Слышу по радио "Комсомольская правда": "Почти четыре десятка коронавирусов мы знаем. Мы с ними познакомились в 1965 году. И вот это седьмой, который, преодолев межвидовой барьер, стал опасным для человека и приобрел свойство передаваться от человека к человеку". 

От бывшего главного санитарного врача России (ныне - депутата Госдумы) Геннадия Онищенко получаю подтверждение, что «Коронавирус известен человеку с 1965 года». Но почему же об этой заразе до 2020-го года не слышала широкая публика? Да потому, что "Пока гром не грянет, мужик не перекрестится", а, чтобы узнать о "коронавирусе", нужно было дождаться мощной эпидемии от этого нового и непонятного пока вида!  

Ну, а теперь главное: как же писали слово "коронавирус" в течение целых 50 лет после его открытия? А писали через чёрточку. Т.е. по правилам русского языка: "корона-вирус". И никто не думал о переводе слов с латыни или английского языка, т.к. и "корона", и "вирус" спокойно находились в словарях русского языка издавна. Тем более что основателем вирусологии является русский учёный Дм. Ивановский, чьим именем в Москве назван институт вирусологии, а в Ростове-на-Дону улица. И слова "коронавирус" в первом издании Словаря русского языка В.В.Лопатина не было. А вот в 2015-м году сотрудника Института русского языка (ИРЯ) РАН В.В.Лопатина вдруг осенило и он чёрточку (дефис) убрал и, наплевав на правила русского языка, оставил данное сложное слово без обычной соединительной гласной "о". Т.е. Лопатин не взял у Даля за образец слова  "короновидный" и "коронообразный", а нацелился на латинское "coronavirus", совпадающее по написанию с английским. И при этом "перевёл" слово на русский язык даже не дословно, а, если можно так сказать, "добуквенно". Видимо, он не понял, что помимо тотального и чрезмерного насыщения нашего языка английскими (читай - американскими!) словами, Запад, пользуясь совпадением английского и латинского алфавита, тихой сапой теснит наш "великий и могучий" даже и в случае со словом "коронавирус". И делается это через СМИ путём создания множества повторений с нерусским написанием. 

 Ну, а что дальше? А дальше наши доблестные филологи, ориентированные на Запад, "с видом мудрой обезьяны" скажут: "Ну, да, конечно, "правил без исключения не бывает", но зачем нам правило с огромным числом исключений?" И вот сегодня уже пишут про "коронакризис", а завтра будут писать про "коровавирус". 

Читаю в интернете: "Агентству городских новостей «Москва» сообщила заместитель директора института русского языка имени Виноградова РАН Елена Шмелева. «В нашем главном орфографическом словаре - Русском орфографическом словаре под редакцией Лопатина - это слово было давно. В издании 2012 года оно писалось через дефис, то есть «корона-вирус». Но в 2015 году написание поменяли на слитное, и сейчас в словаре это уже закреплено как «коронавирус», - сказала Елена Шмелева. Она также отметила, что в данном случае соединительной гласной в слове нет. «Соединительная гласная у нас «о», как в словах «домофон» - «дом, фон», или «паровоз» - «пар, воз». Но в данном случае «а» в конце «корона» - это просто часть первого корня, как в слове «коронарный», например», - пояснила Шмелева" 

Хватаюсь за голову и задаю вопрос: а как же быть со словом "собака", которое, как и "корона", тоже оканчивается на "а", однако в сложных словах пишется через соединительную гласную "о"? Например: "собаковод"! И ещё вопрос "на засыпку": а где же второй корень у приведённого Шмелёвой в качестве примера слова "коронарный"? Ведь если второго корня нет, то это простое слово, которое нельзя сравнивать со сложным. В т.ч. и с новоиспечённым словом "коронавирус". 

Но дают ли пять лет внедрения сомнительного слова "коронавирус" основание, чтобы, как лирушник "Полковник Баранец", говорить "давно"? Конечно, нет, т.к. даже для врачей-вирусологов пять лет это не срок. Ну, а для широкой публики знакомство с новым словом началось всего лишь в январе этого года, после чего, увидев вместо привычного русского "корона-вируса" или "короновируса" изобретение В.В.Лопатина с буквой "а", она стала спорить в интернете. И, конечно, невразумительное объяснение Шмелёвой с её безграмотным примером людей не устроит. А корреспондент всё той же "Комсомольской правды" В.Н.Баранец (на Лиру "Полковник Баранец") вместо поддержки правого дела  путает народ не имеющими основания  измышлениями о слове "коронавирус", да находит оправдание у "специалиста" типа женщины-репетитора, никогда не занимавшейся научной работой. Сомневаюсь, чтобы и сам Баранец когда-либо занимался исследованиями русского языка. Тем более что ему, уроженцу Украины, они могут быть и затруднительны.  

 

Шолом, Нинон! Нинон, шолом!

Спасибо, что в наш русский дом

(Как будто мало нам Ковида!)

Ты принесла звезду Давида

На День Победы. Молодец!

Но вот не помнит мой отец,

Чтоб кто-то, с ним готовясь к бою,

Был под израильской звездою

И чтоб Яхве, суровый бог,

Хоть чем-то русскому помог…

Да что там русскому – евреев

Бог отдал в жертву для злодеев!

А потому в судьбе армейской,

Бог был не нужен иудейский.

Ну, а тебе шолом, Нинон.

От жертв войны большой поклон.

И об израильской войне

Молись в далёкой Астане!

Диалог женщин возле церкви: 

- Слышь, Машка, а Нинка-то наша такое учудила, что хоть стой, хоть падай!

- Чо? Опять напилась своего кахетинского вина?

- Да нет, хуже. Притащила в церковь еврейскую мацу!

-Зачем?

- Чтобы причащаться.

- И  что ж батюшка? Он ведь у нас строгий. 

- Не только строгий, но и прямой, а потому так прямо и сказал ей в глаза: "Ты что, баба, белены объелась? Здесь же не синагога! Выбрось неуместное!" 

- Ну, а Нинка? Выбросила? 

- В том-то и дело, что нет. Спрятала у себя дома. 

- Зачем? Может, она по ночам другому богу молится? Еврейскому?

- Не знаю. По ночам она стихи в интернет кропает. 

- Так она ж в них разбирается как свинья в апельсинах. Помнишь, батюшка (а он же весь Стихарь наизусть знает! Да и вообще в стихах разбирается!) как-то сказал Нинке: "Послушай, чадо, брось писать. Ну не позорь отца и мать". 

- Так она ж не свои пишет, а чужие тырит. 

- Еврейские, что ли? 

-  Ну, да, и еврейские тоже. Правда, самим евреям это не нравится, т.к. она, сама знаешь, многое делает неуместно. Во всяком случае мацу у ней никто из евреев не купит. Евреи - они умные, хотя в нашу Пасху и не верят. Но за это их наш Бог накажет, прости Господи! 

-  А вот кто-то говорил, что на 9 мая Нинка своими стихами оскорбила ветеранов. 

-  Ну, да,  наглости на это у ней хватит. И ведь дождётся же, зараза, что ей какой-нибудь ветеран костылём по башке стукнет.  

- А-а, ничего страшного, ежели башка пустая.... Кстати, это не про неё Высоцкий пел: "Ну и дела же с этой Нинкою"?

- Не знаю, может, и про неё. Ведь когда он пел, она была молодой, ну, а у молодых, сама знаешь, бывает всякое.  

 

"Я не такая - я жду трамвая", - говорит уличная красотка подошедшему мужчине. Тот отходит и, постояв в стороне, видит, как она садится в машину и, поторговавшись с водителем, уезжает. "Да, брехлива!", - думает он. - "Ну, и ладно, обойдёмся, а то ещё и заразу прихватишь". 

Да-а, заразу... Нынешняя пандемия началась в Китае, а там недалеко и Казахстан, в котором живёт некая лирушница "Кахетинка", приготовившая ко Дню Победы такие стихи, после чтения которых мне чуть не стало дурно и после которых возник вопрос: "Неужели перепила кахетинского, да ещё и без закуски?" И действительно, надо было сильно напиться. после чего и умудриться выбрать ко Дню Победы стихи эмигранта Петра Давыдова, в которых НИКАКИХ признаков Дня Победы и вообще ничего российского нет. Начинаю проверять и ТУТ же, на Лиру, нахожу страничку «Пётр Давыдов Стихи» (https://www.liveinternet.ru/users/995662/post93197337/) со стихами, написанными для жителей Израиля об арабо-израильской войне, об их "военном боге", их солдатах и матерях! Да ведь Израиля в 1945-м году и в помине не было! Перепила Кахетинка, точно перепила. А ведь Давыдов честно проставил метки: "война, Ближний восток, молитвы матерей". Да и израильтяне на этой странице обсуждают стихи применительно к своей жизни. Видно, купилась Кахетинка на слово "война", не думая, что войны бывают разные. Ну, а своего дня победы Израилю ещё ждать и ждать. Ведь недаром Сталин, узнав об образовании этого государства, сказал секретарю: "Теперь на Ближнем Востоке мира не будет". Что мы и видим спустя много лет после смерти Сталина.

Да, и вообще с понятием "война" надо быть осторожнее. Ведь даже пьяница у пивного ларька на слова собутыльника "Помнишь, кореш, на войне" отвечает: "На какой, брат, на войне? И на чьёй , брат, стороне?"  (песня А.Морозова "У ларька"). Ну, а Кахетинке, как можно предположить, всё равно какая война: Великая Отечественная или арабо-израильская. И хотя целых два года прошло с момента, когда объявили о подготовке к юбилейному Дню победы, но и этого ей оказалось мало. И это притом, что у того же Давыдова есть неплохие стихи именно про наш День Победы (вероятно, отец воевал? Или дед?).

Ошиблась при выборе? Ну, так исправляй! Ведь, как сказал один великий человек: "Главное, чтоб ошибка не было значительной, и главное, - её быстренько исправить". Но прошло больше недели, а Кахетинка не исправляет. Неужели эта ошибка намеренная и ранее за неё были заплачены деньги? Ну, тогда затяжка понятна, - возвращать деньги за не исполнение заказа очень уж не хочется! А так есть надежда оправдаться тем, что на Лиру провокационный пост провисел продолжительное время. И пока что можно делать? А, как говорил Райкин, "запускать дурочку", делать удивлённые глаза и говорить: "Я не такая, я не провокатор. Это в России арестовали тех, кто под видом фотографий ветеранов подсунул в интернет фото Гитлера и других фашистов. А у нас в Казахстане возможны только нечаянные ошибки".  И, конечно,  надо разбираться и выяснять: кем оплачен пост Кахетинки? А если не оплачен, то не совершена ли провокация по идейным соображениям и каким-либо иным мотивам? А сама Кахетинка уж не родственница ли Саакашвили, который страшно не любит Россию? Да и не погиб ли у ней кто-либо из родственников в 2008-м году, за что можно было бы и мстить?  

Но в любом случае к Кахетинке с её нечистой совестью рано или поздно придут во сне солдаты, погибшие во время ВОВ, чтобы сказать: "Что ж ты, сволочь, под маркой святого Дня Победы прячешь стихи не о нашей войне, а об израильской! Да будь проклята и ты и весь твой род во веки веков!" Ну, а та в ответ может лишь сюсюкать: "Я не такая...Я хорошая... Я не провокатор".        

Обращение "Кахетинки" 

Что же привело меня к этому мнению, если ранее я радовался разводу Путина, помня не только пословицу «Баба с возу…», но и двух женатиков, которые успешно развалили вверенное им государство? Да-да, Николая II и Горбачёва, которым народ мог бы сказать: «Эх, командиры! Лучше бы вы так же крепко любили свою страну, как любили своих жён». Ну, а к переоценке развода меня привело то, что филолог по профессии Людмила Александровна Путина (ныне у неё другая фамилия) могла бы и сегодня помочь Президенту при составлении его указов, приказов и т.д. Да-да, как редактор. И вот если мы немного напряжём воображение, то и представим себе следующую сценку.

Людмила в качестве жены-филолога заглядывает Путину через плечо:

Володя, ну зачем ты подписываешь Указ с безграмотным названием?

Путин: Люда, ты о чём?

Л.: Ну, вот же твой Указ от 2-го апреля 2020-го года, в названии которого написано о «коронавирусной инфекции», хотя такого слова как «коронавирус», т.е. с буквой «а», в русском языке быть не может . Вон полюбуйся, как грамотно и ПО-РУССКИ слово "коронОвирус" и слово "коронОситуация" пишет в своём посте Ольга Солоухина, дочь известного писателя, проживающая в Лондоне. Молодец Ольга!!! Хоть и давно живёт в Англии, но помнит, что в нашем языке соединительной гласной «а» нет.

Путин: Ну, подожди, доцент из нашего питерского университета недавно говорил, что «корона» и «вирус» - это иностранные слова, а потому и сложенное из них слово пишется не так, как у нас. Кстати, ты ж и сама училась в этом университете.

Л.: Когда я училась, там не было доцентов, которые бы резали аспиранток и бросали по кускам в Мойку. Бестолочь твой доцент, хоть и питерский.

Путин: Ну, подожди, слово «вирус» латинское и его нет в словаре Даля. И я помню, как в школе Марьиванна говорила: «Вовочка! В сложных словах смысловую основу несёт последнее слово и, когда говорят «паровоз», «лесовоз», «электровоз», то помнят, что главное тут «воз», который чего-то вёз (например, лес), или вёз каким-либо способом (на пару, на электричестве и т.д.)».

Л.: Да, конечно, «вирус» тут главное. Ну, а у Даля его нет потому, что В ТОМ ЗНАЧЕНИИ, В КОТОРОМ МЫ СЕГОДНЯ ЭТО СЛОВО УПОТРЕБЛЯЕМ его тогда НЕ БЫЛО не только в русском, но и во ВСЕХ других языках! Повторю для плохослышащих: В ТОМ ЗНАЧЕНИИ. А оно, посмотрим в наш словарь, таково: «вирус это микроскопическая частица, способная инфицировать клетки живых организмов и состоящая из белковой оболочки и нуклеиновой кислоты, несущей генетическую информацию». И возникло ТАКОЕ слово спустя 20 лет после смерти В.И.Даля, когда РУССКИЙ учёный Дмитрий Ивановский в 1892-м году совершил открытие вируса как частицы и ввёл термин «фильтрующийся вирус». Благодаря этому Ивановского и сегодня называют «основоположником вирусологии», а Институт вирусологии в Москве носит его имя.

Путин: Так выходит, слово «вирус» в его нынешнем значении принадлежит русскому языку?

Л.: Да, это так.

Путин: А слово «корона»?

Л.: А ему в русском языке вообще не одна сотня лет. И если русским царям при венчании на царство и надевали «шапку Мономаха», то всё равно действие это называли «коронацией».

Путин: И что же в итоге?

Л.: А в итоге мы имеем давно прижившиеся в русском языке слова «корона» и «вирус» (с 1892г.), которые по правилам нашего языка должны соединяться через букву «о» с получением слова «коронОвирус». Ну, а для образца у Даля есть слова «короновидный» и «коронообразный» с соединительной гласной «о»!

Путин: Но стоит ли так волноваться из-за одного слова?

Л.: Так дело-то не столько в слове, сколько в наплевательстве на русский язык! А ведь те, кто поставил целью извратить наш "великий и могучий", продолжают распространять СВОИ правила и уже придумали слово "коронАкризис". Думаю, что если так пойдёт, то вскоре будут и "воронавирус", и "коровавирус" (в написании, конечно!).

Путин: Так выходит, что Солоухина в Лондоне более права, чем я в Москве?

Л.: Да, это так.

Путин: Ну, что ж, Людмила, вижу, что в 2003-м году тебя не зря наградили медалью Пушкина «За большие заслуги в распространении русского языка». Будем исправляться. И чтоб я без тебя делал?

Уважаемый Владимир Абович! Немедленно прекратите самоуправство в отношении изданий «Конька-горбунка»! Вы, как председатель комиссии по литературному наследию пушкиниста А.А.Лациса, после смерти последнего (а это - 1999г.) вместо того, чтобы развивать исследования Лациса по «Коньку» вглубь, стали пересказывать в своих статьях то, что ранее было Лацисом добыто, да издавать «Конька» без имени Ершова.
В 2012 году в своей статье «Мистификация как особый жанр» (1) вы оправдали это так: «… предлагаю подойти к этому вопросу с точки зрения правовой: ведь не всегда в распоряжении следствия имеются прямые улики – суд может принять решение и по косвенным доказательствам. Я бы вот только «дежурных» пушкинистов в состав жюри не вводил, зная их ревниво-пристрастную необъективность».
Отлично! Я, например, юрист и потому и без всякой «ревниво-пристрастной необъективности» берусь оценить т.н. «косвенные доказательства» с «точки зрения правовой». И без всякого жюри или суда. Да и о каком суде может идти речь, если у нас действует презумция невиновности, любое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, а ваши «косвенные доказательства» легко пощипать. Как? А вот так:
1. «Плетнёв вместо лекции читает опубликованную часть и представляет студентам «автора». Ответ: это выдумка, лишённая логики, - ну, зачем же преподавателю Плетнёву представлять автора, если имя этого автора уже напечатано, а потому вполне могло быть известным? Да и никаких сведений о том, что Плетнёв читал своим студентам «Конька» в апреле 1834г. и позже, нет. Чтение же студентам рукописи первой части сказки имело место в начале этого года.
2. «В бумагах Смирдина сохранился пушкинский автограф – заглавие сказки без упоминания автора и первые четыре строки, записанные его рукой». Ответ: никакого «пушкинского автографа» и «первых четырёх строк» сказки у Смирдина не сохранилось! Ведь если бы это было так, то об авторстве этих первых строчек учёные и не спорили бы последние сто лет! А найдена Артуром Толстяковым была лишь запись Смирдина в его описи о том, что у него, т.е. у Смирдина, когда-то хранился некий автограф Пушкина, касающийся «Конька».
3. «Ничего нет, кроме упоминания Анненковым о пушкинском автографе в бумагах Смирдина». Ответ: никогда Анненков этого не говорил, а в своей книге привёл лишь устное свидетельство Смирдина о принадлежности первых четырёх строк «Конька» Пушкину. Из-за чего, повторю, и идёт спор вот уже сто лет.
4. «Почти вся правка Ершова текст ухудшает…» Ответ: опять ложь, для опровержения которой представляю следующую сопоставительную таблицу улучшенных после правок рифм:
п. п. Было Cтало
1 «пустой-домой», «сумой-домой» (ст.15-16)
2 «Данило-Гавриле» «Данило-посбило» (ст.265-266)
3 «душа-гроша» «разбей-рублей» (ст.295-296)
4 «пирушку-свиньюшку» «пирушку-зверушку» (ст.313-314)
5 «тайком-потом» «тайком-тишком» (ст.327-328)
6 «наступает-налетают» «наступают-налетают» (ст.1143-1144)
7 «ключом-мешком» «стол-пошёл» (ст.1209-1210)
8 «смехом-потеху» «смеху-потеху» (ст.1219-1220)
9 «Ванюша-душу» «Ванюшу-душу» (ст.1223-1224)
10 «лиходеи-шею» «лиходею-шею» (ст.1355-1356)
11 «приезжают-выбегает» «достигает-выбегает» (ст.1523-1524)
12 «идти-подожди» «идти-пути» (ст.1581-1582)
13 «потом-поклон» «притом-чём» (ст.1621-1622),
14 «повеленье-прощенья» «прегрешенья-мученья» (ст.1713-1714)
15 «погодка-коротко» «далёко-высоко» (ст.1729-1730)
16 «воротам-сторонам» «ворот-свод» (ст.1767-1768)
17 «голубые-золотые» «завитые-золотые» (ст.1769-1770)
18 «мученье-веленья» «мученья-веленья» (ст.1949-1950)
19 «преступленье-прощенья» «преступленье-прощенье» (ст.2109-2110)
20 «ругать-стучать» «ругать-пугать» (ст.204-205)
21 «злато-палату» «шапку-бабку» (ст.173-174)
22 «Ванюша-души» «Иваша-наше» (ст.389-390)
23 «судили-решили» «вершили-решили» (ст.401-402)
24 «говорит-быть» «говорит-горит» (ст.451-452)
25 «отворяют-выезжает» «наступает-выезжает» (ст.509-510)
26 «завитой-трубой» «завитой-золотой» (ст.595-596)
27 «утерпеть-поглядеть» «усидеть-поглядеть» (ст.599-600)
28 «лиходеи-шею» «лиходею-шею» (ст.1027-1028)
29 «пожива-красивы» «поживы-красивы» (ст.1155-1156),
30 «поларшина-средину» «надсады-засады» (ст.1163-1164)
31 «девица-царицей» «девица-царица» (ст.1531-1532)
32 «были-испросили» «прошенье-прощенье» (ст.1917-1918)
33 «слову-никакого» «снова-никакого» (ст.2245-2246)
34 «потрясает-выезжает» «встрепенулся-встряхнулся»(ст.373-374)
35 «отвечать-скрывать» «молчать-отвечать» (ст.949-950)
...Вы слепо верите Лацису, о чём и говорят ваши следующие слова: «догадки так и оставались всего лишь подозрениями – до тех пор, пока пушкинист Александр Лацис не проделал основополагающую и аналитическую работу и не оформил своё исследование в убедительную статью под названием «Верните лошадь!» Однако я смотрю глазами следователя и ничего такого уж «основополагающего и аналитического» не вижу. А вижу лишь, что Лацису, конечно же, была нужна конструктивная критика, которую, к сожалению, он при жизни так и не получил. И я, если бы мог, задал бы ему, например, такой вопрос: а почему вы, уважаемый Лацис, в репродукции к своей статье «Верните лошадь!» поместили только ту часть рисунка Пушкина, где обозначены головы лишь тех трёх коней, которые находятся в непосредственной близости к взнузданной лошади, а четвёртую от ваших читателей скрыли?
И ведь действительно, изучаться должны изображения всех лошадей, которые Пушкин разместил на одной странице. А там-то кроме голов двух больших коней и головы сравнительного маленького конька, расположенных рядом с головой взнузданной лошади, в левом верхнем углу Пушкин нарисовал ещё одну лошадиную голову! Но понятно, что она-то в версию Лациса не вписывалась, а потому он и сделал вид, что её будто бы и «не заметил». Ну, и не напечатал. В науке это называется «натяжкой»! И любой «дежурный» пушкинист будет тыкать пальцем в эту пятую лошадиную морду и говорить вам: «Ну, а это-то здесь к чему?»
Лацис пишет: «Смею полагать, что немалое число читателей, не особенно вникая в цепочки догадок, что называется, нутром чувствуют: сказка – пушкинская» (4). Ну и что? А почему бы им это и не чувствовать, если ещё в 1938 году весьма чтимый Лацисом ершовед М.К.Азадовский уже объяснил, что «Конёк» - это «литературный отклик» на сказки Пушкина: «Таким откликом явился поэтический опыт молодого студента-сибиряка… Потому-то так радостно приветствовал Ершова Пушкин. Он приветствовал Ершова как своего ученика и последователя» (5), а позднее назвал (или обозвал?) Ершова ещё и подражателем, указав при этом, что «из всех подражателей Пушкина в этом роде творчества Ершов, несомненно, ближе всех к нему» (6).
Лацис ссылается на зарубежного критика Сергея Лесного, осмелившегося сказать, что «новейшие издания текстуально значительно хуже более старых» (7). Мой же вопрос на это абсолютно голословное обвинение: «А конкретно? Чем же конкретно хуже?» Слова, слова, слова… И вкусовщина!
Далее Лацис пишет: «В 1934 году успел свободно высказать свое мнение М.К.Азадовский. «Редакция 1856 года вышла из-под пера директора провинциальной гимназии. …сказка переработана теперь в духе официальной народности… Всеми своими переделками и поправками Ершов всё же не в силах был вытравить её бодрый и жизнерадостный дух» (8). Ну, что тут сказать? Если честно, то лучше бы Азадовский такую чушь о «директоре» и «духе официальной народности» «свободно не высказывал», а Лацис бы её так же свободно, хоть и спустя много лет, не повторял!
...Читать же о претензиях Лациса порой просто смешно: «У Пушкина конёк разговаривает по-человечьи. Ну, а в четвёртом издании подсыпано реализма: вместо «Тут конёк его прервал» читаем «Тут конек ему заржал» (9). Отвечаю, - ну, конечно же, заржал, а не захрюкал! Ведь он конёк всё-таки! Но вот только после слова «заржал» (внимание!) поставлена точка, которой, как всем известно, заканчиваются предложения, которые, в свою очередь, что тоже всем известно, представляют собой законченную мысль. Ржал-то, выходит, конёк в одном предложении, а говорил по-человечьи в другом, хотя и рядом стоящем. Два действия («заржал» и «сказал») разнесены. И при этом первоначальная нетактичность слуги-конька к своему хозяину («прервал»!) при правках убрана, а отдельно выделенное ржание стало выглядеть деликатно-предупредительным, наподобие того покашливания, когда один человек хочет привлечь к себе внимание другого прежде чем с ним заговорить. Вот и всё!
Хотя следуя в этом же направлении, нельзя не отметить, что другим неуместным для конька словом было и слово «запрещал» (10), обращённое им к Ивану, которое при правках было заменено на более мягкое «сказал». И здесь должно быть понятно, что слуга не может ничего запрещать своему хозяину. Тем более такой, который с рождения им был воспитан и выкормлен.
Для того же, чтобы окончательно понять замысел автора и то, что подобные правки отнюдь не случайны, нужно одновременно посмотреть и на правку стиха №1477, в котором сделано то же самое, т.е. вместо неуважительных, и даже оскорбительных, слов конька в адрес своего хозяина Ивана «О, дурак ты записной» вставлено «Спи, любезный, до звезды!» Разница между словами «дурак записной» и «любезный» видна, я думаю, и без всякой «самодовлеющей силы логики».
Однако если уж речь зашла об убранном слове «дурак», то тут как раз время привести слова Лациса всё из той же его статьи «Верните лошадь!»: «Одно заветное желание Ершов уловил и исполнил. По меньшей мере раз двадцать исключил то слово, от которого во все времена мрачнели начальствующие лица. Начиная с четвертого издания Ершов принялся заменять озорное и для разумных людей вовсе не обидное слово «дурак». Это расчистка – не стилистическая. Она проделана по случаю изменения замысла. Самостоятельно, или уступая требованиям цензуры, Ершов принял решение: как можно реже допускать, чтоб Ивана именовал дураком сам Иван, или кто-либо из других положительных персонажей. Носители злого начала – только они могут постоянно проезжаться на счет Ивана. «Вновь исправленное» слово «дурак» отогнано на задворки. Не этим ли подвигом П.П.Ершов заслужил режим наибольшего благоприятствования?» (11)
Отвечаю: ну, о какой цензуре можно говорить, если к моменту 4-го издания «Конька» Николай I уже умер и наступила «оттепель», в результате которой значительно облегчилась цензура, в состав которой сумели проникнуть в качестве новых цензоров даже и друзья Пушкина (например, П.А. Вяземский, который в 1855 году после смерти Николая I, вернувшись в Россию, уже 24 июля был назначен исправляющим должность товарища министра народного просвещения, затем управлял всем министерством, а с 3 декабря 1856 года возглавлял Главное управление цензуры). Время т.н. «цензурного террора», которое было при Николае I, кончилось, что сразу же было использовано для издания дополненного и исправленного «Конька»!
Отнюдь не «раз двадцать», как говорит Лацис, а всего лишь 15 раз убрано из «Конька» слово «дурак», причем вполне уместно и логично: как в уже приводимом примере со стихом №1480, так и в стихе №154, когда вместо слов кобылицы «Ну, дурак, - ему сказала» стало «Ну, Иван, - ему сказала», что логически более оправданно, т.к. подчеркивает уважительное отношение побежденной кобылицы к своему победителю. В противном же случае выходит, что справиться с необычной сказочной кобылицей вполне может и любой дурак. А это, конечно же, не так.
На утверждение Лациса, что слово «дурак» «для разумных людей вовсе не обидное», могу ответить, – да, это так! Но, правда, с одним условием - пока их самих, этих «разумных», таким словом не обзовут!
Реже называть себя дураком Иван после правок, как утверждает Лацис, не стал. Как было это слово в одном месте, т.е. в стихе №200, - «Это я, Иван-дурак!», так там и осталось.
Весьма существенной ошибкой Лациса является и то, что он в целом не разобрался в сути образа Иванушки-дурачка как в русском фольклоре (понятно, он – не фольклорист), так и в «Коньке», и поэтому не понял, что сокращение при правках слова «дурак» в значительной степени связано с тем, что фактически-то Иван не дурак, а шут, т.е. человек, прикидывающийся дураком. Об этом хорошо пишет И.П.Лупанова: «Национально-сказочную его специфику первым вскрыл автор немецкого исследования, посвященного сказке, А. Lowis of Menar. Он отметил, что в отличие от «глупого Ганса» немецкого фольклора, который «действительно глуп», русский Иван-дурак лишь «притворяется глупым», надев маску дурака». В самом деле, «глупость» Ивана не есть качество, действительно ему свойственное, - она приписывается ему враждебными персонажами» (12).
А.Л.Менар писал об Иванушке-дурачке ещё в 1913 году и его слова в полной мере относятся и к Ивану из «Конька»! Но, к сожалению, Александр Лацис не понял этого даже в 1997 году, когда сказка была им издана без правок слова «дурак» (да и вообще без всяких правок!) с рисунками такого же непонятливого художника Евгения Соколова, изобразившего Ивана откровенным дебилом! И это притом, что иллюстрировал-то Соколов, судя по стихам на его картинках, «Конька» уже правленого, т.е. когда даже антипод Ивана, - царь, до правок называвший его «уродом» (13), так называть его перестал, а в стихе №826 после правок даже появились такие слова об Иване «Ражий парень, хоть куды!» Поэтому и к первоначальным словам в «Коньке» «Но дурак и сам не прост» (14) надо относиться с достаточным пониманием.
Некоторое логическое противоречие в первом издании «Конька» имели и слова Месяца о том, что именно он, Месяц, «снимет невзгоду» с кита, если тот даст свободу проглоченным кораблям, поскольку было непонятно - откуда же у Месяца власть снимать с других «невзгоду» и какое отношение он имеет к киту: тот-то его вроде бы ничем и не обижал, да и корабли Месяцу не принадлежали. Китом была нарушена божья воля («без божьего веления») и поэтому изначально прощать его должен был именно бог, а не какой-нибудь посредник. Именно это противоречие и было устранено при правках «Конька», когда благодать божья была распространена уже не только на снятие невзгоды, но и на большее: «Если даст он им свободу, Снимет бог с него невзгоду, Вмиг все раны заживит, Долгим веком наградит» (15). Тут бог как бы взял на себя еще и функцию врачевателя. На всякий случай обратим на это внимание, как и на то, что освобождение из чрева кита - это своего рода чудо, известное из Библии по случаю с Ионой. Да и в том же «Коньке» есть такой знаменательный стих, как «Чудо бог один творит» (16).
Логическим противоречием до правок было и утверждение о том, что Иван спас 30 кораблей «по милости своей» (17), поскольку спасение кораблей было не столько милостью, сколько необходимостью оказать услугу киту и тем самым подвигнуть его на взаимность, т.е. – на поиск перстня Царь-девицы. Принцип: «ты мне - я тебе».
Нелогично было до правок и то, что Иван после того, как «прибрался», чтобы идти к царю, надел армяк, опояску, «приумылся, причесался» и привесил к себе кнут, почему-то так и не заметил исчезновение своей шапки, в которой он хранил перо Жар-птицы. При правках это было устранено тем, что спальник не стал воровать шапку с пером, а взял из неё лишь одно перо.
...Когда же Лацис пишет, что «немало странного, косноязычного и чуждого грамоте вписано в позднейшие издания» (42), то он прав лишь в отношении того «странного», которого, к сожалению, в правках «Конька» он так и не выявил, а потому и судить об этом в полной мере никак не мог.
Как и вы, Владимир Абович!
P. S.: однако, я надеюсь, что вы, Владимир Абович, со временем многое поймёте и извинитесь за те плохие слова, которые вы с Лацисом писали в отношении такого замечательного человека, как Пётр Павлович Ершов! Ну, а если вы решите дать мне ответ, то, пожалуйста, не излагайте в нём теорий о спорном авторстве «Конька» (я их и так все знаю!), а лишний раз обратите внимание на то, что предметом моего обращения, а точнее возмущения, является издание вами «Конька» в урезанном на 211 строк виде, без правок и имени официально признанного автора.
Вот такое открытое письмо 2.06.2013г. выставил я в интернет В.А.Козаровецкому. (Отдельно отмечу, что оно очень понравилось "ведущему ершововеду" Т.П.Савченковой. А причина, я думаю, ясна - ведь я фактически сделал ту работу, которую должна были сделать ершоведы, т.е. конкретизировать в достаточно полной мере заблуждения Лациса и Козаровецкого).   
Причины же отсылки письма, которые можно определить словами «Не надо забегать вперёд паровоза!», в нём указаны и, надеюсь, всем понятны.

