Тлеющий уголек. Его мерцание уже не согревает, но всё ещё хранит в себе память о прошлом: ярком и мимолетном, таком обжигающем и прекрасном. Он скоро умрет. Но его согревает то, что прожил он жизнь свою ярко, что передал свое тепло в вечность, а вечность по своим законам не забудет его. И он ждет своего часа. Горячий, он знает, что станет холодным, что тепло жизни уйдет из него, постепенно забирая жар его сердца. Но это потом. А сейчас он еще пытается насладиться последней минутой, и в память о прошлом он собирает свои последние силы, чтобы вспыхнуть в последний раз. И он вспыхнул ярко и ослепительно. А затем необъятная и леденящая тьма захватила все в свои руки, поглотив все то, что когда-то грело. И тьма правила миром.

Нежное сердце розы
Разорвано на лепестки.
Река поглощала слёзы
И приступ чёрной тоски.

Рука, что на розе гадала,
Махала вслед кораблю,
Другую потом обнимала,
А губы шептали: "Люблю".

Вновь пальцы искали ответа,
Терзая нежный цветок,
Бросая голую ветку
Во временной поток.

А сердце реки страдало,
Понять оно не могло:
Зачем же рука искала
Того, что ей знать не дано?

Сердце знает, когда его любят.
Ему не нужны слова.
Любовь никогда не губит,
О ней говорят дела.

Холодными пальцами смерти
Ответа не ищут в любви.
Живое слушает сердце,
Как другое сердце стучит.

В ответах рука сомневалась,
Срывая цветок за цветком.
А сердце реки разбивалось
О сердце людское со льдом.

Очарование весны лилось в комнату из раскрытого окна. Утро было нежным и обещающим. Солнце мягко обнимало комнату своими лучами. Свежий воздух наполнял легкие свободой. Смятая постель еще хранила в себе тепло ночи и дурманящий запах сна. На столе остывал крепкий кофе. Аппетитные булочки красовались своими поджаристыми боками. И только еще неостывшее тело, мерно покачиваясь, говорило, что день для него уже не наступит.

