Старик сидел в небольшом кабачке и непрерывно курил. Перед ним стояла почти пустая бутылка, отбрасывающая смутную тень на полную дымящихся окурков пепельницу. В седых усах застряли хлебные крошки и редкие капельки текилы. Мутный взгляд вяло блуждал по стене. Несмотря на то, что о русских в этих краях шла слава горьких пропойц, старик пил не очень много, отчасти именно потому, что хотел как можно меньше иметь дел со своими соотечественниками. Однако сейчас именно алкоголь представлялся ему единственно верным решением проблемы. Несколько знакомых крестьян пытались этим вечером подойти и перекинуться парой слов с товарищем, но старик дал ясно понять, что сегодня его лучше не беспокоить. Внезапно, выпроваживая нежданных собеседников, он поймал себя на мысли, что с трудом подбирает слова. Вновь оставшись один, он подозвал дочку хозяина, помогающую отцу по вечерам, и попросил принести немного хлеба. При этом он убедился: испанский давался ему всё хуже и хуже. В то же время в голове всё настойчивее звучали обрывки уже почти забытой русской речи. Старик медленными пьяными пальцами отсчитал деньги, положил их на стол, грузно встал и, шатаясь, побрёл к выходу. При этом губы его машинально напевали «разыгрался-разрезвился, расплескался подо мной…» Шатаясь по тёмным улочкам, продолжая вяло курить и бессознательно бормотать русские слова, старик чувствовал, что хмель очень медленно отпускает его рассудок. Когда ночной ветерок несколько прояснил голову, гуляка опустился на кстати подвернувшуюся лавочку и развалился в разные стороны и закрыл глаза, постепенно проваливаясь в старческую дрёму. Его разбудил звук шагов и звон колокольчика. Разлепив тяжёлые веки, старик увидел, что к скамейке подходит молодой человек в тёмном костюме и котелке. – Всё-таки, ты? – Да, я видел вас сегодня, решил навестить. – Довёл старика… Видишь, как я надрался? Когда тебя увидел, думал, умру на месте. Даже испанский забыл! – Ум людской – забавная штука, – молодой человек сел на скамейку и скрестил руки на груди. Старик его внимательно рассматривал. – Ни капли не изменился. Сколько прошло, лет пятьдесят? – Около того. – А это зачем? – скрюченный пятнистый палец указал на колокольчик, болтающийся на серёжке в левом ухе собеседника. – Цаг. – Что? – Колокольчик. Так их один народ называет. Забавные они, скрипку любят. – Гхм… И зачем ты пришёл? – Хотел узнать, как вы тут. – В твоей ссылке-то? Как видишь, всё вернулось на круги своя – родился мужиком, так всю жизнь в поле и проведёшь. Яблоко от яблони не далеко падает. Знаешь, я всё хотел спросить тебя… – Давайте поговорим в другом месте. Более спокойном. Хотя вокруг и никого не было, бывший бунтарь не стал спорить, ибо понимал – не всякому разговору место на улице. Они встали и пошли, сопровождаемые мелодичным звоном колокольчика и старческое шарканье. Пройдя метров сто, их взору предстала небольшая чёрная карета, запряжённая парой вороных. Рядом с лошадьми абсолютно неподвижно стояла массивная фигура, закутанная в пальто. Крестьянин остановился и пристально посмотрел на кучера. Его спутник заметил это и улыбнулся: «Не переживайте, он сейчас вас не тронет». Слуга, казалось, в знак подтверждения слегка коснулся полей свой шляпы. В этот момент почти протрезвевший крестьянин обратил внимание, что теперь платка, скрывающего лицо силача, больше нет. Однако, в темноте разглядеть что-то определённое всё равно было нельзя. Кучер с неожиданным для его комплекции проворством взобрался на козлы (при этом, казалось, карета слегка просела под его весом), а пассажиры сели внутрь. Как только они устроились, раздался щелчок кнута и карета, покачиваясь на неровных булыжниках, покатила в ночь. – Давненько я не видел карет. А ездил вообще только один раз. Когда одного буржуя брали, на допрос везли в его же телеге. – старик умолк и погрузился в воспоминания. Спустя какое-то время он встрепенулся и спросил: «Куда мы едем?» – Ко мне, чтобы никто не мешал. Что вы хотели спросить? – Эх-эхэхэх! Сколько вопросов. Почему Мексика? Вообще, зачем ты меня похитил? – Тут безопасно, хоть и тут мексиканцы поднимали революции. В Европе и Америке коммунистам быть трудно в наши дни. Здесь же всё иначе. Если бы я собирался тебя убить, отправил бы в Германию. Там со спартаковцами разговор был короток. – Да, я читал газеты. У меня был друг, фотограф, Гильермо. Он сам немецкий еврей и следил за новостями с родины и рассказывал такое... Хозяин театра тихо пробормотал: «Они хотели крылья, а получили лишь сломанные самолёты,» но старик то ли не услышал его, то ли не обратил внимания, повторил свой вопрос. – Зачем, говоришь? Просто ты оказался не в том месте не в то время. Свидетели мне не нужны, а когда я поджёг зал, то, если честно надеялся, ты побежишь на улицу, к своим. Всё благополучно сгорело бы, и вам бы осталось пепелище. А оставлять тебя в огне я тоже не рассчитывал. Пришлось вытащить тебя, а потом выбросить в подходящем месте. – Но почему не в России – где-нибудь в глубинке, далеко от Москвы. Пока бы я добрался до своих… – Я решил, раз уж сама судьба дала тебе шанс уцелеть и вырваться из тисков гражданской войны, то не стоит его упускать. В конце концов, пережить это время в Мексике оказалось гораздо проще, чем в России. Несмотря на их собственные революции. – А много моих… того? – Слушай, я даже твоего имени не знаю, что тут о сослуживцах говорить? Скорее всего – да, «того». Тогда вообще много кто «того». Оба замолчали, каждый думал о своём. Наконец, старик, потупившись, сказал в усы «Фрол я». Хозяин театра ничего не ответил, успокаивающе похлопал по плечу. Затем порылся под сиденьем и вытащил кисет с трубкой. Положив его себе на колени, он достал из нагрудного кармана небольшую фляжку, отвинтил и приглашающе посмотрел на старика. Тот поколебался мгновение, но потом принял предложение и сделал глубокий глоток. Его собеседник последовал примеру, затем убрал фляжку и принялся неторопливо набивать трубку. – Фрол, расскажи, что с тобой случилось? Как ты жил эти годы? Фрол покосился на трубку, вздохнул, достал старый потёртый портсигар, вытащил сигарету, коробок и закурил. Только после третьей затяжки он заговорил. – Я ошалел. Вообще ничего не соображал. Оглянулся, вижу: передо мной брошенная хижина. Причём, брошенная уже давно. Стены все скособочились, крыша обвалилась. Прямо из дома дерево растёт. Подбегаю к двери, распахиваю, а там не ваши лабиринты и коридоры, а хижина эта. Всё сгнило, заросло. И тут-то я понял, что я в самом деле очутился в лесу непонятно где. И теперь я один, а что вокруг – поди разберись. И так мне страшно стало, что в обморок прям там упал, в доме том. Очнулся под вечер, кое-как взял себя в руки, подобрал тот мешок, что вы мне бросили. Спасибо за ту еду и одежду. Значит, переночевал кое-как. Утром отправился искать выход из леса и через пару дней наткнулся на небольшую деревню. Там и осел. Выучил испанский, женился, завёл небольшое хозяйство. Революционеров старался избегать. Вообще в их политические дела не лез – язык понимал ещё плохо, а что они не поделили – тем более. Хотя и было коммунистическое движение, но не пошёл – сгорело во мне что-то там, у вас в подвалах…Потом подался сюда, в город. Тут встретил нескольких русских. В основном, беглые белые и троцкисты… Кстати, а что стало с тем князьком? Хозяин театра перестал попыхивать трубкой («Интересно, когда это он успел раскурить трубку, спичек я у него точно не видел…» - подумал Фрол) и неопределённо помахал мундштуком в воздухе. – Графом. Я отправил его тем же способом, что и тебя, но в Париж. Этот идиот не придумал ничего лучше, чем спиться и отдать Богу душу в какой-то подворотне меньше, чем через месяц. Аристократия! – Вот ублюдок! Кхм… Короче, вначале я с этими русскими пытался общаться. Рад был, как ребёнок, когда услышал русскую речь. Даже с белыми хотел поговорить, хоть и ненавидел их люто. А потом… Не знаю даже. Почувствовал себя чужим. Белые, узнав, что я красноармеец и из народа или переставали говорить или оскорбляли и лезли в драку. Но других земляков я не нашёл и всё равно старался держаться рядом с ними, хоть и были мы друг другу противны. Потом появились троцкисты, бухаринцы и много кого ещё, всех не упомню. Я радостно теперь уже кинулся к ним. Они ж, как я, красные, за народ, против буржуев! И вначале всё было хорошо, меня приняли (я, правда умолчал, как оказался в Мексике), звали на их встречи… Но я был не их поля ягода. Я приходил к ним послушать русские слова и увидеть русские лица. Они же рассуждали о НЭПе и ругали какого-то Сталина. Я тогда знал только, что Ленин умер и его место занял кто-то другой, по имени Сталин. Они поругались с Троцким, и Сталин выгнал Троцкого и все его людей из страны. Но это всё было мне чужим. Пока я жил в России, всё было просто: вот белуга, вот стенка. А тут развели теории, ни слова не понятно… Фрол прервался, чтобы выкинуть сигарету на улицу и взял новую. – Потом началась война. Помню, все собирались какие-то понурые и молча слушали часами радио. Читали газеты, собирали сплетни на улице. Постоянно спрашивали друг у друга: «Ну как, что там?» Каждый раз спрашивали и каждый раз боялись – вдруг скажет: «Проиграли!» Ещё до войны, помню, вроде, в тридцать восьмом, что ли… был там белый один, предводитель дворянства бывший. Он всё время про Гитлера говорил, мол, как он там хорошо у себя всё устроил: коммунистов расстрелял, жидов повывел, страну поднял с колен. Молодец, говорит, сюда бы его, порядок навести. Ну мы тогда в пивной много шума подняли, кто-то даже в больницу попал. А двадцать второго, в тот самый день, мы сидели и пили пиво. Тут он вбегает и говорит: «Война!» А сам красный, ртом воздух хватает, пот с него течёт. И весь он такой глупый был, что все русские и засмеялись. Пальцами в него тыкают, за животы хватаются. А он затрясся весь, газету выронил и убежал. Тут один говорит, ребята, мол, он же по-русски кричал. Тут все застыли, как громом... И бросились газету читать. Вначале даже не понял никто, так страшно стало! А вечером узнали, что это белый повесился… Несколько наших попытались вернуться домой и пойти на фронт, не знаю, что с ними стало. Знаю, что многие белые подались в Германию, кто-то даже воевал за Гитлера. Часть потом бежала обратно сюда. Помню, в сорок девятом, мы узнали, что один из вернувшихся служил в СС, на Украине вешал партизан, даже детей с матерями. Мы с ребятами, когда это узнали, подстерегли его ночью и… Так его потом и не нашли. Фрол уставился в одну точку, окутанный сигаретным дымом. Казалось, он к чему-то прислушивался, внутри своей головы. Его собеседник молча курил трубку, ожидая продолжения. Но старик лишь покачал головой: «Потом стареть я стал, всё дальше и дальше…» Карета тем мягко затормозила и раздался глухой удар – молчаливый кучер спрыгнул на землю и распахнул дверцу. Фрол выглянул и увидел одноэтажный глинобитный дом, явно брошенный и забытый. От ставен не осталось и следа, сильно окривевшая дверь держалась лишь на честном слове, а штукатурка практически вся отвалилась. Однако в одном из оконных провалов был виден слабый огонёк. Внезапно Фрол поймал себя на мысли, что когда они только встретились в парке, они общались как молодой человек с почтенным старцем, а в карете их будто поменяли ролями – он вновь, как много-много лет назад, чувствовал себя потерянным ребёнком рядом с чем-то большим и значительным, гораздо больше его. Только в прошлый раз он мог заслониться молодецким задором и жаром революционной борьбы. Сейчас же у него осталась в руках только старость. Хозяин театра легко выскочил из кареты и помог спуститься старику. Вместе они зашли внутрь. Великан за их спинами отводил лошадей с дороги. Внезапно из дома выскочила фигура, закутанная в чёрное и отвесила учтивый поклон. Спутник Фрола засмеялся: «Добро пожаловать в самый древний театр мира!». В это время приветствовавший их человек поднял голову и лунный свет заиграл на блёстках, украшающих белую маску. На пожилого революционера смотрело искусно вылепленное лицо юноши (а может, и девушки) с застывшей на веки кривой ярко-алой ухмылкой. На голове был капюшон, не позволяющий видеть краёв маски. Казалось, она скрывает всю голову, буквально становясь второй кожей. В прорези для глаз были вставлены кусочки тёмного стекла, не дающие разглядеть за ними что-либо. «Привратник» сделал сложное движение руками и завершил его приглашающим жестом. Фрол оглянулся на хозяина театра, но тот лишь ободряюще кивнул головой. Ночные визитёры вошли внутрь. В воздухе стоял запах плесени и древесной гнили. Ночная прохлада, царившая снаружи, не могла проникнуть внутрь через заколоченные досками окна и развеять тягостную духоту. Рот Фрола мгновенно наполнился скрипучим привкусом застарелой пыли. Однако, в помещение не было безлюдным. Трухлявые останки мебели были свалены в бесформенную кучу у барной стойки. В углу, предварительно очищенному от пыли, паутины и грязи, стоял более-менее целый стол и два стула. На столе ярко горела масляная лампа, освещая накрытую трапезу. Туда-сюда сновали безмолвные фигуры, как две капли воды, похожие на встретившего мужчин у входа. Они скрывались в полутёмной каморке, некогда бывшей кухней, и возвращались либо с очередной снедью, либо со шваброй. Старик замер, поражённый. Он узнал ту самую безумную труппу, которая пленила его много лет в ином времени и месте. Но тогда он видел уродливую вакханалию, сейчас же перед ним разворачивалась сосредоточенная возня муравейника, обустраивающего своё жилище. Актёры же не обратили на вошедших не малейшего внимания, продолжая убирать грязь и накрывать на стол. Хозяин театра потянул носом воздух и хлопнул в ладоши. В следующее мгновение вошедший за ними телохранитель подошёл к окну и легко, голыми руками, сорвал гниющие ставни. Порыв свежего воздуха был столь приятен, что Фрол закрыл глаза, подставив обвисшие щёки бодрящему сквозняку. Его компаньон улыбнулся и, слегка коснувшись руки Фрола, показал в сторону стола. Неуклюже сев, старик осмотрел угощение. Перед ним стоял горшочек, вместо крышки у которого была ржаная лепёшка, ещё тёплая. Рядом стояли большие тарелки с сырами, фруктами и всевозможной выпечкой. Несмотря на то, что у каждого стоял пустой бокал, бутылки на столе не было, только глиняный кувшин с водой. Фрол покосился на своего спутника, однако тот уже отламывал от лепёшки куски и крошил их в суп. Пожав плечами и вздохнув дезертир поневоле последовал примеру и взял ложку. Ели молча, однако Фрол иногда поглядывал на снующую вокруг прислугу. Ему было неловко сидеть и есть, пока вокруг него ходили и выполняли работу. «Как барин, ей-бо!», подумалось ему, и в груди зашевелилось уже почти полостью забытая детская привычка к холопству. Фрол смотрел на свои узловатые, в пятнах, руки, сжимающие ложку. Руки, с младенчества приученные к грубости, грубым вещам и грубой работе. Это были руки, привыкшие править плугом, сечь траву косой и тесать брёвна. Этими руками из скупой земли вырывалась пища и, наперекор погоде, возводились дома. Где-то года за полтора до своей неожиданной «ссылки» Фрол впервые участвовал в аресте дворянской семьи. Помимо супругов, из дома выводили ещё и детей. Фрол практически не заметил их лиц (тогда у всех из «господ» лица были одинаковые – испуганные, недоумевающие, потухшие), но прекрасно запомнил руки – мягкие, холёные. Руки умеющие держать перо, порхать над клавиатурой пианино или мягко покачивать бокал с вином. Именно в тот момент молодой боец зарождавшейся новой армии понял, что таилось за туманными и не всегда ясными словами политрука о «классовой борьбе». Фрол почувствовал в тот момент, что именно эти руки, эти не знающие мотыги и топора пальцы самим своим существом поднимают русский народ на бунт, беспощадный, но уже вполне осмысленный. И не ненависть вынуждала этих людей с упоением и фанатичным восторгом убивать прошлое. Нет, то была обида. Обида за то, что у ты родился с такими руками, покрытыми мозолями и ноющими от работы, а не с ухоженными и впитавшими в себя власть и величие. Что твоё детство прошло в борьбе за хлеб, а не за преломление его. Что от тебя скрыли весь мир, оставив крошечное окошко, через которое видно лишь поле, твою деревушку, да барский дом, из которого видно куда больше – дальние страны, другие языки, диковинные блюда… Однако Фролу никогда не удавалось