила нашего народа,- АП задумчиво опрокидывает вовнутрь рюмаху коньяку, морщится,шумно втягивает мясистым носом воздух, тянется через стол за распластанным на блюдце лимоном.Так вот, главная его сила... в его ДУШЕ, в способности преодолевать различные там тяготы, невзгоды и выходить с честью из самых это различных ситуаций! Вдруг передумав угощаться лимоном АП, тяжело откидывается на спинку стула и смотрит влажным взглядом куда-то вверх и вбок. Жена АП, ИН, в это время бесшумно перемещается от кресла к столу, выцеливая, видимо, остатки спиртного, но в последний момент, когда литровка Мартеля уже почти исчезает в складках ее необъятного организма, АП резко вскидывается и, схватив жену за руку, возвращает умыкнутое обратно в игру. Разлив и выпив, АП некоторое время сверлит пространство пытливым взглядом потом, обращаясь к антикварному торшеру, продолжает полемику,- И вот наш народ-богоносец, несмотря на все происки и козни врагов, сохраняет богом данную ему иден..идэээнтичнаасть и несет ее в будущее с высоко поднятой головой! А весь ваш интернет-пердеж, все пиндосовские подкаты ему чисто и абсолютно по-хер, - АП в экзальтации рубит себя ребром ладони по шее. ИН, обломавшись в коварстве планов, демонстративно гремит посудой, сметая со стола в мусорный жбан разнообразные нарезки. АП сжигает ее ненавидящим взглядом и как только та скрывается из виду выдыхает : сссссука, какая ты блять ссука!! Несколько минут проходят в полной тишине. АП выдаивает из Мартеля последние несколько капель, рассматривает их на свет и вдруг, вскочив, пронзительно орет в сторону кухни: "Ирка, блять, где у нас рыбец??" Не дождавшись ответа раненым оленем мечется по комнате, переворачивая все в шкафах и ящиках. Потом, издав победоносный вопль, трясет в воздухе бумажным пакетом с воблой. - Будешь? Я отрицательно качаю головой. Ухватившись за рыбий хвост, АП с оттягом херачит рыбьей тушкой по дорогущему красного дерева столу : Хряяяяясть!!

И еще один кирпичик откидного календаря истончился до нескольких последних листков. "Опля-чопля!" -как тонко подметил кто-то по неизвестному мне поводу. Это сочное, но бессмысленное чопля, пожалуй, все, что можно послать вдогонку улепетывающему 2012-му. Мороз, темень, ожидание конца света, нарастающий идиотизм внешней и инфантилизм внутренней жизни! В Барнауле бабушка с внуком стречают конец света у телевизора в шапочках из фольги. Лучше пусть так, чем в параличе автопробки посреди окоченевшего города. От нечего делать подмигиваю запертой по соседству вроде блондинке в ауди. Пару секунд она тупо таращится в ответ потом снова утыкается в мерцающий экран мобильника. Переключаюсь на другую радиостанцию. "Самый прикольный случай был у меня, когда я пришла вроде на белую вечеринку, а там в это время была пижамная вечеринка и все были в пижамах ну или типа того, а я там ходила как лохушка и все на меня показывали пальцами...Я честно работаю на свою страну! И не понимаю почему какой-то биииииип,имеет право называть меня мразью. Скажи мне это в лицо,ублюдок!...Леденец лизал лиловый кисло-сладкий сладко-кислый воообщем очень...Общество настроено на стабильное развитие, модернизацию экономики и полити....." Где-то вдалеке загорается зеленый, автостадо крехтяи пердя сдвигается с места и, извиваясь жирным туловом, пытается вползти в тунель. Набираю ее номер. Абонент недоступен или типа того . "Знаешь,мне,наверное,просто повезло. Там было человек 20 претендетов, а выбрали только меня, прикинь, круто! - И чего, ты бросишь все и метнешься в какую-то Черногорию?- Почему в какую-то? Там есть море, горы, вкусная еда..." Голос ее продолжает журчать в трубе,расписываю красоты мифической Черногории. Я уже не вслушиваюсь , размышляя о том что "удача" приходит к нам когда, мы уже вполне готовы к ее появлению. Возникни эта дурацкая Черногория полгода назад в конфетно-букетный период, когда и сопли и слюни и незачем больше сказать...обсудили бы мы ее как некий курьез, артефакт, не относящий напрямую к нашему существованию и маякнувший где-то на далекой переферии. А теперь свершающийся факт жизни..."Але,слушаю? Добрый вечер, это Света, напоминаю, что завтра в 12 совещание по отходам.-Обязательно буду, спасибо".

Японский ресторан
Какая, сука, роскошь!
Ел типа палочками...
И чтобы рисину ту подцепить
Мне не хватило даже 3 попыток!