Байрон Дюкей сидел за восьмиугольным столом с зеленой крышкой. Справа от него высились столбики фишек для покера — красные, белые и синие. Слева стояла маленькая тележка с бутылками виски, дюжиной чистых стаканов, сифоном с содовой и большим сосудом, доверху заполненным ледяными кубиками.
Сидя в одиночестве, Байрон Дюкей забавлялся с колодой карт. Тонкие, с ухоженными ногтями пальцы перетасовали карты и приступили к некой загадочной игре, походившей на «солитер» или на гадание. Одна за другой открывались карты, при этом красивое аскетическое лицо игрока сохраняло полную невозмутимость.
В огромной квартире царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом карт. И вдруг еле слышно щелкнула дверь; она находилась вне поля зрения игрока, поэтому он громко и дружелюбно произнес:
— Кто бы это ни был — входите.
Он ожидал приятеля и партнера по игре. Но человек, появившийся перед ним, пришел сюда явно не для карточной игры. Он был невысок и удивительно тощ, одет в грязноватые серые брюки и белую рубашку с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Длинные песочного цвета волосы были взлохмачены. Блеклые глаза горели отчаянием. В правой руке он сжимал внушительных размеров нож.
Байрон Дюкей не попытался подняться из-за стола.
— Что вам угодно? — спросил он.
Незнакомец помолчал и, настороженно оглядевшись, осведомился:
— Мы одни?
Может, это было опрометчиво, но Дюкей кивнул.
— Ладно, — произнес незнакомец. — Не делайте глупостей, и я вас не трону.
— Что вам угодно? — повторил Дюкей. Голос его прозвучал еще спокойнее.
Юноша снова оставил вопрос без ответа и оглядел комнату, как бы раздумывая, не понадобится ли ему здесь что-либо. Он заметил рядом с локтем игрока бутылки, и взгляд его оживился.
— Неплохо бы выпить, — сказал он.
— Присядьте, — предложил Дюкей, — я вам налью.
Незнакомец выбрал место напротив игрока. Правую руку он держал над крышкой стола: шестидюймовое лезвие блестело на зеленой материи, будто алмаз на бархате.
— Что будете пить? Бурбон? Шотландский виски?
Юноша заколебался, как бы удивляясь тому, что имеется выбор.
— Бурбон, — проговорил он наконец. — Побольше и со льдом.
Дюкей молча приготовил напиток, затем подвинул его в сторону незнакомца, который принял его левой свободной рукой. Сделав большой глоток, незваный гость передернулся.
— Мне нужны деньги и ключи от машины, — произнес он. — И кое-какая одежда.
Вопреки ожиданиям игрок не торопился исполнять приказание.
— Это не похоже на обычный налет, — промолвил он.
— Вот именно. — Молодой человек снова отхлебнул из стакана. — Слышите? Пошевеливайтесь!
— Кстати, кто вы такой? — спросил Дюкей, меняя тему разговора.
— А это, черт подери, вас не касается...
— Должно быть, вы Рик Мэйден?
На губах незнакомца мелькнула улыбка гордости.
— Видно, вы слушаете новости, — заметил он.
— Иногда, — кивнул Дюкей.
— Ну да, я Рик Мэйден. На прошлой неделе порезал в баре двоих. Мою подружку и ее нового приятеля. Через пару дней меня поймали, но вчера утром я удрал. — Он усмехнулся. — Потому что сумел раздобыть себе другой нож.
— Вы не против, если я выпью за компанию? — спросил игрок, потянувшись к графину.
В ту же секунду Мэйден, отставив недопитый бурбон, хлопнул по столу левой рукой.
— Еще чего! — едва не выкрикнул он. — Я сказал: мне нужны деньги, вот и гоните их!
Дюкей замер, но не подчинился.
— Давайте-ка обговорим это, Мэйден, — начал он.
Правая рука собеседника приподнялась над столом, лезвие беспокойно дрогнуло в пальцах.
— Слушайте, мистер, — медленно произнес он, — или вы сделаете, как я хочу, или я вас порежу, как тех, других...
Дюкей не дрогнул.
— Сидите спокойно, Мэйден, — приказал он, и юноша повиновался. — Прежде чем вы решитесь «порезать» меня, будьте любезны выслушать...
Казалось, Мэйден почувствовал в этих словах нечто опасное. Он сидел не шевелясь, нож замер в руке.
— Прекрасно. Итак, проанализируем ситуацию, мистер Мэйден. Мы располагаемся за столом, как раз напротив и примерно в шести футах друг от друга. У вас — нож, у меня в данный момент нет оружия, но зато имеются кое-какие соображения. Что мне делать, если вы решитесь применить силу? Конечно, я постараюсь защититься. А знаете как? При малейшей вашей попытке подняться со стула я опрокину на вас стол — в успехе я уверен. Может, вы и помоложе, Мэйден, но, как видите, я вдвое крупнее вас. Вот таким образом завершится первый этап нашего единоборства: вы очутитесь на полу, а стол сверху. Или, если мне не повезет, вы окажетесь у противоположной стены. Улавливаете мою мысль?
