С яркого майского дня Гарриш вошел в прохла¬ду общежития. Какое-то время его глаза при¬выкали к сумраку холла, так что поначалу он лишь услышал голос Гарри Бобра, донесшийся из тени.
— Жуткий предмет, не правда ли? — спросил Бо¬бер. — Действительно жуткий.
— Да, — кивнул Гарриш. — Крепкий орешек.
Теперь его глаза различали Бобра. Тот тер пры¬щи на лбу, а мешки под глазами блестели от пота. Одет он был в сандалии на босу ногу и футболку. На груди висел значок-кнопка, гласящий, что Хоуди Дуди — извращенец. В полумраке белели громад¬ные передние зубы Бобра.
— Я собирался сдать его еще в январе, — бубнил Бобер. — Говорил себе, что надо сдавать, пока есть время, но вот дотянул до последнего. Думаю, я про¬валил экзамен, Курт. Честное слово.
В углу, у почтовых ящиков, стояла комендант¬ша. Невероятно высокая женщина, чем-то похожая на Рудольфа Валентино. Одной рукой она пыталась вернуть лямку бюстгальтера под платье, другой при¬крепляла к доске объявлений какую-то бумажку.
— Тяжелый случай, — вздохнул Гарриш.
— Я хотел тебя кое о чем спросить, но не решил¬ся, потому что у этого парня глаза как у орла. Ты думаешь, что опять получишь «А»?
— Я думаю, что, возможно, завалил экзамен. У Бобра отвисла челюсть.
— Ты думаешь, что завалил? Ты думаешь, что...
— Я пойду приму душ, ладно?
— Да, конечно, Курт. Конечно. Это был твой пос¬ледний экзамен.
— Да, это был мой последний экзамен, — эхом отозвался Гарриш.
Он пересек холл, толкнул дверь и стал подни¬маться по лестнице. Пахло там, как в мужской раздевалке. Сколько же лет ходили по этим ступеням! Его комната находилась на пятом этаже.
Куин и другой идиот с третьего этажа, с волоса¬тыми ногами, протиснулись мимо него, перекидываясь футбольным мячом. Заморыш в очках в рого¬вой оправе, еле волочащий ноги, попался ему между четвертым и пятым этажами. Учебник по алгебре он прижимал к груди, словно Библию, а губы его повторяли шепотом логарифмы. Глаза парня были пусты, как чисто вымытая классная доска.
Гарриш остановился и посмотрел ему вслед, га¬дая, а не показалась бы этому убогому смерть благом, но, пока он раздумывал, заморыш уже скрылся из виду. Гарриш поднялся на пятый этаж и напра¬вился к своей комнате. Свин уехал два дня назад. Четыре экзамена за три дня, пам-бам, мерси, мадам. Свин знал, как ухватить жизнь за шкирку. От него остались только фотографии красоток, два вонючих носка от разных пар да керамическая пародия на «Мыслителя» Родена, сидевшего, по воле подражате¬ля гению, на унитазе.
Гарриш вставил ключ в замочную скважину.
— Курт! Эй, Курт!
Роллингс, тупорылый старший по этажу, кото¬рый отправил Джимми Броуди к декану за пьянку, махал ему рукой с лестничной площадки. Высокий, хорошо сложенный, с короткой стрижкой.
— Ну как, развязался? — спросил Роллингс.
– Да.
— Не забудь подмести пол и составить список разбитого и неработающего, ладно?
— Сделаем.
— Бланк я подсунул тебе под дверь в прошлый вторник, не так ли?
— Было дело.
— Если меня в комнате не будет, подсунешь за¬полненный бланк и ключ мне под дверь, хорошо?
— Обязательно.
Роллингс схватил его за руку и дважды трях¬нул. Рука у Роллингса была сухая, кожа — шерша¬вая. Гарриш словно провел ладонью по рассыпан¬ной по столу соли.
— Веселого тебе лета, парень.
— Спасибо.
— Только не перетрудись.
— Ладно.
— Поработать можно, но главное — не перетру¬диться.
— Буду иметь в виду.
Роллингс окинул Гарриша взглядом, рассмеялся.
— Тогда счастливо тебе.
Он хлопнул Гарриша по плечу и двинулся даль¬ше, задержавшись у комнаты Рона Фрейна, чтобы сказать тому, что стерео надо приглушить. Гарриш представил себе мертвого Роллингса, лежащего в ка¬наве. По его глазам ползали мухи. Роллингса это не волновало. Мух — тоже. Или ты ешь мир, или мир ест тебя, третьего не дано.
Гарриш постоял, пока Роллингс не скрылся из виду, потом вошел в комнату.
Со Свином пропал и сопутствующий ему бардак, так что комната выглядела пустой и стерильной. От груды вещей на кровати Свина остался один мат¬рац. А со стены лыбились две двухмерные красотки с разворотов «Плейбоя».
