И никакого волшебства
Принцесса с самого утра чувствовала, что всем мешает. Дворец словно превратился в огромные башенные часы — каждый человек при деле, всякий на своем месте, и только она — будто песчинка между шестеренками. Ей делают книксены и улыбаются, с ней разговаривают, но по глазам видно: о другом думают. И надеются, что поскорей отстанет.
Принцесса вернулась в свою спальню, забралась с ногами на подоконник — и пускай недостойно это для ее высочества, пускай, — и принялась смотреть во двор, по которому сновали люди.
— Это мой праздник... — растравляла она свою печаль. — Мой праздник, а обо мне никто не помнит...
Юркой мышкой в покои проскользнула старая няня. Она воровато огляделась и быстро-быстро засеменила к своей любимице. Совсем забросили девочку, ай-яй. Совсем затюкали бедную.
— Милая моя, вот принесла тебе, — зашептала она торопливо и сунула в руки принцессе жирную от масла салфетку с гостинцем. — Наше королевское злобство не велела, а я ее не послушалась. Стану я всяких ведьм слушать! Кушай, хорошая моя.
В салфетке оказалась еще теплая булочка, которая даже на вид была до того сладкой, что зубы заныли. Но огорчать добрую старушку не хотелось, и принцесса заставила себя проглотить крохотный кусочек. Липкий, он едва не застрял в горле. А няня все улыбалась и говорила — громко о том, какой замечательный бал будет дан в честь принца Оливера, да какой замечательной парой станет он для принцессы; и очень тихо, что королева все-таки ведьма и может все испортить. А этого допустить нельзя, никак нельзя! Пусть она и раскрасавица, и король наглядеться на нее не может — все это злые чары, а принцесса мила юностью своей и...
«Мила, — думала та, отщипывая по кусочку приторный гостинец. — Даже няня считает, что королева — красавица, а я всего лишь мила.»
Но она надеялась, что принц Оливер окажется ее судьбой и увезет в свое королевство, где она перестанет чувствовать высокомерные взгляды мачехи и терпеть равнодушие отца, все время занятого королевскими заботами. О принце говорили, что он добр, умен и прекрасен. Наконец и о ней кто-то позаботится. Принцесса всей душой надеялась на это и заранее любила своего будущего мужа.
* * *
Зал сиял тысячами свечей. Оркестр играл самые дивные мелодии, а гости в своих нарядах были похожи на диковинных рыбок.
Принцесса сидела в высоком кресле рядом с королевскими тронами. Ее новое платье переливалось и блестело, словно сшитое из снега, — «До чего же мила! Ах, как мила и свежа!» — а еще кололось, будто сосульками набитое. И, как ни старайся, в бок упирается что-то острое.
— Не вертись, — не поворачивая головы, бросила королева, но от остальных ее злые слова спрятали громкие звуки фанфар.
Принцесса сдержала обиду и с трепетом посмотрела на парадные двери, сквозь которые длинной вереницей потянулась свита прекрасного Оливера. Впереди шли пажи с подарками, за ними — гвардейцы в начищенных кирасах, следом — советники, смешные и толстые. И только когда ожидание сделалось невыносимым, грянул туш и на красный ковер выступил сам принц.
Ах, как он был прекрасен! Словно чудесный сон. Словно мечта. Словно лишь ради рождения этого человека придумали слово «красота».
Принц с достоинством приблизился к тронам и поклонился. Он совсем не обращал внимания на восторженный шепот вокруг. И эта удивительная скромность делала его еще более замечательным. Король милостиво улыбнулся, королева же поднялась со своего трона и, нарушая все правила этикета, — конечно, ей можно! — спустилась к гостю и протянула ему руку. Принц снова склонился.
— Очарователен и грациозен, — с улыбкой произнесла королева.
Принцесса сжала кулачки. Теми же словами ее мачеха отзывалась о породистых скакунах! Но принц об этом не знал, и его ответная улыбка наполнилась удовольствием и гордостью. Прекрасный Оливер тоже попал под власть злых чар...
Его представили принцессе, но принц едва ли полдюжины слов ей сказал. За столом будущих новобрачных посадили рядом, но принц был словно за тридевять земель. И все рассказывал королеве о своих охотничьих трофеях, псах и лошадях. А та слушала, улыбалась, и в глазах ее вспыхивали довольные искорки.