Несмотря на бушевавшие в нем подозрительность и злобу, юноша завороженно кивнул.
— Перейдем ко второму этапу: обратите внимание на стол позади меня, Мэйден. Полагаю, вы догадываетесь, на что я намекаю, — с того места, где вы сидите, эта вещь хорошо видна. Я использую ее для разрезания писем, но вообще-то это турецкий кинжал... Дальнейшее ясно, не так ли? Я хватаю кинжал, и мы уже на равных — согласны, Мэйден?
Грабитель не сводил с игрока глаз. Когда Дюкей сделал паузу, он молча облизал губы.
— На этом со вторым этапом покончено, приготовления к битве завершены, — продолжал игрок. — Этап третий — начало битвы. Рассмотрим оружие, Мэйден. Что у вас за нож?
— Заточенный кухонный ножик, — с явной неохотой произнес Мэйден. — Дружок подсунул в тюряге.
— Пожалуй, вы не станете возражать, если я предположу, что по части оружия у меня некоторое преимущество, — с легкой улыбкой заметил Дюкей. — По крайней мере, я бы не променял свой кинжал на ваш кухонный нож.
— Послушайте, мистер...
— Но самое важное не оружие, а противники, — напористо продолжал Дюкей. — Как полагаете, каковы ваши шансы, Мэйден? Кстати, сколько вам лет?
— Девятнадцать.
— Мне — тридцать один. Может быть, здесь очко в вашу пользу. Сколько весите?
— Сто двадцать фунтов.
— Я на шестьдесят фунтов тяжелее, Мэйден. Следовательно, счет в мою пользу. Как у вас с рукопашной? Вначале я перечислю свои достоинства: квотербек в сборной штата по регби — это десять лет назад. Почти так же хорош я был и как баскетбольный форвард. В теннисе много выше среднего, то же самое в плавании и прочем. Далее: форму я поддерживаю, проделывая упражнения минимум час в день. Не прибавил ни унции со времен окончания колледжа. Это о чем-то говорит, как вы считаете? А теперь перейдем к вашим атлетическим достоинствам, Мэйден.
Юноша побледнел и напрягся. Снова облизнул губы; казалось, он хотел возразить, но не нашелся как.
— Вы — жертва хронического недоедания. Не потому, что голодали в буквальном смысле, но, скорее, из-за того, что росли безнадзорно и плохо питались. Сами знаете, такая худоба болезненна. Добавьте вредные привычки. Курить начали, наверное, лет с десяти? Бог знает, что вы курите теперь, — может, нечто худшее, чем табак? Гляньте-ка на меня и на себя, Мэйден. Как полагаете, кто из нас лучше развит физически?
Юноша помрачнел, густые брови сошлись на переносице.
— Мы еще не добрались до главного, — продолжил Дюкей. — Я говорю о храбрости, желании выиграть схватку и готовности рискнуть. Конечно, войдя сюда, вы поступили смело. Правда, у вас — нож, а я безоружный. Но что осталось от вашей смелости? Полагаю, не так много. Одно дело — гордо войти и пригрозить ножом, но едва появится опасение, что с вами поступят подобным же образом, и перспектива становится не столь блестящей, не так ли?
— Это блеф! — воскликнул Рик Мэйден.
— Вы думаете? — усмехнулся игрок. — В таком случае, попытайтесь встать со стула, Мэйден.
На этот раз молчание было гнетущим и наполненным ненавистью. Мэйден не шевельнулся.
— Ну конечно, я упустил еще кое-что, — добавил Дюкей. — Это касается побудительных причин. Может, вы и не первый на свете храбрец, но должны драться хорошо — ради собственной выгоды. Если убьете меня, то все в порядке: берете мои деньги, машину и убираетесь на все четыре стороны. Если сами окажетесь мертвецом, то, в общем, это не хуже вашего положения до побега из тюрьмы.
— А вам что даст победа надо мной, мистер? — лукаво осведомился юноша, и в глазах его мелькнул проблеск надежды.
— Хороший вопрос, — признался Дюкей. — Мне кажется, я мог бы пойти вам навстречу, хотя при этом осложняется работа полиции и ваша поимка откладывается на денек-другой, а возможно, и на пару недель... Я мог бы надеяться, что, получив требуемое, вы мирно покинете дом, в худшем случае связав меня по рукам и ногам... Но моя натура не позволяет доверяться до такой степени. Вы — человек жестокий, вам нравится причинять людям боль. Возможно, вы ограничитесь тем, что вволю попинаете меня ногами, но поскольку за вами убийство... я тоже не гарантирован от подобной участи.
Незнакомец стал еще мрачнее.
— Кроме того, Мэйден, вы мне весьма несимпатичны. Вы — чистейшей воды подонок. Я согласен рискнуть получить раны или даже погибнуть, лишь бы разделаться с вами, — закончил игрок.
Рик Мэйден еле заметно поежился, правая рука его дрогнула.
— Значит, вы не прочь поиграть ножиками, а, мистер?
— Именно. Вам нужно всего лишь подняться с места.
Мэйден сделал глоток из бокала и поморщился от обжигающей рот жидкости. Хмуро глянул на Дюкея и выпалил:
