Жан-Поль Сартр называл Чарльза Буковски «величайшим поэтом Америки». Выходец из люмпен-пролетариата, Буковски с юности грезил великой американской и великой русской литературой и сочинял в перерывах между выматывающей физической работой, запоями и драками в барах. На его надгробии сказано «Не пробуй»: он верил, что следует писать лишь то, что буквально вырывается из сердца.
Я согласен с Сартром.
Я как и Буковский люблю тех же самых писателей, что и он, и читаю в числе прочих те же самые книги, которые ему нравились. И наши представления о мире, языке, политике во многом совпадают.
Как то раз Буковски заметил "Основная проблема для философа - очеловечить свой лексикон, сделать его удобоваримым."
Мне кажется этим я занимаюсь всю жизнь. У меня хорошие учителя, поэтому надеюсь, что когда нибудь и я доведу свой язык до совершенства. Смысл философии не в том, чтобы сложно рассказывать о сложном. Смысл её в том, чтобы просто говорить о простом.
И еще в свое оправдание хочу заметить, что я практически никогда не делал репостов. Никаких ни тупых, ни острых, ни таких, которые ни в какие ворота не лезут. Но так получилось, что милый моему сердцу ресурс "Горький" сделал за меня мою работу. Собрал в одном месте десяток житейских рассуждений писателя о то о сём. И я ему очень благодарен за это. И решил перепечатать чужой труд. Просто, чтобы не выглядеть полным идиотом, я несколько расширил область цитирования и добавил те фрагменты,из книг Буковски, без которых статья в оригинале выглядела явно не полной (исключительно на мой взгляд, который может не совпадать с мнением редакции"Горького").
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
О запое
Чтобы стать писателем, надо соответственно организовать себя, инстинктивно делая то, что питает и тебя, и твой слог, а заодно защищает от смерти. Каждого по-своему. Для меня это однажды обернулось тяжким запоем, доведшим до точки. Он освободил мой слог, заострил его.
О писательстве
Писать — лучше, чем пить. А уж писать, бухая, — это всегда пускало стены в пляс.
О компьютерах
Я знаю двоих редакторов, которые дико обижаются на компьютер. У меня есть письма, в которых оба на него жалуются. Скорбью этих писем я был очень удивлен. И их инфантилизмом. Я сознаю, что компьютер за меня писать не может. А если бы и мог, я был бы против. Просто оба слишком долго за ним сидели. Вывод был таков, что компьютер не очень полезен для души. Ну, в чем-то да. Но я за удобство, и, если я могу писать вдвое больше, а качество остается тем же, я предпочту компьютер.
О котах
Хорошо, когда тебя окружает целая куча котов. Ведь когда тебе плохо – ты просто смотришь на кота. А кот все знает и понимает. Он все видит, и видит таким, какое оно есть на самом деле.
О библиотеках
В те дни, когда я считал себя гением и голодал и никто меня не печатал, я, бывало, тратил гораздо больше времени в библиотеках, чем сейчас. Лучше всего было занять пустой стол там, где в окно падало солнце, чтобы оно грело мне загривок, и затылок, и руки, и тогда мне становилось не так плохо от того, что все книги в их красных, оранжевых, зеленых и синих обложках, скучные, стоят себе, как в насмешку. Лучше всего было, чтобы солнце падало на загривок, и тогда можно грезить, и дремать, и стараться не думать о квартплате, еде, Америке и ответственности.
О поцелуях
Целоваться – это интимнее, чем ебля. Поэтому мне никогда не нравилось, если мои подружки ходят и целуют мужиков. Лучше б трахали.
О досаждающих читателях
Нужно быть немного жестким с такими, иначе тебя осадят. У меня уже есть опыт по блокировке этой двери [входной — прим. ред.]. Очень многие думают, что как-нибудь ты пригласишь их, и вы будете пить ночь напролет. Предпочитаю пить в одиночку. Писатель ничем никому не обязан, кроме как своим творчеством. Он ничего не должен читателю, кроме доступа к напечатанной странице. И, что хуже, многие «дверные стукачи» даже не читатели. Они просто что-то слышали. Лучший читатель и вообще человек — тот, кто вознаграждает меня своей неявкой.
