"Вернись, мгновенье, чтобы стать иным... "

http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=5889&level1=main&level2=articles

http://www.topos.ru/article/poeziya/spasenie-utopa...HjqurOASacr0IZOqszmU7t8x0NBqXg

Этот цикл родился спонтанно, под впечатлением фразы Хосе Ортега-и-Гассета о том, единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Всё прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство.
Он писал, что жизнь представляется ему в виде кораблекрушения: взмахи рук тонущего человека – это и есть культура, во взгляде этого человека – вся правда жизни. «Я верю только идущим ко дну!» – заявлял он. В смысле - человек не врёт только перед смертью. И писать надо как в свой смертный час.
Меня это зацепило, и я стала вспоминать и отбирать свои стихи, где тема "утопания" так или иначе присутствовала. Интересно, что писались они в разные периоды жизни, и выходы из ситуации душа подсказывала тоже самые разные - от безысходности до просветлённой надежды.

http://www.noviden.tmdt.ru/katalog-vypuskov-zhurna...cikla-natalija-kravchenko.html

Начало здесь

Это был первый мой творческий вечер за семь лет, когда болел Давид и я должна была за ним ухаживать. За это время публика наша частично состарилась, кого-то уже и не было на этом свете, прежние телефоны не отвечали… Распалась связь времён. Но всё-таки зал вопреки всему был полон.

В конце вечера — а это был своеобразный творческий отчёт за то время, что мы не виделись — я рассказала о своих публикациях. Ведь моя литературная жизнь — хоть в виртуальном пространстве — но продолжалась...

Публикации

Их можно просмотреть на сайте в графе «Публикации в журналах» со всеми ссылками на них: https://sites.google.com/site/sajtnataliikravcenko/home/publikacii-v-zurnalah
Я только перечислила те, что входили в Журнальный Зал. Это «Нева», две мои подборки в № 5 за 2017 год, № 12 за 2018 год. Там были стихи Давиду.

И от недружеского взора
счастливый домик охрани!

Пушкин. Домовому

Чур-чур я в домике! И домик был счастливый...
А вот теперь над бездною завис.
О берег бьется океан бурливый.
Как страшно мне смотреть отсюда вниз.

Здесь всё, что я без памяти любила,
что мне сберечь уже не по плечу.
Прощай, наш домик! Рушатся стропила.
Я падаю. Но я еще лечу.

Потоком волн земные стены слижет,
но я с собой свой праздник унесу.
Мы падаем, а небо к нам все ближе.
Не знаю как, но я тебя спасу.

* * *

Ива, иволга и Волга,
влажный небосвод.
Я глядела долго-долго
в отраженье вод.

И казалось, что по следу
шла за мной беда,
что перетекала в Лету
волжская вода.

Словно слово Крысолова
вдаль зовет, маня...
Мальчик мой седоголовый,
обними меня.

Мы с тобой — живое ретро,
серебро виска.
В песне сумрачного ветра
слышится тоска.

Я не утолила жажды,
годам вопреки
мы войдем с тобою дважды
в оторопь реки.

Мы еще наговоримся
на исходе дней,
до того, как растворимся
в темной глубине.

Были две подборки в журнале "Южное сияние", выходящем в Одессе, № 3 за 2017 год и №3 за 2018.

С последней публикацией в «Южном сиянии» вышла почти мистическая история. Уже готова была к выпуску моя подборка, но там были стихи лёгкого, юмористического содержания (стихи ведь долго ждут своей очереди). А в это время умирает Давид. Я чувствовала, что нельзя сейчас публиковать такие стихи в дни его смерти, это должны были быть стихи о нём. И думаю, как же мне отозвать те стихи или притормозить их публикацию, как вдруг, словно услышав эти мои мысли на расстоянии, мне пишет редактор журнала Сергей Главацкий о том, что вот публикация уже практически готова, но он прочёл мою подборку в журнале «Семь искусств» «Зима нашей любви» и очень хотел бы её у себя напечатать. И просит моего разрешения  на замену. Я безумно обрадовалась, и стихи эти вышли. Но это был небывалый случай, чтобы просили опубликовать уже опубликованное, причём в этом же году. Обычно требуют новое. Мне даже подумалось, что это какие-то силы вселенной пошли мне навстречу.
И были подборки в журнале «День и Ночь», выходящем в Красноярске (потому такая зимняя обложка, но тоже очень красивая),

в №5 за 2016 год и № 6 за 2018 год . Прочла по одному стихотворению из каждой подборки. Из подборки 2016 года:
Стихотворение о дереве. Небольшая предыстория. На этот стих меня вдохновило дерево в сквере по пр. 50 лет октября на 2 Дачной, рядом с памятником директору «Тантала» Умнову, мимо которого часто хожу.

Оно очень необычной формы, напоминает скрипичный ключ в музыке:

Вот дерева скрипичный ключ,
которым отмыкают душу.
Весной его ласкает луч,
зимой снежинками опушит.

Причудливо изогнут ствол,
и не один гадал фотограф,
что означает жест его,
замысловатый иероглиф.

А я на свой толкую лад:
как корчат их мученья те же.
Рай без любимых — это ад,
в каких бы кущах нас ни тешил.

Кривится, словно от резца,
как будто пламя жжёт утробу...
Но, чтоб глаголом жечь сердца,
сперва своё спалить попробуй.

И, сто ошибок совершив,
друг парадоксов — но не гений,—
спешу к кормушкам для души,
в места энигм и офигений,

здесь, на скамейке запасной,
в тиши дерев себя подслушать...
Укром, карманчик потайной...
Я рыба, я ищу где глубже.

Где небеса глядят в глаза,
где всё незыблемо и просто,
с души сползают, как слеза,
и позолота, и короста.

И ещё одно из подборки 2017 года. Подборка называется «О принцах». Первое — о самом первом принце, о принце из моего детства.

Принц

 Когда мне было восемь лет -
 раздался в дверь звонок.
 За дверью принц. В руках букет.
 Стою, не чуя ног...

 Соседку Таню он спросил.
 (Всё было как во сне).
 И мне едва хватило сил
 сказать: «А Тани нет...

 Она на даче». Принц смущён,
 расстроен, удручён.
 Букет, потисканный ещё,
 мне в руки был вручён.

 А принц шагнул через порог
 и канул в никуда...
 Он стал причиной стольких строк,
 написанных тогда!

 Букет прижавши, как трофей,
 приняв его всерьёз,
 я на глазах у кухни всей
 бегу, не пряча слёз.

 И мысли об одном: скорей,
 укрыться, словно тать,
 от всех за створками дверей,
 и плакать, и мечтать...

 И было не понять самой 
 загадку бытия:
 букет не мой, жених не мой,
 а вот любовь — моя!

Улочки Саратова

А потом выступила Надя Шаховская со своей композицией по моим ранним стихам.

Надя не раз выступала на наших вечерах и всегда вносила какую-то ностальгическую нотку тепла и сердечности. Это качества, присущие ей самой. Сама я свои ранние стихи уже давно не читаю, но Надя не даёт их забыть.
А вот ссылка на её выступление несколько лет назад (в этот раз не удалось записать на видео):

https://www.youtube.com/watch?v=6jcFq2dtEQI&t=...DSzTXDpvOsLoVZ_sN4h2PNnBWYOO60

Завершала её композицию песенка об улочках Саратова, которая всем сразу полюбилась. (В зале было немало людей, живших неподалёку). Вот фотография одной из них.

улочка Лесная

Аллея улицы Лесной...
Там полисадничек резной
И травы по утрам в росе...
Она короткая совсем. 

Каких-то метров тут пятьсот.
И нет особых тут красот,
и нет домов солидных.
Я здесь гуляю с Линдой.

Она так неказисто-хороша,
питаю к этой улочке я нежность.
Так выглядела бы моя душа,
когда б она имела тоже внешность.

Аллея улицы Лесной,
зимою, летом и весной
куда ведёт она меня,
вдруг обрываясь у плетня?..

Есть у меня ещё об этих улочках:

Весною я гуляю по Лесной,
ищу глазами клумбы на Цветочной.
Увы, там только вырубки и зной.
О как же те названия неточны!

На Луговой лугов нам не топтать,
а на Вишнёвой — вишен не отведать.
На Мельничной с надеждою шептать,
что время перемелет наши беды... 

Есть журналы, где я сейчас печатаюсь постоянно. Это «Гостиная» - с 2016 года мои вещи там появляются в каждом номере. Журнал «Семь искусств».

Там эссе о Ларисе Миллер, подборка стихов о Давиде "Зима нашей любви" и в последнем январском номере — моё эссе «Такая же редкость как любовь» - это о дружбе, о том, чем она выше любви, какую роль играла в жизни известных поэтов, там важные и дорогие для меня мысли и откровения: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer1/kravchenko/
И — журнал «Зарубежные Задворки», «За-За», который выходит в Германии, и у него есть бумажный эквивалент, «БумЖур», где у меня тоже у меня ряд публикаций, с предисловиями Елены Крюковой.
З А Р У Б Е Ж Н Ы Е Za–Za З А Д В О Р К И МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ БУМАЖНЫЙ ЖУРНАЛ/«БУМЖУР»

№ 10 (40), октябрь 2017 «Себе в 20 век».

Наталья Кравченко! И сразу хлынул свет.
Сразу это сияние, по нему безошибочно можно узнать поэта, — сияние среди тьмы, сияние во тьме, светящаяся материя, подобная Рембрандтовскому свечению...
Этот поэт может запросто звонить самой себе в ушедший, в двадцатый век — так, как Марина Ивановна могла писать "имеющему быть рожденным / Столетие спустя — как отдышу...": "Я звоню ей по старому номеру в вымерший век..."
Наталья пишет сияющую, пьянящую ароматами сирень, как писали восхищенные этими космическими цветами художники до нее, и в изображении этих гроздьев видятся Рахманинов и Врубель, Кончаловский и Пастернак. Традиция здесь сама расцветает, как счастливые, пятилучевые цветы сирени.
Наталья Кравченко смело делает так, чтобы музыка русской лиры, которую мы издавна любим, звучала, продолжала звучать. Так она присягает уходящему времени — и протягивает руки ко времени наплывающему, наступающему. Будущему.
Мы имеем дело с поэтом, который не боится ситуаций и положений почти мистических, необъяснимых: "Прохожие оборачивались тобой. / Я не подхожу, так как знаю, что невозможно..."
Вся драгоценная ткань этой поэзии, этой поэтики (по Блоку, "растянутая на остриях нескольких слов"), вспыхивает и сияет перед нами, в который раз от сотворения мира говоря нам о его бессмертии.

Елена Крюкова

Я однажды нашла старую записную книжку со своим телефоном, которого уже давно не существовало, как и той квартиры, и самой меня той уже давно не было, и очевидцев той меня, и мне захотелось позвонить той, какой я была когда-то давно, предостеречь от ошибочных шагов, в чём-то переориентировать в жизни, понимая, конечно, всю бесцельность и бесполезность таких предостережений. Всё равно что должно свершиться — оно свершится.

Звонок себе в двадцатый век

Я звоню ей по старому номеру в вымерший век
(убираясь, нашла в телефонной заброшенной книжке).
И встаёт, проступая сквозь темень зажмуренных век,
всё, что было со мной, отсечённое жизнью в излишки.