понять эти ощущения. Его мир был прост и деловит, в нём не было место задумчивому и долгому поиску внутри себя. Но руки эти он запомнил на всю жизнь. И всегда он был убеждён, что старый мир погиб, потому что люди с крестьянскими руками не должны играть в господ. Все эти мысли потоком холодного воздуха пронеслись в старческом мозгу, пока он смотрел, как услужливые фигуры молча наливают ему вино и уносят грязную посуду. Хозяин Театра словно прочитал его мысли и, взяв старика за руку, сказал: «Не думай, что ты этого не достоин. Каждый идёт своим путём, и путь каждого прекрасен!» Когда с едой было покончено, мужчины закурили, а таинственные слуги удалились во мрак крохотной кухни. Фрол курил и дрожащими пальцам стряхивал пепел прямо на пол. Он не решался задать вопрос, который его мучал на протяжении всего вечера. Когда сигарета кончилась, он принялся возиться с мятым бычком, то сплющивая его между пальцами, то старательно катая на широкой ладони. Хозяин Театра с лёгкой, едва ощутимой улыбкой смотрел на него сквозь занавесь табачного дыма. Уголок его рта приоткрывался, выпуская наружу новое сизое облачко, а карие глаза, казалось, потемнели, принимая решение. Внезапно он встал и, удерживая зубами мундштук трубки, сказал старику: «Идём!». При этом он указательным пальцем левой руки чётко ударил по серьге-колокольчику. После звонкого «дзинь» он приглашающе махнул рукой и скрылся в тёмном проёме, куда до этого ушли помощники Хозяина Театра. Когда Фрол вошёл во мрак давно брошенного помещения, его будто ослепило. Тьма была столь кромешной, что даже поднесённая к носу ладонь оставалась невидимой. Внезапно его руку сжала другая, сильная и спокойная, и кто-то повёл старика сквозь темноту. За спиной Фрол слышал приглушённые звуки тяжёлых, очень тяжёлых шагов. Духота и затхлость заметно уменьшились, стало прохладнее. Под ногами ощущались то лёгкие подъёмы, то спады. Коридор был неестественно длинный, однако, Фрол уже понял, куда попал, поэтому полностью доверился своему поводырю. Через какое-то время впереди забрезжил тусклый огонёк, освещающий каменную кладку стены. Это был факел в старой ржавой подставке, трескучий, как древний киноаппарат. Хозяин Театра вынул факел и двинулся вперёд, а Фрол и их молчаливый телохранитель двинулись следом. Старик вспомнил прошлый раз, когда он так же, только моложе, бежал по этим коридорам с винтовкой наперевес. Внезапно сердце кольнуло и навалилась густая давящая одышка. Фрол хотел опереться о стену и отдышаться, но дрожащая рука нашла иную опору – молчаливый великан бережно поддержал старика, помогая сохранить равновесие и перенести вес с натруженных ног. «Словно пьяница у фонарного столба!», подумалось Фролу. И правда, его спутник, подобно глыбе камня, даже не покачнулся, не шевельнулся, приняв вес грузного тела. Фрол, всё ещё тяжело дыша, бросил на его лицо косой взгляд. Шляпа и высокий воротник пальто мешали рассмотреть лицо, оставив на виду только нос, область рядом с глазами, часть лба и немного уха. Первое, что бросалось в глаза – кожа. Такое ощущение, что лицо было вылеплено из глины – всюду виднелись маленькие трещинки, шероховатости. На скуле Фрол заметил вертикальную длинную полоску, похожую на шрам. Такие он видел на глиняных кувшинах, к которым, пока ещё они были сырыми, приставала соломинка и оставляла вмятинку на вечную память. Прыгающий свет факелов только усиливал ощущение шероховатой кожи, а коричневатый оттенок цвета кожи казался совсем нечеловеческим. Над бровью, старику почудилась, виднелся лёгкий отпечаток пальца. Но интересней всего были глаза. Выглядели они так, словно их нарисовали краской прямо на вылепленных из глины глазных яблоках. Цвета давно потускнели выцвели, однако было видно, что рисовались они с большим старанием. Белки глаз окружали голубоватую радужку, которая, скорее всего, давным-давно была ярко-синей, В середине же небольшими точками чернели зрачки. Нарисованные глаза не двигались, из-за чего казалось, что взгляд всегда устремлён в одну точку. Осознав, что ему на помощь пришёл оживший глиняный истукан, Фрол удивился тому, как спокойно эта мысль пришла ему в голову. Опираясь на руку этого диковинного создания, старик побрёл дальше, за терпеливо ждущим их Хозяином театра. Когда они поравнялись, он сказал: «Скоро антракт, ещё совсем чуть-чуть». Вскоре они вышли в зрительный зал. Он был значительно меньше зала, в котором Фрол впервые встретил Хозяина театра, но тоже имел вид амфитеатра. Здесь не было кресел, ярусы каменных скамей, как на античных стадионах кругами вздымались друг за другом, словно морские волны. В центре зала было пустое пространство, служившее сценой. Полумрак слабо освещался факелами, чадящими в стенах вдоль всего верхнего яруса скамей. Фрол, аккуратно поддерживаемый глиняным исполином, спустился вниз, в первый ярус. Хозяин театра же, остановившись у входа, достал платок и принялся ждать, пока старик сядет. Когда это случилось он взмахнул платком, и в следующий миг факелы погасли. Быстро спустившись в темноте, он сел рядом с Фролом и снова постучал пальцем по колокольчику в ухе, на этот раз дважды. В это мгновение перед ними, в проходе между рядами, по которому актёры выходят на сцену, зажегся свет – медленно двигался с масляной лампой в руках. Вдруг вспыхнул ещё один огонёк, сзади первого. Потом ещё. И ещё. В неровном свете на сцену выступили актёры – молчаливые фигуры несли лампы и лопаты. Замыкал процессию высокий актёр, одетый, как и все, в чёрный глухой балахон, однако, его подол был расшит красными и золотыми нитями, изображающими языки пламени. Маска этого актёра выглядела как лицо мужчины среднего возраста с ухоженной бородкой клинышком, тонкими усиками и тонкими же чертами лица. Губы, казалось, готовы в любой момент усмехнуться или, наоборот, скривиться в яростной гримасе. На голове капюшон немного топорщился, словно в районе макушки росли маленькие рожки. В руках он нёс сложенный свиток. Войдя в круг, фигуры замерли. Актёр в маске с бородкой всех оглядел и указал свитком на пустое пространство сцены. Один из стоящих в толпе, самый высокий вышел вперёд и лёг на сцену. Остальные изобразили, что прикидывают вокруг него размеры ямы и начинают рыть могилу. Несмотря на то, что актёры лишь притворно копали, до Фрола донеслись звуки втыкающейся в землю лопаты, повеяло запахом прохладной почвы и, словно из-под земли, донёсся хор голосов, которые шёпотом в разнобой напевали: «Когда я юн и пылок был, Мне всё казалось мило; Где пир был, дым столбом ходил, Туда меня манило. Но старость злобная меня Клюкой своей хватила – И вдруг о гроб споткнулся я. Откуда ты, могила?» Внезапно бормотание оборвалось, могильщики воздели лопаты над головами и принялись ходить по кругу, в центре которого встал их рогатый предводитель, выкрикивая: «И всяк зевает, да живёт! И всех вас гроб, зевая ждёт!»» В следующий миг, когда страшный шёпот оборвался (Фролу так и чудилось, будто голос идёт не со сцены, а со всех сторон одновременно), актёры расступились и взору одиноких зрителей предстала свежевырытая могила – прямоугольник тёмной материи на сцене изображал яму в земле, а на её краю стоял надгробный камень, рядом с котором на корточках сидел начальник могильщиков, словно оценивая хорошо сделанную работу. Хозяин театра отнял платок от лица, которым украдкой прикрывал рот во время бормотания могильщиков, и, наклонившись к Фролу произнёс: «Это почти конец. Старый бунтарь, стремящийся распознать Вселенную до крошки, скоро сойдёт в могилу. Фактически, времени у него осталось всего на одно решение…» Фрол долго молчал, словно обдумывая свои слова. Открыв уже было рот, старик внезапно поднёс руки к глазам и взволновано забормотал: «Вокруг меня весь мир покрылся тьмою, Но там, внутри, тем ярче свет горит; Спешу свершить задуманное мною: Одно владыки слово всё творит! Вставайте, слуги! Все трудолюбиво Мой смелый план исполнить пусть спешат! Орудий больше, заступов, лопат! Что я наметил, пусть свершится живо! Порядок строгий, неустанный труд Себе награду славную найдут; Великое свершится – лишь бы смело Рук тысячью одна душа владела!» Хозяин театра задумчиво на него посмотрел и сказал: «Да будет так…» В следующий миг Фрол, словно и не по своей воле встал и на ощупь пошёл к сцене и ждущей на ней толпе. ФАУСТ Смотритель! МЕФИСТОФЕЛЬ Здесь! ФАУСТ Громаду за громадой Рабочих здесь нагромождай; Приманкой действуй, платой и наградой И поощряй, и принуждай! И каждый день являйся с донесеньем, Насколько ров подвинут исполненьем. МЕФИСТОФЕЛЬ (вполголоса) А мне доносят, что не ров, А гроб скорей тебе готов. ФАУСТ До гор болото, воздух заражая, Стоит, весь труд испортить угрожая. Прочь отвести гнилой воды застой – Вот высший и последний подвиг мой! Я целый край создам обширный, новый, И пусть мильоны здесь людей живут Всю жизнь в виду опасности суровой, Надеясь лишь на свой свободный труд. Среди холмов на плодоносном поле Стадам и людям будет здесь приволье; Рай зацветёт среди моих полян, А там, вдали, пусть яростно клокочет Морская хлябь, пускай плотину точит: Исправят мигом каждый в ней изъян. Я предан этой мысли! Жизни годы Прошли недаром, ясен предо мной Конечный вывод мудрости земной: Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идёт на бой! Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной Дитя, и муж, и старец пусть ведёт, Чтоб я увидел в блеске силы дивной Свободный край, свободный мой народ! Тогда сказал бы я: мгновенье, Прекрасно ты, продлись, постой! И не смело б веков теченье Следа, оставленного мной! В предчувствии минуты дивной той Я высший миг теперь вкушаю свой. Произнося свой монолог, старик слепо двигался по сцене и, направляемый лёгкими касаниями актёров, в конце концов, замер на самом краю «могилы». Внезапно он воздел левую руку над головой, правой схватился за грудь, весь обмяк и рухнул вниз, прямо на тёмный прямоугольник. Однако, несмотря на то, что ткань всего несколько минут назад была наброшена на ровный пол, старик провалился, словно под ним действительно была вырыта глубокая яма. Матерчатая поверхность смялась и заколыхалась, но, спустя несколько мгновений, вновь расправилась, подобно успокоившейся поверхности воды. Гробовщики образовали кольцо вокруг могилы и, слегка покачиваясь принялись бормотать в разнобой: «Под землёй кипит работа – бесы варят позолоту!», «Открытая дверь на свежей земле, мы вколачиваем гвозди, чтоб в гробу лежали кости, чтоб из-под земли не лез, на тебе поставлю крест! Трижды плюну на могилу…». А их начальник, поглаживая свою бутафорскую бородку, подошёл к краю «ямы», встал на одно колено и резким движением швырнул в неё свиток. Тот, как и старик, канул во тьме. А демон-искуситель поднялся и пропел: «До свиданья, милый-милый…». В ответ ему, как будто, из мрака могилы донёсся некий невнятный шум, похожий на человеческий голос. Затем наступила тишина. Все замерли в ожидании, став неподвижными статуями. Актёры-копатели опёрлись на лопаты, их вожак задумчиво смотрел в пустоту, скрестив руки на груди, а Хозяин Театра, единственный сохранивший способный к движению, не отрывая глаз от могилы, вытянул руку в сторону. Его безмолвный слуга-исполин подошёл и подал трость с набалдашником в виде небольшой сферы, на одной стороне которой было изображено весёлое лицо, на другой – грустное. Хозяин театра поднял трость и громко постучал ей в пол три раза. После третьего удара зал начал заполняться другими участниками труппы. Актёры выходили отовсюду – из входов в стенах на верхнем ярусе, из выходов на сцену внизу. Их было множество, они очень быстро заполнили все ряды и проходы, столпились на лестницах и сцене, однако, все продолжали стоять и ни один не сел. Все актёры были одеты одинаково – чёрные балахоны, перчатки и капюшоны, плотно облегающие голову, оставляя открытым лишь лицо. На каждом же лице была маска, похожая на фарфоровое лицо. Все лица были разные: старые, молодые, мужские, женские, грустные, счастливые, перекошенные злобой и поддёрнутые румянцем любви. Невозможно было найти в этом множестве двух одинаковых улыбок или двух одинаковых лиц. Их объединяли лишь кусочки тёмного стекла, прикрывающего отверстия для глаз. Когда вся труппа заняла свои месте, Хозяин театра указательным пальцем медленно, с расстановкой принялся звонить в серьгу-колокольчик. «Дзинь-дзинь-дзинь!» На третий «дзинь» покрывало на полу пришло в движение. Под ним стали медленно проступать очертания человеческого тела, будто кто-то медленно опускал тонкую простыню на спящего мужчину. Вначале показалась спина, затем – окружье головы и плечи. Стали видны руки и ноги. Через пару минут лежащий на столе зашевелился и беззвучно поднялся. Ткань, изображавшая могилу, однако ж, не свалилась с него, непостижимым образом, окутав тело и став ему одеждой, такой же, как и у других. Под балахоном угадывалось небольшое брюшко. Лицо скрывала маска – старое лицо словно вопрошало, не зря ли прошла его жизнь. Актёр повернулся к Хозяину театра, его слегка пошатывало. Хозяин театра опёрся на трость перед собой и громко заговорил: «Вступивший в Труппу лишается своего голоса. Ему недоступны любые слова и реплики, любые позы, движения, действия, поступки и мысли, которых нет в сценарии. Однако, согласно древним законам, новый актёр имеет право задать один последний вопрос! Что ты хочешь узнать, бывший прежде Фролом?» Фигура в маске словно вся собралась и вложила остатки сил в еле слышное: «P-por qué?» и замер в измождённом поклоне. Хозяин театра с лёгким разочарованием на лице подошёл к нему и положил руку на ссутулившееся плечо: «Всегда, во все времена на тысячах языках люди задают этот вопрос мне и моему народу. Это самый важный вопрос в этом мироздании, но и самый бессмысленный. Что ты ждёшь услышать? Почему ты был рождён? Почему твоя жизнь кончилось, а никто не объяснил, прав ты был или нет? Почему ты страдал, любил, мыслил, переживал, а теперь всё это – лишь груда костей в бутафорской могиле? Или почему я обратил тебя в одного из своих актёров? Увы, не дано людям знать сего.» Лицо в маске поднялось, посмотрев Хозяину театра в глаза. Тот покачал головой и приложил палец к фарфоровым губам: «Молчи! Ты глуп и малоденек. Уж не тебе меня ловить. Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить!» и воздел руки к потолку. Медленно обводя амфитеатр взглядом, он принялся говорить. И если речь актёров доносилась, казалось, из-под земли, из самого воздуха, но не со сцены, то голос Хозяина театра напоминал камень, брошенный в самый центр пруда и пустивший во все стороны мощные круги, начало которых было здесь, на сцене. – Вы вновь со мной, туманные виденья, Мне в юности мелькнувшие давно… Вас удержу ль во власти вдохновенья? Былым ли снам явиться вновь дано? Из сумрака, из тьмы полузабвенья Восстали вы… О, будь, что суждено! Как в юности, ваш вид мне грудь волнует, И дух мой снова чары ваши чует. Кончив говорить, он резко опустил руки и стукнул тростью об пол. Вся труппа молча стала выходить, актёры на сцене подхватили лампы и лопаты, и очень быстро в зале осталось лишь двое – Хозяин театра и его телохранитель. Мужчина сел на край низкого бордюра, отделяющего сцену от первого ряда зрительного зала. Его спутник неподвижно замер рядом. Хозяин театра грустно усмехнулся и достал кисет. Сноровисто набивая трубку, он, то и дело, бросал взгляды на молчаливого великана. Зажав зубами мундштук, он было поднёс руку к лицу, чтобы зажечь табак, но, в последний момент он вынул трубку и принялся ей жестикулировать: «Нет, и ведь каждый раз так! Именно этот вопрос. Почему их так интересует, «почему»? И главное, никто не говорит, почему что? Эх, люди… Знаешь, мой друг, а ведь я им завидую. Им дано право, величайшее право, смотреть на мир с вечным вопросом «почему?» на устах. Хотя, если подумать, что может быть страшнее умирать с этим же вопросом, так и не получив на него ответ…» Закусив, наконец, мундштук, Хозяин театра раскурил трубку и задумчиво посмотрел на своего «собеседника» сквозь клубы табачного дыма. «Знаешь, о чём я думаю? Хотел бы ты хоть раз обрести язык и спросить своего рабби?"למה" А, впрочем, пошёл вон, истукан!» Взмахом ладони отозвав великана, мужчина, дождавшись, когда тяжёлые шаги стихли в за углом, оглядел зал и удовлетворённо кивнул. Подняв оставшуюся лампу с пола, он загасил огонь, погрузив мир в темноту.

