Переселившись из России в Израиль относительно недавно (как заметил один местный житель: «Ты даже не новый репатриант, а новейший!»), я, наверное, лучше, по сравнению с репатриантами просто новыми, не говоря уж о старых, замечаю различия между двумя странами. Отличий этих не так уж много, но они есть. Вот, к примеру…

Израильские мухи не похожи на российских. Российские пролетают мимо тебя с громким жужжанием, толком даже не представляя, куда и зачем они летят. Есть в них какая-то широта души, размах и разгильдяйство. Есть пренебрежение к собственной жизни, потому российская муха обычно легко уничтожается с помощью простой газеты, не говоря уж о мухобойке.

Не то муха израильская. Израильская муха похожа на риелтора, специализирующегося на аренде дешевых квартир и приторговывающего в свободное от основной работы время гербалайфом. Назвать ее назойливой, навязчивой и настырной — унизить и оскорбить. Израильская муха не отлетает от своей жертвы дальше, чем на пару сантиметров, без труда увертывается от мазохистских злобных шлепков, садится, садится, садится, ползает, ползает, ползает, перебирая мерзкими маленькими лапками...

Умирает израильская муха, вероятно, от старости. «Едиот ахронот» против нее не помогает. Несерьезно. Не случайно же одного из самых известных демонов в истории человечества звали Вельзевулом, то есть «бааль-звувом», «повелителем мух»?

Израильские китайские товары не похожи на российские китайские товары. В израильских китайских карандашах постоянно ломаются грифели, а при попытке исправить ситуацию с помощью израильской китайской точилки ломается весь карандаш. Израильские самоклеящиеся крючки для кухни и ванной гарантированно отклеиваются от любой поверхности через секунду после приклеивания. Если их, разумеется, с ходу не посадить на отдельно купленный клей, желательно сделанный в Европе. Но даже эти крючки более клейки, чем израильский китайский скотч. Если российская китайская отвертка-крест способна испортиться после первого употребления, то израильский ее аналог ни к чему не пригоден с момента покупки. А какое занятное изобретение израильско-китайская сушилка для столовых приборов… Если в нее поставить, скажем, вилку, та немедленно выпадет через край. Поставил — выпала, поставил — выпала… Так хитроумно рассчитано соотношение высоты сушилки и центра тяжести вилки.

Прежде чем купить израильский китайский велосипед, имеет смысл окончить курсы по сборке-разборке велосипедов. Пригодится — у велосипеда на ходу будут самооткручиваться педали и руль. К тому же, после первого дождя покроется ржой часть деталей из нержавеющей стали, а из двадцати одной скорости, заявленной продавцом, будут работать от силы пять. Прямо как у великого Филипа Дика в «Scanner Darkly»: «Эти цветные, занимаясь велосипедом, разобрали его не теми инструментами, поскольку не разбираются в технике, а когда снова собрали, то три скорости остались на полу их гаража. Возможно, до сих пор там лежат». Вся эта история с китайским импортом наводит на обидный для любого сиониста ответ на вопрос «Какая нация всех хитрее?».

Израильская халва не похожа на российскую. Как минимум один сорт, самый дорогой. Она слишком нежна на вкус. Прямо как обещано в сказках «Тысячи и одной ночи». Она не пачкает жирными пятнами то, к чему прикасается, например, полиэтиленовый пакет. И продается она не в этом пакете, а в аккуратненькой коробочке, украшенной отрывком из сказок 1001 маркетолога (о том, как в стародавние времена юные жители древней Иудеи готовили удивительное лакомство из плодов первого попавшегося под руку дерева). Так вот, главное различие двух халв (халвей?) — в растительном масле. Традиционная российская халва, являющаяся правопреемницей халвы советской, скорее всего, делается на масле подсолнечном. Если, конечно, в процессе производства вообще используется растительное масло. В израильскую же халву льют масло оливковое. Да, к слову, рассказал бы мне кто до алии, что я буду лить оливковое масло класса «extra virgin» в скрипящие дверные петли…

Израильский чай. Тут вопрос сложный. Возможно, чай никто не пьет, потому что он никуда не годится. Или же такой чай продают, потому что все равно его никто не пьет, а пьют кофе (к слову, отличный). Видя на полках магазина пачки чая «Wissotzky», я бормочу под нос кощунственный слоган: «Спасибо, что живой».