— Ладно, папаша, можешь начинать! Берись-ка за дело!
— Я не говорил, что собираюсь взяться за «дело», — проговорил игрок. — Я лишь сказал, что именно сделаю, если начнете вы...
Они долго и пристально смотрели друг на друга, держа ладони на краю стола. В правой руке Мэйдена — нож, в руках игрока — пусто. Глаза парня уставились на кинжал, но потом вернулись к игроку.
Шли секунды...
— Почему бы вам не дать мне то, что я прошу? — произнес Мэйден. — Несколько долларов, костюм и ключи от авто. У вас страховка, никто ничего не потеряет. Согласны?
— Ни за что!
Мэйден задумчиво пожевал губу:
— И что же дальше, папаша? Так и будем сидеть? Ты говорил, что если я шевельнусь, то перевернешь стол и цапанешь ножик, — так мы деремся или рассиживаем? Пожалуй, я начну шевелиться.
Мэйден начал приподниматься, но тут же передумал.
— А, я все понял, — процедил он сквозь зубы. — К тебе должны прийти дружки играть в карты, и ты пытаешься задержать меня до их прихода.
— И мне это удается, не правда ли, Мэйден? — невозмутимо спросил Дюкей. — В самом деле я ожидаю их через пару минут.
— Но тебе это дорого обойдется!
— Выбор по-прежнему твой. Поднимись из-за стола — и я переверну стол и схвачу кинжал. Можешь испытать свое счастье.
— Я не круглый идиот, чтобы сидеть тут и ждать, — проговорил беглец.
— Но, вообще-то, есть альтернатива, Мэйден.
— На что ты намекаешь? — с надеждой спросил юноша.
— В случае драки я тоже рискую, хотя вовсе не горю желанием рисковать... Быть может, поэтому я готов предложить тебе обмен: твою свободу на мою безопасность. Но ты уходишь с пустыми руками.
— Выражайся яснее, папаша, — протянул Рик Мэйден, утративший значительную долю самоуверенности.
— Итак, пока ты держишь нож — я в опасности. Если ты вскочишь с места, я не буду знать, что ты собираешься делать — напасть или убежать. И — хотим мы этого или нет — придется драться. Улавливаешь мою мысль?
— Думаю, да, — кивнул Мэйден.
— В этой ситуации главная помеха — твой нож. Ты хочешь убраться отсюда, а я не заинтересован в драке. Мне важно не оказать тебе помощи, не пойти на поводу... Но пока у тебя нож, ты не сможешь сдвинуться с места, не начав схватки. Поэтому, как мне сдается, единственный выход — бросить нож на середину стола.
— Что?!
— Вот именно. И мы оба будем безоружны.
— Но как же я? Ты — регбист, и получается несправедливо...
— Между нами стол — ты успеешь вскочить.
— Но ты позвонишь легавым.
— Ты умный парень, Мэйден, — улыбнулся Дюкей. — Я об этом не подумал, но из чувства гражданского долга не отказался бы позвонить... Ну хорошо, договоримся так: телефон — в обмен на нож.
— Это как?
— Аппарат находится на расстоянии вытянутой руки от меня. Если позволишь, я выдерну шнур из гнезда. Разумеется, я сделаю это первым — дергаю шнур, а ты бросаешь нож на середину стола и удираешь. Что скажешь?
Брови юноши сошлись на переносице, он лихорадочно раздумывал, оценивающе поглядывая на игрока, прикидывая ширину его плеч и запас решимости.
— Хорошо, — процедил он через минуту. — Дергай за провод, но первым, а нож я пока что держу — на случай, если ты попытаешься схватить кинжал вместо телефона...
— Следи внимательнее, Мэйден.
Медленно, не выпуская противника из виду, Дюкей полуобернулся и протянул руку. Рывок — и оборванный провод повис в воздухе.
— Удовлетворен? — Дюкей выпустил из пальцев аппарат, тот почти беззвучно упал на толстый ковер.
— Теперь, будь любезен, нож. На середину, чтобы нам обоим было трудно дотянуться.
Они вновь уставились друг на друга, не доверяя словам и опасаясь один другого. Последовала долгая пауза, оба не шевелились.
— Ну, Мэйден! Пока держишь нож — со стула тебе не встать!
С явной неохотой молодой человек повиновался. Легкое движение кистью, и блестящий предмет замер в центре стола.
— А теперь не двигайся, папаша, — проговорил Мэйден, — я сматываюсь.
— Удачи я тебе желать не стану, Мэйден, — отвечал Дюкей.
Противники замолчали, будто прощаясь без слов, но внезапно тишину нарушил негромкий звук. Мэйден отреагировал мгновенно: опрокинутый им стул еще не коснулся пола, как он уже рванулся к двери. Дюкей не шевельнулся, лишь сжал пальцами подлокотники кресел и изо всех сил крикнул:
— Сэм, держи его! Это преступник!
Из соседней комнаты донесся шум, раздались крики и проклятья. Байрон Дюкей по-прежнему сидел и слушал. Возня усилилась, послышался удар кулаком по кости, и все затихло.
Игрок откинулся в кресле и расслабился. Яркая лампа над карточным столом освещала бусинки пота на его запрокинутом лице...