2012-2014 Москва

 

Неважно, кто вы,

неважно, чем вы занимаетесь,

не важно, что с вами происходит.

Вы – всего лишь ещё один второстепенный персонаж

В истории о ком-то другом.

Джон Аркуди

 

 

Невзрачного вида старичок боязливо подошёл к заброшенному дому, в прежние времена принадлежавшему купеческой семье. На старичке был видавший гораздо лучшие дни пиджак и ношенная одежда. Несмотря на безупречность такого платья, морщинистое лицо, вопреки даже неухоженной щетине и впалым щекам, относилось к тому типу лиц, иметь которые в те сумрачные дни в Москве было крайне рискованно и нежелательно.

Это было лицо, над которым поработали дворянские корни и светское окружение. Это было лицо человека, принадлежавшего к относительно немногочисленной в России прослойке людей, умеющих читать, писать и распоряжаться чужими душами. Лицо человека, по праву рождения могущего отдавать приказы и верящего, что его родословная – достаточно веская причина для их незамедлительного исполнения.

Лицо, как и многие другие в то время, выражающее недоумение и растерянность при виде крушения привычного и казавшегося единственного имеющего право на существование мира.

Старичок, нервно оглядываясь, юркнул через покосившийся вход в полутёмное нутро дома. Минуя разорённые помещения, несущие на себе тяжёлую печать Эпохи Перемен, он наконец добрался до маленькой, неприметной двери, частично сорванной с одной петли.

За громко скрипнувшей дверью (старичок вздрогнул от этого столь неуместного по самой своей сути звука в вымершем и выпотрошенном доме) был спуск в подвал. Это была каменная лестница, уходящая в широкую прямоугольную дыру, прорубленную в полу в углу комнаты. Рядом с ней в стене была сделана маленькая ниша, в которой посетитель (как и было ему обещано) заметил явно новую масляную лампу, уже заправленную и готовую к использованию. Рядом лежал коробок спичек с приколотой к нему запиской. Старик неуклюже узловатыми пальцами выудил спичку, зажёг лампу и, подкрутив фитиль, прочитал послание. В неровном свете выведенные твёрдой рукой буквы долго прыгали, пока не сложились в смутно знакомую фразу на итальянском: «Lasciateognisperanzavoichentrate». Внезапно перед мысленным взором пришельца возникла почти забытая за ненадобностью картина.

Солнечный свет мягко падает в комнату, вычерчивая небольшой квадрат на паркетном полу. Утром так приятно поставить в этот прудик света босую ногу и чувствовать, как кожа под яркими лучами словно дышит и как-то натягивается. А пол под пяткой такой горячий, что уже и терпеть невмочь. Однако, это тепло так приятно, что закусив губу продолжаешь стоять на немного шершавом дереве, а потом, дав слабину, быстро убираешь ногу в другое, тенистое место. Как только кожа остынет, можно поставить её обратно. Но сейчас не до игры с солнышком – учитель, выписанный отцом из Неаполя, строго тычет указкой сначала в портрет Данте, затем в выведенные на доске мелом слова. «Оставьте всякую надежду, вы, входящие сюда», мальчик думает, что Данте с портрета смотрит на него и сочувственно и издевательски одновременно. Мол, давай-давай, учи, что я написал, летний день совсем не для того нужен, чтобы играть или нежиться на солнце, но знаешь, я сам это всё придумал, когда в меня самого вбивали розгами основы итальянской грамматики, и надежды тогда никакой у меня не было.

          В следующий миг воспоминание сменилось другим, более поздним: десятилетний мальчишка скорчившись у дверей подслушивает, как отец кричит в своём кабинете, а господин-«италинец» (как его между собой называли кухарки) с бледным от гнева лицом и сжатыми в кулак тонкими пальцами требует, чтобы его отпустили на родину, чтобы он смог присоединиться к армии Гарибальди, пытающихся избавить Италию от австрийцев. Отец махал руками, его большая медвежья борода возмущённо топорщилась, а по круглым щекам стекали бусинки пота. Отец ненавидел Гарибальди, как ненавидел всякое политическое инакомыслие кроме как верноподданности монарху. Он кричал, что этот безумец и еретик потребует республику, как только выпадет возможность; что настоящий мужчина никогда не запятнает себя морским разбоем и женитьбой на дикарке; что страна, сделавшая своим кумиром бандита обречена; что молодой человек, который и на войне не был и не имеет высокого происхождения не имеет права в дворянском доме забивать голову мальчику, будущему слуге государевому, всякими волнодумскими бреднями. Если же синьору-учителю так охота вернуться на родину и жить, подобно помойной собаке и мародёру, то воля его, пусть едет, однако никто ему и копейки не заплатит. В тот же день, ещё до захода солнца молодой итальянец покинул поместье, навсегда пропав из жизни мальчугана, который, глядя вслед трясущейся бричке, вдруг вспомнил приснопамятную фразу из «Божественной комедии» и подумал, что там впереди, среди дорожной пыли, чемоданов и книг торопится от него и этой шинельной страны не строгий и иногда докучливый (хотя, по-своему добрый и живой до всяких идей) учитель, а сам Вергилий, спешащий прочь из опостылевшего вконец Ада и оставляющий Данте одного, без поэта и Беатриче, и лишь Харон, грозно возвышающийся в своём кабинете под портретом Государя, ждал, когда сможет взять с сына полагающуюся мзду за пребывание в Преисподней.            

Старик очнулся от воспоминаний и внезапно понял, что именно он собирается сделать и что рассказывали ему про того, к кому он пришёл, и что пути назад уже нет. Почувствовав резкий озноб, он начал спускаться по истёртым, не очень ровным ступеням вниз.   

Лестница, стены, её окружающие, – всё выглядело таким древним, что бредущий старый человечек показался себе одним из первых христиан, тайно пробирающийся катакомбами на запрещённую властями мессу. Ему даже пришла мысль, что подвал был тут гораздо раньше дома, через который старик проник сюда.

Ступени быстро кончились, и тусклый свет лампы очертил длинный коридор с низким (но не для пришедшего) потолком. Старичок суетливо зашаркал вперёд, вспоминая мимоходом, что раньше пол здесь был устлан коврами, вдоль стен стояли канделябры, освещающие гостям дорогу, и ходили вышколенные лакеи, предлагающие высокие фужеры с пенящимся шампанским. Теперь же от былого великолепия не осталось ничего, кроме воспоминаний.

Вскоре до пришедшего стали долетать гулкие чужие шаги в отдалении, и впереди замаячили слабые отблески света.

Коридор упёрся в арку, за которой раскинулся небольшой зрительный зал, устроенный на манер амфитеатра. Семь рядов полукруглыми ярусами обтекали маленькую сцену, по которой как раз кто-то и стучал каблуками туфель.

Увидев этого одинокого «театрала», старичок облегчённо вздохнул и начал спускаться по ближайшему проходу к сцене.

Ему навстречу развернулся высокий молодой мужчина астенического сложения с длинными волосами. На нём была мятая полу-расстёгнутая белая рубаха с кружевным воротником и английская военно-морская шинель на распашку, в левом ухе тускло сверкнула золотая серьга.

Рядом с останками суфлёрской будки стояла масляная лампа, бросавшая тревожные бегающие тени на ряды сгнивших сломанных кресел и кучи мусора на сцене. Позади молодого человека старичок разглядел выцветшие, так же убитые временем декорации – нарисованный фрагмент каменной крепостной стены, к которой прислонилась крошечная хибарка с окошком и кривой дверью. Несмотря на повреждения холста, рисунок всё равно выглядел очень натурально: декорация занимала всё заднее пространство сцены, уходя за кулисы и создавая впечатление, что стена тянется бесконечно вверх и вширь. Из-за неровного освещения старичку вначале показалось, что из окошка домика падает тусклый свет, а рванные дырки, плесень и вздутия на рисунке словно нарочно ускользали от внимания.

– Приветствую, граф. Вы одни? – мягкий голос человека звучал чуть-чуть насмешливо.

– Я шёл дворами, старался обходить патрули. Крался, как вор… - старик судорожно вздохнул и закрыл глаза ладонью, – За что? Почему мы, дворяне, должны бояться выйти на улицы, где правит этот тупой мужик, науськиваемый жидовскими негодяями? Да что они могут без нас?!

Последние слова старик выкрикнул, нервно всхлипывая и размахивая рукой.

– Как видно, многое. Например, заставить вас бояться выходить на улицы, – мужчина подошёл к краю сцены и сел на корточки, с лёгкой ухмылкой глядя на старика.

– Это немыслимо, они без нас никто! Так заповедано издревле. Всё, что они могут, если им предоставить свободу, так это пить, драться и предаваться тупой лени. И всё это они делают с чувством какой-то самодовольной жестокости и злобы. И эти варвары возомнили, что могут сами править! Да по какому праву!

– Может быть, по тому самому, которого их лишили ваши предки. Может, пьянство, драки и лень – единственное, что им остаётся в уготовленной им вами свободе? Вы привязали их к земле, отрезали им путь к культуре страны, лишили возможности духовного обогащения. Всё, что они о вас получили – это единовластие, православие и народность. Плуг в одну руку, чтобы кормить барина, и псалтыри – в другую, чтобы они верили, истово верили, что нет у них иного смысла в жизни, как пахать всю жизнь на человека, который в любой момент может взять всю твою семью и спустить в карты.

– Мужику нужен помещик! Они ж неуправляемы – они глупы и самозабвенно упрямы в своей ненависти. У них в каждом дворе, каждом доме, в каждом их дремучем, сумрачном уме всё время кличет красный петух! Они всю Россию сожгут, если их не направить.

– Ах, да-да. Зачем стадам дары свободы? Их должно резать или стричь! Знаете, меня всегда забавляло то, что единственный человек, проникший столь глубоко в русскую душу и сумевший её столь тщательно проанатомировать, отделить все кости от сухожилий и мышц, был наполовину мавром. Эх, молиться вам на него нужно было, а не в дуэлях по нему стрелять… – глаза молодого человека на пару мгновений остекленели, словно он вспомнил какие-то свои, очень далёкие, годы, однако, он встряхнулся и продолжил, – Куда вы их направить хотите? В дворницкие? На кухни, чтобы к вечерней ассамблеи успели приготовить стол?

Старик молчал, глядя в пол, лампа в опущенной руке подрагивала. Юноша спрыгнул в грязный проход и скрестил руки на груди.

– Вы создали их. Вы внушили им, что их единственная нужда – ваш комфорт. Вы выдавливали из них человека по каплям. И вам почти удалось. Но вот незадача – мужику, глупому, не на что не годному мужику, рассказали, что он, оказывается, личность! Что он право имеет! Что вас матери рожают в тех же муках, что и их! А главное, что нет у вас прав делать из него безвольный инструмент. И, как и в былые времена, снова потянулся русский мужик к дубине народной войны. Счёт у них к вам. Большой счёт, многовековой. Но оплатить его придётся сразу, в несколько лет.

Старик опустился в стоящее рядом кресло. Оно опасно скрипнуло, но выдержала. Сухая морщинистая рука безвольно уронила лампу на пол, однако та неожиданно мягко приземлилась на пол и не опрокинулась. Граф закрыл лицо руками и мелко задрожал, всхлипывая.

– В моём кабинете висел портрет… покойницы-жены, в ящике стола лежали её… письма ко мне, ещё до женитьбы. Обстоятельства тогда разлучили нас почти на год, но её письма помогли мне… пережить все тяготы. А потом я уж не смел их выкинуть, так на всю жизнь… и сохранил. А сейчас вот всё навалилось, и я теперь и не знаю, где портрет, где письма… Может, какой-нибудь уголовник, которых так любит эта ваша народная власть, бегло посмотрел их, если читать умеет, конечно, да… оох… в топку, в огонь. Неужели письма моей жены так вредны новому государству? Что же это за звери такие?

Последнюю фразу старик прокричал, отняв руки от лица. По щекам его катились слёзы, небритый дурно пахнущий кадык судорожно ходил туда-сюда.

Молодой человек всё это время спокойно, даже слегка рассеянно, смотрел на графа. Потом покачал головой, достал из кармана шинели кисет с трубкой и стал неспешно её набивать. Достаточно примяв табак большим пальцем и удовлетворённо хмыкнув, он отвернулся в сторону декораций и быстрым движением совершил несколько пассов кистью над трубкой. Между пальцев на мгновение вспыхнул огонёк, и табак густо задымился.

Человек несколько раз затянулся, причмокивая, позволяя табаку лучше заняться, и стал вяло катать мундштук трубки во рту.