Ни работы-семьи, не волшебник, а только учусь…
Неумеха, оторва, влюблённая девочка, где ж ты?
Ненадолго себя покидая, в тебя отлучусь —
подышать свежим воздухом детства и глупой надежды.

В этом городе юном, где нету снесённых домов,
а все улочки прежних названий ещё не сменили,
всё свершалось бездумно по воле нездешних умов —
по какой-то волшебной нелепой всевидящей силе.

Непричёсаны мысли, расхристанны чувства и сны.
Два сияющих глаза из зеркала с жаждой блаженства.
Это я — то есть ты — в ожидании первой весны,
в предвкушении самого главного взгляда и жеста.

Там витало рассветное облачко радужных грёз,
облачённых не в слово ещё, а в бурлящую пену.
Много позже подступят слова, что из крови и слёз,
и свершат роковую в тебе и во мне перемену.

Лишь порою напомнят бегущей строкою дожди,
как потом было поздно, светло и безвыходно-больно.
«Не туда ты идёшь, не тому ты звонишь, подожди!» —
я кричу сквозь года, но не слышит за толщей стекольной.

И не слушает, как и тогда — никогда, никого,
выбегая к почтовому ящику десять раз на день.
И мне жаль той тоски, за которой потом — ничего.
И мне жаль этих слов в никуда, этих слёз-виноградин.

Я шепчу ей бессильно, что будет иная пора,
будут новые улицы, песни и близкие лица.
«Это лишь репетиция жизни, любви и пера,
это всё никогда, никогда тебе не пригодится!»

Только что им, с руками вразлёт, на беду молодым,
различить не умеющим в хмеле горчинки и перца!
А излишки ушедшего, жизнью отсеянных в дым,
ощущаешь сейчас как нехватку осколочка сердца.

Натянулись, как нервы, незримые нити родства,
сквозняком нежилым — из неплотно захлопнутой двери…
Почему-то мне кажется, девочка эта жива,
только адрес её в суматохе отъезда утерян.

Коль замечу, что почву теряю, в тревоге мечусь,
наберу старый номер в тоске ожиданья ответа.
Оболочку покинув, в былую себя отлучусь —
подышать чистым воздухом детства, надежды и света.

И вторая публикация в «БумЖуре» - «Тропка в никуда» № 3 (45), март 2018

Светлая боль. Сияющая боль. Только в поэзии наше прошлое и наше настоящее, наше страдание может легко становиться радостью и вечностью; и то, что рвало сердце на части, внезапно становится картиной на стене, — и глядим, закинув голову, любуясь на то, что обратилось из сиюминутного горя в царственное, вечное счастье.
Наталия Кравченко смело идет и по дорогам, и по бездорожью. Она глядит по сторонам и многое подмечает, и многое — навеки — запоминает. Но более всего она видит мир внутренним взором — кристальным, хрустальным. Чистейшим. Более чистой интонации в современной поэзии трудно найти.

"О как понимаю я эту потребу, —
пешком — через тернии — к тайному небу,
где сердце взлетает до солнечных врат
и мысли не знают табу и преград..."

Камертон ее души изначально настроен на счастье. Но... 

"А счастье — это как журавль,
что скрылся вдаль за облаками..."

И сколько еще дорог надо пройти, сколько железных сапог износить, сколько всего увидать — и тайного, и явного, — чтобы прийти к своей
любви, единственной, небесной? Дождется ли любовь твоя — тебя?

"...Я стою одна как на ладони,
больше не спасаясь от погони,
подставляя холоду лицо..."

Но везде — в любом стихе — в любой легчайшей рифме — сквозит, радость, твоя улыбка.

Елена Крюкова

***
Я свернула в сторону
от больших дорог,
где цветы не сорваны
и рассвет продрог,

где лесное озеро —
словно лик судьбы,
где растут по осени
строки как грибы.

Я стою под ливнями,
на ветру планет.
Генеральной линии,
магистрали — нет!

Все дворцы с бассейнами,
светские пиры,
все пути шоссейные
в Скотные дворы —

всё, что здесь упрочено —
отвергаю прочь.
Жизнь моя — обочина,
шаг с обрыва в ночь,

где репейник колется
и поёт вода.
Жизнь моя — околица,
тропка в никуда!

Вот эти строки «Жизнь моя — обочина, жизнь моя - околица, тропка в никуда!» предвосхитили большой цикл стихов под названием «Неудачница», вызвавший в своё время большой резонанс. Большинство из них были написаны, когда я ушла из библиотеки.

Реквием по библиотечным вечерам

Чутких ушей и внимательных глаз
как не хватает сейчас мне.
Сердце об это споткнётся не раз
в мире, где всё безучастно.

Там где был свет и улыбки друзей -
темень захлопнутых ставен.
Зал — что разрушенный тот Колизей -
мёртвыми стенами славен.

Пусть не пустует подмосток амвон,
блещет красивая люстра,
но навсегда замолчал микрофон,
тот, что усиливал чувства.

Некого гнать вышибалам взашей -
публика больше не рвётся.
Им, потерявшим такую мишень,
скушно, поди, без эмоций.

Власть министерств секретарш и ментов, -
всё в этом духе и стиле.
О держиморды культурных фронтов!
Радуйтесь — вы победили.

***
Списали со счетов, а я ещё живая...
Я стала лишь звездой, невидимой средь дня.
В погоне за рублём, за счастьем, за трамваем,
вам в суете сует не повстречать меня.

 
Я просто чуть взяла октавою повыше,
взяла себе в родню вечернюю зарю.
И вот парю себе невидимо над крышей
и с высоты на вас с улыбкою смотрю.

***
Непосильное сброшено бремя.
Налегке я вернулась домой.
«А хорошее было то время!» -
слышу я о себе же самой.

Это время подёрнуто дымкой.
«Ах, как жаль, что Вас слышать нельзя...»
Ощущаю себя невидимкой,
сквозь которую взгляды скользят.

Забросали цветами, списали,
на могилке насыпали холм.
Что ж я будто в пустующем зале
в отключённый кричу микрофон?

Что за дело, что пьеса всё длится,
молоточек стучит и стучит?
Расплываются в сумраке лица,
голоса угасают в ночи...

Разберите меня на цитаты,
фотографии, письма и сны.
Засушите как лук и цукаты
до какой-нибудь новой весны.

***
Голубь стучится клювом в окно.
Я насыпаю птице пшено.
Так вот и я, тетеря,
стучалась в закрытые двери. 

Крыльями билась в чужое окно,
но тем, кто внутри, было всё равно.
Билась, теряла перья,
силы, года, доверье.

Но никто не открыл.
Иль не хватило крыл? 

***
И не верила, и не просила,
не боялась... но что-то никто
не пришёл и не дал, как гласила
поговорка. Ну что ж, а зато -

всё! Цветаевские посулы
оправдались всему вопреки.
И мерцанье огня из сосуда
мне дороже дающей руки.

Но всегда, до скончания лет -
чёрный список и волчий билет. 

***
Жизнь протекает в неизвестности
и в песни претворяет сны.
Но вечно у родной словесности
я на скамейке запасных.

И всё же лучше буду в падчерицах
искать подснежников зимой,
чем угождением запачкаться
и изменить себе самой.

Пронзать чужие души лезвием
и ткать невидимую нить,
пока хоть что-то у поэзии
в составе крови изменить.

***
Членства и званий не ведала,
не отступав ни на шаг,
высшей считая победою 
ветер свободы в ушах.

И, зазываема кланами,
я не вступала туда,
где продавались и кланялись,
Бог уберёг от стыда.

Выпала радость и таинство -
среди чинов и речей,
как Одиссей или Анненский,
зваться никем и ничьей.

Но пронести словно манию,
знак королевских кровей -
лучшую должность и звание -
быть половинкой твоей. 

Было много откликов, где пытались это опротестовать, доказывали, что я — напротив, «удачница».

«Дорогая Наталия Максимовна!
Не считайте себя неудачницей! Вы счастливица! Преклоняюсь пред Вами за Ваш талант и великую душу! Ваша Л.Д." (Людмила Дербина).

"А подборка под названием "Неудачница" - несомненно удачна! Как, впрочем, всё, опубликованное Вами! "(Рута Марьяш)

«Наташа, какие великолепные стихи и какие трогательные,  в цикле "Неудачница". Вы не можете быть неудачницей при любых внешних обстоятельствах, Вы так богаты своим внутренним миром, своим талантом, что - Вы  счастливый человек, очень гармоничный, я Вами просто восторгаюсь» (Леонид Подольский)

Валентин Панарин: «Неудачница... Ох, Наталья Максимовна, всё постигается в сравнении...

Называетесь - неудачница,
Словно шли Вы чужой тропой.
Вам и пишется, Вам и плачется,
А ведь кто-то совсем слепой.

Кто придумал, Вы неудачная?
Наделил Вас талантом Бог.
Вы простая и многозначная,
Я и доли вот так не смог.

Неудачница, неудачная...
А удачники, это кто?
Поглядишь - ну, простое жвачное,
А ведь гонору на все сто.

Вы Удачница, Вы счастливая.
Крошку счастья у Вас займу.
Вы и умная и красивая.
Плачьте, жалуйтесь - я пойму».

Если судить по принципу Цветаевой: «А зато… а зато — всё!» - в чём-то это, может, и так, но… Много лет замалчиваний, травли в прессе, когда приходилось с боем пробивать объявления на лекции, когда требовали за них деньги - на бесплатные вечера, когда были закрыты для меня все двери — и «филологические субботы», и музей Федина, и радио, и ТВ - всё это было не для меня… Не странно ли, не дико ли, что нам с Давидом приходилось защищать и отстаивать то, что должны были, казалось бы, в городе беречь, ценить, помогать тому, что мы делали четверть века самоотверженно, бескорыстно и небесталанно. Вместо этого — пасквильные статейки  в «Богатее», подмётные письма в министерство культуры —  якобы я читаю «скабрезные лекции», рытьё на меня компромата в библиотеке, когда хотели опорочить и стереть с лица земли то, что так нужно было сотням людей.  Как говорила Гурченко, «меня никто не любит кроме народа», да, народ был всегда за меня, и если бы не он, не письма моих читателей и слушателей в мою защиту с многими десятками подписей, не их звонки в редакции и визиты в министерство - то меня просто бы заклевали, одна бы я не выстояла в этой борьбе и мышиной возне. Но зато… «А зато — всё!» Хоть в реальном исчислении это всё - ничто, но в метафизическом — всё. Смотря на каких весах взвешивать.
Время доказало нашу правоту. И мои лекции сейчас читает весь мир, и письма пишут со всего света, так что я не очень уже завишу от Саратова. Но конечно, живое дыхание зала, когда видишь устремлённые на тебя глаза людей, аплодисменты, единение душ — это ни с чем не сравнится. И в заключение вечера прозвучала песня, которая уже стала нашим гимном и по традиции завершала наши вечера, песня Светланы Лебедевой на мои стихи, которая называется «Моим слушателям». В  2009 году она вошла в финал грушинского фестиваля. https://yadi.sk/mail?hash=gHdPIh%2FhyU2CObYabS80lcNBw2iRabGCxhFYVoetlUoL%2FputBngU4Yww3AVRy2Apq%2FJ6bpmRyOJonT3VoXnDag%3D%3D

Люди с хорошими лицами, 
с искренними глазами, 
вы мне такими близкими 
стали, не зная сами. 

Среди сплошной безликости 
не устаю дивиться: 
как их судьба ни выкосит — 
есть они, эти лица! 