О философах
Читал философов. Они правда странные, смешные дикари. Игроки. Пришел Декарт и сказал, что остальные гонят полнейшую лажу. Заявил, что математика — та самая модель для нахождения неоспоримой истины. Механизм. Потом явился Юм со своими нападками на обоснованность причинно-следственных знаний. А потом был Кьеркегор: «Я тычу пальцем в экзистенцию — он ничем не пахнет. Где я?» А затем пришел Сартр, который заявил, что бытие абсурдно. Люблю этих ребят. Они сотрясли мир. Вели ли их в эту степь головные боли? Или черный налет промеж зубов? Если сопоставить всех их с теми, кого я вижу бредущими по улице, жующими в кафе или возникающими на телеэкране, разница настолько велика, что нечто вырывается из меня, пиная под дых.
О женщинах
Мне нравятся цвета их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых лицах; время от времени чистая красота в каком-нибудь лице, абсолютно и завораживающе женском. Они смогут с нами это делать: они гораздо лучше составляют планы и лучше организованы. Пока мужчины смотрят профессиональный футбол, или пьют пиво, или шастают по кегельбанам, они, женщины эти, думают о нас, сосредотачиваются, изучают, решают — принять нас, выкинуть, обменять, убить или просто-напросто бросить. В конечном итоге, едва ли это имеет значение; чтобы они ни сделали, мы кончаем одиночеством и безумием.
Когда женщина пошла против тебя, забудь про нее. Они могут любить, но потом что-то у них внутри переворачивается. И они могут спокойно смотреть, как ты подыхаешь в канаве, сбитый машиной, и им плевать на тебя.
О простоте
Мне нравится, как философы громят концепции и теории, придуманные до них. Так было веками. Нет, все не так, говорили они. Вот как правильно. Этот порядок остается в силе и кажется не лишенным смысла. Основная проблема для философа — очеловечить свой лексикон, сделать его удобоваримым. Тогда и мысли натуральней оживают, и интерес не снижается. По-моему, философы этому учатся. Ключ в простоте.
О поэзии
Когда поэзия становится популярна до того, что ради нее набиваются кабаре и мюзик-холлы, что-то с этой поэзией не так — или с этой публикой.
О гомиках
Поэзия должна стать, должна сама выправиться. Уитмен все перепутал: я бы сказал, для того чтоб у нас возникла отличная публика, сперва у нас должна быть отличная поэзия. Раньше я этого никогда не говорил, но теперь вот нажрался, кропая это, до того, что, быть может, скажу: Гинзберг — самая пробуждающая сила в американской поэзии после Уолта [Уитмена]. Как жаль, черт возьми, что он гомик. Как жаль, черт возьми, что гомик — Жене. Не в смысле жаль, что человек становится гомиком, в этом ничего позорного нет, а жаль, что нам приходится рассиживать и ждать, когда гомики нас писать научат.
О писателях из прошлого
Понятия не имею, чем это вызвано, но это есть: какое-то ощущение писателей из прошлого. За достоверность не ручаюсь, это лишь мои чувства, почти надуманные. Я размышляю о Шервуде Андерсоне, например, как о безбашенном рубахе-парне. Вероятно, он был стройным и высоким. Неважно. Я представляю его по-своему (никогда не видел фото). Мой Достоевский — бородатый, тучный чувак с темно-зелеными таинственными глазами. Сперва он был слишком толст, потом не в меру тощ, потом опять поправился. Нонсенс, конечно, но мне нравится. Даже представляю Достоевского страждущим маленьких девочек. Фолкнера вижу в тусклом свете чудилой с плохим запахом изо рта. Мой Горький — пройдошливый пьянчуга. По мне, Толстой — человек, приходивший в ярость из-за пустяка. Хемингуэй видится типом, в одиночестве выполнявшим балетные па. Селин, мне кажется, плохо спал, а Э.Э. Каммингс блестяще гонял в бильярд.
О Хемингуэе
Хемингуэй перестарался. Читая его, чувствовался кропотливый труд. Тяжелые блоки, составленные в колонну. Что до Андерсона, то он мог хохотать, повествуя о чем-то серьезном. Хемингуэй шутить не умел. Ни в ком, кто пишет, вставая в шесть утра, чувства юмора искать не стоит. Им охота нападать.
О Горьком
Знаете, сегодня я чувствую себя каким-то бестолковым. Не устаю думать о Максиме Горьком. Почему? Не знаю. Почему-то кажется, что Горький никогда не существовал. В некоторых писателей поверить еще можно. Например, в Тургенева или Д. Лоуренса. Хемингуэй для меня реален 50/50. Он и впрямь был, но на самом деле не был. Но Горький? Он же написал-таки несколько сильных вещей. До Революции. После нее его писанина потускнела
Ссылка на оригинал статьи