– Пф, пф… Проблема не в том, что революции мешает портрет давно умершей женщины, или её старые письма жениху. Они ей… пф… совсем не мешают. Она их просто не замечает, как не замечает лавина… пф, пф, пф… кочки на своём пути. Ей так же не мешает Моцарт. Ей мешает то, что жили люди, которые заказывали портреты своих жён и играли в гостиной «Турецкий марш», в то время, когда на конюшне секли крестьянских детей, а мужики с бабами гнули спину в поле…Что самое смешное, гнули-то они её именно ради того, по сути, чтобы в гостиной звучал Моцарт, однако ж, сами мужики не то чтобы Моцарта никогда не слышали, так они и имени такого никогда не знали.

Вы, друг мой, символ. Символ всего того, что они ненавидят. Им не нужно осквернять память вашей жены. Им нужно вычеркнуть вас из своей жизни. Так же как пьяница пытается забыть вчерашние поступки, которых стыдится. Они сбрасывают кожу, старую кожу вековечного рабства, а вы – просто одна из упавших чешуек, ненужная и неприятна.

Тут молодой человек заметил, что, увлёкшись речью, совсем забыл о трубке, досадливо поморщился, выбил почти не тронутый табак о каблук и спрятал потухшую, но ещё тёплую трубку в карман.

Старик же сидел уже спокойно, невидяще глядя куда-то вглубь. Его голос был уже не судорожный, но надломленный и тихий.

– Это не освобождение, это насилие. Убийство. Я видел. Людей убивают. Говорят, что за опоздание на работе ввели расстрел на месте. Даже название придумали – «административный расстрел». Скоро детей в гимназиях будут стрелять за невыполненный урок… Они рубят корни дерева, которому века, и, кажется, не понимают этого.

– Красный петух всегда кукарекает громко, а клюёт без разбора.

– Они всё сбросят, от всего избавятся. Народ без истории и наследия – мёртвый народ.

– Их наследие забрали вы, отдав им в замен пару хмельных деньков на Ивана Купалу, да Масленицу. На посте и водке далеко не уйдёшь, а остальное всё – у вас в закромах. Вот они за своим должком и пришли. Если в котле давление не стравливать, он лопнет. И тогда только дурак будет сидеть, хлопать глазами, глядя на осколок железа, проткнувший грудь и не понимать: ведь призвание котла – удерживать воду внутри!

У вас были тысячи шансов избежать такого поворота дел! Страну лихорадит ещё с Сенатской площади – запомните, каждый выстрел сегодня, это эхо предсмертных хрипов повешенных и умерших в рудниках мужчин! Не вняли первым признакам грозы, да и когда гром грянул под ногами Александра, не перекрестились. Один император запил, другой оказался просто дураком. У вас был Витте, а стал – Столыпин! А вы все, как маленькие дети, с щенячьим восторгом требовали «маленькой победоносной»! Теперь извольте мерить те самые галстуки, купленные на деньги японских шпионов. Если это то самое наследие, о котором вы так трясётесь, то не удивляйтесь, что его несут на помойку!

Глаза молодого человека с интересом смотрели на старика, в них читалась жалость, с которой обычно смотрят на слабоумного ребёнка, неспособного решить элементарную головоломку. Граф молчал. Затем медленно встал и яростно затряс кулаками, наступая на продолжающего улыбаться собеседника.

– Если мы такие негодяи! Если мы так глупы! Если мы жалки и ничтожны! Почему они заливают улицы кровью!? Почему дети голодают и умирают?! Почему ломаются семьи?! Если они ведут народ к свободе, почему это свобода жестокости?! Почему вы помогаете мне и таким, как я, бежать из страны?! Как вы вообще допустили такое?! По какому…

Старик упал на грудь мужчины и исступлённо, болезненно зарыдал. Это был плач, копившийся много месяцев, плач страха, бессилия, непонимания. Этот плач рвал грудную клетку и встряхивал немощные плечи. Пятнистая голова мелко тряслась, а на кончике носа висели прозрачные лохмотья соплей.

Молодой человек молча приобнял старика и ждал, пока тот успокоится. Спустя какое-то время, когда судорожные всхлипы стали значительно тише, а плач сменился тихим стоном, он наклонился к седому волосатому уху и заговорил.

– Я помогаю вам, потому что вы платите. Я вам помогаю, потому что у меня свои интересы и причины. Я помогаю многим. Не так давно ко мне приходили не предводители дворянства и купцы, а рабочие и подпольщики. Так же как я сейчас вывожу черносотенцев, так я буду выводить евреев, в другом месте и иными путями. Крыса, бегущая с корабля, всегда крыса, бегущая с корабля, неважно, куда он плывёт.

Скоро мы закончим, и я вас уведу отсюда. Времени у нас остаётся немного, но мне хватит, чтобы рассказать вам, что будет дальше. Надеюсь, это вас поддержит в ваших странствиях.

С этими словами человек аккуратно отстранил от себя старика, не обращая на мокрое от слёз и соплей пятно на своём плече, и медленно повёл его на сцену, по сгнившим ступеням, захватив стоящую на полу лампу. Аккуратно шагая по грязным доскам, он продолжил.

– Мои спектакли всегда казались публике несколько странными. Они воспринимаются словно не из этого времени и места. Как будто я посетил иную страну, с чужой, даже чуждой, культурой и привёз оттуда пьесы и истории, диковинные на слух и вид. В некоторой степени это правда. Вы ведь знаете обо мне достаточно, чтобы прийти ко мне за помощью. Вы бывали уже тут, в былые дни, и слышали, что говорят обо мне. Многое из этого правда. Мой народ действительно способен к ясновиденью. Не очень далеко – лет на сто, примерно. Но этого достаточно, чтобы черпать свежие идеи из ещё ненаписанных стихов, не рассказанных историй, не сыгранных спектаклей и не высеченных статуй. Сейчас я расскажу вам, что случится с этой страной в ближайшем будущем. Возможно, это позволит вам легче пережить трагедию.

Большевики победят. Кого-то запугают, кого-то убедят, кого-то подкупят, кого-то банально утопят в крови. Все народы Империи, чьей свободой вы брезговали, получат желаемое, а потом их вновь объединит Россия, теперь уже большевистская. Это будет уникальное государство, ведомое фанатиками, решившими создать дивный новый мир на основе научных теорий. Их цель – не Россия, но весь мир! Революция здесь – лишь первый шаг к мировой революции. Воодушевлённые успехом, они призывают рабочих к восстаниям по всему свету, и те откликаются. В Америке появляются лозунги «Руки прочь от советской России!», а в Европе гудят забастовки. Кажется, осталось положить лишь маленькое пёрышко, и спина верблюда будет сломлена. Но прихотливый ветер истории подул в другую сторону, пёрышко отбросило, и верблюд устоял. Мировой революции не произошло, но Советское государство осталось.

На руинах Империи возникнет государство, чья мощь и величие потрясут мир. Размах преобразований и жестокости, с которой они будут свершены, превзойдёт всё, что свершалось до этого. Из дикой, нищей, неграмотной страны Россия пройдёт путь до страны с практически полностью грамотным населением, причём обученным за счёт государства, с армией и промышленными мощностями, позволяющими большевикам диктовать мировую политику.

Скоро начнётся новая Великая Война, которую развяжет окрепшая Германия. Созданный в ней режим проповедовал превосходство немцев над всеми иными народами и призывал к тотальному уничтожению представителей иных рас. Будут созданы целые лагеря для пленных, где людей, клеймённых как скот, будут уничтожать тысячами, травя ядовитыми газами, а прах от сожжённых тел используя в качестве удобрения.

Когда Германия нападёт на Россию, все удивятся, что война не кончилась так скоро. Все думали, это дело пары месяцев. Но через пять лет жестоких, кровопролитных боёв, Берлин падёт, окончив самую мрачную страницу истории двадцатого века.

Но это будет не единственная громкая победа Советов. Спустя двадцать лет после войны человек впервые в истории полетит в космос. Триумф будет ошеломляющий. Дети крестьян и рабочих, отринувшие Бога и решившие построить государство для себя одержат самую значительную победу над силами природы! Подобно одному сыну плотника из легенд, вознёсшемуся на небо, другой сын плотника умчится в холодные глубины вселенной. Но это будет последняя громкая победа большевиков. Неумелые правители, разжиревшие и тупевшие от власти чиновники, сменившие фанатиков-революционеров, развалят экономику страны, как это произошло с Николаем и утратят контроль. Недовольство стремительно нищающего народа подхватит новый правитель и, воспользовавшись ситуацией, совершит государственный переворот, разгонит старое правительство и объявит роспуск Советов. Россия станет вроде бы демократической страной с неясным будущим и ещё более неясным прошлым. Эйфория от обретённой свободы быстро сменится пониманием того, что вместо одной большой нищей страны люди живут в нескольких маленьких нищих странах. Новые правители стремительно обогатились и крепко пустили корни... Однако, это уже слишком для вас далёкие события. Но пусть вас греет, что некоторым людям, родившимся ещё в Империи, удастся пережить власть большевиков и умереть после крушения государства рабочих и крестьян.

Они остановились рядом с суфлёрской будкой, и зрительный зал погрузился в тишину. Старик молчал, пусто уставившись в тёмные доски сцены. Молодой человек достал из кармана шинели жилеточные часы и, щурясь, посмотрел на стрелки.

– Однако, вы опаздываете, граф! Что же скажет герцогиня! – улыбнулся он.

– Что? – старичок вздрогнул, очнувшись.

– Не важно. Вы принесли плату?

– Да… Да, вот… - граф суетливо начал шарить по одежде и, наконец вынул небольшой мешочек, в котором ощутимо звякнуло. Его собеседник взял мешочек (он был тёплый и приятно пах корицей) и начал протягивать старику лампу.

– В таком случае, граф… – вдруг сверху, из коридора раздались гулкие звуки торопливых шагов. Мужчина покачал головой: «Эх вы, горе-Сусанин!» С этими словами он схватил впавшего в ступор старика за плечо и поволок по сцене к нарисованной на декорациях двери. На мгновение графу почудилось, что в нарисованном окне можно различить неровный огонёк свечи, но вдруг молодой человек, отпустив стариковское плечо, рванул хлипкую дверь на себя (она не была частью рисунка, только сейчас понял старик, реальную дверь прикрепили к картине, хотя раньше она казалась тоже нарисованной). Заставив оцепеневшего старика всё-таки взять лампу, мужчина грубо втолкнул его в открывшийся дверной проём и захлопнул дверь. Убрав мешочек в карман, он достал было трубку, но передумал и засунул обратно. Поколебавшись, он всё-таки вынул кисет и принялся набивать новую порцию табака, сев на корточки на край сцены, рядом с оставшейся лампой.  

В помещение ворвался молодой парень в красноармейской шинели с винтовкой на перевес. Увидев сидящего человека он вскинул ружьё и прицелился. Не опуская ствол, солдат начал медленно спускаться, на ходу выкрикивая: «Дёрнешься, убью! Где он?»

Человек внизу пожал плечами, улыбнулся и, чмокая, задымил трубкой.

– Когда станет скучно богам, погружённым в холодную тишь, тогда вспомнят, что есть на Земле Париж, Париж… Кто его знает, где он сейчас. Моё дело было выпроводить его из страны, а дальше – сам, ножками.

– Ах ты, тварь! Белуга, вошь! Под трибунал! К стенке поставлю! – Парень остановился на середине лестницы и точнее прицелился

Его собеседник засмеялся, воскликнул: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою!», подхватил быстрым движением масляную лампу и швырнул её на середину сцены. Огонь брызнул во все стороны. Часть алых капель попала на холст декораций, вспыхнувших в ту же секунду.  Солдат выругался и выстрелил. Пуля взбила фонтанчик трухи в полу сцены у самых ног поджигателя, бросившегося к двери на нарисованной стене. Пламя между тем стремительно расползалось по залу, вылизывая останки обивки кресел и поглощая кучи разнообразного сора, устлавшего пол.

Красноармеец, пригнув голову, бросился на сцену и дёрнул дверь на себя. За ней оказалась крохотная коморка, воздух в который был гораздо прохладней, несмотря на пожар. Три стены были из грубо сколоченных неровных досок, сквозь щели в которых проглядывали языки пламени. Четвёртой стеной (с той стороны, где коморка прислонялась к крепостной стене) была массивная кладка из настоящего камня. В углу лежала куча тряпья и маленький стол с грязной миской и почти сгоревшей свечой. У стола солдат увидел кривую лестницу, прислонённую к прямоугольному лазу в потолке. Оттуда раздавались приглушённые быстрые шаги и какая-то возня.

Быстро забравшись по лестнице, солдат очутился в конце длинного каменного коридора, круто сворачивающего влево. Вскинув винтовку, красноармеец бросился в погоню, стараясь не думать, откуда тут такие постройки. Вскоре коридор раздвоился, и парень побежал туда, откуда, как ему казалось, громче раздавались голоса.

Трудно сказать, сколько он блуждал по этому лабиринту. Его поражало количество проходов, ответвлений, лестниц и полное отсутствие дверей. В стенах чадили факелы, освещая то деревянные, то прорубленные прямо в камне коридоры. Солдат уже не мог представить, где именно под Москвой он сейчас находится и сколько ещё ему петлять по этим катакомбам. Единственным ориентиром ему служили звуки голосов и возни, которые вели его, подобно крысолову, не отдаляясь и не приближаясь.

В тот момент, когда он уже решил сбавить шаг, передохнуть и подумать, что делать дальше, шум впереди внезапно приблизился. Свернув за угол, солдат увидел арку, за которой раздавались шум, топот и визгливая музыка.

Скинув шинель и поудобней взяв оружие, солдат быстро шагнул в арку. Прямо перед ним был полутёмный кабак, оборудованный внутри небольшой пещеры. В душную тёплую темноту зала от арки вела короткая лестница. За длинными столами сидели фигуры, скрытые мраком. Кто-то был в ярких бесформенных костюмах, кто-то – во всём тёмном.

В углу музыканты рвали инструментами безумную какофонию, сливающуюся с грохотом башмаков пляшущих в центре.

Красноармеец решил, пока его не заметили, пальнуть в воздух, но тут нечеловеческая сила сзади подхватила его и швырнула в зал. И хотя этот полёт длилась лишь несколько мгновений, солдат успел подумать о многом.

Во-первых, он не мог понять, как его, крепкого рослого парня, швырнули с такой лёгкостью, с какой кидают небольшие камешки в воду. Во-вторых, он вспомнил Якова. Яков был мужиком из его родной деревни, о силе которого ходили легенды. Однажды осенью, когда дороги уже превратились в непролазное чавкающее месиво, говорят, Яков поехал куда-то по делам. Он впряг лошадь в телегу и отправился в путь. Вдруг колёса повозки увязли, и лошадь, как ни старалась, не могла тронуться дальше. Тогда Яков ласково потрепал её по холке, выпряг её со словами «Куда уж тебе, если я и то с трудом!», впрягся сам и, сжав зубы, выдернул телегу из грязи. И, наконец, солдат поразился тому ощущению лёгкости, своей невесомости, что его ничего не окружает кроме воздуха. В следующий миг он с грохотом приземлился на грязную столешницу. Неожиданный удар выбил из лёгких весь воздух, и, поэтому, солдат не сразу осознал, что его придавили к столу чьи-то сильные руки и тяжёлые тела.

Придя в себя, он увидел склонённые к нему лица державших его людей. Все они были в фарфоровых масках, и капюшонах. Практически все маски были ещё и прикрыты платками. На всех руках были перчатки.

Парень дёрнулся, и ему показалось, что его пленили кори дуба или каменные статуи – ни одна из рук не шелохнулась от его попытки движения. Вдруг над ним показалось лицо сбежавшего со сцены человека. Он улыбнулся и откинул волосы со лба.

– А учили меня летать те, кто к камням прикован цепями.

– Вредитель! Ну ничего, щас наши подойдут, вам всем хвосты подпалят!

– Не думаю, молодой человек! Посадите его, я хочу поговорить.

