Бархатно-чёрная, с тёплым отливом сливы созревшей, 
вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой 
сладостно светится ряд васильково-лазоревых зёрен 
вдоль круговой бахромы, жёлтой, как зыбкая рожь. 
Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья, 
то припадая к коре, то обращаясь к лучам... 
О, как ликуют они, как мерцают божественно! Скажешь: 
голубоокая ночь в раме двух палевых зорь. 
Здравствуй, о, здравствуй, грёза берёзовой северной рощи! 
Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей. 
Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, 
крылья узнаю твои, этот священный узор.

Всё тот же вьётся мотылёк капустный 
(он опоздал – беспечный – на ночлег). 
Сегодня мне как будто и не грустно, 
что кануло всё прежнее навек.

Уж светляки зелёные лампадки 
зажгли в траве, и нежно – как тогда – 
мне шлёт привет свой девственный и сладкий 
алмаз вечерний – первая звезда.

24 мая 1918

И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен: 
то словно каплет на песок 
тяжелых груш, пурпурных поздних вишен 
пахучий сок.

На выгнутых стволах цветные тени тают, 
на листьях солнечный отлив... 
Деревья спят, и осы не слетают 
с лиловых слив.

Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый? 
Кто вертограда господин? 
В тени аллей, один, лилейно–белый, 
живет павлин.

1922

Художник Peter Ellenshaw (1913-2007)

Тоска, и тайна, и услада... 
Как бы из зыбкой черноты 
медлительного маскарада 
на смутный мост явилась ты.

И ночь текла, и плыли молча 
в ее атласные струи 
той черной маски профиль волчий 
и губы нежные твои.

И под каштаны, вдоль канала, 
прошла ты, искоса маня; 
и что душа в тебе узнала, 
чем волновала ты меня?

Иль в нежности твоей минутной, 
в минутном повороте плеч 
переживал я очерк смутный 
других – неповторимых – встреч?

И романтическая жалость 
тебя, быть может, привела 
понять, какая задрожала 
стихи пронзившая стрела?

Я ничего не знаю. Странно 
трепещет стих, и в нем – стрела... 
Быть может, необманной, жданной 
ты, безымянная, была?

Но недоплаканная горесть 
наш замутила звездный час. 
Вернулась в ночь двойная прорезь 
твоих – непросиявших – глаз...

Надолго ли? Навек? Далече 
брожу и вслушиваюсь я 
в движенье звезд над нашей встречей... 
И если ты – судьба моя...

Тоска, и тайна, и услада, 
и словно дальняя мольба... 
Еще душе скитаться надо. 
Но если ты – моя судьба...

1923