Цитата сообщения 1. ЦАРЬ И ЕГО ГЕНЕРАЛЫ


Дискуссия об интеллекте государственных деятелей быстро отошла от заданной темы, что обычно и бывает, но неожиданно для меня коснулась темы Кутузова и войны 1812 года. Я не готов был много об этом писать, поскольку в своих работах эту войну как-то обходил, ввиду того, что не видел в ней примеров для раскрытия тех тем, которыми занимался.
В связи с этим я и знал о войне 1812 года, пожалуй, не более того, что знают (знали раньше) все. Однако как-то прочел воспоминания генерала Ермолова, в которых высказан определенный скепсис как относительно необходимости сдачи Москвы французам, так и относительно полководческой деятельности самого Кутузова. Скепсис Ермолова показался мне убедительным, почему я и имел неосторожность высказаться по этому поводу в дискуссии.

А дальше, ввиду необходимости отвечать на вопросы, я начал знакомиться с этой темой и пришел к выводу, что события той, двухвековой давности войны, тоже являются неплохой иллюстрацией, как к вопросу о роли генералов в войнах, так и к вопросу замены истории пропагандой.

Замечу, что пропаганда хороша и необходима только в самой войне – в этот момент она конструктивна, поскольку позволяет государству защититься, но когда после войны пропаганде придают статус истории, то последствием этой пропаганды будет деструктивный самообман и непрерывные ошибки в настоящем. Или, если сказать о том же, но другими словами, - организуя оборону своей страны от внешнего врага и оценивая силы этого врага, и имея вместо истории пропаганду, мы можем основываться совершенно не том, что нам нужно было бы для этой обороны иметь в первую очередь.

Скажем, если бы тем же Сталину и Политбюро были известны и те нюансы истории войны 1812 года, которые были скрыты из пропагандистских соображений, не вызвало бы это иного подбора генералов к войне 1941-1945 годов, потребовалось ли Сталину лично становиться Верховным Главнокомандующим?

Кроме того, ведь это не правильно и не хорошо, когда мы славим какого-то героя только потому, что ему в свое время с пропагандистскими целями сделали рекламу (что еще можно как-то себе простить). Но на практике, чаще всего, в угоду рекламы этому герою, заплевываются подвиги истинных подвижников, особенно, если они были убиты и не дожили до написания мемуаров.

В итоге: лучше всего знать правду, какой бы она ни была.

Если же вернуться к утверждениям фоменковцев о том, что историческая ложь нас прославляет, то еще раз скажу, что это дикое заблуждение, поскольку прославить нас могут не дела предков, а только и исключительно наши собственные дела.

Поскольку на эти размышления меня подвиг Ермолов, то еще раз упомяну о том, как надо пользоваться мемуарами. Немцы, по-моему, говорят, что нигде так не врут, как на охоте и войне. Это действительно так. И, тем не менее, мемуары являются важным источником фактов. Просто нужно смотреть, что именно в мемуарах можно считать фактом.

Во-первых, как и в любом ином случае, необходимо образно представлять описываемые события – прожить их в уме. Тогда, как только появится ложь, у вас в уме картинка событий прервется – вы не сможете себе ее представить, и вы засомневаетесь, – а так ли все было? В таком случае надо пытаться подтвердить или опровергнуть этот факт из других источников.

Во-вторых, надо смотреть на отношения самого мемуариста к описываемым им событиям – насколько они его прославляют или унижают, насколько он заинтересован именно в таком описании? Если он заинтересован, то надо искать и другие источники, поскольку это может быть и просто ложь, а чаще всего тенденциозное (далеко не полное) изложение факта.

К примеру, образцом нагло-хвастливой и настолько же глупой лжи, являются мемуары Г. Жукова, их достаточно честная противоположность – мемуары К. Рокоссовского.

Однако и у Рокоссовского есть моменты (один момент, по крайней мере, я знаю), когда в принципе честно изложенное событие, украшающее Рокоссовского, при наличии дополнительных сведений, выглядит уже не так красиво. Скажем, да, Рокоссовский выбил немцев из данного города, однако ведь он хотел не просто выбить, а окружить их и уничтожить, а вот это у него не получилось. Наверное, не получился этот замысел у Рокоссовского по объективным причинам, но он все же обязан был бы упомянуть об этом, а не просто промолчать, делая вид, что так и было задумано.