Десяток рук подхватили юношу и, несмотря на сопротивление, усадили на ближайший табурет. Пара минут борьбы вынудили его признать своё бессилие. Его собеседник, единственный из присутствующих с открытым лицом, опёрся о край стола и принялся выбивать о столешницу табак из трубки.

– Видишь ли, этот театр был создан по моему плану. В зрительный зал ведёт только один коридор из дома, по нему прошёл ты. Сцену огибают с двух сторон два прохода, ведущие в гримёрки и служебные помещения за кулисами. Чтобы актёрам было, куда уходить со сцены и так далее. Так же я приказал прорыть тоннель в помещение за сценой, выходящий на поверхность чуть в стороне. Чтобы не беспокоить владельцев дома сверху, с которыми у меня была договорённость, если мне надо было доставить в зрительный зал что-то большое. Вы, соколики, наверно, нашли эти планы и сейчас твои друзья идут по тому, второму, коридору, надеясь зайти в зал со стороны сцены. Это, конечно, умно, но, увы, тот ход давно замурован. Они упрутся в тупик и будут вынуждены идти твоим же путём через дом. А там уже, ничего, кроме пожара им не найти. Поздравляю, ты погиб смертью героя в нелёгкой борьбе рабочего класса!

С этими словами мужчина протянул руку. Чьи-то услужливые руки подали ему обронённую винтовку. Покрутив её в руках, хозяин театра подманил к себе кого-то, стоящего за спиной солдата. Огромный верзила вышел вперёд. Пленный сразу понял, что это именно тот силач, швырнувший его на стол. Высоченного роста фигура была одета во всё чёрное. Несмотря на духоту, на великане была длинная подпоясанная рубаха, заправленные в сапоги брюки и широченное пальто. Лицо было скрыто под чёрным же платком, а глаза скрыты низко натянутой изношенной шляпой. На шляпу была намотана старая засаленная выцветшая лента с тусклым узором.

Мужчина протянул ему оружие и бросил: «Rozdělit!». Громила взял винтовку своими лапищами в перчатках и без малейшего усилия одним рывком согнул её в дугу. В разные стороны полетели куски деревянных и железных деталей. Солдата передёрнуло, когда он представил, что на месте сложенного вдвое ствола мог оказаться его собственный хребет.

– Надеюсь, ты понимаешь, что сбежать у тебя не получится и что безопаснее всего тебе спокойно сидеть и говорить со мной? – Хозяин Театра сел на ближайшую скамью и принялся крутить в руках трубку, - давай начнём с простого. Как твоё имя?

– Так я тебе и сказал, гнида!

– Ты не на допросе, а я не белуга. Поверь, я не собираюсь убивать тебя или вредить тебе. Но, если будешь сопротивляться…

– Не дамся, сволочь!

Хозяин театра тяжело вздохнул, убрал трубку в карман и медленно встал. В протянутую руку кто-то вложил ему трость. Опершись на неё, он молча посмотрел в глаза солдата, потом, поворачиваясь к выходу, щёлкнул пальцами. Множество нечеловечески сильных рук подхватило юношу и, не обращая внимания на сопротивление, повели прочь из кабака.        

Процессия долго блуждала по коридорам, пока, наконец, все не вышли к небольшой деревянной двери. Хозяин Театра достал ключ и резким движением отпёр дверь. Снаружи ударил пронзительно яркий солнечный свет, воздух наполнился запахами травы и цветов. Пение птиц, казалось оглушало, а две яркие бабочки скрылись во тьме лабиринта  

Когда глаза привыкли после полумрака каменных стен к свету, шокированный солдат увидел прямо за дверным проёмом лес. И лес этот явно был не русский. Стало очень жарко и душно. Парень открыл было рот, но вдруг его отпустили, а сильный толчок в спину отбросил прямо на траву. Рядом с ним приземлился небольшой вещь-мешок.

– Товарищ, верь: взойдёт она! – донеслось до юноши и, прежде чем он успел оглянуться, резко грохнула захлопнутая дверь…

 

продолжение следует...

Вот все язвят "Сочи-Сочи", а мне вот тупо интересно - страсти вон сколько бурлили, сегодня же сорвёт крышку с парового котла! УУУУУУУ!

Решил вдохнуть немного жизни в свой дневник. Благо за 2013 год вообще ни одной записи не сделал.
Не знаю, почему, но у меня полетел дизайн. То есть, все элементы оформления исчезли. Я решил, что это определённый знак и внёс кое-какие изменения. Например, я во второй раз начиная с 2006 года сменил аватарку. Теперь мои лица здесь - это изображения первых 11 Докторов из сериала "Доктор Кто", а за главного - 11-ый Доктор, Мэт Смит. Вс картинки выполнены в стиле Тима Бёртона.

Тем более, я наконец смог привязать нэтбук на работе к своему телефону, превратив мобильник в Wi-Fi точку, что позволит мне чаще вести днявочку.
Надеюсь, сие славное начинание не пропадёт...

... если в морозилке почти месяц томятся водка и камни для виски, а на столе лежит кисет со свежим табаком и вычещенной трубкой, значит надо звать друзей!

Настроение сейчас - весна в январе - мда...

Хокку, написанное мной при созерцании плюшевого далека, смотрящего в окно из съёмной квартиры на 13 этаже, где мы живём после рождения второго ребёнка, коего назвали Марией, в честь бабушки:



Далек смотрит в даль:
Январские грозы - новы!
Кого уничтожить?

В колонках играет - Пикникк, Василий К
Настроение сейчас - а учили меня летать...

Пару дней назад (хотя, думаю, это было вчера вечером, возможно), разговаривая с Сами-Знаете-Кем по телефону, я высказал свежую на тот момент мысль: "Все женщины, всех возрастов, всех умений, независимо от количества знаний, опыта или мудрости, все они в конце концов глубоко внутри себя (наверно, чуть выше матки) - дурочки. Не дуры, не идиотки, не глупые. А именно дурочки". Эдакие маленькие тельца, младенчески припухленные, с огромными глазами, с чайное блюдце. Глаза эти яркие-яркие, невинные-невинные, абсолютно, тотально, всеобъемлюще незамутнённые! Эти существа смотрят на мир подобно маленьким детям: мир есть, пока на него смотрят; мир исчезает, когда отворачиваются - ибо не дОлжно существовать то, что не существует для меня. Моё тело - земная ось, пупок - орбита, голова - Бог, ноги - вселенная, руки - вечный хаос. Мир лишь для меня. Рождается он со мной и в прах падёт со мной.
Психологи, позвякивая мозгом, торжественно вальсируют вокруг понятия "детский эгоцентризм". Эй, ассенизаторы душ человечьих, это не детский, это женский эгоцентризм.
Умирает мальчик - рождается юноша. Мальчик же уносит в могилу чувство, что не он шагает по планете, а планета крутится под его шагами. Юноша лишь идёт по земле, уверенно и ровно лежащей под ним.
Умирает девочка - рождается девушка. Но в девушке этой ( чуть выше матки) вспыхивает феникс. Маленький, но осушающе яркий. И пусть он свивает себе гнездо из тёмных веток, скрывающих его помыслы. Но он не дремлет, тихо пробуя жизнь коготками. И если слушать внимательно, если отключить все часы в доме, а вокруг - всю вселенную, то тогда, может быть услышишь, как он скребёт коготками (чуть выше матки), увидишь отблеск его жара в её глазах.
И спросишь себя: что делать с этой птицей? В силки её не поймаешь - феникс бессмертен и вечно готов к возрождению. Да и толку тебе в птице с подрезанными крыльями.
Отпустить его на волю? Но подпалят тебя его перья. До седин выбелит ярким светом волосы. Но что ты без этой птицы? Прометей, опостылевший даже коршуну. Комик без зала. Музыкант, никогда не слышавший музыки...
Не можешь ты без птицы, уже не умеешь... И любишь этот наивный блеск в глазах. "Как, это всё мне, весь мир, всё-всё, да?"
Хочешь быть её сапогом, защищать от опасных дорог? Хочешь быть гранитным отцом, да? Хочешь быть настолько сильным, чтобы ходить по этому миру и не оборачиваться, но чтобы она делала тебя слабым, заставляла себя замечать? Ты прав.
Но можно ли оправдать ребёнка, потому что он ребёнок? Стоит ли призывать к ответу архитектора, не снабдившего резвое дитя клеткой с замком, чтобы защитить его от мира и мир от него? Ибо что защитит ребёнка, кроме прутьев решётки, не умеющего сказать "Прости!"

Начав писать это, я налил себе полную рюмку. Сейчас она пуста. Таков объём моих мыслей и такова их мера в эти волнующие дни.


А учили меня летать
Те, кто к камням прикован цепями.
А учили меня любить
С провалившимися носами

В колонках играет - лекция во ВШЭ (гадость)
Настроение сейчас - Schlafen....

Мои достижения:
1. Не уволили с работы
2. Не выгнали из ВШЭ
3. Диссертация продолжает в муках рожаться
4. Досмотрел до конца оригинальный сериал "Star Trek" 60-х годов

Мои потребности:
1. Поиграть в настольные игры с друзьями
2. Взять Димку и всю ночь переливать жидкости из ёмкостей
3. Начать смотреть "Star Trek: The Next Generaion"

Итого: жизнь начнётся после сдачи кандидатского минимума в октябре...

Настроение сейчас - как-то так...

Захотелось поговорить о наболевшем - о сериалах. Не знаю, чем вызвано это желание, но хочется вспомнить те "мыльные оперы", которые запали мне ещё в детстве (ну, или не только в детстве). В первую очередь, это, конечно же, научно-фантастические сериалы о космосе. Итак, погнали:

First Wave\Первая волна

Бывший профессиональный вор Кейд Фостер, а ныне - продавец охранных систем и сейфов, успешно применяет свой богатый жизненный опыт в бизнесе и вообще наслаждается жизнью и красавицей женой. Внезапно вся жизнь катится в тартарары - фирма банкротится, главного героя начинают преследовать неудачи и странные галлюцинации. Пытаясь выяснить, что с ним происходит, Фостер узнает страшную тайну - оказывается, раса инопланетян, гуа, готовятся к вторжению на планету и ставят предварительные тесты над лпредел юдьми, желая лучше понять природу будущего противника. В один из таких экспериментов и попал Кейд - испытуемые ввергались в череду неудач. Цель эксперимента - выяснить предел стойкости. Раскрыв тайну гуа, Фостер стремиться уйти из-под иноплантного влияния и предупредить человечество. Гуа же убивают его жену и вешают убийство на самого Кейда. Теперь он в бегах и единственный, кто может ему помочь - безумный хакер-параноик, добывающий для Фостер информацию и публикующий добываемую ими информацию в Сеть.
В ходе своих расследований главные герои узнают, что Нострадамус создал тайный цикл предсказаний, в которых описывает вторжение инопланетян. Он упоминает три волны, этапы вторжения:
- Первая волна: разведка, подрывная деятельность, изучение людей, выявление их слабых мест.
- Вторая волна: непосредственно вторжение.
- Третья волна: подавление очагов сопротивления, установление полного контроля над планетой.
Фостер понимает, что сейчас период как раз первой волны, а са он - неоднократно упоминаемый в пророчестве "дважды благословенный" - человек, способный противостоять инопланетянам.


"+"
- Достаточно атмосферный сериал, с интересным интригующим сюжетом, интересные яркие персонажи. Бывают весьма интересные сюжетные ходы (из-за особенностей физиологии обычная соль на гуа действует как героин на человека; в одной серии Фостер сталкивается с настоящим шабашом ведьм, которые с помощью магии эффективно убивают пришельцев; etc).

"-"
- Видно, что финансирование сериала было не самым высоким - суперспецэффектов не ждите. Инопланетяне выглядят как люди (гуа владеют технологией переноса своих сознаний в небольших устройствах с последующим помещением своих "Я" в специально подготовленные клонированные тела). После смерти тела пришельцев испаряются в красном дыму - это самый частый спецэффект в фильме. Но при этом то, что в сериале показывают, смотрится вполне пристойно.
- Ещё один недостаток - шаблонность серий. Практически в каждом эпизоде действие разворачивается по следующей схеме: где-то происходит некая аномалия, Фостер узнаёт об этом, подбирает "подходящее" предсказание и спешит в бой, а к концу серии он срывает эксперимент, но гуа успевают замести все следы. Хотя оригинальность экспериментов компенсируют стереотипность эпизодов (например, в одной серии пришельцы изменяют погодные условия таким образом, что местные жители обращаются к древним культам, цель которых - контроль погоды).

Сериал демонстрировался с 1998 по 2001 год и после 66 серий (3 сезона) был закрыт из-за низких рейтингов.

В колонках играет - Та каша, которую я слушал оооочень давно!

Настроение сейчас - Моя жена не умерла!

У меня ряд новостей в качестве извенения за длинное молчание:

1. Верино подозрение на рак не оправдалось (да, у моей жены было подозрение на рак), и теперь в среду её должны выписать.
2. На время её лечения я отослал Аньку к вериным родителям, чтобы не мешала работать\учиться\учиться\учиться.
3. Из-за этого всего сежу и рефлексирую, вот даже отрыл папку с музыкой, которую слушал во время самого тягостного гнойного пубертата.
4. Так же нашёл своё стихотворение, которое написал около 6 месяцев назад, но потреял бумажку. Вот, нашёл (на рисунке - лорд Морфей, владыка сна - персонаж одного из моих любимых графических романов "THe Sandman", однако лирический герой - ни разу не он):

В огне несгоревших
Вечно пьяных столиц
Копал я поэмы
Других мастеров.
Черкал я Шекспиром
И Байрона плёл;
Струились песчинки Над Вильямом Блэйком.
Пушкин и Данте,
Маяковски и Блок
Слетали со сцены
Шуршащиз листов.
Сапфо и Сантока
Мефистофиля шьют;
Ленор под венцом с Jabberwocky!*
Всех безумных провидцев,
Нищих бардов, слепцов
Я презрел и согрел
Жаркой кровью
Своей верной труппы.
Мы собрали здесь всё:
Все скелеты в шкафах,
А на стены повесили ружья.
Внемлите нам,
Войску праздных жрецов
Самой дерзкой и вычурной музы!
Наша сцена, ваш зал
Пусть завертятся в вальс,
Что лежит между жизнью и смертью!

* Jabberwocky (англ) - Бормоглот,впервые упоминается в "Алисе в Зазеркалье" как персонаж маленькой поэмы "Бормоглот". В фильме Тима Бёртона "Алиса в Стране Чудес" стал самостоятельным персонажем.

http://youtu.be/WizgSa1byUw?hd=1

В колонках играет - 2 самолёта

Настроение сейчас - тихо, весна и грязь кругом

На досуге балуюсь настольными играми (пока мало их: карманная монополия, операция, грузи и вези, игросказ и проч.), читаю комиксы и перечитываю Пушкина. Пишу диссертацию (типа) и типа работаю. Ещё гуляю с ребёнком, увиливаю от смены подгузников и ношу жену в кафе

В колонках играет - Аня спит, какая музыка?!
Настроение сейчас - Голубое сало, рипс нимада!