Вихри планеты кружатся, 
от крутизны шалея. 
Думаю часто с ужасом: 
как же вы уцелели, 

в этом бездушье выжженном, 
среди пигмеев, гномов, — 
люди с душой возвышенной, 
с тягою к неземному? 

Вечно к вам буду рваться я, 
в зал, что души бездонней, 
радоваться овациям 
дружественных ладоней. 

И, повлажнев ресницами, 
веровать до смешного: 
люди с такими лицами 
не совершат дурного. 

Я вас в толпе отыскиваю, 
от узнаванья млея, 
я вас в себе оттискиваю, 
взращиваю, лелею. 

Если б навеки слиться мне 
с вами под небесами, 
люди с хорошими лицами, 
с искренними глазами... 

А закончить хочу вот этим стихотворением:

А я не заметила, что собеседника нет, -
должно быть, ушёл, а быть может, и не появлялся, -
и всё говорю — в пустоту, в микрофон, в Интернет...
Как мир переделать хотелось, а он мне не дался.

Но что мне укоры его, и уколы, и суд, -
превышен порог болевой и бессмысленна пытка.
Какую бы форму мирскую не принял сосуд -
единственно важно горящее пламя напитка.

Не в полную силу любя, отдавая, дыша,
в эфире тебе никогда не дождаться ответа.
С последним лучом, как с ключом — отворилась душа,
и мгла озарилась доселе невиданным светом.

Сверкающий искрами вечный струится поток,
что движет неистовой силы небесное тело.
От дна оттолкнувшись, выходишь на новый виток,
где будет всё то, что когда-то от мира хотела.

В субботу 9 февраля в областной научной библиотеке прошёл мой творческий вечер «Семь лет спустя».

Именно столько длился перерыв в общении с моими слушателями, когда надо было ухаживать за тяжело больным мужем и я практически не выходила из дома. Но литературная жизнь в виртуальном пространстве продолжалась. За это время было написано много стихов, эссе, было много публикаций, литературных встреч и событий, и с самым интересным из всего этого я и хотела в этот день поделиться с теми, кто не забыл и пришёл. Зал был полон, несмотря на катаклизмы с погодой и транспортом.

К сожалению, семь лет — это очень большой отрезок времени, в идеале надо проводить такие вечера хотя бы раз в год, чтобы не накапливалось столько всего нового, поэтому приходилось рассказывать кратко, выборочно, пунктирно, чтобы успеть охватить как можно больше новостей и тем.

Сетевое

Сориентировала слушателей на свой сайт:

https://sites.google.com/site/sajtnataliikravcenko/, где всё опубликовано, с тем, чтобы смогли дочитать то, чего не досказала. Весь свой монолог, конечно, здесь приводить не буду, остановлюсь только на самых важных для меня моментах. Я говорила о таких пунктах в меню моего сайта, как лекции и эссе о поэтах, стихи, видео и аудиозаписи, последние публикации в толстых журналах, победы на конкурсах. Всё по чуть-чуть, галопам по европам. Прочла два стихотворения из цикла «Сетевое», поскольку эта сторона жизни уже вошла в нашу плоть и кровь.

Я не успела придумать роли -
жизнь захватила меня врасплох.
Всем открыты мои пароли,
виден слог мой — хорош ли, плох.

Я не успела надеть вуали,
спрятать острую боль в ножны.
Слова, что в моей глубине кричали -
всем доступны и всем слышны.

Я ничего под замок не прячу.
Нету тайн от тебя, народ.
Не закрываясь руками, плачу
и смеюсь во весь алый рот.

Ты прочитаешь меня как книгу,
где на последней строке умру.
Лес облетевший стоит, взгляни-ка.
Жизнь и смерть красны на миру.

***
Я отправляюсь в себя как в далёкую ссылку.
Кто же когда-нибудь кликнет по ней и меня,
кто же окликнет однажды отважно и пылко,
выхватив глазом из текста, как стих из огня?

Слово без клика — как будто безлюдная Мекка.
Ссылки застыли, заснув летаргическим сном.
И, пока их не коснулась рука человека,
будут манить вас двойным заколдованным дном.

В рай, как известно в народе, насильно не тянут.
Вот водопой — ну а пить не заставить никак.
Слава ж безумцам, которые всё не устанут
кликать друг друга, затерянных в тёмных веках!

Хочется надеяться, что у моего водопоя на сайте народу теперь поприбавится.

«Поэзии серебряные струны»

Подвела итоги нашего с Давидом семнадцатилетнего библиотечного марафона, за время которого были прочитаны сотни лекций из цикла «Поэзии серебряные струны». Это был не только серебряный век, но и золотой, и средневековье, и современная поэзия. Вот такие абонементы раздавались тогда нашим слушателям.

Это уже раритет. Я предложила сохранить эти абонементы, у кого они ещё есть, на память, больше их не будет. Но в утешение сообщила, что все эти лекции выложены на моём сайте: https://sites.google.com/site/sajtnataliikravcenko...-o-poetah-zz-versia-ot-23-02-3, причём в гораздо большем объёме, т. к. я здесь уже не была ограничена лимитом времени, дополнены новыми фактами, иллюстрациями, фотографиями, видео и аудио-фрагментами. Часто они в двух, трёх и более частях. Лорка, например в 8 частях — это практически целая книга.  На сайте приведён список в алфавитном порядке всех этих поэтов и ссылок лекций о них, которые можно не только прочитать, но некоторые ещё и прослушать — в конце текста приводится аудиозапись, которая велась из зала. Список длинный, поэтов более 100, лекций о них и того больше, так как об одном поэте могло быть несколько лекций. Например, о Блоке были такие: «Это чёрная музыка Блока», «Мы тоже дети страшных лет России», «Была ты всех ярче, верней и прелестней» (О Блоке и Любови Дельмас), «Бедная девочка в розовом капоре» (о дочери Блока).
Я знакомила слушателей с теми лекциями, которые здесь, в библиотеке, ещё не звучали, с новыми (или хорошо забытыми) для многих именами: Ольгой Анстей, Татьяной Бек, Евгением Блажеевским, Вениамином Блаженным, Майей Борисовой, Татьяной Галушко, Ириной Снеговой, Леонидом Губановым, Ларисой Миллер, Еленой Крюковой, читала их стихи.
К сожалению, в зале была не только моя публика, проверенная временем, затесались и случайные люди, которым эта информация оказалась лишней. Они сидели с недоумёнными и затруднёнными лицами, а потом уходили. Что ж, бывает, поэзия не для всех. Можно подвести лошадь к водопою, но нельзя заставить её пить. Таких, к счастью, было немного.
Я рассказала о своих изысканиях и раскопках в биографиях поэтов, пестревших белыми пятнами (Майя Борисова, Ирина Снегова), после которых стали известны даты смерти этих поэтесс, прояснились обстоятельства последних лет их жизни, что были раньше тайной за семью печатями. Рассказала о полученных письмах от близкой подруги Майи Борисовой, от дочери Ирины Снеговой, от вдовы Леонида Губанова. Приводила письма последней, ставшие для меня большой неожиданной радостью:

Здравствуйте, Наталья Максимовна!
Уже давно разыскиваю Вас.
Меня зовут Ирина Губанова. Была женой поэта Леонида Губанова. Бережно и трепетно храню его архив, по мере возможностей публикую его произведения, издаю книги. Мое последнее достижение - книга "И пригласил слова на пир". Издательство "Вита Нова", Питер. 2012 г. Вошло много ранее неопубликованного, иллюстрации - 100 рисунков поэта, редкие фотографии, статья Льва Аннинского, библиография.
В интернете прочитала Ваше эссе о поэте, очень тронута тем, как Вы его прочувствовали.
У меня к Вам огромная просьба, если это, конечно,возможно - могу ли я приобрести Вашу книгу "По горячим следам" для архива поэта? Возможно, у Вас есть и другие заметки, размышления. Была бы Вам весьма признательна.
Огромное спасибо за то, что Вы делаете, как искренне доносите поэзию до людей. Да и сами Вы поэт от Бога.

С уважением, Ирина Губанова. 5 октября 2013 г.

Ирина Губанова

Я послала ей книгу. Там было моё стихотворение о Леониде Губанове:

Не печатали поэта, не печатали.
Он оставлен был России на потом.
Словно шапку в рукава – в психушки прятали,
и ловил он, задыхаясь, воздух ртом.

Только в пику всем тычкам и поношениям,
козням идеологических мудил,
жизнь брожением была, самосожжением.
Он на сцену, как на плаху, выходил.

И распахивал всё то, что заколочено,
словно вены, наши двери отворял,
и лилась потоком кровь его пророчества,
одиночества катил девятый вал.

Кровь бурлила и шальное сердце бухало,
и, казалось, наливал ему сам Бог.
Был он братом и по крови, и по духу им –
всем великим собутыльникам эпох.

Нет, недаром, видно, так пытал-испытывал
и отметил щедрой метою Господь.
Недостаточность сердечная? Избыточность!
Не вмещалось это сердце в эту плоть.

И, пройдя его, слова сияли заново,
и срывали с уст молчания печать.
Невозможно их читать – стихи Губанова.
Ими можно лишь молиться и кричать.

Она ответила:

"Дорогая Наталия! Безумно признательна Вам за то, что откликнулись. Спасибо за книгу. В Москве все букинистические магазины обзвонила - нет Вашей книги, увы! А за эти строки низко Вам кланяюсь!!!

"Невозможно их читать – стихи Губанова,
Ими можно лишь молиться и кричать".

Будете в Москве - жду в гости.

Ирина".

Если в своих стихах я стараюсь выразить себя, свой мир, свои чувства, то в лекциях я целиком перевоплощаюсь в своих героев, живу их жизнями и чувствами. У меня даже были такие строки:

Забыть себя. Оставить на вокзале.
Чтоб мир в росе до клеточки  проник.
И помнить лишь, что во вселенском зале
ты  - микрофон, транслятор, проводник.

И счастье, конечно, когда этот микрофон достигает сердец и умов людей.

Встречи в Интернете

Интернет дарит встречи с людьми, с которыми вряд ли когда смогла встретиться в Саратове. Так, помню, когда я в 90-е годы готовила лекцию о Рубцове — я не думала, что судьба сведёт меня с Людмилой Дербиной, женщиной, которую долго клеймили как убийцу поэта. Я и раньше сомневалась в этом — во-первых, задушить чел-ка, взрослого мужчину не так просто, сжав пальчиками горло,  во-вторых, убийцы так себя не ведут — она сама бросилась в милицию с криком: я его убила! Но медэкспертиза показала, что смерть наступила от сердечного приступа. Все дни перед эти он пил, глотал таблетки. Сейчас любой мало-мальский адвокат легко доказал бы её невиновность. Однако под давлением местной писательской гвардии суд обвинил её в умышленном убийстве и припаял 8 лет.
Я разбиралась в этом вопросе, читала материалы дела и убедилась, что Дербина была не виновата. Это было роковое стечение обстоятельств. И выложила пост о ней, названный строчкой Михаила Анищенко — замечательного саратовского поэта - «Ты ни в чём не виновата»:

Боль твоя растёт, как пеня,
Смерть гадает по руке.
Ночью, путаясь в коленях,
Выйдешь к Вологде-реке.

В омут глянешь бесновато,
Но в предчувствии нырка.
«Ты ни в чём не виновата», -
Скажет Вологда-река.