Вот по этим двум критериям и стоит оценивать мемуариста, но, особенно, по его нейтральности к описываемым фактам, по его личной незаинтересованности в их искажении.

Воспоминания Ермолова

Теперь о мемуарах Ермолова. С учетом сказанного выше, они вызывают доверие. Надо сказать, что Ермолов был человеком остроумным, легко изобретающим каламбурчики, мигом становившиеся известными в армии (и ставшие историческими анекдотами) и не прибавляющими ему симпатий у героев этих каламбуров. Не прибавляющими потому, что, как мне кажется, Ермолов был тот, о котором народ говорит: «Ради красного словца не пожалеет и отца».

К примеру, когда его высочайший шеф Аракчеев сделал ему, тогда подполковнику, замечание о худобе лошадей в его конно-артиллерийской роте, Ермолов (уже обиженный в чинах, о чем Аракчеев знал), надо думать с невинным видом, ответил согласием с начальником и посетовал, что судьба русского офицера часто зависит от скотов. Это остроумно, но, должен сказать, в отношении Аракчеева, беззаветно служившего даже не царю, а прямо России, это было не справедливо.

Или, скажем, вернувшись из штаба Барклая де Толли, в котором начальником канцелярии служил офицер по фамилии Безродный, Ермолов с грустью сообщил, что в штабе одни немцы, немцы, немцы и всего один русский, да и тот безродный. Это, конечно, смешно, но, по сути, и это было не так.

Я тут наткнулся на список чинов штаба 1-й Западной армии, которой командовал Барклай де Толли, так вот, на июнь 1812 года начальником штаба у Барклая был генерал-лейтенант Лавров, генерал-квартирмейстером был генерал-майор Мухин, дежурным генералом был полковник Кикин, начальником артиллерии был генерал-майор Кутайсов и только начальником инженеров был генерал-лейтенант Трузсон.

Кстати, об этих каламбурах сам Ермолов в мемуарах не сообщает, видимо, к старости начал их стыдиться. Более того, сетуя на нерасположение к нему Аракчеева, ни словом не опорочил его (хотя и ни разу не похвалил), а у Барклая де Толли он был начальником штаба и с глубоким уважением пишет о нем, как о храбрейшем генерале и хорошем специалисте.

Ермолов много служил под командою князя Багратиона, пишет о нем с восхищением его талантом и мужеством, неоднократно указывает на его огромную роль в Армии. Кроме этого, с одной стороны, показывает, насколько Багратион мог пренебречь мнением о себе у начальства:

«Приезжает дежурный генерал-майор Фок и с негодованием спрашивает князя Багратиона, отчего отступает он, не имевши приказания, тогда как армия не успела еще расположиться в укреплениях? Неприятно было князю Багратиону подобное замечание от г. Фока, который только не в больших чинах известен был смелым офицером и далее нигде употреблен не был. Князь Багратион повел его в самый пыл сражения, чтобы показать причину, понуждающую к отступлению и в глазах его приказал идти вперед. Не прошло пяти минут, как генерал Фок получил тяжелую рану, и мы преследованы до самых окопов».

С другой стороны, Ермолов не только упоминает в числе достоинств князя умение понравиться начальству, но и показывает, как тонко Багратион умел это делать:

«В продолжение пребывания армии в Ольмюце около Вишау происходили небольшие перестрелки. Князь Багратион, заметив, что неприятель мало имеет в городе пехоты, но более кавалерии, приказал шефу Мариупольского гусарского полка генерал-майору графу Витгенштейну расположиться при выездах из оного, так чтоб неприятель не мог уйти, а пехоте приказал атаковать город. Кавалерия неприятельская вырвалась с малою весьма потерею, и граф Витгенштейн не успел ничего сделать. Оставленную его пехоту, с небольшим сто человек, взял в плен находившийся в авангарде генерал-адъютант князь Долгорукий (Петр Петрович). Дело представлено было гораздо в важнейшем виде, и князь Багратион, как ловкий человек, приписал успех князю Долгорукому, который, пользуясь большою доверенностию государя, мог быть ему надобным».

Кутузов тоже входил в число тех, кто «ласково» относился к Ермолову, и, строго говоря, у Ермолова не было никого основания порочить Кутузова, скажем, он пишет:

«В Ольмюце нашел я инспектора всей артиллерии графа Аракчеева, в том же могуществе при государе, с тем же ко мне неблагорасположением, не взирая на лестное свидетельство главнокомандующего на счет мой».