От иллюзиониста долго не удавалось избавиться. Он цинично злоупотреблял гостеприимством до тех пор, пока обучавшийся фокусу со стольником Кашин, не лишился задействованных в обучении наличных, а холодильник не был зачищен до стерильности операционной. Когда, наконец, за фокусником захлопнулась входная дверь Кашин задумчиво резюмировал: “Прилипчивый сука, как крымский триппер!” Все с удивлением уставились на домашнего философа – к его многочисленным талантам неожиданно добавился навык венеролога-диагноста. “Кто вообще притащил сюда этого задрота?” – адресованный алкоголику Жукову вопрос повис в воздухе. Воспользовавшись неразберихой с уходом фокусника, тот допил коньяк и выключился из эфира. “Эй,Чапаев, хватай мешки –вокзал отходит!” – мультяшно пропищала Светка, скребя кровавым маникюром по дряблой Жуковской щеке. Жуков разлепил мутный левый глаз и, причмокнув губами, отчетливо произнес: “Бля, ебать конем, до свидания!” С этим было трудно не согласиться, за окном собиралось погожее июньское утро. Дом ожил: деловито загудели трубы, зашаркали по паркету пятки, засвистели свистками чайники. “Ты в лавку сегодня пойдешь?”- участливо поинтересовалась Светка. Я пожал плечами, мероприятие это выглядело настолько фантастичным, что даже обсуждать его не хотелось.

Пробило полночь. На месте волшебства ничего из отпиаренного Детгизом не обнаруживалось: ни тыквы, ни грызунов, ни стеклянной обуви. О присутствии в наших рядах профессионального фокусника можно было догадаться лишь по стремительно убывающему коньяку, да потерявшейся среди закусок колоде игральных карт.
“Нынче волшебство не то, что раньше!-витийствовал иллюзионист Петров. Раньше маг своим искусством из ничего создавал нЕчто. Он был своего рода демиургом,творцом. За это церковь часто на него обижалась и сжигала на костре. Мы, теперешние, уже не творцы –мы фармазоны и манипуляторы, рассовывающие по ящичкам пустоту и ее же потом вам демонстрирующие. Ну распилю я на арене бабу-другую, так любой продвинутый дошкольник уже в курсе и про оптическую иллюзию, и про подмены, и про мудака фокусника. Сидит такая юная скотина в первом ряду, только и ждет, чтобы я лажанулся, и тогда он победно засучит сандалиями: вот, я ведь говорил, что этот фокусник мудак и неумеха! А этот фокусник пять лет в училище отпахал! С красным дипломом выпустился! И что -хуй! Выгоду, конечно, из всего извлечь можно... Ехали мы поездом в Евпаторию на гастроли. Ну выпили, и чтоб форму не терять, сели в ресторане с Виталиком, моим партнером по номеру, в картишки перекинуться. Через десть минут подгребают двое и баба с ними – по виду каталы прожженные. Тудэма-сюдэма, пульку, мол, расписать не хотите ли? Ну мы поломались для виду минуты 3, потом расписали сними пульку…40 штук враз подняли! Они правда заартачились потом – платить очень не хотели, пришлось акробатов наших звать. Без акробатов нынче никуда!”
Перов допивает коньяк и, приобняв за плечи худосочную Кашинскую пассию, принимается травить новую байку из жизни отдыхающих – Советский цирк –прыжки с шестого этажа!

Во времена нашей молодости, в тот краткий миг невинности, быстро павшей под напором опыта, мы ночи напролет шатались по стылой ноябрьской Москве, исступленно впиваясь друг в друга в обоссанных подъездах пятиэтажек и уже под утро, в сизых дрожащих сумерках, у самых дверей твоей квартиры, так и не преодолев магнит взаимного притяжения, неловко совокуплялись на подоконнике большого панорамного окна. С тех пор, как пишут в плохих романах, прошло уже немало лет. Исследование женской анатомии более не вызывает во мне такого бешенного сердцебиения, а обветшалые парадные не рождают попыток иных, чем попытка к бегству. Изменилась и ты. Испытание жизни на прочность, а судьбы на неотвратимость, возможно и делает человека сильнее, но, определенно, не делает физически привлекательней. Похоже ты понимаешь это не хуже меня и потому избегаешь сомнительного кокетства. Мы просто сидим, молча пьем пиво, и я отчаянно благодарен тебе за тогда и за теперь.