Примечания. 
1.Электронный журнал Арт-Факт №1(15),2012. 2.«Сампо»,с.226, слова Лациса. 3.«Сампо», с.202. 4.«Сампо», с.208. 5.М.К.Азадовский «Литература и фольклор», Гослитиздат, «Художественная литература», Л., 1938., с.121. 6.П.П. Ершов «Конек-горбунок. Стихотворения», БП, «Малая серия», Л., 1961, с.19. 7.«Сампо», с.208. 8.«Сампо», с.209. 9.«Сампо», с.203. 10.Стих 1046. 11.«Сампо», с.209. 12.П.П.Ершов «Конек-горбунок». Стихотворения.», Л., БП, «Советский писатель», 1976, с.13. 13.Ст.866 до правок. 14.Ст.151. 15.ст.1885-1888. 16.ст.2303. 17.ст.703. 18.ст.975 «Шапку выронил с испуга». 19.ст.11-12. 20.ст.339. 21.ст.341. 22.ст. 1415. 23.ст.1491. 24.ст.№477-478. 25.стих 52 «Сампо». 26.ст.122 «Сампо». 27.ст.139 «Сампо». 28.ст.407 «Сампо». 29.ст.745 «Сампо». 30.стр.278. 31.ст.748 «Сампо». 32.ст.750. 33.ст.1264 «Сампо». 34.ст.1297 «Сампо». 35.ст.1385 «Сампо». 36.ст.1664 «Сампо». 37.ст.1853 «Сампо». 38.ст.2006 «Сампо». 39.стр.288. 40.ст.2163 «Сампо». 41.стр.290. 42.«Сампо», стр.203. 

...Когда же Лотман пишет, что «прежде чем искать прототипы, следует выяснить, во-первых, входило ли в художественный план писателя связывать своего героя в сознании читательской аудитории с какими-либо реальными лицами, хотел ли он, чтобы в его герое узнавали того или иного человека. Во-вторых, необходимо установить, в какой мере для данного писателя характерно исходить в своем творчестве из конкретных лиц» (27), то я недоумённо спрашиваю: «А кто же мешает сделать это?»

Будучи же после Н.Л.Бродского и В.В.Набокова третьим комментатором «Онегина», Ю.М.Лотман своими ошибочными утверждениями вызывает наибольшее раздражение, поскольку ему нельзя простить то, что можно было простить прошедшему первым по пути комментирования Бродскому. Ведь именно Лотман должен был отбросить ошибки всех предыдущих комментаторов, выбрать у них всё правильное и затем лишь выдать вполне научные и обоснованные комментарии. К сожалению этого не случилось, поскольку уже на т.н. «проблеме прототипов» Лотман полностью провалился, поддавшись в этом важном вопросе иронии и критическому взгляду В.Набокова.

Я вполне допускаю, что Лотман мог «крайне скептически» относиться к «степени достоверности» материалов, посвященных «попыткам связать героев пушкинского романа с теми или иными реально существовавшими лицами», но вот его крайний скептицизм «к самой плодотворности подобных поисков», понять не могу. «Любые крайности вредны!» - вот мой ответ Ю.М.Лотману. А то, что он полностью запутался с разделением главных героев «Онегина», как типов, построенных «по законам художественного синтеза», а «второстепенных персонажей» как прототипов реальных лиц, видно уже из его утверждения о существенном изменении «поэтики» последних «к восьмой главе». Да нет такого изменения, а есть лишь непонимание Лотманом сущности пушкинских прототипов!

Ну, что ж, поможем учёным, преподнеся им «подарок из Ростова» в виде решения проблемы всех (а не только из «Онегина») пушкинских прототипов! А для этого смотрим глазами следователя и совершенно категорически утверждаем следующее:

1. Любые одушевленные (а иногда и неодушевленные) пушкинские образы, хоть главные и сложные, хоть второстепенные и простые, всегда имеют под собой какой-либо реальный исторический прототип.
2. Как правило, при наличии в сложных образах нескольких исторических прототипов, только один из них является основным, а все другие представляют собой прототипы дополнительные или, как я их ещё называю, «прототипы прикрытия» основного прототипа.
3. Наличие основных и сопутствующих им дополнительных исторических прототипов ни в коем случае не лишает сложные образы их типичности как таковой.
4. Прототипы фольклорные и литературные также играют значительную роль в деле «прикрытия» основного исторического прототипа и их комплексное изучение может помочь разгадать основной исторический прототип.
5. С появлением в жизни Пушкина новых знакомых, друзей или любимых женщин, которых он решает использовать в качестве прототипов для своих образов, ранее применённые в этих же образах прототипы могут уходить на второй план или заменяться на новые. В очень редких случаях старые и новые прототипы могут объединяться на равноправной основе.
6. Наиболее трудно угадывать те исторические прототипы, которые я называю «гермафродитами», поскольку они, сменяя пол, появляются у Пушкина то в мужских, то в женских образах.
7. Между пушкинскими образами существует не только особое взаимодействие, основанное на «законе парности», т.е. когда «каждой твари – по паре» (например, белке или зайцу мужского рода всегда соответствуют белка и заяц женского рода), но и связь, построенная на единстве основных исторических прототипов. Без выявления этой связи невозможно понять авторский замысел в построении тех или иных образов, а также особенности их сюжетного взаимодействия.

По поводу этой связи между образами поясню следующее. Далеко не сразу я понял, почему меня так и тянет к понятию «деление образов», если фактически происходит обратное, т.е. делятся не образы, а основной прототип между ними. В какой-то степени этот процесс можно представить себе в виде того, как скульптор от одного большого куска мягкой глины отрывает по надобности куски разной величины и лепит из них отдельные, порой совсем не похожие друг на друга, и даже разнополые фигуры. И при этом материал, из которого он их лепит (а у Пушкина - это его основной прототип), один и тот же, несмотря на различные дополнительные украшения из прототипов прикрытия.

Исследователю нужно быть внимательным к различным приметам, по которым можно установить основной прототип. К ним можно отнести: совпадающие имена и характеристики, повтор одних и тех же сюжетных коллизий, рисунки Пушкина, автобиографические переклички и т.д.

Оговорюсь, что самым спорным из вышесказанного, конечно же, является первое, весьма категоричное, правило о том, что любые пушкинские образы всегда имеют под собой реальный исторический прототип. В это, действительно, поверить трудно, тем более что речь идёт об образах, которых у Пушкина несчётное количество, и о том, что все они должны быть с прототипами всегда. Но все ли и всегда ли? – вот вопрос осторожного скептика. И такая осторожность понятна, поскольку даже через 200 лет после рождения Пушкина в его образах удалось установить не так уж и много конкретных исторических прототипов. И это грустно.

Но можно ли из-за этого опускать руки? Нельзя! Любой пушкинист-исследователь должен свято верить, что важно непрерывное движение вперёд. И поэтому главным лозунгом для него всегда должен быть: «Нет непознаваемого, хотя есть пока ещё непознанное!» И поэтому-то я и ставлю в первом правиле пушкинских прототипов самую высокую и перспективную планку, прекрасно понимая насколько трудно выявить у Пушкина все его исторические прототипы. Но к этому нужно стремиться! Тем более, что и моя-то практика показала, что если как следует взяться за какой-нибудь пушкинский образ да сильнее покопаться в нём, то до какого-нибудь исторического прототипа уж точно докопаешься!

А пока нам нужно чётко понять, что никакой тип у Пушкина не исключает наличие ещё и спрятанного в этом же образе основного прототипа. Как там у Энгельса: «каждое лицо – тип, но вместе с тем и вполне определённая личность» (28).

По этому поводу, кстати, не могу не вспомнить забавный случай, когда однажды разозлившись на знакомого Василия, я воскликнул: «Ну, Вася, ты и тип!», на что тот, встав в позу, сразу же и ответил: «Да, я тип! Но тип - однотипный!» Я рассмеялся, поскольку понял, что даже такой «тип», как Вася, и тот постарался выделить свою индивидуальность, назвав её «однотипностью». Примерно так же и у Пушкина с его прототипами, когда как бы их не было много (пусть даже «целый класс людей» и «тысячи характеров», как говорит Лотман) и как бы они в своей совокупности не придавали образу типичность, а искать один-единственный основной прототип всё равно нужно.

Отдельно хочу отметить следующие слова Т.Г.Цявловской: «Еще несколько строк из письма Раевского, посвященных Воронцовой. Они с Пушкиным называли ее, очевидно, между собой Татьяной. Почему? В образах одесской любви Пушкина и любимой его героини общего нет ничего» (29). И это при том, что Цявловская никогда не отказывалась от поиска прототипов, в связи с чем её смело можно отнести к тем исследователям, которых В.Набоков иронически назвал «выискивателями прототипов». А вот её вопрос «почему» прекрасен. Жаль только, что ответ на него Цявловская так и не получила…

Тынянов же заслуживает критики в свой адрес уже из-за того, что проявил не просто непоследовательность, а непоследовательность крайнюю – т.е. нашёл с подсказкою Плетнёва один прототип Ленского в лице Кюхельбекера, и - остановился. А ведь идя дальше и натыкаясь на другие прототипы Ленского, Тынянов, может быть, и задумался бы над их взаимным соотношением. В то же время и те, кто критиковал Тынянова, в свою очередь не показали достаточной последовательности и, как и Тынянов, не задались вопросом соотношения найденных ими прототипов. А ведь как верно говорят наши ростовские фотографы о последовательности: «Будь последователен: если ты выпил проявитель, то выпей и закрепитель!»

Не понял Юрий Тынянов и то, почему так разозлился Пушкин, увидев, как художник А.Нотбек изменил в своем рисунке для «Невского альманаха» месторасположение лодки и Петропавловской крепости относительно фигур Пушкина и Онегина, и положение нарисованной на черновике Пушкиным его собственной фигуры, и, наконец, его прически. А ведь уже только одно то, что Нотбек на своем рисунке лишил Пушкина длинных до плеч, как у Ленского, волос («Кудри чёрные до плеч»), уже могло сильно не понравиться Пушкину. Почему? Да потому, что своим рисунком Пушкин лишний раз подсказывал исследователям, что именно он и является основным прототипом Ленского! Ведь, по сути, кто такой Ленский, как не Пушкин в молодости? И совершенно верно замечал (см. выше) Н.Л.Бродский: «В образе элегического поэта Ленского много личных черт молодого Пушкина. Юношеские элегии Пушкина явственно проступают в темах и образах Ленского». А вот М.Ю.Лермонтов проявил прекрасную интуицию, связав в своём стихотворении «Смерть поэта» Пушкина именно с Ленским.

Однако то, что я сейчас говорю о Пушкине как прототипе Ленского, всё равно для многих будет и «неубедительно», и «малодоказательно». И вот тут-то как никогда и нужны основные исторические прототипы. Только зная, кто же конкретно спрятан под масками Ольги, Татьяны, Онегина и т.д., можно проникнуть в тайный подтекст романа.

Ну, что ж, начнем разбираться с Татьяны и попробуем доказать и М.Гофману, говорившему, что «пустой тратой времени остаются попытки установить реальный исторический «прототип» Татьяны», и поддерживавшему его В.Набокову, и Ю.М.Лотману с его «можно оставить без внимания рассуждения вроде: «Был ли у Татьяны Лариной реальный прототип?», и всем другим, думающим так же, что они глубоко ошибаются, а вышеприведенные мной правила использования Пушкиным прототипов верны.

Слова В.И.Ленина о том, что «декабристы разбудили Герцена», абсолютно верны! Но почему же Ленин не подумал ещё и над вопросом: А кто же разбудил самих декабристов? Вероятно, это произошло из-за недостатка информации. Однако когда и современные историки не задаются таким вопросом, то и тут их вина частичная, поскольку они не получают помощь от профессиональных пушкинистов, неспособных в достаточной степени разгадать политические намёки Пушкина, этого замечательного историка и «умнейшего человека в России». А именно Пушкин и заставил меня впервые задуматься о провокации как причине бесполезного и бесперспективного выхода декабристов на Сенатскую площадь 14 декабря 1825-го года.

Ну, а поскольку библейское «Что есть, то было…» никто не отменял, то и в наше время, а точнее, ровно 25 лет назад, мы, столкнувшись с таким же странным «путчем ГКЧП», до конца не можем понять его причин. Правда, когда по телевизору говорят, что ещё 21 марта 1991-го года Горбачёв сам же и образовал ГКЧП, выдал ему печать и перед «путчем» сказал его членам «делайте, что хотите» (а чтобы те не затягивали с выступлением, ещё и назначил точную дату подписания явно неприемлемого для них Союзного договора!), то уверенность в наличии провокации у нас, конечно, окрепнет. И мы по-другому задумаемся над словами бывшего председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова о том, как он во время «путча» предлагал Горбачёву срочно собрать депутатов, а тот, к удивлению Лукьянова, от помощи отказался.

Ну, а при внимательном анализе вполне можно увидеть, что действия Горбачёва и Ельцина как бы дополняли друг друга, несмотря на изображаемую ими «борьбу» между собой. А ведь я тогда не поверил словам Владимира Жириновского: «Да никакой борьбы между ними нет, всё это одна кремлёвская шайка-лейка!» Но, как показало время, Жириновский оказался прав. А актёрские способности Горбачёва Анатолий Лукьянов, позднее вспоминая 1991-й год, всё же вынужден был признать. И когда журналист Александр Политковский в своей телепрограмме однажды обозначил тему «Гэкачеписты – декабристы наших дней?», то я искренне готов был пожать его честную руку. Хотя, конечно, и время, и место, и многое другое в обоих путчах разные, но схема их провокации примерно одна и та же: неготовые «мятежники», о чём высший правитель прекрасно знает, выманиваются на публику, «засвечиваются», после чего их всех арестовывают!

Надеваю очки и смотрю как помимо заговора декабристов против власти существовал и тайный заговор царской семьи против декабристов! А теперь конкретно.

Для правильного понимания сути вещей нужна внимательность, внимательность и ещё раз внимательность. Так, я не могу согласиться с В.И.Басковым, когда он пишет следующее: «Ещё ранним утром 12 декабря из доклада генерала Дибича, основанного на доносах предателей, Николай I узнал имена большинства заговорщиков. Но тогда он ничего не мог предпринять: он ещё не был императором» (1). И вот мои вопросы к Баскову:

1.      Почему Николай Павлович не мог считать себя императором, если подписанный им 13 декабря манифест о восшествии на престол он датировал именно 12-м декабря, считая при этом днём своего восшествия на престол 19 ноября 1825 года?

2.      Почему вы пишете «ничего не мог предпринять», если всего через страницу говорите о нём же: «И ещё накануне событий на Сенатской площади 13 декабря 1825 года арестовал Пестеля, то есть, по существу, обезглавил Южное тайное общество» (2)?

3.      Если в описываемый вами момент Николай Павлович ещё не император, то почему же вы называете его не «Великим князем Николаем Павловичем», а под именем царя, т.е. - Николая I?

4.      Если вы скажете, что речь в данном случае идёт о личном самоощущении Николая Павловича, то тогда почему же он не постеснялся вскрыть и прочитать секретное донесение из Таганрога (а, по-вашему - «доклад генерала Дибича») с надписью на пакете «императору», хотя его брат Константин, тоже опираясь на собственное самоощущение, все доставляемые ему письма со словом «императору» или выбрасывал, или же отправлял обратно, не вскрывая?

5.      Почему Николай I, зная «имена большинства заговорщиков» (а это так!), позднее в своём дневнике утаил знание им некоторых из тех, кто был указан в полученном им 12-го декабря докладе Дибича?

А ведь ответ на последний вопрос позволил бы Баскову совсем по-другому понять то, что он написал в своём следующем предложении: «Доносы предателей… оставались лежать до поры до времени без движения».

Не дал ответ на этот вопрос и историк Леонид Выскочков, хотя прекрасно уже и то, что он обратил внимание на ту ложь, которую написал Николай I в своём дневнике. Вот слова Выскочкова: «Начальник Главного штаба сообщал о раскрытии на Юге обширного заговора со связями в столице. Как отметил в дневнике Николай Павлович, «из петербургских заговорщиков по справке никого не оказалось налицо: все были в отпуску». Но это была не вся правда. В донесении И.И.Дибича упоминались «гвардейский офицер Бестужев, служивший прежде во флоте, некто Рылеев (вероятно, секундант покойного поручика Чернова на дуэли с флигель-адъютантом Новосильцевым)…». Мог ли Николай Павлович с его феноменальной памятью на лица и имена не знать этих людей? Именно штабс-капитан М.А.Бестужев, переведённый в лейб-гвардии Московский полк в марте 1822 года, стоял начальником караула в ночь с 11 на 12 декабря, когда и был получен этот пакет. Мог ли не знать он К.Ф.Рылеева, отставного артиллерии подпоручика, с 1824 года правителя канцелярии Российско-американской компании, известного литератора и издателя, а также участника нашумевшей истории с дуэлью 10 сентября 1825 года? Даже если предположить невероятное, что Николай Павлович не вспомнил их, то навести справки было не столь сложно. Тогда же Николай Павлович сообщил об этом письме трём лицам: военному губернатору М.А.Милорадовичу, главноуправляющему почтовым департаментом и своему человеку при дворе князю А.Н.Голицыну, а также своему личному другу генерал-адъютанту, командиру гвардейской кирасирской дивизией А.Х.Бенкендорфу. На совещании утром было решено узнать имена заговорщиков и приступить к арестам. Но, как известно, М.А Милорадович, у которого потом в записной книжке нашли имена и адреса многих из них, не предпринял никаких шагов» (3).

Отдельно выделю: «не предпринял никаких шагов»! Ну, а тем, кто поспешит обвинить Милорадовича в халатности, небрежности и т.д., я сразу же укажу, что не только он, но и НИКТО не предпринял никаких шагов! И, что особо примечательно, Николай I никого за подобное преступное бездействие не наказал!

Но в тот же день произошло ещё одно, не менее интересное событие. Вот как об этом пишет Леонид Выскочков: «В напряжённый день 12 декабря Николай Павлович получил дополнительную информацию к размышлению. Около девяти часов вечера к нему пришёл подпоручик лейб-гвардии Егерского полка, исполнявший должность старшего адъютанта командования гвардейской пехоты, член Северного общества Я.И Ростовцев с пакетом от К.И.Бистрома. На самом деле в пакете лежало известное письмо самого Я.И.Ростовцева с предупреждением о заговоре. В своём письме Я.И.Ростовцев писал: «В народе и войске распространился уже слух, что Константин Павлович уже отказывается от престола. Следуя редко влечению Вашего доброго сердца, излишне доверяя льстецам и наушникам, Вы весьма многих против себя раздражили. Для Вашей собственной славы погодите царствовать. Против Вас должно таиться возмущение; оно вспыхнет при новой присяге, и, быть может, это зарево осветит конечную гибель России» (4).

Дальнейшие события показали, что подпоручик Ростовцев был абсолютно прав, говоря о присяге как основном поводе к восстанию, ведь именно на незаконность и неуместность новой присяги и напирали декабристы, призывая солдат идти вместе с ними на Сенатскую площадь бороться «за Константина». И это вполне понятно, т.к. проводить обстоятельную агитацию и пропаганду среди солдат по вопросам свержения или ограничения самодержавия, или же по другим программным целям у них просто не было времени. Да и многое в этой пропаганде могло быть тогда весьма сложным для восприятия неграмотных солдат. А вот «за Константина» - это и просто, и понятно!

Да и совет подпоручика «погодите царствовать» очень разумен, поскольку без новой присяги и объявления о восшествии Николая на престол повода для возмущения войск не будет, восстание отложат, а за это время власти и выловят всех зачинщиков. А без них какое восстание? Как там, у Владимира Высоцкого, «мы не сделали скандала, нам вождя недоставало». И всё это могло пройти тихо, спокойно и, главное, - без всякого кровопролития.

Но Николай Павлович, как известно, сделал всё совершенно наоборот: и присягу объявил, и манифест о восшествии на престол принял! И (внимание!) вполне логично (жаль только, что эту логику не видят!) по сравнению со своими предыдущими действиями, когда, имея списки заговорщиков, он не стал арестовывать в столице даже их вождей. Результат, понятно, не заставил себя ждать и… восстание декабристов началось!

Ну, а то, что декабристы были «разбужены», а точнее, спровоцированы на своё выступление именно Николаем Павловичем, я думаю, вы, дорогие читатели, уже догадались. И мне жаль, что главное слово «ПРОВОКАЦИЯ» и отсутствует до сих пор у историков при объяснении ими причин восстания 14 декабря 1825 года!

Мне очень не нравится, что академик М.В.Нечкина, много лет занимавшаяся декабристами, никак не комментирует ту невообразимую радость Николая I, которую она описывает так: «Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов, прорвалась у него внезапно мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, почему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: «Теперь легко сказать: «Должно было донести», ибо всё известно и преступление совершилось. Но тогда не позволительно ли мне было, по крайней мере, отложить на некоторое время донесение. Но, к нещастию их, обстоятельства созрели прежде их замыслов и вот отчего они пропали». Набранные курсивом слова Николай I дважды подчеркнул, а над словами «Но, к нещастию» поставил одиннадцать восклицательных знаков, причём справа, на полях около этого места поставил ещё один, дополнительный – двенадцатый – восклицательный знак огромного размера» (5).

Нам же восторг императора, стараниями которого «обстоятельства созрели прежде замыслов» декабристов, вполне понятен: ведь это он, Николай, «нещастье» своих врагов! И пусть навеки они об этом помнят!