...Во второй раз капитан Сэм Уильямс появился у Байрона Дюкея, когда там вовсю играли в покер, то есть через два часа. За это время он надежно упрятал за решетку Рика Мэйдена и составил протокол о поимке преступника.
— Байрон, — произнес Сэм, качнув седеющей головой, — вряд ли я рискну еще когда-нибудь сыграть с тобой в покер. Никогда бы не подумал, что ты способен так блефовать.
— Ты мне льстишь, Сэм, — улыбнулся Дюкей, — просто мне повезло, вот и все. Джентльмены, я предпочитаю принимать вас, сидя в обычном кресле, чтоб хоть на время забыть о том, что я инвалид.
Сэм согласно кивнул. В полутьме, в открытых дверях спальни, поблескивали колеса инвалидного кресла. Рик Мэйден его не заметил. А если и заметил, то не подумал, что оно может иметь отношение к игроку в покер.

Холод постепенно подкрадывался  к самому сердцу. Миллионы маленьких ледяных иголок жгли тело не тем теплом, которое согревает. Холод медленно захватывал все новые и новые территории владения, постепенно побеждая живое тепло тела. Тепло… Огонь… Это все теперь казалось недостижимым и очень далеким. Разум отказывался верить в то, что тьма может быть такой белоснежно – непорочной. И тем не менее реальность доказывала обратное. Каждый шаг был шагом в тьму, в холод. Шаги, приближающие тело к смерти, к тлену.  Ноги подкосились, отказываясь продолжать этот бессмысленный бег в никуда. Какой странный жар - жар льда, такой же сильный как огонь, но оставляющий совсем другие следы. Взор искал огонь, искал тепло. Но видел только белый бескрайний простор тьмы. И в ней был огонь, но не привычный огонь. Огонь тьмы – бело - синее пламя, которое обжигает, но не теплом, а холодом, горит, но не греет, светит, но не освещает. Обжигающе – ледяной огонь, забирающий тепло из живого.  И тем не менее такой красивый, искрящийся огонь состоящий из мельчайших  снежных чешуек, пушистых и жестоких. Тьма никогда не была и не будет черной.  Быть черным значит быть противоположным белому, быть противоположным полному отражению, то есть полным поглощением. Это не тьма. Тьма – это полное отсутствие света. А раз нет света, то нет и цвета. Тьма – это неизвестность. Просто неизвестность… Странные рассуждения на тонкой границе жизни и смерти.  Но разум не в силах был думать об огне, о поисках тепла, да в принципе и об этой границе. Не было вопросов: Почему? Зачем? Не было рассуждений о несправедливости мира и жестокости жизни. Такой ход мыслей был непривычен, а потому непонятен и не принимаем.  Не в силах больше думать о поисках огня, оставив всякую надежду на спасение от холода и отказываясь принимать близкую смерть, разум пытался найти утешение в мире фантазий и рассуждений. Если реальность убивает   не принимаемой  безысходностью -  ум создает свой новый мир. Безысходность не становится безвыходностью. В этот момент происходит изменение взгляда на привычные вещи или создание мира полноценных иллюзий. Красивая сказка - для каждого своя. Прочный кокон в людской жизни. Погребенные живые трупы… Один и тот же путь, ведущий в никуда человеческий разум. Рабы собственных иллюзий, боящиеся встречи с реальностью, и потому отказывающиеся принимать и понимать не только окружающее, но в конце концов и самих себя… Холод жег все тело. Тьма ослепляла, и от нее начинали болеть глаза. Она была везде – бескрайнее белоснежное полотно, чуждающееся  тепла. Тьма, несущая с собою смерть и неизвестность. Вдруг в голове высветился ярким огнем вопрос: а знал ли Сын Зари, когда отказывался от света, что неизвестность – это ад?

