Выспалась я как раз к отцовскому возвращению с работы, не особо глядя на время, быстренько пострадала насущным и засела читать свою пьесу дальше. Быстро осознала, что появляющиеся в процессе чтения мысли лучше записывать сразу, и таким образом к началу второго действия у меня получилось уже страницы полторы текста. Потом, устав и чувствуя потребность обдумать прочитанное и написанное, я сверилась с афишей Яндекса и поехала в кинотеатр 35 мм на Revolucion на шесть часов. Доехав до Курской, пробежалась по ветреному, холодному Земляному валу, купила билет в Малый зал и даже успела подождать минут пять начала сеанса, полистать газетку. Потом устроилась на своём уютном месте в центре зала перед достаточно большим экраном и стала втыкать в очередное кино с далеко не всегда читаемыми русскими субтитрами.
Первые киноальманахи, не будем сейчас сравнивать их качество, - признавались в любви к столичным городам: Париж, Нью-Йорк, Москва. Десять мексиканских режиссёров своё совместное творение назвали просто «Revolucion», для пущей ясности прокатчики перевели его как «Революция, я люблю тебя». Прошло ровно сто лет со времён мексиканской революции, одной из самых кровопролитных гражданских войн в истории человечества, а Мексика и доныне продолжает жить революцией, ставит её во главу угла своего существования, так мало нам известного, искажённого призмой американского восприятия, для которого мексиканец – неблагонадёжный эмигрант-дикарь. Первый сюжет «Добро пожаловать» (Фернандо Эймбке) - чёрно-белая история мужчины, играющего в любительском оркестре. Каждый день он ходит на репетиции с огромной тубой за несколько километров от своего домика в горах и возвращается затемно, а ночью продолжает играть, будит своего ребёнка, бегает в магазин за молоком для него и снова играет – пока не засыпает над инструментом. Всё для того, чтобы на некоем торжественном мероприятии сыграть «Дон Жуана» Моцарта – но праздник наступил, а ожидаемые гости так и не прибыли, все расходятся, и только наш герой остаётся и одиноко играет свою партию. Героиня короткометражки «Прекрасная и любимая» (Патриция Ригген) вместе с тётей должна исполнить волю умершего отца – похоронить его на родине: родная земля значит для мексиканцев так многое, что в США не похоронен ни один мексиканец. Но у них нет денег, а все американские друзья покойного давно о нём забыли – приходится контрабандой провозить забальзамированное тело через границу сидящим на заднем сиденье автомобиля в качестве «спящего» пассажира. В Мексике девушка обнаруживает, что у неё множество родственников, а её отца помнят даже его друзья по младшей школе; местные жители собрали деньги на то, чтобы выкупить последнее, что у них осталось от революции – револьвер её деда, который она якобы заложила, чтобы заплатить за бальзамировку. Но револьвер чудесным образом возвращается – видимо, бальзамировщик не то решил бескорыстно помочь соплеменнице, не то сделал свою работу под прицелом. Лючио, мальчик из одноимённого фильма (Гаэль Гарсия Берналь), вместе с братом и сестрой зубрит стихотворение о мексиканском флаге. В его дом прибывает кузен Омар, не желающий мириться с общими традициями – перед сном он снимает со стены распятие и прячет его под кроватью, чтобы созерцание окровавленного тела не вызывало кошмаров. Бабушка, прознав об этом, заставила всех детей молиться – но в сознании Лючио уже что-то изменилось. На следующий день он не идёт в школу, а уезжает на автобусе за город и, забравшись на гору, смотрит на солнце, обдумывая что-то, оставшееся за кадром. Ещё один чёрно-белый сюжет – «Повешенный священник» (Амат Эскаланте). Оного священника, подвешенного за ноги на дереве рядом с его служкой, сожжённым кем-то заживо вместе с лошадью, находят и освобождают мальчик и девочка, бегущие из некоего поселения, которое уничтожили всё те же неизвестные злодеи. Они продолжают путь втроём и приходят к большому городу, где просят милостыню на трассе, но ни у кого не находится денег. С места в карьер стартует фильм, более всего напоминающий документальную съёмку: в короткометражке «Это моё государство» (Карлос Рейгадас) изображён праздник в глубинке, на котором объединяются коренные мексиканцы и американизированные, ведущие себя, как туристы в резервации. Страшное, грустное зрелище: все постепенно теряют человеческий облик, разбивают стёкла в старом автомобиле, забрасывают его деревянными скамьями и поджигают, пляшут, кричат, смеются, гоняют единственную лошадь, и это кажется им соблюдением некоей традиции, тогда как на деле никакого единства и понимания между ними давно нет. «R-100» (Херардо Наранчо) – это название трассы. На неё выходит человек, несущий другого, залитого кровью, на плечах и пытается остановить автомобиль. Не преуспев, прибегает к отчаянным мерам: поднимается на мост и сбрасывает вниз огромный камень, а потом – моток гнутой арматуры. Со второй попытки он попадает в мотоциклиста и оттаскивает мёртвое тело на обочину на