Но давайте посмотрим, что же помнили декабристы в своих мемуарах.

Князь Сергей Трубецкой:

- «Столица государства представляла тогда странное явление. Был названный государь, но не было действительного, и никто не знал наверное, кто им будет». (6).

- «Как легко было вел. кн. заставить Сенат исполнить всякую его волю…» (7). (Это, кстати, к словам В.И.Баскова «не мог»!).

- о Северном обществе: «…обществу оставалось действовать собственными силами. Оно чувствовало себя слишком слабым для того. Столица, где должно было всё решиться, заключала в себе небольшое число членов. Прочие были рассеяны по всему пространству обширнейшей Российской империи. Некоторые были за границей (Тургенев, Бибиков, Перовский). Несмотря на то, обстоятельства показались такими благоприятными, что оно решилось испытать свои силы…» (8).

- «Никакой другой случай не мог быть благоприятнее для приведения в исполнение намерения тайного общества…» (9).

- «Сколько человек ни бывает привязан к жизни, но он готов рисковать ею за всякую безделицу… Но во всех почти случаях… есть какая-нибудь надежда на счастливый случай» (10).

- Николай «со своей стороны от приверженцев своих был предварён о расположении гвардии и о существовании тайного общества, намеревавшегося воспользоваться этим расположением» (11).

- «причины, побудившие их воспользоваться предстоящим случаем, были следующие: 1. В России никогда не бывало примера, чтобы законный наследник престола добровольно от него отказывался, и должно было полагать, что с трудом поверят такому отказу. 2. Молодых великих князей не любили, особенно военные… 3. Во всех домах, принадлежащих к знатному обществу столицы, изъявлялось негодование на странное положение, в котором находилось государство» (12).

- «Солдаты между тем, стерёгшие нас, уверяли, что всё хорошо кончится для нас, что в бывшем 14 декабря происшествии сам император с главными лицами виноват, и ему нельзя нас наказывать» (13).

«Меня осудили за цареубийство. Я готов был спросить: какого царя я убил или хотел убить?» (14).

Барон А.Е.Розен:

«могу сказать утвердительно, что с обнародованием завещания 27 ноября все присягнули бы беспрекословно Николаю Павловичу. По крайней мере, восстание не имело бы предлогом вторичную присягу, при коей одна клятва нарушала другую клятву и обнаружила незаконность первой» (15).

- «По окончании обедни подошёл ко мне Оболенский и сказал: «Надо же положить конец этому невыносимому междуцарствию» (16).

- «Принятые меры к восстанию были неточны и неопределительны…» (17).

- «14 декабря до рассвета собрались все офицеры у полкового командира генерала Воропанова, который, поздравив нас с новым императором, прочёл письмо и завещание Александра, отречение Константина и манифест Николая. В присутствии всех офицеров я выступил вперёд и объявил генералу, что если все им читанные письма и бумаги верны с подлинниками, в чём не имею никакой причины сомневаться, то почему 27 ноября не дали нам прямо присягнуть Николаю? Генерал в замешательстве ответил мне: «Вы не так рассуждаете, о том думали и рассуждали люди поопытнее и постарше вас…» (18).

- о восстании: «Было в полном смысле безначалие – все командовали, все чего-то ожидали и в ожидании дружно отбивали атаки…» (19).

- «27 ноября была сделана ошибка; но в десятых числах декабря, когда не оставалось никакого сомнения в чистосердечном отречении Константина от престола, когда Николаю известны были имена главных заговорщиков в Петербурге, то становится непостижимым, почему не предпринимал он никаких предупредительных мер? Дело выказалось и было очень просто; следовало арестовать Рылеева, Оболенского, Бестужевых, много что десять человек, и не было бы кровопролития 14 декабря, а там уже нетрудно было справиться поодиночке с отдельными членами тайных обществ. Ошибка важная со стороны государя…» (20).

 - о Николае: «… он знал о существовании тайного общества, о цели его: он имел именной список большей части членов общества. О том знали и гр.Милорадович и много приближённых… Какие же меры были приняты к уничтожению предстоящих опасностей заговора или грозившего восстания?! Решительно никакие. Во всём выказывалось колебание, недоумение, всё предоставлено было случаю: между тем как, по верным данным, следовало только арестовать Рылеева, Бестужевых, Оболенского и ещё двух или трёх декабристов – и не было бы 14 декабря. Но у страха глаза велики - в виду были отношения семейные» (21).

Наиболее же догадливыми, как мы видим, оказались простые солдаты из охраны, слова которых хочу выделить особо: «Сам император виноват»!

Хотя по поводу «сам» всё же нужно некоторое уточнение: только ли сам? А когда барон Розен говорит о двух «ошибках» Николая Павловича, то сразу же так и напрашивается вопрос: а не много ли этих «ошибок» и где их истоки? Тот же Сергей Трубецкой повторяет неоднократно слово «странно», когда пишет о междуцарствии, после чего вспоминаются следующие слова Анри Труайя: «Графиня Нессельроде сообщает своему брату Гурьеву о двух братьях, которые перебрасываются короной, как мячом» (22). Но вот откуда истоки этой комедии, устроенной братьями Романовыми? Отвечаю: а от их старшего брата, которого Пушкин метко назвал «властитель слабый и лукавый».

А теперь факты:

1.      «Первый декабрист» Владимир Федосеевич Раевский был арестован ещё 6 февраля 1822-го года в Кишинёве, однако он никого не выдал, и только после восстания декабристов следствию удалось собрать достаточный материал для направления его дела в суд.

2.      О планах заговорщиков воспользоваться для своего выступления моментом смены власти в России (т.е. при «междуцарствии») Александру I было известно. Ещё в 1816 году «Союз спасения», первая тайная организация декабристов, считал удобнее всего «принудить» царское правительство согласиться на представительное правление именно в момент смены императоров на престоле.

3.      В течение многих лет ему же было известно и о наличии тайных обществ в России, за которыми велось агентурное наблюдение.

4.      Списки заговорщиков и у Александра I, и у Николая Павловича были, в связи с чем восстание вполне могло быть предотвращено для чего, по словам А.Е.Розена, «следовало только арестовать Рылеева, Бестужевых, Оболенского и ещё двух или трёх декабристов – и не было бы 14 декабря». Но этого не сделали, а в своём дневнике Николай I постарался утаить факт знания им заговорщиков, находившихся в Петербурге перед восстанием. Однако их имена сохранились и в докладе Дибича, и в записной книжке погибшего Милорадовича.

5.      Документы о передаче престола, составленные Александром I, заведомо содержали в себе возможность путаницы и связанной с ней «невыносимой» для заговорщиков затяжки времени.

По поводу последнего приведу слова Выскочкова: «Когда Александр I подготовил документы о передаче престола Николаю Павловичу, князь А.Н.Голицын обратил его внимание на «неудобство», которое может возникнуть, «когда акты, изменяющие порядок престолонаследия, остаются на столь долгое время не обнародованными и какая может родиться от этого опасность в случае внезапного несчастия». Император после минутного молчания показал на небо и тихо сказал: «Будем же полагаться в этом на Господа. Он лучшим образом сумеет всё устроить, нежели мы, слабые смертные». Действительно, старший брат просчитал всё, кроме неожиданной смерти в Таганроге» (23).

Но я абсолютно не согласен с последним (т.е. со словами о смерти), поскольку Выскочков сам же противоречит себе на предыдущей странице: «Секретные пакеты, запечатанные печатью императора, с манифестом Александра I о передаче права наследования престола от Константина к Николаю Павловичу имели собственноручную надпись Александра I: «Хранить в Государственном совете (аналогично – в Успенском соборе, Сенате, Синоде. – Л.В.) до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть, прежде всякого другого действия, в чрезвычайном собрании». Подчёркиваю: «в случае моей кончины»! Т.е. и возможность смерти Александром I была учтена.

Да и странно, если было бы иначе: ведь Александр I на момент подписания документов о передаче престола подошёл уже к 46 годам, т.е. к возрасту, при котором был убит его отец. Кроме того, его дед, Пётр III, умер в ещё более раннем возрасте. Так, почему же и ему в его 46 лет не подумать о смерти, если ни его отец, ни дед долее этого возраста не жили? И почему бы ему и не подумать о плане решительного вскрытия нарыва в виде тайных обществ, в борьбе с которыми особой эффективности у него пока не получалось: ни арест В.Ф.Раевского, ни увольнение со службы полковника А.Ф.Бриггена и генерала М.А.Фонвизина, ни ссылка полковника П.Х.Граббе, ни отставка И.Д.Якушкина, И.А.Фонвизина и Михаила Муравьёва, ни отстранение от командования дивизией генерала Михаила Орлова полностью проблему так и не решили.

Кроме того, нельзя недооценивать лукавый ум Александра I, запланировавшего на будущее провокацию «решающего момента» для восстания декабристов. И нельзя, говоря о завещании престола брату Николаю, ограничиваться словами: «Имея привычку окружать тайной все важнейшие государственные дела, Александр засекретил и это своё распоряжение» (24). Привычка привычкой, но всё равно нужно искать, как бы это ни было трудно, подлинный смысл такого засекречивания. И когда В.И.Ленин пишет, что «декабристы разбудили Герцена», то я не могу не добавить: «А их самих разбудили братья Романовы, устроившие им ловушку в виде «невыносимого междуцарствия»!

Я могу согласиться с В.Г.Тюкавкиным, что «В России не было в это время всех признаков революционной ситуации… Не было резкого обострения («выше обычного», по формулировке В.И.Ленина) нужды и бедствий народа, а главное не было значительного повышения активности масс» (25), но лишь с уточнением, что не было НИКАКИХ признаков революционной ситуации, хотя и была некоторая напряжённость, связанная с «аракчеевщиной» и с отказом Александра I от прогрессивных преобразований начала его царствования. И уж совсем не соглашусь со словами Тюкавкина: «Налицо был определённый «кризис верхов», но в весьма своеобразной и кратковременной форме междуцарствия» (там же), поскольку налицо фактически был не «кризис верхов», а ИМИТАЦИЯэтого кризиса братьями Романовыми, которые давным-давно (со слов Николая I, «по-семейному»!) решили меж собой вопрос о престолонаследии.

А с целью вскрытия давно созревавшего, но всё ещё не созревшего нарыва в виде тайных обществ, Александром I и был в противовес заговору декабристов («любое действие рождает противодействие») составлен такой же тайный, но более просчитанный и конспиративный заговор царской семьи. (Кстати, об ускорении созревания нарывов: как-то у меня заболело ухо, которое я решил погреть рефлектором, забыв при этом, что в этой же стороне у меня побаливает зуб. Последствия были катастрофические: половина лица распухла от громадного флюса! Врач, к которому я прибежал со своей распухшей физиономией, посмеялся и сказал, что нельзя было лечить сразу две болезни, поскольку именно нагрев и вызвал резкое увеличение флюса).

И понятно, что те «ошибки» Николая Павловича, о которых говорит барон Розен, вовсе даже и не ошибки, а целенаправленные действия в соответствии с планом царской семьи. И глядя на это, я, слушая, как нынешние историки объясняют причины развала СССР «ошибками» Михаила Горбачёва, вспоминаю выражение: «один раз – это случайность, два - совпадение, а три – уже система». «Ошибки» же Горбачёва, как и «ошибки» Николая I, требуют тщательного анализа, поскольку и в тех, и в других, просматривается система, свидетельствующая об их намеренности.

Кстати, о Горбачёве. Вот я вижу по телевизору престарелого Горбачёва, вдохновенно, но с каким-то гниловатым подтекстом, рассказывающего как его отец пришёл с войны и, увидев его, оборванного мальчишку, сказал: «Довоевались!» А, правда, зачем было воевать и рисковать жизнью, если сын так плохо одет? Сдались бы сразу и Гитлер, может быть, и позаботился о бедном Мишеньке. Ведь о массовой гибели детей и их родителей в немецких концлагерях, вероятно, говорят, неправду?

Однако вернёмся к царям прежнего времени и отметим такой весьма примечательный факт, что, оказывается, отнюдь не американцы были первооткрывателями искусственных «оранжевых революций» или насаждаемых ими «революционных ситуаций», а задолго до них - наш «лукавый властитель» Александр Iсо своими младшими братьями Константином и Николаем! Вот где, я думаю, хороший сюжетный простор для литераторов и историков, поскольку интрига для описаний ещё та! И, кстати, давно пора, развеять миф о том, что из-за хитрости Александра I в Петропавловском соборе в Петербурге в его гробу лежит труп другого человека (якобы похожего на него фельдъегеря Маслова), а он сам после имитации в Таганроге своей смерти оказался потом в Сибири под именем старца Фёдора Кузьмича. Ведь если смогли в наше время сделать генетическую экспертизу останков Николая II, то почему бы не сделать это же и в отношении Александра I? Тем более что тут даже и вскрывать могилу не требуется, а достаточно всего лишь взять хранящиеся в Таганроге с 1825 года заспиртованные внутренности Александра I, оставшиеся после бальзамирования его тела.

Трудности распознания замысла видных исторических лиц имеются и у зарубежных историков. Давайте-ка, для примера, посмотрим, что пишет об Александре I, член Французской академии Анри Труайя: «В августе 1823 года он просит митрополита Московского Филарета составить торжественный манифест, принимающий отказ Константина от права на власть и признающий Николая наследником престола. Самым простым было бы тут же объявить об этом стране и миру. Но Александр не сторонник чётких решений. Предпочитает туманность. Вероятно, он также хочет сохранить за собой возможность изменить содержание документа, если того потребуют обстоятельства. Пока лучше, чтобы эти распоряжения оставались в тайне, думает он. … Как бы ни готовил Александр обстоятельства своего «ухода со сцены», у него бывает порой желание реализовать дорогие сердцу планы. … Он угадывает вокруг кипение пагубных идей. Образованная молодёжь говорит о свободе на французский манер. Даже армия ненадёжна. … император спрашивает себя, сможет ли брат Николай, грубый и лишённый всякого опыта, справиться с глухим недовольством, которое назревает в России. Безусловно, у великого князя есть хватка. Но умён ли он?» (26).

Сомнения Александра Iв уме Николая Павловича, конечно же, справедливы, и Труайя прав, когда пишет о них. Но он почему-то не задумывается над тем, что при таких сомнениях вполне естественно было бы со стороны Александра практически помочь родному брату и подсказать ему как лучше «реализовать дорогие сердцу планы». Ведь совсем не зря Николай I уже 20 декабря 1825 года уверенно говорил иностранным дипломатам: «Замышлялся этот заговор уже давно, покойный император знал о нём и относил его к 1815 году, когда несколько революционеров… стали мечтать о реформах и подготавливать обширную конспирацию. Мой брат Александр, оказывавший мне полное доверие, - часто говорил мне об этом… Большое счастье для России, да, полагаю, и для всей Европы, что этот мятеж вспыхнул теперь» (27).

Итак, подчеркну ещё раз: «покойный император знал» о заговоре, «часто говорил» о нём Николаю Павловичу, который в свою очередь весьма обрадовался и за Россию, и даже за всю Европу, что «этот мятеж вспыхнул теперь». И вовсе не потребовалось хоть и не очень умному, но обладавшему хорошими актёрскими способностями Николаю Павловичу особенно много думать, когда он, получив известие о смерти Александра I, чуть не бегом бросился присягать Константину, намеренно (и вполне артистично!) создавая при этом коллизию со вступлением на престол. Ведь то, о чём не мог додуматься Николай, давно за него продумал его старший венценосный брат. Тем более что и времени-то у него на это было много: передал управление страной Аракчееву, этому своего рода «козлу отпущения», и свободен. И никаких проблем. Кроме здоровья, конечно.

О том, что «династический водевиль» мог разыгрываться братьями Романовыми сознательно, говорит и запись в дневнике секретаря их матери Г.И.Вилламова о Марии Фёдоровне: «После обыкновенного предисловия о необходимости сохранить тайну объяснила мне, что Константин ещё 26 ноября прислал акт, которым подтверждает отречение от престола; акт этот был доставлен Михаилом, но его хранили в тайне, чтобы дать Константину время узнать, что присяга принесена…» (28). И вот вместо того, чтобы тщательно проверить эти удивительные слова Вилламова, Выскочков пишет: «На самом деле первое письмо Константина Михаил Павлович привёз 3 декабря, а гневные письма после получения сообщения о присяге достигли столицы 7 декабря» (29). А где же ответы на вопросы:

1.      не был ли Михаил в Варшаве в конце ноября 1825-го года?

2.      Если нет, то не мог ли кто-нибудь другой доставить оттуда акт отречения от престола?

3.      Что именно было в письме Константина, привезённом 3 декабря?

4.      Почему так неубедительны доводы о необходимости сохранения акта Константина в тайне?

5.      Куда вообще делся этот акт?

Но, правда, хорошо, что Выскочков хотя бы написал о Вилламове следующее: «Любопытно и откровенное мнение Г.И.Вилламова о младших великих князьях. Оказывается, вновь посланный из Петербурга в Варшаву Михаил Павлович застрял на станции Ненналь в ожидании «Бог знает чего» (30). Отлично! Ещё один факт, свидетельствующий о намеренном затягивании братьями Романовыми времени «междуцарствия».

«Затяжка междуцарствия придавала ему действительное значение кризиса государственной власти, попавшей в параличное состояние», - ошибочно пишет историк А.Е.Пресняков. А ведь перед этими словами он точно сказал о следующем: «Династический водевиль разрастался в дворцовую мелодраму» (31). Сказал и не понял, что спектакль братьев Романовых, назови его хоть водевиль, хоть мелодрама, но сыгран был ими весьма убедительно, что и позволило создать видимость «кризиса государственной власти», который фактически отсутствовал.

Коротко хочу остановиться и на роли в «спектакле междуцарствия» матери Николая Павловича – Марии Фёдоровне. Так, приведя слова историка М.М.Сафонова о том, что смерть Александра I дала Марии Фёдоровне некий шанс для вступления на престол и что «В числе сторонников вдовы Павла был военный генерал-губернатор Петербурга М.А.Милорадович, которому в эти дни, по-видимому, уже мерещилась будущая роль Орлова, Потёмкина или Платона Зубова», Леонид Выскочков справедливо пишет, что «роль Милорадовича в событиях тех дней не совсем ясна, но, во всяком случае, она не была решающей; казалось, он выступал персонажем в трагикомическом фарсе, исход которого был уже предугадан Николаем Павловичем… Не все генералы были посвящены в тонкую игру М.А.Милорадовича в пользу Марии Фёдоровны, которая, казалось, специально запутывала ситуацию» (32).

Конечно, «запутывала ситуацию»! Но разве в пользу Марии Фёдоровны, а не по сценарию «междуцарствия», чётко и последовательно проводимому в жизнь Николаем? В т.ч. и с использованием Милорадовича. Печально только то, что это намеренное «запутывание ситуации» до сих пор непонятно таким, как М.М.Сафонов, не видящим следующее:

1. Что муж Марии Фёдоровны, Павел I, наученный от своей матери Екатерины II горьким опытом отстранения от законной царской власти, совсем не зря ещё 5 апреля 1797 года принял указ о дальнейшем престолонаследии в России только по мужской линии.
2. Что никаких притязаний на трон Мария Фёдоровна сразу после убийства её мужа Павла I не делала, прекрасно понимая и незаконность этого, и возможность погибнуть на этом троне, как и её муж.
3. Что пример Александра, старшего сына Марии Фёдоровны, знавшего о подготавливаемом убийстве отца и воспринявшего это достаточно спокойно, мог бы подвигнуть на подобное и в отношении неё как находящейся на троне всех трёх её сыновей, законных наследников престола, за которыми ей уследить было бы весьма непросто.
4. Что уже одно незаконное вступление на престол женской особы могло бы быть основанием и для свержения с него. И при этом - необязательно сыновьями Марии Фёдоровны, но и какими-нибудь самозванцами, которых в России всегда хватало.
5. Что по своему характеру и своим волевым качествам Мария Фёдоровна гораздо слабее всё той же Екатерины II, не побоявшейся расправиться с нелюбимым мужем, занять его место на царском престоле, а затем внимательно контролировать поведение своего единственного сына Павла, принимая все меры к недопущению со стороны него каких-либо попыток стать царём.
6. Что каким бы Орловым или Потёмкиным, по мнению Сафонова, не воображал бы себя Милорадович, но уж не видеть очевидное, т.е. то, что Мария Фёдоровна – это далеко не Екатерина II, он никак не мог. А считать его глупцом, поставившим, так сказать, «не на ту лошадь», я бы никогда не рискнул.
7. Что никаких доказательств того, что некие близкие к Марии Фёдоровне лица планировали возвести её на трон для дальнейшего использования в качестве марионетки, нет. И т.д., и т.п.

Так что версия о стремлении Марии Фёдоровны захватить власть - это ловушка для невнимательных историков, которая, правда, изначально создавалась отнюдь не для них, а для общественности тогдашнего Петербурга (в т.ч. и для декабристов) с целью имитации «борьбы за власть» в семье Романовых в период т.н. «междуцарствия».

Однако причём же здесь Пушкин и почему именно его намёки привели нас к понятию «провокация восстания»? Об этом читайте в следующей главе.

Примечания.

1. В.И.Басков «Суд коронованного палача», М., «Советская Россия», 1980, стр.29.
2. Там же, стр.31.
3. Л.Выскочков, «Николай I», 2003, М., «Молодая гвардия», ЖЗЛ, стр.91-92.
4. Там же, стр.93-94.
5. М.В.Нечкина «Декабристы», М., «Наука», стр.131.
6. «Мемуары декабристов», М, «Правда», 1988, стр.37.
7. Там же, стр.39.
8. Там же, стр.40.
9. Там же, стр.42.
10. Там же, стр.41.
11. Там же, стр.47.
12. Там же, стр.42.
13. Там же, стр.70-71.
14. Там же, стр.72.
15. Там же, стр.82.
16. Там же, стр.83.
17. Там же, стр.85.
18. Там же, стр.86.
19. Там же, стр.90.
20. Там же, стр.99-100.
21. Там же, стр.83.
22. А.Труайя «Николай I», М, «Эксмо», 2005, стр.43-44.
23. Выскочков, «Николай I», 2003, М., «Молодая гвардия», ЖЗЛ, стр.80.
24. «История России», учебник, стр.149.
25. «России верные сыны», М., «Молодая гвардия», 1988, стр.21.
26. А.Труайя «Николай I», Эксмо, 2005, стр.36-37.
27. Выскочков, «Николай I», 2003, М., «Молодая гвардия», ЖЗЛ, стр.124.
28. Там же, стр.92.
29. Там же.
30. Там же, стр.92-93.
31. Там же, стр.88.
32. Там же, стр.86. 
33. Надземный переход на остановке Алтуфьевское шоссе 30. Просто завален разными  бумажками, банками, упаковками от чипсов, стены и окна грязнючие.

«Её сестра звалась Татьяна…» Перед началом этих слов на 35-м листе пушкинской тетради №2369 – «большой рисунок Елизаветы Воронцовой в чепце и шали» . Т.Г.Цявловская, представляя только на одной странице пушкинской рукописи всё той же второй главы «Онегина», где впервые появляется Татьяна Ларина, шесть (!) портретов Е.К.Воронцовой, нарисованных Пушкиным , никакого удивления не проявляет! Смотрим другой пушкинский рисунок, где Татьяна изображена с её письмом Онегину, и с удивлением читаем комментарий Н.Н.Петруниной об этом письме и о стихотворении «Сожжённое письмо»: «Сожжённое письмо» написано в Михайловском в конце 1824 – начале 1825 г.г. Однако ещё П.В.Анненков справедливо поставил в связь с «Сожжённым письмом» запись, обнаруженную им в рабочей тетради Пушкина (ПД, №835): «5 сентября 1824 u.i.d. <E.W.> В настоящее время общепризнано, что запись эта памятная заметка о получении письма от Е.К.Воронцовой и что «Сожженное письмо» входит в длинный ряд стихов Пушкина, связанных с её именем. …Несомненная связь «Сожженного письма» с реальными событиями жизни Пушкина заслонила от исследователей элегии другой важный момент, который проясняется при изучении второй масонской тетради. Заметка о письме от Воронцовой соседствует здесь, на л.11 об, с черновиками XXXII строфы третьей главы «Евгения Онегина», строфы, где Татьяна изображена с оконченным письмом к Онегину в руке» .

Вот так вот, и здесь Татьяна и Воронцова рядом, правда, со своими письмами! Задумаемся над этим, но всё же зададим такой вопрос: А почему «Татьяна»? Почему Пушкин, прекрасно понимая, что имя это простонародное, о чём он и сказал в своём примечании, всё же дал его своей героине-дворянке? Комментатор Н.Л.Бродский пишет: «С именем Татьяны у Пушкина связывалось «воспоминанье старины»: одна из московских барынь старого поколения – Татьяна Юрьевна в «Горе от ума», другая – в романе А.Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного сообщества и воспитания» (1799-1801) – подтверждают это наблюдение» . Однако в «этом наблюдении» Бродского непонятно - каким образом у Пушкина могли быть какие-либо «воспоминания», если он дал своей героине имя ещё до того, как прочитал «Горе от ума», а также - читал ли он роман А.Измайлова?

Из всех пояснений Бродского по поводу имени главной героини безоговорочно можно принять только одно: «В годы написания романа это имя, видимо, употреблялось преимущественно «между простолюдинами», было редким в барской усадьбе» (там же). Тут уж я согласен, тем более что и Ю.М.Лотман, ссылаясь на подсчеты исследователя В.А.Никонова, подтверждает это. Хотя, собственно говоря, важным является не столько установление факта простонародности имени Татьяна, сколько то, что сам автор считал его таковым. И главное тут – это прямой умысел Пушкина на его «ошибку», т.е. на присвоение героине не совсем правдоподобного для её статуса имени. А ведь «Онегин» всё-таки роман реалистический, «энциклопедия русской жизни» и т.д. Слишком уж фантазировать автору вроде бы и неуместно.

Кроме того, несмотря на указанный Бродским роман А.Измайлова, всё же отметим важные слова Ю.М.Лотмана о том, что «Имя Татьяна литературной традиции не имело» . Беда вот только в том, что, констатируя факты, связанные с простонародностью имени и отсутствием у него литературной традиции, Лотман при этом не делает конечного вывода о том, что причины, заставившие Пушкина выбрать именно это имя, так окончательно и не установлены. Видимо, неудобно было признать бессилие, как своё, так и других профессионалов, в данном вопросе. Вот и промолчал.

Кстати, такое же стремление не ударить в грязь лицом видно у Лотмана и при комментировании слов Онегина о Татьяне «Как! Из глуши степных селений…» , когда он пошёл на обман, утверждая, что «Степной иногда употребляется у П в значении «сельский» как антоним понятия «цивилизованный» ( Да нет такого у Пушкина и Лотман абсолютно не прав, утверждая, что «стих следует понимать как: «из глуши простых, бедных селений» (там же). Вместо того чтобы признать в данном случае намеренную (т.к. при повторном издании она не была исправлена!) ошибку Пушкина, смысл которой неясен, Лотман взялся выдумывать, что слово «степные» якобы означает «сельские» (ну, надо же: «Сельские селения»!), а также - «простые, бедные». Однако бедные в данном случае совсем не «селенья», а те школьные учителя, которые подобную ахинею Лотмана вынуждены повторять своим ученикам. Ведь всё-таки его книга имеет подзаголовок «Пособие для учителя».