То есть, Кутузов был высокого мнения о Ермолове еще в 1805 году, когда Ермолов был всего лишь подполковником. В свою очередь, Ермолов восхищался тем, как Кутузов в Австрии уводил свою слабую армию от преследовавшего ее Наполеона. Но у Ермолова возникают сомнения в действиях Кутузова в войне 1812 года, и эти сомнения так просто со счетов не сбросишь.

Еще немного о мемуарах Ермолова. Он скромен, и своих подвигов не восхваляет и всегда пишет о них как бы о само собой разумеющихся. Вот его собственное описание его роли о битве под Прейсиш-Элау.

Пара слов об обстановке. В этой битве у командовавшего русскими войсками Беннингсена и так было меньше сил, чем у командующего французской армией Наполеона, кроме того, к началу битвы еще не подошел к левому флангу русской армии союзный корпус немецкого генерала Лестока. Наполеон, не давая Лестоку соединиться с русской армией, атаковал левый фланг Беннингсена, настал критический момент, потери были велики, уже был тяжело ранен участвовавший в битве Барклай де Толли, все висело на волоске. А Ермолов об этом вспоминает так:

«Посланная туда 8-я дивизия отозвана к центру, где необходимо было умножение сил; резервы наши давно уже были в действии. Итак, мне приказано идти туда с двумя конными ротами. Дежурный генерал-лейтенант граф Толстой махнул рукою влево, и я должен был принять сие за направление. Я не знал, с каким намерением я туда отправляюсь, кого там найду, к кому поступаю под начальство.

Присоединив еще одну роту конной артиллерии, прибыл я на обширное поле на оконечности левого фланга, где слабые остатки войск едва держались против превосходного неприятеля, который подвинулся вправо, занял высоты батареями и одну мызу почти уже в тылу войск наших.
Я зажег сию последнюю и выгнал пехоту, которая вредила мне своими выстрелами. Против батарей начал я канонаду и сохранил место своей около двух часов. Тогда начал приближаться корпус генерала Лестока, в голове колонны шли два наши полка, Калужский и Выборгский, направляясь на оконечность неприятельского фланга. Против меня стали реже выстрелы, и я увидел большую часть орудий, обратившихся на генерала Лестока.

Я подвигал на людях мою батарею всякий раз, как она покрывалась дымом, отослал назад передки орудий и всех лошадей, начиная с моей собственной, объявил людям, что об отступлении помышлять не должно. Я подошел почти под выстрелы и все внимание обращал на дорогу, лежащую у подошвы возвышения, по которой неприятель усиливался провести свою пехоту, ибо по причине глубокого снега нельзя было пройти стороною. Картечными выстрелами из тридцати орудий всякий раз обращал я его с большим уроном. Словом, до конца сражения не прошел он мимо моей батареи, и уже поздно было искать обхода, ибо генерал Лесток, встретив умеренные силы, опрокинул их, обошел высоту и батареи, которые неприятель, оставив во власти его, предался совершенному бегству, и мрачная ночь покрыла поле сражения.

Главнокомандующий, желая видеть ближе действия генерала Лестока, был на левом фланге и удивлен был, нашедши от моих рот всех лошадей, все передки и ни одного орудия; узнавши о причине, был чрезвычайно доволен».

Вы в этом описании поймете что-либо о роли Ермолова в этой битве? Да, он отрезал себе пути к отступлению, отправив лошадей в тыл с боевых позиций, но насколько его действия определили исход самой битвы? Да, вроде, ничего особенного. А в энциклопедическом описании этой битвы написано:

«Левый фланг Беннигсена медленно отступал к Кучиттену, оставляя в руках неприятеля опорные пункты своей обороны. Исправили положение меткий огонь 36 орудий на конной тяге под командованием Ермолова и 6 000 человек из корпуса Лестока, которые прибыли на помощь войскам Остермана-Тoлстого. Вскоре на всем левом фланге французы были отбиты. На этом фактически битва при Прейсиш-Эйлау закончилась. До 21 часа продолжалась канонада с обеих сторон, но обессиленные и обескровленные войска больше не предпринимали новых атак».

То есть, Ермолов, благодаря своей инициативе и храбрости, сыграл ключевую роль в битве у Прейсиш-Элау, и не мог не понимать этого. Но ведь из его воспоминаний это никак не следует!