Израильские холодильники не похожи на российские холодильнички. Я вспоминаю холодильник, купленный в России на дачу, и понимаю, что тут его посчитали бы игрушечным. В крайнем случае в таком держали бы бутылочки с детским питанием какие-нибудь бедные студенты. Настоящий израильский холодильник маленьким не бывает. Он даже средним не бывает. Бывает он лишь большим, очень большим или громадным. Не от жадности, не от чревоугодия, не от какого другого смертного греха. А токмо по жестокой необходимости. Россиянин большую часть года может ставить кастрюлю на балкон, а пиво охлаждать в ванне под непрерывно льющейся струей из крана. А у нас тут и ванн никаких нет, а на балконе даже морозной зимней ночью теплее, чем в холодильнике.

Израильские куры не похожи на российских. Главное различие даже не в том, что израильские до того, как я их купил, проплавали оговоренный правилами кашрута срок в солевом растворе. Тут я ничего не могу сказать, кроме слов благодарности неизвестному раввину за сэкономленную в моем домашнем хозяйстве соль. Но вот чем объяснить жуткую небритость и недоощипанность израильских кур по сравнению с чисто выбритыми (I`m your Venus, I`m your fire at your desire!) курами России?

Да, туалетная бумага! Она традиционно занимает в израильском супермаркете бóльшую площадь, чем в российском — алкогольные напитки (с учетом пива). Ее продают расфасованной в упаковки жутких размеров. По 48 рулонов точно, а может, и по 96 бывают. Самые завзятые любители шопинга выделяют под туалетную бумагу отдельную тележку. Впрочем, количество рулонов компенсируется невероятной скоростью, с которой этот товар народного потребления расходуется дома. Гораздо быстрее, чем его российский конкурент. Вероятно, производство строится на какой-нибудь хитрой нанотехнологии (не зря же Израиль — мировой лидер по хай-теку). Изобретатель этой чудо-бумаги уже, наверное, приобрел персональный остров на Багамах и присматривается к небольшому домику в Барвихе.

В российской деревне благосостояние семьи оценивается, в частности, качеством забора на приусадебном участке. Старый, покосившийся и в дырках? Значит в доме пусто, брать нечего. Появились в доме деньги — забор чинится, красится, а по мере роста благосостояния — сменяется на новомодный и в меру экономичный «металл» (хотя бы со стороны улицы), а то и на не выходящий никогда из моды кирпич. У нас в киббуце забор один —- вокруг всего киббуца, установлен еще в те времена, когда еврейские поселения строились с применением «тактики стены и башни». От соседей же тут отгораживаться не принято, да и садики даже рядом с богатыми израильскими домами кажутся какими-то игрушечными по сравнению с бескрайними просторами российских шести соток.

У российских мальчишек-подростков из глубинки и их израильских сверстников — похожие ролевые модели, подсказанные телесериалами и одобренные друзьями. Мальчишкам хочется заняться настоящим мужским, опасным делом, попасть в «бригаду». Только в случае с Израилем речь идет не о бандюках, а об элитном армейском подразделении (да, тут еще есть такое, никак не укладывающееся в мою бывшую советскую голову явление, как конкурс на поступление в престижную часть, несколько кандидатов на место).

Различия отыскиваются как на земле, так и в небе. Есть Луна российская, а есть — израильская. Российская, в зависимости от фазы, похожа то на буковку «р» без палочки, то на буковку «с» и всю ночь висит примерно на одном месте. Израильская мигрирует по небу, при этом лежит на боку и на букву не похожа — ни на кириллическую, ни на квадратно-вавилонскую.

В России не привыкли к жаре и не умеют с ней бороться. В Израиле же не верят в холода. Поэтому стеклопакет в израильском доме — такая же редкость, как холодное пиво в московском ларьке в середине лета. Интересно, хотя бы у Невзлина с Гусинским есть дома стеклопакеты?

BOOKNIK

Элиша Зинде

Серия сообщений "Путешествия, поездки, походы, просто удивительные":
Часть 1 - Махтеш рамон
Часть 2 - Парк "У т о п и я" (Парк архидей)
Часть 3 - Рекорд Гиннеса: массовая свадьба "русских" израильтян
Часть 4 - Парк «Агмон а-Хула»
Часть 5 - Почему Израиль не Россия?