Комментарий же В.В.Набокова в большей степени предназначен для переводчиков «Онегина» на иностранные языки и поэтому его собственная ахинея по поводу «степных селений», когда он утверждает, что «Пушкин подразумевал пейзаж, открывшийся ему в Болдине», выглядит более безобидной. Правда, Набоков так и не пояснил, - а какое же отношение Болдино имеет к Татьяне, но зато весьма подробно рассказал, сколь много произведений Пушкин там написал и что такое степь вообще . А то никто этого до него будто бы и не знал! Даже переводчики.

В то же время причины, по которым Набоков поселил Татьяну в Болдино, вполне понятны, поскольку в своих письмах к жене из Болдина Пушкин называл его окрестности «степью». Однако степь степи рознь, и в Болдино вовсе нет той «нагой степи», о которой говорит Пушкин в «Онегине», заставляя читателя удивляться – а почему же Татьяна перед отъездом в Москву думает, что «лучше и верней В глуши лесов остаться ей»? А ведь и о глуши, и о соседской деревне, где живёт Онегин, Пушкин пишет: «В глуши что делать в эту пору? Гулять? Деревня той порой Невольно докучает взору Однообразной наготой. Скакать верхом в степи суровой?» ). Ну, а чтобы ни у кого не осталось сомнений, что нагие степи это обычный пейзаж южных, и в частности, украинских степей, Пушкин в черновик «Полтавы» вписывает стих о бегстве от Полтавы Мазепы и шведского короля – «Верхом среди степей нагих».

Комментируя же 1-ю строфу 5-й главы «Онегина», В.Набоков удивляется, что в предыдущей главе «лето чудесным образом завершается в ноябре, что расходится с постулированной краткостью северного лета (гл.4, XL,3), поскольку осенняя погода в тех краях, где было поместье Лариных, устанавливалась не позднее последних чисел августа (по старому стилю, разумеется)». Мы же, зная о намеренных ошибках Пушкина, ничуть не удивляясь, понимаем, что автор намекает нам о южном лете, которое длиннее северного, названного им «карикатурой южных зим». А когда там же Набоков добавляет, что «пушкинский «1820-й» отличается от реального 1820 г., который на северо-западе России был отмечен чрезвычайно ранним снегопадом», то нам остаётся ещё раз напомнить о скрытом месте действия, ничего общего с «северо-западом России» не имеющим.

В то же время вопрос о месте действия романа легко решается, если внимательнее вникнуть в следующие его строки: «Наш друг Туманский… Очаровательным пером Сады одесские прославил. Всё хорошо, но дело в том, Что степь нагая там кругом». Вот вам и «степь нагая», т.е. степь настоящая, степь вокруг Одессы, а не та лесостепь, что окружала Болдино в пушкинские времена. И выходит-то, что Набоков поселил Татьяну, как говорится, «не в ту степь», поскольку не заметил к этому слову такого важного эпитета как «нагая».

Однако оставим пока «степные селенья» и вернёмся к тому, что, конечно же, я не просто так остановился на имени Татьяны Лариной. Ведь говоря о том, что имя «Татьяна» «приятно, звучно», Пушкин просто-напросто забалтывает читателей (помните: «я забалтываюсь»?) Я, конечно же, верю Пушкину, но одновременно и сомневаюсь, что главная причина выбора этого имени только в этом.

А всё дело в том, что само по себе это имя содержит загадку, разгадав которую можно совершенно уверенно назвать тот основной прототип, которое оно под собой скрывает. До сих пор это имя никем не расшифровывалось, а потому и была непонятна основная причина выбора его Пушкиным. Но мы-то с вами, дорогие читатели, его обязательно расшифруем! И в этом нам, конечно же, поможет «Конёк», заглянув в который, мы в стихе №132 заметим такое важное слово-сигнал как «вор», которое в устах Ивана превратилось в уменьшительно-ласкательное «воришко», обращенное к белой кобылице. Причину ласковости мы пока оставим в стороне, но зато обратим внимание на то, что Пушкин использовал при сокращенном написании фамилии графини Е.К.Воронцовой три первые буквы её фамилии. И подобные сокращения у него отнюдь не единичны), но важно отметить то, что он при возможности использовал начальные буквы фамилий для выделения новых слов, которыми уже активно манипулировал в отношении владельцев этих фамилий. Ярким примером этого является его знакомый С.Д.Киселёв, о котором известно следующее: «Пушкин всячески обыгрывал первый слог фамилии будущего мужа Елизаветы Ушаковой («кис»), изображая её среди симпатичных котят, символизирующих многочисленное потомство» (14). Точно такое же обыгрывание мы видим и в стихе №132 «Конька», когда три первых буквы фамилии графини Воронцовой использованы автором в слове «воришко»! И так же, как фамилию Киселёва Пушкин в своих вариациях использовал в значении слова «кис», так же и с фамилией Воронцовой им было выбрано в «Коньке» короткое слово «вор».

А далее мы смотрим, что слово «вор» в русском языке имеет синоним в виде слова «тать», которое в наше время довольно сильно устарело и существует в основном в слове «святотатец». Однако во времена Пушкина это слово было распространено, и даже привычное для нас выражение «Вор у вора дубинку украл» у Даля, например, звучит как «Тать у татя дубинку украл». Таким образом, получается, что имя главной героини «Онегина», скрывая в себе под своей частью «тать» слово «вор», прямо говорит нам - «тать я», т.е. «вор я», что в свою очередь при дальнейшем раскрытии можно понимать как - «Воронцова я»! Ну, а окончание «на», если угодно пошутить, можно представить и как «нате вам, получите». Правда, такая расшифровка немного напоминает анекдот о допросе старого еврея, которого следователь спрашивает: «Как фамилия? – Сахаров. – А точнее? – Сахарович. – А ещё точнее? – Цукерман». Так и тут: «тать» - «вор» - Воронцова.

Именно то, что слово «Татьяна» скрывает в себе фамилию основного прототипа, и есть главная причина присвоения дворянке Лариной этого простонародного имени. До знакомства же с Воронцовой у Пушкина не было никакого желания присваивать такое имя своим героиням. Тогда ему вполне хватало и других.

Однако тут я предвижу возражение о том, что полное имя героини Пушкин в «Онегине» использует не всегда, поскольку называет её и Таней, где, конечно же, никаких «татей» нет. Ответ мой таков: действительно имя «Таня» используется, поскольку было бы странно, если бы на протяжении довольно большого романа главная героиня называлась только своим полным именем, что могло бы привлечь к нему излишнее и ненужное для автора внимание. И поэтому он пошёл по пути одновременного использования полного и краткого имени, выделив (или выпятив?) при этом полное имя большим числом использования! И вот это-то и заметил внимательный В.Набоков, написавший: «Пушкин назовёт её Таней … всего тридцать восемь раз, примерно втрое реже, чем Татьяной»!) Отмечу: «втрое реже», что, конечно же, могли не заметить простые читатели, но рано или поздно должны были заметить (и Набоков тому пример!) исследователи. И, я думаю, понятно, что подлинную причину трёхкратного преобладания полного имени над кратким Набоков не мог установить уже хотя бы потому, что пренебрежительно относился к установлению исторических прототипов. 

Ознакомившись со статьёй доктора филологических наук Н.В.Перцова «Ещё раз об авторстве сказки «Конёк-Горбунок» (1), можно лишь удивиться, каким это образом столь опытный учёный не только пришёл к ошибочному выводу об авторстве «Конька-Горбунка» (далее: «Конёк»), но и позабыл святой для любого исследователя принцип «доверяй, но и проверяй»! Вот пример. 
Для доказательства авторства сибиряка П.П.Ершова Перцов (2) опирается на П.Я.Черных, указывающего на наличие в «Коньке» таких «сибиризмов» как шайтанъ, бояракъ, работать (с ударением на последнем слоге). Однако этимологический словарь Крылова говорит о шайтане, что «русским языком это слово было заимствовано в XVIв. из турецкого… В турецкий же оно попало из арабского. Но корни его уходят еще дальше: через греческий (где находим satanas), из которого оно попало к нам в другой форме (сатана), в древнееврейский». В.И.Даль, указывая на татарскую этимологию слова шайтан, тоже не относил его ни к Сибири, ни к сибирским татарам. Тем более что татары в XIXв. проживали не только в Сибири, но и в Казани, и в Крыму. Называли татарами также и народы Северного Кавказа. О степени же знания Пушкиным татарского языка можно судить по его «Путешествию в Арзрум», где он пишет: «Я попросил воды сперва по-русски, а потом по-татарски». Кроме того, то, что шайтан из лексикона Пушкина, подтверждает и мемуарист Н.Б.Потокский, говоря, как в 1829-м году Пушкин приказал переводчику сказать окружившим его кавказским горцам, что он «не человек, а шайтан» (3). Также следует обратить внимание и на использование Пушкиным татарских слов в его «Капитанской дочке» (якши, бельмес, сайдак и т.д.). 
А ведь насторожиться по поводу выдуманного «сибиризма» шайтан Перцов мог бы уже от одного того, как нынешний президент Чечни Р.Кадыров, никогда не живший в Сибири, систематически употребляет это слово. А ведь Чечня – не Сибирь, в чём легко убедиться, раскинув карту России. А заодно и посмотрев на ней местоположение села Болдина, рядом с которым при Пушкине «по соседней речке Пьяне тянулись татарские селения…» (4). А ведь мало того, что сам Пушкин не раз жил в Болдино, но оттуда же родом был и его дядька – Никита Козлов, спутник поэта по всем дорогам жизни, который не только замечательно владел русской речью, но и знал многие местные слова. 
Плохо обстоит дело и с «сибиризмом» бояракъ (ныне - «буерак»), которое издавна, ещё до завоевания Сибири, употреблялось на Руси. Так, например, на восточной стороне Смоленска в XIII веке был овраг Крутой боярак (на восток от современной улицы Ленина до современного Зеленого ручья). И о нём, и о бояраках Рязанского и Тверского княжеств есть много упоминаний в древней литературе. Кроме того использование слова боярак на Восточно-Европейской равнине было и позже, о чём свидетельствуют: 
1. «Грамоты царские и воевод казанских и свияжских» (5). 
2. «Исторія царствованія Петра Великаго: Пот;шные и азовскіе походы» (6). 
3. «Указатель собственных имен и предметов…» (7). 
4. Росс;йская родословная книга (8) и «Книги сыска 1644г.» (9). 
5. Составленный И. Ушаковым план Киева, когда в 1695 г. в его околицах встречаются названия Боярак, Бояраки. Старонаводницкая же улица в Киеве известна с древних времён как Наводницкий овраг (а в источниках 17–18 вв. как «боярак Душегубица»). 
6. Описание города Маяцкого 1668 г.: «От реки Донца до большого боерака, что до лесу, рву на 485 саженях глубиною» (10). 
7. Название села Мокрый Боярак Лебедянского уезда (Воронежская епархия 1699 г.). 
8. Описание города Воронежа 1642-го года: «А промеж той Чижовской горы и большого острогу – боярак, рытвина большая» (11). 
9. «Хлевный боярак», от названия которого пошло село Хлевное Липецкой области (12). 
10. Черепянский овраг, упоминаемый в старинном документе (Книга Большему Чертежу, 1627 год) как "Черпянский боярак". Ближайшие города: Новомосковск, Тула, Орёл. 
11. Чертежи-карты Елецкого, Воронежского и Валуйского уездов 17 века, где упоминается «Орлов боярак, отхожий боярак с липягом». И т.д., и т.п.
 
Слово же работать (с ударением на последнем слоге) и поныне звучит в известной русской (а не сибирской!) народной песне «Во субботу, в день ненастный» в стихе «Нельзя в поле работать». Кроме того, в первой половине XIX века легко допускалось изменение ударения в стихах для сохранения их размера или звучности, чем не раз пользовался и сам Пушкин. 
Некоторые благодушные читатели тут, возможно, скажут о Перцове, что он случайно опёрся на ошибочные «сибиризмы» П.Я.Черных, и что, если бы по данному вопросу он обратился к другим ершововедам (далее: ершоведы), то всё было бы хорошо. Нет, не было бы! И чтобы доказать это, задумаемся над вопросом: а почему же Черных впоследствии не исправил свои ошибки? Даже и после того, как в 1956 году издал свой «Очерк русской исторической лексикологии. Древнерусский период»! Он что не видел слова боярак в описываемый им «древнерусский период»? Ответ таков: а потому, что он – уроженец Сибири, для которого его «квасной патриотизм» оказался превыше любой научно-исторической истины. Ведь и свою статью «Несколько сибирских диалектизмов в «Коньке-Горбунке» П.П.Ершова», на которую сослался Перцов, П.Я.Черных издал в Иркутске в 1924-м году, т.е. когда ершоведы забеспокоились, видя, как с 1915-го года в собраниях сочинений Пушкина стали печататься первые четыре стиха «Конька», и когда они вполне могли предположить, что за первыми пушкинскими строчками со временем последуют и другие. 
Для подтверждения же этого беспокойства нам нужно посмотреть на общую тенденцию. А она такова: П.Я.Черных оказался не одинок и эстафету с выдуманными «сибиризмами» подхватил его друг и земляк М.К.Азадовский. Да-да, именно тот ершовед, после статьи которого (см. «Пушкинские строки в «Коньке-Горбунке», 1936г.) первые четыре стиха «Конька» были убраны из собраний сочинений Пушкина и не печатаются до сих пор. Ну, что ж, посмотрим, что пишет он о сибирских словах в «Коньке»: «…упоминаются местные названия одежды (малахай», «опояска»), утвари («ендова»), кушаний («сыта»), встречается типичное сибирское ругательство «шайтан» и пр.» (13). 
Ну, насколько шайтан типичен для Сибири мы уже знаем, а вот на остальных словах нужно остановиться и посмотреть, а что же скажет настоящий знаток слов В.И.Даль? А он, не упоминая ни о каком сибирском наречии в слове «малахай», пишет о нём: «В Казани и Оренбурге в обиходе татарские и монгольские (слова): малахай – шапка…» (14). Сразу же вопрос: а не в Казань ли и Оренбург ездил Пушкин в сентябре 1833г.? Ответ понятен: конечно, туда! А когда появился «Конёк»? В следующем году! Заглядываем к ершоведу В.Г.Уткову и видим, что он тоже пишет о малахае, что это якобы «меховая шапка, распространённая в Сибири» (15). Шапка-то может и в Сибири, а вот само слово, как утверждает Даль, - в Казани и Оренбурге! 
Нет ничего сибирского и в слове «опояска», о котором Даль пишет: «Опояска, кушак, пояс по верхней одежде … Опоясочка или поясок необходимая принадлежность русской мужской одежды …Опоясина, -совина, опоясник пск. пояс, кушак». Выделю: русской одежды, а также «опоясник» как псковский диалектизм. Никакого отношения к Сибири не имеет и слово «ендова», которое указано в Словаре исконно русских слов А.М.Григоренко. Кроме того, производное от него слово ендовочник Даль тоже относит к Псковской губернии. 
Слово же «cыта» - древнерусское и зафиксировано ещё в «Повести временных лет» за 6505 (997)г., т.е. опять же задолго до завоевания Сибири. И, конечно, автора данных строк, у которого в роду донские казаки, особенно возмущает попытка «приватизации» казачьего слова «сыта», которое представлено как в Большом толковом словаре донского казачества (16), так и в Словаре говоров казаков-некрасовцев (17). 
Итак, общая тенденция передёргиваний чётко высвечивает основной мотив превращения в «сибиризмы» слов, которые таковыми не были. А это, повторим, - «квасной патриотизм» сибирских ершоведов, в отличие от которых, например, ершовед из Карелии И.П.Лупанова «сибиризмы» в «Коньке» не выделяла (18). А ведь если бы было можно спросить П.Я.Черных, М.К.Азадовского и других ершоведов, - а откуда же они взяли вышеуказанные «сибиризмы», то, наверняка, они б сказали, что где-то в глухой сибирской тайге они слышали эти слова от неких охотников. На что всегда можно возразить, что слова-то нужно заимствовать не у своих современников, а у современников Пушкина. И в частности, у Даля! 
Говоря о «неточных рифмах» и «неудачных местах» «Конька», Перцов пишет: «Для зрелого Пушкина неточные рифмы – редкость необычайная. У него неточных рифм довольно много в первые лицейские годы… для Пушкина – особенно в пору его полного творческого расцвета – подобного рода «срывы» стиха совершенно не характерны» (19). После этих слов остаётся лишь сказать: «понятно, что Николай Перцов это не Николай I, сказавший, что Пушкин “умнейший человек в России”, но зачем же так недооценивать Пушкина и представлять его неким глупцом, который мог бы позволить своему юному подставному автору Ершову впервые выйти на публику со стихами уровня стихов из «Медного Всадника»? Да ещё и в объёме, превышающим объём всех пяти сказок из известного пушкинского цикла! 
Ведь смысл любой мистификации с подставным автором как раз и состоит в том, чтобы стихи лже-автора соответствовали как его возрасту, так и его стихотворческому опыту. А опыта, что б там не выдумывали ершоведы, у Ершова не было. Кроме того, слабые стихи подстраховывали Ершова на случай, когда вдруг ему пришлось бы оправдывать звание поэта. И тогда он с багажом отличных стихов и без Пушкина рядом должен был бы сочинять не хуже прежнего. А из всего этого и следует вывод о том, что Пушкин, заведомо зная, кто будет его подставным автором, и должен был писать так, как он писал в своей далёкой юности, т.е. со всеми ошибками и «неточными рифмами» молодого поэта! 
Но можно ли было об этом догадаться Н.В.Перцову? Да, можно. Но при условии, если бы он проявил внимание не только к писаниям необъективных ершоведов, но и к стихам Пушкина, которые совсем не зря были приведены Александром Лацисом в послесловии к его статье «Верните лошадь!» Вот некоторые из них:
 
Здесь имя подписать я не хочу;
…………………………………..
Покамест, можете принять меня 
За старого обстрелянного волка 
Иль за молодого воробья, 
За новичка, в котором мало толка. 
                                                         
Когда б никто меня под лёгкой маской 
(По крайней мере долго) не узнал! 
Когда бы за меня своей указкой 
Другого критик строго пощелкал!

Всё и получилось, как хотел Пушкин, спрятавшийся под маской «молодого воробья» и «новичка» Ершова, которого «критик» Перцов ныне так усердно щёлкает своей указкой. А почему? Почему Перцов, говоря о «неудачах» в «Коньке», пишет о Ершове, что «для столь юного возраста подобного рода неровность поэтического повествования вполне извинительна и оправданна…» (20)? Да потому, что в отличие от Лациса и диалектологов Касаткиных он полностью попался на уловку Великого Мистификатора! 
Но есть ли у нас уверенность, что Лацис и Касаткины пишут без ошибок? Нет, ошибки есть и у них. Однако ошибка – ошибке рознь! Ведь о Лацисе и Касаткиных можно сказать, что «не ошибается тот, кто не работает», поскольку их ошибки – это ошибки честно работающих учёных. А вот ошибки Перцова - это ошибки иного рода. Не изучил он, например, письма Пушкина, в которых тот «как никто другой, умел настраиваться «на волну» того или иного адресата» (21), а потому и не понял способность Пушкина «настроиться на волну» Ершова. Не вник в намёки, содержащиеся в стихах и прозе Пушкина, а потому и не увидел в нём Великого Мистификатора. 
Правда, в числе чужих ошибок Перцов успел заметить ошибки журналиста Владимира Козаровецкого «в указании даты рождения Ершова: вместо 22 февраля 1815 года в двух публикациях дано 15 февраля» (22). Отвечаю: да, эти ошибки в датировке у Козаровецкого есть, но всего лишь на семь дней и (внимание!) не в научных изданиях. В отличие от самого Перцова, умудрившегося в сугубо научном издании (23) указать неправильную (и уже не на семь дней, а на целых два года!) дату издания пушкинского вступления к «Медному Всаднику», т.е. вместо декабря 1834г. – декабрь 1836-го. Кроме того, можно найти ошибку Перцова и в разбираемой нами научной статье, когда он вместо слова «ражий» пишет «ражный» (24), хотя никакого «ражного» в «Коньке» нет! 
Абсолютно некорректной является ссылка Перцова (25) на не опубликованное произведение Ершова «Сцена в лагере». Ведь когда он начинает обсуждать тон, лексику и выражения из незнакомого его оппонентам произведения, то это весьма напоминает действие шулера, который вдруг достаёт из рукава неизвестную соперникам карту (например, пятого туза, когда их в колоде всего-то четыре!). Когда же Перцов пишет: «Любопытно, что относительно небольшая – примерно 80 строк – «Сцена в лагере» до сих пор полностью ещё не опубликована… полным её текстом и архивными данными я обязан Т.П.Савченковой, которой всё этот предоставила Д.М.Климова» (26), то он абсолютно не задумывается о причине сокрытия Савченковой и Климовой текста «Сцены в лагере». А она заключается в том, что никак невыгодно сибирским ершоведам публиковать «Сцену в лагере», в которой кто-нибудь сможет обнаружить руку Пушкина. И мотив у них при этом всё тот же - «квасной патриотизм», который превыше научно-исторической истины.
Когда же Перцов приводит примеры «существенных отличий «Конька-Горбунка» от сказок Пушкина» (27), то вновь можно удивиться отсутствию у него логического мышления: ведь чем больше отличий от сказок Пушкина имеется в «Коньке», тем лучше и Пушкину («попробуй, угадай!»), и его подставному автору («вот какой я оригинал!»). А с другой стороны, ведь совсем не зря современники называли Пушкина Протеем, т.е. именем мифологического божества, обладавшего способностью принимать любой облик. Ну, а для литературного Протея-Пушкина изменение облика, конечно же, связывалось не с тем, как он изменится внешне, сходив в парикмахерскую или надев новое платье, а - с многоликостью и многообразием тех художественных образов, которые порождались богатым воображением его ума и под которыми в качестве прототипа он частенько прятал себя. И совсем не случайно, написав о Вольтере, Пушкин ко всем уже использованным эпитетам (в т.ч. и «поэт»!) добавил ещё и слова «умственный Протей» (28). 
Говоря же о том, что Пушкин бесконечно разнообразен, можно и припомнить известные слова Достоевского о его «всемирной отзывчивости». Создать же «существенные отличия» между своими сказками Пушкину-Протею было нетрудно, поскольку всё его творчество весьма разнообразно. 
Своими сравнениями и выделением отличий между произведениями Пушкина и Ершова Перцов вновь показывает свою невнимательность к словам Лациса, который писал, что «печатание под прикрытием подставного автора должно оказаться не из ряда вон выходящим событием, а уловкой, повторенной многократно (29). А из этих слов прямо следует то, что и «Сцена в лагере», и «Сибирский казак», и другие произведения, которые числятся под именем Ершова, могут принадлежать Пушкину. 
Упрекая Лациса и Козаровецкого за имеющиеся в их работах «неприязнь и неуважение к «академической филологии» (30), Перцов при этом ничуть не думает о причинах этого явления. Не смотрит, как и когда тема авторства «Конька» развивалась у того же Лациса и насколько вежливо тот писал. А ведь Лацис до декабря 1996-го года никакого неуважения к своим коллегам-филологам не проявлял! Но чтобы это увидеть, надо в отличие от Перцова, пишущего под диктовку мало знающих ершоведов, что якобы «в середине 1990-х годов пушкинист А.А.Лацис выдвинул версию пушкинского авторства сказки» (31), точно знать время, когда Лацис впервые поднял вопрос об авторстве «Конька». 
А было это не в середине 1990-х годов, а в их начале. А точнее - в 1992-м году, когда в 13-м номере газеты «Голос» была напечатана статья Лациса «Конёк-Горбунок» – лучшая русская сказка в стихах. А кто же автор: Ершов… или Пушкин?». Вот от этой вполне корректной статьи и надо считать время начала спора об авторстве «Конька». Но что же было после 1992-го года? А полное наплевательство на версию Лациса со стороны коллег-филологов, от которых он не получил даже более или менее серьёзной критики. И вот тогда-то, в декабре 1996-го года, и появилась статья «Верните лошадь!», в которой Лацис не удержался от названия своих коллег и «дежурными пушкинистами», и «караульными», и т.п. И хотя 31.10.97г. в послесловии к своей статье (32) Лацис указал на некий «полемический отпор», подразумевая напечатанную чуть позже статью его оппонента Артура Толстякова, то и этот «отпор» был больше похож не на конкретную критику, а на пародию. После же смерти Лациса (декабрь 1999г.) В.А.Козаровецкий, ставший пропагандистом его версии о пушкинском авторстве «Конька» и столкнувшийся с наплевательством на поставленную Лацисом проблему, уже в свою очередь стал выражать «неприязнь и неуважение к «академической филологии». 
Признаюсь, что и мне, автору данной статьи, тоже трудно удержаться от непарламентских выражений в адрес тех, кто своим бездействием вредит науке. Судите сами: ещё в 1999-м году, вовсе не зная о версии Лациса, но насторожившись от многих странностей «Конька», я провёл небольшое исследование, по которому ростовский журналист Олег Гришенков напечатал статью под названием «Автор ”Конька-Горбунка” сам Пушкин?!», в конце которой написал: «Ответить на вопрос, так ли это или нет, могла бы автороведческая экспертиза… надеемся, что когда-нибудь она всё-таки будет проведена» (33). Надеяться же пришлось 13 лет, пока в 2012-м году диалектологи Л.Л. и Р.Ф.Касаткины не напечатали статью «Псковские диалектизмы в сказке «Конёк-Горбунок» как свидетельство авторства А.С.Пушкина», в которой подтвердили мои подозрения 1999-го года. Журналист Гришенков, не по-научному назвавший экспертизу «автороведческой», за это время умер, академик Ю.А.Жданов, возглавлявший ростовское общество пушкинистов – тоже, а меня исследование Касаткиных грустно заставило припомнить фразу «лучше поздно, чем никогда». 
Сравнивая тексты «Конька» до и после правок (34), Перцов справедливо находит различные «странности», которые объяснить не может. И вот тут я смело утверждаю, что и не объяснит никогда! А почему? Потому, что плохой исследователь? Нет, конечно. Главная причина в том, что путь к Ершову – это тупик! А вот путь к Пушкину, как автору «Конька», выведет исследователей на широкий простор нахождения верных ответов. 
Отдельно остановимся на вопросе участия Ершова в создании «Конька», поскольку выходит-то совсем не так, как пишет Перцов, а наоборот: не Пушкин помогал Ершову, а Ершов Пушкину! Но чем? Отвечаю: косвенным участием, т.е. в роли консультанта Пушкина по сибирским словам он, как уроженец Сибири, выступать мог. Причём вплоть до своего отъезда из Петербурга в середине 1836-го года. И действительно, невозможно представить, чтобы такой скромный человек, как Ершов, мог быть неблагодарным иждевенцем, безвозмездно получающим за свою роль подставного автора славу и деньги. 
А из всего этого с учётом «очистки» Пушкиным текста «Конька» от псковских диалектизмов, которые он в 1834-м году из-за чрезмерной занятости издательскими, семейными и иными хлопотами удалить не успел (так же, как и не успел подсыпать тогда «сибиризмов» от Ершова и других источников), выясняется и причина того, почему диалектологи (т.е. узкие специалисты) Касаткины так и не смогли обнаружить пушкинскую руку в четвёртом и последующих изданиях «Конька». А вот если бы член Российской академии Пушкин в 1834-м году успел подчистить «Конька», да ещё и добавил бы для колорита некоторые сибирские слова, то тогда бы никакие диалектологи ничего в этом первом издании и не обнаружили. Но случилось то, что случилось, и поэтому честь и хвала Касаткиным, которые данный им шанс успешно использовали! 
В заключение скажу, что трудно представить, чтобы такой исследователь, как Перцов, по своему опыту и немалому уже возрасту никак не похожий, говоря пушкинскими словами, ни на «новичка», ни на «молодого воробья», смог так лихо пролететь мимо Пушкина. НЕ ВЕРЮ! 
И, как бы броско не хотелось закончить словами типа: «Нет, Перцов не жертва Пушкина, а жертва собственных недостатков» (и списочек недостатков на пару страниц!), всё же закончу лишь одним вопросом: а уж не решил ли Н.В.Перцов убить сразу двух зайцев: т.е. за одну статью получить два гранта: один от Министерства Культуры, а другой - от спонсоров-нефтянников Тюменской области, которым мудрые ершоведы внушили, что надо срочно спасать «классика сибирской литературы» Ершова? Пусть даже – и в ущерб классику мировой литературы Пушкину! 
Примечания. 
1. «Михайловская пушкиниана», Вып. №63, село Михайловское, Пушкинский заповедник, 2014, с.77-98. Далее: Перцов. 
2. Там же, с.90. 
3. В.В.Вересаев «Пушкин в жизни», 1987, «Московский рабочий», с.168. 
4. Л.Гроссман «А.С.Пушкин», ЖЗЛ, М., «Молодая гвардия», 1960, с.358. Выделено мной. С.Ш. 
5. Степан Мельников «Акты исторические и юридические и древние царские грамоты Казанской и других соседственных губерний», Казань, 1859г. Том 1, с.76, Электронная книга Google. 
6. Николай Герасимович Устрялов тип. Ii-го отд-нія собств. его имп. вел. канцеляріи, 1858, с.534 (Электронная книга Google). 
7. к I и II тому Книг разрядных по оффиціальным оных спискам в тип. Ii-го отд-нія собственной е.и.в. канцеляріи», 1856, с.185. Электронная книга Google. 
8. Петр Владимирович Долгоруков (князь.) 1857, с.316. Электронная книга Google. 
9. Док. N 65, «Казанский край». 
10. Летопись Донбасса, 12-09-2014. 
11. «Из летописи Воронежа. На пепелище крепость встала». 17.02.2011. 
12. Упоминается в документах 1629 года. 
13. П.П.Ершов «Конёк-Горбунок», 1961, Ленинград, Б-ка поэта. Малая серия, с.19. Вступительная статья. 
14. Словарь Даля, М., 1989, с.70. 
15. П.П.Ершов «Конёк-Горбунок», 1951, «Советский писатель», БП, Малая серия, с.210. 
16. Т.6., с.522. 
17. Т.7, с.283. 
18. Вступительная статья в книге: П.П.Ершов «Конёк-Горбунок», «Советский писатель», БП, Большая серия, Л., 1976, с.5-52. 
19. Перцов, с.80-1,86. 
20. Перцов, с.86. 
21. «Переписка А.С.Пушкина» в 2-х т.т., М., «Худ. лит-ра», 1982, т.1, с.41. 
22. Перцов, с.88-89. 
23. См. «Известия РАН». Серия литературы и языка, 2013, т.72, №6, с.36. 
24. Перцов, с.78. 
25. Там же, с.80. 
26. Там же. 
27. Там же, с.78. 
28. ДК 377 сн. 3. 
29. П.Ершов «Конёк-Горбунок», М, 1997, «Совпадение», «Сампо», с.224-5. Выделено мной. С.Ш. 
30. Перцов, с.88. 
31. Перцов, с.86-87. 
32. См. П.П.Ершов «Конёк-Горбунок», 1997, М, «Совпадение», «Сампо», с.226-228 
33. Газета «Вечерний Ростов», №165-166, от 6 августа 1999г., с.2. 
34. Перцов, с.83-4. 