В НКИГЕ ВИКТОРА ПЕЛЕВИНА "АМПИР В" ("EMPIRE V") УПОМИНАЕТСЯ СТИХОТВОРНЫЙ ПРИЁМ "ВАМПИРСКИЙ СОНЕТ". СУТЬ В СЛЕДУЮЩЕМ: СТИХОТВОРЕНИЕ ДОЛЖНО СОСТОЯТЬ ИЗ 12 СТРОК (НЕ БОЛЬШЕ, НЕ МЕНЬШЕ), РИТМ, РИФА, РАЗМЕР ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИГРАЮТ. СТИХОТВОРЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НАПИСАНО ОБРАТНОЙ ЛЕСЕНКОЙ И ПОСЛЕДНЕЕ УСЛОВИЕ, САМОЕ ВАЖНОЕ - ПОСЛЕДНАЯ, 12-АЯ, СТРОЧКА ДОЛЖНА В СЕБЕ ВЫРАЖАТЬ ВЕСЬ СМЫСЛ СТИХОТВОРЕНИЯ, ОТТЯГИВАТЬ ЕГО А СЕБЯ.
ЭТО Я ВОТ ТАК ПОПРОБОВАЛ :


Вот комната
Моя, укрытая от взглядов.
Тут только я и старый манекен
(Давайте Льюси Лью дадим ей имя).
Она мои все знает тайны, как священник –
Секреты все доверил я когда-то её пластмассовым мозгам.
Она молчит,
Её молчанье для меня подобно рокоту глухонемой и яростной толпы,
В нём шум морских течений, бессмысленный пожар в лесу, etc.
Под эти звуки музыки я отрывал, подобно одному поэту,
Свои детали, из них лепил, блюдя порочную традицию,
All in all, just another Break in the Wall*.



*(англ) - Вообщем-то всего лишь очередной кирич в стене

P. S. А в аспирантуру всё-таки поступил, вотъ!

-Милостивый государь, не подскажете ли который час?
-Эээ...Извольте - половина двенадцатого.
-Благодарю Вас, сударь! Позвольте же отметить нашу встречу под этим ночным небом сущей формальностью знакомства. Пётр Никодимович, к вашим услугам. А это мой верный соратник, Николай Филимонович.
-Рад знакомству, господа. Впрочем, я тороплюсь, извините...
-Постойте же, сударь! Исключительно в силу природного любопытства, позвольте проявить интерес к одной детали интимного, если позволите, характера...
-Если Вам так угодно...
-Вы, простите великодушно, из какой губернии? Из нашей, или гостем будете?
-Из вашей, господа. Вон из той усадьбы...Туда и следую...
-Отчего же ни я, ни Николай Филимонович не имели прежде удовольствия Вас здесь лицезреть, позвольте нижайше поинтересоваться?
-Так ведь усадьба не моя...Папенькина...Наведываюсь не часто...
-Понимаю. А часики-то у Вас, сударь, недурственные. Благородные часы! Исключительно по причине эфемерного интереса - золото или, не в обиду, дешёвая китайская имитация?
-Обижаете, господа! Золото. С бриллиантовой инкрустацией. Подарок самого сиятельства...
-Так что же Вы стоите, милейший! Дайте же сию минуту разглядеть со всей прилежностью это великолепие, эту, поистине, жемчужину инженерной мысли, дабы восхититься всласть!
-Ну право, не стоит, господа...
-Нет уж, сделайте одолжение! Мы с Николаем Филимоновичем настаиваем!
-Да, да! Просим, просим!
-Увы, господа, я вынужден решительно отвергнуть вашу пропозицию.
-Отчего же, позвольте полюбопытствовать?
-Принимая во внимание сомнительные обстоятелства, равно как и ваш, не внушающий должной степени доверия, внешний облик...
-Пётр Никодимович, родненький! Воображение ли играет со мною злую шутку, или этот господин и вправду изъявил намерение нанести оскорбление нашему с Вами физическому облику?
-Вот и мне, Николай Филимонович, почудилось, что наш новый знакомый обнаружил известную степень...эээ...
-Дерзости?
-Именно!
-Возможно милостивый государь жаждет физических страданий вкупе с головокружительным нравственным падением?
-Боюсь, Николай Филимонович, нашему юному другу, не удастся избежать томлений духовных и увечий телесных.
-Ну что вы, господа...Зачем падение... Зачем увечья? Вы, господа, неверно истолковали смысл моих...

-Шухер! Мусора!
-Николай Филимонович! Вот опять Вы своим вульгарным жаргоном вгоняете присутствующих в краску!
-Покорнейше прошу извинить, Пётр Никодимович! Будь неладна порочная привычка! Я лишь намеревался констатировать факт присутствия ревностных служителей Фемиды в пугающе опасной близи.
-В таком случае, Николай Филимонович, здравый смысл подсказывает единственно верное решение - поспешно покинуть место нашего импровизированного собрания.
-Решительно с Вами соглашусь, Пётр Никодимович! Вынужден в который раз восхититься мощью Вашего интеллекта! Вот и сейчас Ваши умозаключения не лишены очевидного рационального зерна.
-Ах бросьте, право, Николай Филимонович! Вы слишком великодушны.
-Нет уж, не скромничайте, голубчик! Вы - талант!
-Ну уж, если Вы, Николай Филимонович, настаиваете, то воля Ваша. Одарён-с - что есть, то есть.
-Вот и славно! А теперь, по причине родившегося единодушия, ретируемся же поспешно!
-Да-с!
-А вы сударь, стало быть, родились под счастливой звездой. Мое почтение папеньке.
-Да, да, сударь. Именно что, под самой наисчастливейшей звездой! И если я тебя еще раз встречу в этом районе мля...
-Николай Филимонович!!!

Настроение сейчас - пиво с Веталем - часть жизни в этой стране

В память о старых днях, что уже у порога неизвестное творчество:
"ПОРТРЕТ ТОЛКИНИЗМА

Толкинист уродлив с виду и внутри ничуть не лучше
Он как класс не существует для эпитетов нормальных
Он страдает паранойей, энурезом, геморроем,
Комплексом неполноценных и болезнью Паркинсона.

Толкинист не просто пидар, он еще урод моральный
Hравственно упизжен в детстве, он и вырос ебанутым
А общенье с слабым полом, кстати, тоже толкинистым
Он ведет в своей палатке, пальцем письку возбуждая

Девочки тупые дуры на игрушку едут стадом
Обрядившись в мешковину и куски сортирной шторки,
С мусорным кульком на жопе, колбасой в зубах гниющих
И романтикой дешевой в головах пустых и плоских

Толкинист с животным хрюком зарывается в сгущенку
Отобравши банку с оной у другого, что помельче
И, вобще, затею эту можно кратко и правдиво
Hазывать: дебильный конкурс «Кто И Как Hе Вышел Рылом»

Перед тем, как выезжать, бля, толкинист готовит долго
Причиндалы для маразма, что игрою называют:
Он, старательно и нежно из корявой толстой лыжи
Вырезает меч эльфийский, что на хуй похож изрядно

Он по солнечной погоде в ржавых жестяных доспехах
Вонь ужасную рождая, на ристалище блистает
Отвратительный ублюдок — грязный, потный и вонючий
Свято верит, что он рыцарь и свою прославит даму

Дама, любящая нежно страхопиздище в доспехах, -
Образ Вам известный с детства — их на хобитке навалом
Это блядь, пизда и дура — у нее совсем нет сисек
И ебало словно срака, в черном вся с пиздой небритой

Они бродят словно зомби, набухавшись старорусской
И шукают свое сердце, обрыгавшееся сильно
А потом его волочут, крепко ухватив за яйца
Или если это дама, то за ноги блядь кривые

Он ебаться не умеет, и она вообще-то тоже
Даже слышав о минете, предпочтут попеть баллады
Hу а если все ж ебуться, как зверье, в кустах икая,
Раз увидев это действо, с отвращеньем проблюешься.

Толкинист не различает что куда кому и сколько
Голый прыгает, засунув в жопу фалос деревянный
Хуй не моет он годами, покрываясь слоем грязи
Пьет, блюет и ночью, с воем, раком прыгает по лесу.

Толкинист бывает разный — мелкий, каличный с дубиной,
Иль напротив лысый дядька с грязным хуем под доспехом
Каждый — жаждет уваженья, водки, секса и признанья
Каждый — в жизни изувечен на мозги и остальное.

Толкинисты музыкальны, как коты глухие в марте
Мелодичны, словно жопа петуха с изрядным стажем
Hу а тексты, рифмы, сказки сочиняют, как я серю
Смысл при этом вероятней отыскать в своп-файле Виндовс

Hо не знают, блядь, при этом, к сожаленью алфавита,
Потому поют их грустно, оббухавшись — просто страшно
По палаткам разбредаясь, все калечатся об сосны
Головой врубаясь в землю и роняя меч на яйца

Потому проблеммы с сексом, онанизмом и общеньем
Зарабатываньем денег и развитьем интелекта
Деградация крепчает, пульса нет, рефлексы вялы
Если б видел это Толкин — сжег бы все свои творенья

Методично попадая в лоб кусками древесины,
именуемой оружьем, толкинист теряет разум
Это сразу же заметно сотоварищам по вузу,
И кондукторам в трамвае, что ебут их на конечной

Господи! Храни меня Ты! Чтоб не стал я толкинистом,
Лучше сразу тихо сдохнуть, чем по лесу прыгать грязным!
Лучше вовсе не ебаться, чем корячиться в палатке
С топором в немытой жопе и небритой грязной дурой!
Лучше быть всю жизнь трезвым, чем блевать себе на бабу!
Лучше бросить хавать вовсе, чем дристать в чужой палатке
А потом в говне по уши безуспешно к девкам липнуть,
Лучше в армии ебошить и в сапог дрочить в траншее,
Чем с обоссаным поленом бегать по лесу, рыгая

Лучше книжку почитаю, чем общаться с лысым быдлом,
Hазывающимя мастер, что с улыбкой некрофила,
важно ползает с лопатой взад-вперед по полигону
и уверен стопудово, что он, блядь, большой художник!
Лучше я умру в дурдоме, с Пенкиным на верхних нарах,
Чем по городу шататься с писсуаром вместо шапки
И по средам собираться, чтоб похвастаться друг другу
Жизнью этой ебанутой и лоховскими понтами.
Лучше девочкам в Гонконге торговать пиздой и жопой,
Чем писать стихи и песни про героев толкинистких.
Отхватив пизды в ментовке, толкинист умнеет с виду
Hо, увы, тупой как гоблин, остается пидарасом.

Боже! Что ты, глупый, выпил, или чем ты обкурился,
Что создал говно такое, что зовется толкинистом!
Я ебал такие песни! Я ебал такие игры!
Где мне в лоб дадут поленом и на бошку нарыгают,
Где легко словлю я триппер от чихнувшего ублюдка
Где унюхав толкинистку, навсегда кривым останусь.
Где блевательное зелье называют словом «водка»
Где не место человеку с тонкой внутренней культурой,
Кто видал людей нормальных и слыхал о гигиене.

Толкинист угрюмым взглядом без присутствия мышления
Пялится с победным видом, как бегу я к электричке,
Задыхаясь от зловонья, спотыкаясь о бутылки
Я спасаю ум и тело от ублюдочной заразы.

До свиданья, Толкинисты! Скоро вымрете вы скопом,
От отсутствия извилин и инстинкта размноженья
Я спокоен за планету, не грозит ей стать парашей
Здохли ж блядь неандертальцы, хоть и были поумнее!"

З.Ы. Бонусъ:
Ребёнок зевает на тебя, как на сиську!

Настроение сейчас - всё так необычно!

Новое в комнате:
1.


2.

3.

4. (С этого всё начилось)


5. И в динамике:
а. Смотреть до конца!!! С громким звуком!



б. Работа - не икота)))

Настроение сейчас - Я отрепродуктился, гы!

А привалло мне счастье! Счастье весит 3 с половиною киллограмма, длинною 51 сантиметр. Счастье пока никак не зовут, но скорее всего будут звать Аней!
В среду (если всё будет кашерно) Веру с тефтелиной выпишуть, а пока я только в окне видел край пелёнки!

- Видишь суслика?
- Нет...
- А он там есть!

Сегодня переставляли мёбель в комнате, ставили кроватку, которую брат привёз, судя по всему, придётся перебирать книги, отвозить их на хранение Вериным родителям, кстати, не в первый раз.

Вобщем, полная движуха!

Ich bin sehr gluklich!

Весьма странное исполнение классического гимна молодёжи 80-90-х от группы "Кино":

Говорят, что безалкогольное пиво это первый шаг человечества к резиновой женщине. Однако, резиновая женщина может оказаться далеко не финишной чертой:

"Что только ни делают мужчины, чтобы заполучить женщину: опустошают свой кошелек, разбивают сердца, совершают другие безрассудные поступки. Однако для получения вполне земных удовольствий теперь можно просто нажать на кнопочку. Для ленивых, но любвеобильных мужчин ученые создали первую женщину-секс-робота.

Если очень захотеть, то уже сегодня можно наполнить свою жизнь милыми послушными существами, выполняющими любые прихоти без пререканий. Робот-кухарка, робот-медсестра и прочие гуманоиды уже увидели белый свет и служат своим хозяевам, не требуя ничего взамен.

Внимая потаенным желаниям миллионов мужчин, Грег Хайнс (Greg Hines), работавший инженером в американской корпорации Bell Labs, создал гуманоида для ненасытных представителей сильного пола - секс-робота Roxxxy TrueCompanion, придуманного не для платонических отношений.

Выполненный в натуральную величину робот в облике привлекательной женщины может не только доставить физическое удовольствие, но и создать атмосферу романтики, поддержав разговор о любви или любую другую тему. При этом кукла запрограммирована на 5 различных личностей - Холодную Фарру, Дикую Венди, Зрелую Марту и проч.

С помощью расположенных по всему телу сенсоров робот мгновенно реагирует на прикосновения: взяв куклу за руку, можно получить различную реакцию в зависимости от заданной программы, от целомудренно-скромной до довольно фривольной.

Цена на идеальную партнершу - тоже приятный сюрприз: в продажу робот поступит по цене от 7 до 9 тыс. долларов. Как обещает производитель, пределов совершенству не будет, и в будущем выпустят улучшенные версии электронной подруги."

Настроение сейчас - невесомость

Тренинг моего производства для тех, кто хочет сохранить ясную голову в суровые моменты.
1. Госпитализируем (срочно) жену на 7-8 месяце беременности.
2. Ходим по Маяковкому (нервничая, но спокойны наружно).
3. Понимаем, что наши нервы не влияют на ситуацию и успокаиваемся.
4. Думаем, как скоротать одинокий вечерок.

Дальше в меню - познавательное видио про Украину. Одна моя скудоумная знакомая считает Украину мега-страной с мощным политическим будущим. Смотрим, думаем:



И, наконец, последнее - "Порно для всей семьи"!
а) Читаем:
«Порно для всей семьи» (англ. James Gunn’s PG Porn) — веб-сериал, созданный созданный братьями Джеймсом, Брайаном и Шоном Ганном. Он представляет из себя пародию на порнофильмы, где перед непосредственным моментом полового акта происходит неожиданная ситуация. В каждой серии снимается профессиональный мейнстримовый актёр, в то время, как главные женские роли исполняют настоящие порноактрисы.

Главное кредо фильма появляется в финальных титрах: «Для тех, кто любит в порно все...кроме секса».

Первая серия, «Вгоняю болт твоей жене», вышла на сайте Spike.com и собрала за неделю более миллиона просмотров. В результате Spike.com заказал у создателей 11 серий.

Название сериала, PG Porn, обыгрывает систему возрастных рейтингов в США. PG означает «Parental Guidance» и рекомендует присутствие родителей при просмотре детьми фильма с таким рейтингом. Несмотря на название, сериал не вписывается в рамки данного рейтинга: хотя в нем отсутствует секс, в некоторых сериях содержатся элементы насилия и отчасти нецензурные ругательства.

По словам Джеймса Ганна, идея к сериалу пришла в начале 2000-х, в то время, когда короткометражные веб-сериалы не были распространены. Продюсером сериала выступил Стивен Блейкхарт из компании The Good Boys Productions, также шоу продюсировали Джейк Зим и Питер Сэфран из Safran Digital Group (SDG)."