Уперевшись локтями в стол, Каша монотонно наматывает на астральный кулак сопли своих обид и огорчений. Проблемы его так сложны и запущены, что разбираться в них все равно, что кусать собственное ухо или нос, например.Мы молчим, слушая его тупой, монотонный бубнеж. Даже пьяница Жуков отменил свой субботний бенефис и в задумчивости размазывает по клеенке остатки банкета. Мне тоже есть о чем повыть на Луну. Я вижу себя совсем не таким, как мне хотелось бы. Дни проходят впустую и зря, в нелепом копошении, в заглядывании в чужие рты и задницы. Главное отодвигается на потом, на завтра, на когда-нибудь. Но слепому ясно - никакого завтра нет, есть только сейчас и теперь, это самое мать его мгновение, которым и надо бы жить, но которое всякий раз ускользает и растворяется в вечности. Виновата ли в этом моя долбанная отстраненность, извечный синдром наблюдателя или горение жизнью есть своего рода талант – не знаю, но глядя на истребителя жизни Кашу, хочется матерно наорать на него, размазать по роже полбанки кабачковой икры и выталкать взашей, ибо все его стенания - лишь ментальная икота, вызванная неумеренным употребелением наркотика, столь нужного мне и… столь избыточного у него.

Грамм через 300 белой она, наконец, подошла ко мне – муза всех мудаков и алкоголиков - ангел с добрыми и глупыми глазами.
-Не угостите даму рюмкой мартини?- проговорила она влажным шепотом, раскачивая декольте на уровне моих глаз.
-Охотно. Могу угостить мартини, водкой, выдержанным Хаанским бальзамом из подвалов принца Альвалида…
- Какого инвалида? – в ее голосе зазвучали нотки настороженности.
- Да, неважно. Одного достойного инвалида, в прошлом принца.
- Ну, тогда давайте лучше водку! – она мягко улыбнулась, обнаружив дырку на месте верхнего левого резца. Этот дефект совсем не портил ее, только усиливая эффект хрупкой незащищенности.
- Уважаемый, нам две по 100 Флагмана и фисташков!
Обрабатывая заказ, устаревшие микросхемы бармена задымились, он дернулся в попытке изобразить жонглированием мерным стаканом, уронил его на пол, дернулся в другую сторону за бутылкой Флагмана и, наконец, замер на месте, коротнув от противоречивости сигналов.
- Меня зовут Виолета, - представилась она, слегка пригубив из рюмки, - я учусь и работаю. Еще я люблю танцевать, но здесь обычно крутят всякое старье, поэтому тут я только выпиваю, а танцевать хожу напротив, в Звезду.
Время неслышно скользило мимо, оставляя после себя в памяти слабый, едва различимый след, тотчас же исчезающий в ложном прибое прожитого. Зал почти опустел, умца-умца сменилась мудовым страдания Вороваек. Недолго покривлявшись, бармен Андрей выставил на стойку почти опустошенную нами «ноль семьдесят пять» и скрылся нахуй, грустить о мимолетности сущего. Сделав большой глоток, я зажмурился от нарастающего кружения сфер. Лицо моего тихого ангела потеряло четкость и стало стремительно отдаляться.
- Тут закрывают уже, пойдем в Звезду, там можно продолжить, - ее голос звучал очень тихо, как- будто издалека. Одновременно она разговаривало с кем-то по мобиле, жестикулируя и гримасничая.
Расплатившись по счетам всей имевшейся наличностью, я неуверенно побрел за своим тихим ангелом в ночь, шарахаясь от летящих навстречу углов, столов и табуретов.

«Храм любви» на поверку оказался обычным ланчовником с 5 столиками, барной стойкой и циклопических размеров плазмой для любителей принять пивка, заголиться, и вытрясти пыль из фанатской атрибутики.
Все столики были оккупированы разнообразным городским планктоном. Челюсти ритмично перемалывали гриль, глотки засасывали алкоголь, морды лица расплывались в сигаретном дыму до полной неразличимости.
В центре зала на крохотном танцевальном пятачке энергично трясла целлюлитом рослая блондинка в красном и голубом. Ее кожаный кавалер дурашливо хлопал в ладоши, перемежая этот творческий акт с регулярным приемом водяры вовнутрь.
За барной стойкой, на фоне переливающейся пирамиды экзотического бухла, сновало юркое человекообразное существо, подписанное для верности - «бармен Андрей». «Что будете пить?» - пропищало существо на лету, уже исчезая в дверях кухни. Зачарованно сканируя иностранные слова на этикетках, мысленно погружаясь в янтарного цвета жидкости, я тихо тащился, вибрируя в такт с этой магической пирамидой. «Пить будете что-нибудь?» - нахально вклинился между нами сучий бармен, призывно покачивая какой-то дешевой водярой. Буду, Драмбуйе, буду! – зачем-то психанул я. Физиономия миксолога резко вытянулась, два круглых удивленных глаза уставились на меня, как на морскую свинку Стешу, вслух считающую до 10. «Это ликер, знаете?» - решил в конец оборзеть бармен. Ответом ему стало презрительное молчание.
Сижу, уткнувшись носом в омерзительно-сладкое бухло. Из колонок грохочет диско 80х. Как тошно жить! " С днем рожденья! - оглушительно орут за столиком слева.