Вечно помнит завет Свой, слово, [которое] заповедал в тысячу родов.
(Пс. 104:8)

- Ах, — говорит тебе изумительная семидесятилетняя старушка уникальной израильской породы (из тех старушек, которые в молодости служили в «Пальмахе»¹, а теперь являются главной аудиторией неброских, чудовищно дорогих бутиков в Рамат-Авиве²). — Ах, это я, я во всем виновата! Он был такой красавец, такой красавец, даром что небольшого роста. Он был весь как из дерева выточен, с такой полированной кожей! Я знала, конечно, только немецкий, я приехала в Эрец-Исраэль совсем одна, вы же понимаете, мне было шестнадцать лет, это был сорок восьмой год, самое начало декабря. Я ради него выучила арабский. Я говорила на арабском лучше, чем на иврите, потому что это же любовь, вы же знаете, как это бывает. Но при этом у нас в киббуце под Тель-Авивом был такой молодой человек, еврей. На десять лет меня старше, он казался мне таким взрослым! Я разрывалась! И вот настал день, когда я сказала: «Махмуд, мое сердце не с тобою». Он посмотрел на меня — долго смотрел! — и ушел. А ночью мой друг, еврей, разбудил в палатке меня и мою подругу и сказал: «Девочки, берите винтовки, напали на район Ха-Тиква!»³. И мой Махмуд был во главе этого нападения, понимаете? Он мне мстил, он ненавидел меня. Это я во всем виновата! — вздыхает старушка, нежно покачивая точеной головкой.
 

У тебя нет ни малейшего желания возражать — и не потому, что тебе не хочется расстраивать романтичную старушку. Просто у израильтян отношения с историей вообще носят совершенно персональный характер. Дело не то в плотности здешней истории, не то в размерах страны, не то в еврейском умении поддерживать семейные и дружеские связи; так или иначе, история — десяти-, пятидесяти-, четырехсот-, пятитысячелетней давности — не заканчивается в Израиле никогда и всегда касается лично твоего собеседника. Его дядя строил в Хайфе первую больницу, его тетя охотилась на Эйхмана, его троюродный брат проектировал «Суситу»⁴, его бабушка была любимой наложницей царя Соломона, пока не явилась эта сунамитская похабница. «Ашкеназы жааа-а-а-а-адины! Ашкеназы жаааа-дины!» — издевательски вопит молодой йеменец, торгующий бобами на рынке «Кармель», не забывая при этом старательно демонстрировать белоснежные зубы вспотевшему от восхищения американскому фотографу. Щуплый бледнолицый хипстер из породы прогрессивных любителей готовить дома только что потребовал у торговца выдать ему недостающие тридцать агорот сдачи. 

- Ашкеназы жа-а-а-адины! Ашкеназы жа-а-а-адины!
- Ашкеназы эту страну основали! — покраснев, огрызается нервный хипстер.
- Ма-а-а-аленькую страну! Маленькую-ма-а-а-аленькую страну! Потому что жа-а-а-адины! Ашкеназы жааа-а-а-а-адины!..

 Тель-авивский таксист рассказывает тебе про участие его троюродного дедушки в восстании маранов в 1485 году: «...а мой дедушка вышел навстречу инквизитору и говорит: молодой человек, как вам не стыдно — мы же кушаем!..» Ты пытаешься мягко указать таксисту на некоторые, скажем так, неувязки. Таксист тебя просто не понимает. Он говорит не о цифрах и фактах — он говорит о персональном восприятии прошлого, о личном переживании. Срока давности это переживание не имеет и тем самым создает совершенно уникальные отношения со смертью, свойственные только израильтянам. На рынке, который еженедельно проходит в маленьком иерусалимском переулке возле «Дома художника», пожилая дама по имени Рути торгует фотооткрытками собственного производства: герань в окошке, пальма в электрических фонариках, закат над Синаем, рассвет на Голанах, все милое, четкое, чистое, яркое. Внезапно одна черно-белая фотокарточка — как рентгеновский снимок: что-то хрупкое, тонкое, ассиметричное, витое. Рути нашла на чердаке иерусалимского дома, в котором семья ее мужа, профессора музыкологии, живет уже больше ста лет, коробку, в которую бабушка-покойница всю жизнь складывала всякую девичью дребедень — ну, ниточки, тряпочки, ленточки, моточки. Это — ошметки столетнего кружева; бабушке, скончавшейся шестнадцать лет назад, это кружево служило воротничком, когда та ходила в гимназию в Белостоке.
- Рути, сфотографируй все эти вещи и сделай выставку, это же потрясающе!
- Не могу, милая, муж говорит — бабушка этого не любит.