фоне большой надписи «Vive Mexico», после чего вместе с товарищем уезжает на трофейном мотоцикле. «30/30» (Родриго Пла) же – имя автомата, героя песни, которая звучит во время визита внука прославленного генерала Панчо Вилья на родину в день празднования столетия революции; этот фильм также похож на документальный. Старик волнуется, готовит речь, но произнести её ему так и не удаётся: собравшаяся толпа скандирует название музыкальной группы, и почтенному потомку приходится покинуть сцену, а вслед за ней – и негостеприимную землю предков. А вот на героя сюжета «Pacifico» (Диего Луна) благотворно влияет приезд на принадлежащую ему приморскую территорию, населённую мексиканцами. Вспоминая прошлое, поплакав и заснув на песке пляжа, он осознает некие семейные ценности и решит позвонить своей бывшей жене, чтобы договориться о встрече со своим сыном. «Универсальный магазин» (Марианна Ченильо) – место работы немолодой женщины, скрывающей кривые зубы за протезом, из-за которого она не может грызть яблоки, которые присылает ей в подарок влюблённый менеджер. Когда он приглашает её на барбекю, она обращается к стоматологу, чтобы срочно исправить свою проблему, но у неё не хватает денег: как до революции, частные предприниматели и государство и сейчас выдают работникам часть зарплаты чеками, действительными только в их магазинах. Для встречи с адвокатом она решается выкрасть контракт, но добивается только увольнения и возвращается в мексиканские трущобы, где можно грызть яблоки какими угодно зубами сколько угодно. «Седьмая улица и Альварадо» (Родриго Гарсия) – фильм безмолвный, самый красивый и впечатляющий. В замедленной съёмке живёт улица Лос-Анджелеса – пешеходы, автомобили, голуби… и вдруг под цокот копыт на ней появляются верховые мексиканские революционеры в сомбреро, с ружьями наперевес. Сквозь толпу – вскачь, за ними идут пешие вооружённые мужчины и женщины; следом на сёдлах везут убитых и раненых, ведут пленных, привязанных верёвками за руки позади коней. Проезжают под звуки выстрелов, ржания и криков, никем не замеченные, как призраки, и исчезают без следа. Просмотр всего альманаха в целом, помимо эстетического удовольствия от национального колорита, интересных операторских работ, человеческих типажей и непривычной бравурной музыки, оставил противоречивые ощущения от вложенных авторами посылов. Мексика – это место, куда следует возвращаться или откуда надо бежать, спасаться любой ценой? Традиции следует сохранять или как можно скорее отказываться от них? Призыв ли это к новой революции, или предостережение о том, чтобы подобное больше никогда не повторялось, желание ли напомнить о героях освободительной борьбы – или об ужасах её? Очевидно одно: демократии, равенства и братства, чаемых их дедами, современные мексиканцы так и не добились и остаются «маленьким гордым народом», борющимся за выживание и отстаивающим своё право на самобытное существование. И что диалог культур – американской и латиноамериканской, испаноговорящей, со смуглыми лицами индейцев – пока практически ниже нуля, очевидно тоже. Быть может, этот фильм – наверняка честный и выстраданный – что-то изменит, и после экскурсии в самые тёмные, мрачные и безысходные глубины мексиканского бытия «цивилизованный» мир посмотрит новыми глазами и на его радости, и на его горести? Хотелось бы верить. Ведь если там есть искусство – и качественный кинематограф в том числе – значит, не всё потеряно.
После фильма я, конечно же, забрела в Джаббервоки. Долго задерживаться и бродить по всем полкам не стала – собственно, мне надо было схватить только свежевышедшую толстенькую книжку Ильи нашего Чёрта «Слипер и Дример» - там ещё одна осталась, и в Додо они наверняка тоже есть. Но я и не смогла отказать себе в удовольствии и проверить, дожидаются ли меня ещё Каннингем, Кутзее и прочая – и, конечно же, схватила-таки 80-рублёвую последнюю книжицу Берроуза «Внутренний кот». Всего, что я в прошлый раз оставляла в Джа, я бы уже и не припомнила, зато заметила новые мастхэвы – вообще, полки там сейчас буквально ломятся от новых поступлений, всевозможные прекрасные книжки уже ставить некуда. Кстати, для заинтересованных: там есть ещё один роман Ван Сента, так что кому надо – забирайте, я свой уже забрала. С парой книжек я пошагала обратно по Земляному и завернула в Джаганат, где приобрела ещё четыре баночки соевой пасты – уж больно оказалась вкусная, напоминает овощные паштеты, которыми я пробивалась первое и последнее лето когда-то очень давно. На оставшиеся средства в театральной кассе в метро я приобрела первый билет на грядущий ЧехФест – не скажу, куда, дабы не спойлерить. Потом доехала домой, повоевала с отрубающимся интернетом и сей пост благополучно дописала. Завтра – учиться впятером за неимением остальных, наслаждающихся театральной жизнью в Питере, и дописывать курсач, а если хватит времени и на культурную программу (при обилии кинопремьер это было бы весьма кстати) – то прощаюсь ненадолго.