б) Смотрим:

Настроение сейчас - спаааааать

Сегодня пришла первая партия родственников (брат отца с женой и их дочь с мужем). Шикарно посидели, съели где-то сотни 2-3 пельмешек, попили кваску (рецепт которого был измененён: добавлены мёд и изюм) и посмотрели записи выступления жены двоюродного брата:






Теперь ждём следующую партию (сестра мамы с мужем и отцом). А пока попишем-ка мы дипломчик...

P. S. Кстати, из дневника анфан_террибль в очередной раз нагло спёрто. На этот раз "Сосисочный монстр"! Его жизненный цикл представлен в двух фотографиях:
1. "Сосисочный монстр" находится в личиночной стадии - у него жёсткое тело и негнущиеся, но хрупкие щупальца:



2. "Сосисочный монстр" вылупился из кокона, его щупальца преобрели подвижность, а тело стало влажным и мягким. После окукливания его мучает голод, и он звески убивает двух несчастных, дабы насытиться их кровью и плотью:



Изъято from http://www.liveinternet.ru/users/2999757/post99223325/

Настроение сейчас - я - профитроль!

Взято из анфан_террибль:

На днях меня посетила шикарная мысль - налепить хренову кучу пельменей и позвать родственников. Правда, придётся звать всех в три захода, иначе квартира лопнет. Так что вот за два дня лепки получилось в четыре пары рук (родители и мы с Верой) в районе 700 пельмешек. буквальн 5 минут назад отряхнул муку с рук.
Но это ещё не всё - у нас с братом назревает новое хобби. Брат, будучи заядлым аквариумистом, вычитал, что аквариумные водоросли надо насыщать углекислым газом, так как в "естественных" условиях аквариума его не хватает. Получить искомый газ можно двумя путями - купить специальные таблетки для аквариума, которые, растворяясь, высвобождают газ - удобно и очень дорого. Есть и иной способ - запустить процесс брожения, при котором нужный газ сам по себе будет выделяться. Сейчас к "братскому" аквариуму приделано сооружение, похожее на кальян - герметичная бутылка с брагой, из которой трубка тянется в аквариум - очень мило булькает.
Но где бага, там и её логическое продолжение... Короче, сейчас лазим по форому "Рецепты самогона, очистка самогона на сайте homedistiller.ru про изготовление самогона, а так же схемы и чертежи оборудования для перегонки и ректификации", изучаем технологию.
Я же решил начать с малого и сделать самому квас. Благо домашний квас вполне логично увязывается с домашними пельменями. Вот нашёл рецепт, который, по написании в блог, буду осуществлять:


1.Буханку бородинского хлеба 0.5 кг. порезать на кубики 1см.
2. Бысушить и подпечь в духовке 150-170 град. С 30 минут
3. Полученный запеченный сухарь нужно замочить в 5-5.5 литрах воды,2-3 суток (Если не хочется возиться можно выварить 30 минут, но чуть поменяется запах и вкус)
4. Отцедить и выжать на сите с марлей. Получите 4-4.5 литров готового квасного сусла.
Квас готовиться в ПЭТ упаковке ёмкостью 5 литров ( из под воды - пищевая) с хорошей целой крышкой.
5. Туда же Сахар-песок 170 гр.
6. В отдельной кружке распускаем дрожжи (Дрожжи свежие хлебные 1\5 брикета - 20 грамм. ) со столовой ложкой сахара и теплой водой приблизно, 30 град.цельсия.
5. В кофемолке мелим (вместе) кориандр и тмин и завариваем их кипятком в кружке. Кружку лучше накрыть.
Кориандр цельный -2 чайные ложки с верхом. Тмин цельный - 0.5 чайных ложки.
6. Мелиссу завариваем в отдельной кружке . Кружку лучше накрыть.
Мелисса сушеная (можно заменить мятой)- 1 столовая ложка с верхом.
7. Через 15 минут, когда дрожжи активизируются, а специи и мелисса заварятся через воронку добавляем их в общий объем в таком порядке.
8. Заваренный (вместе)кориандр и тмин процеживаем над воронкой через мелкое сито.
Если при этом немного твердых включений попадет в общую банку - не страшно
9. Далее таким же образом над воронкой фильтруем заваренную мелиссу. Желательно чтобы листья в общую банку не попадали. Листья лучше отжать на сите.
10. Если общая температура квасного сусла не выше 45 градусов и не ниже 30 градусов, можно добавить в ёмкость активизированные дрожжи и добавить при необходимости воды.
11. В ёмкости необходимо оставить воздушный зазор объёмом приблизно 0.15 л.
12. Плотно закрыть крышку и все перемешать. Оставить бродить в теплом месте с приоткрытой крышкой на 15 часов. Не на свету.
13. Через 15 часов плотно , с усилием закрыть крышку. Крышка должна быть чистой и плотно закрывать банку. Оставить бродить на 4-5 часов.
14. Через 4-5 часов (Банку раздует). Аккуратно выставляем Квас . Зимой на снег, Летом в ведро с холодной проточной водой. Если есть место - то в холодильник
15. Через 1-2 часа. Когда бродильный процесс приостановиться и квас приобретет температуру 8-12 градусов , можно потребить.

В колонках играет - rammstein
Настроение сейчас - ах, если б я знал

Вот и всё, сдан последний экзамен последней сессии. Впереди диплом, ГОСы, неизвестность...

Настроение сейчас - ждём ребёнка...


Rammstein - Pussy » скачать клип

Слишком большой, слишком маленький,
Размер имеет значение, тем не менее.
Слишком большой, слишком маленький.
Он мог бы быть немного больше.

Мерседес-Бенц и автострада.
Еду один за границу.
Путешествия, путешествия, еду веселиться.
Хочу лишь удовольствий, не влюбляясь.

Еще немного...
Просто маленькая сучка!

У тебя есть влагалище
У меня есть член
Так в чем проблема?
Давай сделаем это быстро.
Так возьми меня сейчас, пока не совсем поздно
Жизнь слишком коротка, так что я не могу ждать.
Возьми меня сейчас, о, разве ты не видишь,
Я не могу трахаться в Германии.

Слишком короткий, слишком длинный,
Не имеет значения, один размер подходит для всех.
Слишком большой, слишком маленький,
Шлагбаум должен быть поднят.

Прекрасная девушка, желаете больше?
Блицкриг с пушечным мясом.
Водка в голове, ты классное пойло,
Вставляю жареную колбаску в твою квашеную капусту.

Еще чуть-чуть...
Будь моей маленькой сучкой!

У тебя есть влагалище
У меня есть член
Так в чем проблема?
Давай сделаем это быстро.
Так возьми меня сейчас, пока не совсем поздно
Жизнь слишком коротка, так что я не могу ждать.
Возьми меня сейчас, о, разве ты не видишь,
Я не могу трахаться в Германии.

* В контексте песни слово "pussy" употребляется в значении "влагалище". Однако название песни логично представить в другом значении слова "pussy" - "киска", что в свою очередь на жаргоне также обозначает "влагалище".

Врубил утром комп - на весь экран фотки с голыми бабами. И текст, который меня обрадовал: оказывается, я установил баннер какого-то порносайта и он будет маячить на моём рабочем столе (разумеется, закрывая собой все приложения) ещё 30 дней. И если вдруг я, дурак, не захочу любоваться женским мясом вместо работы, то надо отправить смс на номер...
Зато теперь дошли руки до настройки нормального интернета на ноутбуке, хо-хо!

Настроение сейчас - см. пункт 5

Сегодня исполнилось ровно полгода с того дня, когда я привёл свою жену в ЗАГС. В честь этого сегодня идём в ресторан. Так же, суммируя результаты 6 месяцев брачной жизни, следует отметить:
1. ноутбук
2. диван
3. картину Климта
4. кучу книг
5.

Ночник, Вера с томиком Толстого, улитка - я постепенно размягчаюсь, пишу статью и думаю о том, что надо бы настроить блютуз на компе - у человека должна быть цель, хе-хе!

Настроение сейчас - усталые, но довльные, они...

Итак, первый пост, написаный мной с ноутбука через WI-Fi. Никто не уйдёт от технического прогресса!

Брак пахнет пылью. И немного скорбью. Сейчас на улице темно, а в моей комнате горит только настольная лампа ( жёлтым) и монитор (белым). Через 20 минут занятия Веры кончатся, а через 40 – она будет дома. 40 минут скорби и немой панихиды.
Супружество – это убийство. Иногда тихое и бурное, иногда – бескровное и никем не замеченное. Как у меня. Я расскажу.
Сейчас играет «Агата Кристи». Альбом «Позорная Звезда», 1992 год. Я не помню, когда я последний раз так её слушал, не урывками, между делом. А вдумчиво, целиком альбом. Лет шесть-семь назад, наверно. Не помню.
Именно в этой комнате, но с другой мебелью, я жил, когда только формировались мои эстетические установки. Когда я орал на всю квартиру писклявым голосом: «Я оптимист, я оптимист, я гетеросексуалист!», тогда ещё не зная смысла этих слов. Эта фоновая музыка сопровождала меня с младенчества. И пусть тогда стены комнаты были не в белой краске, а в обоях, а над кроватью брата висел привезенный им коровий череп, но всё таки это было тут.
Когда я учился классе в седьмом, я мечтал о кассетном плеере. И отец подарил мне его, привёз из командировки. Тогда я часто гулял по многу часов, распихав по карманам кассеты с «АК» (они были пиратские – на одной стороне кассеты – целый альбом) и слушал их. Сейчас разыгрывается «Истерика». А в голове – шуршание осенних листьев, закатное небо над трамвайными проводами и выхлопные газы машин в ноздри. Каждая песня – шорох листьев, подрагивание трамвайного сиденья под задницей, тряска по дороге на дачу (в основном, альбом «Ураган» 1998 года). Забавно, я много лет не слушал эти песни, но помню почти все слова…
Около часа назад я включил песню «Там высоко» «Арии» ( с первого альбома с Беркутом). Я помню, как я её впервые услышал. Это было лето 2003 года, я был на даче, лежал на диване и слушал «Чартову Дюжину», еженедельный хит-парад на «Нашем Радио». В комнате полумрак, на мне шорты. Помню, было очень жарко.
К чему это я? Просто я прощаюсь с картинками. С картинками красивых песен, милых мультиков, глупых книг для подростков и прочим. Один писатель в аналогичной ситуации написал: «Мальчик умер. Родился юноша.»
Но сейчас выносится приговор именно юноше. Он не умирает, а просто кладётся в ящик и ставится в угол в шкафу.
Мужчина с ранней лысинкой и кольцом на пальце смотрит на него, прощается и медленно закрывает дверь. Какое-то время молчит, потом проводит по лицу – скоро должна приехать жена, ей не зачем видеть следы поминок и траура.
Ведь, когда любишь кого-то, стараешься всё грустное носить в себе.
Под «Агату Кристи» я пишу план тренинга для 5 класса, ведь зарплату надо отрабатывать…

 

Утром в мою дверь постучала парочка. Первым заговорил мужчина:

- Привет! Я Джон, а она - Мэри

Мэри: Мы приглашаем тебя с нами целовать жопу Хэнку!

Я: Простите? О чем вы? Кто такой Хэнк и с чего мне целовать его жопу?

Джон: Если ты поцелуешь жопу Хэнку, он даст вам миллион долларов, а если нет - он выбьет из тебя все дерьмо!

Я: Это что, какая-то новая молодежная тусовка?

Джон: Хэнк - миллионер-филантроп. Он построил этот город. Хэнк его хозяин! Он может сделать, что хочет, а он хочет дать тебе миллион долларов, но не может, пока ты не поцелуешь ему жопу!

Я: Но это бессмыслица! Какого хрена...

Мэри: Кто ты такой, чтобы сомневаться во власти Хэнка? Ты что, не хочешь миллион долларов? Неужели это не стоит того, чтобы поцеловать жопу?

Я: Может и стоит, но...

Джон: Тогда идем с нами целовать жопу.

Я: И часто вы целуете жопу Хэнка?

Мэри: О да! Все время!

Я: И он дал вам миллион долларов?

Джон: Нет! Мы получим деньги, как только покинем город!

Я: Так почему бы вам не покинуть город прямо сейчас?

Мэри: Нельзя покидать город, пока Хэнк не скажет, иначе он не даст тебе денег и выбьет из тебя все дерьмо!

Я: А вы знаете кого-нибудь, кто целовал жопу Хэнка, покинул город и получил миллион долларов?

Джон: Моя мать целовала жопу Хэнка годами. Она ушла из города в прошлом году. Я уверен, что она получила деньги.

Я: Ты с ней об этом говорил?

Джон: Конечно нет! Хэнк не разрешает это!

Я: Что же заставляет тебя думать, что ты получишь деньги, если ты никогда не говорил с тем, кто их получил?

Мэри: Но он дает тебе немного денег еще до того, как ты уйдешь из города. Ты можешь получить повышение, выиграть немного в лотерею, найти 20 долларов на улице...

Я: А при чем же тут Хэнк?

Джон: Существует определенная связь.

Я: Простите, но это звучит очень глупо!

Джон: Но ради миллиона долларов стоит попробовать. И помни, если ты не поцелуешь жопу Хэнку, он выбьет из тебя все дерьмо!

Я: Может можно увидеться с Хэнком, обсудить детали...

Мэри: Никто не может видеть Хэнка, никто не может с ним говорить!

Я: Как же тогда целовать ему жопу?

Джон: Иногда мы просто посылаем воздушный поцелуй и думаем про его жопу, иногда целуем жопу Карла, а он передает Хэнку.

Я: Какому Карлу? Кто такой Карл?

Мэри: Это наш друг. Именно он научил нас целовать жопу Хэнку.

Я: И вы ему поверили на слово, что Хэнк наградит вас, если вы будете целовать ему жопу?

Джон: Нет! Карл получил письмо от Хэнка много лет назад, где все объясняется. Вот копия письма, посмотри сам.

Джон протянул мне фотокопию:
Целуйте жопу Хэнку и он даст вам миллион долларов, когда вы покинете город.
Не злоупотребляйте алкоголем.
Выбивайте все дерьмо из тех, кто вас не любит.
Питайтесь правильно.
Сам Хэнк продиктовал это письмо.
Луна сделана из голландского сыра.
Все, что говорит Хэнк, правильно.
Мойте руки после туалета.
Не пейте.
Не ешьте острые приправы.
Целуйте жопу Хэнку или он выбьет из вас все дерьмо.

Я: Это вроде бы написано на бумаге Карла?

Мэри: У Хэнка нет бумаги!

Я: У меня подозрение, что если проверить, окажется, что это почерк Карла.

Джон: Конечно. Хэнк ему продиктовал.

Я: Вы ж говорили, что никто не видел Хэнка!

Мэри: Много лет назад он говорил с некоторыми людьми.

Я: Если он филантроп, почему же он выбивает все дерьмо из людей, взгляды которых отличаются?

Мэри: На то воля Хэнка, а Хэнк всегда прав!

Я: С чего вы это взяли?

Мэри: Пункт 7 гласит: Все, что говорит Хэнк правильно!

Я: А вдруг ваш Карл все это написал сам?

Джон: Так ведь пункт 5 говорит: сам Хэнк продиктовал это письмо. Кроме того, пункт 2 гласит: не злоупотребляйте алкоголем, пункт 4: Питайтесь правильно, а пункт 8: мойте руки после туалета. Все знают, что это правильно, значит и остальное верно!

Я: Но пункт 9 говорит: не пейте, что не согласуется с пунктом 2. А в пункте 6 - вообще бред про луну из сыра!

Джон: Пункт 9 просто поясняет пункт 2. А по поводу 6-го, ты ведь никогда не был на луне, откуда ты знаешь?

Я: Ученые доказали, что луна из камня!

Мэри: Но камень может запросто оказаться затвердевшим сыром.