Мигнув задними фонарями, шаха затерялась в вечернем автопотоке. Я стоял посреди тротуара, оглушенный синкопой неона в хаосе прочих звуков, безостановочно качая легкими фирменное Московское зловоние - смесь выхлопных газов, жареного мяса, парфьюма, гниющей плоти и упругой похоти. Несмотря на поздний час на улицах было многолюдно. В мертвенном свете витрин ритмично двигались разнообразные артефакты человеческой расы. За стеклом, в пароксизме потребительского блаженства застыли их фиберглассовые двойники. «Заметьте нас, оживите теплом своих душ,- взывали они, едва проталкивая звуки сквозь нарисованные рты, но звуки эти безнадежно тонули в шелесте подошв и покрышек. По щеке синеглазой блондинки в джинсовом прокатилась крупная глицериновая слеза, я протянул ей Хольстена, но бутылка со звоном отскочила от витринного стекла.
«Ты че-то попутал, братан, это фанерная баба, она пива не пьет и ебать не дает! - скаля кривые зубы, из пустоты выныривает поджарый жульбан лет 20. «С настоящей не желаешь досуг провести?». «Не жолаю!!» - с угрозой давлю из себя округлые какашки слов и, сминая торговца пиздой, стремлюсь вниз по улице, туда, где из полуоткрытой двери шалмана уверенно обещают, что любовь наконец спасет мир!

Оставив Светку наедине с уцелевшей кухонной утварью, я переложил из холодца в рюкзак стратегический запас пиваса и под мелодичный перезвон стеклотары походкой железного дровосека покинул помещение. На улицу все уверенней проклевывалась весна, прохладный бриз лениво шевелил ботву на моей непокрытой голове. Беспричинно хотелось орать, бежать, размахивать руками и обязательно творить всю эту хуйню одновременно. Пробираясь среди разбросанных по двору автомобилей, я выбулькал первую и без промедления отправил ей вдогонку вторую бутылку Хольстена. В голове приятно зашумело, по нёбу прокатилась хмельная, горьковатая отрыжка. Тормознув на дороге богато декорированную шаху, сел, не торгуясь. Погонщик, хмурый, по самые глаза заросший волосней дядька лет 40, гуцул или типа того. Первое время ехали, молча, потом гуцул, словно поймав в эфире секретный космический импульс, занялся крутить умерщвленное еще в годы советских пятилеток радио. «Сдохла, сука» - удручено резюмировал он после нескольких минут бесполезной маеты. « Ну да, - на всякий случай согласился я, - всё это - тщета и ловля ветра, и нет в том пользы под солнцем!» Слегка подохуевхиший от высоты стиля гуцул, оторвал глаза от дороги и уставился на меня долгим немигающим взглядом: «Хорошо сказал, молодец!». Через 14 минут мы уже были в районе Садового.

При столкновении пешехода с ассенизаторной повозкой, пролеташая мимо ворона не пострадала. "Ни хера себе расклады" - только и подумала она, поудобней перехватив клювом корку Маасдамского. Пешеход в тот момент подумал о бане, повозка же ничего себе не подумала, говна вокруг много -его не жалко.

- Я все могу понять! Меня ты кулемой и лохушкой приезжей считаешь - нормуль,перетопчусь как-нибудь, но зачем живые имена тут писать?- распаляясь все больше,Светка тычет тощим пальцем в экран, -Тебе же Заур твой глаз на жопу натянет!
-За что? За козу что ли натянет?
-Да пусть даже и не за козу! Там по соввокупности предъяв вспотеешь объясняться!
-А я и не буду объясняться! Я им что, на прикроватный коврик насрал или на заборе хуем вспомнил? Подумаешь пишу всякую бессмыслицу на задворках интернета - кому интересно это читать?
- Но я то прочитала! Пишешь ты не бессмыслицу, а злобную хероту про хороших людей, подсматривая за ними, как малолетний дрочер в дырку полевого сортира!
- А ты людей этих хороших видела?
-Я тебя видела и в разных позах! Маленький мудоковатый неудачник!Гавнюк!Графоман!Отщепенец!
Светка хватает со стола заварочный чайник и с азартом грохает его об пол.
Чайная труха разлетается по всей комнате, повисая на люстре, сползая по обоям и оконному стеклу. Фрагмент крышки с глухим стуком врезается в створку шкафа. Теплая коричневая жижа медленно стекает по моему лицу....Занавес.Бля.