Когда заиграла музыка и пары закружились по залу, прекрасный Оливер со вздохом пригласил принцессу на танец. Она же разволновалась так, что сбивалась с шагов, а он чуть поджимал губы и говорил о совсем непонятных вещах — о голове оленя, которую хотел повесить над камином, но чучельник ее испортил; о соколе, который отчего-то начал сильно линять... Принцесса всякий раз отвечала невпопад. Весь оставшийся вечер принц танцевал с королевой, которая смеялась, нежно касалась его рук и находила какие-то такие слова, что лицо принца делалось все более и более счастливым.
* * *
— Моя дорогая, а не перестарались ли вы сегодня? — спросил король, когда их покои покинула последняя служанка.
— Мой дорогой, а не смешно ли ревновать меня к мальчишкам? — ответила королева и с искренней нежностью погладила мужа по щеке.
— Гхм... Но он должен был стать прекрасной партией для нашей дочери.
— Вы полагаете, пустозвон-лошадник — это прекрасная партия? Конюх и то был бы лучше. А с дочерью я поговорю, она умная девочка, поймет.
— Может быть... — протянул король задумчиво. — Может быть, лучше мне? Все-таки я ей...
Он замолчал.
— Родной? — подсказала королева. — Ваше величество, я прекрасно помню, что не мать ей. И прекрасно знаю, что она обо мне думает. Как и все остальные здесь.
Каблуки ее туфель гневно застучали по паркету.
— Дорогая, я совсем не это... — забормотал король вслед супруге, но в ответ услышал:
— После. Все после.
* * *
Принцесса сидела на полу в одной нижней рубашке — ненавистное новое платье было заброшено в угол комнаты, — и рассматривала себя в большом зеркале. Глаза опухли от слез, нос покраснел. Сейчас она не была даже милой. Как такая дурнушка осмелилась надеяться на что-то? Кто ее сможет полюбить?
— Добрый вечер, ваше высочество, — голос мачехи заставил подобраться. — Как вам сегодняшний прием?
— Благодарю. Было очень...
— Очень что? — не отступала королева, расхаживая по спальне. — Очень мило, я полагаю. Невероятно, как часто в здешних краях звучит это словцо.
— Да, — подтвердила принцесса, но только чтобы лишний раз позлить мачеху. — Было очень мило. И Оливер был очень любезен и мил. И гости были милы. И даже в вас я заметила что-то милое.
— Во мне? — королева наконец остановилась. — Вот уж вряд ли. И сидеть на полу, ваше высочество... Что это?
Одним движением мачеха поставила девушку на ноги и едва не впечатала в холодную гладь зеркала.
— Ради всего святого, что это?! Вы опять ели сладкое! Но я же не велела! Посмотрите, снова эти ужасные красные пятна.
— Да! — принцесса вырвалась и закричала так, как прежде и помыслить не смела. — Я ужасная! И красная! И только сладости делают меня счастливой! Хоть чуточку счастливой! Вас зло берет, если я хоть чуточку счастлива, да?! Вы и Оливера забрали... Моего Оливера!
— Ммм... — королева сложила руки на груди, но в лице ее не было и тени недовольства, наоборот, казалось, в нем мелькнуло что-то совсем противоположное. — ТВОЕГО Оливера? Как... мило. А что же ты знаешь о СВОЕМ Оливере?
— Он красив, как весеннее утро! И очень любит охоту! — выдохнула принцесса и замолчала... больше о принце ей нечего было рассказать.
Мачеха улыбнулась:
— А еще он готов за пригоршню лести забыть, ради чего прибыл в соседнее королевство. Он любит слышать лишь звук собственного голоса. И имеет неприятную особенность приударять за любой женщиной, оказавшей ему мимолетный знак внимания. За лю-бой. Даже за собственной будущей тещей. На глазах ее супруга. Ваш Оливер — редкий болван. Пусть и красивый, как весеннее утро. Лучше пусть остается чужим Оливером.
— Вам никто не хорош...
— Мне? А причем здесь вообще я?