Я: Незнание происхождения камня совсем не говорит о том, что это сыр.

Джон: Ученые могут ошибаться, но мы ведь знаем, что Хэнк всегда прав!

Я: Мы знаем?

Мэри: Конечно, из 5-го пункта.

Я: Ты говоришь, что Хэнк всегда прав, потому что так написано в письме. Письмо правильно, потому что его продиктовал Хэнк. Хэнк продиктовал письмо, потому что это написано в письме. Замкнутый круг - Хэнк прав потому, что он говорит, что он прав.

Джон: Наконец-то ты понял! Как приятно, когда кто-то начинает открывать душу и мыслить по-Хэнковски.

Я: Но... Ладно. А что насчет приправ?

Мэри краснеет.

Джон говорит: Приправы есть нельзя. Так сказал Хэнк!

Я: Что, ни перца, ни горчицы?

Мэри выглядит ошарашенной. Джон кричит: Не говори такие слова! Все приправы - это хэнкохульство!

Я: Так что, нельзя есть капусту с майонезом?

Мэри затыкает уши: Я этого не слышала! А-а-а-а-а-а-а!

Джон: Это отвратительно! Только гадкие извращенцы могут такое есть...

Я: Я ем это все время. Мне нравится!

Мэри падает в обморок. Джон подхватывает ее и уходя орет: Если б я только знал, что ты один из них, я даже не тратил бы на тебя время! Когда Хэнк будет выбивать из тебя все дерьмо, я буду стоять рядом и, смеясь, считать деньги. Я поцелую жопу Хэнку за тебя, майонезный пожиратель горчицы!

Мда, никогда не думал, что буду рекомендовать фильмы Уве Бола, но всё таки это происходит.
Как правильно сказал Гоблин, "судя по бюджетам своих фильмов, товарищ Уве Бол работает за еду!" Высказывание не так далеко от истины, как могло бы быть. Уве действительно снимает очень дешёвое и трешовое кино. Самое интересное, оно комерчески успешно - он делает экранизации популярных, любимых народом игр. В итоге толпы геймеров идут в кино и смотрят откровенное дерьмо по мотивам их любимой игрушки.
Но с "Посталом" получилось иначе - сама игра была неимоверно трешовая и беспредельная. Все части "GTA" и рядом не лежат - убийство всех и вся, возможность мочиться на окружающих, использование живых кошек в качестве глушителя и прочее...
Уве сделал не менее угарный фильм, хотя от сюжета игры взял не очень много. О многом говорит, например, сцена драки непосредтвенно Уве Болла с генеральным разработчиком игры "Postal".
Короче, рекомендую!!!

А это - видеорецензия на фильм Дмитрия Пучкова, который и есть "ст\о Гоблин":


(c) Tynu40k Goblina

Хорошо просыпаться рядом с супружеским телом!
Хорошо чувствовать его (тела) тепло!
Хорошо кушать вкусный борщ, свареный для тебя женой!
Хорошо смотреть позно ночью фильмы ужасов про расчленёнку и пить алкагаль с женой при этом!
Хорошо играть с ней в компьютерные игры!
Но плохо, когда она становится излишне азартной!
Хорошо вообще когда жена хорошая!

И ОСРБЕННО ХОРОШО, ЕСЛИ ПРИ ЭТОМ ТРУДОУСТРОЕН (сегодня вершится судьба, мавльчики и девочки!)

Полёт нормальный!

Вчера отряд звёздных самураев третьего дана, он же космический десант отправился праздновать уход в запас тяжелого десантника-сапёра и перевод его на другую службу - взаимодействие и изучение с инопланетным разумом. Отмечали на даче этого десантника, меня.
Космодесант отдохнул по всем правилам, хоть и без экзотических инопланетных куртизанок. Апофеозом вечера была фраза: "А Тарковский всех наебал и снял научно-фантастический фильм без единого спецэффекта!"
Космодесант усердно дымил кальяном и честно пытался говорить о бабах, правда неудачно. Дальше неуверенного обсуждения на тему "Сиськи vs. Жопы" дело не пошло и разговор скатился к роли искуства в культуре и компьютерным играм.
Вместе со специальным космо-десантным евреем мною было уничтожено 1.5 вражеского л. химического вещества.
На обратном пути космический десант трясся в космодесантном боте и отдыхал!

Я неимоверным усилием воли напряг мышцы, но ровно настолько, чтобы сбросить с неё своё расслабленное тело. Мы лежали рядом на широком диване, а за окном были ночь и всё остальное, до чего в тот момент было никакого дела ни ей, ни мне. В комнате было достаточно тепло, и мы, к тому же разогретые алкоголем, не спешили прятать наши мокрые тела во тьму одеял.
Как всегда в такие моменты, после оргазма, мои губы, сами тянулись в небольшую и немного истеричную улыбку. Я хихикнул.
Маленькая головка, укутанная жгучими чёрными волосами, на моём плече приподнялась и с интересом посмотрела на меня, тоже улыбаясь.
- Что случилось?
- Немцы любят горы, начиная от Гейне с Ницше, кончая рамштайнами. В их лирике очень часто сквозит образ гор. Везде "Gipfel", "Gipfel", "Gipfel"... Самые мощные переживания немецкого народа, это когда ты стоишь на горе, видишь много километров вокруг, а над тобой торжественно клокочут в небе орлы.
- И что с того?
- А то, что в такие моменты как сейчас, я чувствую примерно то, что они, когда стоят на горе и слушают кряхтение пташек в небесах.
- Да, интересные сексуальные предпочтения у немецкого народа.
- Стараемся!
- А что ты чувствуешь?
- Что я всё могу!
Я приподнялся и поцеловал её в лоб, а потом - в губы.
Я почувствовал маленькую руку на своём животе, она нежно вела по нему, уверено двигаясь к своей цели, что лежала ниже пупка. Подобно героине повести Кинга, она поиграла с моими лобковыми волосами, но этого ей было мало. Спустя пару секунд она звонко рассмеялась.
- Кое-что ты пока не можешь!
- Дети, дайте только срок. Будет вам и белка, будет и... Господи, какое пошлое стихотворение! Мало того, что он им "белочку" обещает, так и ещё грозит эксгибиционизмом!
Мы рассмеялись. Кому-то сверху, наверно, тоже это показалось смешным, и он тоже засмеялся, как мог. Дождём.
Мы встали и подошли к окну, слушая стук двуокиси водорода о стёкла.
Я обнял её сзади и думал о совершенно посторонних вещах, как впрочем и всегда в такие моменты. В голове крутились обрывки Высоцкого, фрагменты фильмов, возможные варианты прохождений тех мест компьютерных игр, не я застрял… но всё это воспринималась иначе. Будто мне дали призму, через которую я вижу все вещи по другому. Думая, казалось бы, о не имеющих отношения к делу предметах, я вспоминал прикосновение её кожи к моей; почти физиологичное осознание того, насколько наши тела подогнаны друг к другу; её ладони на моих ягодицах; её жаркая пульсация. И глаза. Глаза меня всегда поражали больше всего.
В них была одновременно и какая-то мольба, и удивление и радость… Как-то раз я сказал ей: «Когда мы занимаемся любовью, у тебя такое лицо, будто ты до конца не веришь, что твоё тело может так!» Она хитро улыбнулась, провела рукой по моей ширинке и прошептала на ухо: «Так и есть, милый!»
И вот я стоял у окна, обнимая её сзади и касаясь лобком её дивных ягодиц и думал о том, что как бы мир не был удивителен и разнообразен, все его тайны, чудеса и загадки ты постигаешь в тот момент, когда с хрипом и стоном застываешь в конвульсии оргазма, а она смотрит на тебя, словно впавшая в мистический экстаз языческая жрица на появление её бога во плоти.
«Я люблю тебя!»
Мой дед как-то сказал, что его всегда поражало стремление природы к концентрации вещества. Атомы золота, разбросанные среди атомов вещества горы, постепенно собираются вместе, образуя жилу; капли воды концентрируются в лужу; деревья образуют лес, а люди – общество.
За окном дождь стучал в стёкла, наши сердца стучали, разгоняя кровь по венам, а диван скрипел и стучал, задевая спинкой белую стену.

В колонках играет - Пушной
Настроение сейчас - до свадьбы неделя... упс!

надо успеть похудеть, напиться и вздохнуть по глубже! Осталось 9 дней...

Забавная вариация на известное хокку Мацуо Басё 17 века:
"Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи,
Вверх, до самых высот!"



Ползет улитка
по склону Фудзи,
Все выше, выше
на гору лезет…
Ползут за нею
два самурая
И их вассалы,
отваги полны,
Чтоб там сразиться,
за что - не ясно.
Решат на месте,
но повод к драке
Найти не долго...
За ними, прячась
В тени драконов,
ползут шпионы,
В одеждах хаки, -
Все друг за другом
Следят серьезно, -
От них не скрыться
Ни самураям,
Ни той улитке,
Что перед всеми
Ползет все выше,
Не пряча рожек!

Рожденный ползать
штурмует Фудзи!
Ползти рожденный,
восходит в гору!...

Ползут туда же
четыре гейши,
У каждой веер
с рисунком солнца,
Ползут и ниндзя,
и камикадзе,
Ползут крестьяне
с плантаций риса,
Водой залитых -
На два-три метра,
Чтоб не засохли.
И сумоисты,
Тяжелым шагом,
Пыхтят, но лезут,
Теряя в весе
С трудом нажитом !
Шаман крадется,
сломав свой бубен
Большою палкой,
и два монаха,
Твердя молитвы
во славу Будды,
Ползут туда же -
на Фудзияму...

Подумать страшно :
а вдруг УЛИТКА
Ползти не сможет?!
Заснет внезапно
И спрячет рожки,
и слизью тела
Заполнит домик ?!...
Тогда сорвуться
С вершины Фудзи
два самурая
И их вассалы,
и три дракона,
И пять шпионов,
и сумоисты,
Гремя костями,
подобно скалам,
Начнут катиться,
давя - шамана,
Крестьян невинных,
и двух монахов
С молитвой к Будде...

Все в землю ляжет !
Все прахом будет! ..

Ползи ж улитка!
Ползи по склону!
Расправив рожки,
все выше, выше! -
Пока не станешь
звездой на небе, -
Ползи улитка! ...

Настроение сейчас - сессия, улитки и жена - not bad))

Как-то увлекла меня улитячья тема. Очень не кстати, честно говоря, учитывая сессию. Но первая фотосессия есть первая фотосессия. А так же стих про улитку в виде бонуса!

УЛИТКА
Образчик мудрости несложной,
Сама себе приют надежный,
Улитка! научи меня
Спешить, спокойствие храня.
Евклида в сжатом изложенье
Передают твои движенья:
Вот предо мною точка - вдруг
Она описывает круг,
Вот контур плавного овала,
Квадрат и ромб нарисовала,
Вот провела диагональ,
Прямую линию, спираль...
Еще до солнца из темницы.
Выходишь ты, как луч денницы,
Покинув хладную постель,
Как Феб - морскую колыбель;
Твои серебряные рожки
Мерцают ночью на дорожке
Пред тем, как медленно взойдет
Двурогий месяц в небосвод.
Как мне назвать тебя? Какая
В тебе загадка колдовская?
Праматерь всех существ иных -
Воздушных, водных и земных -
Тебя чурается Природа:
Твой способ продолженья рода
Ей страшен! Ты себе самой -
Дитя и мать, и муж с женой,
Зародыш собственного чрева
И старая горбунья-дева...
Когда спокойно все вокруг -
Ты из себя выходишь вдруг,
Но чуть кусты зашелестели -
Скрываешься в своем же теле,
В живом жилище роговом,
В прохладном склепе родовом.
Продолжим. Уподобить впору
Тебя разумному сеньору,
Что коротает дни свои
Без лишних трат, в кругу семьи
И в стенах замка, а к знакомым
Коль наезжает - то всем домом:
Так скифы, собираясь в бой,
Везли свой город за собой.
Когда по веткам в день дождливый
Вершишь свой путь неторопливый,
Ты тянешь нити серебра
Из влажной глубины нутра
И оставляешь светлый след -
Как будто лес парчой одет.
Ты - храма древнего служитель
Или монах, последний житель
Монастыря; и жребий твой -
Кружить по стрелке часовой
Под сводом здания сырого,
Жевать салат, постясь сурово,
Да четки слез низать тайком,
Прикрывшись серым клобуком.
Настанет срок - и в келье тесной
Ты погрузишься в сон чудесный:
Природа, мудрый чародей,
Тебя растопит в колбе дней;
Ты растечешься, растворишься,
И постепенно испаришься,
Как бестелесная вода
Или упавшая звезда.

Перевод М. Я. Бородицкой

Джон Саклинг

В пятницу "подруга подкинула проблему" - двух улитят вида Ахатина Фулика. Родом из Африки, это самый крупный в мире сухопутный молюск. Габариты взрослой улитки в нормальных условиях чудовищны: 30 см в высоту, 20 - в длину и до 500 грамм веса!
Но наши монстры (теперь, правда, только один - второго отдали другу вчера), пока только с мой ноготь на большом пальце.
Никогда не думал, что смогу провести несколько часов, наблюдая как улитка ест салат! Но зрелище действительно стоит того - листья совершенно натурально хрустят, а сквозь полупрозрачное тело видно, как зелёные кусочки "уезжают" в глубины раковины. Кстати, если присмотреться, видно, как пульсирует сердце у основания панциря.
Короче всё интересно и познавательно, вот!

В колонках играет - и в тишине хорошо

Настроение сейчас - лишние проводы...

Схватили-таки цепкие лапы нашей Родины Веталя за худые астенические ягодицы. И именно тогда, когда я собирался стребовать с него исполнение застарелого, ещё из средней школы, обещания быть на моей свадьбе свидетелем. Справедливости ради отмечу, что сей обет обоюдный...
Теперь год без пива по ночам, молчаливым ("А за чем слова, когда на небе звёзды?", сказал классик и был прав) прогулкам по знакомому с детства району, небрежно (ли?) брошенного в трубку "Гун, пойдём гулять!", разговоров о среднивекой философии, религиозной мистике и эстетике в видеоиграх и за их пределами...

Служи, матрос, мы тебя ждём!

P. S. А полосок на тельняжке, кстати, всего две: белая и синяя!

Приготовления к С. идут полным ходом. Сегодня куплен галстук, вчера туфли. Вера купила платье ( я категорически отказываюсь смотреть его до свадьбы, ибо хочу сюрпризов. Правда маман уверяет, что оно для В. и никак иначе, что я сдохну, когда её увижу и проч.). Знаю только, что розовое, поэтому галстук тоже розовый.
Тра-па-па-па!
Теперь интересное для Инна_Миэн: вчера гуляли увидели следующие листовки:



Мда, патриотическое быдло радует своей активностью и заставляет вновь задумываться о том, насколько целесообразно жить в этом православном коровнике...

На майские праздники с друзьями ездили в Вологду. Красиво и тихо, тихо и красиво... Хорошо!
В культурной программе были:
- музей ссылки (в доме, где снимал комнату Сталин, будучи ссыльным)
- Ферапонтовский и Кирило-белоозерский монастыри
- музей "забытых вещей" (где хранятся вещи, за ненадобностью вышедшие из обихода и преданные забвению)
- дом-музей Шаламова, где он родился. Правда, вандалы сломали замок, и на праздники музей закрыли.

ФОТОЧКИ:

















Но есть в городе Вологде и замечательные вывески. Когда будет готова подборка фотографий, я её выложу. Но как вам вывеска в кафе - "Чай, кофе и всё такое!" или городская сеть быстрого питания "Мак Дак" (серьёзно)! Или это посреди деревенского пустыря:



Вобщем Вологда заставила себя полюбить и немного пофлиртовать)