Скажет, будто бы отрубит,
И послышится во мгле:
«Он тебя на небе любит,
Как не вышло на земле».

И рассыплются перцово
Искры света по лугам,
Где восходит след Рубцова
К чёрно-белым облакам.

Он стоит в простой рубахе,
Ясно видит край родной,
Где кричит любовь на плахе,
В платье Люды Дербиной.

Он глядит с небес, как в омут,
На родимый свой закут,
Где всё так же пьют и стонут,
Убивают и крадут.

«Жизнь темна и подловата, -
Скажет он, дождём пыля, -
«Ты ни в чём не виновата,
Люба-Любушка моя!»

Людмила Дербина

Но несмотря на эти стихи, на многие неопровержимые факты, на то, что человек уже заплатил всей изуродованной судьбой за то, чего не совершал, 80-летнюю больную жен-ну продолжают травить, писать о ней гадости — в частности, Ст. Куняев, и она от этого очень страдает. Меня всегда трогала судьба Дербиной, которую так называемые поклонники Рубцова (зачастую толком его и не читавшие), налепив на неё ярлык "убийцы", дружно и азартно загоняют в гроб. Они даже не дают себе труда вчитаться в её строки, в которых столько боли, раскаяния, горечи, неизбывной вины и жажды прощения. А она ведь уже в сущности легенда, единственная, кто близко знал и помнит Рубцова (первая жена умерла в 2002 году и была весьма далека от его творчества), кто запечатлел его живой образ в своих воспоминаниях, в чьих записях и стихах он продолжает жить. 
Я написала Дербиной, поддерживала её в коментах на её странице, сражалась с её гонителями, и она горячо отозвалась, несколько раз звонила мне из Вологды, мы очень долго разговаривали, она писала мне письма:

"Наталия Максимовна, дорогая! Спасибо Вам за добрые слова. Давно знаю, что Вы как никто поняли трагедию моей жизни. Мне хотелось бы рассказать Вам очень многое. Но всё в воле Господа. Буду надеяться. Низко Вам кланяюсь 
Людмила Дербина, 16.06.13".

Л.А. Дербина

Письма

Бывают удивительные письма, которые очень помогают жить и верить в себя, в то, что не зря существуешь.
Когда я ушла из библиотеки, то получила вот такое письмо от одной девочки, которая много лет ходила на мои вечера с бабушкой. К тому времени она закончила школу и уехала в Москву.

"Наталья Максимовна, здравствуйте! Знаете, у вас есть очень удивительный талант -привязывать людей своим голосом!
Я училась в 4 гимназии, в 2006 году Венера Махмудовна подарила нам «Собачью жизнь», из-за которой я проплакала несколько дней, да что там – в сознании что-то перевернулось. Потом я выступала на вашей лекции и с тех пор не пропустила почти ни одной. На протяжении 5 лет мы приходили с бабушкой.
Вы необыкновенный человек: теплый, радужный, талантливый, добрый. Я читала ваши книги, ваши стихи до сих пор крутятся в голове и рассказы.
Я закончила школу и уехала учиться в Москву. Как я жалею, кто бы только знал…. И очень скучаю.
Недавно мы гуляли с другом и наткнулись на дом Окуджавы. Я вспомнила вас, начала рассказывать, какие у нас в Саратове есть замечательные люди, да и про самого Окуджаву. Потом пошел дождь и мы решили спрятаться в театре. Купили билеты на первый попавшийся спектакль, и как я удивилась, когда поняла что это произведение по книге Окуджавы «Будь здоров, школяр»!
Знаете, мне очень захотелось вам написать, я так соскучилась…. По вашему голосу, по вашим глазам, по захватывающим и увлекательнейшим историям. Я передаю огромнейший привет из самого сердца.
Я желаю Вам всего самого наилучшего, успехов, понимания и поддержки близких во всем. ВЫ – гордость нашего времени, я в этом абсолютно уверена! С самой теплой любовью и добром,

Маша Иванова".

Такое письмо, конечно, дорогого стоит. На вечере присутствовала Венера Махмудовна Авдеева, преподавательница той 4 гимназии, где она выращивала таких чудесных учениц, и я рада была увидеть её и поблагодарить. Вот одна фотография, где она на моём творческом вечере подошла ко мне с одной из них, Дашей Безменовой.

Большим подарком было для меня получить письмо от Ревекки Левитант, талантливой поэтессы из Нью-Йорка (сама она родом из Вильнюса), которая с 1996 года живёт в США, преподаёт в школе для детей-аутистов. Меня очень тронуло одно место в её письме:

«Помните, Вы писали, что муж был Вам защитой.
А потом писали, что в последние годы Вы сами пытались ему быть защитой. Но Вы наверно не подозреваете, что являетесь такой защитой для многих людей. Вы всем своим творчеством, стихами, воспоминаниями о муже, всей деятельностью создали, построили эту защиту, эту охранную грамоту, этот защищающий храм, куда хочется прийти к Вам на исповедь. Никому ничего не рассказывала так долго, а Вам захотелось рассказать. И ещё захотелось поделиться и стихами... Боже мой, Наталия, как хочется душевного исцеления, как хочется  услышать хрустальные слова из Ваших уст, обращенные лично ко мне».

Эти слова и согревали, и вдохновляли, и окрыляли... Хотелось быть достойной этих ожиданий. Не знаю, кто кому больше помогал.
Ревекка давно уехала из России, отвыкла уже, видимо, от наших реалий, условий жизни, и когда она мне предложила совершить турне по Европе или по России, то я была в некотором затруднении, что ей ответить.

- Наташа, а Вы не думали как-то развеяться после этих таких тяжких лет борьбы за здоровье мужа? Предпринять какое-то творческое путешествие, например? Это было бы счастье увидеть вас здесь в Н. Й. Понимаю, далеко. Но Вы могли бы поехать и куда-то по Европе или по России. Вас многие знают и может быть могли бы организовать ваши выступления и экскурсии для Вас? Как Вам такая идея?

Насколько я помню, такие турне организовывали в своё время для Северянина, Маяковского, с лекциями по миру ездили Сологуб и Бальмонт, даже в наш Саратов заезжали. Какие-то спонсоры, наверное, эти гастроли им оплачивали, но тогда всё было, видимо, гораздо проще.

карта выступлений Маяковского

Боюсь,  даже если бы все мои читатели и слушатели со всех концов земли сложились - на такое турне бы сейчас не хватило... (шучу).

А на днях я получаю от Ревекки стихотворение, посвящённое мне, которое она выложила на моей странице фейсбука. Хочу поделиться им с вами:

Дорогая Наташа, здравствуйте! Вот написались у меня такие стихи для Вас. Про "деревню, глушь, Саратов ", не обессудьте. Грибоедов же не знал, что Ваш город, оказывается, больше по населению того же Вильнюса.

Молчать и горевать - плохой вариант,
Уехать бы в деревню, в глушь, в Саратов,
Где женщина - прекрасный бриллиант -
Теплом сияет в миллион каратов.

И заново учиться у неё,
как жить, любить, творить, вязать на пяльцах.
Её слова - целебней мумиё,
И смысл всего разложен, как на пальцах.

История её любви - бальзам
На раны многих. Все-таки бывает
Любовь такая вопреки слезам,
Которые поэты проливают.

И голос её чист, как серебро.
Любовь к таким лишь может длиться долго.
С ней обоюдны радость и добро,
Не всё уносит в безвозвратность Волга.

И речь её прозрачна, как хрусталь -
Столь многим подарила воскресенье.
А вдруг и я окрепну, словно сталь?
Слова её - опора и спасенье.

Тепла её не остудил мороз.
Осанку держит, находясь у края.
Любимого дух смерти вдаль унёс,
Зато любовь живёт, не умирает.

Я думала, весь мир сошёл с ума -
И не бывает Грэев и Ассолей.
Но если ты - поэзия сама,
То чудо есть назло расхожей боли.

Я была растрогана до слёз. Как бы мне хотелось походить на этот идеал! Увы, мне до него далеко. Но буду стремиться приблизиться к нему хоть немного. Такие встречи, письма, стихи — огромный стимул для дальнейшей жизни и деятельности.
А преград пространственных не ощущаешь, когда души соприкасаются.

Это Ревекка. Она напоминает мне чем-то мадонн Ботичелли.

О Давиде

«Вы для меня, Наташа, и Ваша жизнь с Давидом, образец такого полного и счастливого воплощения любви, какого я, пожалуй, нигде ещё не  встречала, ни в литературе, ни в жизни. Ну разве что в сказках. Поэтому я так к Вам и тянусь, как от века тянутся к свету, радости и поэзии», - писала Ревекка.

Меня часто спрашивают, как мне сейчас живётся без Давида. Нелегко. Да, есть его голос, есть портреты, книги, записки, воспоминания. Но… обнять нельзя. У меня были такие стихи: «крестов раскинутые руки, которым некого обнять». А в фильме «Апельсиновый сок» героиня Дипкунайте говорит: «Если человека нельзя обнять — то его как бы нет». Но он есть. Он всё равно для меня есть.

Как обернулись близкими стволы,
чтоб ветки я их гладила как руки,
когда голы, пусты мои тылы,
и ни души не слышится в округе.

Ты сможешь эту истину понять,
сорвав с души последние отрепья.
И если стало некого обнять -
то обнимай детей, собак, деревья…

***

Жизнь безлюдней к концу и безлюбней,
мы срываемся в тартарары.
В небе ангел играет на лютне
и зовёт нас в иные миры.

В небесах высоко и красиво,
там легко обитать не во зле.
Но какая-то нищая сила
крепко держит меня на земле.

Расступается мёрзлая яма
и вздыхает душа: наконец!
Из тумана встаёт моя мама
и даёт свою руку отец.

Я теперь понимаю, как просто
быть счастливым и нощно, и днесь.
Облетает земная короста...
Мой любимый, не бойся, я здесь. 

***

Я руку тебе кладу на висок -
хранителей всех посланница.
Уходит жизнь как вода в песок,
а это со мной останется.

Тебя из объятий не выпустит стих,
и эта ладонь на темени.
Не всё уносит с собою Стикс,
не всё поддаётся времени.

Настанет утро - а нас в нём нет.
Весна из окошка дразнится...
Мы сквозь друг друга глядим на свет,
тот — этот — какая разница.

Звучали песни Светланы Лебедевой на мои стихи, посвящённые Давиду: «Мы как будто плывём по реке», «Ты стал моим берегом и оберегом» «Пролетела весна...».

https://www.facebook.com/ozingin.mihail/videos/pcb...7926546765/?type=3&theater

Вот здесь у меня на сайте можно послушать все песни Светланы на мои стихи, их там больше 50-ти:

https://www.youtube.com/playlist?list=PLrgDSzTXDpvMD-HLgTkjPwtraUEsiF6XU

Выступила Тамара Молодиченко, с которой мы когда-то работали на «Тантале», со своим стихами, посвящёнными нам с Давидом.

Конкурсы

За 7 лет побед в конкурсах было немало, они все перечислены на моей главной странице сайта (в гугле): https://sites.google.com/site/sajtnataliikravcenko/ ,
я назову только несколько.