— Вам никто не хорош, — будто не слыша ее, глухо повторила принцесса. Темная волна поднялась из глубин сердца и окрасила мечты о будущем в самые черные тона. — Вы хотите, чтобы я осталась одна. Была несчастна. Навсегда скрылась в тени вашей красоты. Вы хотите веки вечные оставаться самой прекрасной. Только это вам в радость.
Королева рассмеялась. Тихо и не слишком весело.
— Я уже привыкла, что меня называют злой. И к тому, что меня считают ведьмой. Но теперь я, оказывается, еще и бессмертна... Все-то у них чары и волшебство. Сами кормят наследницу трона сладостями, а когда она чесаться начинает, точно пес подзаборный, на меня валят. Горькие лекарства им не по сердцу, только булочки подавай. Глупая доброта хуже всякого зла...
Так же она говорила, когда принцесса болела в детстве. Запрещала кутать, поила мерзкими микстурами и строго отчитывала няню за вкусности, украдкой принесенные с кухни. «Не бойся, милая моя, — шептала девочке старуха. — Уйдет злыдня, еще принесу. Сладенького.» Няня хотела ей добра, а мачеха...
— Дурочка моя, дурочка, — королева развернула принцессу лицом к зеркалу. — Скажи мне, что ты видишь?
Растрепанные волосы, пунцовые от обиды щеки, красный кончик носа... А за спиной ослепительно прекрасная женщина. Такая, какой никогда не стать...
— Я вижу, — продолжала королева, — нынешнюю королеву и королеву будущую. Я прекрасна, но не в сравнении с тобой или с кем-то еще, а сама по себе. И ты тоже сама по себе. Каждая — единственная в своем роде, в этом наше величие. Стать! Ум! Характер! Красота — пустышка, сегодня есть, завтра ушла. Я не красива, но я прекрасна. А ты? Взгляни на себя!
Она с силой надавила принцессе на лопатки, заставив ту выпрямиться, вскинуть подбородок и взглянуть свысока на собственное отражение. «Стать! Ум! Характер!» — ревело в ушах у девушки. Принцесса, слегка передернув плечами, высвободилась из хватки мачехи, подошла ближе к стеклу и пристально взглянула в глаза своему отражению. В них было что-то... Что-то неясное... Другая она. Та, которую не нужно спасать и увозить. Та, которой не нужна жалость. Та, которая готова решать за себя и за других. «А Оливеру наша милочка не понравилась, — прозвучал в голове голос няни. — Бедная моя, бедная.» «А мне не нравятся разговоры о лысых птицах! Терпеть не могу охоту», — отвечала новая она из отражения.
Принцесса отшатнулась от зеркала.
— Вы превратили меня... в себя? — испуганно спросила она.
Королева чуть досадливо покачала головой:
— Такая большая, а все не вырастешь. Я не могу превратить тебя в себя. Но очень надеюсь, что ты станешь тобой. Не останешься миленькой во веки веков. Милая королева — погибель для государства. Почаще спрашивай у зеркала, кто всех прекрасней. Оно — равнодушно и врать не станет.
Мачеха взялась за ручку двери, но, вспомнив о чем-то, опять обернулась:
— И, пожалуйста... По-жа-луй-ста. Если хочешь поесть, съешь яблоко. Сладкое тебе вредно, а яблоки — нет.
Оставшись одна, принцесса, чуточку робея от звука собственного голоса, обратилась к зеркалу:
— Зеркало, зеркало на стене, ответь, кто прекрасней всех в нашей стране?
Вопрос прозвучал глупо: если «всех», то ты уже не единственная и неповторимая. Да и стекло молчало, а отражение кривлялось, пытаясь подражать движениям мачехи. Никакого чуда не произошло. И что бы это значило?
«Стать! Ум! Характер!.. Глупая доброта хуже всякого зла... Что ты знаешь про ТВОЕГО Оливера?..»
«А что я знаю про себя? Милая... И все?» — принцесса ткнула пальчиком в своего зеркального двойника:
— Самое время нам с тобой начать в себе разбираться... Прямо с этой минуты. И никаких больше булочек!
Она взяла из вазы и с хрустом надкусила невероятно, до боли в скулах, кислое яблоко. И подумала, что ничего вкуснее прежде не ела. «Пункт первый обо мне, — довольно подумала Белоснежка, — обожаю зеленые яблоки.»
Мария Акимова, 2016
