Поэзия

— Это просто поразительно. Я им про то, что я космическая сирота в этом мире насилия и наживы, а они мне — о каких-то овощах и про одноразовое пюре.

Самый недопустимый штамп, накладываемый на эту поэзию, содержится в отвратительных размышлениях о ее «особом лиризме». Говорить о «лиризме Воденникова» бессмысленно, потому что Воденников — до–лирический и по-настоящему жестокий и жуткий поэт.
«EX LIBRIS НГ»

В московском Политехническом музее выбрали "короля поэтов".
Подобный вечер состоялся здесь лишь раз - в 1918 году. Тогда в поэтической дуэли Игорь Северянин победил Владимира Маяковского. Спустя почти 90 лет свои стихи в Политехе читали 6 современных авторов. Все - представители разных стилей, школ и традиций.
Первый канал

Есть такое понятие «открытые блоги», электронные дневники.
Раньше были дневники Шелли, Байрона, потом Марины Цветаевой, потом Анны Франк
(девочки спасавшейся от фашистов в нидерландском полполье),
а вот теперь наши —
открытые всем ветрам: простые, загадочные, тупые, как лопухи у дороги...

Вот девушка пишет: о как я хочу уехать отсюда! —
а потом узнаешь, что это была ее последняя запись
(ее вроде изнасиловали и убили),
а вот уже взрослая женщина пишет,
вспомная свое детство в советской больнице (ей нет еще 40):
«..я подошла к ней ночью и положила ей на лицо подушку,
потому что это был мой единственный выход
так как я не могла больше терпеть их унижения и побои,
но я и теперь ни о чем не жалею» —

но всё не так страшно (как же не страшно?),
чаще смешно, вызывающе, неинтересно...

Мои к тебе чужие письма

Читать стихи Воденникова стыдно, страшно и сладко. Стыдно — потому что Воденников предельно искренен. Страшно — потому что детский восторг, брат–близнец детского ужаса, бродит по страницам его книг, бросается на читателя. Сладко — потому что капризная и убийственно точная интонация завораживает и не отпускает. Не бойтесь, она не отпустит вас уже никогда.
«ВЕЧЕРНИЙ КЛУБ»

1.

Мне этой ночью вдруг приснился этот цикл:
и куст — квадратный, праздничный и мелкий
и папы с мамами, висящие на ветке
(как новогодние конфеты или белки),
и ты придирчиво не выбиравший их.

— Чего мудришь? — ( мне было непонятно
и я сказал тебе об этом со спины), —
ты повернулся и сказал мне: «Папа,
как хорошо, что ты со всеми не висишь».

2.

В 25 лет мне уже однажды снилось, что у меня есть сын, но я не умею его пеленать. Неосторожным движением я поворачиваю его головку так, что у него с отвратительным хрустом ломается шейный позвонок. Я слышу, как к закрытой двери с топотом приближаются люди и меня охватывает страх перед расплатой.
А он сидит у меня на руках — мертвый, какой-то неестественно прямой, голый (я держу его под попку, как младенцев вообще-то не держат, но он на самом деле очень удобно сидит), смотрит на меня какими-то взрослыми встревоженными глазами, гладит меня своей маленькой ладонью по лицу, как будто бы успокаивая: «Не бойся, папа, не бойся, всё обойдется. Они подумают, что я сам умер».

3.

Ты ждал меня среди взрослеющих детей,
единственный не прибавляя в росте
(не то, что б маленький, а просто как подросток).
...Обидно, мне б хотелось повзрослей.

Я вижу куст из роз и незабудок синих,
из крупных катышков, из мелкого огня:
я говорю с тобой как с мальчиком и сыном,
а ты, как взрослый, смотришь на меня.

Я говорю тебе: — Мне, правда, непонятно,
зачем сейчас, в июле, пред грозой
ко мне пришел трехлетний, неприятный
немецкий мальчик, нерожденный мной.

Ведь мне не жаль тебя, я знать тебя не знаю,
мне только интересно, сколько ты
пытался вырваться из этого китая
(толкая мальчиков и девочек толкая)
чтоб дотянуться до меня — из темноты.

Но куст дрожит и сыпет дождик мелкий,
на нём ни пап, ни мам, ни даже белок нет.
Среди других детей ты не в своей тарелке:
тебе сегодня — девятнадцать лет.

С тех пор — как выпускник, надев дурацкий галстук,
у мертвого куста, соженного живьем
(в тот год июль гремел — и грозы были часты), —
все разошлись, а ты стоишь столбом.

Но новый куст зацвёл, сгоревшему на смену,
12 лет прошло, но вас на свете нет:
— Ну как мне звать тебя хотя бы, недомерок? —
я говорю, а он молчит в ответ.

Когда-нибудь, нажравшийся цветами
я выплыву к тебе — не тем концом
вертлявой белкой и вперед ногами,
с счастливым и бессмысленным лицом.

К тебе, — мой старший, некрасивый мальчик,
чтоб для тебя быть вечно молодым
высоким немцем, розовым китайцем
таким же как и ты глухонемым.

Стихи к сыну

прочел в "коммерсанте".

... Пока другие поэты борются за место под солнцем и отстаивают поэзию как факт современной литературы, Воденников уже обзавелся местом на Олимпе и гарантированным посмертным домом-музеем в той самой однокомнатной квартире, на балкон которой он сегодня выходит покурить.
Еще Воденников придумал себе "новую искренность". Чем она отличается от старой -- неизвестно. Возможно, это способность с обезоруживающей простотой давать старым вещам старые имена, жонглировать бесконечными "Бог", "любовь", "навек", ничтоже сумняшеся произносить (и писать) откровения типа "мне 30 лет, а все во мне болит", "мужает голос и грубеет тело", "ты за это за все никогда меня не покинешь, и я тоже тебя -- никогда не покину -- за это". В общем, делать то же, что даже с большим успехом делает певица Земфира. Правда, она еще и поет.


Кстати, об однокомнатной квартире-музее.
Выйдя сегодня на пять минут из дома, я вернуться туда не смог. Заела дверь. Причем намертво.
Рыдающая собака у ног и сообщение сантехника Вовы, что дверьми он не занимается, - как понятно, бешенства мне не уменьшило.

Я вынужден был поднять всё домоуправление на уши, и поэтому сейчас сижу с выломанной дверью.
Что дальше будет, я не знаю.
Видимо, херовый Олимп - оказался.

Блог Воденникова в ЖЖ

Официальный сайт Воденникова