 

Начало нового пути всегда таит в себе неизвестность.  Так теперь стало. Но так не было раньше. Идеальный мир с идеальными ангелами, идеально устроенной жизнью различных существ, и неизменностью власть держания. Четкая иерархия: Он- суть жизни, сама жизнь, Идея, Слово, Созидающий, имеющий много имен, многогранность которого описана  в Его книге; они- его бесчисленные творения, со своими талантами, своей спецификой, выбирающие путь света;  Его Дыхание Жизни, обитающее как отдельная субстанция; и Сын, рожденный духом, но имеющий материальную оболочку. Сын? Бог был Отцом. Вездесущность и Всеведущность – суть Отца. Мать – неизвестна, потому что она и есть Неизвестность, никогда не освещаемая светом Своего Мужа, но обитающая всегда в тесном соседстве с ним, несущая в себе неизменную тайну, скрытую от самого света и лишь поэтому называющуюся тайной. И имя Матери – Тьма. Никто и никогда не видел и не увидит ее поистине божественную красоту. Счастье насладиться ее красотой имели только трое: ее Муж, ее Сын и он.

 

Первый Ангел стоял на  одной из планет и смотрел на рассвет. Ярко – алое пламя завораживало его своей красотой. Ангел думал…

 

- Господи, Твое творение прекрасно. А что если это красивое зарево превратить в самостоятельную субстанцию, чтобы можно было наслаждаться им тогда, когда захочешь?