А вот половина комнаты, которую занимал Гар¬риш, совсем не изменилась, там всегда поддержи¬вался казарменный порядок. Если б кто бросил чет¬вертак на его кровать, он отскочил бы от натянутого одеяла. Такая аккуратность просто бесила Свина. Он защищался по английскому языку и литературе, и с чувством слова у него все было в порядке. Гар¬риша он называл бюрократом. Пустую стену за крова¬тью Гарриша украшал лишь постер Хамфри Богарта, который он купил в книжном магазине колледжа. Боджи, в подтяжках, держал в каждой руке по авто¬матическому пистолету. Свин еще заявил, что пис¬толеты и подтяжки — символы импотенции. Гар¬риш сомневался, что Боджи — импотент, хотя ничего о нем и не читал.
Он подошел к стенному шкафу, открыл дверцу, достал карабин («магнум», калибр 352) с прикладом из орехового дерева, подаренный ему на Рождество отцом, методистским священником. Телескопиче¬ский прицел к карабину Гарриш купил сам, в марте.
Действующие в колледже инструкции не допу¬скали хранения оружия, даже охотничьих карабинов, в комнатах общежития, но контролировались они не очень жестко. Вот и Гарриш забрал карабин из камеры хранения днем раньше, самолично распи¬савшись на бланке-разрешении на выдачу оружия. Карабин он уложил в водонепроницаемый чехол и спрятал в лесу за футбольным полем. А в три часа утра сходил за ним и принес в свою комнату. Благо все спали и его никто не заметил.
Гарриш посидел на кровати, положив карабин на колени, поплакал. «Мыслитель» смотрел на него с туалетного сиденья. Гарриш положил карабин на кровать, поднялся, подошел к столу Свина, взял ке¬рамическую статуэтку и хряпнул об пол. И тут же в дверь постучали.
Гарриш спрятал карабин под кровать.
— Входите.
Вошел Бейли, в одних трусах. Из пупка торчала вата. Вот уж у кого не было будущего. Женится Бей¬ли на глупой женщине, народятся у них глупые дети. А потом он умрет от рака или инфаркта.
— Как химия, Курт?
— Нормально.
— Слушай, а конспекты не одолжишь? У меня экзамен завтра.
— Сжег их сегодня утром.
— Ну надо же! Господи, это проделки Свиньи? — Он указал на остатки «Мыслителя».
— Наверное.
— Зачем он это сделал? Мне нравилась эта ве¬щица. Я собирался купить ее у него. — Острыми чертами лица Бейли напоминал Гарришу крысу. А трусы у него были старые, заштопанные. Гарриш легко представил его умирающим от эмфиземы в кислородной палатке. Пожелтевшего. Я мог бы из¬бавить тебя от мук, подумал Гарриш.
— Как ты думаешь, он не будет возражать, если я позаимствую этих крошек?
— Пожалуй, что нет.
— Хорошо. — Бейли пересек комнату, осторож¬но переступая босыми ногами через осколки, снял плейбойских девочек. — И Богарт у тебя отличный. Пусть без буферов, но все равно есть на что посмот¬реть. Понимаешь? — Бейли уставился на Гарриша, ожидая, что тот улыбнется, а когда его надежды не оправдались, добавил: — Как я понимаю, выкиды¬вать этот постер ты не собираешься?
— Нет. Я собираюсь принять душ.
— Конечно, конечно. Веселого тебе лета, на слу¬чай если больше не увидимся, Курт.
— Спасибо.
Бейли двинулся к двери, трусы свободно болта¬лись на тощей заднице. Остановился, взявшись за ручку.
— Еще один семестр позади, Курт?
— Похоже на то.
— Отлично. Увидимся осенью.
Бейли вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Гарриш посидел на кровати, потом достал карабин, разобрал, почистил. Приложился глазом к дулу, по¬смотрел на световую точку в дальнем конце. Ствол чист. Собрал карабин.
В третьем ящике комода лежали три тяжелые коробки с патронами. Гарриш положил их на подоконник. Запер дверь, вернулся к окну, поднял жалюзи.
Залитую солнцем зеленую лужайку оккупиро¬вали студенты. Куин и его идиот приятель гоняли мяч, носились взад-вперед как заведенные, словно муравьи перед замурованной норой.
— Вот что я тебе скажу, — обратился Гарриш к Боджи. — Бог разозлился на Каина, потому что Каин почему-то принимал Бога за вегетарианца. Его брат знал, что это не так. Бог сотворил мир по Своему образу и подобию, и, если ты не можешь съесть мир, мир сожрет тебя. Вот Каин и спрашивает у брата: «Почему ты мне этого не сказал?» А брат отвечает: «А почему ты не слушал?» И Каин говорит: «Ладно, теперь слушаю». А потом как звезданет братца и добавляет: «Эй, Бог! Хочешь мяса? Давай сюда! Тебе вырезку, или ребрышки, или авельбургер?» Вот тут Бог и прогнал его. И... что ты думаешь по этому поводу?