Аналогичен его рассказ и о Бородинской битве, в которой его появление в решающий момент в ключевой точке боя тоже предотвратило разгром.
В разгар битвы французы захватили ключевую позицию – батарею Раевского, а Ермолов в это время проезжал мимо, посланный Кутузовым для оценки обстановки на левом фланге. Поняв, что происходит, но не имея в своем распоряжении никаких сил, Ермолов подчинил себе всего один пехотный батальон и повел его в атаку на французскую бригаду, захватившую батарею Раевского. Это было чистейшей воды акт отчаяния, поскольку и атаковать превосходящие силы французов надо было из невыгодного положения – снизу из лощины. Но спустившись в эту лощину, Ермолов нашел там отсиживающимися три егерских полка!

Ермолов и их подчинил себе, с ними атаковал и практически уничтожил французскую бригаду, отбив батарею. И нет бы, ему написать о своих глубоких генеральских тактических замыслах, предшествовавших этому подвигу, а он пишет:

«Внезапность происшествия не дала места размышлению; совершившееся предприятие не допускало возврата. Неожиданно была моя встреча с егерскими полками. Предприятие перестало быть безрассудною дерзостию, и моему счастию немало было завиствующих!».

Ермолов закончил доработкой свои «Записки» практически перед кончиной в 1861 году (опубликованы они были после его смерти). К этому времени не осталось в живых практически никого, кто бы мог опровергнуть написанное Ермоловым, казалось бы, Ермолов мог позволить себе что-то забыть и, к примеру, всю славу подвига боев за батарею Раевского оставить себе. Но никого не забыл!

«Три конноартиллерийские роты прибывшего со мною полковника Никитина много содействовали успеху. …Всюду, где есть опасность, находился главнокомандующий (1-й армией) военный министр(Барклай де Толли). Внимательно наблюдая за действиями, он видел положение мое, и, не ожидая требования помощи, прислал немедленно батарейную роту и два полка пехоты, так что под руками у меня было все готово и все в излишестве».

В «Записках» Ермолова он предстает как своеобразный, не без, скажем так, странностей, но действительно герой-воин, которому на веку посчастливилось совершить такую массу военных подвигов, что ему не было необходимости что-то врать или как-то эти подвиги преувеличивать. А в целом, мемуары Ермолова вызывают доверие вот этими качествами мемуариста – умен и честен!

Тем не менее, и к сообщаемым Ермоловым фактам тоже не лишне присматриваться.

Генерал Беннингсен

Главным оппонентом Кутузова в вопросе оставлять Москву без боя или нет, стал генерал Беннингсен. И Беннингсен, пожалуй, один из главных потерпевших от той рекламы, которую создали Кутузову сначала высшая знать России, а потом и историки. Кроме этого, полагаю, что Беннингсена совершенно задвинули в тень еще и по причине его немецкого происхождения. Давайте немного подробностей об этом выдающемся русском полководце.

Беннингсен родом из Ганновера, вступил в ганноверскую армию в 14 лет, участвовал в Семилетней войне и к 28 годам был подполковником. Затем, с понижением в чине до майора, перешел на русскую службу. Интересно, что через 15 лет после Беннингсена на русскую службы пытался поступить и Наполеон Бонапарт, но узнав, что принимают с понижением в чине, отказался. Беннингсен же к Бородинскому сражению уже 39 лет служил России, участвуя во всех ее войнах.

Его упрекают в участии в убийстве Павла I, и в том, что он, дескать, придворный интриган. Да, он участвовал в этом убийстве, но что это добавляет к его военной характеристике полевого генерала? Свидетельствует о его трусости?

Кстати, монархи очень не любят и не доверяют тем, кто участвовал в убийстве монарха, даже, если эти люди убили предыдущего монарха, чтобы данный монарх взошел на престол. Ведь если эти подданные убили одного, то могут убить и другого, не так ли? И участие в убийстве Павла I сильно повредило карьере Беннингсена в мирное время: Александр I, взошедший на престол после смерти Павла I, «в благодарность» отправил Беннингсена практически в ссылку в Вильно не на командную, а на военно-административную должность. И Беннингсен так никогда и не стал генерал-фельдмаршалом, хотя реальных заслуг перед Россией у него поболее, чем у Кутузова.