 

Спор о местонахождении пушкинского Лукоморья напоминает спор о Трое, которую в XIX веке одни учёные считали выдумкой из «Илиады» Гомера, а другие – реально существовавшим городом. Но вот дилетант Генрих Шлиман, не споря, поехал в Малую Азию, да и откопал там древнюю Трою! Многих, правда, интересовала не столько Троя, сколько её золото. И ведь, действительно, как красиво Шлиман надел древние золотые украшения на свою молодую жену и, сфотографировав её, поместил портрет в газете (говорят, что его бывшая жена, ранее отказавшаяся ехать на раскопки, чуть было не повесилась!).

Ну, а я (благо, что дилетант и что первая и последняя буквы моей фамилии совпадают с буквами фамилии дилетанта Шлимана!) тоже копну что-нибудь, но, правда, в отношении пушкинского Лукоморья, которое, как и гомеровскую Трою, всё-таки неплохо было бы найти на географической карте. Хотя, если честно, то уж очень мне, ростовчанину, хотелось бы, чтобы это Лукоморье было рядышком, а я, проехав немного к Таганрогу и выйдя на берег Таганрогского залива, посмотрел бы на то место, где когда-то рос «дуб зелёный». И ведь основания для таких надежд есть! В особенности если почитать, что пишет наш ростовский журналист Фима Жиганец (псевдоним Александра Сидорова): «Таганрогский залив уже давно ассоциируется с пушкинским сказочным Лукоморьем. Здесь когда-то был расположен легендарный дуб, вокруг которого по златой цепи ходил кот ученый. Дерево стояло напротив дворца Александра I - дома, где в июне 1820 года останавливались по дороге на Кавказ Александр Пушкин вместе с Николаем Раевским. Во времена поэта дереву было более 200 лет и находилось оно как раз у самого лукоморья - то есть у морского побережья, изогнутого в форме лука. В 2002 году неизвестные вандалы спалили дуб. То, что уцелело от дерева-долгожителя, пришлось спилить. Осталось одно лишь Лукоморье» (1).

Однако для того, чтобы ознакомиться с «историей вопроса»,предлагаю вам, дорогие читатели, прочитать на Прозе.рустатью Фимы Жиганца «Хроники Лукоморья, или Где наливали Пушкину». Тем более что она вам понравится, поскольку написана весело и иронично. Да и мне бы она понравилась, если б не вывод, после которого сразу же и возник вопрос не о том, где наливали Пушкину, а о том, где наливали самому Фиме?! Так что читайте и не торопитесь заглянуть в мой ответ.

А я пока укажу на чисто прагматическую вещь, т.е. на то, что под названием «Лукоморье» сегодня можно встретить: и базу отдыха в Анапе, и мини-отель в Санкт-Петербурге, и загородный клуб в Псковской области, и т.д. И везде вас будут убеждать, что именно там и есть «настоящее пушкинское Лукоморье»! Однако элементарная логика говорит, что уже по одному своему определению Лукоморье («лука моря», т.е. морской залив) не может быть ни в Псковской области (хотя это и утверждал в своей книге «У Лукоморья» Семён Гейченко, бывший когда-то директором пушкинского музея-заповедника «Михайловское»), ни на острове Хортица, как об этом пишут украинцы. И действительно, какие могут быть «морские заливы» без моря?!

Ну, а если мы вернёмся к статье Фимы Жиганца «Хроники Лукоморья…», которую я надеюсь, вы, дорогие читатели, уже прочли, то и обнаружим там следующее. «Как заявляют краеведы, именно Таганрог и есть то самое Лукоморье из «Руслана и Людмилы»! Город расположен аккурат на берегу Таганрогского залива – куда уж лукомористее… А легендарное дерево стояло как раз напротив дома градоначальника, у самого морского побережья. Туда же напрямую вела дорожка, начинавшаяся от дома. Во времена поэта дереву было якобы более 200 лет. Единственная загвоздка: речь идёт не о дубе, а о шелковице. Но Пушкин же вам не ботаник! Из других аргументов заслуживают внимания два. Во-первых, по преданиям, Азовское море кишит русалками. Во-вторых, местные жители клялись, будто видели на дереве следы от золотой цепи. Но это уже - с серьёзного бодуна…».

А я добавлю, что и без всякого «бодуна» ростовские журналисты сегодня пишут, что «побережье Азовского моря, излучина Таганрогского залива - настоящее сказочное пушкинское Лукоморье» (2). А таганрожцы вторят им: «Говорят, что именно вдохновленный поездкой в Таганрог, в дубовую рощу (Дубки), А. С. Пушкин написал «У Лукоморья дуб зеленый…» (3). Ну, а о том, что в Таганроге под названием «Лукоморье» имеются: и детский сад №52, и книжное издательство, и детский игровой клуб, я уж и не говорю.

И хотя морские заливы, которые мог видеть Пушкин, есть в разных местах, но ростовчан по этому вопросу весьма тревожат южные соседи, о которых тот же Фима Жиганец пишет: «соседняя с Ростовской областью Кубань на наше Лукоморье точно покушается». И это так! Я лично помню, как губернатор Краснодарского края Александр Ткачёв весьма категорично утверждал по телевизору, что пушкинское Лукоморье находится именно в его регионе. А с учётом энергичности Ткачёва пушкинское Лукоморье он запросто переместит если не на Кубань, то уж в Москву точно (не зря же теперь он член Правительства России!).

Ну, а на самой Кубани школьникам усиленно внушают, что пушкинское Лукоморье именно в их регионе. Так, например, учительница Калабашкина Нина Алексеевна уверенно говорит на своём «Пушкинском уроке» в Интернете: «Вспомните вступление к поэме «Руслан и Людмила»: «У лукоморья дуб зеленый …» Исследователи творчества Пушкина уверены, что при написании этих строк перед глазами поэта вставали пейзажи не сказочных земель, а наших, кубанских, и даже более точно географически – пейзажи возле Тамани. Только в окрестностях Таманского полуострова есть морской залив, где «брег песчаный и пустой».

Понятно, что учительница руководствуется словами местного исследователя Николая Назарова: «Перед глазами поэта вставали пейзажи не сказочных земель, а наших, кубанских, и даже более точно географически - пейзажи возле Тамани… Практически во всех словарях "лукоморье" трактуется как старое название морского залива. Но найдите на географической карте морской залив на территории России (даже во времена Пушкина!), где берег пустой и песчаный. Такое можно наблюдать только в окрестностях Таманского полуострова! И не только во времена А. С. Пушкина, но и ныне» (4). И понятно, что Назаров в свою очередь опирается на книгу своего тёзки и земляка Николая Веленгурина «Дорога к лукоморью», которая уже неоднократно издавалась в Краснодаре. Кроме того, те же кубанцы всегда могут указать, что весь берег от Анапы до Темрюка, в основном, покрыт мелким мягким песком, а на остальных курортах юга России (за исключением восточной части Крымского полуострова) все берега – галечные.

И что же тогда остаётся ростовчанам, если кубанцы правы? Может им поможет Фима Жиганец, который так хорошо осветил историю вопроса о поиске Лукоморья? Да, в том-то и дело, что и Фима со своим неверным выводом,после которого я плюнул и сказал: «Дрался, как лев, а пал, как муха!»,не то, что не поможет, а даже и навредит. А вывод у него таков: географического адреса пушкинское Лукоморье не имеет, поскольку оно - выдумка поэта, основанная на заимствованиях из фольклора и литературы. Ну, а после этого вывода уже легко оправдывается нахождение Лукоморья во всех местах, где до написания пролога к «Руслану» (т.е. до 1828г.) побывал Пушкин. И, понятно, что Фиме за это нальют не только в Таганроге, но и везде! Как там в песне: «И там, и тут, везде мне стопочку нальют!» Ну, и в родном Ростове – тоже. Ведь если спросить, например, у хозяина кафе «Фруктовый сад» на ул. Малиновского: «А почему вы при входе в кафе посадили на дерево русалку, кота учёного и других сказочных героев?», то он смело может ответить: «А вы читайте Фиму Жиганца, который говорит, что Лукоморье - это выдумка. Ну, а замысел мог возникнуть у Пушкина, когда в 1820-м году он заехал в Ростов и посмотрел с берега Дона на широкий весенний разлив, напомнивший ему море». И что ответить?!

Надеваю очки, беру лупу и смотрю на проблему глазами следователя. И вижу, что «нет дыма без огня» и, действительно, кубанцы смело могут утверждать, что берег Таманского залива отражён в сказочном творчестве Пушкина как «брег пустой». И нравится это кому-либо или нет, но на этом же берегу и следы пушкинских морских витязей просматриваются неплохо. Тем более что, взяв географическую карту, мы и сегодня можем увидетьна юге Таманского полуострова Витязевский лиман, который когда-то был морским заливом. И хотя оппоненты могут возразить, что этот лиман назван не в честь каких-то витязей, а в честь майора Витязя, героически погибшего в 1809 году под Анапой, но сразу же и получат от кубанцев ответ, что Пушкин при проезде Тамани в 1820-м году вполне мог услышать что-нибудь о местном герое Витязе. И запомнить это.

Однако если о знании Пушкиным героического майора Витязя можно и спорить, то вот о знании им Суворова, который в своё время собрал на Кубани полк своих «чудо-богатырей» и назвал его в честь древнего города Фанагории, никаких споров быть не может. Тем более что именно крепость Фанагорию, построенную Суворовым на месте древнего города, и посетил Пушкин с Раевскими при проезде в 1820-м году через Таманский полуостров в Крым. И вот как об этом пишет исследователь В.П.Казарин: «Известно, что по приезде в Тамань Раевские остановились в крепости Фанагория. Административно составляя с Таманью единое целое, крепость располагалась в двух верстах от нее и запирала дорогу в Тамань с Кавказа. …Пройдет ровно 17 лет, и эти места в сентябре 1837 г. увидит и даже зарисует высланный на Кавказ за стихотворение «Смерть Поэта» Лермонтов. Позднее в «Герое нашего времени» он засвидетельствует, что все осталось без изменения: та же «скверная» Тамань с удивительными видами на Крым через пролив, …та же неподалеку расположенная крепость Фанагория, в которую должны обращаться все отплывающие, т. к. в крепости по-прежнему находится начальство во главе с комендантом» (5).

Т.е. Пушкин никак не мог обойти крепость Фанагорию, т.к. именно там шла регистрация тех, кто собирался плыть в Крым. Ну, а что же мог увидеть он в этой крепости как не затопленный на треть древний город Фанагорию? А увидеть он мог ещё и морской шторм, из-за которого переправа в Крым была задержана на целые сутки. Ну, а разве при виде этого шторма в воображении Пушкина не могли возникнуть те волны, которые позже были описаны им в сцене выхода на сушу его «морских витязей»?

Ну, а если потянуть ниточку дальше, то мы обнаружим, что эти морские витязи вышли-то под предводительством «морского дядьки», которого Пушкин позднее в своём «Салтане» назовёт Черномором. А имя это, в свою очередь,приведёт к Чёрному морю! А ведь назови он своего «морского дядьку» Азовмором, и никаких сомнений о Таганрогском заливе и не было бы. (Надеюсь, никто не путает «морского дядьку» Черномора с его тёзкой, злым волшебником из пушкинского «Руслана», имя которого расшифровывается как «чёрный мор» или «чёрная смерть»).

Итак, может ли мы обрадовать кубанцев и согласиться с тем, что их «Таманское Лукоморье» - это и есть то Лукоморье, которое Пушкин описал в своём «Руслане»? Нет, не можем! И не только потому, что там мы не найдём ни пушкинский «дуб зелёный», ни «кота учёного», ни Кащея и ни бабу Ягу. А потому, что «Таманское Лукоморье» - это прекрасный блеф Великого мистификатора, который в своём «Салтане» значительно осложнил задачу исследователей, поскольку вместо одного места обитания морских витязей показал два(место, где они были ранее, и место их прихода на остров Гвидона). Правда, он тут же дал и несколько подсказок, главной из которых является имя Черномор, о котором Салтану говорит ткачиха и которое было ещё до того, как этот «дядька» был со всеми своими богатырями перемещён на остров Гвидона. Ну, и где же находился этот остров? И вот тут подсказку и даст нам пьеса «Суворов», в которой Фанагорийский полк вопреки исторической действительности автор переместил в Петербург. Вот где и Финский залив, и настоящее пушкинское Лукоморье!!

Ну, а что пишет Фима Жиганец о Петербурге? А вот что. «Алексей Панфилов предполагает, что Лукоморье есть Петергоф, расположенный в крутой излучине Финского залива, известной двумя дубами, один из которых, по преданию, посадил Пётр I. Во время Петергофского праздника молодой Пушкин гостил там у историка Николая Карамзина. Панфилов пишет: «В таком случае, кот и есть Карамзин, сочиняющий "сказки" - "Историю государства Российского" - и посаженный, натурально, на "золотую цепь", в виде чина придворного историографа. В Петергофе есть здоровющий дуб. Да и коты там частенько разгуливают». Можно добавить, что у Карамзина в «Истории Государства Российского» прямо упоминается Лукоморье: «Север России был ещё предметом баснословия для самых Москвитян. Уверяли, что там, на берегах океана, в горах, пылает неугасимый огнь чистилища; что в Лукоморье есть люди, которые ежегодно 27 Ноября, в день Св. Георгия, умирают, а 24 Апреля оживают снова… То есть «там чудеса, там леший бродит»… Правда, свою поэму Пушкин написал в 1818-1820 годах, а вот пролог к ней дописал уже в 1828-м. Конечно, теоретически он мог вспомнить на Кавказе и Финский залив. Но – уж очень теоретически…».

И вот мой комментарий. Ну, и зачем же Пушкину вспоминать Финский залив на Кавказе, если пролог к «Руслану» он мог спокойно дописать именно в Петербурге, куда прибыл в мае 1827г. и находился там более месяца? В июле же он поехал в Михайловское, где пару лет назад, будучи в ссылке, и записал первые шесть (и только шесть!!) строк будущего пролога «У Лукоморья дуб зелёный». А уже в октябре 1827-го года Пушкин вернулся в Петербург, после чего в марте 1828г. там и вышло второе издание «Руслана» с полным текстом пролога. Т.е. в год, предшествующий появлению в печати пролога к «Руслану», Пушкин был в Петербурге неоднократно! Ну, и причём же здесь Кавказ?

Смотрим далее. Конечно, сближение Панфиловым «кота учёного» с Карамзиным глупо и необоснованно. Однако дополнение Фимы о Лукоморье, расположенном на «севере России», весьма ценно тем, что именно «Севером» Пушкин и называл Петербург, о чём, например, прямо и говорят его слова об Онегине и о себе, любимом: «Родился на брегах Невы… Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня». Жаль только, что Фима этого «севера-Петербурга» не заметил. А ведь среди подсказок о Лукоморье автор «Салтана» вставил в свою сказку и следующие слова об острове Гвидона: «Он лежал пустой равниной; Рос на нём дубок единый». Такой же «дубок» мы до этого легко встретим и в стихотворении Пушкина «Недавно тихим вечерком», написанном в 1819-м году, т.е. тогда, когда он жил в Петербурге. Но дубок в «Салтане», где сказочное время ускоренное («не по дням, а по часам»), мог довольно быстро и вырасти. И действительно, что же видит Гвидон вместе с матерью на необитаемом острове после того, как они вылезли из бочки? А вот что: «Мать и сын теперь на воле; Видят холм в широком поле; Море синее кругом, Дуб зелёный над холмом». Уже не «дубок», как когда-то видели корабельщики, а именно «Дуб зелёный»!! А дуб этот – важная примета пушкинского Лукоморья!

И поэтому, когда в присказке к третьей части «Конька» мы читаем: «Сидит ворон на дубу, Он играет во трубу; Как во трубушку играет, Православных потешает», то и должны понять это как намёк на то, что в данной части сказки обязательно будет пушкинское Лукоморье. А точнее – Петербург, спрятанный под тем или иным обличьем. Кроме того, тут можно и понять, что своего «кота учёного», этого фольклорного кота Баюна, Пушкин с дуба убрал на землю, заставив ворона в «Коньке» исполнять его функцию по потехе людей. Отдельно скажу, что «дуб зелёный» можно превратить и в тот «дуб уединенный - патриарх лесов», который Пушкин (как и его Гвидон!) увидит перед собой при написании им в декабре 1829-го года стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных». И при этом отмечу, что написано это стихотворение Пушкиным во всё том же Петербурге.

Ну, а если присмотреться к этому стихотворению, то там можно заметить и такие слова-сигналы, как «соседняя долина» и «волны», перекликающиеся с «долом» и «волнами» из пролога к «Руслану». Кроме того, мы можем насторожиться и от следующих строк стихотворения: «Младенца ль милого ласкаю, Уже я думаю: прости! Тебе я место уступаю: Мне время тлеть, тебе цвести», поскольку они вызывают вопросы. Ну, например, стих «Тебе я место уступаю» как-то не совсем вяжется с неким абстрактным и посторонним «милым младенцем», т.к. речь-то идёт о преемственности места Пушкина в жизни. А последнее гораздо уместней предполагать в отношении не чужих детей, а родных. Именно родные дети обычно и занимают жизненное место своих родителей, наследуя при этом и гены, и имущество, и славу, если она есть. Ну, а разве в 1829-м году у холостого Пушкина были дети? Ответ таков: официально детей у него не было, хотя своим кровным ребёнком он мог считать Софью, 4-летнюю дочь своей бывшей любовницы графини Е.К.Воронцовой. Да и само слово «цвести» направляет нас к цветам, а под ними Пушкин понимал не столько детей, сколько юных девушек. Оттого и милая царевна в его сказке «Тихомолком расцветая, Между тем росла, росла, Поднялась – и расцвела». Проверяем по черновику пушкинского стихотворения «Брожу ли я…» и точно! «Гляжу ль на деву …младую», - пишет там Пушкин.

Ну, а возвращаясь к пушкинскому «Салтану», мы видим, как царь радостно встречает у Гвидона на острове свою жену с сыном и красавицей-невесткой, которая тоже была царевной. Однако если этот остров является Петербургом, то нет ли аналогичной по смыслу сцены прибытия главного героя Пушкина в других его произведениях? Конечно, есть, поскольку в XIII-ой строфе восьмой главы «Онегина» он пишет о своём главном герое следующее: «Он возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал». Царь Салтан, правда, попал не на бал, а, как и положено в сказках, - на пир. Но вот что пишет наиболее проницательный комментатор В.В.Набоков: «По первому впечатлению кажется, что Онегин прибыл в С-Петербург морем, из-за границы – из страны, лежащей дальше балтийских берегов. Но тут же возникают недоумённые вопросы… Когда… Татьяна… спрашивает Онегина, не из их ли сторон он прибыл в С-Петербург, ответ не приводится, но мы ясно слышим, как Онегин говорит ей: «Нет, я прямо из Одессы»; нужны, однако, большие усилия воображения, чтобы представить себе вот эту его тираду: «видите ли, я был за границей, проехал Европу от Марселя до Любека - … «и вот только что сошёл с корабля». Не вдаваясь дальше в этот вопрос, я буду исходить из предположения, что «с корабля на бал» не имеет географического смысла, оставаясь просто литературной формулой, позаимствованной из «Горя от ума», где «корабль» тоже метафора» (6). Вот что такое писатель-комментатор, который хоть ни черта и не понял смысла пушкинских слов, но почувствовал в них что-то не то и стал задавать «недоумённые вопросы»! Как говорится, «Рыбак рыбака видит издалека». А вот комментаторы Н.Л.Бродский и Ю.М.Лотман, не будучи писателями, вообще никакими вопросами тут не задались.

А теперь смотрим глазами следователя. Если бы Набоков не относился пренебрежительно к пушкинским прототипам из числа физических лиц, то он бы мог, во-первых, увидеть в имени Чацкого (а его звали Александр!) намёк на имя Пушкина, а, во-вторых, – то, что тот же Пушкин прячет себя как под маской царя Салтана, так и под маской Евгения Онегина. А затем поглядел бы, что и «Сказка о царе Салтане», и слова об Онегине, который «попал, Как Чацкий, с корабля на бал», были написаны Пушкиным в ОДНО И ТО ЖЕ ВРЕМЯ! А точнее, в июле-августе 1831-го года. Так, перебелена сказка была 29 августа 1831г., а об «Онегине» Н.Л.Бродский в своих комментариях (с.14) пишет следующее: «летом (в июле-начале августа) 1831г. поэт вставил в восьмую (печатную) главу несколько строф…, написал новые строфы (например, XIII)».

И вот тогда, войдя в мир пушкинских образов и их прототипов, Набоков смог бы и понять справедливость своей догадки о том, что, если и не Онегин, то уж царь Салтан, имеющий с Онегиным один и тот же основной прототип в лице Пушкина, смело мог сказать «Нет, я прямо из Одессы»! Ну, а прибыл-то Салтан в гости к Гвидону, как известно, на корабле. Так что, в противовес Набокову мы уверенно говорим, что слова «с корабля на бал» имеют свой географический смысл, поскольку выдают нам Петербург, как местонахождение острова Гвидона. Ну, и, конечно, пушкинского Лукоморья.

Другим направлением к установлению адреса острова Гвидона, конечно, является перекличка со вступлением «Медного Всадника», где быстро и прямо как в сказке, «Прошло сто лет И юный град Из тьмы лесов Из топи блат Вознёсся пышно, горделиво». Хотя, конечно, в «Сказке о царе Салтане» Пушкин вместо ста лет ограничился одной ночью, после которой Гвидон с матерью обнаружили на своём острове новый город. Ну, а глядя на его описание: «Видит город он большой, Стены с частыми зубцами, И за белыми стенами Блещут маковки церквей И святых монастырей», то, конечно же, так и хочется спросить: «А случайно, брат Пушкин, не сидят ли, как в Москве, «стаи галок на крестах» всех этих церквей и святых монастырей»? И вопрос этот потому, что мы понимаем намёк Пушкина на перенос столицы России из старой Москвы, где полно и церквей и «святых монастырей», в Петербург. И нам забавно, что так уж сразу и перенесён царевной Лебедью весь город «златоглавый», да ещё и со всеми его достопримечательностями. В т.ч. и с узнаваемым московским Кремлём, у которого, как известно, «стены с частыми зубцами».

Ну, а когда читаем во вступлении к «Медному всаднику»: «На берегу пустынных волн Стоял он дум великих полн», и при этом имя того, кто назван «Он», автором не указывается, то понимаем, что под царём Петром тут прячется «сам Александр Сергеич Пушкин», который ещё в 1827-м году написал о себе в стихотворении «Поэт» следующее: «Бежит он, дикой и суровый, И звуков и смятенья полн, На берега пустынных волн, В широкошумные дубровы...» (7). А эти «дубровы», конечно же, перекликаются с лесом на Лукоморье («Там лес и дол видений полны»).