- Я могу создать огонь… Но доставляя радость одним, он будет забирать жизнь других, а потому будет не вечен… Нет, я не буду создавать огонь, потому что он принесет с собою боль. А я не хочу, чтобы хоть одно существо,  созданное Мной, страдало. Твоя идея без сомнения красива, но помни, ты несешь огромную ответственность за каждое свое действие и за каждую свою идею, воплощенную в реальность.  Ты – самое совершенное, самое красивое и самое мудрое Мое  творение, поэтому ты руководишь всеми ангелами. Я постоянно удивляюсь тому, насколько богата и разнообразна твоя фантазия, способная создавать столько новых и поистине красивых идей. В тебе очень развито это чувство прекрасного.  Вот только не все твои идеи конструктивны, они могут принести боль и разрушение. Закон таков, что любой негативный импульс, посылаемый в вечность, возвращается с утроенной силой. И хотя выбор всегда за каждым: какой совершать поступок, ты знаешь больше других, а значит и спрос с тебя будет большим, чем со всех остальных.

 

- Если взять краски зари, жар сердца, целеустремленность энергии, силу веры, добавить немного божественности, и смешать все это, то получится прекрасный огонь.- Сын Зари стоял под покровом темноты и экспериментировал, забыв обо всех делах. Через пять часов усиленной работы  он наконец-то смог увидеть финал своих трудов. Маленькие искры смогли превратиться в яркий огонь. Ярко – алое пламя полное страсти волновало воображение Люцифера еще сильнее, чем заря. Темнота отступала перед смелым пламенем.

- Имя тебе – Огненный Ангел.

Первый Ангел вздрогнул от нежной музыки неизвестного голоса.

- Кто ты?

- Я та, которую тебе не дано познать и увидеть. Я – тайна, скрытая от тебя.

Сын Зари усмехнулся, и пламя взметнулось ввысь, осветив пурпуром прекрасную женскую фигурку. Она была более чем прекрасна. Пламя вспыхнуло последний раз и потухло, поглотив навеки ее красоту.

Она тихо рассмеялась. Он стоял пораженный ее красотой.

- Ты единственный из смертных, кому довелось увидеть меня, прекрасный дерзкий Ангел.  Мой муж воистину создал в тебе все самое лучшее. Я открою тебе тайну, Огненный Ангел. Ты единственный кто всегда и во всем будет Первым. Никто и никогда не сможет сравниться с тобой или превзойти тебя в красоте, мудрости, талантливости. В тебе есть харизма, и потому ты смело можешь управлять другими. Позови – и за тобой пойдут не только ангелы. Ты – лучший, и ты единственный. Твоя смелость очаровала меня. Если захочешь, то я подарю тебе такую власть, что и не снилась тебе, ты и не посмел бы о ней даже мечтать…

- О чем говоришь ты, прекраснейшая из прекрасных? Какую власть ты  имеешь ввиду?

- Я говорю о власти свободы забирать жизни… О смерти.

- Что такое смерть?

- Смерть скрыта от тебя, ты не сможешь понять это, потому что ты никогда не сталкивался с ней. Это моя территория, мои владения. И мне сложно объяснить тебе то, что ты никогда не видел и никогда не познал. Доверься мне и ты познаешь это. Познаешь великую власть – власть владения судьбами, власть владения душами. Это так интересно– вершить судьбы, когда ты знаешь, что в любой момент ты сможешь забрать жизнь у живого существа, прекратить его существование. И никто не сможет помешать тебе в этом. Никто не остановит руку судьбу вершащую. Ты будешь властителем душ.

- Почему ты решила, что я хочу этого?

- Подумай сам. Ты умен, вернее ты мудр. И не мне объяснять тебе такие простые истины. Разве ты не хочешь полной власти?

- Но это не полная власть.

- А ты действительно мудр.- Она усмехнулась.- Это не полная власть., потому что ты не можешь создавать новую жизнь. Но ты будешь иметь много. Много для простого смертного, кто не бог. Ты станешь богом.

- Быть богом… Хочу ли я взять на себя такую ответственность?

- Тебе решать… Мне кажется, что ты колеблешься. Ты хочешь, но ты боишься. Страх… разве страх присущ непорочному Ангелу?