Кстати, если говорить об интриганстве и о способностях втереться в доверие к монарху, то тут, пожалуй, сразу же приходит на ум именно Кутузов. Ведь именно Кутузов сумел возвыситься благодаря интригам при дворе, вернее, умению подольститься ко всем царям и заручиться поддержкой нужных вельмож при дворе.

Именно Кутузов, в отличие от многих других генералов эпохи императрицы Екатерины II, скажем, того же Суворова, сумел удержаться в фаворе и при сумасброде Павле I – именно при нем Кутузов стал генералом от инфантерии.
И даже позорнейшее поражение под Аустерлицем не стало для Кутузова фатальным – в 1812 году Александр I назначил главнокомандующим русской армией именно Кутузова, а не Багратиона или Бенннингсена. Хотя, видимо, царь понимал превосходство Беннингсена перед Кутузовым, почему и назначил Беннингсена начальником Главного штаба при Кутузове. На царя сильно давили в пользу Кутузова, но об этом в конце.

Ведь на 1812 год Кутузов имел в войне с Наполеоном одно, очень позорное поражение, а вот у Беннингсена был совершенно иной опыт войны с Бонопартом.

В кампанию 1806 года, командуя отдельным корпусом, Беннингсен нанёс первое поражение Наполеону под Пултуском.
Правда, у историков к Беннингсену весьма особое отношение. Да, что историки, сами Маркс с Энегельсом уверяют, что в бою под Пултуской Наполеона не было, а был только маршал Ланн. Но ведь это естественно – «города сдают солдаты, генералы их берут». Если бы французы победили, то и Маркс с Энгельсом записали бы эту победу Наполеону.

Ермолов был рядовым участником этого боя, ему, в принципе было совершенно все равно, кто был во главе французов, но Ермолов, наверняка расспрашивал пленных, чтобы узнать, кто именно ими командовал. Ермолов пишет:

«В тот же самый день, как при Голимине, произошло в Пултуске главное сражение. Наполеон, собрав все силы, за исключением бывшей кавалерии с принцем Мюратом, сблизился с генералом Беннингсеном, и сей, не имея возможности отступить, не подвергаясь крайней опасности, решился дождаться неприятеля. Наполеон употребил все усилия; войска, присутствием его ободренные, действовали с возможною решительностию и бесстрашием.

Уже ослабевали войска наши, ибо превосходство сил было на стороне неприятеля и победа очевидно склонялась в его пользу. Оттесненные на некоторых пунктах, уже истощали они последние средства невыгодной обороны, но по счастию, неприятель не мог противопоставить равного действия нашей артиллерии, ибо его за худыми дорогами оставалась назади, и сие одно не только могло продлить сражение, но в некоторых местах даже восстановить оное с большою для нас выгодою.

Генерал Беннингсен непоколебим в твердости своей и самым отчаянным положением возбуждаемый, прибегнул к последним средствам, и резерву, состоявшему из двух пехотных полков, приказал ударить в штыки. Начальнику полков истолковано было, что от сего последнего усилия зависит спасение прочих войск, и полки бросились стремительно. Неприятель отступил, не устояв против штыков. Войска его, потеряв взаимную связь и не довольно будучи сильными остановить успехи в сем пункте, искали в скором удалении средства спасти от поражения разорванные части, и мгновенно часть лучшей позиции неприятеля была в руках наших.

Клонившийся к самому вечеру день недопустил Наполеона поправить неудачу, ибо необходимо было некоторое время для приведения в порядок расстроенных войск, прежде нежели приступить к какому-либо предприятию. Итак, твердость генерала Беннингсена самое опасное положение обратила в победу совершенную. Отразить превосходные силы под личным Наполеона предводительством есть подвиг великий, но преодолеть и обратить в бегство есть слава, которую доселе никто не стяжал из его противников».

Надо думать, что и царь не сомневался, кто именно командовал французами под Пултуском, поскольку Беннингсен был награжден орденом св. Георгия II степени, а этой степенью за всю почти полутора столетнюю историю ордена было награждено всего 125 человек.

Статистика боев Беннингсена с Наполеоном таковa: если у Беннингсена были силы, примерно равные силам Наполеона, то Беннингсен либо выигрывал сражение, либо сводил его к ничьей, которая для активно действующего Наполеона была равносильна поражению. Один из моих комментаторов уверен, что в бою под Прейсиш-Эйлау, Наполеон нанес Беннингсену поражение. А в связи с чем, так утверждать?

(продолжение следует)

Ю.И. МУХИН