Однако о пушкинском Лукоморье, его дубах, котах, морских витязях и других героях можно говорить очень долго (а в будущем мы к ним обязательно вернёмся!), но всё же кто-нибудь может и спросить: ну, а какое же отношение ко всему этому имеет Владимир Владимирович Путин? А вот так случилось, что он смог побывать в обоих пушкинских местах, где обитали пушкинские «морские витязи»: и на Лукоморье (а Петербург-Ленинград место его рождения!), и на «исторической родине»как пушкинских морских витязей, так и перекликающихся с ними суворовских Фанагорийцев.Ну, а поскольку нашего президента мы видим порой и в небе за штурвалом военного самолёта, и под водой в батискафе или с аквалангом, то и не удивительно, что он смог побывать на месте древнего города Фанагории.

И если Пушкин был тут 13-14 августа 1820-го года и не мог из-за шторма искупаться в водах Таманского залива, то ровно через 191 год (а точнее - 10 августа 2011 года) в эти же воды окунулся с аквалангом Владимир Владимирович Путин. Он, правда, не встретил под водой пушкинских витязей, но всё же обнаружил некий «подарок» от витязей нынешних, поскольку достал со дна две очень древние амфоры. И главное, амфоры эти своей чистотой давали понять, что нынешние витязи – это люди и вежливые, и чистоплотные, поскольку не забыли очистить их от тысячелетней грязи. Ну, а поскольку в следующем месяце после обнаружения амфор было объявлено, что В.В.Путинна президентских выборах в 2012 году выставит свою кандидатуру, то и приключение с амфорами приобрело весьма значимый оттенок, явившись как бы началом выборной компании.

Однако для нас древняя Фанагория - это своего рода город-близнец, по истории которого, описанной ещё в античности, и можно будет понять мотив перенесения Пушкиным его морских витязей в Петербург. Но об этом позже. А поскольку мне не хочется заканчивать на грустной ноте и немного жаль активных и энергичных кубанских краеведов, потерявших пушкинское Лукоморье, то я их обрадую тем, что к пушкинскому месту – Фанагории, добавлю ещё и другое место на Кубани, которое прямо связано с творчеством Пушкина. Итак, начнём.

«Но дней минувших анекдоты От Ромула до наших дней Хранил он в памяти своей», - пишет Пушкин об Онегине. Однако зная, что он прятал себя под маской Онегина и при этом уделял анекдотам много внимания, то эти стихи вполне можно отнести и к нему самому. И если для пьесы «Суворов» анекдот со словами «боюсь, боюсь» Пушкин заимствовал из воспоминаний своего друга Нащокина, то вот откуда он взял анекдот «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии», непонятно. В то же время, не найдя его в бумагах и среди тогдашних публикаций, мы вправе предположить, что этот анекдот он, как и Онегин, «хранил в памяти своей». Благо, что она у него была отличная!

И всё-таки – где же он мог его слышать? А давайте-ка спросим об этом дух Пушкина на сеансе спиритизма (мысленно, конечно!). Ну-ка, поколдуем: «Абра-кадабра, белая швабра! Расшибись, разлетись, К нам, дух Пушкина, явись!» ...Нету! – Брат Пушкин, ну, всего один вопросик, ну, пожалуйста!… Ой, это вы, Александр Сергеич? – А это ваш вопрос? – Да, нет, я только хотел узнать, а где вы услышали анекдот, который лёг в основу пьесы «Суворов»? - Где-где… да там же, где и произошло то, о чём в нём и говорится! – А точнее? – Ну, нет! Это уже второй вопрос, а мне пора лететь. Тяжек воздух мне земли; грязный какой-то!»

Ну, что же, поищем место знакомства Пушкина с анекдотом, начинающимся со слов «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии». И, конечно, начнём поиск с Кубанской кордонной линии, которую в своё время построил Суворов и о которой Пушкин легко мог узнать при посещении им в 1820-м году по дороге в Крым:

1.      станицы Кавказской (бывшей Павловской) и фельдшанца Державного, которые были построены Суворовым в составе Кубанской кордонной линии в 1778 году.

2.      Станицы Усть-Лабинской, рядом с которой была построенная Суворовым крепость.

3.      Уже знакомой нам Фанагорийской крепости, тоже построенной Суворовым, и т.д.

А теперь присмотримся к некоторым «мелочам» этого пушкинского путешествия.

1.      Молодой, впечатлительный и имеющий прекрасную память Пушкин вместе с генералом Н.Н.Раевским, ранее лично знавшим Суворова, путешествует по Кубани в сторону Крыма.

2.      Этнографические и исторические достопримечательности кубанских станиц интересны не только молодому Пушкину, но и старому генералу Раевскому, который, например, был не прочь осмотреть станицу Григориполисскую, основанную в память его троюродного дедушки - светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического. И мы верим, что "во время путешествия по Кавказу и Крыму Пушкин вместе с Раевским интересовался бытом казачьих станиц, их преданиями, рассказами о вольнице и гулящих шайках разбойников, слушал песни в казачьих станицах" (8).

3.      При проезде Области Войска Черноморского по приказу, к которому был приложен маршрут движения от Ставрополя до Фанагорийской крепости (9), к путешественникам присоединяется атаман черноморских казаков полковник Г.К.Матвеев, который когда-то под начальством Суворова воевал под Измаилом и Очаковом.

4.      И вот в сопровождении двух уважаемых людей, знавших Суворова, Пушкин едет по суворовским местам, жители которых хранят память о великом полководце и могут рассказать о нём многое. В т.ч. и анекдоты.

Ну, а прочитав в реферате «Пушкин на Кубани», что «у хутора Веселого сохранились валы фельдшанца Всехсвятского, с которым связано одно из приключений А.В. Суворова зимой 1779 года» (10), мы с уверенностью можем предположить, что речь идёт об интересующем нас анекдоте. Тем более что без наличия зимы вряд ли Суворов из анекдота сел бы «в простые сани и приехал на первую станцию».

Итак, Пушкин мог услышать анекдот, лёгший в основу пьесы «Суворов», при проезде кубанского хутора Весёлого в 1820-м году. Услышать он его мог и от местных жителей, и от атамана Матвеева, который не просто обеспечивал безопасность генерала Раевского, но и на правах хозяина не раз выступал в роли экскурсовода. И если о Фиме Жиганце можно сказать «Нет пророка в своём отечестве», то вот одного из кубанских пророков похвалить всё-таки надо, поскольку он, руководствуясь исключительно своей интуицией, написал о Пушкине следующее: «после посещения Кубани, и особенно Тамани, он замыслил написать биографию великого русича – Александра Васильевича Суворова. Однако что-то ему помешало» (11). Почему именно «после посещения Кубани», а не через 13 лет, когда Пушкин стал запрашивать архивные документы, касающиеся «Истории графа Суворова», автор реферата не пояснил. Однако его мысль о пушкинском намерении написать в будущем что-либо о Суворове – верна!!!

И ещё раз могу обрадовать кубанцев сообщением, что ничто не помешало Пушкину, хоть и под именем подставного автора Ершова, спустя 16 лет после посещения суворовских мест на Кубани издать пьесу «Суворов», изучением которой мы и занимается в данное время. И при этом - положить в основу этой пьесы анекдот, прямо связанный с Суворовым на Кубани и начинающийся словами: «Как-то Суворов, находясь на Кубанской линии, решил ее объехать».

 

Примечания.

1.      Александр Сидоров «Нечистые силы Лукоморья», 27.06.2007г., интернет.

2.      см. «Донское Лукоморье» в интернете-газете «Большой Ростов» от 15.11.2015г.).

3.      опубликовано в «Места Таганрога», теги в интернете: Памятник Пушкину на набережной, Пушкин в Таганроге.

4.      см. в интернете очерк «Пушкин и Кубань».

5.      Казарин «Когда Пушкин впервые увидел берега Крыма», ФЭБ, интернет.

6.      В.Набоков «Комментарии к ЕО», с.715-716.

7.      С₃39.20.

8.      См. статью Николая Трубицына "Пушкин и русская народная поэзия" в собр. соч. Пушкина, под ред. Венгерова, т. IV, стр. 55.

9.      См.сохранившуюся доныне «Выписку из маршрута Господина Главного Директора путей сообщения Бетанкура».

10.  См. на сайте «Пушкин А.С.», redaktor@pushkiniada.ru реферат «Пушкин на Кубани», автором которого, возможно, является Виктор Александрович Соловьёв.

11.  См. реферат безымянного автора «Пушкин на Кубани» на сайте «Пушкин А.С.», redaktor@pushkiniada.ru. 

В 1979-м году в шестом номере журнала «Дон» появилась статья ростовчанина П.Бекедина «Доступен гений для гласа искренних сердец», написанная в жанре «полемических заметок» и содержавшая в себе обвинения в адрес профессиональных пушкинистов, в т.ч. – и в адрес доктора филологических наук В.Э.Вацуро. Понятно, что последний не заставил себя долго ждать и вскоре в статье «Парадоксы дилетантизма» (1) в пух и прах разгромил дилетанта Бекедина. И это было справедливо, поскольку Бекедин об ощущаемом им застое пушкинистики «сказать хотел, но не сумел». За что и был наказан.

Но вот беда: Вацуро, хоть и посрамил ростовского дилетанта, но так и не понял мотивов, подтолкнувших того на свой опрометчивый шаг. Не понял крик души Бекедина, который хоть и подсознательно, но вполне искренно почувствовал, что с Пушкиным учёные справиться не могут. А ведь если бы Вацуро оценил бекединский всплеск как выражение скрытого народного недовольства, да ещё и припомнил бы библейское «Глас народа – глас божий», то тогда, наверно, не отпугивал бы исследователей словами о том, что «тайн поэта» якобы нет. Да и не отвлекался бы на написание статьи «М.Горбачёв как феномен культуры» (2), а занимался бы, как пушкинист, своим делом, а точнее – Пушкиным. Ведь что за «феномен» Горбачёв русский народ и сам разберётся, а вот феномен Пушкина – это загадка ещё та! И стаж-то ей почти два века!

Однако в том же 1979-м году среди профессионалов были и те, кто «тайн поэта» вовсе и не отрицал: «С годами в определённом смысле Пушкин делается ещё более таинственным. Прежде, когда мы знали много меньше, некоторые вопросы не могли быть даже поставлены, многие загадки ещё не были замечены. Мы подразумеваем два рода «пушкинских тайн». Во-первых, тайны прямые – ненайденные или вдруг возникающие из небытия автографы, новые тексты, документы, биографические материалы о поэте. Во-вторых, глубинный смысл некоторых хорошо известных произведений поэта, то, что А.А.Ахматова называла пушкинской «тайнописью», и сомневалась, «довольно ли сказано в науке… про эту его особенность и так ли легко довести эту мысль до рядового читателя, воспитанного на ходячих фразах о ясности, прозрачности и простоте Пушкина» (3).

Эти мудрые слова пушкиниста Н.Я.Эйдельмана я всё же хочу уточнить: во-первых, как бы мы не надеялись на всякие «вдруг», большой перспективы в этом уже нет, поскольку две мировые войны и несколько революций прошедшего века уничтожили многое из того, что касалось Пушкина. А во-вторых, даже если что-то и найдётся, то это вовсе не значит, что оно будет доступно исследователям. Как, например, относительно недавно это случилось с «вдруг найденным» на Западе автографом чернового листа «Сказки о мёртвой царевне», который был куплен на аукционе неким «коллекционером», постаравшимся скрыть ото всех не только своё имя, но и конкретное содержание пушкинского автографа.

А вот разгадывание «пушкинской тайнописи» - это путь перспективный! Правда, тут не хватает всего лишь одной «мелочи» – ключа к этой тайнописи. Ну, а раз так, раз она не разгадана, то, конечно же, нашлись и те, кто стал сбивать с толку исследователей, и в особенности молодёжь, как, например, это сделал уже упомянутый мной В.Э.Вацуро в своём интервью под названием «Тайны поэта? Нет, тайны времени…» (4).

К этому же отвлечению от конкретности и уводу к пустопорожней философии по поводу некой «тайны времени» приложил свою руку и С.А.Фомичёв, заявивший в 2004-м году о своём покойном друге следующее: «Вацуро детективами не увлекался. Ему была интересна литературная среда, живое очарование литературной жизни. «Художественный текст любой эпохи», - замечал он, - особый мир, живущий по своим законам, которые с течением времени сменяются другими и становятся непонятными. Нет ничего ошибочнее и наивнее столь часто встречающихся попыток найти здесь намеренную «загадку», «тайну», «шифр». Загадки в старинных текстах встречают нас на каждом шагу, - но они созданы не писателем, а временем» (5).

Другой же льстец – А.С.Немзер, назвав В.Э.Вацуро не больше, не меньше как «великим историком литературы» (6), тоже никакими тайнами Пушкина не занялся, но зато нашёл некую «тайну Вацуро», положив эти слова в название своей статьи.

А вот мне лично после прочтения статьи «великого историка литературы» Вацуро «Сказка о Золотом петушке»: опыт анализа сюжетной семантики» (7) чуть не стало дурно от величайшего уровня непонимания автором того, о чём он пишет, и от его желания опровергнуть вполне разумные доводы Анны Ахматовой о политической сатире в этой пушкинской сказке. Да, Ахматова не смогла полностью разобраться с тайнописью Пушкина, а лишь обозначила её возможность, но ведь нельзя же оспаривать хотя бы то малое, в чём она была права!

Проблема же по большому счёту заключается в неспособности учёных раскрыть ту «великую тайну Пушкина», которую ещё в 1880 году обозначил Ф.М.Достоевский в своей известной речи при открытии памятника Пушкину в Москве. Вот его слова: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унёс с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». Правда, на следующий год Федор Михайлович умер сам и уже в свою очередь «унёс с собой в гроб» ответ на вопрос, а что же именно он подразумевал под словами «великая тайна Пушкина»? Нельзя сказать, что его слова остались без внимания: их не раз вспоминали, использовали в качестве эпиграфов и т.д. Однако понять их, а тем более разгадать пушкинскую тайну, так и не удалось.

К общему же пониманию слов о «великой тайне Пушкина» когда-то верно подошёл писатель Иван Шмелёв, задавшийся вопросом: «Может быть, Пушкин никакой тайны и не унёс с собой, а оставил её в своих твореньях не разгаданною до рокового срока?» (9). Я думаю, что этот «роковой срок» настал!

Отдельно же замечу, что у данного расследования заведомо не будет конца. И не по моей вине, а по вине всё того же Александра Сергеевича, с которым полностью справиться можно только всем миром. Тут, как говорится, «гуртом и батьку бить легче». И прав был близкий друг Пушкина Пётр Александрович Плетнёв, сказавший после его смерти: «ещё долго не составить нам полного собрания сочинений Пушкина без участия общего и единодушного» (10). И поэтому я призываю всех, к кому не относятся слова Пушкина «Мы ленивы и нелюбопытны», смело опираться на способы моего расследования для того, чтобы сделать пусть маленькое, но своё! - научное открытие. Работы, поверьте, хватит всем, а народ наш талантлив.

В своё время поэт Андрей Белый пророчески написал: «Пушкин самый трудный поэт для понимания; и в то же время он внешне доступен. Легко скользить на поверхности его поэзии и думать, что понимаешь Пушкина. Легко скользить и пролететь в пустоту». И «пролетали», как, например, академик В.В.Виноградов со своей толстенной и напичканной терминами книгой «Стиль Пушкина», которую до сих пор совершенно необоснованно выхваляют (да ещё и переиздают!). И «пролетают» до сих пор, когда пишут о Пушкине всяческую ахинею. И поэтому меня вовсе не радует, что «пушкиниана» (т.е. совокупность книг о Пушкине) уступает в мире лишь «шекспириане», поскольку в этом океане книг о Пушкине столь много пустого, ошибочного, а то и просто оскорбительного.

Вот примеры последнего.

1.      В 1999-м году ростовский поэт Евгений Рябцев преподнес свой «сюрприз» к 200-летию Пушкина, издав книгу под названием «113 прелестниц Пушкина». Почитали-почитали эту книжечку ростовские коллеги-писатели и… исключили Рябцева из своего Союза писателей! За что? Да за многое: и за плагиат, поскольку ничего нового Рябцев о Пушкине не написал, и за то, что «показал Пушкина без штанов» и т.д. и т.п. Ощутив себя страдальцем «за правду о Пушкине», Рябцев поднял шум, стал судиться, о нём стали писать местные газеты (гласность, однако!). Но главное при этом уже было сделано - книжечку быстренько раскупили. Вдохновлённый успехом и при этом наученный горьким опытом Рябцев понял, что рисковать, выступая в качестве исследователя, ему не стоит, и в 2001 году издал художественно-документальный роман под названием «Блудницы в западне Пушкина», где пошли «художества» уже иного рода, поскольку он заставил своих героев говорить следующее:

- «Мымр у Пушкина было уйма… Влюблялся Санёк до офонарения …Саша отличался всего лишь необузданным пиететом к прекрасному полу …В мужском всесилье у Саши было что-то ненормальное, сдвиги по фазе …Недаром же современники его звали «обезьяной» (с.10).

- «Половой гангстер, как его именуют современные лохи, собою дурён, чем-то смахивающий на обезьяну» (с.40).

- «Ну а сколько женщин сманил в постель поэт? – Ни один смертный этого не скажет. Многие кривятся от шёпота втихаря, что он убаюкал сотни женщин…» (с.42).

- «Недаром же некоторые историки каркают, что Пушкин в световой день иногда заваливал в постель по три бабёнки… Ненасытный мужчина, напоминающий обезьяньи сношения» (с.44), и т.д., и т.п.

Ну, надо же! Современники Пушкина видели в нём «солнце поэзии», а Рябцев – сексуального маньяка…

2.      Отбрасываю Рябцева, заглядываю в интернет и натыкаюсь на … Пушкина-педофила! Читаю: «В Симбирске, познакомившись с губернаторской дочкой Елизаветой Загряжской, Пушкин увлёкся этой хорошенькой и грациозной девочкой, которой было десять лет. Лиза пригласила его на урок танцев, … поэт … галантно раскланялся, обхватил девочку за талию и вальсировал. Прелестное существо запало в память. Выехав из Симбирска, Пушкин, опережая на сто двадцать лет Набокова, продолжал размышлять о нимфетке, причём в чувственном ключе…» Но откуда этот бред? А из книги «Узник России», написанной неким сбежавшим (или депортированным к «дядюшке Сэму» за свой «СЭМиздат-самиздат»?) в 1987-м году Юрием Дружниковым. Уже одно название этой книги заставляет насторожиться, поскольку слово «узник» автор привязывает почему-то не к самодержавию, от которого страдал поэт, а напрямую к России, видимо, представляя её для Пушкина вечной тюрьмой.

Но и это полбеды. Главное же, что всё, что можно было понадёргать спорного о Пушкине, Дружников не только собрал, но и снабдил своими безобразными и клеветническими, измышлениями. Обычно же в России, когда профессиональной армии бывало трудно, на помощь ей приходили партизаны, которые с врагом особо и не церемонились. Примерно, как и ростовские пацаны, которые, выходя когда-то на кулачный бой с Нахичеванью, расположенной через поле от Ростова, громко кричали: «Выходите-ка, ребятки, набьём вам сопатки!» И отчаянно дрались с нахичеванскими, пока власти не догадались объединить два соседних города в один, сделав Нахичевань одним из районов Ростова.

 

Ну, а мне, далеко не мальчишке, бьющему по «сопатке», а всего лишь партизану-дилетанту, всё же будет весьма приятно пощёлкать по носу американского профессора Юрия Дружникова, который в своих книгах пишет о Пушкине следующую ахинею:

1.      «Натальей стала и первая дочь поэта». Ответ: нет, первой дочерью Пушкина была Мария.

2.       «Он был вполне доволен… романом с Марией Раевской, младшей дочерью генерала». Ответ: нет, младшей дочерью генерала Раевского была не Мария, а Софья. А все попытки некоторых «пушкинистов» вопреки свидетельству самой Марии перенести её рождение с 1805-го на 1807 год остались безрезультатными.

3.      «Он и сам писал о себе, что он бессарабский и бес арабский». Ответ: никогда Пушкин не писал о себе этого, поскольку «бес арабский» это каламбур Вяземского.

4.      «Пушкин – геронтофил» («Дуэль с пушкинистами», далее - Д). Ответ: однако женился на 18-летней девушке, которая была моложе его на 13 лет! Кроме того, все, на ком он хотел жениться, были намного моложе его.

5.      «1 июля 1826 года у Пушкина родился сын Павел… О судьбе мальчика ничего не известно». Ответ: нет известно, он умер 15 сентября 1826 года, о чём ещё в 1951 году писал М.А.Цявловский (3).

6.      «За два года до помолвки, в 1828-м, окончив шестую главу «Евгения Онегина» (Д). Ответ: шестая глава «Онегина» была окончена в 1826-м году.

7.       «Трагическая тема отторжения… сначала она звучит в «Пиковой даме», год спустя та же тема разъединения звучит в «Медном всаднике» (Д). Ответ: нет, не год спустя, т.к. оба произведения написаны в одну и ту же осень 1833-го года.

8.      «Герцен, Гюго, Беранже, вчерашние его единомышленники…». Ответ: из-за разницы в возрасте и по многим другим причинам Пушкин ни Герцена, ни его произведений не знал и потому «вчерашним его единомышленником» никак быть не мог. Гюго и Беранже также его единомышленниками не были.

9.      «Выражение «обломки самовластья» однозначно толкуется с тех пор как разрушение, свержение власти царя… А ведь в стихотворении «Деревня» Пушкин писал иное: «рабство, падшее по манию царя». (Д) Ответ: поскольку стихотворения разные, то и речь в них о разном: в «Деревне» - об уничтожении крепостного права, а в «К Чаадаеву» - о падении самодержавия.

10.  «В атаке Пушкин подхватил где-то пику и отчаянно поскакал вперёд один… Впрочем неизвестно, так ли это было, как писал Ушаков, и было ли вообще». Ответ: данный факт подтверждён разными свидетелями, а также рисунком Пушкина от 1829 года, где он изобразил себя всадником в бурке и с пикой.

11.  «Об отчаянной отваге поэта, в сюртуке и круглой шляпе скачущего на неприятеля, написано много». Ответ: никакого сюртука свидетели не видели, поскольку Пушкин был одет в бурку, из-под которой нижняя одежда не просматривалась (см. официальную «Историю военных действий в Азиатской Турции», где этот эпизод описан)

12.  «Забыв и рощу, и свободу» - это последнее стихотворение, написанное Александром Пушкиным». Ответ: данное стихотворение не имеет точной датировки и поэтому категорически утверждать, что оно последнее, нельзя.

13.  «Страна настолько, по Пушкину, ненормальная, что, например, у царя рождается 40 дочерей – и все без того, что составляет главное отличие анатомии женщины». Ответ: так это ж сказка! А ненормальным, судя по такому суждению, может быть лишь высказавший его.

14.  «Не было напечатано при жизни Пушкина… 82 процента сказок». Ответ: всё наоборот, поскольку четыре из пяти законченных сказок Пушкина (кроме «Балды», которого не могла пропустить церковная цензура), т.е. 80%, при его жизни были напечатаны. «Сказку про царя Никиту» из-за её заведомо непечатного содержания в цикл пушкинских сказок, которые могли бы быть изданными при его жизни, вносить не имеет смысла.

15.  «О философском смысле сказок Пушкина написано много. А о параллелях личностных почти ничего… Случайно ли пишется им «Сказка о рыбаке и рыбке? Источники её известны… В них жена хочет сперва избу, потом замок, затем хочет стать королевой, императрицей… В результате семья оказывается у разбитого корыта. По части денег Наталья жила не менее расточительно, чем муж. Её наряды съедали львиную часть бюджета семьи…». Ответ: 21 августа 1833 года в письме к жене Пушкин действительно провёл личностную параллель между ней и одной своей будущей сказочной героиней, но только это была не жадная старуха из «Рыбака и рыбки», а великолепная «мёртвая царевна» из сказки о ней. Вот эта параллель: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю я ещё более твоего лица» (4). Прекрасным блефом, на который «купилась» фольклористка Н.В. Зуева, приравнявшая жену Пушкина к мачехе (5), тут является зеркало, которое к «мёртвой царевне» отношения не имеет, поскольку было не у неё, а у мачехи. Главными же перекличками тут следует считать несравненное лицо Натальи Николаевны и такую же её душу. А зеркало надо искать в других произведениях Пушкина.

16.  «Как академик Пушкин мало что сделал.. и все его дела в Академии наук». Ответ: никаких дел в Академии наук у Пушкина не было. Это только после развала СССР появилась РАН, т.е. Российская Академия наук, а в пушкинское время в России были две академии с разными названиями. И при этом Пушкин был членом Российской Академии, а отнюдь не Академии наук.

17.  «За Пушкиным прибыли жандармы везти его в Москву на приём к царю» (Д). Ответ: не жандармы, а жандарм, и не в Москву, а в Псков для последующей передачи фельдъегерю, который и должен был «сопроводить» Пушкина в Москву. В отличие от жандарма, имевшего полицейское звание, фельдъегерь был только военным.

18.  «Ей было разрешено выйти замуж за дипломата Николая Смирнова… Молодожёнов пригласили на свадьбу Пушкина, и Смирнов был шафером». Ответ: никаких молодожёнов Смирновых на свадьбе Пушкина не было, поскольку А.О.Россет вышла замуж 11 января 1832г., т.е. почти через год после свадьбы Пушкина. Дружников же, опираясь на Ольгу, дочь А.О.Смирновой-Россет, явно перепутал свадьбу Пушкина со свадьбой её родителей и при этом полностью проигнорировал следующие слова Л.А.Черейского: «Утверждение О.Н. Смирновой, что Пушкин был шафером на свадьбе её родителей, не соответствует записи в камер-фурьерском журнале» (6).

19.  О «Медном всаднике»: «Слова «прорубить» нет у Альгаротти. От этого пушкинского слова веет кровавой бойней. Для сравнения: чеченцы в конце XX века тоже ведь прорубали в Европу (и в Азию) через Россию окно, но им это природой не было суждено». Ответ: осталось сравнить Петра I с Дудаевым и глупость Дружникова станет всем видна. А ведь «прорубить окно» - понятие отнюдь не военное, а строительное, и от него кроме созидания ничем веять не может.

20.  «Всадник, конечно, бронзовый, а не медный, но привычка важней точности». Мой вопрос: чья привычка? Пушкина? Или невежи Дружникова, который «после многолетнего тщательного изучения всего, что связано с Пушкиным» (его слова), так и не узнал, что до издания поэмы «Медный всадник», давшей памятнику новое, т.к. сказать «крылатое», название, постоянно используемым и привычным для всех было название «Памятник Петру I» или «памятник Петру Великому»?

21.  «В «Медном всаднике» и «Пиковой даме»… появляется трагическая тема разъединения мужчины и женщины потусторонними силами… Мы, со своей стороны, отметим бросившуюся нам в глаза подсознательную связь этой литературной темы с семейной проблемой Пушкина. В семье возникает трещина» (Д). Ответ: трещина не в семье Пушкина, а в голове Дружникова, который, не установив ни прототипы в «Медном всаднике» и «Пиковой даме», ни подразумеваемое там время действия, никак не связанное со временем семейной жизни Пушкина, пишет ахинею.

22.  «О написанной в осень 1833 года в Болдине поэме ещё Анненков писал, что «Медный всадник» создан одновременно со стихотворением «Не дай мне бог сойти с ума», и смысл поэмы от этого становится яснее». Ответ: нет, не становится, поскольку исследования Я.Л.Левкович показали, что это стихотворение должно датироваться не 1833 годом, а ноябрем 1835 года (7), т.е. через два года после «Медного всадника».