Боджи ничего не ответил.
Гарриш поднял раму, уперся локтями в подокон¬ник, так, чтобы ствол «магнума» не высовывался из окна и не блестел на солнце. Прильнул к окуляру телескопического прицела.
Повел карабином в сторону женского общежи¬тия «Карлтон мемориал», больше известного среди студентов как «Собачья конура». Поймал в перекре¬стье большой «форд-пикап». Аппетитная студент¬ка-блондинка в джинсах и голубеньком топике о чем-то разговаривала с матерью. Отец, краснорожий, лысеющий, укладывал чемоданы на заднее сиденье.
Кто-то постучал в дверь.
Гарриш замер.
Стук повторился.
— Курт? Может, поменяешь на что-нибудь пла¬кат Богарта?
Бейли.
Гарриш промолчал. Девушка и мать над чем-то смеялись, не подозревая о микробах, живущих в их внутренностях, паразитирующих в них, плодящих¬ся. Отец девушки присоединился к ним, и теперь они стояли втроем, залитые солнечным светом, се¬мейный портрет в перекрестье.
— Черт побери, — донеслось из-за двери. Послы¬шались удаляющиеся шаги.
Гарриш нажал на спусковой крючок.
Приклад ударил в плечо, сильный, тупой толчок, какой бывает, когда затыльник установлен как долж¬но. Улыбающуюся головку блондинки как ветром сдуло.
Мать какое-то мгновение еще продолжала улы¬баться, потом ее рука поднялась ко рту. Она закричала, не убирая руки. В нее Гарриш и выстрелил. И кисть, и голова исчезли в красном потоке. Мужчи¬на, который засовывал чемоданы на заднее сиденье, попытался убежать.
Гарриш прикончил его выстрелом в спину. Под¬нял голову, оторвавшись от прицела. Куин держал в руках мяч и смотрел на мозги блондинки, заляпав¬шие знак СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. Тело лежало под знаком. Куин не шевелился. Замерли все, кто нахо¬дился на лужайке, словно дети, игравшие в колдунчиков.
Внезапно кто-то забарабанил в дверь, начал дер¬гать за ручку. Опять Бейли.
— Курт? С тобой все в порядке, Курт? Я думаю, кто-то...
— Хороша вода, хороша еда, велик наш Бог, не упусти кусок! — проорал Гарриш и выстрелил в Куи-на. Дернул спусковой крючок, вместо того чтобы плавно потянуть, и не попал. Куин уже бежал. Неве¬лика беда. Следующий выстрел достал Куина в шею, и тот пролетел футов двадцать.
— Курт Гарриш застрелился! — раздался за две¬рью вопль Бейли. — Роллингс! Роллингс! Скорее сюда!
Его шаги замерли в конце коридора.
Теперь побежали все. Гарриш слышал их крики, слышал звук шагов по дорожкам.
Он взглянул на Боджи. Боджи сжимал в руках пистолеты и смотрел поверх него. Он взглянул на осколки «Мыслителя» Свина и подумал, чем занят сейчас Свин: спит, сидит перед телевизором или ест что-нибудь вкусненькое? Ешь мир, Свинья, подумал Гарриш. Заглатывай его целиком, без остатка.
— Гарриш! — Теперь в дверь барабанил Рол-лингс. — Открывай, Гарриш!
— Дверь заперта! — пискнул Бейли. — Он так хреново выглядел, он застрелился, я знаю.
Гарриш вновь выставил ствол карабина в окно. Парень в цветастой рубашке прятался за кустом, тре¬вожно оглядывая окна общаги. Он хотел бы убежать, Гарриш это видел, да ноги не слушались.
— Велик наш Бог, не упусти кусок, — пробормо¬тал Гарриш, нажимая на спусковой крючок.
Alleinstehender_Wind. Дело в том, что когда Коля увидел несколько лет назад Вета после очень большого перерыва тощего, бледного, в самоднльном чёрном плаще, увешенного всяческим железом, да ещё и ночью, братец понял, что только одно погоняло адекватно отобразит сущность моего дорого друга - "Носферату". И ряд от этого производных. В том числе и "наш потустронний друг". Заслушать творчество IMHO ему было интересно с того момента, когда он его услышал, однако его познания в этой области ограничились лишь ранними записями невероятного плохого качества, да и от этого музыкального стиля группа в итоге отказалась. Так что когда у меня оказался мешок с дисками, один из них резко ушёл в руки к "Мыколе". Звонили родители из Германии по Skype и перебросили тут же фотки, около сорока штук. Чувствую, что фотик они мне вернут несколько оплавившемся от непосильной работы.
_Летящий_Снег_,