Рути полностью в своем уме — просто бабушка этого не любит. Это трудно объяснить, но очень легко понять. В синагоге при больнице «Хадасса» семья израильских «американцев» рассматривает потрясающие витражные окна работы Шагала. Дедушка в колясочке, мама, папа, бывшая жена папы, новый сын папы, двое старших сыновей папы и дочка одного из старших сыновей папы на руках у его бойфренда. Кроме дедушки, все очень устали и хотят домой. Дедушка, как свойственно израильским пенсионерам, бодр, свеж и полон сил.
- Деточки, вот теперь я готов немедленно умереть счастливым!
- Дедушка, ты уже утром после завтрака в «Зуни» был готов немедленно умереть счастливым.
- Ты, папа, еще в кино готов был немедленно умереть счастливым.
- Да, папа, ты еще вчера в сафари после страусов был готов немедленно умереть счастливым. Как это, интересно, у тебя устроено?
- Деточки, я немедленно готов пойти к проституткам. Вы уверены, что хотите и дальше выяснять, как у меня что устроено?
- Ну-у-у, дедушка, если ты после этого будешь готов немедленно умереть счастливым...

В кафешке на Флорентине матерый длинноволосый красавец в расстегнутой клетчатой рубашке с обрезанными рукавами поудобнее укладывает на своем по-сунамитски загорелом животе довольно беспокойного французского бульдога. Бульдог роняет слюни в меню и смотрит на хозяина выпученными, как старые автомобильные фары, глазами.
- Как его зовут?
- Моисей.
- Почему Моисей?!
- Так он и есть Моисей.
- В смысле, тот самый Моисей?
- Да, тот самый Моисей.
- Почему ты так думаешь?
- А он умеет на прогулке так изгваздаться, что перед ним вода в ванне от ужаса расступается.
К беседе с удовольствием подключается бармен: «А ты не можешь попросить Моисея прийти ко мне домой и забрать мою дочь в какое-нибудь путешествие по пустыне лет на тридцать-сорок?» Дочь, красотка лет пятнадцати, подрабатывающая у папы в кафе во время каникул, снисходительно хмыкает.
- Что ты хмыкаешь? У тебя восемь бойфрендов, они сидят тут с утра до ночи и жрут мои бесплатные оливки! Хотел бы я жить во времена Моисея — ты б давно была замужем, а у меня во дворе паслись бы пятнадцать верблюдов!
- Папа, ты боишься даже хомяков! Что бы ты делал с пятнадцатью верблюдами?
- Продал бы их кому-нибудь и выкупил бы тебя обратно, моя лапочка, моя деточка.
Деточка ласково лягает отца длинной молодой ногой. Пятнадцати верблюдов могло бы и не хватить.

В Музее искусств в Тель-Авиве сейчас идет выставка Эрана Решефа, лауреата одной из крупнейших израильских художественных премий. Решеф — гиперреалист, с душераздирающей точностью воспроизводящий элементы израильской уходящей натуры: старые настенные аптечки, белые рычажки, которыми когда-то почти во всех израильских квартирах включался свет, почти отступившие на чердак детские эмалированные ванночки — прошлое, которое исчезает из сферы видимого и цепляется только за мелкие вещи, случайно завалившиеся в щели времени. А рядом с этой выставкой идет еще одна — выставка примитивистских карандашных рисунков Йоава Эфрати, каждый из которых создается автором практически мгновенно; их подчеркнутая сиюминутность, их почти детская напряженность как будто бы вообще не выстраивает никаких отношений между жизнью и временем, между нами и прошлым. Можно поставить слепой эксперимент: зайти в магазин при музее, взять оба каталога, веером перемешать края страниц, как края двух колод карт, и смотреть работы Решефа и Эфрати в том порядке, в котором они легли: вперемешку, как получится. Вот тогда отношения Израиля с собственным прошлым становятся, что ли, немного яснее. Это очень трудно объяснить, но очень легко понять.

Линор Горалик

¹  Особые военные отряды, существовавшие с 1941-го по 1948-й, а позже ставшие частью Армии Обороны Израиля.
²  Один из самых престижных районов Тель-Авива.
³  Речь идет о событиях времен начала Войны за независимость Израиля.
⁴ Первый израильский автомобиль.
 

Серия сообщений "Поэзия":
Часть 1 - Олененок
Часть 2 - The Faces of Beauty ("Лики красоты")
Часть 3 - Борис Пастернак - Зимняя Ночь
Часть 4 - Эдуард Багрицкий
Часть 5 - Памятливые страусы
Часть 6 - Текст песни Whitney Houston "I Will Always Love You"