23.  «Ещё недавно Пушкин возмущался предложением царя переделать «Бориса Годунова» наподобие романов Вальтера Скотта. Теперь работая над «Капитанской дочкой», он фактически последовал совету». Ответ: а ведь если, по словам Овена-Дружникова: «Овны способны понимать поэзию», то откуда же у них такое непонимание элементарного, - т.е. того, что стихи это всё же не «презренная проза» и требуют особого умения! А переделать прекрасные стихи «Бориса Годунова» в прозу мог предложить только такой же, как и Дружников, невежда, т.е. - Николай I. Тем более что и переделывать-то в случае с «Капитанской дочкой» было нечего, поскольку её стихотворного варианта никогда и не было!

24.  «Академик Потёмкин сопоставляет западные культурные ценности и русские: «Духовные властители Запада – Лейбниц, Вольтер, Гримм, Дидро (странный подбор – Ю.Д.) будут дивиться, видя, какими исполинскими шагами шествует по пути прогресса русский великан. Русская литература засияет созвездием таких имён, как Радищев, Державин, Пушкин…» Самое занимательное – заявление о том, что Лейбниц, Вольтер и Дидро, умершие в восемнадцатом веке, будут восхищаться русскими писателями, жившими в девятнадцатом» (Д). Ответ: не писателями, а «русским великаном», т.е. Россией. Точка же после слова «великан» означает конец предложения, которое, по своему определению, означает законченную мысль. А «русские писатели» – это уже в другом предложении и прямого отношения к Лейбницу, Вольтеру и Дидро не имеют. Позор филологу, не знающему о знаках препинания того, что знают школьники!

25.  «Поэт … столь щедро талантлив, что не нуждается в длительном времени на обдумывание, работая по принципу: пришёл – увидел - сочинил. Он делает предметом поэзии всё, что видит, создавая, кажется, из ничего свободный строй ассоциаций». Ответ: Шекспир сказал примерно так: «Из ничего не будет ничего», а о длительности обдумывания прямо свидетельствуют черновики Пушкина с огромным числом правок одних и тех же строк. Превращать же Пушкина в некоего акына, который едет на ишаке и поёт обо всём, что видит по пути, также никаких оснований нет.

26.  «Зрелости нет у нас на севере, мы или сохнем, или гниём; первое всё-таки лучше». Из этого следует, что Пушкин считал: он сам здесь гниёт». Ответ: не надо судить о гнилости по себе. А как увидим позже, Пушкин выбрал для героев со своим прототипом именно то, что и предпочёл в вышеуказанной фразе, т.е. – сохнуть. Пример: в Петербурге, который Пушкин называл «Севером», его герой Онегин, прототипом которого является он сам, «сохнет» (8), а отнюдь не гниёт.

27.  «Анна Керн была … дочерью предводителя дворянства Лубны в Украине». Ответ: во-первых, предводителя дворянства не «Лубны», а Лубенского уезда, и, во-вторых, не «в Украине», а на Украине! Но может «в Украине» это опечатка? Нет, Дружников так же пишет и в других местах. Кстати, я вполне могу понять, когда наши политики, желая вызвать симпатии украинцев при поездках к ним, начинают говорить не по-русски «на Украине», а по-украински - «в Украине», но когда так говорит родившийся в Москве филолог, то кроме его личной безграмотности тут ничего не найдёшь. Кстати, о языке политиков. Помню, как Президент Украины Леонид Кучма, приехав в Россию и выйдя на улицу для общения с народом, несмотря на прекрасное знание им русского языка, вдруг стал говорить через переводчика. Но когда его краткий ответ: «Це брехня!» был переведён: «Это неправда!», то народ вокруг него стал почёсывать затылок и задумываться: «А сколько же денег получает переводчик Кучмы за столь сложный перевод?»

28.  «Пушкинское выражение «славянские ручьи сольются в русском море» в поэтической форме восхваляло великодержавный шовинизм «старшего брата». Ответ: данное выражение поставлено Пушкиным в виде вопроса, а не утверждения, и тем более шовинистического! Кроме того, «брат» - это родственник, и уже из-за одного этого никак не может «проповедовать расовую исключительность» (а это важная составная часть определения шовинизма!) в отношении другого, пусть и младшего, брата. А значения слов кому-кому, а уж филологу Дружникову знать бы не мешало.

29.  О Пушкине: «Он рассказывал Нащокину, как провёл ночь, спрятавшись под диваном у Долли, и как они предавались любви на шкуре, расстеленной перед камином, когда её муж спал в соседних апартаментах. Удивляет только, что Пушкин не расчихался от поддиванной пыли». Ответ: а меня не удивляет, что Пушкин не расчихался под диваном Долли Фикельмон, поскольку физически сделать это он никак не мог, т.к. никогда под ним и не был! А утверждение о его ночном свидании с этой графиней является бездоказательным домыслом, который Дружников, как попугай, бездумно повторяет. Да и к тому же - о каком ночном свидании может идти речь, если тот же Дружников пишет о предшествующей реакции на стихотворение «Клеветникам России» так: «Долли Фикельмон перестала с Пушкиным здороваться»! И добавляет «исчезновение Пушкина на три месяца из дневника Долли, доступного мужу, и означает их близость, несмотря - и это необходимо добавить – на противоположные взгляды по части оккупации русскими Польши». Т.е., по Дружникову выходит, что днём Долли презирает Пушкина и не здоровается с ним, а вот на ночь приглашает его же в свой дом для секса? Бред сивой кобылы! А точнее Овена-Барана Дружникова, выдумавшего, что Фикельмон якобы не здоровалась с Пушкиным.

30.  О «Стансах» Пушкина - «Это поэтическое лизание того, что Владимир Даль называет в своём словаре местом, по которому у французов запрещено телесное наказание». Ответ: в издающемся ныне в России словаре русского языка В.И.Даля интерпретации Дружникова, связанной с неназванным им местом, нет. Но поскольку такие же, как и он, жидовствующие пакостники умудрились изъять из некоторых современных изданий словаря Даля (а на это жаловался ещё Солженицын!) не то, что слово «жид», но даже и слово «еврей», то можно предположить и то, что попутно они изъяли оттуда и слово о некоем месте, о котором так витиевато пишет их соплеменник Дружников. Однако в любом случае представлять Пушкина каким-либо «лизателем» - это ложь и подлость!

31.  О стихотворении «Памятник»: «…он, оказывается, продолжает думать об изгнании, что никогда биографами не отмечалось. ... в предыдущем варианте Пушкин написал иначе..:Призванью своему, о Муза, будь послушна, Изгнанья не страшась, не требуя венца, Хвалу и брань толпы приемли равнодушно И не оспоривай глупца. О каком изгнании думает он теперь? Куда?» Ответ: ни один биограф Пушкина не относил к нему этих слов, поскольку они не о нём, а о его музе, к которой он, если читать внимательно, и обращается. О точном же адресе этой музы я обязательно сообщу, когда данное расследование дойдёт до неё непосредственно.

32.  «Пушкин был противник трона и самодержавия и в этом направлении действовал на верноподданных России». Данное мнение императора Александра II… было высказано сыну Пушкина Александру. То была ложь…» Ответ: нет, не ложь, а сущая правда, которую Дружников, к сожалению, так и не постиг.

33.  «Простой расчёт поэта: желание не конфликтовать с правительством. Блистательный психолог в других случаях, великолепный игрок, он тут пасовал, прятал козыри, становился послушным, как школяр, терял способность к ответным ходам и всегда проигрывал». Ответ: нет, не проигрывал, если даже в 1871 году Александр II сказал сыну Пушкина о его отце и Лермонтове следующее: «Двор не мог предотвратить гибель поэтов, ибо они были слишком сильными противниками самодержавия и неограниченной монархии, что отражалось на деятельности трёх защитников государя – Бенкендорфа, Мордвинова и Дубельта и не вызывало у них необходимости сохранить жизнь поэтам… Мнение наше тождественно с мнениями защитников трона и глав русского государства – Александра благословенного и в бозе почившего родителя нашего, Николая Павловича» (9). Слова же о жандармах, у которых не было «необходимости сохранить жизнь поэтам», весьма примечательны, поскольку дают объяснение их бездействия по предотвращению дуэлей Пушкина и Лермонтова. Преступлением же считается не только преступное действие, но и преступное бездействие: это, например, когда кто-нибудь при вас тонет, а вы, имея под рукой круг и верёвку, никаких действий для спасения утопающего не предпринимаете. Слух же о том, что жандармы поехали не в ту сторону для предотвращения дуэли Пушкина с Дантесом, хоть и не подтвердился, но заслуживает внимания, поскольку «нет дыма без огня». А возник такой слух, вероятно, на знании кем-то, что о дуэли жандармы были вовремя осведомлены, однако ничего для её предотвращения не сделали.

34.  «Мы появились в Кишинёве, чтобы пройти по следам Пушкина, спустя 165 лет и, хотя фонарей в городе стало больше…, грязь и убожество целых районов бросались в глаза повсюду». Ответ: а вот я, чтобы пройти по следам задержанной в Ростове-на-Дону мошенницы, появился в Кишинёве спустя три года после Дружникова, но никакой грязи и убожества так и не приметил. Отсюда вопросы: а по каким же это помойкам Кишинёва шатался Дружников, да и вообще - был ли он там? Последний вопрос связан с тем, что он путается в своих словах: «Инзовский дом в Кишинёве исчез. Дом, где жил Пушкин, превратился в конюшню. Много лет уже в наше время собирались сделать музей, да всё не было средств. В 1986 году, побывав в Кишинёве, мы нашли этот дом в полуразвалившемся состоянии». Ответ: дом генерала Инзова был снесён по решению городской управы Кишинёваещё в XIX веке, ана его месте были выстроены конюшни Любенского драгунского полка (10), в связи с чем Дружников мог видеть лишь то, что осталось не от дома, где жил Пушкин, а от конюшни, где жили лошади, ни в каких музеях не нуждавшиеся. А потому жители Кишинёва и не планировали делать музей на месте конюшни, а нашли самый первый дом, в котором жил Пушкин по приезду в их город («дом Наумова»), и именно в нём 10 февраля 1948 года открыли Дом-музей Пушкина, который работает и сейчас. Но почему же его не посетил Дружников в 1986 году? Может потому, что и вовсе не был в Кишинёве, а для своей лжи просто понадёргал сведений из чужих книг?

35.  «Поэта откровенно готовили к сетсотству… Логическим результатом взаимного сближения должно было стать прямое предложение о сотрудничестве, или, используя легкомысленный лексикон, - вербачок. Момент для вербовки… выбран профессионально. Разговор идёт как по нотам: сначала лесть или запугивание, потом осторожное предложение, а следом за ним – обещание содействовать. Вы – нам, мы – вам... Поэт, как видим, обрадовался предложению сотрудничать с одной из трёх канцелярий, предложению, исходившему, однако, непосредственно от Третьего отделения. Пушкину предлагали служить в канцелярии 3-го Отделения!» … стань Пушкин агентом Третьего отделения, его бы наверняка не преследовали». Ответ: Канцелярия Бенкендорфа была одним из трёх вариантов тех предложенных канцелярий, с которыми Пушкин мог бы ехать на Кавказ, в связи с чем при наличии 66% вероятности ехать с другими канцеляриями Пушкин и пришёл к Бенкендорфу, который, однако, вопреки обещаниям своего сотрудника Ивановского, обрубил всякую альтернативу, предложив только свою канцелярию. И Пушкин отказался! Т.е «вербачок» не состоялся. Однако тут интересно другое, т.е. не то что написал Дружников, а с каким знанием дела он это сделал! Тут уж, поверьте мне, как человеку более двадцати лет проработавшему на оперативно-следственной работе, без личного опыта ему никак не обойтись. Реализм – дальше некуда и ушки-то торчат, и сильно! Кстати, а на какие же деньги в 1986 году неработающий Дружников путешествовал по т.н. «пушкинским местам» от Кишинёва до Тбилиси? На деньги от «СЭМиздата» или напрямую от «дядюшки Сэма»? Вот с ним-то, «вербачок», судя по всему, прошёл, ой, как прошёл! «Стань Альперович иностранным агентом, и конгресс США вытребует его». И вытребовал!

36.  «Записка о народном воспитании»… не произвела должного эффекта, хотя отдельные мысли в записке могли понравиться. Например, о том, что «влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества» и что надо развивать доносительство в учебных заведениях. И мракобесы такое писать прямо не решались». Ответ: ни у Даля, ни в современных словарях слова «идеологизм» нет. И поэтому прежде чем судить о нём, надо выяснить истинную причину применения Пушкиным этого слова. А теперь подлинные слова Пушкина о т.н. «доносительстве»: «Кадетские корпуса… требуют физического преобразования… Для сего нужна полиция, составленная из лучших воспитанников; доносы других должны быть оставлены без исследования и даже подвергаться наказанию; чрез сию полицию должны будут доходить и жалобы до начальства». При этом для понимания этих фраз обязательно нужно знать, что по Далю слово «полиция» означает «надзор за внешним порядком в общежитии; исправа». И этот «надзор» Пушкин предлагал составить отнюдь не из сотрудников Бенкендорфа, а «из лучших воспитанников» кадетских корпусов! Располагая же рядом слова «жалоба» и «донос», Пушкин тем самым давал понять, что имеет в виду донос гласный, без всякой тайности и анонимности, т.е. когда за ложь в доносе можно и ответить по поговорке «доносчику первый кнут».

37.  «Он ругает еду, которую калмычка ему подала,… Он рассчитывал на другие услуги этой женщины, но на деле, кажется, забыться не удалось». Ответ: никаких расчётов на «другие услуги», тем более в присутствии «целого калмыцкого семейства» (слова Пушкина) у него не было. В черновике же Пушкин указал, что 18-летняя калмычка ударила его «балалайкой по голове» за то, что он только подумал о «некотором вознаграждении». Думаю, что если бы эта калмычка узнала о грязных для её девического достоинства предположениях Дружникова, то своей балалайкой ударила бы и его! И не только по голове, и не только раз.

38.  «Несколько стихотворений обращено к Каролине Собаньской, в том числе «Я вас любил». … И, как бы наивно это не звучало, что одно из лучших в мире стихотворений о любви обращено не к будущей жене, а к леди-вамп, которую Пушкин называл демоном и которая была одной из самых мерзких окололитературных особ XIX столетия. С ней, с этой служащей сыска, а вовсе не с невестой, были у него судороги и муки любовного опьянения. … Она никогда не придавала значения влюблённому Пушкину, но лишь запоминала, что он говорил и делал. В дневниках, которые она вела всю жизнь…, Пушкин даже не упоминается». Ответ: но ведь и она не упоминается в Дон-Жуанском списке Пушкина! А отсюда можно и догадаться, что никакой любви у Пушкина к Собаньской не было, а была лишь игра, искусно имитировавшая чувство. А то, что на эту уловку попался Дружников, то это уж его проблема. И не надо бездоказательно относить к Собаньской «Я вас любил», которое Пушкин позднее вписал в альбом Анны Олениной. Да и как можно удивляться, что у Пушкина с его невестой, этим «чистейшей прелести чистейшим образцом», до свадьбы не было «судорог и мук любовного опьянения»?!

39.  «Бывшая возлюбленная Елизавета Хитрово…Он пытается перевести секс в вялотекущую дружбу…». Ответ: Хитрово нет в Дон-Жуанском списке Пушкина, поскольку она никогда не была его «возлюбленной». Не было с ней и никакого секса, а вот дружба (и отнюдь не вялотекущая!) со стороны Пушкина была.

40.  «В письмах Пушкина встречаются выражения «Честь имею донести» и «при сей верной оказии доношу вам». … Во времена Пушкина слова эти писались механически… Сегодня суть этого выражения видится нам иначе, ибо доносит как раз тот, кто чести не имеет». Ответ: Пушкин писал так: «Предполагать унижение в обрядах, установленных этикетом, есть просто глупость… Мы всякий день подписываемся покорнейшими слугами, и кажется, никто из этого не заключал, чтобы мы просились в камердинеры» (11). Добавлю: конечно, никто, кроме Овена-Барана Дружникова! А ведь если Бенкендорф заключал свои письма к Пушкину словами «честь имею быть вашим покорным слугой», то это вовсе не означает, что шеф жандармов был слугой Пушкина и вовсе потерял свою дворянскую честь.

41.  «Она прожила 87 дней – от брачной ночи до отъезда на дачу в Питер». Ответ: жена Пушкина выехала вместе с ним в Петербург вовсе не на дачу, а в гостиницу «Демут», где пробыв неделю, переехала в Царское Село. Там она поселилась в снятом доме, который сам Пушкин в отличие от некоторых пушкинистов, до сих пор представляющих себе летнюю резиденцию русских царей неким дачным посёлком типа Переделкино (или, как его ещё называют, - Недоделкино!) никогда не называл дачей, а всегда - «домом Китаевой».

42.  «А сам всю жизнь любил распутных, легко доступных, до женитьбы и после» (Д). Ответ: доказательств супружеских измен Пушкина нет, а есть лишь домыслы некоторых не очень умных пушкинистов.

43.  О стихотворении «Нет, я не дорожу»: «Вересаев без доказательств считал временем создания стихотворения начало брачных отношений Пушкиных, и нам кажется это логичным; даты Соболевского и Бартенева предположительны». (Д) Ответ: бездоказательные утверждения Вересаева абсолютно нелогичны, а правыми оказались Соболевский и Бартенев.

44.  «Евгений Онегин» остался, однако, даже не платоническим, но по-детски целомудренным романом… Пушкин, такой вечно сексуально озабоченный, виртуозно устраняет тему секса во всех отношениях своих героев, не предвидя, что сегодня внесексуальные отношения Онегина и Татьяны … покажутся подозрительными» (Д) Ответ: любые подозрения нужно проверять, и если бы это было сделано Дружниковым на достаточно глубоком исследовательском уровне, то в подтексте романа он обязательно нашёл бы так интересующий его секс между Онегиным и Татьяной.

45.  «Главной темой «Полтавы» оказался не подвиг Петра, а донос Кочубея царю Петру, и это связано с несостоявшейся попыткой привлечения Пушкина для службы в Третьем Отделении». Ответ: это глупость. И надо не критиковать Абрама Эфроса: «Рисунок повешенных декабристов на полях чернового автографа «Полтавы» А.Эфрос толковал как «политический стержень одной из основных тематических линий «Полтавы», прикрытый исторической и романтической фабулой… восстание Мазепы, казнь Кочубея-Икры, победа Петра представляют собой переключённое уподобление декабрьских происшествий», а полностью с ним согласиться!

46.  О Пушкине: «Павлищев давал ему хозяйственные советы». Ответ: нет, не советы, а долгое время изводил Пушкина, нудно вымогая у него деньги или недвижимость.

47.  «Байрон, который, в отличие от русского поэта, сперва отправил на помощь грекам за свой счёт два корабля, а затем появился в Греции сам… Байрон участвовал в революции в Италии, затем в Греции, отдав на это всё своё состояние, а Пушкин (при всех его благих намерениях) продувал своё состояние в карты». Ответ: Байрон был богат и говорил, что его доход «равен тому, что получает президент Соединённых Штатов, государственный секретарь в Англии и французские послы при больших дворах» (12). «Всё своё состояние» Байрон оставил не Греции, а своей сестре, проживавшей в Англии, о чём Андре Моруа пишет так: «Завещание Байрона передавало Августе и её детям всё его состояние (более ста тысяч фунтов)» (13). В официальной же справке о материальном положении семьи Пушкиных от 22.06.1824г. значится: «Это фамилия мало состоятельная, и молодой Пушкин, ничего не получая от своих родителей, был вынужден жить на своё скромное жалованье в 700 рублей в год и на доходы от своих сочинений» (подлинник на фр. языке). Будучи моложе Байрона на 11 лет Пушкин к 1823 году ещё не имел ни тех доходов и ни той известности, которые в это же время были у Байрона. «У Пушкина нет ни копейки» - пишет княгиня Вяземская в письме мужу от 11.07.1824г. В карты же Пушкин зачастую играл в долг и при этом, в отличие от того же Байрона, был честен и свои долги старался отдавать. Кроме того, он не мог ехать за границу без соответствующего разрешения царя.

48.  «Осенью 1817 года Грибоедов должен был стреляться из-за балерины Истоминой с корнетом Якубовичем. Дуэль отложили на год. Потом была «четверная» дуэль, во время которой Грибоедову прострелили руку». Ответ: «четверная» дуэль была 12 ноября 1817 года, а через год, т.е. 23 октября 1818г., во время обычной дуэли Якубович в Тифлисе прострелил Грибоедову руку.

49.  «Тело Грибоедова было выдано персидской стороной… Месяцы спустя установили по простреленной руке, что это Грибоедов. Но, отвечая на наши вопросы, специалисты в Тбилиси доказательств не прибавили. Могила Грибоедова условная, возможно, в ней лежит тело другого человека, перса с простреленной рукой, по другим сведениям, - случайный труп уголовника». Ответ: тело Грибоедова было опознано не просто по простреленной руке, а по такой особой примете как левый мизинец, простреленный на дуэли 23 октября 1818г. А вот с какими «специалистами в Тбилиси» и после какого количества распитого с ними вина беседовал Дружников, можно только догадываться.

50.  «Поэт пытается гордо отвергнуть упрёки в славословии: «Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня, с одной стороны, слишком самолюбиво, а с другой – слишком непристойно». Но именно это он сделал… Увлечение картами… в банк, фараон, штос, шулерскими методами тоже пользовался: очень хотелось выиграть... некоторые из его знакомых опальных декабристов исправно служили осведомителями… В церкви во время отпевания Пушкина столпившиеся вокруг гроба женщины плакали, поглядывая друг на друга, вспоминали шёпотом свои и чужие связи с поэтом». Ответ: всё это наглая и бездоказательная ложь!

51.  О похоронах Пушкина: «Поставили гроб и забросали снегом». Ответ: по свидетельству А.И.Тургенева, которому поручили похороны, могилу рыли два дня (5 и 6 февраля 1837г.) и она была вырыта, поскольку, как пишет тот же Тургенев, «моим гробокопателям помогали крестьяне Пушкина, узнавшие, что гроб прибыл». Затем «вынесли на плечах крестьян и дядьки гроб в могилу», а отнюдь не в снег, как пишет ненавистник Пушкина Дружников.

Но только ли Пушкина ненавидит Дружников? Нет, он ненавидит и Россию! Но и этого мало, - он ненавидит и русский народ, стараясь посеять межнациональную рознь между ним и другими народами. Посмотрим, как он это делает, ведь если «страна должна знать своих героев», то, я думаю, ей вовсе не мешает знать и своих врагов.

1.      Оскорбительно пишет о народе нынешней России следующее: «Зато реально неугасаемое желание лизать хозяину то место…» или «Если русский народ станет мирным (чем пока что не пахнет)». Ответ: обе мерзости без комментариев.

2.      «Победи Наполеон Россию – это было бы благом». Ответ: русскому народу оказалось вполне достаточным то варварство, которое показали т.н. «цивилизованные» завоеватели в 1812-м году, чтобы дружно встать и дать им соответствующий отпор. Что агрессорам, естественно, не понравилось. И когда маркиз де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году» представляет нашу страну как некое тёмное кладбище (а Дружников, конечно же, не упускает возможность повторить это в своей книжонке «Ангелы на кончике иглы»!), то русские не обижаются, а говорят: «а посмотрите-ка, господа маркизы, повнимательнее, что там за надпись над входом? Присмотрелись? Да, правильно, - «Кто с мечом к нам придёт».

3.      «Во время Второй мировой войны тема была приглушена, поскольку хотелось получать бесплатно грузовики и свиную тушёнку из Америки». Ответ: да мы до сих пор не вычеркнуты США из списка должников по т.н. «ленд-лизу», хотя в полной мере заплатили кровью своих солдат за все поставки, а заодно и за то, чтобы ни одна фашистская нога не ступила на американскую землю!

4.      «Хотелось бы отделить воспевание Пушкиным России как родины предков и России как империи, которая получила почётный титул «империи зла», но сделать это трудно». Ответ: лживое утверждение прикормленного в США эмигранта, поскольку никакой «империи зла», выдуманной уже в наше время Рейганом, Пушкин никогда не воспевал. А вот кто подлинная «империя зла» и т.н. «мировой жандарм», после развала СССР многие народы уже поняли. А кто не понял, ещё поймёт!

5.      О Муравьёве-Апостоле и Черниговском полку: «Солдаты с атаманом … насиловали женщин». Ответ: следствие велось полгода, но никому никаких изнасилований не вменялось! Перед нами очередная выдумка Дружникова.

6.      «Сергей Муравьёв-Апостол, у которого во время повешения оборвалась верёвка, крикнул: «Проклятая страна, где не умеют ни составлять заговоры, ни судить, ни вешать!». Ответ: в короткую фразу Муравьёва-Апостола: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно не умеют!» Дружниковым приплетены ещё и некие выдуманные им слова о судах и заговорах, но главное – это, конечно же, подленькая замена слов «Бедная Россия!» на слова «Проклятая страна!». Да ведь не проклинал свою страну, как хотелось бы ненавистнику России Дружникову, умирающий декабрист, а жалел её! А это большая разница!

7.      «Поэт стал демонстрировать то, что нужно было Сталину как воздух и что было реальностью: естественную любовь человека к своему отечеству в час, когда оно стоит на краю погибели, человеческую любовь к исторической родине… Национализм, такой же, как в нацистской Германии, стал использоваться в качестве основного тезиса пропаганды у себя» (Д). Ответ: И.В.Сталин был коммунистом-интернационалистом, и поэтому никакого «такого же, как в нацистской Германии», национализма в СССР и в помине не было! Что, кстати, и позволило Юрию Альперовичу не погибнуть во время войны от т.н. «холокоста», который проводили фашисты и которого при советской власти никогда не было.

8.      «Переводя (хотя и с ленью) местные законы на русский язык, Пушкин, как представитель оккупационных властей занимался именно русификацией» Ответ: однако несмотря на его усилия к 1837 году в Кишинёве почему-то, как пишет сам же Дружников, «главный элемент населения, как у большинства городов Бессарабии, не молдаване, а евреи». Приведённая же Дружниковым поговорка «Папа рус, мама рус, а Иван – молдаван» выдумана им самим путём переделки из поговорки обратного содержания, более звучной и, главное, более отражающей реальность: «Папа турок, мама грек, а я русский человек». Примером же подделки под русского, кстати, является и сам Дружников, спрятавший под русской фамилией свою истинную национальность. К тому же он скрывает и такую деталь: Пушкин-то переводил местные законы отнюдь не с молдавского языка, а с французского, которого молдаване не знали и на который эти законы ещё до Пушкина, были переведены греком Манегой.

9.      О Петре I: «Он ел руками – без ножа и вилки». Ответ в виде вопроса: это случайно не после того, как вернулся с так любимого Дружниковым Запада? Пушкин же пишет о Петре так: «Пётр сел подле хозяина и спросил себе щей. Государев денщик подал ему деревянную ложку, оправленную слоновою костью, ножик и вилку с зелёными костяными черенками, ибо Пётр никогда не употреблял другого прибора, кроме своего» (14).