Вот диплом от Пятого Международного конкурса поэзии имени Владимира Добина, проходившего в Ашдоде (Израиль). (К сожалению, здесь почему-то не раскрылся). А жаль, очень красивый. "Награждается конкурсная работа "Поэзия должна быть делом личным", - начертано на нём. «Поэзия должна быть личным делом. И лишь тогда она нужна для всех!» - так я выразила в том победившем стихотворении своё кредо. Учредитель — израильский литературно-художественный журнал «Русское литературное эхо» при поддержке Союза писателей Израиля.  Вот обложка этого журнала, где напечатаны стихи финалистов, в том числе и мои.

В том же году я стала лауреатом 3 международного конкурса поэтов "Цветаевская осень", проходившего в Одессе. К сожалению, диплома нет, многие организаторы  конкурсов зажилили дипломы. Цветаевская тема для меня — особая. Стихи, которые там победили, старые, они есть в моих книжках, мне захотелось на вечере прочесть новое. Это стих-е  «Последний день» - о последнем прожитом ею дне в Елабуге.

Последний день 

Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь/ 
Бог не пошлет по мою лебединую душу! 
...Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу! 

А зато... А зато — Всё. 

М. Цветаева 

Нет, не на утренней, не на вечерней заре... 
Это случилось между часом-двумя пополудни. 
Все разошлись кто куда. Ни души на дворе. 
Ты торопилась — не будет минуты безлюдней. 

Выход был найден. Скорее же... Нужно спешить... 
Скоро с воскресника должен был сын воротиться. 
Не поддавались рассудку метанья души - 
загнанность зверя, мучения пойманной птицы. 

Что вспоминала, от нас навсегда уходя? 
Пальцы вцепились в виски... Умолкающий Кафка... 
Год примерялась к крюкам, но хватило гвоздя 
в час, когда смертной тоски затянулась удавка. 

Нет ни надежд, ни иллюзий — одна пустота. 
Выжженный взор прикрывали усталые веки. 
«Скоро уеду — куда не скажу». Вот и та 
станция, имя которой запомнят навеки. 

Пряничный город. Бревенчатый домик. Тупик. 
Кама, как Чёрная речка, как чёрная яма... 
Кто тебе виделся в твой умирающий миг? 
Что твои губы шептали: «Любимые»? «Мама»? 

Было душе твоей тесно в телесном плену. 
Но до последней минуты, пока не убита - 
жарила рыбу для Мура, глотая вину, - 
эту последнюю дань ненавистному быту. 

«Это не я», - ты писала. «Мурлыга, прости». 
Звал за собою в высоты простор лебединый. 
Жизнь, не держи и домой в небеса отпусти! 
Быт с бытиём наконец-то слились воедино. 

Ужаса крик и ликующий радости гимн 
перемешались в стихе твоём исповедальном. 
Взгляд напоследок вокруг — что оставишь другим? 
Что от тебя остаётся и ближним, и дальним? 

Старый набитый стихами тугой чемодан 
и сковородка, где наскоро жарила рыбу. 
Пища земная и пища духовная. Дар 
сыну прощальный и миру - души своей глыбу. 

Вот твой, Создатель, билет, получи, распишись! 
Волчья страна, где и небо затянуто тиной... 
Царство Психеи, душа, занебесная жизнь - 
вот твоё Всё, за которое ты заплатила. 

Прорезь улыбки на белом блаженном лице. 
В фартуке синем качается тело у входа. 
Ждёт её Комната в потустороннем Дворце, 
та, что заказывал Рильке за год до ухода. 

Ещё назову несколько конкурсов. В 2014 году получила Диплом дипломанта поэтического конкурса «Пятая стихия» Международной премии имени Игоря Царёва (2013-14) с формулировкой:«за русскую душевность поэтической речи».

В октябре 2016 года стала финалистом и дипломантом межобластного конкурса поэзии "Чем жива душа...", проходившем в Ярославле. С формулировкой:
«За  редкое умение облечь свои размышления о сути подлинной поэзии в точную художественную форму.  За органичное и свободное парение в пространстве мировой литературы».  Председатель жюри конкурса Ю.М. Кублановский.  К сожалению, тоже здесь не раскрывается.

Вообще в 2016 году я стала финалистом сразу пяти международных и межобластных конкурсов. В 2017 и последующих годах просто уже не участвовала, решила, что хватит. Вот этот диплом получила от Луганска.

Стала дипломантом международного литературного конкурса "Родной дом" (шорт-лист, Минск, 2016), и лауреатом международного конкурса "Серебряный голубь России 2016" (4 премия, Санкт-Петербург, 2016).  Получила премию 5 тысяч. (За работы о Кузмине и Ходасевиче)
Дипломов не дали, придётся верить мне на слово.
И ещё стала лауреатом Международного Многоуровневого конкурса имени Де Ришелье – 2016 (Одесса). Получила пятого Серебряного Дюка в номинации "Поэзия". Их всего было семь: золотой, бриллиантовый, алмазный, изумрудный... Некоторые считали, что нам этих золотых и платиновых Дюков вручали, ничего подобного, но желающие могли поехать и на месте заказать их себе за свои деньги из этого материала в ювелирной мастерской. Вот так остроумно нам в Одессе отвечали. Но таковых кажется не нашлось.
А вот такой красивый диплом я получила за победу в юмористическом конкурсе на портале «Планета писателя», на который послала свои «Смехотворинки». 

Получила тогда приз — книжку стихов А. Городницкого.

Первое же место я получила за победу в конкурсе Бориса Акунина в его блоге на самую смешную и дурацкую историю. Как заявил писатель, его интересовали смешные и дурацкие моменты, какие случаются с людьми в повседневной жизни. Главным условием было, чтобы это все лично происходило с авторами произведений.

Я должна сказать, что поклонницей и фанаткой Акунина никогда не была и даже к своему стыду не прочла ни одной его книги. На его блоге оказалась случайно — проходила мимо. Прочтя про конкурс, я вспомнила свои смехотворинки, благо у меня их было много, выбрав для конкурса одну. Она случилась со мной лет в 19, когда я была как сейчас пишут «в активном поиске», мечтала познакомиться с каким-нибудь принцем. Вот эта непритязательная история, вдруг ставшая знаменитой.

Однажды шла в гололёд и упала. И тут же вскочила. Вдруг вижу: с противоположной стороны улицы ко мне со всех ног бежит молодой офицер. Видимо, хотел помочь мне подняться. А я-то уж встала, дура! И, чтоб исправить свою оплошность, снова упала, на этот раз нарочно. Лежу и строю планы: сейчас он ко мне подойдёт, я томно обопрусь о его плечо, попрошу довести до дома, там угощу чаем...
Чувствую, что-то уж долго лежу. Смотрю – а это он, оказывается, за троллейбусом бежал!
Вскочил в него и уехал. А меня так никто и не поднял.

Из 500 присланных на конкурс историй моя была признана самой смешной и дурацкой. За победу был положен приз: один из персонажей следующего романа Акунина про Эраста Фандорина должен был получить имя и фамилию победителя.
Действительно, подарок царский - быть увековеченным на страницах книг о сыщике Фандорине.

Столько было поздравлений! Столько зависти! Привожу реплики с блога Акунина:

- Приз шикарный!!!! Победителю ура! поздравляю победителя! Завидую:)
- Ура, новый роман про Фандорина! Наконец-то! Идея с призом классная, завидую победителю.
- Приз потрясающий! Я тооож такой хочу =)
- P.S.: пойду удушу свою жабу =)
- Поздравления победительнице от менее удачливого конкурсанта!..

Такой был ажиотаж! Все газеты пестрели заголовками: «Саратовская поэтесса рассмешила Бориса Акунина», «Рассказ саратовского автора признан «Самой смешной и дурацкой историей»... У меня дома телефоны надрывались. А я велела Давиду говорить, что меня нет дома. Ну что такое в самом деле — когда я завершаю цикл вечеров, когда побеждаю в поэтическом международном конкурсе, когда выпускаю книгу — их нет, прессе это неинтересно. А тут — какая-то фигня — и слава до небес! Я не хотела, чтобы меня воспринимали в этом — дурацком - качестве. А в другом они меня видеть не хотели.

А между тем в блоге Акунина, помню, кипели  такие страсти! Там вовсю шло обсуждение моей дурацкой истории, предполагаемого персонажа будущего романа. Высказывали предположения:

- Победитель - дама по фамилии Кравченко. Давайте пофантазируем: жена одного из персонажей, классная дама в гимназии, ремингтонистка, почтовая служащая, слушательница курсов, участница забастовки работниц... Или окажется, что Кравченко - настоящая фамилия одной из актрис или поэтесс, творящих под псевдонимом "Ветер-Вольная" или "Нимфа Бел-конь-Сандомирская"...  
- Ну к примеру, курсистка, и чтобы непременно упала, и чтобы непременно удачно поднялась!
- Да-да, поскользнулась на набережной и тут же подбежал Эраст Петрович…
- А она смерила его негодующим взглядом и сказала: - Вы считаете, что женщина не в состоянии сама встать на ноги? Подите прочь, ретроград!

- Хорошо бы, она поскользнулась где-нибудь в Баку, чертыхнулась бы на персидском, и Эраст Петрович отдал бы ей некое важное письмо.
- Да, он оглядывал бы всех молодых людей, ожидая "сотрудника Кравченко", мужчину, и тут перед ним упала бы барышня... 
- Очень надеюсь, что это будет какая-нибудь почтенная дама, например, жена полковника Кравченко из контрразведки, а не торговка семечками))) И она, конечно, будет слегка неравнодушна к ЭПФ!
- Жалко, что мы уже знаем фамилию, никакой тайны...

В общем, фамилию мою склоняли почём зря. Хотя она и не склоняется. Но когда меня подобная перспектива постигла, то я как-то не обрадовалась, а призадумалась. Неизвестно что за персонаж будет, что она там будет у него вытворять под моим именем и фамилией, я ведь никак уже это проконтролировать не смогу. Так у меня какое-никакое своё имя есть, а тут может меня так припечатают в этом романе, что потом не отмоешься.
Словом, я отнеслась к  своей будущей награде скептически. И решила от этого нежданно свалившегося на меня счастья отказаться. Я написала Акунину, что, мол, спасибо, большая честь, но я от этого приза отказываюсь. Мол, такая слава напоминает мне славу чеховского героя, попавшего под лошадь.
- «Не беспокойтесь, Наталия, под лошадь Вы не попадёте», - пообещал мне Акунин. Позже, когда готовилась вёрстка, прислал ещё одно письмо:
"Уважаемая Наталья, Подтвердите, пожалуйста, что Вы отказываетесь от приза за победу в конкурсе. На следующей неделе книга уходит в типографию, после этого любые вставки в текст невозможны". 

Я отвечала: «Я бы не отказалась, если бы знать, что этот персонаж не какой-нибудь "дурацкий" и карикатурный.)) Но если Вы не можете этого обещать наверняка, тогда всё-таки откажусь. Как мне ни жалко! - Н.К.)

Так мы с ним торговались-препирались, и в конце концов книжка вышла без меня. Это был "Черный город". (Первоначальное объявленное им название было: "Любовь в темноте Черного города»).
Читатели кинулись читать её с лупой и искать меня. И, к своему разочарованию, не находили. Акунин, наверное, потирал руки — пиар-ход гениальный, роман читают, интерес к нему подогрет дальше некуда... А когда разочарованные фанаты, не найдя там меня среди этих персонажей, стали спрашивать Акунина, - а где же обещанная победительница? - отвечал: «А она отказалась. Испугалась». - А кто это должна была быть? - любопытствовали обманутые читатели. Оказалось, какая-то красавица, вполне себе положительная героиня...