- Страх? Теперь я не уверен…

- Неуверенность… Ха-ха-ха… Ты уже не рассуждаешь как Первый Ангел. Ведь Первый Ангел должен знать Бога, знать Его сущность, знать где Его власть распространяется. И что Бог из себя представляет. Вот видишь, ты опять первый, кто познал неуверенность. Я открою тебе новые горизонты и новые возможности. Хочешь? Ты будешь владеть и управлять. Ты многого не знаешь и еще больше скрыто от тебя. Я покажу тебе истину, покажу вторую сторону медали. Ты узнаешь мир неведомый тебе доселе ибо он был скрыт не только от тебя. И ты будешь править новым миром.

- Кто ты?

- Ты видел меня… - Она улыбнулась. Он не видел ее улыбки, но почувствовал, как она улыбнулась.

- Я видел, что ты прекрасна, но я не знаю кто ты.

- Ты видел Бога, но ты не знаешь кто Он. Ты можешь познать, но сможешь ли ты понять? Знание и осознание- это разные вещи. И пока ты не испытаешь оба  состояния, ты не сможешь объективно рассуждать. Попробуй и ты поймешь, о чем я говорю.

Люцифер стоял и смотрел в темноту. Там в глубине его сознания горел огонь. Его огонь, его дитя. Он создал его – прекрасное творение зари. Она была рядом и была недоступна. Ее слова смущали его и влекли. Он колебался. Неведомое доселе чувство сомнения он познавал с открытой душой. Она была близка и власть, которую она предлагала, желанна. Первый Ангел не мог почувствовать опасности, потому что не знал, что такое опасность. Не знал он многого, но многое хотел познать. Впервые он почувствовал в себе странное ощущение - желать. Желание рождалось в глубине его сердца. Сначала неуверенными шажочками, потом все более уверенной поступью оно выходило из глубин его сознания.

- Я хочу снова увидеть тебя.

- Ты увидишь меня.- Она тихо приблизилась к нему. – Только скажи, разве это что-то изменит в твоем решении? Не  знающий лжи не отличит правды.

- Ты будешь со мною?

- Я всегда буду с тобою. И я назову тебя Возлюбленным, если ты пойдешь со мною. И я сделаю тебя великим правителем всех времен и существ. Ты будешь Первым и Единственным.

- Но почему именно я?

- Потому что ты лучший.

Впервые его взор был устремлен внутрь себя. Он стоял в этой темноте и сравнивал…

Огонь… Она… Власть… Быть первым… Быть единственным… Он – лучший… Стать богом… Она предлагала ему стать богом… Ответственность за каждый свой поступок… Но ведь он сделал огонь, и это никому не причинило вреда, значит не прав был Бог. Значит, она права, что возможно не всё он знает… Так почему бы не узнать? Познать? Стать просто богом…

Рассвет напоминал ему об огне. Прошло много времени или мало с тех пор как он придумал и создал огонь? Как много всего он создал после своего первого эксперимента. Много чему она научила его. Он имел власть, он вершил судьбы, у него было много последователей. Но был ли счастлив все это время он? И только один вопрос не давал ему покоя: почему она не сказала ему тогда, что неизвестность- это ад, мучительное ожидание будущего, которое скрыто от тебя. Она обманула его. Познание не принесло ему радости. Нежное имя Сына Зари превратилось в жестокое имя отверженного. Он был слаб, чтобы бороться против силы, против Бога. И все же…

 

Глаза медленно закрылись. Не спать, только не спать, иначе это конец… Но силы уходили вместе с теплом… Огонь… Он так и не дошел до огня. Познание и ему не принесло радости. Он смотрел на закат и думал: почему Огненный Ангел создал огонь из зари, если, догорая, тот, превращается в такой же холодный и безнадежный закат, не способный спасти и согреть, принося с собой только горечь потери…

Среди многочисленных звезд Бог смотрел на землю. Он был единственным, кто знал  тайну не только огня. Но только Бог познал, как тяжело это бремя ответственности.

 

Обычное Солнце для особенного Котёнка