10.  О нём же: «Посреди разговора мог плюнуть в лицо собеседника» Ответ: если в лицо такого ненавистника России, как Дружников, то уж точно! И не только Пётр I, но и, например, Алексей, брат Павлика Морозова, который о «собеседнике» Дружникове рассказывает так: «Дружников к нам в семью втёрся, чаи с мамой распивал, всё нам сочувствовал, а потом издал в Лондоне мерзкую книжку – сгусток такой отвратительной лжи и клеветы, что, прочитав её, получил я второй инфаркт» (16). Однако для Солженицына, призывавшего на словах «жить не по лжи», клеветник Дружников оказался тогда «раскапывателем советской лжи»! И Александр Исаевич, конечно же, сделал вид, что не заметил в его «Доносчике 001» следующего заключения: «подчеркнём, что наше расследование – литературное. И обвинения, стало быть, словесные». Да и попутно «не заметил» и то, что, указав в этой же книге, что «мать Павла была психически больна», Дружников не постеснялся цитировать эту «психбольную» следующим образом: «Павлика звали в деревне «срака драная» и «голодранец». Однако я не думаю, чтобы мать, хоть и больная, так могла говорить о своём погибшем сыне. Тем более что и Павлик-то на суде был на её стороне, и давал свидетельские показания против отца, бросившего их семью. Кроме того, Дружников пишет о мальчике-чукче, которого убили за то, что он донёс о тех, кто убил двух русских (гл.XI). И что же этим он нам показывает? А то, что он, тотально осуждающий доносчиков, фактически на стороне этих убийц! Хотя при этом интересно, - а как бы написал Альперович-Дружников о гибели мальчика, который донёс об убийстве двух евреев? Радостно или не очень? А ведь ложь в его книге проглядывает со всех сторон. Так, он пишет: «… убийцей, направленным ОГПУ, позже был убит лидер партии Киров», делая вид, что якобы не знает, что этот ложный слух, запущенный Хрущёвым, историками давно опровергнут. Смотрим другую ложь Дружникова: «Оля была в плену. Это автоматически вело к десяти годам советских лагерей» (гл.X). Однако ничего «автоматического» не было! Например, мой отец, офицер-танкист, попав раненым в плен, не был ни в каких «советских лагерях», а освобождённый из немецкого концлагеря американцами вернулся в Ростов-на-Дону, восстановил разбомблённый домик и женился на девушке, которая и стала впоследствии моей матерью. Но что странно, так это то, что такой «специалист по ГУЛАГу» как Солженицын вновь «не заметил» лжи Дружникова. Уж не потому ли, что она антисоветская?

11.  «Столетиями Россия…стремилась изгнать Турцию из Европы, вернуть христианскому миру Константинополь и проливы. Чаадаев эту тенденцию комментировал так: «Мы идём освобождать райев (турецких христиан. – Ю.Д.), чтобы добиться для них равенства прав. Можно ли при этом не прыснуть со смеха?» Ответ: можно! Но для этого Чаадаеву нужно было бы поехать в Грецию и Армению и там воочию увидеть жестокие притеснения местного населения со стороны турок. Частично об этом в «Путешествии в Арзрум» пишет и сам Пушкин: «Явились в наш лагерь армяне, живущие в горах, требуя защиты от турков, которые три дня тому назад отогнали их скот» (17). Кстати, притесняли турки не только армян или греков, но позднее и русских. Так, мои дед и бабка со стороны отца жили в той же Карской области, которую в 1829 году посетил Пушкин и которая в начале XX века входила в состав России. Когда же Карская область в 1918 году отошла к Турции, то не то, что армянам, но и русским жить там стало невыносимо, в связи с чем мои дед и бабка с грудным ребёнком (впоследствии моим отцом) перешли границу и ушли в Россию. В советское время моего отца как-то вызвали в КГБ и шутливо спросили: «А вы случайно, не сын турецкого подданного наподобие Остапа Бендера? Ведь у вас в паспорте записано, что вы родились в Карской области?» Когда же отец пояснил, что в момент его рождения эта область принадлежала России, то все вопросы отпали.

12.  «Бывшие борцы за свободу – декабристы – превратились в этой войне в активных оккупантов» («Узник России», далее - У). Ответ: декабристы и тут боролись за освобождение, но уже не русских, а единоверцев-армян!

13.  «Семь лет назад Пушкин мечтал вместе с Байроном освобождать Грецию. Теперь он с правительственным войском участвует в закабалении кавказских народов». Ответ: греки, как и армяне, считавшиеся во времена Пушкина родственными для русских единоверцами, находились под игом одной и той же Османской империи, и именно от турок освобождал их Байрон, и именно от турок в 1829 году освобождала Русская армия греков и армян. Несмотря на то, что Пушкину удалось немного подержать в руках казачью пику, он никаким военнослужащим не был, а потому при всём своём желании «закабалять» кого-либо не мог. Там же, где в 1829 году жили не армяне и грузины, являющиеся закавказскими народами, а настоящие «кавказские народы», т.е. с северной стороны Большого Кавказского хребта, Пушкин только играл в карты и принимал ванны.

14.  О «Рефутации г-на Беранжера»: «Ещё никто, кроме Пушкина, кажется, не гордился тем, что русская армия – это мародёры и насильники». Ответ: ещё одна злобная выдумка, поскольку ни о каких мародёрах и насильниках в стихотворении Пушкина речи нет! А есть лишь напоминание французам об их поражениях, где самыми резкими (и то в смысле открытых военных действий, когда насилие с обеих сторон неизбежно!) были лишь слова о том, что Суворов «трепал вас, живодёров, и вас давил на ноготке, как блох».

15.  «Есть у Трубецкого уточнение…» Ответ: Пушкин был знакомым со многими Трубецкими, в связи с чем необходимо указывать о ком именно идёт речь и откуда берутся сведения. Однако о том, что в данном случае речь идёт о Борисе Алексеевиче Трубецком, замечательном советском пушкинисте-краеведе, читатель должен догадываться. Хотя Дружникову это вовсе и не нужно, поскольку через Трубецкого можно легко опровергнуть его злобныеантирусские измышления. Так он пишет о Кишинёве: «Город был сожжён русскими ещё в предыдущую оккупацию, но за тридцать лет ожил». Однако профессор Б.А.Трубецкой, постоянно живший в Кишинёве, опровергает лживого американца: «В 1788 году, перед вступлением русских в Бессарабию, «Кишинэу» был дотла сожжён и разрушен турками» (17).

16.  Кстати, о слове «оккупация», которое Дружников постоянно использует для разжигания межнациональной розни. Так, он переделывает название картины «Парад по случаю взятия Варшавы» в «Парад в честь оккупации Варшавы» и выносит последнее в название главы. Кроме того, пишет: «Тем временем Русская армия оккупирует Польшу. Всю весну 1831 года там идёт настоящая война…Центральное чувство в стихах Мицкевича – горечь оттого, что поэт и вчерашний единомышленник стал выразителем идей оккупантов». Далее: «Захват Грузии (Грибоедов называл эту оккупацию «усыновлением Закавказья»). Ответ: налицо незнание «филологом» Дружниковым значения используемого им слова, поскольку «оккупация – это насильственное занятие чужой территории военной силой» (Выделено мной. С.Ш.). Территория же Польши в 1831г.г. – это отнюдь не чужая России территория, а её законная часть, поскольку Польша входила в состав Российской империи по международному договору от 1815г., а Николай Iбыл при этом одновременно и польским королём. В связи с этим говорить о какой-либо её оккупации неуместно. Так же, как и об «оккупации» Грузии, поскольку эта страна добровольно вступила в состав Российской империи за несколько десятилетий до 1829 года.

17.  «Именно Польша из всех русских колоний…» Ответ: опять безграмотное утверждение, поскольку в определении «колонии» всегда присутствует такая важная составляющая, как эксплуатация страны со стороны метрополии, что в отношении Польши, имевшей и политической, и экономической свободы больше, чем вся остальная России, не усматривается. Кроме того, Польша имела свою армию, в которой польские офицеры получали денежное довольствие больше, чем русские офицеры. Хороша ж «колония»!

18.  О «Клеветниках России»: «Друзья резко критиковали поэта за крайне правую позицию, в нём выраженную… Многие отвернулись от него. Пётр Вяземский осуждал и власти, и друга Пушкина за его постыдные националистические стихи». Ответ: Вяземский, несмотря на больший, чем у Пушкина, жизненный опыт, к 1831 году полностью проигрывал младшему по возрасту «собрату» и как поэт, и, главное, как мыслитель. Лишь спустя двадцать три года он «дозреет» и в 1854 году издаст сборник своих патриотических стихов «К ружью!». И вот в них-то и будет абсолютно всё то, в чём когда-то он упрекал Пушкина! В том же стиле, хотя и не на том же поэтическом уровне.

 

В 1935-м году издательство «Академия» выпустило сборник «Рукою Пушкина», где о произведении, которое Пушкин первоначально назвал «Рыбак и рыбка», было сказано следующее: «Рыбак и рыбка» - конечно, «Сказка о рыбаке и рыбке» (1). И надо же! Автор комментария (а это известный пушкинист Л.Б.Модзалевский) совсем не заметил, как сам же и опроверг свою догадку о «сказке» следующими словами: «Пушкин не только в этой записи считает её сербской песнью: черновой текст сказки в конце имеет помету: «14 окт. 1833 Болдино. 18 песнь сербская». Дата записи – 1834г.» (2). 
Да-да, 18-я песнь сербская, а отнюдь никакая ни «сказка»! Именно поэтому Пушкин и зачеркнул слово «сказка» и именно таковой он и считал изначально «Рыбака и рыбку». Причем не только 14 октября 1833 года, но и в следующем 1834-м. Впоследствии, правда, он не стал вводить её в цикл «Песни западных славян», а назвал «Сказкой о рыбаке и рыбке». 
А почему?! Да потому, что в этой «сербской песне» ничего сербского-то и нет! Основа сюжета в ней из немецкой «Сказки о рыбаке и его жене», а форма настолько русско-фольклорная, что дальше некуда! Да и направление в отношении русских источников легко можно увидеть в черновике Пушкина, где он пишет об «Ильмене, славном озере», связанном, как известно, с русской былиной о Садко и никакого отношения к западным славянам не имеющем. 
Но может быть Пушкин, действительно, сначала хотел сделать «Рыбака и рыбку» сербской песнью, но не смог? Ну, тогда посмотрите, как свою собственную «Русалку» он переделал для того же цикла песен, и какой мощнейший западно-славянский антураж он создал в «Яныше-королевиче»! Тут вам и река Морава вместо Днепра, и чешская королевна вместо княжны, и русалка Вила из сербского фольклора, и западно-славянские имена героев. Ничего подобного в «Сказке о рыбаке и рыбке» и близко нет! Зато язык, поговорки, детали сюжета и т.д. – всё из русского фольклора. Плюс полная русификация образов героев из немецкого источника – сказки братьев Гримм «О рыбаке и его жене». Плюс удаление не вписывающегося в русский контекст эпизода с превращением старухи в папу римского. 
А теперь вопрос: так разве ж не намеренно Пушкин заморочил исследователям голову своей записью о «18-й песне сербской», придав её произведению, ничего общего с циклом «Песен западных славян» не имевшему? Думаю, что да. 
Однако для того, чтобы глубже понять смысл этого намерения, нужно потянуть ниточку дальше и обратить внимание на взаимосвязь данной «ошибки» Пушкина с его планом издания своих сказок. Для этого приведу следующие слова исследовательницы В.Б.Сандомирской: «…необходимо остановиться на записи, сделанной в дополнение к плану издания на л. ПД №715, записанному в 1831г. Дополнение состоит из списка произведений, завершенных в Болдинскую осень 1833г.: поэмы «Анджело» и «Медный всадник»; «Сказка II» – «Сказка о рыбаке и рыбке»; «Сказка III»- «Сказка о Мертвой царевне и семи богатырях». Последним из этих произведений была окончена «Сказка о мертвой царевне», датированная в рукописи 4 ноября 1833 г. По-видимому, план был записан после этой даты и, можно думать, там же в Болдине, поскольку в тетради имеется еще одна запись, сделанная во вторую болдинскую осень, - «Осень» («Октябрь уж наступил…»). Эти две записи 1833 года – последние записи в тетради ПД №838, которая в целом датируется февралем 1828 – ноябрем 1833г.» (4). 
А теперь вопросы «на засыпку»: 
1. а почему же Пушкин нарушил свой план и не издал в 1834 году «Сказку о рыбаке и рыбке», хотя абсолютно никаких препятствий для этого у него не было? (Это ведь «Медного Всадника» «высочайший цензор» Николай I, так сказать, «зарубил» для печати, а вот «Рыбака и рыбку» никто и пальцем не трогал!). 
2. А может быть Пушкин вовсе и не нарушал своего плана и в отношении «Сказки II» его выполнил, а вот В.Б.Сандомирская просто что-то неправильно поняла, попавшись на его уловку по искусственному созданию неопределённости жанра «Рыбака и рыбки»? 
Смотрю глазами следователя и вижу, что Пушкин в своём плане издания (5) обозначил сказки (внимание!) ТОЛЬКО под номерами и без всяких названий! Сандомирская же и Л.Б.Модзалевский (6) сами присвоили им названия, исходя из того, что закончены осенью 1833 года были, по их мнению, только «Сказка о рыбаке и рыбке» и «Сказка о мёртвой царевне». Но это - по их мнению, а отнюдь не по мнению Пушкина, делавшего запись в плане! И вот тут-то перед нами и возникает вопрос: так какую же тогда сказку имел в виду Пушкин, присвоив ей номер II? 
Не догадались? Ну, тот, кто когда-то работал в советской торговле, я думаю, главное в виде слова «излишек» уже понял. Именно излишек был тогда более страшен при переучёте, чем недостача товара, поскольку объяснить излишек можно было или ошибкой учёта, или же… как невольно засветившимся «левым», т.е. официально неучтённым, товаром. А вот последний-то всегда был объектом повышенного внимания ОБХСС! 
Так и в данном случае - в пушкинском плане издания «выплыл излишек» в виде безымянной и непонятно откуда взявшейся сказки! Ведь «Рыбака и рыбку» Пушкин не просто отнёс к сербской песне, но и дал ей номер в цикле «Песен западных славян», который он в 1834 году издавать не собирался. И не издал так же, как не издал отдельно и отнесённую им к этому циклу «Рыбака и рыбку»! Так куда же тогда пропал безымянный излишек из пушкинского плана?? Вероятно, его надо поискать, ведь не зря же наши ростовские строители свято чтут закон сохранения веществ, правда, говоря о нём следующее: «Если на одной стройке пропало что-то, то оно обязательно появится на другой». И оно, а точнее, она, т.е. сказка - и появилась!! Правда, не под именем Пушкина... И где бы вы думали?
Примечания: 1.с.281 или ПСС,XVII,218. 2.Там же. 3.П.В.Анненков «Материалы для биографии Пушкина», М., «Современник», 1984, с.428. 4.Б.Сандомирская «Рабочая тетрадь Пушкина 1828-1833г.г.» в книге «Пушкинский сборник» (Ленинградский ГПИ), Ученые записки, Псков, 1973, с.271. 5.ПСС,XVII,192. 6.В вышеуказанном сборнике «Рукою Пушкина». 

 

Эта удивительная история началась давно и обычно об этом пишут так: «В один из весенних дней 1834 года профессор русской словесности и близкий друг Пушкина и Жуковского П.А.Плетнёв, поднявшись на университетскую кафедру, начал вместо лекции читать студентам стихотворную сказку. А закончив чтение, раскрыл изумлённой аудитории имя автора – тут же сидевшего Петра Ершова. Вскоре после этого сказку узнала вся Россия. Первая её часть была опубликована в апрельском номере «Библиотеки для чтения»; в июне того же года «Конёк-горбунок» вышел отдельным изданием. Успех был колоссален» (1).

Или так: «Наконец, весной 1834 года в жизни Петра Ершова произошло, пожалуй, самое радостное событие. Профессор русской словесности Пётр Александрович Плетнёв, большой друг русских поэтов и писателей, вошёл в аудиторию, возбуждённый, взволнованный и вместо обычной лекции, поднявшись на кафедру, прочёл стихотворную сказку «Конёк-горбунок». А в ответ на восторженные аплодисменты слушателей он поднял со студенческой скамьи самого виновника торжества, Петра Павловича Ершова, поздравив его с настоящим литературным успехом. Затем в апрельском и июньском номерах «Библиотеки для чтения» за 1834 год сказка Ершова предстала на суд взыскательной петербургской публики. Сам Пушкин, прочтя её, сказал: «Ершов владеет языком точно своим крепостным мужиком. Теперь мне можно и оставить этот род поэзии»… в памяти современников и потомков осталось лишь одно юношеское произведение, «проба пера» 19-летнего автора. Всё написанное им позднее не выдержало ни суда современников, ни испытания временем и осталось достоянием узкого круга любителей русской словесности. Загадка неожиданного взлёта Ершова и столь же внезапного угасания до сих пор волнует знатоков его творчества и до сих пор она окончательно не разгадана» (2).

Смотрю глазами следователя: в июне 1834 года было получено лишь цензурное разрешение на издание всей сказки, а 5 октября 1834 года в №225-м «Северной пчелы» появился анонс, т.е. предварительноеобъявление, о выходе «Конька-горбунка» отдельным изданием, о чём ершововед (далее «ершоведы», поскольку «ершововеды» звучит хоть и научно, но тяжко) В.Г.Утков написал ещё в 1950 году (3). В 1970 году тот же Утков написал: «В октябре того же года в Петербурге вышло отдельное издание «Конька-горбунка» (4), что и повторил в 1979 году (5). Однако всё это не помешало ни И.П.Лупановой (1976г.), ни Ю.В.Лебедеву (1990г.), ни в 1974 году доктору филологических наук В.П.Аникину (6), отталкиваться не от уже установленной Утковым даты полного издания «Конька», а - от некой выдуманной и приближенной ими к дате цензурного разрешения.

Эту же ошибку совершила и Анна Ахматова при написании статьи о пушкинском стихотворении «Царь увидел пред собою», когда она только в этой одной статье дважды (!) вышла на «Конька», поскольку сначала заметила сходство пейзажа с царевной в «Коньке» и в черновике «Золотого петушка», а затем написала: «Не зачёркнутая в рукописи строка «Что за притча молвит он» - не перенесена в беловик. Может быть, Пушкин заметил, что это же восклицание встречается в только что вышедшей тогда (летом 1834г.) сказке Ершова «Конёк-горбунок». Этим же можно объяснить и колебания в выборе пейзажа» (7).

Отличная мысль! Но вот нестыковка: не был ведь ещё «Конёк» напечатан полностью, и в частности с теми сценами, о которых пишет Ахматова. Пушкин-то писал «Золотого петушка» в сентябре 1834 года, а «Конёк» в полном объёме появился в октябре. Конечно, тут Ахматова могла бы свалить вину за свою ошибку на тех ершоведов, которые к моменту написания её статьи путались со временем издания «Конька». Однако почему она так уж им поверила и не посмотрела, что тот же «Конёк» неоднократно печатался со значительным разрывом времени от момента цензурного разрешения? Так, цензурное разрешение 4-го издания было дано 22 сентября 1855г., а напечатали его только в 1856 году; цензурное разрешение 5-го издания было дано 17 августа 1860г., а напечатано оно было опять же только в следующем году! Да и второе издание, имея цензурное разрешение от 22 декабря 1839г. в этом году не вышло.

И поэтому нельзя было надеяться, что если 4 июня 1834г. полному тексту «Конька» дано было цензурное разрешение, то так уж и был он тем же летом и напечатан! Не был! А ведь если бы Ахматова знала, что полного «Конька» ещё в печати не было, а Пушкин в своих черновиках уже вовсю заимствует из него чуть ли не целые сцены и выражения, то и ссылка на его хорошую память, и на то, что он якобы мог читать «Конька» до публикации, не смогли бы, я думаю, снять её настороженности в отношении этой сказки.

Кстати, в мае 2007 года в интервью журналу «Православный просветитель» Т.П.Савченкова, ершовед из Ишима, лукаво попыталась сгладить данное противоречие, сказав следующее: «Последняя сказка – «О золотом петушке» - была уже вчерне написана, когда появился «Конёк-Горбунок». Это подметила Анна Андреевна Ахматова: прочитав «Конька», Пушкин даже внёс некоторые изменения в беловой, окончательный вариант «Сказки о золотом петушке». Ведь поначалу его Царь-девица сидела в шатре на берегу моря. Увидев точно такой же образ в сказке Ершова, Пушкин перенёс её в горы».

Однако к сентябрю 1834г. «Золотой петушок» не был уже «вчерне написан», а «Конёк» с данной сценой не был ещё напечатан! Да и выехал-то Пушкин из Петербурга, где «Конёк» готовился к печати, ещё 25 июля, а закончил «Золотого петушка» 20 сентября. Вернулся же из Болдина в Петербург он только к середине октября. И лишь тогда он имел возможность приобрести изданного там «Конька».

Ошибкой является и утверждение Савченковой о том, что Пушкин «перенёс в горы» Царь-девицу, поскольку именно из-за этого образа у него осенью 1833г. как раз и застопорилось дальнейшее написание «Золотого петушка», а когда следующей весной он получил в подарок от Катенина его «Княжну Милушу», то и позаимствовал оттуда уже не царевну, а Шамаханскую царицу. Подчеркну: царицу, а не царевну! Что не одно и то же и что имеет, как мы увидим позже, большое значение. 

Правда, кроме лености и невнимательности ершоведов можно найти и уважительную причину заблуждений в датировке полного издания «Конька». Это прежде всего послесловие к «Коньку» в БдЧ, где уведомлялось: «Полная поэма г.Ершова состоит из трёх таких же частей и в непродолжительном времени выйдет в свет особою книгою» (10). Вот на это-то «непродолжительное время», я думаю, и «купились» многие ершоведы (кроме, В.Г.Уткова, конечно). И при этом они хотя бы для подстраховки не спросили себя: а каково вообще могло быть «непродолжительное время» издания книг в том же 1834г.? Лучше всего нам даст ответ пример с пушкинской «Историей Пугачёва». Так, 3 июля 1834г. Пушкин сдал свою «Историю Пугачёва» в типографию для печати, но само печатание растянулось на более чем четыре месяца, закончившись лишь в ноябре, о чём можно судить по письму Пушкина Бенкендорфу от 23 ноября 1834г. Но и этого оказалось мало, поскольку между напечатанием книги и её поступлением в продажу прошло ещё не менее месяца! И лишь около 28 декабря 1834г. первое издание «Истории Пугачёва» легло на прилавки магазинов, после чего желающие и смогли его купить. Книга вышла в свет! Тут уж, говоря словами Пушкина, «Не скоро ели предки наши»!

Кстати, та же Т.П.Савченкова в своей статье «Конёк-Горбунок» в зеркале «сенсационного литературоведения» (11) упрекает пушкинистов А.Лациса и В.Козаровецкого в ошибочной датировке публикации первой части «Конька», поскольку дата выхода БдЧ была якобы не в апреле, а 5 мая 1834 года. Но при этом опять же не задается вопросом, а откуда же могла быть такая ошибка?

И действительно, почему Лупанова пишет об «апрельском номере» БдЧ, а Савченкова о «майской книжке» этого же журнала? Или может быть, номер БдЧ был апрельский, а вышел в мае? И если уж Лацис и Козаровецкий допустили ошибку в датировке на пять дней, то разве не была она обусловлена тем, что целые поколения ершоведов в течение многих десятилетий дружно утверждали, что первая часть «Конька» появилась именно в апреле 1834г. А Богданова из Новосибирска так вообще написала: «Первая часть сказки в марте 1834г. появилась в «Библиотеке для чтения»! (12). Надо же! Цензурное разрешение дано 31 марта и, если верить А.А.Богдановой, то в тот же день первая часть «Конька» сразу же была и напечатана! Прямо как у Остапа Бендера: «утром деньги, вечером стулья».

А ведь Лацис и Козаровецкий всё же не ершоведы, и как бы они были неправы, но их достоинство уже в том, что они своим «сенсационным литературоведением» весьма растревожили ершоведов и тем самым заставили их работать! Однако главное, я думаю, всё же прячется в другом. Главное - это та уверенность, с которой редактор О.И.Сенковский указал на все три части «Конька» и пообещал их скорое издание, поскольку это прямо говорит о том, что он был ознакомлен с «Коньком» в довольно полном объёме, позволявшим давать подобные обещания.

А отсюда и возникают вопросы: а каковы же причины раздельного издания «Конька», если к дате цензурного разрешения его полный текст был почти готов? Почему бы не подождать немного и не напечатать её всю? К сожалению, текстолог Д.М.Климова не задалась этими вопросами, поспешив написать, что «Ко времени публикации первой части в БдЧ было уже подготовлено к печати I изд.» (13). Но это не так! И я не зря сказал выше слова «почти готов», поскольку главной причиной отдельного издания первой части «Конька», как мы увидим позже, всё же была незавершённость, имевшаяся во второй его части. И самое удивительное, во что трудно и поверить, - незавершённость какого-то одного, но очень важного для автора стиха. И это при том, что стихов в «Коньке» к этому времени уже было написано более двух тысяч!

Однако не было ли каких-нибудь других, пусть и не главных, но всё же причин и отдельной публикации первой части «Конька», и чтения её студентам университета?

Ответ, я думаю, может дать следующая версия: по всем признакам П.А.Плетнёв читал первую часть «Конька» своим студентам не только до публикации (а иначе как бы он «раскрыл изумлённой аудитории имя автора», если оно уже напечатано в журнале!), но даже и до времени получения цензурного разрешения. А это уже определённый риск, поскольку некоторые строки из этой первой части цензор всё же вымарал. И я думаю, что если бы руководство Петербургского императорского университета узнало о чтении студентам нецензурных строк «Конька», то у Плетнёва могли бы быть серьёзные неприятности.

И поэтому вопросы: зачем Плетнёв, прекрасно знавший, например, о том, что ранее только за чтение в узком кругу друзей неопубликованного «Бориса Годунова» Пушкин получил нагоняй от Бенкендорфа, рисковал, читая студентам не прошедшего цензуру «Конька»? Или он очень хотел посмотреть на реакцию «изумлённой аудитории» после раскрытия ей имени автора? Или он боялся, что после представления этого автора кто-нибудь из его сокурсников вдруг встанет да и скажет при всех: «Да не мог Петька Ершов такую сказку написать, потому что …»? И доводы несогласного студента могли бы оказаться весьма убедительными!

Но никто из «изумлённой аудитории» не встал и не возмутился. Ни после пробного чтения, ни после пробной, на мой взгляд, публикации первой части. Так же, как и все другие читатели или слушатели сказки.

И «Конёк» начал свой удивительный путь под именем никому ранее неизвестного «сказочника» Петра Павловича Ершова, человека весьма скрытного и, по определению его университетского товарища А.К.Ярославцева, «загадочного», сына умершего в прошлом году полицейского чиновника. 

Давно люблю Пушкина и пишу о нём книги по теме "Пушкин -Великий Мистификатор!", поскольку эта тема до сих пор не разработана пушкинистами. Считаю без лишней скромности, что на данный момент никто не знает о Пушкине-мистификаторе столько, сколько я.