Но я думаю, это он назло мне так говорил, чтоб я локти кусала, что отказалась...

Но был случай, когда я всё-таки попала в книгу. (Попала под лошадь). В книгу московского писателя Леонида Подольского «Четырёхугольник». В качестве четвёртого угла. Хоть эта героиня носила и другое имя, но имела мои стихи, биографию, фрагменты моих писем… Там было много для меня лестного, но много и авторского вымысла, не соответствовавшего действительности. Вот уж поистине, никогда не знаешь, под какую лошадь попадёшь…

Леонид Подольский и Лев Аннинский

Окончание здесь

http://www.topos.ru/article/poeziya/mezhdu-strok

https://za-za.net/kak-tonko-imya-cherubiny-okonchanie/

Чёрный ход в светлое завтра:   

 http://webkamerton.ru/2018/11/chyornyy-khod-v-svetloe-zavtra

http://za-za.net/kak-tonko-imya-cherubiny-prodolzh...54vh8VYH9uwMLf1R0fItjI8vXGVJ_8

"Как тонко имя Черубины..."

http://za-za.net/kak-tonko-imya-cherubiny/

"Марина Цветаева и её адресаты". Часть 3.

http://gostinaya.net/?p=17040

http://promegalit.ru/public/20970_natalija_kravchenko_zima_nashej_ljubvi.html

Зима нашей любви: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer5-kravchenko/

Марина Цветаева и её адресаты. Часть 2.

http://gostinaya.net/?p=16671

Друг — это другое Я любящего

Сколько томов написано о любви, но очень мало — о дружбе. Принято считать, что это — недолюбовь, некий бледный оттиск её,  - «я вся — любовь, и мягкий хлеб дарёной дружбы мне не нужен!» - запальчиво воскликнула Цветаева, и этот выкрик тотчас стал ещё одним «воплем женщин всех времён», не признававших в сердечных вещах компромисса.

Aeternum vale! В путь иной 
Меня ведет иная твердость. 
Меж нами вечною стеной 
Неумолимо встала — гордость.

1 Прощай навеки (лат.) 

Дружба — суррогат любви, для любящего эта подмена унизительна, она равносильна камню, положенному в ладонь вместо хлеба.
С другой стороны, дружба — это что-то из школьного пионерского детства, что-то инфантильное, дворовое, мушкетёрское… Словом, то, что остаётся в далёком прошлом, за чертой взрослой серьёзной жизни. А между тем это не так! Мне хочется реабилитировать это затёртое слово, это прекрасное понятие, заглянуть в глубину его смыслов, доказать его самоценность.
«Без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много» - наивные слова этой детской песенки не так уж далеки от истины. Что такое дружба? Как её понимали великие писатели, поэты, мыслители, философы?
Согласно определению в толковом словаре Ожегова, «дружба – это отношения высокой степени близости, которые базируются на глубоком доверии, взаимной привязанности, общих интересах и взглядах».
Для дружбы не важны возраст, пол, внешность и социальное положение, ей не нужен секс, не свойственна ревность, она не может быть безответной, неразделённой.
«Любовь может быть неразделенной. Дружба — никогда», - писал Януш Вишневский.  И это одно из важных её преимуществ. 
Истинные дружеские чувства всегда взаимны. Часто говорят: «Друзья – это семья, которую выбираем мы сами».
Дружба — это тоже любовь, но любовь, которая «не ищет своего», то есть самого высокого порядка. Христианство наделяет дружбу таким понятием, как «любящая доброта». Дружеские отношения — это отношения любви и братства. Другими словами, друзья ощущают по отношению друг к другу практически кровную связь.

Вспоминается два определения дружбы, на первый взгляд противоречащие друг другу. С одной стороны «Друг есть действие», как считала Марина Цветаева, и ценность дружбы определяется делами, конкретной заботой и помощью. («Все эти цветы, и письма, и лирические интермедии не стоят вовремя зачиненной рубашки» (из письма А. Бахраху от 25.07.1923. )  С другой — по мнению Тютчева, "использовать дружеские отношения для своих личных нужд - это всё равно что кроить панталоны из холста Рафаэля».
До сих пор не решила, кто из них более прав. Наверное, всё зависит от того, о ком идёт речь, если о другом — то Цветаева, если о себе — то Тютчев.

Если любовь редко длится долго, то отличительной чертой дружбы является её стабильность и долговременность, порой она длится на протяжении всей жизни. И если сохранить любовь не всегда во власти человека, как бы он сам ни любил, многое тут от него не зависит, то долгосрочность дружбы определяют личные качества людей, такие, как верность, искренний интерес к жизни друга, умение выслушать и поддержать в трудную минуту, прийти на помощь по первому зову.
Есть ещё такое определение: «Настоящий друг — это человек, которому можно позвонить в четыре часа утра».

В свое время Владимир Высоцкий ёмко сформулировал понятие «дружба»: «Когда можно сказать человеку всё, даже самое отвратительное, о себе».

«Другом является такой человек, с которым я могу быть искренним. В его присутствии я могу думать вслух», - писал Ралф Эмерсон.

«Друг - человек, который знает о нас всё и тем не менее любит нас», - уверял  Элберт Хаббард.

«Дружба — это когда с человеком хорошо просто так» (Юрий Нагибин).

Аристотель считал, что друзья есть то благо, которым в числе прочих должен обладать счастливый человек, целью дружбы он видел взаимное совершенствование в добродетели.

А афинянин из платоновского диалога "Лисид» заявлял: «Я... желал бы иметь хорошего друга гораздо больше, чем самого лучшего в мире перепела или же петуха либо, клянусь Зевсом, коня или собаку...»

Павел Флоренский в «Письме одиннадцатом» под названием «Дружба» писал, что друг — это «другое Я любящего», и отмечал «тихий, задушевный, нерассудочный характер чувства, но в то же время и не страстный, не импульсивный, не безудержный, не слепой и не бурный».

«Дружба - это постоянная константа, - утверждал Вильям Шекспир. - Сумей её сохранить в работе и делах любовных, и станет она бесценным даром на всю жизнь...Что касается меня, то я считаю, что человек никогда не бывает настолько старым, чтобы не иметь возможности найти себе друга».

Омар Хайям считал дружбу важнее абстрактных идей борьбы за всеобщее счастье:

Чем за общее счастье без толку страдать — 
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать. 
Лучше друга к себе привязать добротой, 
Чем от пут человечество освобождать.

Мы не можем расставаться со своими друзьями, мы не можем позволить  ангелам уйти...

              Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил 

Оказываясь на Земле, в безлюдной пустыне, Маленький принц встречает доброго и мудрого Лиса.  В его лице мальчик обретает друга, которого так искал.

Экзюпери после аварии самолёта в Ливийской пустыне

Если Роза олицетворяет в сказке любовь, то Лис — это олицетворение Дружбы.
Он открывает Принцу мудрые истины, забытые людьми, учит понимать тайну человеческого сердца.

- Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете...
Лис замолчал и долго смотрел на Маленького принца. Потом сказал:
- Пожалуйста... приручи меня!
- Я бы рад, - ответил Маленький принц, - но у меня так мало времени. Мне еще надо найти друзей и узнать разные вещи.
- Узнать можно только те вещи, которые приручишь, - сказал Лис. - У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у тебя был друг, приручи меня!..
- Люди забыли эту истину, - сказал Лис, - но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. 

Необычно большие уши Лиса на рисунке Экзюпери, скорее всего, навеяны маленькой пустынной лисичкой фенек— одним из существ, прирученных писателем во время службы в Марокко.

Наверное, нет человека, кто не знал бы этой мудрой и светлой сказки Экзюпери. Но не все знают, что у сказочного Лиса был прототип. Некоторые исследователи усматривают в этом персонаже прообраз знакомой автора - Ренэ де Соссин, которую, судя по письмам, Экзюпери воспринимал как духовно близкого человека.

Из письма Антуана де Сент-Экзюпери — Рене де Соссин

Аликанте, ноябрь 1926

Я и сейчас хорошенько не знаю, зачем пишу. Мне так нужен друг, которому я мог бы рассказывать о всех мелочах жизни. С которым мог бы поделиться. Сам не знаю, почему я выбрал вас. Вы такая чужая. Мои слова отскакивают от бумаги. Я уже не могу представить себе опущенные над моим письмом глаза, которые читали бы его и радовались моему солнцу, моим лакомствам, моим мечтам. Я пишу это письмо тихо-тихо, чтобы разбудить, не слишком веря, что мне это удастся. Может быть, я пишу самому себе…

Антуан де Сент-Экзюпери познакомился с Ренэ де Соссин, когда ему было восемнадцать лет; она была сестрой его школьного товарища. Он ей часто писал в последующие годы, когда начал летать. Он был переполнен воспоминаниями, наблюдениями, мыслями и тосковал по умному, душевно-тонкому собеседнику. Антуан создал для себя в письмах образ «воображаемой подруги» — как создавал позднее образы героев и героинь романов и повестей.

«Выпрыгнув из самолета, я ничего не сказал. Мне ничего не было нужно, и мне казалось, что меня никто не поймет. Во всяком случае, не поймут самого главного. Того мира, куда мне контрабандой удалось заглянуть. Мира, из которого редко кому удается вернуться, чтобы о нем поведать. Слова бессильны рассказать об этих полях, об этом ясном солнце. Как сказать: «Я понял поля, я понял солнце…»? И все-таки это было именно то самое. В течение нескольких секунд я во всей полноте пережил ослепительное спокойствие этого дня. Дня, построенного прочно, как дом, где я был у себя, где мне было хорошо и откуда меня едва не выбросили. Дня с его утренним солнцем, с его высоким небом, с землей, по которой кто-то мирно вышивал тонкие борозды. Какое сладостное ремесло!
Потом на улицах я встречал дворников, подметавших свою часть этого мира. Я был им за это благодарен. И сержантам, охранявшим порядок на своем участке в сто метров. Как мудро был устроен этот дом! Я вернулся, обо мне заботились, и я любил жизнь.
Вы не поймете этого, и никто не поймет. А я хотел бы заставить кого-нибудь понять. Почему вам безразлично все это?
   Почему вы не слышите меня?..»

В своей будущей сказке-притче о Маленьком Принце, улетевшем на другую планету, Экзюпери выразил всю свою тоску об альтер эго, о своём втором я — друге, который понимал бы его с полуслова. На этой планете подобное было невозможным. «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?..»

"...И когда ты утешишься (в конце концов, всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнёшь окно, и тебе будет приятно... И твои друзья станут удивляться, что ты смеёшься, глядя на небо. А ты им скажешь: "Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звёзды!" И они подумают, что ты сошёл с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю..." 

 Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"

Закон протянутой руки

«Дружба такая же редкость как и любовь. А знакомых… мне не надо» - писала Марина Цветаева. Притом, что она не признавала «мягкий хлеб дарёной дружбы», сама она дарила свою дружбу с той же щедростью и безмерностью, что и любовь.
Она не только оставила нам живые портреты знаменитых поэтов-современников, запечатлев их в мемуарном слове, как в камне, с необыкновенной теплотой и нежностью, но и сотни исполненных искреннего восхищения писем, посвященных друзьям дивных гимнов поклонения и любви.
(А вот Ахматовой этого было не дано. Потребность ощущать себя королевой поэзии не допускала соперниц. Но и о тех немногих, кого любила – Петровых, Тарковском, Бродском – не оставила никаких благодарных воспоминаний).
Есть у Марины Цветаевой стихотворение, противоречащее её утверждению, что она не приемлет замену (подмену) любви дружбой. Это её знаменитое «Мне нравится, что вы больны не мной...»
Созданное в 1915 году, оно посвящалось гражданскому мужу её младшей сестры Анастасии Маврикию Минцу. Марина тоже была неравнодушна к этому человеку, но из любви к сестре не могла переступить грань дозволенного и открыто признаться в своих чувствах чужому мужчине. Так появляется на свет её поэтическая исповедь "Мне нравится, что вы больны не мной...", адресованное человеку, с которым ей не суждено быть вместе.

Было ли это чувство не так сильно, как другие её влюблённости и страсти, сметающие все преграды на пути, или  Минц не испытывал к Марине ничего, кроме дружеской симпатии, но стихотворение это стоит особняком в любовной лирике Цветаевой, ибо впервые она воспевает в нём не любовь, но дружбу, убедительно, хотя, может быть, и чуть лукаво доказывая её преимущества.
Доверительный диалог с главным лирическим героем начинается с парадоксального утверждения, что героиня рада тому, что её не любят.  «Мне нравится, что вы больны не мной". Сердца героев заняты другими людьми, что обоих устраивает и дает гарантию спокойного общения, не грозящего перейти в более близкое («и никогда тяжелый шар земной не уплывёт под нашими ногами»).
Свободные от грешных плотских чувств и побуждений, они вольны вести себя как заблагорассудится: рискованно шутить, веселиться и даже спокойно относиться к случайным телесным контактам: «и не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами». Хотя все эти убаюкивающие уверения в невозможности  любых отношений, кроме дружеских, и демонстрация их душевного комфорта в связи с этим, перечёркивается одним словечком «увы»: «За то, что Вы, увы, больны не мной, за то что я, увы, больна не Вами». Да, за этим «увы» сквозит некое сожаление, угадывается вздох героини, но в целом цветаевское воспевание дружбы в этом стихотворении очень убедительно, полно очарования и неизъяснимой прелести.

В письме A.Тесковой  Марина с горечью признавалась:

«Меня не любили. Так мало! Так — вяло! По-мужски не любили...» А в поэме «Тезей» она пишет: «Любят — думаете? Нет, рубят Так! нет — губят! нет — жилы рвут! О, как мало и плохо любят! Любят, рубят — единый звук Мертвенный! И сие любовью Величаете? Мышц игра — И не боле! Бревна дубовей И топорнее топора».
Она понимала любовь по-другому. Из письма Петру Юркевичу:

«Мне не нужно любви, мне нужно понимание. Для меня это — любовь. Я могу любить только человека, который в весенний день предпочтёт мне — берёзу. Это моя формула».

При всём том, что Цветаева «вся — любовь!», в её любви мало женского, мало пола, как ни странно это может показаться, ей всегда была свойственна жажда любви всечеловеческой, братской, жажда понимания, душевного тепла и родства.

Что для ока — радуга,
Злаку — чернозем —
Человеку — надоба
Человека — в нём.

Мне дожди и радуги
И руки — нужней
Человека надоба
Рук — в руке моей.

Не мужчины — человека! Это формула дружбы. В традиционной любви мужчины и женщины есть что-то от «поединка рокового», от «рубки дров» (вспомним у Маяковского: «любить — это значит… блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи»), Марине нужно другое: распахнутость души, бескорыстная радость дружеского союза.

Есть у меня моих икон
Ценней - сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы - кроющий.

Пред ним  все клонятся клинки,
Всё меркнут яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.

(«Чужому»)

Зинаида Шаховская, общавшаяся с Мариной Цветаевой в 1936 году во Франции, писала: «Я не встречала из выступающих перед публикой никого более свободного от желания понравиться. В частной жизни у МЦ тоже было полное отсутствие женского шарма. То, что можно было назвать «бабьим», в ней не было ни крошки. Ни хитрости, ни лукавства».

В её личности было что-то скорее мужское, чем женское — сила, честность, мужество, душевный размах.

Есть в стане моем – офицерская прямость,
Есть в ребрах моих – офицерская честь.
На всякую муку иду не упрямясь.
Терпенье солдатское есть!

Ей нужен был тот, кто стал бы вровень с её душой, кто платил бы ей той же неразменной чистой монетой. В любви часто неравноправие, один сильнее, другой  уязвимее, один любит, другой позволяет себя любить, в дружбе же всё по-честному, по заслугам, там нет нужды ни в хитрости, ни в шарме, ни в жалких женских уловках, сколько отдаёшь — столько получаешь. Цветаева по натуре, по природе своей была скорее Другом в любви, чем любовницей.

Не любовницей — любимицей
я пришла на землю нежную.
От рыданий не поднимется
грудь мальчишечья моя.

Если я к руке опущенной
ртом прильну — не вздумай хмуриться!
Любованье — хлеб насущный мой.
Я молитву говорю.

Попав в юности впервые в искреннюю и тёплую атмосферу волошинского дома, Цветаева с благодарностью писала потом: "Максу я обязана крепостью и открытостью рукопожатия и с ним пришедшего доверия к людям".

Благодаря Волошину Марина обрела многих новых друзей. Об этом его призвании "сводить людей, творить встречи и судьбы" она не раз с благодарностью вспоминала спустя годы ( Очерки «Живое о живом» - о Волошине, Бальмонте, Белом, Мандельштаме)

Творя героев своих романов, Цветаева не считалась с их истинной природой — всё затмевали несколько слов, показавшихся созвучными её душе. По ним создавался образ человека: брата по духу, родного в помыслах, единомышленника в отношении к миру. Эти сотворённые ею образы часто оказывались далеки от оригинала, но любила она их по-настоящему, радовалась и горевала, каждому готова была отдать всю себя. «Я хотела бы друга на всю жизнь и на каждый час (возможность каждого часа), - писала она. - Кто бы мне всегда, даже на смертном одре, радовался». 

Наконец-то встретила
надобного мне.
У кого-то — смертная
надоба во мне…

Увы! Это была иллюзия. Такого она так и не встретила.

Свирепей дружбы в мире нет любви

Кто-то из близко знавших Беллу Ахмадулину сказал однажды, что для нее дружба важнее любви. В какой-то мере это так, мужчина и женщина в её стихах связаны не любовными узами, а прежде всего дружескими, возведенными поэтом в ранг самых таинственных и сильных.
Яркий тому пример — её стихотворение «Сон», адресованное бывшему мужу Евгению Евтушенко. Несмотря на то, что прежние чувства их уже давно не связывали, у обоих были другие семьи, он по-прежнему оставался её другом, и это было свято, это чувство было выше и сильнее любви.

Наскучило уже, да и некстати
о знаменитом друге рассуждать.
Не проще ль в деревенской благодати
бесхитростно писать слова в тетрадь -

при бабочках и при окне открытом,
пока темно и дети спать легли...
О чем, бишь? Да о друге знаменитом,
Свирепей дружбы в мире нет любви.

А дальше она рассказывает свой сон:

Зачем он был так грозно вероятен?
Тому назад лет пять уже иль шесть
приснилось мне, что входит мой приятель
и говорит: - Страшись. Дурная весть.

- О нём? - О нём.- И дик и слабоумен
стал разум. Сердце прервалось во мне.
Вошедший строго возвестил: - Он умер.
А ты держись. Иди к его жене.-

Глаза жены серебряного цвета:
зрачок ума и сумрак голубой.
Во славу знаменитого поэта
мой смертный крик вознесся над землей.

Домашние сбежались. Ночь крепчала.
Мелькнул сквозняк и погубил свечу.
Мой сон прошел, а я еще кричала.
Проходит жизнь, а я еще кричу.

О, пусть моим необратимым прахом
приснюсь себе иль стану наяву -
не дай мне бог моих друзей оплакать!
Все остальное я переживу.

Культ дружбы Ахмадулина воспевала с неистовою страстью и силой. Её сокровенные слова любви и верности поэтам-товарищам, когда не «Платон мне друг, но...», а: «...всё это так. Но всё ж он мой товарищ. А я люблю товарищей моих!»

Когда моих товарищей корят, 
я понимаю слов закономерность, 
но нежности моей закаменелость 
мешает слушать мне, как их корят…

Да будем мы к своим друзьям пристрастны! 
Да будем думать, что они прекрасны! 
Терять их страшно, бог не приведи!

Её любили помимо всего прочего ещё и вот за этот щедрый дар дружбы и бескорыстного восхищения. И как мерзко после всего этого читать злобно-завистливые строки Ю. Мориц в её адрес: «Я с гениями водку не пила и близко их к себе не подпускала...» Ну при чём здесь это?!

Белла  в жизни была гораздо жизнеустойчивей, жёстче, чем это может показаться по её утончённым стихам. Одним из первых это понял Антокольский, назвав её дарование «недюжинным, по-мужски сильным». Сам склад её ума скорее мужской — проницательный и трезвый. Она совершенно лишена слезливой сентиментальности. В её стихах удивительное — вопреки реальным обстоятельствам жизни — отторжение от всего женского.

То есть с одной стороны — она всегда знала, чего должна желать женщина и с некоторой самоиронией писала об этом:

Хочу я быть невестой,
красивой, завитой,
под белою навесной
застенчивой фатой.

Но она понимала, что это не её удел:

Завидна мне извечная привычка
быть женщиной и мужнею женою,
но уж таков присмотр небес за мною,
что ничего из этого не вышло.

Порой она бунтует против своего призвания, вступающего в противоречие с извечной женской природой:

Довольно мне чудовищем бесполым
тому быть братом, этому - сестрой,
то враждовать, то нежничать с глаголом,
пред тем как стать травою и сосной.

Но только здесь, в таком творческом состоянии отступает от ахмадулинской героини вечное чувство сиротства, душа наполняется радостью, свободой и бесстрашием перед судьбой:

Давайте, давайте кружиться всегда,
и все, что случится, - еще не беда,
ах, господи боже мой, вот вечеринка,
проносится около уха звезда,
под веко летит золотая соринка…

Проносимся! И посреди тишины
целуется красное с желтым и синим,
и все одиночества душ сплочены
в созвездье одно притяжением сильным.

Невольно вспоминается Окуджава:

Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Высокопарных слов не стоит опасаться.
Давайте говорить друг другу комплименты -
Ведь это все любви счастливые моменты...

Давайте понимать друг друга с полуслова,
Чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова.
Давайте жить, во всем друг другу потакая,
Тем более что жизнь короткая такая.

У Окуджавы в стихах тоже культ дружбы. Он, человек в общем довольно жёсткий, холодный, сдержанный,  в обращении к друзьям находит удивительно тёплые и нежные слова, каких мы не встретим в его довольно редкой любовной лирике.

Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь своё сердце настрою.
А иначе, зачем на земле этой вечной живу.

Собирайтесь-ка, гости мои, на моё угощенье,
Говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву.
Царь небесный пошлёт мне прощение за прегрешенья.
А иначе, зачем на земле этой вечной живу.

Бросается в глаза строка: «говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву», несколько противоречащая прежнему призыву говорить друзьям комплименты. Здесь — о другой прерогативе дружбы: говорить в глаза правду, быть с друзьями бесстрашно искренним и беспощадно откровенным, (как писал Высоцкий, «дружба - когда можно сказать человеку всё, даже самое отвратительное, о себе»).

Белла относилась к Булату с дружеской нежностью, у неё  немало посвящённых ему строчек:

А вчера колокольчик в полях дребезжал.
Это старый товарищ ко мне приезжал.
Зря боялась - а вдруг он дороги не сыщет?
Говорила: когда тебя вижу, Булат,
два зрачка от чрезмерности зренья болят,
беспорядок любви в моём разуме свищет".

(«Зимняя замкнутость»)

Стихов о любви, которых было немало в первом ахмадулинском сборнике "Струна" (1962), в более поздних книгах просто нет: там Белла окончательно обретает и закрепляет  статус "божественного кореша", как назвал её Вознесенский. И делает это не только с помощью прямых деклараций, но и характерных деталей, изображая свою героиню смешной или неуклюжей, чтобы нейтрализовать пол: дабы не мешал, не вмешивался в отношения с миром.

В час осени крайний - огонь погасить
и вдруг, засыпая, воспрянуть догадкой,
что некогда звали тебя погостить
в дому у художника, там, за Таганкой.

И вот, аспирином задобрив недуг,
напялив калоши, - скорее, скорее
туда, где, румяные щеки надув,
художник умеет играть на свирели...

И если Ахматова разработала "поэтику несчастной любви", то Ахмадулина - поэтику дружбы, разработала поэтику ее клятв и заповедей, ее вещих снов, ее встреч и разлук.

По улице моей который год
звучат шаги: мои друзья уходят…

В 2000 году у Беллы Ахмадулиной вышел поэтический сборник «Друзей моих прекрасные черты», состоящий из длинного ряда посвящений друзьям, ушедшим и живущим, и из стихов памяти великих, от Пушкина и Лермонтова до Мандельштама, Цветаевой, Пастернака. В любви для неё нет преград во времени и пространстве. «Что мальчик мой, великий человек?..». «А я его кормлю// огромной сладостью и плачу...»

Ахмадулина широко раздвигает  горизонты понятия «любовь», вмещая в него по своей системе координат и добро, и бескорыстие, и дар понимания, чистоту помыслов, совесть...

Я вас люблю без меры и стыда!
Как небеса, круглы мои объятья.
Мы из одной купели. Все мы братья.
Мой мальчик Дождь! Скорей иди сюда!

«Дружество в особом смысле слова указано, завещано нам Пушкиным, - говорит Белла. - … Я по мере жизни не утратила ощущения моей кровной соотнесенности с теми, кого я могу называть своими друзьями, своими товарищами. Но это совершенно не значит, что мы каждую минуту видимся, в обнимку сидим на завалинке или там на диване… Моя верность в дружбе была испытана в некоторых суровых обстоятельствах…»

Когда Ахмадулина наотрез отказалась подписывать письмо, осуждающее присуждение Борису Пастернаку Нобелевской премии, ее лишили студенческого билета, мотивировав исключение из Литинститута «скверной неуспеваемостью по «общественным дисциплинам»(«у нашей преподавательницы по диамату, - говорила она, -  был диабет, и я постоянно путала одно с другим…».

Преподнося в подарок Высоцкому свой стихотворный сборник «Уроки музыки»,  Белла написала: «Володе Высоцкому с просьбой располагать моей дружбой и приязнью. 1969 год».
Дружба для нее, как и для Высоцкого, была наиглавнейшей ценностью.
«Я имела счастье числиться в его товарищах, – с гордостью не раз повторяла она. 

Я была вам хорошим товарищем...

Как-то Татьяну Бек спросили:
- Как выглядит Ваша Муза?
Она ответила:
- Моя Муза — это сильная женщина в мужском пальто.

И — позже — в стихах:

То ли сполох огня, то ли радуга,
то ли муза в мужском пальто.
Я не вашего поля ягода.
Я не ягода. Я не то…

Да, она тоже, как и Цветаева, и Ахмадулина была далека от традиционного образа женщины, и «мужское пальто» в данном случае символизирует силу и мощь её поэтического дара, не укладывающегося в рамки пресловутой женской лирики.

Главных дел - неисполненный список.
И сутулится жизнь, как швея.
Хоровод напомаженных кисок,
Не приманивай, я не твоя!

Мне ходить в одиночку по краю,
Разрезая фонариком ночь.
А когда я в работу ныряю
С головою - спасателей прочь.

Да, согласна: тяжёлые глуби
Не для ласково скроенных глаз.
Но, стихию толкущая в ступе,
Я порою счастливее вас.

Подобно Цветаевой, Татьяна Бек была свободна от желания нравиться,  внешностью или поэзией.

О неприкаянности срам!
Ходить в невероятной шляпке,
И шляться по чужим дворам,
И примерять чужие тапки…

Вам, безусловно, невдомек,
Что за нелепая фигура —
В руке цветок, в другой кулек —
Стоит на лестнице понуро?

А это — я. Я вас люблю!
Но чтобы не казаться лишней,
Лишь сообщу, что — по рублю
На улице торгуют вишней...

...Нахлобучу верблюжий капор,
Опрокину хмельной стакан.
— До свидания, Божий табор.
Я была из твоих цыган.

«Нахлобучу верблюжий капор», «что за нелепая фигура»... Как это похоже на ахмадулинское «напялив калоши, скорее, скорее...» , на цветаевское «другие с очами и личиком светлым, а я-то ночами беседую с ветром… Небось не растаешь, одна мол семья! Как будто и вправду не женщина я!» Опять этот пол, как он им мешает в диалоге с ветром, в отношениях с миром! Это невольное желание нейтрализовать его, вынести за скобки своей музы говорит отнюдь не о мужеподобии этих прекрасных женщин-поэтов, а об их человеческом и поэтическом масштабе, о том, что в них выше и больше «женскости». Поэтому и здесь вместо ожидаемых любовных определений и эпитетов в лирике мы чаще встречаем прекрасное и скомпрометированное эпохой слово «товарищ»:

Вы, кого я любила без памяти,
Исподлобья зрачками касаясь,
О любви моей даже не знаете,
Ибо я её прятала. Каюсь.

В этом мире — морозном и тающем
И цветущем под ливнями лета,
Я была вам хорошим товарищем.
Вы, надеюсь, заметили это?

Вспоминайте с улыбкой, не с мукою
Возражавшую вам горячо
И повсюду ходившую с сумкою,
Перекинутой через плечо.

Татьяна Бек не пережила предательства друзей. Это разочарование стало для неё смертельным.
- Скажи, когда меня не станет, им станет стыдно? - допытывалась она у близкой подруги.
- Им нет, но нам, твоим друзьям станет плохо…

Стольких поэтов убила неразделённая любовь, «лодка, разбитая о быт»… Татьяна Бек стала первой, которую убило разочарование в друзьях, предательство тех, кому она была верным и хорошим товарищем, посмевшим сказать им в глаза правду о их неправоте.

История о дружбе, которая сильнее и крепче любви

«Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары - во многом типичная американская книга.

Хотя многие считают её гей-манифестом, сама писательница таковой её не считала. Это просто рассказ о жизни, где нетрадиционные сексуальные отношения существуют как данность и кажутся вполне даже обычными и традиционными.
Такова позиция писательницы, с ней можно не соглашаться, не принимать, но роман этот, несомненно, необычайно сильное произведение, которое никого равнодушным не оставляет.

История четырех друзей — художника Джей-Би, юриста Джуда, архитектора Малкольма и актера Виллема — начинается здесь как классическая история про юношескую дружбу на всю жизнь, эдакий современный парафраз вечного сюжета о мушкетерах, таких разных, но при этом таких неразлучных. Однако после сотой страницы роман внезапно ускорится и начнет тугой петлей затягиваться вокруг двух по-настоящему главных героев — Виллема и Джуда. И тут,  сходясь в том, что роман мучителен и прекрасен, дальше почти все люди, пишущие и говорящие о «Маленькой жизни», расходятся. Для кого-то — это книга о том, что всей любви мира не хватит на то, чтобы залечить травму, нанесенную в детстве. Для кого-то — брутальный мужской гей-роман с жестью и кровью. Для кого-то — история преодоления и возможности счастья при любых обстоятельствах,  для кого-то — рассказ про художника и парадоксы творчества, про математику и ее связь с реальностью... Каждый видит в этой книге своё, для каждого это роман о чём-то ему близком.

Для меня эта книга — прежде всего история про любовь и дружбу, а еще про то, что граница между ними зыбка и неопределенна. Мне очень дорога эта линия — любви Виллема к Джуду, это какая-то святая любовь, как у матери к ребёнку. История их взаимоотношений захватывает, зачаровывает, потрясает. Это настоящий учебник жизни, какой должна быть эта дружба-любовь в идеале. Не важно, бывает так или не бывает. Это книга о безмерном страдании и сострадании. О том, как надо ценить, беречь и лелеять близкого человека, как помогать ему, спасать, жить им, помнить.
 Янагихара ─ одиночка по жизни. Она заявляет, что не хочет заводить семью, детей. Но у нее есть друзья. Роман "Маленькая жизнь" она с любовью посвятила своему лучшему другу Джареду Холту:

"Он не только самый благородный, сострадающий, прощающий и упрямо моральный человек, которого я знаю, он ещё и подарил мне великий дар переосмысления дружбы и её границ. Его дружба и наши обсуждения того, что такое дружба, так повлияли на эту книгу, что с философской точки зрения я считаю его соавтором".

Ханья уверяет, что писала книгу лишь для двоих ─ для себя и Холта.
Читатели спорят, является ли "Маленькая жизнь" романом о любви или о дружбе. Истина, судя по всему, где-то посередине:

"Теперь они придумывают свой собственный тип отношений, который официально не признан историей, о котором не сложили стихов и песен, но который не стреноживает их, позволяет быть честными".

Из эпилога о романе:

«И в самом деле, может быть, со времен “Трех мушкетеров” не было романа, где любовь так бесцеремонно оттеснялась бы на задний план, где бы не было ничего важнее товарищества четырех очень разных мужчин, их неколебимой преданности друг другу — Атос, Портос, Арамис, Д’Артаньян. Виллем, Джей-Би, Малкольм, Джуд».

Цитата из книги:

«...  Мне кажется, единственная хитрость дружбы — это найти людей, которые лучше тебя — не умнее, не круче, а добрее, благороднее, снисходительнее, — и ценить их за то, чему они тебя учат, и прислушиваться к ним, когда они говорят что-то о тебе, какими бы ужасными — или прекрасными — ни были их слова, и доверять им, а это труднее всего. Но и прекраснее всего тоже».
 

http://za-za.net/proshhanie/

Новая публикация в "Зарубежных Задворках"
 

Последний день поэта.

Часть пятая (Ходасевич, Поплавский, Елагин)

http://za-za.net/posledniy-den-poeta-chast-pyataya/

Последний день поэта. Часть четвёртая.

(Фёдор Сологуб, Игорь Северянин, Георгий Иванов):

http://za-za.net/10089-2/

Моя публикация в нём: "Марина Цветаева и её адресаты. Часть первая".

http://gostinaya.net/?p=16422

Моя подборка в нём: http://za-za.net/ya-padayu-no-ya-eshhe-lechu/comment-page-1/#comment-20666

Эссе "Последний день поэта": http://za-za.net/posledniy-den-poeta-chast-pervaya-i-annenskiy-a-grigorev-k-balmont/